Яренский уезд

Зырянское родословие от Марии Ельсовой
/ Сыктывкарский краевед проследила генеалогию всех жителей Усть-Сысольского уезда за несколько веков
http://www.gazeta-respublika.ru/article.php/54392

О.Н.Титков


^ «ВОЛОГОДСКИЕ ГУБЕРНСКИЕ ВЕДОМОСТИ» О НРАВСТВЕННЫХ ЧЕРТАХ КОМИ КРЕСТЬЯНСТВА СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА


Коми крестьянство не раз становилось объектом пристального внимания исследователей, но тема повседневной жизни и, в частности, нравственные ее аспекты не получили должного освящения в отечественной исторической литературе. Между тем, субъективная сторона исторического процесса, способ мышления и чувствования, присущий людям определенной социальной и культурной общности, являются неотъемлемой составляющей объективного процесса истории, и изучение образа мысли человека, его нравственных и этических ценностей, влияющих на поведение, имеет крайне важное значение.

Особый интерес в изучении нравственных сторон жизни коми крестьянства, проживавшего на территории, входившей в состав Вологодской губернии, представляет такой источник, как газета «Вологодские губернские ведомости»– официальный печатный орган губернской власти.

Издание было учреждено в 1838 г. и содержало информацию о событиях внутриполитической жизни страны и региона. Разнообразный исторический и этнографический материал о жизни крестьянского населения Вологодской губернии публиковался, как правило, в неофициальной части газеты. Вопросы материальной и духовной культуры занимали здесь одно из центральных мест. В статьях различных авторов нередко давались довольно подробные описания хозяйственных занятий, народных верований, семейной обрядности, праздничного и повседневного досуга коми крестьян. Причем авторы данных сообщений нередко являлись непосредственными очевидцами описываемых явлений повседневной жизни крестьянства и излагали собственные впечатления, так как многие из них были сельскими учителями, врачами, священниками в различных уездах Вологодской губернии. Особое место в этих публикациях занимают описания нравственных и этических качеств коми-зырянина. Подобные сведения не только давали характеристику менталитета населения Коми края, но и в немалой степени способствовали формированию представлений о зырянах у населения центральных уездов Вологодской губернии. Кроме того, если принять во внимание то, что статьи эти зачастую публиковались и в периодических изданиях других губерний, становится понятным важность подобных работ. Интерес читателей к жизни коми-зырян был довольно высоким, об этом свидетельствует просьба редакции «Вологодских губернских ведомостей» присылать для публикации любой интересный материал о зырянской жизни [1].

В качестве примеров описания нравственных и этических особенностей коми крестьян автором данной публикации были отобраны несколько статей, наиболее полно отражающих специфику публиковавшихся в газете материалов по данной проблематике. Так, статья П. С. Балова, посвященная охоте на пушного зверя, содержит довольно интересные сведения о некоторых нравственных качествах зырян-охотников. П.С.Балов отмечает честность и равноправие, царящие в охотничьих артелях: «…если берут на промысел неопытного, то с ним, как со всегдашним товарищем, делят в артели по равной части как белку, так и других зверей… Чужая собственность считается неприкосновенной» [2]. Ни один охотник не возьмет зверя, попавшегося в силки другого. Но, несмотря на это, автор добавляет, что зырянам не был чужд и некоторый обман. Так, если беличья шкурка оказывалась чересчур красного цвета, то охотники прибегали к хитрости. Шкурку мазали кровью, а затем, выморозив, мяли, отчего она светлела, «чтобы сбыть с рук белку за лучшую» [3].

О таких качествах коми крестьян, как радушие и гостеприимство, пишет в своих путевых заметках А. Попов. Согласно автору, изложившему свои впечатления от поездки из Усть-Сысольска к Вишере, зыряне бескорыстны в домашнем быту, «между ними нет обыкновения брать платы за хлеб, за соль и вообще за гостеприимство» [4]. Хотя крестьянская жизнь несет в себе множество трудностей, у зырян не было обыкновения жаловаться на судьбу. Так, А. Попов приводит ответ Вишерских крестьян на его замечание о частых неурожаях на Вишере: «Зато бог дал нам леса, наполненные всякого рода зверями и птицами, а это составляет источник нашего продовольствия и богатства» [5]. Вместе с тем автор отметил и то обстоятельство, что зыряне мало стремятся к улучшению своего быта, предпочитая новшествам соблюдение вековых устоев, воспринимая перемены как намерение лишить их прежнего образа жизни.

В своей следующей статье, опубликованной в «Вологодских губернских ведомостях», А. Попов попытался более подробно разобрать некоторые нравственные особенности коми-зырян, особо останавливаясь на их негативных, по его мнению, сторонах. Здесь терпение крестьян к жизненным невзгодам рассматривается автором уже как проявление крайнего фатализма: «…падет ли единственная лошадь, сгорит ли дом со всем имением, или умрет сын, зырянин потоскует; но никогда не вырвется у него ропот на судьбу… Он с покорностью предается воле Провидения» [6]. При этом А. Попов частично раскрывает причины подобного спокойного отношения зырян к жизни: человек, которого постигло несчастье, был уверен, что он не останется со своим горем наедине и всегда может рассчитывать на помощь соседей, так как, по зырянским представлениям, «человек человеку не может отказать в необходимом» [7]. Говорит автор и о склонности зырян к лени, утверждая, что «если бы не нужда и необходимость, то зыряне вряд ли бы знали значение труда» [8].

Подобные суждения о лени и невежестве коми крестьян приводит и П.А.Сорокин, описывая некоторые старинные зырянские обряды [9]. При этом нетрудно заметить, что в ряде высказываний исследователь почти дословно повторяет вывода А. Попова. Данное обстоятельство заставляет усомниться в объективности и самостоятельности ряда положений статьи. Но, наряду с вышеперечисленным, П.А. Сорокин отмечает крайнее благочестие, почтительность и усердие зырян в церковных делах [10]. Что же касается недостатка образованности среди коми крестьян, то причиной этому, по словам автора, служат не умственные особенности зырян, а удаленность большинства сел и деревень от городов.

О такой черте зырян, как пристальное внимание к личной гигиене, сообщает автор статьи «Зырянские обычаи» Кочиев [11]. Здесь он описывает почти каждодневный обычай коми крестьян парится в бане. «Они тот день считают почти потерянным, когда не были в бане, по чему бы то ни было» [12]. Подобная традиция соблюдалась даже охотниками, находящимися далеко от дома. В этом случае в качестве импровизированной бани использовались охотничьи избушки. При этом баня выступала средством не только подержания чистоты, но и подкрепления сил и профилактикой болезней.

