Купечество

Автор: И. Н. ЮРКИН
Купеческие дневники и мемуары конца XVIII - первой половины XIX века. М. РОССПЭН. 2007. 469 с.

Изучение различных сословий российского общества имеет свои особенности, связанные прежде всего с характером источников, используемых историками: в одних случаях таких источников много, в других их явно недостаточно. Историки, как правило, не очень затрудняют себя поисками объяснений такому положению дел. При этом далеко не всегда оно отражает реальную картину.
В распоряжении исследователей имеются многочисленные мемуары и дневники дворян, служащие источниками, которые обогащают содержание работ и, что особенно важно, расширяют наши представления об отечественной истории XVIII - XIX веков. Жившие бок о бок с ними в городах купцы создали подобных текстов заметно меньше. В среде купцов этот обычай получил определенное распространение лишь начиная со второй половины XIX века. Это объясняется тем, что купечество с опозданием приобщилось к тем традициям и ценностям, в систему которых входила такая культурная практика.
Однако способность и желание купечества выставлять свою жизнь и свои идеи напоказ всего общества явно недооценивались. К такому заключению приводит ознакомление с купеческими дневниками и мемуарами конца XVIII - первой половины XIX в., широко представленными в рецензируемом сборнике.
________________________________________
Авторы данной работы отмечают, что в избранный ими период "шел процесс создания национального типа купца-предпринимателя, озабоченного не только личным обогащением, но и идеями общественного служения". Материалы книги "в значительной мере разрушают представления о невежестве провинциального купечества".
В первом разделе сборника помещены материалы, вышедшие из-под пера московских купцов, в двух других представлены купцы из провинции. В каждом разделе содержится шесть расположенных в хронологическом порядке текстов - от совсем коротких (В. Г. Елчина, К. В. Прохоров, Д. Е. Смышляев, П. С. Лобков, Морозовы), до относительно объемных (И. И. Лапин, В. Н. Баснин, Блиновы, М. М. Тюльпин, Томиловы, Масленниковы). Каждому тексту предпосланы сведения об авторах сочинения и установленных при подготовке данного издания неизвестных фактах, событиях, обстоятельствах. Именной указатель содержит краткие характеристики упоминаемых имен.
"В известной мере, - пишет один из авторов книги А. И. Аксенов, - памятники отобраны случайно и бессистемно". Такой подход, однако, сам по себе не является случайным. Он обусловлен попаданием памятников в архивы. Вообще "купеческие мемуары - источник штучный", и именно по этой причине "крайне привлекательный для исследователя", например, в области микроистории. Естественно, что "составители руководствовались и собственными научными интересами".
Несмотря на определенную случайность и бессистемность отбора материала, публикаторы предприняли попытку выделить некоторые общие черты, характерные для подобных памятников и в целом для данного жанра в его купеческой версии. Авторы отмечают своеобразное восприятие купцами системы власти ("оно более индифферентно, чем это можно наблюдать в дворянских мемуарах"). Это, по их мнению, объясняется тем, что у купца "больше внутренней свободы", поскольку он не связан служебной зависимостью.
Каждый из 18 включенных в сборник текстов интересен по-своему. Короткая записка Варвары Елчиной "О роде и родословии Кольчугиных" отличается яркостью и сочностью деталей (вроде портрета дяди, владельца книжной лавки, возлежавшего в ней на прилавке с гитарой и продолжавшего пение даже в присутствии посетителей) и написаны великолепным языком. Большинство же купцов-мемуаристов изъяснялись не столь гладко и точно, что, впрочем, лишь придает их текстам особое своеобразие.
Еще короче записка мемуарного содержания, принадлежащая Константину Прохорову, представителю семьи известных текстильных фабрикантов. Ее герои - брат мемуариста Тимофей Васильевич, "любитель наук и изящных искусств", и граф С. Г. Строганов, попечитель Московского учебного округа и основатель известного художественного училища. Примечательно место и обстоятельства их первой встречи: фабрикант присутствовал на экзамене в школе рисования графа Строганова, рассматривал рисунки учеников, расспрашивал их "кто для чего учится рисовать", беседовал о пользе "от искусства рисования для мастерства" и т.д. Строганов рассказывал им о преподавании художества в своей школе. При всем частном характере этого факта, в нем многое отразилось от самой эпохи, существовавших тогда взаимоотношений в российском обществе. Вводная статья к этому разделу и комментарии к нему отличаются детальностью сведений о предпринимательской деятельности авторов мемуаров и их героев, что облегчает и углубляет интерпретацию источника.
