Яренский уезд

http://fotki.yandex.ru/users/rybikon2010/view/554214?page=0
Корт-Айка над Вычегдой . Виктор Игнатов .

http://www.rsijournal.net/izme...go-severa/
Изменения климата и демографическая история Европейского Севера
И. Л. Жеребцов

Жеребцов Игорь Любомирович — доктор исторических наук, заместитель директора Института языка, литературы и истории Коми Научного центра Уральского отделения Российской академии наук (г. Сыктывкар)

Все развитие человечества в той или иной мере было связано с его сопротивлением пагубному воздействию неблагоприятных природно-климатических условий, со стремлением найти «место под солнцем», позволяющее избежать этого воздействия или хотя бы минимизировать таковое. Никакими человеческими усилиями невозможно было остановить или замедлить глобальные природные катаклизмы, подобные оледенениям. Напор ледников ломал относительно устоявшуюся жизнь древнего человека, стирал племена с лица земли или заставлял их перемещаться на огромные расстояния, лишая возможности развивать свою культуру. И лишь тысячелетия спустя, с отступлением льда, у людей появилась возможность обживать новые пространства, осваиваться, постепенно формируя свои особенные традиции жизнедеятельности.

Первые люди появились на Севере Европы не позднее чем 40 тыс. лет назад, близ западных склонов Урала. Другая волна переселенцев пришла сюда 17—18 тыс. лет назад. В VII тыс. до н. э. (так называемый бореальный период) в Европе стало теплее, чем теперь; теплый воздух проникал далеко на север; в основном растаяли северные ледниковые щиты [3]. Север стал более привлекательным, более пригодным для жизни человека, и первопроходцы, число которых постепенно росло, двинулись с берегов Печоры на запад, постепенно освоили весь Европейский Северо-Восток (кроме, быть может, крайних северных районов побережья Ледовитого океана), а затем и более отдаленные от гор регионы.

Середина IV тыс. до н. э. была теплой, но и существенно более сухой, чем предшествовавший период. В результате, вероятно, произошло определенное изменение ландшафта: почва становилась более сухой, степи постепенно лишались растительности, становясь полупустынями, а степная полоса сдвигалась на север, где ранее располагались луга; вслед за изменением растительного мира вынуждены были перемещаться и животные. Вследствие этого население районов, лежавших к югу от территории расселения финно-угров (обитавших по обеим сторонам Урала), спасаясь от засухи, вынуждено было, видимо, в поисках пропитания переселяться севернее, оттесняя или смешиваясь с финно-угорскими племенами [58, с. 122, 160].

Вторым результатом притока переселенцев с юга могла стать миграция оттесняемой ими с места первоначального жительства отдельных групп финно-угров в сторону Балтики, включая и Европейский Север, который в условиях весьма теплого климата той поры мог оказаться вполне привлекательным для переселенцев. В. В. Напольских, например, указывает на расширение зоны лесов в целом на север и расширение зоны широколиственных восточноевропейских лесов на север и на восток как на фактор, благоприятствовавший миграционным процессам в указанные направления [43, с. 194]. Постепенно осваивая пространства Севера, финно-угры могли добраться до Ладоги и северных берегов Балтийского моря. Во всяком случае, некоторые ученые говорят о появлении на территории современной Финляндии приблизительно в 3300—3200 гг. до н. э. нового народа, возможно, имевшего финно-угорские черты [63, с. 41]. Можно предположить, что этот народ оставил свои следы и на Севере нынешней России.

В середине III тыс. до н. э. наступил весьма холодный период [5, с. 43, 50]. Как пишет венгерский ученый П. Вереш, из-за ухудшения климата на Западно-Сибирской равнине началось интенсивное заболачивание и параллельно с этим в значительной мере изменились границы географических зон [7].

В этих условиях в финно-угорских родах и племенах вновь возникла проблема «избыточного» населения, и усилилась миграционная подвижность жителей. Одни переселялись на запад, за Урал, где уже имелись родственные племена — в бассейн Камы, а также в верховья Вычегды и Печоры, а затем, возможно, и дальше — есть предположения, что какие-то группы финно-угров в III тыс. до н. э. дошли до Прибалтики и, в частности, появились на территории современной Эстонии [58, с. 79—80, 161—162; 26, с. 5]. На территорию Эстонии племена с финно-угорскими чертами могли прийти из более северных районов, с территории Финляндии, Карелии или других регионов Севера вследствие похолодания середины III тыс. до н. э., вынудившего людей мигрировать в более южные районы.

Похолодание 1400—1300 гг. до н. э. могло воздействовать на отток части населения с Севера; возможно, именно тогда началось движение населения Северного Зауралья (которое связывают с древними уральцами [53, с. 106]) в более южные районы Зауралья и смешение их в тех местах с северной частью угорских племен.

В конце II тыс. до н. э., по мнению П. Хайду, древние финны (прафинно-волжские племена) достигли Белого моря [58, с. 163], что, на мой взгляд, следует связать с потеплением, способствовавшим освоению высоких широт.

В первые века I тыс. до н. э. температура понизилась. В самой середине I тыс. до н. э. климат несколько улучшился (впрочем, ненадолго). Возможно, с некоторым потеплением можно связать продвижение саамов в Финляндию и Скандинавию, о котором пишет П. Хайду [58, с. 111]. В эпоху потепления (VI—V вв. до н. э.), вероятно, на территории Карелии появились северные племена позднебеломорской культуры (связанной с ананьинской историко-культурной общностью, т. е. с племенами прапермской языковой общности) и позднекаргопольской культуры (истоки которой — в Среднем Поволжье, т. е., возможно, среди прамордовских или прамарийских племен) [21, с. 45, 53].

Вторая половина тысячелетия (в особенности последние века) оказалась весьма холодной (некоторые регионы — самыми холодными в этом тысячелетии). Эти условия привели к кризисным явлениям в демографическом развитии финно-угорских народов: в Карелии и в Финляндии сократилась численность населения [27, с. 268]; та же картина наблюдалась, очевидно, и на современной Вологодчине и в Поморье. С похолоданием же можно связать и начавшийся процесс распада прапермской языковой общности, которую исследователи связывают с ананьинской археологической культурой, разделившейся во II в. до н. э. на две новые (одна связана с предками удмуртов, а другая — с предками коми и коми-пермяков) [22].