Более подробно и развернуто по сравнению с предыдущими статьями, особенности зырянского менталитета представляет перед читателями статья М. И. Михайлова [13]. Многочисленные лишения и трудности наряду с уже упоминавшемся прежними авторами фатализмом сформировали в зырянах, по его словам, необыкновенное мужество, которое они проявляют в случае опасности. «Он (зырянин) не остановится, если надо переплыть широкую реку во время грозной бури, ...не позадумается, очертя голову бросится в пламя, чтобы спасти имущество дорогого соседа; не колеблясь, кинется с ножом на медведя, чтоб не упустить из рук добычи» [14]. Следует отметить и выделяемую автором привязанность зырян к родине. Если крестьянин уходил на заработки, и ему удавалось найти прибыльный для себя род занятий, то, несмотря на это, он обязательно возвращался с началом весны домой, «чтобы поделится нажитым с земляками: чувство любви к родине заглушает в нем привычную жадность к приобретению, не дает места корыстолюбивым видам и расчетам» [15]. Гостеприимство зырян преисполнено, по словам автора, самым искренним радушием, «путешественник едва ли где встретит себе такой ласковый прием и такую бескорыстную услужливость» [16].

В статье приведен обычай, еще имевший место в середине XIX в.: уходя из дому зыряне, как правило, оставляли двери открытыми, «чтобы странник без хозяев нашел и приют, и пищу» [17]. Однако М. И. Михайлов с сожалением констатирует, что подобные традиции сохраняются лишь в отдаленных поселениях, так как участившиеся случаи воровства заставляют хозяев вешать на двери замки, о чем раньше нельзя было и помыслить [18]. Это не единственный порок, упоминаемый автором и имевший, по его словам, место в коми деревнях. Если верить статье, нередкими в среде коми крестьян были случаи венерических заболеваний происходящих «вследствие раннего развития в народе чувственности» [19]. Но подобные последствия свободы половых отношений успешно лечились на местах при помощи подручных снадобий. Кроме того, говорит М. И. Михайлов и о таком негативном явлении в повседневной жизни крестьян, как злоупотребление спиртным. «За обещанную рюмку дешевле уступают товар и работают охотнее, чем за деньги» [20]. Хотя тут же он добавляет, что случаи пьянства имеют место лишь по праздникам и вызваны традицией общих застолий. «Вот прошел праздник, миновала общая оргия, и зырянин остепенился, совестится самого себя, боится питейного дома и не заглядывает туда до следующего праздника» [21].

В общении же, по наблюдению исследователя, зырянин отличается рассудительностью, любопытством, остроумием и словоохотливостью. В тех же случаях когда с ним вели разговор не на родном языке, коми крестьянин становился скрытным и угрюмым [22]. Отмечает М. И. Михайлов и предприимчивость зырян, высоко ценящих свой труд: «…За малейшую по найму услугу, за всякую в торговле безделицу, требуют гораздо более, нежели сколько следует».

На примере вычегодских и вымских волостей Яренского уезда провел исследование хозяйственного быта коми крестьян В. Аврамов [23]. В отличии от предшественников, его работа содержит в себе большой статистический материал и попытки теоретических обобщений. Он подтверждает мнение предыдущих авторов о высокой степени религиозности зырян: «Набожность и усердии к церквям, исполнение христианских обязанностей, уважение к духовенству составляют всеобщее качество жителей. В праздничные дни непременно всякий спешит в церковь» [24]. Частыми были случаи пожертвований в пользу церкви не только денежных средств и имущества, но и коров, свиней, овец. Многие из прихожан отправлялись на поклон чудотворным иконам и святым местам не только в пределах своего уезда, но и в другие города и губернии. Вместе с тем, как отмечает автор, понятия зырян о религиозности довольно грубы; мало кто понимал значение христианских догматов, принадлежность к христианству определялась во внешних проявлениях богослужений.

Честность, открытость, нетерпение к обману выступают, по В. Аврамову, непременными качествами зырян в отношениях между собой. Однако в отношении к начальству коми крестьяне весьма боязливы и осторожны. Нередко при расспросах они изображали полное незнание русского языка, чтобы не отвечать на возможные упреки. К такому же приему прибегали и при судебных разбирательствах [25]. Как и авторы до него, В. Аврамов акцентирует внимание на склонности вычегодских и вымских крестьян к пьянству, которые, по его словам, «к водке привыкают часто с малых лет, как мужчины, так и женщины» [26]. Именно эта пагубная привычка, как он считает, и является в большей степени причиной бедности местных жителей. В качестве противопоставления автор приводит пример быта удорцев, которые менее подвержены подобным порокам и, как следствие, более состоятельны и хозяйственны, несмотря на частые неурожаи.

Приводит В. Аврамов и примеры легких нравов жителей Яренского уезда. «Незамужние мало дорожат своей честностью и поведением… По мнению здешних жителей это нисколько не вредит репутации девиц, если только они рукодельны, трудолюбивы и домовиты, и если, предавшись чувственности, не вносят в семейство прибыли» [27]. Причинами подобной свободы половых отношений, с точки зрения автора статьи, являются недостаточный родительский контроль и частые отходы крестьян на заработки в центральные губернии, где и происходит падение их нравов. Вообще же, по мнению В. Аврамова, зыряне являются людьми жестокосердными, мстительными, злопамятными и, несмотря на флегматичность характера, вспыльчивыми [28]. Здесь автор в некоторой степени противоречит сам себе, так как ранее он указывал совершенно другие черты.

На основании вышеизложенного можно сделать вывод о том, что в середине XIX в. в «Вологодских губернских ведомостях» неоднократно публиковались статьи, в которых делалась попытка обрисовать нравственные и этические черты коми-зырян. При этом в рассуждениях некоторых авторов нередко можно уловить некоторую снисходительность, и даже предвзятость, что, конечно, не способствовало их объективности. Зачастую на основании единичных поверхностных наблюдений делались весьма спорные выводы, которые могли способствовать складыванию в сознании читателей негативных стереотипов. Следует отметить и то обстоятельство, что в некоторых публикациях активно использовались материалы предшественников, в чем нетрудно убедится, проанализировав данные работы. Как правило, они являлись сжатым изложением уже высказанных соображений и, по всей видимости, авторы подобных статей не являлись очевидцами описываемых событий, а предпочитали личным наблюдениям компиляцию трудов других исследователей.

