РУССКИЙ ХАРБИН (Harbin Russians...To remember)

Николай Изумительный Гущин

“Гущин – всё тот же коробейник красок, на палитре которого есть и бархат ровных сочных мазков и причудливая парча искусной, почти скульптурной мозаики”
Михаил Васильев

ГУЩИН Николай Михайлович (1888-1965) - русский художник-символист. Родился в семье учителя в Вятке. Здесь же окончил реальное училище. Затем два года учился в Петербургском психоневрологическом институте, одновременно занимаясь живописью и рисунком в частной студии. Уже в это время складывается его особое образно-философское отношение к действительности.

Пейзаж 1907г

В 1910 Гущин поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Учился в портретом классе у С. В. Малютина, а позже у К. А. Коровина.
Лето 1913 года знаменательно для Н. Гущина сближением с уже начинающими приобретать скандальную известность футуристами - В. Маяковским, Д. Бурлюком, В. Каменским. "Сплошь - самоцветы - глубокие парни", по словам Василия Каменского, летние месяцы проводят на хуторе Каменка, "…выявляют своего внутреннего бога - озаренного утренними взлетами Ритма - Все к Мечтам /Все к любви беспечальной/ Все как птицы - /Судьбой в высоту/В жизни станем поэмой венчальной/Расцветать красоту" . В этих строках поэмы "Девушки босиком" - целая творческая программа молодых, ищущих новых путей в искусстве авторов. Гущина Василий Каменский называет "художником-поэтом" и посвящает ему стихи, полные символистских образов:

"Мастер-поэт вдохновитель чаруйный,
Линий астральных циклон -
Твой рисунок - как утренне струйный
Бирюзоводальний наклон".

Накануне Первой мировой войны совершил поездку в Америку и Японию. После революции 1917 года возвращается в Пермь, где преподает рисунок и живопись в Доме народных искусств.

В годы Гражданской войны через Сибирь попадает в Китай, где до 1922 года преподает в частной студии. С 1919 по 1922 год прошли его персональные выставки в Харбине, Пекине, Тяньзине и Шанхае.

Участие на выставке "Зеленый Пион" в апреле 1919 года открывает "харбинский" период творчества Николая Гущина. Один из критиков-современников назвал эти годы "харбинским прозябанием". Вряд ли можно с этим согласиться. Культурная жизнь нашей эмиграции в самом "русском" городе Китая была достаточно интенсивной. Устраивались многочисленные выставки в небольших залах Коммерческого клуба или Железнодорожного собрания. Гущин - непременный их участник, и, как правило, экспонирует много работ. Впервые после военных и революционных событий молодой художник получил, наконец, возможность последовательно творчески работать. Известно, что он преподавал живопись и рисунок в частной студии ("Лотос"), занимался литографией. О последнем мы можем судить более обоснованно, так как сохранилось несколько подлинных литографий 1920 года: "Автопортрет", "Скорбь", "Неотвратимость". Последняя, с запрокинутым к небу ликом Христа и автопортретом художника в центре, по-видимому, представляет собой вариант композиции из цикла "Адская машина времени, пожирающая жизнь мира", над которым Гущин начал работать еще во время Первой мировой войны.