В первой половине и середине I тыс. н. э. климат оставался неустойчивым. Частичные потепления вызывали миграции — с одной стороны, кочевые южные народы, следуя за отступавшими на север степями, стали теснить соседей; с другой стороны, более северные регионы становились приемлемее для обитания, и часть жившего южнее населения переселялась туда. Миграции, вошедшие в историю как Великое переселение народов, сыграли свою роль и в истории Севера. Даже на Европейский Северо-Восток в V—VI вв. вторглись группы скотоводческого населения, которые археологи связывают с южными кочевниками-скотоводами [18; 22; 54, с. 39].

По мнению археологов, с вторжением кочевников связано разделение единой общности предков коми и коми-пермяков на две разные.

«Великое переселение» непосредственно затронуло и южную часть расселения прибалтийско-финских племен. Так, исследователи отмечают вызванные переселениями народов военные столкновения, происходившие в середине I тыс. н. э. в Эстонии (где, замечу в скобках, жители занимаются земледелием, переход к которому был вполне логичен в менявшихся климатических условиях) [26, с. 7]. Может быть, с этим связан отток части населения из Восточной Эстонии в IV—VII вв. в Ингерманландию [39, с. 187]. Быть может, с «великим переселением народов» связано и начало процесса распада прибалтийско-финской общности, имевшего место, по мнению ряда исследователей, в VI—VIII вв. [58, с. 91]; на лингвистической карте Европы появились предки ливов, эстонцев, ижоры, вепсов, карел и финнов.

Великое переселение не затронуло разве что территории нынешних Карелии и Финляндии, куда волна степняков, очевидно, не дотянулась. Но и здесь переселения происходили довольно активно. Постепенное потепление климата благотворно сказалось на развитии хозяйства и демографических процессах. Уже в первой половине I тыс. н. э. стало расти население, создавались новые поселения, расширялась заселенная территория. Предки финнов, вепсов и карел постепенно переселялись на север, становившийся все более благоприятным для жизни. Освоившиеся там ранее саамы отступали севернее. По мере потепления, более успешного развития хозяйства, роста населения ширилась миграционная активность, увеличивалась заселенная прибалтийско-финскими племенами территория. Заселив Карель­ский перешеек, Прионежье, они все более интенсивно проникали на территорию Финляндии, продвигались в сторону Кольского полуострова и Белого моря [27, с. 269; 58, с. 92, 111]. Возможно, именно в этот период прибалтийско-финские (вепсские?) племена продвинулись на восток и обжились на значительной части территории современных Вологодской и Архангельской областей.

Дальнейшие климатические изменения привели к малому климатическому оптимуму VIII—XIII вв., сыгравшему весьма важную (в ряде случаев — ключевую) роль в истории финно-угорских — да и не только финно-угорских — народов. Уместно вспомнить, что Л. Н. Гумилев именно к рубежу тысячелетий относил период нового подъема деятельности человека и образования средневековых этносов [12, с. 209].

Во время климатического оптимума завершилось заселение Карелии (заключительной датой этого процесса исследователи считают XII в.), в Приладожье появляется (в XI—XII вв.) сельскохозяйственное производство, что способствовало росту численности населения [58, с. 95; 21, с. 63, 67]. Активно шло и заселение Финляндии, происходившее уже не за счет притока переселенцев извне (этот процесс закончился, по мнению П. Хайду, примерно в VIII в. [58, с. 92], т. е. опять-таки в начале оптимума), а за счет прироста местного населения, что стало возможным в благоприятных климатических условиях. А в XI—XII вв. в ходе миграций и смешивания населения формируется финский язык [58, с. 91]. Вполне возможно, что тогда же прибалтийско-финские племена (древние вепсы?) продвинулись на восток вплоть до границ современной Республики Коми.

Аналогичные процессы происходили в этот же период и в других регионах. Обские угры и самодийцы в этот период, очевидно, окончательно осваиваются в Северном При- и Зауралье. Обские угры (и в частности, вогулы, т. е. древние манси) в XII в. все более активно обживают берега Вычегды, тесня обитавших там древних коми [13; 19; 20; 60; 62].

Малый климатический оптимум VIII—XIII вв. оказал непосредственное влияние и на складывание древних коми (зырян). Вероятно, в их формировании участвовали две основные этнические группы — местное население и переселенцы из Прикамья (обе эти группы были родственны). «Рождение» коми народа стало в известном смысле следствием климатических изменений: переселения из Прикамья начались, когда потеплевший климат сделал природные условия Севера более пригодными для живших южнее землепашцев и животноводов.

Малый климатический оптимум приносил северянам отнюдь не только благо, но и немалые проблемы, связанные с тем, что территории их обитания стали, во-первых, более привлекательными для населения более южных районов, а во-вторых, более доступными, поскольку плавать по главным для той эпохи морским и речным путям стало куда проще. Так, вследствие благоприятной ледовой обстановки в северных морях во второй половине I тыс. н. э. и особенно в IX—Х вв. оживились морские набеги скандинавов на восточное побережье Балтики [3, с. 28; 26, с. 10; 64, с. 102]. Имели место и набеги викингов на Север нынешней России, в так называемую Биармию.

Не отставали от скандинавов и русские властители. В XI в. Новгородская республика предпринимает шаги по установлению контроля и над территориями обитания народов Севера. Летописи сообщают о ряде походов новгородцев в этот регион. В XII в. между Швецией и Новгородом началась борьба за господство в Финляндии и Карелии [63, с. 42].

Вслед за воеводами двигались и крестьяне. Уже в VI—VIII вв. славяне начали проникать в южную Ингерманландию, в Х в. их приток в Ингерманландию стал более массовым [39, с. 188]. В XI в. русские жители появились в Приладожье [21, с. 66], в XI — начале XII в. в западной части бассейна Северной Двины (низовья Северной Двины, верхняя Сухона), а в XII в. — и на землях древних коми, живших тогда значительно западнее нынешней территории их расселения.

В XIII в. приток переселенцев в бассейн Северной Двины из русских княжеств возрос вследствие разорения последних из-за монголо-татарского нашествия (скандинавские саги упоминают о том, что от татар пострадали даже «биармийцы», многие из которых бежали к викингам, прося у них помощи). Возможно, именно вследствие усиления притока русских переселенцев жившие на Северной Двине и ее западных притоках представители финно-угорских этносов были, за небольшими исключениями, ассимилированы.