Но в целом публикации раскрывают особенности зырянского менталитета, отношение к жизни, основные черты характера, нравственные ценности коми крестьянина. Несомненно, опубликованные в «Вологодских губернских ведомостях» материалы заслуживают самого пристального внимания при исследовании повседневной жизни, быта, духовной культуры коми крестьянства.


Литература и источники.

1. Вологодские губернские ведомости (ВГВ). 1848. № 30.

2. Балов П. С. Охота за белкою и другими пушными зверями в Усть-Сысольском, Яренском, и Сольвычегодском уездах // ВГВ. 1840. №14.

3. Там же.

4. Попов А. Путевые заметки от Усть-Сысольска к Вишерскому селению // ВГВ. 1848. №10. С. 110.

5. Попов А. Путевые заметки от Усть-Сысольска к Вишерскому селению // ВГВ. 1848. №12. С. 138.

6. Попов А. Мнение о происхождении зырян, и очерк некоторых свойств их // ВГВ. 1848. №23. С. 256.

7. Там же.

8. Там же.

9. Сорокин П. Старинный обряд у зырян // ВГВ. 1848. №30. С. 339.

10. Там же.

11. Кочиев. Зырянские обычаи // ВГВ. 1848. №49. С. 55З.

12. Там же. С. 554.

13. Михайлов М. И. О земледелии и скотоводстве у зырян Устьсысольского уезда // ВГВ. 1852. № 33, 34; Он же. Физические и нравственные свойства зырян // ВГВ. 1853. № 17, 18, 19.

14. Михайлов. М. И. Физические и нравственные свойства зырян // ВГВ. 1853. № 17. С. 141.

15. Там же.

16. Михайлов. М. И. Физические и нравственные свойства зырян // ВГВ. 1853. № 18. С. 153.

17. Там же.

18. Там же.

19. Михайлов М. И. Физические и нравственные свойства зырян // ВГВ. 1853. № 17. С. 141.

20. Михайлов М. И. Физические и нравственные свойства зырян // ВГВ. 1853. № 19. С. 164.

21. Там же. С. 165.

22. Там же. С. 164.

23. Аврамов В. Жители Яренского уезда и их хозяйственный быт // ВГВ. № 28-38, 40-42, 45.

24. Аврамов В. Жители Яренского уезда и их хозяйственный быт // ВГВ. № 30. С.
272.
http://rudocs.exdat.com/docs/index-52588.html?page=2#2470045

ВЫЧЕГЖАНЕ НА УРАЛЕ И В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ (кон. XVI– нач. XVIII вв.)
Добрыднев В.А.

Торговые и военные экспедиции за «Камень», организованные Новгородом и Москвой, деятельность Строгановых в Приуралье свидетельствовали о том интересе, который издавна проявляли жители Русской земли к Сибири. Эти первые контакты дали россиянам общее, пока еще смутное и мифическое, представление о Зауралье и создали предпосылки для дальнейшего освоения этого региона силами государства и населения России. Поход Ермака 1581-1584 гг. и последовавшие за ним военные экспедиции открыли дорогу на восток широким массам россиян. Были в этом потоке и уроженцы Сольвычегодского уезда. В конце XVI – начале XVIII века их можно было встретить среди сибирских служилых людей, промышленников, торговцев, гулящих людей и крестьян.

Выходцы из Поморья за Уралом часто получали прозвище по той местности, откуда они были родом: двинянин, пинежанин, устюжанин и т.д. Иногда это прозвище превращалось в фамилию и передавалось потомкам переселенцев. Нередко характерное «географическое» именование сибиряка в документах является единственным указанием на его родину. Соответственно, за Уралом им присваивались прозвища-фамилии Вычегжанин, Вилежанин, Лузянин и т.п. Сохранение «поморского» прозвища указывало на сохранение мигрантами прежней идентичности, связанной с сохранением памяти о родине предков – Сольвычегодском уезде. Во второй половине XVII – начале XVIII вв. эта память исчезает, а вместе с ней исчезает и большинство «географических» прозвищ, которые заменяются на отыменные, «профессиональные» или связанные с особенностями характера и внешности новые фамилии[1].

Судя по распространенности в Сибири «поморских» прозвищ-фамилий, здесь были хорошо известны выходцы из Поморья, в том числе и уроженцы Сольвычегодского уезда. Как правило, переселенцы устраивались не в глухой тайге, а в уже заселенной, обжитой местности (острог, деревня), где можно было рассчитывать на поддержку земляков. Можно сказать, что здесь создавалась родная среда, благоприятная для адаптации все новых и новых групп мигрантов[2].

Вначале переселялся глава семьи, затем он перевозил из Поморья своих близких, а потом и дальних родственников. Со временем к этим переселенцам переезжали и другие земляки. Такая практика особенно широко распространилась в конце XVII века, что вызывало беспокойство у сибирских воевод и подьячих Сибирского приказа. Они неоднократно сообщали в своих отписках о сотнях поморцев (в том числе вычегжан), с семьями проехавших в Сибирь[3]. Северян не задерживали, так как они перевозили своих родственников легально. Официальным разрешением на это были проезжие грамоты, выданные им в Тобольске и Тюмени.

Это означает, что их уже считали сибиряками, что они уже успели легализоваться в Сибири. То есть обрести там какой-то (иногда новый) сословный статус: торговых людей, посадских, служилых людей или крестьян[4]. Самые успешные из мигрантов после истечения льготных лет на свой участок, покидали его и начинали осваивать новые земли, не облагаемые податями.

Так, постепенно, расширялись территории сельхозугодий, возникали новые заимки и слободы. При этом освоение сибирских земель шло, в основном, в восточном и южном направлении.

Царское правительство при колонизации Сибири придерживалось принципа сохранения переселенцев в их прежнем сословии и на новом месте. То есть переселяемые за Урал купцы оставались купцами, посадские – посадскими, крестьяне – крестьянами, служилые – служилыми, гулящие и работные люди – гулящими и работными.

Но часто на практике этот принцип не соблюдался и, в зависимости от возникшей необходимости, крестьянин мог стать промышленным, посадским или служилым человеком, дети служилого человека могли стать крестьянами, промышленный человек мог стать крестьянином, посадским, служилым или гулящим человеком и т.д.

Особенно часто власти «закрывали глаза» на социальное происхождение кандидатов в служилые люди[5], поскольку они требовались государству для закрепления в новых землях в первую очередь[6].

