РУССКИЙ ХАРБИН (Harbin Russians...To remember)

>> Ответ на комментарий модератора на сообщение Harubin от 25 октября 2020 19:09

Да, Вы правы. Накамура-сан был штатным сотрудником жандармерии и, видимо, имел соответствующее воинское звание. Из книги Дж. Стефана «Русские фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции 1925 – 1945»:

«Другой покровитель Родзаевского, Константин Иванович Накамура, был «мансю горо» (маньчжурский бандит) высшей марки. Прожив в Маньчжурии двадцать лет, он бегло говорил по русски, имел законную русскую жену и, как показывает имя, был крещен по православному обряду. «Костю», как звали его русские знакомые, задолго до 1931 г. взяла на заметку харбинская муниципальная полиция. Имея для виду парикмахерскую в Нахаловке, он был связан с торговлей наркотиками и содержал публичный дом. В 1924 г. жена заявила, что он изнасиловал ее двенадцатилетнюю дочь (не от Накамуры), а в 1928 г. китайские власти завели на него дело в связи с использованием несовершеннолетних проституток. Но Накамуре все сходило с рук. Прекрасно зная о его праве экстерриториальности, китайцы могли только жаловаться на него в японское консульство, которое либо вовсе не принимало мер, либо ограничивалось их видимостью. Очевидная неуязвимость Кости для органов правосудия рождала у эмигрантов мысль о том, что он по какой-то линии тайно связан с Токио.

«Линия» Накамуры стала явной 19 сентября 1931 г., на следующий день после мукденского инцидента, когда он пригласил к себе ряд друзей из числа русских эмигрантов и заявил, что Япония намерена «освободить народ Маньчжурии от коммунистического Гоминьдана [т. е. националистов под руководством Чан Кайши]» и помочь русским патриотам избавить родину от советского ига. Услышав сочувственные отклики, он принялся раздавать револьверы, винтовки и ручные гранаты, а также указания о том, как защищать японское и русское имущество, пока Квантунская армия еще не вошла в Харбин. Он пообещал, что его собеседники позже образуют ядро Российской освободительной армии. Через четыре месяца Костя стал открыто исполнять должность «секретаря-переводчика» в «Кемпеи».

Газета «Харбинское время», номер 15 (2552), 1939 год: https://1lib.eu/book/5676226/373062

Harubin написал:

[q]

Здесь размещены номера трёх харбинских газет - "Новости жизни", "Гунбао" и "Русское слово". Всё открывается и скачивается, правда PDF-ки в итоге оказываются немного неудобочитаемыми - очень долго прокручиваются страницы. https://cloud.mail.ru/public/7aTW/u96BMT459/

[/q]

Это из коллекции газет Харбина, собранной Ли Яньлинем, примерно 500 ГБ. есть в Ленинке.

«Детство в Харбине»: интервью Я. Могутина с профессором Семёном (Саймоном) Карлинским (1924- 2009).

Ниже – часть интервью, относящаяся непосредственно к харбинскому периоду жизни Карлинского.

Полностью текст был опубликован в «Митином журнале» в 1993 году http://kolonna.mitin.com/people/mogutin/karlik.shtml

1. ХАРБИН. ДЕТСТВО

- Меня часто спрашивают, когда я выехал из России. А я никогда не выезжал. Во время русско-японской войны 1904-1906 годов мои бабушки и дедушки выехали на Дальний Восток, в Харбин. Это был город, основанный русскими, где все было на русском языке, где не было ни революции, ни экспроприации, ни ежовщины. Мои родители встретились и поженились, и я там родился, ходил в русскую гимназию. Потом пришли японцы, какое-то время мы жили под оккупацией, но это было совсем нестрашно. Чуть ли не с детского сада я изучал английский, у меня был репетитор. Немножко говорил по-китайски, но в Харбине это было не нужно, потому что даже японцам пришлось учиться русскому, чтобы общаться с местными китайцами-манчжурами.

- Кто были ваши родители?

