РУССКИЙ ХАРБИН (Harbin Russians...To remember)

Судьбы харбинцев

Мария Дружинина: «Я скучаю по харбинской жизни»

Мария Михайловна Дружинина (Кузнецова) родилась 1 марта 1933 г. в г. Мукдене. Несколько раз семья по разным причинам меняла место жительства: Дальний, с. Покровка, Мукден, Харбин. В 1954 г. переехала в СССР, в Казахстан, а в 1959 г. – в г. Благовещенск, где Мария Михайловна долгие годы работала в службе судебных приставов. Интервью было записано в 2015 году и опубликовано в 7-ом выпуске журнала «Русский Харбин, запечатлённый в слове», Благовещенск, 2017 год.

– Мария Михайловна, как Ваши родители оказались в Китае?

М.М.: Родители мамы приехали в Мукден в начале ХХ века. У бабушки с дедушкой было семеро детей. Старший сын Костя и дочь Маруся остались в России, они к тому времени обзавелись семьями. Тетя Маруся была замужем за военным, и так сложилось, что знать она нас не желала до самой смерти, считала нас врагами народа. Маму звали Клавдия Филипповна. Родилась она в 1901 г. в Терской области в местечке Чирюрт. Отца звали Михаил Титович. Причину переезда в Китай я не знаю. Когда была молодая, меня это не интересовало. В семье нас было трое детей. Так как папы рано не стало, мама воспитывала нас одна.

– Кем работали Ваши родители?

М.М.: Бабушка готовила обеды, у нее столовались богатые люди. Дедушка где-то тоже работал, но я не помню. Папа работал шофером, он умер, когда мне исполнилось 4 года. Мама, хотя и закончила какое-то училище, но работала там, где платят больше, – при русской школе: работала истопником, уборщицей и на каких-то посылках; работу особо не выбирала: где больше платили, там и работала. Все-таки троих детей кормить надо было.

– Где Вы учились? Какие предметы Вам преподавали?

М.М.: Когда мне было 4 года (1937 г.), папа умер и семья переехала в Дальний, его по-японски называли Дайрэн. Там и начала учиться. При клубе была школа. Потом открылась «Российская гимназия», как сейчас помню, – это было двухэтажное здание. Мне удалось продолжить учебу в этой гимназии. Обучение было бесплатное. В школе одноклассники называли меня Мусей.Конечно, русских в Дальнем было не так много, как в Харбине. В 1945 г. мы уехали в Таоген, а по-русски это село называли Покровка – место, чем-то напоминающее целину. Когда мы туда переехали, поселок только начинал возводиться. Единственным зданием была контора. Через некоторое время, уже не помню почему, семья вернулась обратно в Мукден, там я и закончила школу. В гимназии нам преподавали Закон Божий, японский язык, английский язык. Моим любимым предметом было черчение. Потом я продолжила учиться на счетовода в бухгалтерии Чурина. Старшая сестра (была старше на 7 лет) закончила школу с серебряной медалью и закончила в Китае Русское педагогическое училище. Первое время преподавала русский язык и литературу в районе Трехречья, но адреса проживания моей сестры я не запомнила.

– Мария Михайловна, как Вы оказались в Харбине?

М.М.: Когда мне исполнилось 18 лет (1951 г.), я заболела туберкулезом. Попала в больницу, лежала среди китайцев одна русская. Как раз из Советского Союза приехала врач, профессор. Она порекомендовала мне сменить климат на более северный. В Харбине жила мамина младшая сестра. Так мы там, в Харбине, и оказались.

– Какие отношения были у русских и китайцев в Харбине?

М.М.: Мы немного общались с китайцами, но отношения были хорошие, доброжелательные. Например, на Пасху трезвонили колокола целый день, ведь было столько соборов, столько церквей, а китайцы относились к этому лояльно, не возмущались. Русские чувствовали себя хозяевами в этом городе. В Мукдене китайцы-«зеленщики» возили на тележках овощи, фрукты, мясо и давали нам в долг, под запись. И русские, и китайцы относились друг к другу с доверием. Такая открытость наблюдалась до конца 30-х – начала 40-х годов. Это было в довоенное время.

– Живя в Китае, Вы говорили по-китайски?

М.М.: Мне часто задавали этот вопрос мои друзья. Нет, по-китайски мы не говорили, так как не было нужды, знали только отдельные слова. На уровне «твоя, моя» китайцы объяснялись по-русски. Тем более все улицы и районы Харбина носили русские названия.

– Какую веру исповедовали?