В последующее время ситуация стала меняться. Климатический оптимум завершился, и в XIV в. маятник природы качнулся в обратную сторону: началось постепенное похолодание, участились неурожаи, вызывавшие голод. У северных финно-угров земледелие еще не играло в XIV в. доминирующей роли, так что неурожаи для них не могли иметь катастрофических последствий. В Финляндии в это время население быстро росло, вследствие чего произошло сплошное заселение Южной Финляндии и побережья Похьянмаа (Эстерботния). Карелы обживали северные и некоторые другие, незаселенные ранее районы. В целом в этом регионе за неполный XIV в., отмечает Э. Ютиккала, заселение охватило территорию более обширную, чем за предшествовавшее тысячелетие [63, с. 46; 54, с. 59]. Росло население Коми края. Стремительными темпами осваивалась русскими Вологодчина и Поморье. В том же XIV в. усилился приток русских крестьян в Восточную Карелию [21, с. 74] и западные районы Коми.

В XV в. процесс русской колонизации региона от Карелии до Коми края продолжался и даже усиливался. Наибольшее число переселенцев оседало в Подвинье, постепенно превращавшемся из финно-угорского в Русский Север. В других районах финно-угорские народы продолжали доминировать. Несмотря на некоторое сокращение территории расселения, абсолютная численность коми и других северных финно-угров в XV в. продолжала увеличиваться. На позитивные тенденции демографического развития указывает незначительное количество запустевших дворов в населенных пунктах [29, с. 354].

Даже в первой половине XVI в., несмотря на вполне явственно проявившееся похолодание климата, население еще продолжало расти. Исследователи отмечают, в частности, прирост числа жителей Карелии в этот период [21, с. 136; 45, с. 80]; возросло и количество обитателей Коми [17; 18]. Аналогичные процессы шли на территории современных Архангельской и Вологодской областей, где число запустевших дворов было невелико [29, с. 354].

По мере увеличения численности карел и коми требовалось добывать все больше зверя, птицы, рыбы. В конце концов, в старожильческих районах не осталось свободных промысловых угодий. Начался перепромысел зверей: их становилось все меньше. В этих условиях все большее значение в хозяйстве приобретало земледелие и животноводство, к которым карелы и коми приноровились в период климатического оптимума и дополнительный стимул для развития которых дал пример селившихся по соседству русских крестьян. Правда, у карел земледелие приобрело доминирующее значение, вероятно, лишь к середине XV в. [21, с. 69], а у коми и того позже. В первой половине XVI в. земледелие уже играло важное место в хозяйстве жителей Карелии и Коми, став во многих районах (особенно южных) ведущим источником пропитания.

Но в середине и особенно второй половине столетия удобные для земледелия площади по берегам рек в заселенных районах Севера оказались заняты (например, в Карелии из возделывавшейся в конце XVII в. пашни 90 % были освоены к середине XVI в.) [21, с. 148]. Нужно было расчищать пашню в лесах, однако несовершенство существовавших орудий труда делало такие расчистки слишком трудоемкими [29, с. 359]. Начался «земельный голод». Ощущался и недостаток сенокосных угодий, необходимых для содержания скота. Трудности в сельском хозяйстве усугублялись изменениями в климате. Наступил так называемый малый ледниковый период. Резко возросло количество экстремальных природных явлений. Температура понизилась, частыми явлениями стали различные стихийные бедствия (ранние заморозки, засухи или чрезмерно обильные дожди, град) [5, с. 189]. Это приводило к неурожаям, подрывавшим хозяйство крестьянина, вызывавшим голод и высокую смертность населения. К тому же по мере похолодания климата тайга стала наступать на и без того немногочисленные открытые пространства, луга зарастали или в условиях повышенной увлажненности заболачивались.

В поисках новых промысловых и сенокосных угодий и пахотных земель люди обращали взоры к соседним оставшимся еще необжитыми или слабозаселенными районам. В Карелии жители мигрировали на восток, на Олонецкую равнину и к Онежскому озеру, и на север, в Лопские погосты и к Белому морю. Эти переселения, происходившие еще в конце XV в., значительно усилились в XVI в. [21, с. 116—117, 139, 143]. Коми в середине и второй половине XVI в. начали освоение верхней Мезени, Ижмы, верхней Вычегды. Однако такие переселения относительно избыточного населения могли принести лишь временное облегчение.

Вынуждены были искать новых мест для приложения своего труда и жители Русского Севера. В конце XV—XVI в. после освоения нижней и средней Мезени и низовьев Вашки русские появились в низовьях Печоры, населенных самодийцами, где возникли Пустозер­ский городок и Усть-Цильма.

Продолжавшийся приток на коми и карельские земли русских крестьян вызывал дополнительные трудности для этнодемографического развития этих народов. На севере с его скудными почвами появление многочисленных иноязычных переселенцев с иным культурно-бытовым и хозяйственным укладом создавало как для традиционного местного охотничье-рыболовческого хозяйства, так и для производящих отраслей хозяйства (возникала естественная конкуренция за угодья). Если бы переселения русских крестьян в Карелию и на Европейский Северо-Восток продолжались в больших размерах и далее, то коми и карелы, скорее всего, разделили бы судьбу финно-угорских племен Подвинья, ассимилированных пришельцами так же, как когда-то финно-угры ассимилировали обитавшие тут до них племена.

Однако похолодание климата сделало земли карел и коми с их скудными северными почвами далеко не столь привлекательными для русских земледельцев, как в предшествовавшие столетия. Поэтому когда под ударами «государевых ратей» пали Казанское, Астраханское и Сибирское ханства и перед русскими крестьянами открылись просторы Поволжья, Приуралья, Сибири, то тысячи переселенцев устремились на эти территории. Массовый приток переселенцев на этническую территорию коми и карел прекратился, а имевшие место в конце XVI—XVII вв. миграции уже не оказывали былого воздействия на развитие карельского и коми этносов.