- Отец был фотоцинкографом, большим специалистом в своей области, делал многоцветные иллюстрации. Он работал в издательстве Евгения Самойловича Гауфмана, который выпускал газеты "Заря" и "Рупор", иллюстрированный литературный еженедельник "Рубеж" и детский журнал "Ласточка", где я в 12 лет тоже что-то написал. Это были воспоминания о поездке на Ляодунский полуостров на юге Маньчжурии. У мамы был салон дамских нарядов. Она была модельершей.

- То есть, вы росли в достаточно образованной и культурной семье?

- Нет, у родителей не было никакого образования, потому что они оба ушли из школы после подготовительных классов. В Харбине была очень богатая культура. Но с 10 лет я не мог попасть в оперу или на симфонический концерт. Почему-то считалось, что я должен ходить смотреть оперетки, довольно пошлые. Такой был странный недостаток образования. Родителям это было ближе. Они понимали оперетки, знали "Кармен", "Тоску", еще что-то в этом роде. В Харбин приезжала итальянская опера. Они привезли "Фаворитку" и "Трубадура". Я прочитал рекламу и информацию в газетах и захотел это посмотреть. Потом, когда мне исполнилось 11 лет, мама запретила мне читать газеты. В общем, и у меня было странное образование.

- А с чего началась для вас русская культура?

- С моей учительницы, которую звали очень странно - Испа Леонтьевна Мардахович. Такая русская интеллигентка в пенсне, очевидно, в России была эсеркой. Когда мне было лет 6 или 7, она стала читать "Руслана и Людмилу", и передо мной открылся огромный новый мир. Конечно, русская школа много дала: и уважение к культуре, и интерес к литературе. Стишки писал тоже - а как же этого избежать человеку русской культуры! Уже потом, в Америке, родители и друзья советовали мне бросить никому не нужный русский язык, но я за него держался!

- Каков был литературный круг в Харбине?

- Очень разнообразный. Там была большая русская пресса. С издательством, где работал мой отец, сотрудничали Арсений Несмелов, Валерий Перелешин, Лариса Андерсон - это были местные поэты, которые меня очень привлекали. Кроме этого, я читал рецензии на то, что выходило в Европе. Многие знали и любили Сирина. Моя тетя взяла в библиотеке "Камеру Обскура" и нашла ее скучной. А я стал читать и пришел в полный восторг. Еще в то время, будучи в Харбине, я прочел в журнале "Современные записки" несколько глав из "Дара". Это было моим любимым произведением Набокова и до сих пор таковым осталось. Совершенно гениальный роман!

- Сейчас в России впервые стали писать о русском фашизме, который зародился именно в Харбине. Что вы об этом помните?

- Есть замечательная книга профессора университета Гавайских островов Джона Стефана, где он подробно рассказывает о феномене русского фашизма. Действительно, у русских фашистов на Дальнем Востоке был фюрер Константин Родзаевский, которого поддерживала японская оккупационная власть. В Харбине, когда туда приехали мои родители, очень хорошо жилось разным народам: и русским, и китайцам, и евреям, и татарам, и всем остальным. У татар был свой театр и мечеть. А потом Родзаевский начал издавать газету "Наш путь" и обливать грязью нерусских. В Октябрьской революции он обвинял евреев, вел атаки против владельцев магазинов, артистов. Например, призывал не ходить на концерты пианистки Любови Аптекаревой. И многие поддавались этим призывам. К тому времени кое-какие ребята уже стали избивать татар и евреев. Так что Родзаевский имел большое влияние. Но финал известен: когда советские войска вошли в Манчжурию, его арестовали, и он написал покаянное письмо Сталину. Он писал, что думал, что он сторонник и последователь Гитлера, а на самом деле он всегда был убежденным коммунистом, только не сознавал этого, и что он готов работать на Сталина и т.д. Но его расстреляли. Кстати, здесь, в Америке, жена Родзаевского, сменившая фамилию, довольно долго содержала русский ресторан.

- Кто печатался в "Нашем пути"?

