Латышские колонии в Беларуси

"Голос", 31.03.1893.
Латыши Рудобелки, их судьбы и жизнь. Окончание.
В 1876 году латышей вдруг поразила неожиданная весть: барон Врангель продаёт своё имение. Латыши очень сожалели о расставании с любимым барином, который после подписания акта о продаже представил латышских переселенцев новому барину, и со слезами на глазах вверил их его заботе. Тот обещал, что судьба латышей ему всегда будет близка к сердцу. Но, к сожалению, новый барин, пару дней побыв в своём новом владении, с ним распрощался и в дальнейшем лишь изредка, раз в год-два, заглядывал на 2-3 дня. А здесь принялись свободно хозяйничать разные управляющие и уполномоченные. Каждый из них стремился показать барину своё разумение в экономических и агрономических работах.

Так, к примеру, один из этих господ хотел устроить искусственное орошение полей. Кто летом хоть немного бывал в Рудобелке, тот вспомнит, что почитай каждый день стоит духота, затем в одной или в другой стороне горизонта вдруг собираются грозовые тучи. Сверкая и гремя, они понемногу движутся сюда, очевидно обещая сильный дождь. Но вдруг облака расходятся и скользят мимо Рудобелки, так как та богато награждена лесами и болотами. Так поля самого имения день ото дня жарятся, как на сковороде. Лишь изредка их освежает дождик. Эту неурядицу и заметил упомянутый господин, и в момент решил посрамить несправедливую природу. Здесь, так выражаясь, одной дубинкой можно было убить двух длинноухих: исправить несправедливость природы и показать, что в агрономии он уже далеко не школьник. Если уж человек берётся за такие дела, то это уж не какой-нибудь дурачок! Тут же были куплены оросительные трубы, набросан земляной вал через жаждущее поле; но, неизвестно отчего, грандиозный проект не был окончен: проржавевшие трубы валялись в клети экономии, а по гребню вала сейчас идёт тропка, с которой открывается не слишком урожайный вид на жаждущие нивы.

Другой из этих задумал огородить нивы имения телеграфной проволокой, чтобы скот их не травил. Надо признать, что и это предприятие было слишком скоропалительным, особенно для этих мест, где из-за кусочка доски и пары гвоздей не может существовать даже в уютном местечке устроенная скамеечка. Поэтому не будем удивляться, что дорогой забор, раздражая глаза тех, кто не уважает чужое имущество, испарился с завидной скоростью.

Управляющие со всеми своими великими задумками и проектами менялись очень часто. Иной даже меньше года пробыл. Из-за этого и латыши не пригревались на своих местах. Им тоже пришлось испробовать горечь некоторых проектов. Я уже упоминал, что здешняя земля не достаточно родит полевых плодов. Поэтому латыши под пашни отводили небольшие участки, и гораздо охотнее расчищали лес под луга, чтобы через заведение скота получить грош-другой, которым рассчитаться с имением и покрыть расходы на хозяйство. Кто даже так не мог справиться с выплатами, отправлялся на заработки прочь.

У первых здешних латышских переселенцев, числом около 15, контракты кончились весной 1881 года. Осенью 1880 года им было велено «очистить» свои участки. Такое распоряжение поразило латышей. Они пытались ещё просить «доверенность» на новые контракты, но было отвечено, что без владельца имения таких не выдают. Владелец до весны в поместье не появился, наступило 1 мая и 15 переселенцам, не получившим контракта, нужно было оставить свои наработанные уже места. Они рассеялись на четырёх ветрах, без определённой цели. Позже стало известно, что кто-то осел в Смоленской, кто-то в Могилёвской, а кто и в Харьковской губернии, иные добрались до Закавказья, кое-кто вернулся обратно на родину. В последующие годы еще около 30 семей так ушли из Рудобелки. Почти половина из них устроились недалеко от Бобруйска в одном польском именьице, где живут и по сей день без какой-либо школы, да и пастора после того не видали. Все другие забрели частью в Мозырский и Слуцкий уезд, частью в Грудиновку, Могилёвской губернии, где основалось довольно много латышей. Таким образом, к 1881 — 1883 годам большая часть рудобельских латышей разбрелась.
Уходя из Курземе, люди надеялись найти в Рудобелке постоянное жильё, но пали жертвой спутанных задумок какого-то управляющего, который решил на обработанных латышами землях невесть что устроить.