Пик малого ледникового периода (климатический минимум) пришелся на полуторастолетний период — примерно с середины XVI до конца XVII в. Русские летописи того времени полны сообщений о «хлебном недороде» и «великом гладе». С климатическим минимумом был связан острый демографический кризис, проявившийся в замедлении прироста, а в ряде случаев — и в сокращении численности населения Севера. В Корельском уезде во второй половине XVI в. произошла, по оценке исследователей, демографическая катастрофа. В Задней Кореле в 1571 г. подати платили лишь 6 %, в Передней Кореле — 11,8 % тех, кто делал это ранее. Видимо, остальные — констатируют историки — либо разорились, либо умерли, либо бежали. В Заонежских погостах в 1563—1582 гг. число жителей уменьшилось на 38 %. В 1610-х гг. обитаемых поселений в Карелии осталось меньше, чем опустевших. К неурожаям добавилось и воздействие Ливонской и русско-шведской войн, опричнины [21, с. 136—138; 45, с. 83, 108—109].

В Вологодской летописи говорится, что в 1601 г. «в ыюле месяце побило мразом всякий хлеб, и бысть глад велик по всей той земли по три лета вряд» [9, c.174]. Большое число пустых дворов в конце XVI — начале XVII в. насчитывалось в Двинском уезде [29, с. 358].

Во второй половине 1630-х — начале 1640-х гг. новая череда сильнейших неурожаев привела жизнь жителя севера России в полнейшее расстройство. Из-за «хлебной скудости», голода, высокой смертности, бегства населения в более «хлебородные» регионы заметно сократилась численность коми, причем некоторые районы (Вымская земля, Прилузье) обезлюдели почти наполовину. К 1646 г. уменьшилось население в Карелии, и в последующие несколько лет этот процесс продолжался [21, с. 133; 27, с. 457—470].

Голодавшее, нищавшее население умирало или вынуждено было уходить из родных мест. Многие мигрировали в Сибирь. Карелы переселялись в Тверской край и другие районы [21, с. 132; 23; 27, с. 457—470].

Во второй половине XVII в. в жизни северян, казалось, наметился поворот к лучшему. Число экстремальных природных явлений уменьшилось. Стала увеличиваться численность населения Севера.

Однако малый ледниковый период напомнил о себе в 1660-х гг. («на Вологде был хлеб дорогой», сообщает летописец Ивана Слободского [40, c.199]), затем на рубеже 1670—1680-х гг. (очевидец сообщал, что обитатели Печорского края «гладом тают и умирают… и такая нужда в сей стране повсюду»). Особенно тяжелые, даже катастрофические последствия имел возврат холодов в 1690-е гг. Вологодская летопись повествует, что в 1695 г. «Поморские страны… во всех уездах… хлебы не сыспели и великими мразы побило. И жители тех стран, людие мужеска полу и женъска и с малыми детьми, пошли все на росходы в поволские грады и в уезды, где бы кому препитатися, доколе бог изволит» [ 9, c.18—190]. В Финляндии заморозки постоянно портили посевы, а самым жестоким оказался неурожай 1696 г., из-за которого четверть или даже треть населения Финляндии погибло от голода и эпидемий, распространявшихся среди обнищавших жителей [63, с. 47]. Неблагоприятные погодные условия 1690-х гг. вызвали неурожаи и голод, разорение, бегство значительной части жителей Карелии. Частыми были неурожаи и в первой четверти XVIII в.; значительная часть пашни запустела [21, с. 142—143; 45, с. 164—165].

В XVIII в., и особенно в последней его трети, историко-демографическое развитие Севера вступило в период постепенной стабилизации. Прошел пик малого ледникового периода, и климат стал улучшаться, постепенно становиться более мягким, более благоприятным для ведения сельского хозяйства, не стало столь частых и губительных неурожаев, как в предыдущем столетии. Конечно, сильные неурожаи порой еще случались, поскольку малый ледниковый период хотя и шел на убыль, но еще продолжался, в связи с чем климатические условия отличались значительными колебаниями, временами резко ухудшались, вызывая продолжительные дожди, наводнения, очень морозные зимы, летние заморозки и т. п. Особо опасные группировки экстремальных природных явлений пришлись на 1766—1767 и 1781 гг. [4]. Темпы прироста населения Архангельской и Вологодской губерний, пишет В. М. Кабузан, в XVIII в. были «весьма невысокие», «население этого окраинного малоплодородного района с холодным климатом увеличивалось медленно». Сказывался на замедленном росте населения и «отток населения в Сибирь и территории будущих Вятской и Пермской губерний» [23, с. 85—86]. Вместе с тем постепенно увеличивалась заселенная территория, возникали новые поселения [8, с. 115—116]).

Вслед за тем, как климат постепенно становился более теплым и благоприятным для сельского хозяйства, все более позитивно развивались и демографические процессы (особенно в XIX в.). В первой половине XIX в., отмечает В. М. Кабузан, Северный район «почти не подвергался… губительному влиянию неурожаев и эпидемий»: в этот период «неурожай в районе отмечался лишь в 1835—1837 гг. (морозы по Архангельской губернии, погубившие посевы) и в 1845 г. (по Вологодской губернии)». В результате темпы роста населения Архангельской и Вологодской губерний в XIХ в. повысились по сравнению с XVIII в., а с VIII ревизии 1833 г. превысили среднегодовой прирост по России (при этом численность населения Вологодской губернии росла быстрее, чем численность населения Архангельской). Причем это происходило именно за счет естественного прироста (которые здесь «был несколько выше, чем в соседних районах»), а не за счет миграционной прибыли [23, с. 85—88]. Активнее пошли внутренние миграции, освоение новых земель, в частности, водоразделов [8, с. 118, 119].

В пределах Карелии население возросло со 120,9 тыс. в 1795 г. до, по одним данным, 167,2 тыс. чел. в 1857 г., по другим — до 190 тыс. в 1863 г., а в 1897 г. составило 215 тыс. чел. В Коми крае в 1795 г. проживало 58—59 тыс. чел., а в 1858—1860 гг. — около 110 тыс., в 1897 г. — около 142 тыс. коми и 14—16 тыс. русских. Более теплый период способствовал усилению миграционной активности ижемских коми, их переселениям их в крайние северные и северо-восточные районы Коми края, в нижнее Приобье и даже на Кольский полуостров [15; 18; 21, с. 207, 258; 25]. В сопоставимых географических пределах население Финляндии в 1720 г. составляло примерно 400 тыс., а в 1865 г. — 1850 тыс. чел. Прирост населения почти полностью шел за счет сельской местности. Именно тогда была введена в оборот большая часть земель, возделываемых и сегодня. К концу периода почти не оставалось незаселенных пустошей, за исключением Лапландии и северо-восточных приграничных районов [63, с. 51].