Первоначально служилых людей переводили из европейской части страны (в том числе из Поморья), а затем «верстали» из появившихся в Сибири переселенцев, представителей коренных народов, военнопленных и ссыльных. Именно они создали ту инфраструктуру, благодаря которой стала возможной крестьянская (земледельческая) колонизация.

Были среди сибирских служилых людей и вычегжане, а также их потомки. Наряду с поморскими крестьянами и промышленниками они принимали активное участие в колонизации Сибири, в сельскохозяйственном и торгово-промышленном развитии края.

Набор служилого населения в Поморье для отправки в сибирские города и остроги начал проводиться одновременно со строительством последних. В 1587 г. был основан Тобольск, столица Сибири. Для службы в новом городе решено было набрать даточных людей в поморских уездах. В тот год, согласно Вычегодско-Вымской летописи, «князь великий Феодор повелел взяти в новый городок Тоболск из вычегоцкие и вымские пермяки в служилые казаки пять десят и с жоны и с детми».

Подобные распоряжения правительства продолжали поступать на Вымь и позднее. Так, в 1593 было «велено отпустить от Вымскова уезду в Сибирь 60 ратных в казаки и дать им от земских людей подможных по 20 рублей»[7].

Освоившись на новом месте, служилые люди старались при первой же возможности перевезти в Сибирь своих родственников, прежде всего жен и детей, которые, лишившись кормильца, обычно влачили жалкое существование и «скитались меж двор». Чаще всего такой случай представлялся тем служилым людям, которые отвозили в Москву государеву соболиную казну или ездили «на Русь» по другим поручениям. Так, например, оказались в Москве кузнецкие казаки Федор Петров и Кирилл Афанасьев. По своей челобитной (см. Приложение) они в 1629 г. получили разрешение вывезти в Сибирь на казенной подводе «с санми и с хомутом» своих жен из Устюга Великого и Соли Вычегодской[8].

В Тобольске были сосредоточены главные военные силы Сибири. «Оттуда отправляли служилых людей в дальние места, и редко кто-либо из них возвращался обратно. Было необходимо как-то их заменять[9]». Пополнения набирались главным образом в Поморье.

Например, в 1630 г. по указу царя Михаила Федоровича дворянину Григорию Шестакову было велено «на Вологде, на Тотьме, на Устюге Великом, у Соли Вычегодской, прибрати из вольных гулящих людей в Сибирь, в Тоболеск, 500 человек казаков», выдать им по подводе на человека и подорожные до Тобольска[10]. Вскоре 485 уроженцев Поморья пополнили гарнизоны сибирских городов и острогов[11].

Возможно, некоторых из тех новобранцев отправили в Томск. По крестоприводной книге 1646 г. в Томске к сословию служилых людей относилось не менее 44 поморцев. Из них 33 пеших казака, в том числе трое вычегжан, один лузянин, один уроженец Соли Вычегодской[12].

Многие сибирские казаки в 20-х годах XVII в. «служили с пашни». Например, пеший казак Субботка Михайлов Вычегжанин имел 14 четвертей пахотной земли и 7 четвертей перелогу[13]. Он был не единственным в Тюмени выходцем из Сольвычегодского уезда. В начале 60-х гг. XVII в. в Тюмени в пеших казаках служил Дружина Терентьев Вилежанин, находясь к тому времени уже в престарелом возрасте. По этой причине им была подана челобитная царю Алексею Михайловичу об отставке от службы[14].

В те годы было принято, чтоб освободившаяся после отставки вакансия переходила к сыну служилого человека или другому его родственнику мужского пола. По-видимому, у Д.Т. Вилежанина таких родственников не было. Поэтому занять его место пешего стрельца в феврале 1665 г. изъявил желание стрелецкий сын Абрам Данилов Проскурнов[15].

В 80-х годах XVII в. в Тюмени проживали конный казак Григорий Вилежанин и стрелец Кузьма Вилежанин, которые также имели земельные наделы[16]. Вероятно, еще их отцы или деды переселились в Сибирь с Виледи.

Поморские крестьяне нередко были единственным резервом для пополнения военного контингента в регионе. Даже в конце XVII в., когда государственные указы предписывали проводить набор в служилые люди исключительно по сословно-родственному принципу, на южных рубежах Сибири продолжали «верстать» в стрельцы и казаки крестьян-переселенцев. Именно тогда стал казаком Колчеданского острога бывший крестьянин Андреевской волости Сольвычегодского уезда Симанко Иванов сын Суворков.[17].

Вслед за служилыми людьми, а иногда и впереди их, на восток шли торговые люди[18]. Русский Север в XVI-XVII вв. становится одной из самых оживленных областей России – благодаря расположению на пересечении основных торговых путей: Москва-Архангельск и Москва – В. Устюг – Соликамск – Верхотурье – Сибирь. На всем протяжении пути из Сибири на «Русь» велась оживленная торговля пушниной, что, безусловно, содействовало экономическому развитию края.

«Через Лальск проходил зимний путь из Устюга на Урал, в Сибирь. Здесь создавались промысловые и торговые артели, караваны для сибирских экспедиций с грузом заморских товаров и русских изделий”[19]. Именно эти исторические обстоятельства способствовали обогащению лальских купцов Норицына, Горяиновых, Юрьевых, Басановых, Бобровских[20]. Путь в Сибирь через Центральное Поморье был основным вплоть до открытия в 1763 г. Сибирско-Московского тракта на Екатеринбург[21].

Торговые люди способствовали вовлечению масс свободного поморского населения в промысловую деятельность за Уралом. Большая часть добываемой в Сибири пушнины скупалась крупными торговыми людьми Великого Устюга и Соли Вычегодской, которыми организовывались промышленные экспедиции за Урал[22].

В первой половине XVII в. центром сосредоточения промышленных людей и торговцев пушниной в Сибири был город Мангазея. Например, в 1631 г. сюда пришел 281 поморец. Более половины из них были выходцами из Двинского и Кеврольского уездов, остальные – из Тотемского, Устюжского, Важского и Сольвычегодского уездов[23].

Второй по значимости для государства и наиболее многочисленной категорией русского населения Сибири уже в первой половине XVII в. стали крестьяне[24]. Основным их предназначением в новых землях было выращивание хлеба для обеспечения им сибирских служилых людей. В конце XVI в. крестьяне переселялись принудительно преимущественно из Поморья.

Согласно царской грамоте 1589/90 г. к старостам, целовальникам и всем крестьянам Соли Вычегодской и всего Усольского уезда требовалось: «у Соли на посаде, и во всем Усольском уезде выбрати в Сибирь, на житье тридцать человек пашенных людей, с женами и с детьми и со всеми их животы…».