М.М.: Почти все русские были верующие. Весенний праздник – воскресение Христа – начинался ночью; никто ничего не боялся, никто нас не трогал, а звон раздавался на весь город. Встречались и китайцы православные, а в Дальнем японцы православные были, у них был свой храм. Мы даже как-то раз на заутреню попали туда, нас трое было – мама, ее подруга и я. Японский батюшка служил для нас троих. В Мукдене церковь была построена из белого мрамора, на костях погибших русских воинов, умерших во время японско-русской войны. Спустя много лет китайцы сорвали крест. Служил там батюшка, который крестил всю нашу семью, – отец Иуда. Еще там служил отец дьякон – китаец по национальности. Говорил по-русски плохо. Дома у нас был красный уголок – место для икон. Братья ходили в церковь прислуживать, то есть помогать священнику. Мне очень нравилась на вокзале в Харбине икона Николая Чудотворца во весь рост, рядом всегда стояли свечи, прохожие оставляли деньги возле святого. В моей памяти сохранился рассказ, который передавался из в поколение. Тонул китаец и кричал «Вокзала старика помогай!» – и не утонул. Николай Чудотворец помог ему.

– Какие праздники отмечала Ваша семья?

М.М.: Мама была очень набожная, поэтому в семье отмечались только православные праздники (Рождество, Пасха). Новый год не отмечали, так как жили по старому стилю. Дни рождения не отмечали, потому что не было денег на подарки. Елку ставили на Рождество практически все православные семьи, и мы тоже. Наряжали ее ночью витыми свечками и самодельными игрушками, вешали чулки-мешочки для подарков. Перед Пасхой всегда строго соблюдали пост.

– Как Вы жили в послевоенное время?

М.М.: Это было очень беспокойное время. Как раз гоминьдановцы начали уходить, когда Советская Армия освободила Маньчжурию. Мукден тогда сильно бомбили и обстреливали, но в Харбине этого не было. Мы голодали, сидели без хлеба, продуктов не было. Шел 1946 год. Мне было 13 лет. Мама пошла работать прачкой, поденщицей. День стирала, второй день гладила. Она обслуживала несколько богатых русских семей. Ей на обед давали хлеб, а она сама не ела: нам приносила, спасала нас, детей, от голодной смерти.

– После основания КНР Ваша жизнь как-то изменялась?

М.М: Образование КНР никак не повлияло на нашу жизнь. Обстановка оставалась прежней.

– Когда вы вышли замуж?

М.М.: Мой будущий муж родился в Харбине. А познакомились мы в Покровке. Его семья почему-то в то время оказалась там. Мы жили по соседству. Мне было 12 лет, а Косте – 14. Мы дружили: ходили вместе на рыбалку, за грибами, за орехами. Он оказался единственным кавалером среди девчонок. В 1952 году мы поженились. Мне было 19 лет. Зарегистрировались в русском посольстве и сразу венчались. Свадьба у нас была скромная – в семейном кругу. Муж сначала работал продавцом в Чуринском магазине, потом в частной мастерской на Пристани – слесарем. В 1953 году у нас родился сын Вадим, а в 1954 г. мы уехали на целину.

– Вы жили в своих домах или арендовали?

М.М.: В Дальнем жили при школе. В Мукдене жили у старшей сестры в домах железнодорожников. Это были маленькие двухэтажные особнячки. На первом этаже было две комнаты, а на втором одна. Жило нас там 9 человек. Когда вышла замуж в Харбине, поселились в доме родителей. Отец мужа работал на КВЖД поездным мастером, мать (баба Фая) работала в швейной мастерской. Дом у них делился на две семьи. Эти дома принадлежали работникам железной дороги. Они находились недалеко от Никольского собора – в центре города. Все дороги вели к Никольскому собору, что от вокзала, что от Саманного городка, – со всех сторон можно было попасть к собору.

– Чем жила русская молодежь в Харбине?

М.М.: Русская харбинская молодежь отличалась скромностью. Мы ходили в Чуринский клуб. Там был театр, кинотеатр, танцы устраивали. Вечера мы всегда проводили там. Но если же у кого-то были провинности – подрались или еще что-то неприятное, – человек сразу попадал в «черный список». На полгода вход в клуб для таких был запрещен. Мой муж тоже в таком списке побывал: с кем-то подрался из-за меня. Еще был клуб Железнодорожного собрания, каток, кинотеатр «Ориант» – там показывали советские фильмы.

– Что русские читали в Китае?

М.М.: В Харбине было немало русских писателей, но мне не довелось их почитать. Помню только, что мама выписывала журнал «Ласточка», его и читали.

– Живя в Китае, как Вы относились к политическим событиям, которые происходили в России?

М.М.: В 19 лет мне было все равно, какая политика, мы не задумывались над такими вопросами. Родители – тоже, они были беспартийные – простые рабочие. Китайцы нас тоже, кажется, не разделяли на партии: русские да русские.

– Почему Вы уехали на целину?