- Интеллигенция там не печаталась. Потом оказалось, что там публиковался Арсений Несмелов под псевдонимом Николай Дозоров. Этого никто не знал, пока в Америке не издали его полное собрание сочинений. Николай Дозоров - автор фашистской поэмы про героя-фашиста Георгия Семена о том, как фашисты будут спасать Святую Русь: войдут с крестным ходом и всех евреев, татар и остальных предадут огню и мечу. Еще был такой очень талантливый юноша Борис Юльский, который, как выяснилось из воспоминаний Перелешина, был кокаинистом. И он печатал очень талантливые рассказы. Считалось, что из него выйдет большой писатель. Но он погиб лет в 26 или 27 от злоупотребления наркотиками. Перелешин пишет, что Юльский тоже под псевдонимом печатался в "Нашем пути". Под своими фамилиями все-таки боялись печататься у Родзаевского.

- А как сложилась судьба Валерия Перелешина?

- Я был с ним довольно близок, мы переписывались. Он жил в Бразилии, и я с ним не виделся, но издал здесь его поэму "Без предмета" с комментариями. Мне не хотелось пожилого человека тревожить, но, насколько я понимаю, он одно время был тоже близок к фашистам. Он входил в литературное общество "Чураевка". Они так назывались в честь замечательного романа Георгия Гребенщикова "Чураевы". Алексей Ачаир, интересный поэт старшего поколения, объединил вокруг себя литературную молодежь: Перелешина, Лилию Хайндраву, грузинку, которая вернулась потом на родину, Николая Щеголева, Гарри Сатовского-Ржевского (он был Григорий, но назывался Гарри), который подражал парижскому поэту-сюрреалисту Борису Поплавскому. Они собирались, читали Георгия Иванова, все, что печаталось в Париже. Кстати, недавно я видел в каком-то журнале фотографию встречи этой молодой "Чураевки". Потом "Наш путь" стал нападать на "Чураевку" и поносить их, потому что они и евреев тоже принимали у себя. (Как правило, все это держалось на "еврейском вопросе".) Перелешин тогда отдалился от Родзаевского.

- У вас были какие-нибудь отношения с фашистами?

- Я был тогда очень молод, но фашистов понял сразу. Когда праздновались какие-то военные японские праздники, мне как гимназисту нужно было с нашей гимназией маршировать. А в то же время шли еще две колонны - еврейская сионистская организация "Брит-Трумпельдорф" и русские фашисты и фашистки.

- Вы, наверное, имели возможность побаловаться наркотиками в Харбине?

- Если вы видели замечательный фильм Бертолуччи "Последний император" о последнем императоре Маньчжурии, там это очень точно показано: кокаин, героин, другие наркотики свободно продавались на улицах Харбина, в аптеках - где угодно. И не было никаких запретов. Но ребята этого не делали, мы любили разные китайские сласти. Шестая часть города была китайская, и там проходили какие-то невероятные торжества и праздники, свадьбы. Невеста была вся в розовом, с пионами на голове, а жених был во фраке и с очками, - нужны ему очки или нет, но он их надевал, чтобы выглядеть важным человеком. И обязательно нанимался русский оркестр. Ехали через весь город, в первом автомобиле располагался оркестр, и чаще всего играли цыганочку: "Карапет мой бедный, отчего ты бледный?" На китайский Новый год были разные шуты и паяцы. Все ребята с радостью ходили на эти праздники. Наркотики нас не привлекали, казались чем-то диким. Китайская жизнь была очень негигиеничной. Дыни, яблоки вываливались на площади, люди их ели, а потом болели. Можно было получить дизентерию, нам запрещали все это есть, и поэтому нас это страшно привлекало. А про наркотики нам никто ничего не объяснял. Однажды я был со своим братом в кино, смотрел "Тарзана", и вдруг какой-то человек, сидевший рядом, вынул что-то и стал нюхать. Я говорю брату: "Пересядем!" Он спрашивает: "Что, водкой пахнет?" - "Нет, еще хуже!" Не хотел, чтобы рядом со мной человек нанюхался. Меня к этому не тянуло.

- Как вы решили перебраться в Америку?