В ХХ в. влияние естественных условий на демографические процессы заметно ослабло. Примерно до начала 1950-х гг. определяющее значение играли политические факторы. Затем влияние политических факторов на демографическое развитие региона уменьшилось, а роль социально-экономических факторов, наоборот, возросла. Однако при планировании социально-экономического и демографического развития Европейского Севера не учитывались в надлежащей мере естественные условия региона (особенно его северных районов); нередко гораздо большую роль в составлении и осуществлении этих планов играли чисто политические причины.

ЛИТЕРАТУРА

1. Археология Республики Коми. М., 1997.

2. Большая советская энциклопедия. М., 1978. Т. 29, 30.

3. Борисенков, Е. П. Климат и деятельность человека / Е. П. Борисенков. М., 1982.

4. Борисенков, Е. П. Экстремальные природные явления в русских летописях XI—XVII вв. / Е. П. Бо­рисенков, В. М. Пасецкий. Л., 1983.

5. Борисенков Е. П. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы / Е. П. Борисенков, В. М. Пасецкий. М., 1988.

6. Буров, Г. М. Вычегодский край / Г. М. Буров. М., 1965.

7. Вереш, П. Проблема определения финно-угорской прародины в свете новых данных / П. Вереш // Ранние этапы этнической истории и современный физический облик финно-угров. М., 2001.

8. Власова, И. В. Материалы переписей населения XVIII — первой четверти ХХ в. как источник для изучения сельского расселения / И. В. Власова // Материалы по истории Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. Вып. 1. С. 109—122.

9. Вологодская летопись // ПСРЛ, 1982. Л. Т. 37. С. 160—193.

10. Вяари, Э. Ливы и ливский язык / Э. Вяари // Прибалтийско-финские народы. История и судьбы родственных народов. Ювяскюля, 1995.

11. Гришаков, В. В. Мурома / В. В. Гришаков, Ю. А. Зеленеев // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века. Ижевск, 1999.

12. Гумилев, Л. Н. Этногенез и биосфера земли / Л. Н. Гумилев. Л., 1990.

13. Документы по истории коми // Историко-филологический сборник, 1958. Сыктывкар. Вып. 4. С. 241—271.

13. Долгих, Б. О. Очерки по этнической истории ненцев и энцев / Б. О. Долгих. М., 1970.

14. Жеребцов, И. Л. К вопросу о роли климатического фактора в истории финно-угорских народов / И. Л. Жеребцов // Этнодемографические и этнокультурные процессы на Крайнем Севере Евразии. Сыктывкар, 2004. Вып. 1. С. 5—43.

15. Жеребцов, И. Л. Коми край в XVIII — середине XIX века: территория и население / И. Л. Жеребцов. Сыктывкар, 1998.

16. Жеребцов, И. Л. Население Коми края во второй половине XVI — начале XVIII в. Екатеринбург, 1996.

17. Жеребцов, И. Л. Коми-зыряне. Коми-пермяки. Этническая история. Формирование территориально-племенных и этнографических групп в XIV—XVI вв. и освоение новых территорий / И. Л. Же­ребцов // Народы Поволжья и Приуралья. Коми-зыряне. Коми-пермяки. Марийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. С. 19—28.

18. Жеребцов, И. Л. История Республики Коми / И. Л. Жеребцов, Э. А. Савельева, А. Ф. Сметанин. Сыктывкар, 1996.

19. Жеребцов, И. Л. Историко-культурные взаимоотношения коми с соседними народами / И. Л. Же­ребцов. М., 1982.

20. Жеребцов, И. Л. Этнические и культурно-исторические связи коми с финно-уграми и самодийцами / И. Л. Жеребцов. Сыктывкар, 1974.

21. История Карелии с древнейших времен до наших дней. Петрозаводск, 2001.

22. История Урала с древнейших времен до 1861 г. М., 1989.

23. Кабузан, В. М. Движение населения Северного района (Архангельской и Вологодской губерний) в XVIII — первой половине XIX в. (по материалам ревизий) / В. М. Кабузан // Материалы по истории Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. Вып. 1. С. 84—89.

24. Кабузан, В. М. Народы России в XVIII в.: численность и этнический состав / В. М. Кабузан. М., 1990.

25. Кабузан, В. М. Народы России в первой половине XIХ в.: численность и этнический состав / В. М. Кабузан. М., 1992.

26. Кахк, Ю. История Эстонской ССР: популярный очерк / Ю. Кахк, К. Сийливаск. Таллинн, 1987.

27. Киркинен, Х. Рождение Карелии / Х. Киркинен // Прибалтийско-финские народы: история и судьбы родственных народов. Ювяскюля, 1995.

28. Колесников, П. А. Динамика посевов и урожайности на землях Вологодской губернии в XVII—XIX вв. / П. А. Колесников // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы (1964). Кишинев, 1968.

29. Колесников, П. А. Миграция северного крестьянства в XVI — начале XVIII в. / П. А. Колесников // Материалы по истории Европейского севера СССР. Вологда, 1970. Вып. 1. С. 353—374.

30. Колесников, П. А. Некоторые вопросы аграрных отношений на Европейском Севере в период позднего феодализма / П. А. Колесников // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970.

31. Колесников, П. А. Северная деревня в XV — первой половине XIX в. / П. А. Колесников. Вологда. 1976.

32. Конаков, Н. Д. Коми охотники и рыболовы во второй половине XIX — начале XX в. / Н. Д. Конаков. М., 1983.

33. Контлер, Л. История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы / Л. Контлер. М., 2002.

34. Королев, К. С. Население средней Вычегды в древности и средневековье / К. С. Королев. Екатеринбург, 1997.

35. Краткая история Венгрии. С древнейших времен до наших дней. М., 1991.

36. Лашук, Л. П. Формирование народности коми / Л. П. Лашук. М., 1972.

37. Лашук, Л. П. Очерк этнической истории Печорского края / Л. П. Лашук. Сыктывкар, 1958.

38. Леонтьев, А. Е. Меря / А. Е. Леонтьев // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века. Ижевск, 1999.

39. Лескинен, Х. Заселение и демография Ингерманландии / Х. Лескинен // Прибалтийско-финские народы. История и судьбы родственных народов. Ювяскюля, 1995.