Недавно опубликованные материалы из личного архива Н.М. Гущина свидетельствуют о неизменном интересе к его творчеству. Практически все русские газеты, выходившие в те годы в Китае - "Вестник Маньчжурии", "Свет", "Вперед", "Русский голос", "Новости жизни" - дают не просто информацию, но обширные обзоры представленных произведений Н. Гущина. Из статей Е. Воейковой, Е. Щировской, Л. Астахова, М. Васильева, С. Маманди, но особенно, Сергея Алымова, мы узнаем, не только названия работ, судьба которых сейчас неизвестна. Но, главное - как развивалась творческая манера художника. Все критики сходятся в том, что "… за последние три года Н.М. Гущин является интереснейшим из выставлявшихся в Харбине художников" . Программными для него по-прежнему являются символические композиции, полемику вызвала, например, "Трилогия о Девичьей Душе" и "Тоска времен". Но и "… портреты его чрезвычайно интересны, так как художник обладает секретом любое лицо представить в весьма выгодном для оригинала аспекте" . На выставках в Харбине, Шанхае, Пекине экспонируются и многочисленные пейзажи, исполненные в провинциях Шанхай, Гуань, Сунгари, Пейтайхо. Критик М. Васильев, отмечая влияние футуризма и кубизма, на стиль молодого художника предостерегает его от увлечения "левыми" течениями, которое может привести, по его мнению, "к полному эстетическому "разгильдяйству". Другие рецензенты восторженно отзываются о его живописи, фактурной, "подобной россыпи драгоценных камней", подчеркивая особенности уже сложившегося индивидуального стиля

Из прессы этого периода

Михаил Васильев
“На этюдах Гущина краски сияют, поют и светятся. Им уловлена какая-то тайна соединения в гармоничный аккорд самых ярких колористических эффектов. Красочность его фантастична, стремится к идеализации действительности. Что-то в ней есть от безумных красочных мечтаний Врубеля, от пылающих откровений Чурляниса, видевших мир в гамме ярко-радужных переливов”.
“…его творчество особенно интересно своей необычной техникой использования его главного средства – масляных красок. Он кладёт её на холст маленькими комочками, что при близком рассмотрении даёт впечатление мозаики. Этот метод живописи, если его можно строго назвать живописью, – можно чаще увидеть в центрах Европы, чем в Пекине”. (Из упомянутой статьи на английском). Здесь, вероятнее всего, автор имеет в виду живопись импрессионистов. А у Михаила Васильева, автора обстоятельной статьи “Панорамы жизни” в журнале “Архитектура и жизнь”, импрессионизм звучит уже не в подтексте, а непосредственно усматривается в работах Гущина: “Фокусом импрессионистской техники является этюд “Москва в пасхальную ночь”. Ещё дальше в отнесении Гущина к западной культуре идет Леонид Астахов (статья “К солнцу” в газете “Русский голос”, № 156, 14 января 1921 г.). Говоря о новаторских исканиях художника, он реминисцирует и в эпоху Возрождения, и в 19 – начало 20 вв., называет имена и открытия живописцев, чьи отзвуки находит в картинах Гущина: “Выполненная в трагических тонах Фр. Штука и Гойи, “Трилогия” Гущина …”; цветовое богатство палитры своими истоками восходит к картинам “великого Корреджио, опьяненного благоуханными фиалками Пармы и создавшего гениальное мастерство свето-тени, (…) души современных художников зачарованы сказочной тайной мерцаний алых, как кровь, рубинов, дымчатых хризолитов, млечных жемчугов и “лесных” изумрудов в их призрачных отблесках на женских очаровательных лицах”; женские образы Гущина вызывают у автора ассоциации с “белокурыми венецианскими красавицами на картинах Пальма Веккио и прелестными образами портретов Ренуара – светлые предметы этой грядущей красочной оргии из драгоценных камней…”. Автор провидчески заглядывает в будущее “молодого и одаренного художника”, связывая его только и непременно с Западом. Видит “годы замкнутого, будничного труда в мастерских Парижа или Рима, мытарства в убогих мансардах, внутренний разлад, усталость и колебания – эти вечные спутники молодых талантов… При благоприятных житейских условиях и творческой удаче, выйдя на широкий простор великого западного художества палитра Гущина обогатится новыми, мощными сочетаниями очаровательных красочных композиций. Переломив сквозь призму западной изысканной техники свои родные, русские грёзы, Гущин, под сияющим небом Италии или в хрустальной тишине мюнхенской пинакотеки, вспомнит свои тусклые уральские снега, старые небрежные этюды на Сунгари, вспомнит унылую скуку харбинского прозябания и, во имя всего пережитого и передуманного, станет требовательнее, строже и вернее в своей работе…” Пророчества харбинского критика совпадали с желанием и намерениями Гущина, может быть, были им самим рассказаны Л. Астахову? Недаром в своей автобиографии сорок лет спустя Гущин назовет мотив своего перемещения в Париж – “для художественного усовершенствования”.
Как честный человек и бывший (?) почитатель творчества Гущина, художник-критик не может всё-таки не отметить несколько удачных, на его взгляд, работ: “Там, где Гущин соприкасается с жизнью, он вспыхивает живым огнём”. Это картины: “Витрина”, в которой “так талантливо прочувствован диссонанс зловещей “гойевской” живой толпы каменного города и веселой мертвой витрины, где горят шелка и нежно-нежно плавится в лучах электричества тоскующий женский манекен. Настоящая маленькая поэма в прозе, не уступающая по силе “Негодному стекольщику” Бодлэра”; “Тоска времен” – где дан самый вкус краски, ядовитой, зеленой, горящей огнем; где фигуры похожи на вывороченные корни какого-то мучительного, страшного дерева, заполняющего всё, что встречается на пути; переданная красками жуткая красота Пушкинского “Анчара”. Критик называет ещё “этюды воды, леса, которые движутся, и на его деревьях “огонь зелёный шевелится”. Но тут же замечает: “Но это мимолетное…”. И остаётся верен концепции своей статьи, отвешивая в её завершение ещё одну “оплеуху”: “Остальное – прелюды и этюды, могущие привести в умилительное настроение лишь “сознательных” поклонников прекрасного, для которых искусство – сладенькое “третье” на столе их широких и пресных как Волга будней”.
Однако еще один автор (фамилии нет, только название газеты – “Свет”) в поэтичности и лиризме полотен Гущина усматривает глубокий пессимизм. Хотя общий тон этой статьи радостен, даже ликующ, потому что автор находит, что он, пессимизм, преодолен художником, что связывается им с новыми работами, показанными в Харбине после поездки в глубь Китая. “Пессимизм его начинаний на наших глазах перерождался и обрел, правда, не до конца, но все же обрел, много радости от солнца. Эту особенность его художественной философии заметили уже (…) сколько новой надежды и возбужденной веры родилось у поэта кисти. Мрачный дух его безверия побежден”.
В следующей, по последовательности в Блокноте, статье автор Е. Воейкова (названия газеты нет) тоже говорит о поездке и о привезенных из нее работах. “Им сделано много интересных работ. Много пейзажей Шанхай-Гуаня и Пейтайхо, в которых много воздуху и жизни и яркой сочности красок”. Отмечается и рост, развитие художника, но в отличие от предыдущего автора, развитие видится не в мироощущении, а в живописной технике. “По сравнению с прошлогодней, выставка этого года очень интересна. По ней видно, как совершенствуется художник, ищущий все время новых форм и новых достижений”.