Уникальным представляется помещенный в книге отрывок, принадлежащий перу московского купца 3-й гильдии, владельца шляпной фабрики Николая Котова. Автор повествует о судьбе своей семьи и семейного дела в период пребывания в Москве французских войск и после их ухода. Текст не теряется на фоне многочисленных воспоминаний о 1812 годе: других рассказов купцов (сословия, особенно сильно пострадавшего от московского разорения) пока не обнаружено. Несмотря на краткость источника, публикатор извлекает из него максимум сведений, касающихся, в частности, социальных и деловых контактов того круга московского купечества, к которому принадлежали Котовы (выходцы из провинции), способов и методов восстановления хозяйства после войны.
Раздел, составленный из мемуаров провинциальных предпринимателей, открывают "Записка" пермского купца Дмитрия Смышляева. Несколько страниц посвящены детству автора. "Времена были не те, что ныне - все было просто и не так нежно, как теперь" (с. 85), - сообщает он, рисуя картины, вполне убеждающие как в простоте нравов, так и в отсутствии в них избытка нежности. Чего стоит, например, портрет учителя, любителя пользоваться медной указкой ("как хватит по голове, то искры сыплются, и голову в кровь раскроит") и другими подобными педагогическими средствами, но при этом большого любителя итальянского церковного пения, составившего из своих учеников хор ("и я пел альта первого, а сам он занимал обязанность регента и пел октаву баса") и отпускавшего их на праздники кататься в лодке по реке, где те
________________________________________
"певали канты". Это время мемуарист вспоминал как "счастливое". После смерти отца школьное его учение закончилось, пошла жизнь "в людях": Соликамский купец, у которого он служил, бил, хотя и не указкой, но "так бесчеловечно, что изо рта и из носу шла кровь". Да, публикуемые дневники во многом разрушают "представления о невежестве провинциального купечества" (с. 7). Но не менее убедительно они иллюстрируют и сохранявшуюся в этой среде дикость нравов.
Дневник купца города Опочка Ивана Лапина начинается словами: "30 марта. Я был именинник, и были у меня любезные друзья, и я этот день так провел весело... Играл на той стороне сдевушками... и получил поцелуй" (с. 92). Веселое общение с друзьями и подругами составляет основное содержание весьма откровенного дневника этого во всех отношениях "доброго малого". Его сочинение обогащает наши представления о бытовой культуре русской провинции. Рассказы о том, как герой и его спутники "гуляли по полям, лесам, долинам, взирали на утомленные солнечным зноем пестреющие стада, на тихих овечек" (с. 93), убеждают, что прозу сентименталистов читали и в Опочке.
Наблюдательный молодой иркутский купец Василий Баснин - человек и совершенно иного природного склада, и иных интересов. Его рассказ о жизни в Петербурге - пример той "жанровой расплывчатости", которая, по наблюдениям публикаторов, вообще присуща купеческой мемуаристике эпохи ее становления. Отнести произведение Баснина к жанру мемуаров допустимо только с известной натяжкой. Формально это письма к родственникам, на эпистолярный жанр, в частности, указывает прямое обращение к персонифицированному адресату, включенность (через просьбы к нему) в современность. Вместе с тем оно близко и к мемуарам и к дневникам. В них - нескрываемое желание остановить уходящее мгновенье, осмыслить не только окружающее, но и самого себя ("Так мне кажется, - пишет он, - мне, сыну, воспитанному более природой, чем образованному утонченностями гражданского света, с которыми я совершенно не знаком", с. 154). Но писание для Баснина является не только формой самопознания, но и в прямом смысле исторический источник: "Прошу письмишки мои сберегать. Со временем они будут, хотя и очень плохой, историей первой моей петербургской жизни" (с. 173). Надежда, заметим, вполне оправдалась.
Текст Баснина, отражающий личные впечатления автора, стилистически вполне литературен (очевидно, сказалось влияние эстетики сентиментализма), книжен, мелькают афоризмы и максимы, довольно, впрочем, пресные и плоские. Но сквозь литературные штампы проступают и индивидуальные психологические черты. В частности, острое, почти детское, любопытство к окружающему. Впечатлений от пребывания на даче княгини Е. С. Шаховской ему недостаточно, автор сообщает, что в дополнение посетил здесь еще каких-то "двух интересных старушек" (с. 161). Детское проскальзывает и в восприятии театрального действия: автор, усердный театральный зритель, пугается во время представления пьесы.