В наказе воеводы говорилось, «чтобы у каждого хозяина (переселенца) было по три мерина добрых, да по три коровы, да по две козы, да по три свиньи, да по пять овец, да по два гуся, да по пяти кур, да по двое утят, да на год хлеба, да соха со всем для пашни, да телега, да сани и всякая житейская рухлядь», а на подмогу сольвычегодские посадские и уездные люди должны были им дать по 25 рублей человеку[25], да от земских властей вдобавок к этой «подмоге» еще по 110 рублей[26]. В 1593 г. десять семей с Вычегды и Выми при переводе в Сибирь получили по 60 рублей[27].

В следующем столетии правительство переходит от принудительного перевода крестьян в Сибирь к набору «охочих людей». И опять источником людских ресурсов служит Поморье. В 1632 году в Вологде, Тотьме, Устюге Великом и Соли Вычегодской воеводы набрали для переселения в Сибирь 500 «вольных гулящих людей» и 150 «жонок и девок» пашенным крестьянам «на женитьбу»[28].

Чтобы поселиться на государственной земле и воспользоваться льготами, переселенец должен был оформить свои обязательства в особом документе – поручной[29]. Они давали возможность установить время закрепления переселенца на новом месте жительства.

В июне 1625 г. «Верхотурсково города пашенные крестьяне» Аксен Артемьев, Третьяк Савельев сын Таскин, Федор Филипов сын Щапов, Терентей Григорьев сын Желобов, Шестак Андреев сын Удимцов и «тагилской пашенной крестьянин» Филипп Васильев сын Борчанин поручились по Даниле Яковлеве сыне Вычегжанине[30], обязавшемуся пахать осмину государевой пашни, «всякие поделки с пашенными крестьяне делати вместе, сено государево ставити и в поборы денги с тое пашни десятником давати с осмины» и взявшему 1,5 рубля «подможных денег».

В феврале 1626 года Третьяк Васильев сын Пинежанин и уже упоминавшийся Данило Яковлев сын Вычегжанин[31] выступают в роли поручителя «по верхотурском пашенном крестьянине по Алексее по Афонасьеве сыне»[32] взявшемуся пахать «на Туре вниз осмину государевы пашни» и получившему на подмогу 1,5 рубля.

Первые сибирские пашни в конце XVI в. заводились под стенами городов и острогов. Основным типом сельского поселения Зауралья в следующем столетии стала слобода. Она представляла собой административно-территориальную единицу, состоявшую, как правило, из нескольких деревень. Их заселением ведали слободчики, занимавшиеся поиском крестьян, желающих поселиться за Уралом.

Но в XVII веке необходимости ехать за крестьянами в Поморье уже не было, они сами в большом количестве «приходили» в Сибирь. Не были исключением и вычегжане. В 1646 г. в Новой Арамашевской слободе проживал «пашенный крестьянин» Оска Ярафеев Лабутин Вычегжанин[33]. В д. Черемисской Аятской слободы проживали крестьяне Климовых-Шаманаевы – из Соль-Вычегодского уезда[34].

Весьма многочисленной категорией русского населения Сибири были гулящие и работные люди[35]. По сохранившимся источникам не всегда возможно определить, кто из них находился здесь временно, будучи занятым на промыслах или в торговле, а затем вернулся обратно «к Руси», а кто остался здесь жить, стал сибиряком. Большие массы гулящих людей скапливались в городах на торговых путях между европейской и азиатской частями страны.

Одним из таких транзитных центров был г. Верхотурье. В крестоприводной книге Верхотурского уезда 1645/46 г. [36] (КПК) перечислено около 612 гулящих людей[37]. Из них не менее 542 человек – гулящие люди северных и северо-восточных уездов России (Поморья), в том числе 49 представителей Усолья Вычегодского и 20 вычегжан. Некоторые из них были записаны в КПК не только по месту рождения, но и по фамилии (прозвищу): Савка Шадра Вычегжанин, Мишка Пятово Уваров Соли Вычеготцкой. Подобная информация может существенно облегчить поиск родовых корней уральских первопоселенцев.

Беднота из поморских городов и деревень часто не находила работы у себя дома и поэтому уходила на заработки в Приуралье и Сибирь. Некоторых из них вербовали в Поморье сибиряки. Например, тюменский пашенный крестьянин Сила Чувашев в начале 1636 г. повез на Тюмень «своих наемных работных людей: с Устюга вдову Ульянку Михайлову дочь з детьми з двемя сыны, с Сергушкою да с Пронькою, да з дочерью с Настасьицею, да с снохою с Ульянкою. Да от Соли Вычеготцкой вдову ж Оленку Филиппьеву дочь». Интересно, что последняя обязалась «за провоз у него, Силки, живучи, работать 4 года». До того как стать работными людьми С. Чувашева эти вдовы «скитались меж двор по миру»[38].

В сибирских документах начала XVIII в. гулящие люди Поморья упоминаются намного реже, чем в предыдущем столетии. Связано это с экономическими причинами и, прежде всего, с развитием ремесла и сельского хозяйства Сибири, к тому же естественный прирост населения обеспечил этот регион своей собственной рабочей силой.

Например, в верхотурской «записной книге проезжих людей» за весь 1709 г. собственно гулящие люди упомянуты только два раза: 8 декабря проехали «из Сибири в руские городы по нарымской оброчной устюжанин гулящей человек Никита Пустохин», и 14 декабря проследовали из сибирских городов с сольвычегодским торговым человеком Афанасием Ведровым «по таможенным оброчным гулящие люди Соли Вычегоцкой Иван Яковлев, лалетин Василей Гневашев, Соли Вычегоцкой Петр Козлов, Иван Суботин».

Поскольку в книге не сказано, что перечисленные люди «его, Афанасия Ведрова, работные люди», можно предполагать, что сольвычегодский купец просто предоставил гулящим людям (за определенную плату) место в своих санях. 18 февраля “из сибирских городов в руские городы” проследовали Соли Вычегоцкой торговый человек Афонасей Быковской и “двое человек работных людей Михайло Пустохин, Кирило Иванов”, “пежемец торговой человек Михайло Зензинов… да работные люди Яков Лаврентьев, Петр Кирилов”.