(К сожалению, репродукций этого времени не удалось найти.И, хотя Николай Михайлович жил совсем немного в Харбине, но определённо этот период был весьма плодотворным для его дальнейшего творчества)

В 1922 году Н. М. Гущин переезжает в Париж, где живет до 1933 года, принимая участие в выставках "Весеннего Салона", "Осеннего Салона", "Салона Тюильри", "Салона независимых". В 1934-1947 годах Гущин жил в Монте-Карло. Это было время его "художественного усовершенствования", как он напишет в дальнейшем в биографии.

Н.Гущин в Париже

" Моя весна" ("My Spring", 1923).

Здесь изображена жена художника и его автопортрет, словно "уходящий" в глубину фона. Композиция эта предвосхищает расставание с женой в начале 1930-х, тяжело переживавшееся художником. На обороте цветной гелиогравюры, принадлежавшей Гущину, сохранилось другое название этой картины - "Уходя - уходи". Личная трагедия, потеря финансовых сбережений, но, главное - таившееся за внешним успехом глубинное чувство тоски по Родине - вот причины, побудившие художника обратиться в Русское консульство в Париже за визой для возвращения. Получив отказ, Гущин уезжает на Ривьеру, где в столице княжества Монако он прожил почти пятнадцать лет, вплоть до своего возвращения на Родину

За работой в своей мастерской в Монте-Карло

В Монте-Карло на Улице Орхидей, 1 можно увидеть красивую виллу Леоне, где поселился Гущин в семье выходцев из России Николая и Ольги Вуичей.