Указывая на тексты Баснина и еще одного внимательного наблюдателя столичной жизни, московского купца Герасима Хлудова (ему принадлежат два мемуарных сочинения: о семье и о поездке в 1842 г. в Петербург), Аксенов отмечает достоинства их путевой прозы: "праздно или по делам путешествующие купцы" "замечают все вокруг, давая всему увиденному целостную и свежую характеристику. Их описания - подлинные историко-краеведческие зарисовки, гораздо более яркие и точные, нежели, к примеру, путевые заметки Г. Ф. Миллера и других путешественников-натуралистов". Разделяя высокую оценку писаний Хлудова и Баснина, не соглашусь в части противопоставления их записок текстам путешествующих академиков. Страницы Палласа по яркости картин ничем не уступают Хлудову и Баснину.
В жанровом отношении из совокупности опубликованных текстов несколько выделяется сочинение Алексея Деньгина "Печера", впервые опубликованное в "Журнале мануфактур и торговли" в 1831 году. В подзаголовке первой публикации оно представлено как фрагмент записок. Но это не вполне мемуары (скорее утопия, которой приданы некоторые художественные черты). То, что можно было бы считать воспоминаниями (о посещении автором района между Архангельском и Пустозерском), занимает всего один абзац, все же последующее - это размышления над возможностями промышленного развития этих мест и сценарии такого развития. Включение "Печеры" в данный сборник представляется оправданным. Русский купец той эпохи, пожалуй, именно в этом тексте наиболее рельефно выступает в качестве преобразователя мира - его социальный и духовный облик во многом новый, связанный с эволюцией самосознания. Интересна подмеченная А. В. Семеновой параллель: созвучие эмоциональности, гражданственности, пафосности в сочинении Деньгина взглядам Н. А. Полевого, касающимся высокого гражданского предназначения купеческой деятельности (с. 207).
Тверской раздел сборника, подготовленный Н. В. Середой, является самым обширным. Четыре из шести его текстов составляют дневники
________________________________________
(Морозовы, Блиновы), памятные книги (Томиловы, Масленниковы). Их вел не один человек, а несколько представителей рода, это семейные летописи. Из них наибольший интерес представляют, пожалуй, рукописи Томиловых и Масленниковых.
Любопытной сюжетной особенностью тверских дневников, выделяющей их из мемуаристики провинциального купечества, являются записи о пребывании в городе высочайших особ (воспоминания анонимной "старушки", Морозовых, Блиновых), что обусловлено местоположением города между столицами и существованием в нем путевого дворца, где эти особы останавливались и некоторое время проживали. Речь идет о Твери, которая, в отличие от столиц, не была избалована яркими событиями.
Памятная книга Томиловых заполнялась почти столетие: 1776 - 1862 годы. Возможно, неслучаен тот факт, что первое событие, занесенное в нее, - открытие Тверской губернии. Придавая большое значение событиям, свидетелем которых он стал, купец решился выступить их летописцем. В течение первых двух лет он фиксировал лишь те события, которые имели общественное звучание (учреждение губернии, строительство монумента, закладка семинарии, богадельни и проч.), но в дальнейшем наряду с "семейными случаями" появляется немало сведений, выходящих за рамки истории семьи. Своеобразие документу придает раздел, включающий до двух десятков поэтических опусов, в большинстве своем анонимных. Жанры этих текстов (гимн, басня, эпитафия, стихи по тем или иным случаям и др.), их источники (в частности, "Дамский журнал" за 1830 г.) сближают эту часть памятной книги с дамским альбомом, подтверждая отмеченный публикаторами подражательный характер купеческой мемуаристики того времени по отношению к дворянской.
Завершает сборник дневник новоторжских купцов Масленниковых. Характерной его чертой является интерес к политическим событиям. Большая часть текста посвящена событиям между смертью Александра I и вынесением приговора декабристам, причем довольно подробно описано происходившее на Сенатской площади. Автор не обошел вниманием войну с Персией (1827 г.), события в Польше в 1828 г. ("открылся в Польше бунт, и поляки не захотели под властию быть у России" (с. 379), последовавшее ее усмирение, а также холеру 1831 г. (приведены сведения по Торжку), необычные астрономические явления (без скоропалительных по их поводу выводов: "Сие видение неизвестно человеку, но Бог один толко знает, к чему это видение", с. 383) и т.д.
Издание удачно оформлено и содержит цветные иллюстрации: портрет В. Н. Баснина, изображения характерных купеческих типажей XVIII - первой половины XIX в., одетых и по моде того времени и в старинных костюмах.
Если при работе со сборником о чем и приходится жалеть, так это об отсутствии географического указателя. Ведь постоянные перемещения - характерная черта купеческой жизни, ее изучению указатель только способствовал бы.

Полупривилегированное сословие в России в XVIII — начале ХХ вв.