М.М.: В 1954 году начался массовый отток русских из Харбина, кто-то раньше уехал. Уезжали кто куда хотел: в Америку, в Австралию. Мы считали, что у нас родина есть. Мы сами решили уехать, хотели вернуться на родину – уже в Советскую Россию. Живя заграницей, мы не забыли ни языка, ни веры. Нам поставили условие: если хотите вернуться в Россию, – отправляйтесь на целину. Это был единственный вариант возвращения... Вот мы и приехали на целину. Отношение там к нам было хорошее, все строилось на доверии. Даже муку давали без денег, бескорыстно. Местные называли нас культурными и воспитанными людьми. Это было трудное время. Из продуктов – ни жиров, ни муки, ни сахара, ни мыла, – ничего не было. Жили в вагончике. Потом поселили в двухэтажном бараке, стены из засыпных опилок; такие строения назывались «финскими домиками». Позже мы взяли ссуду и построили себе саманный дом. А в 1955 г. у нас родилась дочь Наташа.

– Как Вы оказались в Благовещенске?

М.М.: В Благовещенск мы приехали в 1959 году. Дело в том, что моя свекровь родилась в Благовещенске в 1909 г. У нее серьезно болела мать и им пришлось уехать в Китай. Семья была многодетной, как и у моих родителей, я даже уже не помню, сколько же у них было детей. Семья держала мясную лавку, и она еще сохранилась, когда мы в 1959 г. вернулись в Благовещенск. Конечно, в те годы им было тревожно здесь жить. Вот дед и решил отправить свою семью в Китай. А давали о себе знать друг о друге так: дед выходил с русского берега Амура посмотреть на родных, а они – с китайского, помашут тихонько друг другу руками и разойдутся. Потом уже и дед переехал в Китай. Это были 1919–1920 годы. Когда мы жили в Казахстане, в 1959 г. свекровь решила поискать получше место для жизни. Она побывала в Свердловске и Благовещенске. Остановились на Благовещенске. Здесь в то время жил ее двоюродный брат, который с детства воспитывался в их семье, так как рано умерли родители. Мы у него и жили первое время. Все вповалку на полу спали, семья у нас была большая. Мы, приезжие из Китая, отличались от благовещенцев воспитанием, поведением, отношением.

– Какое впечатление у Вас осталось о Китае?

М.М.: Мне больше всего запомнился Харбин. Там был русский дух. Все было по-русски, начиная от названия улиц, заканчивая обычаями. Продукты были намного лучше, чем в России. Помню «Ражевскую» пекарню: хлеб там был чудесный – пекли его в русской печи. Жили мы, конечно, не богато, но дружно, – хорошо жили, по-христиански. Вспоминаются «вкусности» китайской еды: запеченный батат, жареные каштаны, пельмени, бефстроганов с яйцом, пампушки, «липучки» (кунжутные палочки), «тахула» (боярышник в сахарной глазури на палочке), лапша крахмальная. Все продавали на улице или ходили в столовую палаточную – это было недорого, называли мы ее «харчиданс». В Китае научились есть сою. А когда приехали в Россию, так и сохранили этот обычай: пельмени и вареники делали с соей.

«Я до сих пор скучаю по китайской жизни...», – такими словами Мария Михайловна закончила свой рассказ.

Новости жизни. Март 1925



Старый Харбин в рисунках современного китайского художника

Рисунки выполнены по известным нам фотооткрыткам...

Новости Жизни. Июнь 1924



В этом сообщении упомянут
поручитель по невесте
русский, имеющий китайское подданство , уроженец города Иркутска Георгий Леонидов фон Гоффман

https://forum.vgd.ru/post/614/50305/p3269913.htm#pp3269913




БРЭМ

Скоробогач Римма Михайловна
Даты документов 1932-1938
Количество листов 11

rostik_23 написал:

[q]

Комментарий модератора:

Хотя я и не утверждала это.., а акцентировала внимание.
Возможно, это и псевдоним (отказывались же от нем. фамилий...)
Замечу, что это только 1924
У Драмсоюза корни старые...и история довольно любопытная
Членами Драмсоюза были в основном НЕ большевики и разделявшие их убеждения
Членами, напр., харбинского РАБИС были, в т. ч. и бывш. белогвардейцы и эмигранты- беженцы.
Агенты Драмсоюза получали определенный процент со своих сборов
И для харбинского агента Драмсоюза это был заработок

[/q]

Акцентировать можно все что угодно. Однако газетный Леонидов декларирует, что он назначен Ленинградским обществом, которое действует по декрету СНК (Это подчеркивается). И это офицер только что воевавший на другой стороне??? Кто же из местных (которые совсем не сторонники Советской Власти) ему поверит????
Как же под псевдонимом(!!!) исполнять официальные действия - отстаивать авторские права????
И наконец в Справочнике этого Леонидова нет - он приезжий и просто саморекламой занимается... Гофманы присутствуют - отец и один из сыновей...Как и отец Курбатовых

rostik_23 написал:

[q]

Комментарий модератора:

Оставим этого Леонидова в покое
Мир праху его..

И почитайте лучше историю Драмсоюза.
Точка.

[/q]

Действительно. Оставим этого Леонидова в покое. Тем более что он не Гофман
Историю Драмсоюза я знаю. Спасибо. Я не решусь Вам дать такого же категорического совета про "лучше почитать"