Портрет Ольги Вуич

Художник не участвует теперь в столичных выставках, пропав из поля зрения русских критиков, живших в Париже. Зато его заметили искушенные французские искусствоведы. "Вот совершенно своеобразный и очень умный художник", - пишет Жорж Авриль.

В 1947 году на "Выставке семи художников Монако" Гущин показал только один портрет - "Мой маленький друг Дима" (1935).

В 1947 году после многочисленных обращений в советское посольство он получает разрешение возвратиться в Россию, живет в Саратове. Здесь в течение пятнадцати лет он работает реставратором в Саратовском государственном художественном музее имени А. Н. Радищева.

Моя симфония(автопортрет)

Всю свою жизнь, художник, сформировавшийся в 1910-е годы остался верен символизму, воспевая красоту и гармонию жизни. ("Раутенделяйн - лесная фея", "Рябинка", "Росинка", "Веточка", "Жемчужинка"). В своем творчестве он стремился приблизить живопись "к грани двух стихий - музыки и слова". В его творчестве выделяются "музыкальные произведения" - "Ноктюрн". "Лунная соната". "Музыка Баха". Музыкальность сохраняется и в его пейзажах: "Сказочный лес", "Фантастический лес". В сложной смешанной технике исполнен цикл полуабстрактных композиций "Фантазии" (1862-1864).
Совсем недолго, в конце 1940-х гг. Гущин преподавал в Саратовском художественном училище, оказав влияние на образный мир и манеру письма многих саратовских художников.
Первая его выставка была проведена в музее имени А. Н. Радищева в 1987. Она составила достаточно полное представление об этом своеобразном живописце.

О творчестве Н.Гущина

Н. Гущин стремился приблизить живопись “к грани двух стихий — музыки и слова”, стремился создать“зримую музыку”, называя эту задачу “интересной и тонкой”. Вспомним, что идея синтеза живописи, музыки, поэзии весьма характерна для начала XX века, а опыты ее воплощения находим у А. Скрябина, М. Врубеля, М. Чюрлениса. Трудновыразимое словами настроение, фантастические грезы, туманные подчас ассоциации ощутимы не только в программных “музыкальных” произведениях Н. Гущина, таких, как “Ноктюрн”, “Лунная соната”, “Музыка Баха”, но и в символических композициях (“Вечность” с ее глубоким, “космическим” синим), и почти всегда в пейзажах художника.

Техника живописи Н. Гущина трудноопределима, — она растворила в себе многие достижения новейшей живописи. Мы встретим у него и мелкий, быстрый, неравномерный мазок импрессионистов, и протяжный, волнообразный мазок, заставляющий вспомнить концентрические красочные вихри Ван-Гога, и мозаику ярких квадратных мазков.
Краска льется сплошными массами, как расплавленная лава, являя свое великолепие. У Н. Гущина обостренное восприятие цвета, используемого не ради декоративного эффекта, но для достижения психологической экспрессии. Приемы письма разнообразны. Иногда все скульптурно и легкий контур нанесен лишь в конце, краски положены то гладко, то рельефно, “холмами, оспой цветною” (В. Хлебников). Фактура живописи не менее важна, чем композиция, рисунок, цвет, ритм, считал Гущин. Разнообразными приемами наложения красок можно уравновесить композицию, выделить главное, расставить эмоциональные акценты.

Больше можно узнать,например, здесь и здесь

РУССКИЙ ХАРБИН (Harbin Russians...To remember)

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ..... Судьба Русского Харбина величественна и трагична