40. Летописец Ивана Слободского // ПСРЛ, 1982. Л. Т. 37. С. 194—205.

41. Лыткин, В. И. Из истории словарного состава пермских языков / В. И. Лыткин // Вопросы языкознания. 1953. № 5. С. 48—69.

42. Мурыгин, А. М. Миграционный фактор в развитии средневековых культур Северного Приуралья/ А. М Мурыгин, К. С. Королев, В. А. Ляшев. Сыктывкар, 1984.

43. Напольских, В. В. Введение в историческую уралистику / В. В. Напольских. Ижевск, 1997.

44. Нефедов, С. А. Метод демографических циклов в изучении социально-экономической истории допромышленного общества / С. А. Нефедов. Екатеринбург, 1999.

45. Очерки истории Карелии. Т. 1. Петрозаводск, 1957.

46. Очерки по истории Коми АССР. Т. 1. Сыктывкар, 1955.

47. Полное собрание русских летописей. Т. 33. Л., 1977.

48. Рябинин, Е. А. Мещера / Е. А. Рябинин // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века. Ижевск, 1999.

49. Савельева, Э. А. Пермь Вычегодская / Э. А. Савельева. М., 1971.

50. Савельева, Э. А. Вымские могильники XI—XIV вв. / Э. А. Савельева. Л., 1987.

51. Савельева, Э. А. Европейский Северо-Восток в эпоху средневековья / Э. А. Савельева. М., 1995.

52. Савельева, Э. А. Коми / Э. А. Савельева, К. С. Королев, Т. В. Истомина // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века. Ижевск, 1999.

53. Савельева, Э. А. Уральские народы / Э. А. Савельева // Атлас Республики Коми. М., 2001.

54. Савельева, Э. А. Архаичные общества на территории Коми края / Э. А. Савельева // История Коми с древнейших времен. Т. 1. Сыктывкар, 2001. С. 15—61.

55. Савельева, Э. А. Древние рукописи о Перми Вычегодской / Э. А. Савельева, К. С. Королев. Сыктывкар, 1997.

56. Серебренников, Б. А. Историко-лингвистические заметки / Б. А. Серебренников // Историко-филологический сборник. Вып. 7. Сыктывкар, 1962.

57. Устюжский летописец // Полное собрание русских летописей. Т. 37. Л., 1982. С. 104—125.

58. Хайду, П. Уральские языки и народы / П. Хайду. М., 1985.

59. Халиков, А. Х. Древняя история Среднего Поволжья / А. Х. Халиков. М, 1969.

60. Хомич, Л. В. Проблемы этногенеза и этнической истории ненцев / Л. В. Хомич. Л., 1976.

61. Хотинский, Н. А. Голоцен Северной Евразии / Н. А. Хотинский. М, 1977.

62. Этническая история народов Севера. М., 1982.

63. Ютиккала, Э. История Финляндии с древности до стабилизации самостоятельности в 1939 г. / Э. Ютиккала // Прибалтийско-финские народы. История и судьбы родственных народов. Ювяскюля, 1995.

64. Ярв, А. История Эстонии / А. Ярв // Прибалтийско-финские народы. История и судьбы родственных народов. Ювяскюля, 1995.

Summary

Influence of climatic conditions on settling of the European North is analyzed. Demographic processes in this territory are examined in a context of changes of a climate. Historical processes are characterized through climatic «optimum» and «minima».

Tags: История древних славян, История России

Загадки анбура
http://www.gumilev-center.ru/zagadki-anbura/
Десять лет назад, 19 мая 1992 года, начали отмечать День коми письменности – анбур. Ей в этом году исполняется 630 лет. В 1372 году в одном из ростовских монастырей Стефан Пермский сделал первые переводы церковных текстов на древнекоми язык и вошел в историю как ее изобретатель. С этого времени коми алфавит стал называться его именем, получил «официальную регистрацию» и начал вести свой исторический отсчет. Но одновременно с этим был предан забвению весь предыдущий, дохристианский, период существования коми литературы, уничтожены древние коми манускрипты. Вслед за своими дореволюционными коллегами советские историки придерживались версии Епифания Премудрого, согласно которой русский миссионер Стефан принес «темным» и неграмотным зырянам письменность, которую он самостоятельно «сложил» на основе славянской и греческой. Правда, не все ученые с этим были согласны. Да и буквы стефановского алфавита совершенно не похожи на греческие и славянские. Бесспорно только одно – анбур не имеет аналогов среди ныне существующих азбук, и вопрос о его происхождении до сих пор окончательно не решен.