- В Америке у меня была тетя, которая вышла замуж за американца и иногда приезжала в гости. И когда облака войны стали надвигаться на нас, она стала всех родственников перевозить в Америку. Ей я обязан своим переездом. Мы могли вернуться в Россию. В 1936 году, когда продали Китайско-Восточную железную дорогу, многие возвращались, покупали дорогие меховые шубы, гарнитуры, а на границе все это отбирали. Мою тетю, двоюродных брата и сестру, с которыми я рос, зазвали родственники в Ростов-на-Дону. Писали, как у них хорошо, какой они едят там шоколад "Золотой ярлык", смотрят невероятный спектакль "Продавец птиц" и т.д. Сейчас-то я знаю, что это, в общем, дрянь, но в Харбине все почему-то говорили: вот, мы здесь едим швейцарский шоколад, а "Золотой ярлык" гораздо лучше, у нас ставятся "Баядерка" и "Роз Мари", а там - немецкая оперетта "Продавец птиц". Все были уверены, что в Советском Союзе гораздо лучше. Некоторые своих детей стали посылать в советскую школу, те, у кого было подданство. У моего отца подданства не было. И, поскольку моя тетя поехала в Союз, мама тоже хотела за ними поехать, умоляла нас. Был выбор: поехать к тете в Ростов или к тете в Сан-Диего. Отец сказал, что никогда не поедет в страну, из которой он не сможет уехать в любое время. У него был вещий сон: мой дедушка сказал, чтобы он ехал в Америку.

Харбинское Время. Январь 1939

[q]

Харбинское время (Харбин, 1931–1942). – см. также: Время (Харбин, 1942–1945)

Ежедневная газета. Начала выходить под названием "Харбинское время. Еженедельная японская газет: Орган независимой мысли". Зарегистрирована В Японском генеральном консульстве в Харбине.

Ред. Ж.Осава, К. Фурусава.

Спец. выпуски выходили в сент. - окт. 1931.

20 авг. 1942 - смена названия.Закрыта в 1945.

[/q]

Памяти М.С. Васякина

о Васякине здесь

https://forum.vgd.ru/post/614/31743/p3545853.htm#pp3545853


Список получающих личные книжки БРЭМа

---

[q]

Всеволод Александрович Морозов ( 1891 — 1979 Киселёвск Кемеровской области) — юрист, издатель и общественный деятель эмиграции в Харбине. Прожил более 30 лет в Китае — Харбине и других городах Маньчжурии, автор воспоминаний о эмиграции (частично опубликованы)

Издательство Всеволода Морозова располагалась на ул. Коммерческая, 32.

С началом Великой отечественной войны — убежденный «оборонец», издавал книги Монархического объединения и работы В. Ф. Иванова. Вел большую общественную работу в качестве председателя литературно-художественного кружка при Монархического объединения, ставшего позднее Литературно-художественным кружком им. Августейшего поэта К. Р.

В 1954 г. вместе с семьей он репатриировался в СССР[3]. В 1958 г. в Ишимбае он начал писать воспоминания, но затем отложил их на несколько лет[4]. В 1963 г. он приступил к созданию «Записок об эмиграции» (составляют несколько тетрадей и блокнотов)(РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 5. Д. 10-20).. Три тетради (датированы 1967—1968 гг.), озаглавлены «О событиях революции в Сибири».

[/q]

Галина Всеволодовна (в замуж. Логинова) (род. в 1915 в Омске) — литератор, жила в Харбине, репатриировалась в СССР.
Ее отец, Всеволод Александрович (1891-1979) — редактор-издатель Монархического объединения в Харбине и этой книги.
Любовный роман с гомосексуальной линией любовника героини.

---

Архипов Михаил Сергеевич, родился 22 июля 1898 г. на заводе Очер Пермской губ.; сословие – дворянин, вероисповедание – православный, национальность – русский. Образование – 1911–1917 гг. – 6 классов Оханского реального училища. Профессия – музыкант. Место службы – Харбинское симфоническое общество, барабанщиком. Прибыл в Маньчжурию в 1923 г. из Приморья через Хуньчунь. Политические убеждения – монархист. Состоял в Общевоинском союзе. Был призван на военную службу в 1917 (1918) г. Окончил Владивостокское Корниловское военное училище. Принимал участие в гражданской войне добровольцем, в составе Воткинского артиллерийского дивизиона Белой армии в 1918–1921 годы. Семейное положение – холост.

ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 1820.