Второго декабря “ис Тоболска в руские городы” проехали Соли Вычегодской торговый человек Михайло Барсуковской и устюжанин Алексей Кочетов “ да с ними четыре человека работных людей”. 17 декабря из Сибири ехали 5 торговых людей Соли Вычегодской, 2 торговых человека Яренска, 1 торговец из Лальска “да работные люди Никита Новосилцов, Иван Иванов, Осип Иванов”. 19 декабря “явились на Верхотурье в приезде” 2 торговых человека Соли Вычегодской, 3 торговца из Лальска “да работной человек Сава Суботин”.

Тогда же “ехали из Сибири в руские городы” 4 торговых человека из Лальска “да с ними работной человек”, 6 торговых людей Соли Вычегодской и с ними 4 работных человека. Тогда же из Тобольска проехали 4 торговых человека из Лальска “да два человека работных людей Федор Максимов, Иван Микифоров”[39].

Быстро развивающаяся горнорудная промышленность Урала нуждалась в большом количестве рабочих рук. Экономический гнет со стороны государства вынуждал обеднев-шую часть населения Поморья идти на уральские заводы, где можно было добыть средства к существованию. Кто-то приходил сюда лишь на время, чтобы потом вернуться на родину, а кто-то оставался здесь навсегда. Известно, что в 1717 г., среди рабочих Невьянского завода были выходцы из Устюжского, Важского, Вологодского, Каргопольского, Кеврольского, Архангельского, Олонецкого и Белозерского уездов, из Тотьмы и Сольвычегодска[40].

Сибирские монастыри также привлекали для обработки своих пашен поморских крестьян[41]. Немало выходцев из Поморья обосновалось на землях Знаменского монастыря на Иртыше близ Тобольска. За пользование землей они ежегодно платили монастырю денежный оброк. Оська Микитин сын Вычагжанин, видимо, был одним из здешних старожилов. Во-первых, на это указывает то, что в переписной книге 1684 г. он назван монастырским крестьянским сыном, а значит – уже его отец жил за монастырем. Во-вторых, ничего не сказано о родине его отца и времени его появления в монастыре. Видимо, за давностью лет эти сведения забылись, либо уже не имели значения. У Оськи Вычегжанина проживали его братья: Олешка и Петрушка. По всей вероятности, своим хозяйством они еще не обзавелись.

В той же монастырской вотчине с 1659 г. жил Ярофейко Савин сын Вычегжанин. С ним проживали три сына: Якунко 11 лет, Васька 12 лет, Федька 7 лет и брат Ивашка. Здесь же обосновался Климко Мартынов, который родился «в уезде Соли Вычегоцкой на погосте у Спаса на Виледе, жил за великим государем во крестьянех, в Сибирь пришел и живет за монастырем со 171-го (1663) году». Через год у него здесь родился сын Васька, затем появились Куземко и Илюшко[42].

Распространение в Зауралье оброка вызвало уход многих крестьян из Невьянского Богоявленского, Верхотурского Николаевского и других монастырей[43]. Это заставило монастыри перестроить свои отношения с крестьянами и перейти к взиманию в качестве натурального оброка «пятого снопа». Возможно, благодаря введению натурального оброка на землях Невьянского Богоявленского монастыря в середине XVII в. охотно селились приходцы из европейской России, главным образом из северных и северо-восточных уездов. В 15 из 17 монастырских порядных 1653-1657 гг. фигурируют уроженцы Поморья, в том числе двое вычегжан[44].

Принимали людей, пришедших «с Руси», и другие монастыри. Например, между переписями 1662 и 1668 г. крестьянином тюменского Преображенского монастыря стал Сенка Петров Вычагжанин[45]. Большинство монастырских крестьян отмечены в росписи без указания их родины, поэтому число поморцев поселившихся за монастырем вряд ли исчислялось единицами.

Льготы, предоставляемые крестьянам монастырями, нередко были меньше льгот, предлагаемых в казенных слободах, но зато и повинности были меньше. Поэтому обещание монастыря «от всяких государевых зделий и от оброков и от всякого насильства … обороняти» не было пустой фразой. В силу этого устроительная деятельность монастырей была небезуспешной и шла вразрез с государственными интересами, состоявшими в расширении десятинной пашни. Проведенная в 1680 г. перепись вотчин Далматовского монастыря показала, что на Исеть в XVII в. переселялись выходцы из Северного Поморья, Перми, Вятки, Западного Урала, Верхнего и Среднего Поволжья, в меньшей степени из Центральной России[46]. Среди вкладчиков и крестьян этого монастыря были выходцы с Вычегды и других северных земель[47].

Активизация миграционных процессов в Поморье и Сибири в XVII – начале XVIII века обусловлена не только климатическими, социально-экономическими и политическими причинами. Было бы ошибкой не принимать во внимание духовные потребности людей того времени. А между тем с ними связаны довольно масштабные перемещения людей из одной части страны в другую[48]. И хотя эти передвижения осуществлялись не с целью переселения на новое место жительства, они, все же, способствовали оживлению транспортной инфраструктуры и получению разнообразной информации о жизни в других регионах страны.

Как только на Урале или в Сибири появлялась какая-то новая святыня, к ней вскоре направлялись богомольцы со всей страны с надеждой об исцелении разнообразных недугов. «Сказание о явлении и чудесах Абалацкой иконы Богородицы» (список 1641/42 г.)[49] рассказывает о 104 случаях чудесного исцеления богомольцев. Столь большое число исцелений свершилось всего лишь за пять лет. Поэтому не случайно, что слава о чудотворной Абалацкой иконе очень скоро вышла за пределы Сибири. До 1641/42 г. чудесное исцеление на Абалаке получили не менее 13 выходцев с Русского Севера и сибиряков с поморскими корнями. Один из них, Григорий, «от простых поселян пришелец бысть от некоего града Усолия Вычегоцкого… обьят бысть трясавицею… И пребысть в толицем недузе седмь недель». Зная о чудотворной иконе, исцелившей многих верующих людей, он тоже помолился Богородице и дал обет побывать на Абалаке, после чего сразу же «от оныя трясавицы свободися».

Поморцы отправлялись к чудотворной иконе и позднее, в начале XVIII века. Так, в феврале 1709 года в Тобольский уезд, на Абалак, «пресвятые Богородице по обещанию молитца» ездил Еренского уезда Ибской волости поп Яков Дорофеев с сыном Григорьем. С теми же целями туда же в мае ездил «сысолец, Зеленецкой волости крестьянин», Ярафий Калинин сын Черенкутов, а в декабре приходили Луской Пермцы Обячевской волости «пахотные крестьяне» Агапит Андреев Изеговых и Василий Павлов Изеговых, а так же «Соли Вычегоцкой уезду из Лоемской Волости крестьянской сын» Иван Яковлев Ериловых, той же волости крестьянские дети Алексей Семенов, Иван Андреев Пантелеевых, Степан Афонасьев Исаковых и Иван Смалевых[50].