«Великий зырянин»
Современник и первый биограф Стефана Пермского Епифаний Премудрый пишет, что Стефан был русским. Но русским в то время назывался всякий православный независимо от своего роду-племени. Отец Стефана – Симеон Храп – был русским дьяконом, но по материнской линии святой был зырянином и с детства хорошо знал коми язык и культуру, ведь в Пыросе (Устюге) тогда жило много зырян. Его дед – образованный коми купец Дзебас – по своим торговым делам часто поднимался вверх по Вычегде и Выми. Вероятно, в этих купеческих «хождениях» не раз участвовал и молодой Стефан. Тогда-то он и мог впервые увидеть коми письмена, которые зырянские купцы использовали в торговле. А писать и читать по-коми Стефан мог научиться у деда. Не сомневается в зырянском происхождении Стефана коми ученый XIX века Георгий Лыткин: «Я убежден в том, что Стефан – зырянин. В его характере много зырянского: добросердечие, правдивость, трудолюбие, твердость, пытливость и трезвость ума. Его переводы на зырянский язык обнаруживают, что он и думал по-зырянски, а не по-русски». Писатель Лев Смоленцев, отмечая, что зыряне были нравственно выше «наседающих пришельцев» русских, в очерке «Великий зырянин» пишет, что «по мышлению, по первородному языку Стефан, безусловно, зырянин». Поэтому, когда пришло время «просвещать» зырян, Стефан не стал «изобретать велосипед», а воспользовался уже хорошо известной ему коми письменностью. Подобным же образом поступили реформаторы славянского языка Кирилл и Мефодий. В житии Кирилла повествуется, что, когда «учитель славян» пришел в Корсунь, он нашел здесь «Евангелие и Псалтырь Русьскы письмены писано». А вся деятельность солунских братьев сводилась, в лучшем случае, к реформе письменности, но никак не к введению ее. Да и не приняли бы ни славяне, ни зыряне книг на незнакомом языке, чужими буквами писанных. А на родном языке, видя знакомые с детства буквы, можно и о чужом боге почитать. Чего Стефан, собственно говоря, и добивался.
Известный краевед XIX века, учитель гимназии Михаил Михайлов, считал, что: «Стефан за образец не взял славянской азбуки, ибо зыряне питали антипатию к русским; он также не взял греческой азбуки, ибо он сам только навык к греческому языку, к тому же греческое произношение плавное, мягкое, а зырянский язык твердый, обрывистый; он не взял и еврейской азбуки, ибо не знал еврейского языка. Стефан обратился к пасам, которые он узнал в Устюге. У зырян были буквы и значки, посредством которых они сохраняли события времен отдаленных».
Пасы и шыпасы
Установить точную дату возникновения коми письменности невозможно. Но то, что она возникла задолго до X века, подверждают «Книги Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 годах». Арабский путешественник и секретарь посольства Багдадского халифа пишет о переписке царя Волжской Булгарии с предками народа коми, называя их вису.
У предков коми существовал не один, а два вида письменности. Первое – так называемое практическое письмо пасы. Ими зыряне помечали свои вещи, охотничьи угодья, составляли календари. Подобные знаки существовали у всех финно-угорских и самодийских народов. Почти не меняясь, пасы дошли до наших дней на прялках, вышитых и вязаных узорах. Да и по своему прямому назначению эту письменность использовали довольно долго. «В домашнем быту их, особенно между безграмотными, до сих пор существует обыкновение вести особенного рода счет житейским расходам на тонких четырехугольных планочках, на которых вырезывают прямолинейные и угловатые значки, им только ведомые, и читают по ним, как по книге; например, случится записать, что такой-то чиновник брал за прогоны столько-то лошадей, такой-то столько-то без прогонов и пр., – пишет Михаил Михайлов в очерке 1850 года про Усть-Вымь. – Зырянин отмечает на деревянной планочке значки, по окончании года является за расчетом к подрядчику, без ошибки разбирает свои иероглифы, называет должности, имена и фамилии лиц, бравших у него лошадей, и на проверку выходит, что все сказанное им согласно с книгою содержателя станции. Этими же значками обозначает он, например, чем замечателен был прошлый год в хозяйственном отношении, в каких местах ловилась белка, – вообще, каково шли промыслы, когда началась весна, когда начали пахать, каков был урожай хлеба, какие цены были на туземный товар и прочее, и прочее. По-зырянски такая планочка, исчерченная разнообразными значками, называется «пас». Еще в 1928 году в журнале «Коми му» краевед Дмитрий Борисов отмечал, что «пасы и в настоящее время в глухих деревнях, а также среди охотников играют далеко не последнюю роль».
Но параллельно существовала и вторая письменность – хорошо развитое буквенное письмо, заимствованное у южных соседей. Даже слово «буква» по-коми не «пас», а «шыпас» (то есть пас, обозначающий звук «шы»). Только на основе общей письменности могли свободно переписываться с булгарским царем предки коми народа.
О различии двух видов письменности в XIX веке писал Георгий Лыткин: «Зырянские пасы никогда не имели значения букв, ими нельзя передать того, что передавали египетские иероглифы. Между пасами и стефановскими буквами нельзя делать никаких сближений».
Откуда есть пошла коми письменность?
А пошла она из Ирана. Много веков назад иранские купцы, как и «лица кавказской национальности» сегодня, нисколько не смущаясь расстояниями, вели на север свои караваны с серебром, закупая и вывозя на юг «мягкое золото» – закамские меха. Везли через Хазарию и Булгарию свои товары, а с ними – и свои слова, вошедшие в коми язык: «зарни» («золото»), «амысь» («плуг»), «нянь» («хлеб»), «\ксы» («господин»), «пурт» («нож»), «сур» («пиво») и т.д. Одним из иранских слов, прижившихся в коми языке, стало «неб\г» – «книга». В книгах и документах, попадавших на север, были буквы, которые стали основой первой коми письменности. Часто на север попадали также иранские сасанидские монеты и серебряные блюда и чаши, покрытые «неизвестными среднеазийскими письменами», – еще один источник новых букв.
«Территория между Камой, Вычегдой и Печорой, занятая коми, с давних пор находилась в орбите оживленной торговли Запада с Востоком. Древняя Пермия была насквозь пронизана нитями торговли, связывающей вычегодские дебри с отдаленнейшими концами Европы и Азии. Сюда проникали изделия Ирана, монеты Мавераннегра и Британии, серебряные блюда из Греции, чаши из Киликии. Здесь и сейчас нередки находки монет, серебряных и золотых вещей восточного и средиземноморского происхождения», – пишет в «Очерках истории народа коми-зырян» Николай Ульянов.
Возможность существования в древней Перми письменности иранского происхождения допускает ряд ученых, в том числе такие известные лингвисты, как Гюнтер Стипа и Адольф Туркин. А.Туркин считал, что подобная письменность существовала и в Булгарии, но пропала после принятия этой страной ислама. Тогда все булгарские книги, которые не были написаны на арабском языке, были уничтожены. Финский лингвист Гюнтер Стипа в начале 60-х годов прошлого века опубликовал две статьи о древнем коми языке. Он искал корни древней коми письменности в иранском, арамейском, старогрузинском и староармянском алфавитах. Г.Стипа пишет, что не только форму букв, но и названия древнекоми звуков зыряне позаимствовали у какого-то северно-иранского алфавита, ставшего также основой азбуки многих кавказских народов.
Индийский след
Как известно, иранская группа языков относится к индоиранской ветви индоевропейской языковой семьи. Говорят на иранских языках не только в Иране, но и в Афганистане, Ираке, Турции, Пакистане, Индии, Таджикистане, Осетии, в некоторых районах Кавказа и Средней Азии. С VII века н.э. один из языков этой группы – хотаносакский – позаимствовал для своей письменности разновидность древнего индийского письма брахми – родоначальника всех индийских письменностей. Впоследствии иранские купцы занесли письменность брахми на север, и предки коми народа и булгары стали использовать ее для переписки и создания своих книг. Сходство букв древнеиндийской и стефановской азбук поразительное. Для наглядности я составил таблицу сходства анбура и брахми (см. рисунок).
Первым на «индийский след» анбура вышел Каллистрат Жаков. В своей книге «На Север, в поисках за Памом Бур-Мортом» писатель рассказывает, как его герой в поездке по Коми краю пытается узнать хоть что-нибудь о языческом жреце Паме. С нескрываемой радостью герой встречается с пастухом, который на его вопрос – «…Пама знаешь?» – ответил: «…он здесь жил, там домик его был… я последний его ученик, все перемерли, из поколения в поколение передавалась память его… Я умру, и кончится наше учение, и христианство победит нас…» В ответ на просьбу жаковского героя показать книги Пама пастух повел его в чулан и «вытащил из кожаного мешка деревянные квадратные дощечки, написанные древнезырянскими и староиндийскими знаками». Герой Жакова перевел на русский язык эти памятники письменности – и оказалось, что в них повествуется о жизни Памы Бур-Морта, главного жреца зырян, исповедующего веру в древних богов. В двух словах К.Жаков сумел сказать не только то, что у коми народа существовало два вида письменности, но и указал источник заимствования древнего алфавита – Индия.
«Оных отыскать уже не можно»
Противники использования древней коми письменности в миссионерских целях появились сразу же после первых переводов Стефана. «Скудные же смыслом говорили: «Для чего составлена зырянская азбука? Зачем написаны зырянские книги? Прежде у зырян не было грамоты. Им, издавна не имевшим своей грамоты и жившим без нее, зачем замышлять грамоту теперь … за 120 лет до скончания мира? Если же нужна грамотность, то довольно и русской, уже готовой…» – писал Епифаний Премудрый. Конец света так и не наступил, но стефановская азбука через несколько веков практически была забыта, и коми перешли на «русскую грамоту». После перевода центра Пермской епархии из Усть-Выми в Вологду все церковные службы в Коми крае стали вестись на церковнославянском языке. Поэтому книги тоже стали писаться на этом языке. Ширилось использование письменности на основе русской графики и в других сферах жизни. И в XVI веке стефановская азбука исчезла. Как после принятия христианства была уничтожена вся оригинальная литература Биармии, так и после перехода на русский шрифт исчезли стефановские книги. Часть из них пришла в ветхость, часть сгорела при пожарах, часть уничтожили новые церковные деятели, считавшие кощунством перевод церковных книг на коми язык. Недолгую эпоху развития коми христианской литературы – с 1379 года по 1505 год – Иван Куратов назвал «оазисом в пустыне зырянской истории». Из всего этого «оазиса» уцелели только шесть памятников письменности и всего 236 слов связного текста! «Оные буквы от лености духовных к обучению уже в забвение пришли, и книг оных отыскать уже не можно», – горестно вздохнул по этому поводу два века назад академик Иван Лепехин.
Тайные стихи Ивана Куратова
Утратив свое основное назначение, анбур неожиданно приобрел новое – тайнопись. Для ведения тайных записей его несколько столетий использовали московские и новгородские писцы. С конспиративной целью стефановской азбукой пользовался при написании своих ранних стихов Иван Куратов. О его первых шагах в поэзии известно из заметки поэта о якобы своем друге А.И.Гугове. В действительности это был псевдоним И.А.Куратова. В своей автобиографической заметке он пишет: «А.И.Гугов начал писать с тринадцати лет, то есть тогда, когда с трудом еще мог сдавать простейшие уроки на русском языке; но он писал по-зырянски, причем употреблял стефановскую азбуку (по Савваитову), чтобы, как он говорил после, не подвели его под розгу, вычитавши воспеваемую им любовь». К сожалению, ни одно из стихотворений этого периода не сохранилось. В 1850 году, когда будущему классику было 11 лет, профессор Петр Савваитов опубликовал «Грамматику зырянского языка», в приложении к которой и появилась древняя коми азбука. А через два года после выхода «Грамматики» появились «тайные» стихи юного поэта, в которых он воспевал свою первую любовь.
Сегодня буквы стефановской азбуки широко используются в декоративных целях: для оформления книг, геральдики, сувениров (в сизябских мастерских уже несколько лет шьют из замши настенное панно с буквами анбура, которое пользуется большим спросом). Несколько лет назад были даже разработаны компьютерные шрифты на основе этого алфавита. На компьютере набирались и распечатывались довольно большие коми тексты с использованием древней азбуки. Но возродить анбур, ввести его в обиход так и не удалось. Пока?

