Евгений Карасёв

В полутёмной комнате

В полутёмной комнате вглядываюсь в былое –
главное
высматриваю, как стрелок меткий.
Но в прошлом – ничего славного,
ни одной значительной метки.
Да и что есть главное?
Как его выявить, найти?
Может, это товарняк на Балаклаву,
уходивший с шестого пути?
Может, люди,
далеко не родня кровная,
в мороз лютый
приютившие меня под своей кровлей?
А вдруг та встреча в Твери,
на Никольской?
Правда, улица давно переименована
и от чувств угольков не осталось нисколько.
Только скрипит калитка в заборе поломанном…
…Огни ночного города смешиваются
и плавно
превращаются в живопись настенную.
Или не было в жизни главного,
или – второстепенного.

2008

Недоступная планка

Симе Борисовой

Ты жила в доме
с красивой стеклянной верандой и вышкой,
с садом, окружённым забором, – не вылезет гороха стручок.
И возле тебя, как подле вытяжки,
всегда погуливал отпугивающий сквознячок.
Ты дружила с мальчишкой не с нашей улицы.
Выутюженный, вылизанный,
он приходил к тебе по вечерам,
и вы бродили вдвоём.
Не знаю,
был ли он изрядный умница,
или его родители имели такой же большой и добротный дом.
Я рос без отца, на картошке с сольцей,
не рассчитывая на подмогу ни спереди, ни с тыла.
И, глядя на тебя, своё место под солнцем
я видел жалким и стылым.
Ты была для меня недоступной планкой
успеха в этом суровом мире.
И я иногда от бессилья плакал
в пропахшей примусом квартире.
Я не любил тебя – хотел только достать,
не отбить – утереть нос твоему лощеному ухажёру.
Это желание было, как удав, прожорливо,
и я кроликом лез к нему в пасть.
Отныне – встревал ли я в драку, в другую кутерьму –
всех моих мыслей и поступков ты стала движителем.
Это из-за тебя угодил я в тюрьму,
это ты помогла мне там выжить.

1991

Необычное сопереживание

Лето было тёплым.
И даже в городской квартире комары донимали жутко.
Я их клял, изничтожал, как инквизиция ересь.
Пришла осень. За окном листья жухлые.
Я смотрю в стылую синь стекла
и воспоминанием о поре хлопотной греюсь.
И вдруг, точно звон перетянутой балалаечной струны,
а вернее, истончённое посвистывание
просачивающегося сквозь марлю сквозняка,
я услыхал отголосок той недавней с кусачей живностью войны –
сиротливое пиликанье комарика.
Он носился в неприютном пространстве меж оконных рам
со своим тоскливым пением –
покинутый подранок,
кличущий соплеменников.
В одиночной камере я не раз представлял себя
в ледяном космосе, чудом уцелевшим среди вселенской катастрофы.
Вот и сейчас вообразил ту безмерную, ужасающую пустыню,
где единственным живым существом была эта звенящая кроха,
посылающая жалостливые, безнадёжные позывные.
Спасти ничтожное создание я посчитал за счастье
и, приоткрыв стеклянную ловушку,
впустил страдальца в комнаты.
А на следующее лето вновь нещадно
хлестал зловредных насекомых.

2001

Исповедник

Передо мной на столе лист писчей бумаги,
как кусок содранной с меня кожи,
чувствующей холод, ожог, боль.
Я доверил листу свою самонадеянность,
дороги исхоженные,
незадачи, думки…
любовь.
Мой исповедник не привечает язык заёмный,
пустозвонные речевые фигуры.
Питает симпатию к дрыхнущим на охапке соломы
и высматривающим подходящий окурок.
Мы одной с ним веры,
живём на одном вздохе.
Но требует он непомерно,
а принимает крохи.

2010