Евгений Карасёв

Незащищённость

Меня нередко жалят моим прошлым.
Накомарником
не защищённый от укусов колких,
чувствую при этом:
злыдней злит не то, что был карманником.
А то, что стал поэтом.

2002

Заоконный пейзаж

Вид из окна:
на нестерпимо яркой просини –
дневная белёсая луна.
И правящая бал осень.
В водовороте листьев, что ветер с деревьев и с крыш сдунул,
пожарная вышка неблизкая
похожа на столб зарождающегося тайфуна,
всё чаще и чаще появляющийся на экранах телевизоров.
Откуда они берутся, из каких глубин, высей,
ураганы, смерчи последних лет,
один за другим идущие на смену?
А может, это чьи-то сверхмогучие разгневанные мысли,
воплотившись в напасть, расчищают место для новой Вселенной?
По всему человечество не прошло проверку,
испытательный срок,
не оправдало надежды всесветного демиурга.
Его сады тяжеленный затянул смог,
улицы заполнили проститутки, урки.
Подобные мои предположения тоже, возможно,
заморочки какого-то глобального разлома,
курящего одурманивающие пары эфира.
…Круговерть, опутавшая пожарную вышку,
дошла, видимо, и до нашего дома –
за окном мечутся надутые, как рыбные пузыри,
пластиковые кульки, обрывки газет –
мусор не выдержавшего экзамен мира.

2009

В полутёмной комнате

В полутёмной комнате вглядываюсь в былое –
главное
высматриваю, как стрелок меткий.
Но в прошлом – ничего славного,
ни одной значительной метки.
Да и что есть главное?
Как его выявить, найти?
Может, это товарняк на Балаклаву,
уходивший с шестого пути?
Может, люди,
далеко не родня кровная,
в мороз лютый
приютившие меня под своей кровлей?
А вдруг та встреча в Твери,
на Никольской?
Правда, улица давно переименована
и от чувств угольков не осталось нисколько.
Только скрипит калитка в заборе поломанном…
…Огни ночного города смешиваются
и плавно
превращаются в живопись настенную.
Или не было в жизни главного,
или – второстепенного.

2008

Недоступная планка

Симе Борисовой

Ты жила в доме
с красивой стеклянной верандой и вышкой,
с садом, окружённым забором, – не вылезет гороха стручок.
И возле тебя, как подле вытяжки,
всегда погуливал отпугивающий сквознячок.
Ты дружила с мальчишкой не с нашей улицы.
Выутюженный, вылизанный,
он приходил к тебе по вечерам,
и вы бродили вдвоём.
Не знаю,
был ли он изрядный умница,
или его родители имели такой же большой и добротный дом.
Я рос без отца, на картошке с сольцей,
не рассчитывая на подмогу ни спереди, ни с тыла.
И, глядя на тебя, своё место под солнцем
я видел жалким и стылым.
Ты была для меня недоступной планкой
успеха в этом суровом мире.
И я иногда от бессилья плакал
в пропахшей примусом квартире.
Я не любил тебя – хотел только достать,
не отбить – утереть нос твоему лощеному ухажёру.
Это желание было, как удав, прожорливо,
и я кроликом лез к нему в пасть.
Отныне – встревал ли я в драку, в другую кутерьму –
всех моих мыслей и поступков ты стала движителем.
Это из-за тебя угодил я в тюрьму,
это ты помогла мне там выжить.

1991

Необычное сопереживание

Лето было тёплым.
И даже в городской квартире комары донимали жутко.
Я их клял, изничтожал, как инквизиция ересь.
Пришла осень. За окном листья жухлые.
Я смотрю в стылую синь стекла
и воспоминанием о поре хлопотной греюсь.
И вдруг, точно звон перетянутой балалаечной струны,
а вернее, истончённое посвистывание
просачивающегося сквозь марлю сквозняка,
я услыхал отголосок той недавней с кусачей живностью войны –
сиротливое пиликанье комарика.
Он носился в неприютном пространстве меж оконных рам
со своим тоскливым пением –
покинутый подранок,
кличущий соплеменников.
В одиночной камере я не раз представлял себя
в ледяном космосе, чудом уцелевшим среди вселенской катастрофы.
Вот и сейчас вообразил ту безмерную, ужасающую пустыню,
где единственным живым существом была эта звенящая кроха,
посылающая жалостливые, безнадёжные позывные.
Спасти ничтожное создание я посчитал за счастье
и, приоткрыв стеклянную ловушку,
впустил страдальца в комнаты.
А на следующее лето вновь нещадно
хлестал зловредных насекомых.

2001