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ АРХИВ»
(МУ «Устюгцентрархив»)

Сообщаем, что в архивных фондах «Великоустюгская земская посадская изба», «Великоустюгская провинциальная канцелярия» и «Коллекция церквей г. Великий Устюг и Великоустюгского уезда» имеются следующие дела об интересующих Вас переписях и ревизиях:

1. «Переписные книги населения г. Великий Устюг» за 1710, 1716 годы;
2. «Документы о переписи посадских людей г. Великий Устюг, Великоустюгского
и Усольского уездов, Лальского посада» за 1734-1747 годы;
3. «Указы генеральной канцелярии ревизий Архангелогородской губернии,
промемории и рапорты Великоустюгской провинциальной, Сольвычегодской
воеводской канцелярий, канцелярий ревизий Великоустюгской провинции,
г. Сольвычегодска, ведомости о переписи разночинцев, бобылей, архиерейских
домовых служителей и количестве черносошных крестьян Великоустюгской
провинции» за 1744-1747 годы;
4. «Донесения священников, сотских о прибывших, умерших и беглых крестьянах.
Ревизские сказки о черносошных и половничествующих крестьянах
Великоустюгского уезда Двинской трети» за 1744-1747 годы;
5. «Ревизские сказки г. Сольвычегодска и Сольвычегодского уезда» за 1747 год;
6. Ревизские сказки Яренского уезда за 1747 год
7. «Ревизская сказка о священно и -церковнослужителях Леонтьевской церкви
г. Великий Устюг» за 1745 год.

http://www.youtube.com/watch?v=wsztN-huIQU
песня В.Лютоева "Ыджыд мамлöн шуд"
исполняет Заслуженная артистка России, Народная артистка Республики Коми Лидия Логинова.
Видео с большого заключительного концерта "Войвыв Гаж" (Праздник Севера), завершения марафона Дней культуры муниципальных районов и городов Коми Края, посвященного 90-летию образования Республики коми.