Представленным материалом не исчерпывается тема связей Сольвычегодского уезда и Сибири. Но даже он ясно свидетельствует, что вычегжане приняли активное участие в освоении Сибири. Многие их потомки считают себя коренными сибиряками, не задумываясь о том, откуда именно пришли в Сибирь их предки. Настало время и северянам и сибирякам объединить усилия и лучше узнать свою семейную историю. Возможно, тогда нам станет ближе и понятней история России.



ПРИЛОЖЕНИЕ

Ноябрь 1629 г.

Челобитная конных казаков Кузнецкого острога

Ф. Петрова и К. Афанасьева о вывозе их жен

с Устюга Великого и из Соли Вычегодской

на казенных подводах



Царю государю и великому князю Михайлу Федоровичю всеа Русии бьют челом холопи твои ис Сибири Кузнецкого острогу конные казачишка Фетка Петров, Кирилко Офанасьев. Присланы мы, холопи твои, к тебе, государю, к Москве, с твоею, государевою, соболиною казною. И у меня, государь, у Фетки, женишко мое прямая подвенешная на Устюге Великом а у меня, государь, Кирилка ж[енишко] мое у Соли Вычегоцкой. А нам, государь, холопем твоим, в Кузнецком остроге без жен жить не мошно. Милосердый царь государь и великии князь Михайло Федорович всеа Русии, смилуйся, пожалуй нас, холопей своих, вели, государь, нам женишка свои вести на тех же своих подводках. Царь государь, смилуйся, пожалуй.



(РГАДА, ф. 214, ст. 10, л. 121)

Маяк
28 мая 2003 (41)
Б. УГРЮМОВ.

Рассказ о наших предках

Вышла в свет монография Бориса Александровича Угрюмова "Крестьянство средней Вычегды в XVII - начале XX веков".

Это не просто историческое исследование, но интереснейшая повесть о крестьянстве Вычегодского края, Ленского района. Это история жизни северного крестьянина, - так отзываются о книге те, кто уже успел прочитать ее.

Монография - это еще и громадный труд, множество архивных и исторических документов, которые автору пришлось не просто изучить, но почувствовать душой и сердцем.

"Крестьянство средней Вычегды..." - это рассказ о наших предках: Шаньгиных, Рогалевых, Оскорбиных, Лихановых, о тех, на ком держалась и держится деревня.

Сегодня мы начинаем публикации отдельных глав этой книги. Надеемся, что они окажутся нужными, полезными для людей пожилых и молодых. Ведь без истории нет прошлого, но нет и настоящего.

Имущественное неравенство среди крестьян существовало уже в начале XVII века. Крестьянские дворы в Яренском уезде делились на "лучших" (1,8%), "средних" (14,7%) и "молодчих (бедных) - 83,5%. Примерно такое же соотношение было и на территории нынешнего Ленского района: 1,1% зажиточных, 14,6% середняков и 84,3% бедных.

К "лучшим" дворам ( их было 9 на этой территории) относились на погосте Вожем крестьянский двор "Микита да Гриша Приезжево", на погосте Еренского городища "Олешка Вилежанин да сын его Ларка", в волости Вадья в деревне Борисовская - Тимошка Варенцов, в деревне Нискон-бор - "Петр Шангин да сын его Ивашка", на погосте Туглим в деревне Березник - "Ивашка Левонтьев да дети его Ивашка да Янунка да Гришка", на погосте Лена в деревне Гавриловской - Иван да Фарафон Шангины, в деревне Ортемовской - Июдка Степанов.

Самыми крупными крестьянскими торговыми семьями были семьи Шаньгиных и Осколковых. В дозорной книге 1608 года отмечается, что жившие в деревне Гавриловская Ленского погоста "Иван да Фарафон Шангины лутчие" имели 6 четвертей середней земли в поле да 40 копен мена. В другой деревне Гавриловской "Никон Шангин середний" имел также 6 четвертей середней земли и сена 50 копен. Следовательно, не сельское хозяйство было основным богатством этих семей.

К 40-м годам XVII века семья Шаньгиных разрослась, выросли и их земельные участки. На погосте Лена уже записаны в 1646 году три двора, принадлежавшие Шаньгиным: "дом Семейко да Ивашки Ивановых детей Шаньгина", им же принадлежащий дом в Смутниковой деревне "для приезду" и двор Александра Петрова сына Шаньгина, по прозвищу "Замятня". Деревней Гавриловской, в которой в начале века жили Иван да Фарафон Шангины, теперь владел Владимир Аникеев сын Шангин с тремя своими половниками - "Ивашка да Левка Гавриловы дети Останина да Ермолка Ларионов сын Микшегорец". В деревне другая Гавриловская жил Никита Елфимов сын Шангин со своим слепым дядей Родионом Никоновым сыном Шангиным и его десятилетним сыном.

Шаньгиным принадлежали земельные участки, где работали их половники, и не только в соседних деревнях, но и в других волостях и погостах. В своем доме у Семена и Ивана Шангиных жили "по заемным кабалам на урочные годы Ивашко Онаньин, прозвище Савка, да Герасимко Сысоев сын Кочева". На погосте Лена на Семена Шангина работали "Кузьма Иванов сын Некрасов" в деревне Прислон и " Фочка да Корнилко Климовы дети" в деревне Конец Прислона. В деревне Якимовской Цылибского погоста числился в половниках Семена Шангина "Игнашка Филькин сын Алексеев".

У Владимира Аникеева Шангина были в половниках "Онтонко Аникеев сын Лизун с сыном Трифанком" в деревне Решетниковская (Микшина Гора) в волостке Тохта, "Стенька Онисимов да Гришка Елфимов сын Сурановских" в деревне Прислон погоста Ошлапье, Иван Петров сын в деревне Овдокимовской Урдомского погоста. Здесь же он владеет землей и двором живущего в том же погосте "Петрушки Васильева сына Чизухина". В Урдомском же погосте в деревне Степановской владеет пустующим двором и землей "села Лены крестьянин Замятня Шангин".

В 1678 году на погосте Лена и припущенных к нему двух деревнях Гавриловских перечисляются дворы Ивана Семенова Шаньгина с братьями Богданом и Андреем и Федора Родионова Шаньгина. На них работают половники Григорий Михайлов, крестьянин того же погоста, и живущий на дворе крестьянин деревни Бабина Гора из погоста Ошлапье Логин Козьмин. В деревне Захарьинской Ленского погоста половничают у Ивана Семенова "Тимошка Алексеев сын Петухов", у Федора Родионова - "Алешка Иванов сын Черноземов", в деревне Шалевской Иван Семенов владеет пашней пустующего двора Панфила Васильева Бабиева, в деревне Прислон у Ивана Семенова половничают Сергей Мартынов Петушков и Иван Дружинин.

Разбогатевшие крестьяне Шаньгины вели крупные торговые операции пушниной. С целью приобретения сибирских мехов они ездили в Верхотурье, Пелым, Сургут, Нарым, Томск, Тазовский Городок, Якутск. Сибирские меха они привозили в Москву.

Еще более значительными были торговые операции семьи Осколковых. На сибирских торгах и промыслах выросло их богатство. По свидетельству Андрея Осколкова с братьями, изложенному в челобитной 1640 года, их торговые и промысловые операции охватывали большинство торговых сибирских городов. Они побывали в Верхотурье, Пелыме, Туринском остроге, Тюмени, Тобольске, Таре, Березове, Сургуте, Нарыме, Кетском остроге, Красноярске и "на великой реке Лене". Стоимость ежегодного вывоза пушнины братьями Осколковыми превышала тысячу рублей. Они скупали меха, создавали промышленные экспедиции, ссужали торговых людей деньгами.

В начале XVII века семья Осколковых еще ничем не выделялась из общей массы черносошных крестьян. В дозорной книге 1608 года значился в деревне Выговской (Веговской), приписанной к погосту Цылибская Гора, крестьянин "Омоска Васильев молотчей". К середине века сыновья и племянники Амоса Васильева разбогатели, выросли их земельные владения. По переписной книге 1646 года, братья Андрей, Федот, Конон, Осип и Иван Амосовы дети Осколковых жили в деревне Алексеевской того же погоста. Старый отцовский дом в деревне Веговской сохранился за ними: в нем жил половник Андрея Осколкова Леонтий Минин. Братья Осколковы имели также дворы в Яренске и в разных деревнях Яренского уезда, где жили их половники: Харламова Слобода на острову погоста Ирта (половник Федосей Перфильев), Агафоновская погоста Ошлапье ("Якунька Еремеев сын Шигин"), Саушинская погоста Цылибская гора ("Левка Федоров сын Осколковых). В 1678 году в половниках Никиты Осколкова - крестьяне "Пронька Дементьев сын Третьяков" (деревня Вильгорт Окологородной волости), Никита Насонов (деревня Харитоновская погоста Ошлапье), Иван Якимов сын Попов (на погосте Ошлапье, здесь же в половниках Петра Осколкова Михаил Степанов Попов и Иван Никифоров Выгузов). В погосте Шеном Никита Осколков владеет пустующей пашней крестьяина "Демки Спиридонова сына Хомутникова".

С другой стороны, значительная часть крестьянских дворов оскудевала, разорялась и из собственно крестьянства переходила в другие его категории - бобыли и половники.

Бобыли - обезземеленные крестьяне. Потеряв или забросив пашню, они занимались работой по найму у купцов или крестьян. До 30-х годов XVII века они были свободны от податей. После замены поземельной подати подворной они обязаны были нести тягло наравне с пашенными крестьянами.

В начале XVII века между бобылями и "молодчими" крестьянами граница была условной, в хозяйствах тех и других было много общего.

К "молодчим" крестьянам относились и половники, работающие по найму из половины урожая, которые происходили из крестьян и бобылей того же уезда. "Половники не имели своего земельного надела, жили на частновладельческих землях по договору". Дома предоставлялись землевладельцем, но орудия и скот должны иметь свой. За пользование землей отдавалась половина урожая. Обычно половники использовались на сельскохозяйственных работах, и поэтому в северных, в основном, промысловых волостях их не было. В большинстве они были сосредоточены в среднем течении Вычегды и на Выми.

Зато удельный вес бобыльских дворов вырос с конца XVI века до начала XVII с 0,4 до 8,3 %, а за последующие 70 лет до 27,1 % крестьянских дворов. Больше всего бобыльских дворов приходилось на север уезда, где бытовали частые неурожаи, сопровождавшиеся голодом.

Углубление социального неравенства крестьянства Яренского уезда в XVII веке нашло выражение и в появлении такой его категории, как бездворные бобыли, захребетники, соседи, подсоседники, подворники. Это все разорившиеся крестьяне, не связанные с хозяином двора родственными узами, но экономически от него зависимые. Характеристику их мы находим в работах некоторых историков. "Кроме крестьян, в общину входили подворники, захребетники, казаки, бобыли, подсоседники и задворные люди. По личным и имущественным правам они полноправны, отличаются только экономическим положением. Подворник - назывался и на севере до сих пор называется человек, не имеющий своего двора и хозяйства и живущий в чужом доме. Не из-за денег, а из-за работы. Захребетники имели дворы, но не имели доли в земле, работали на участке крестьянина. Казаки - жили у нанимателей и часто переходили от хозяина к хозяину. Бобыли -по экономическому положению были не везде в одинаковых условиях: где-то малоземельные с половинным тяглом, где безземельные, где жили на чужой земле, преимущественно вблизи церкви".

Б. УГРЮМОВ.

ВСЕ ВСТАЛИ ПРОТИВ

Коми люди веками занимались сельским хозяйством, охотились, рыбачили. Поэтому нужны были крепкие руки и умные глаза. Крестьяне больше всего уважали человека за трудовые успехи. В Коми земле, как и в других районах Севера Европы, крестьяне всегда были против пьянства. Они хорошо понимали его вред. Поэтому у коми крестьянина самым крепким алкогольным напитком было пиво /сур/. Крестьяне были против крепких напитков. В 1648 году в Удорской волости Яренского уезда было решено открыть кабак. Но удорские крестьяне “не дали открыть кабак и выгнали из волости содержателя кабака”. Крестьяне даже обещали платить дополнительный налог (возместить государству убыток от непродажи водки), чтобы только не открывали кабаки. Правительство выполнило просьбу удорских крестьян и в 1650 году царь написал указ: “В Удорской волости кабаки не открывать. Вместо этого крестьяне будут платить казне сто рублей в год”.
http://rusvera.mrezha.ru/20/3.htm