В следующие годы выгонять вдруг перестали, и оставшиеся латышские съёмщики получили новые контракты. Но оказалось, что к оставшимся пристала зараза переселения. Их соблазняли изгнанные друзья, родные и знакомые. Природа человека в своём самолюбии очень странна. Ушедшие в своих письмах совершенно серьёзно сообщали, что получили гораздо лучшие участки, и на пески Рудобелки больше и глядеть не желают. Но надо прибавить, что кое-кто из них позже вернулся в Рудобелку и остался здесь — батраком!

И вот, оставшаяся горстка земляков начала перемалывать новости о более жирных местах и добрых господах. От слов скоро перешли к делу. Зиму напролёт только и было забот, что вокруг да около разъезжать и участки подыскивать. Из-за это хозяйственные работы были запущены, накопленная копеечка потрачена как на дорогу, так и на разные залоги. Надо признать, что здешние мелкие помещики очень капризны. И хоть латыши отдали разным землевладельцам по 10 — 30 рублей залога, но очень мало кто из них получил новое место. Обстоятельства этого времени складывались так, что через пару лет уже нельзя было надеяться найти в Рудобелке какого-нибудь латыша. И хоть раздавался иной рассудительный голос, напоминая заблудшим народную мудрость: « Лучше синица в руке, чем глухарь на дереве», но это не сильно помогло.
Однако к чести земляков следует упомянуть, что во все эти тяжелые времена они по-прежнему охотно заботились о своей школе и не жалели жертв на духовные нужды.

Такое положение дел у латышей держалось до 1887 года, когда распространилась весть,что тот участок Рудобелки, на части которого еще жили латыши, собираются продать ради погашения какого-то долга. Арендные контракты в таком случае случае теряли свою силу. Участок начали уже осматривать как шляхтичи, так и местные крестьяне. Цена на землю была назначена по 12 рублей за десятину, что для здешних условий весьма высоко. Сами латыши уже не думали о выкупе, да их и не было уже так много, чтоб занять весь участок, размером в 1200 десятин. Но при желании многое возможно. Здесь так и произошло.

Пара рассудительных латышей начали побуждать братьев не разбредаться по свету, а лучше пробовать самим выкупить выставленную на продажу землю. Сперва мало было тех, кто сочувствовал этим мыслям, но затем такие начали понемногу являться, пока не решили объединиться в общество и купить продающийся участок. В конце концов после многих усилий составилось «Латышское общество» из 34 семей, которое с помощью Крестьянского банка в 1888 году приобрело упомянутую землю в общее пользование. Из своих средств покупатели заплатили по 2 ½ рубля за десятину, остальные 9 ½ рублей им ссудил Крестьянский банк с условием выплаты за 34 ½ года с 7 ½ % годовых. Большая часть членов общества приобрела по 40 десятин каждый, меньшая по 20-30 десятин.

Поселившись на приобретенной земле, члены общества разделились на 6 отдельных поселков по 3 — 12 дворов каждый. Вся уже обработанная и годная к обработке земля и луга были разделены на полосы и посредством жеребьёвки поделены среди членов общества. Уже осенью 1888 года общество продало часть своего леса. Полученную сумму, разумеется, внесли в банк для погашения долга прежде времени. После этого на земле общества остался еще долг всего в 6140 рублей, что для 34 хозяев вроде бы немного, но — но — рассмотрим ещё теперешнюю жизнь рудобельских латышей.

Всего их сейчас здесь находится 260 душ обоего пола. Мне воистину жаль, что сейчас не могу о них ничего хорошего сказать, но будем надеяться, что в будущем станет лучше. Как ранее уже упоминал, после 1883 года эти латыши много занимались поиском новых мест, и при этом часто сталкивались с несправедливостью и обманом. Кажется, из-за этого сделались они слишком недоверчивы к другим, так что даже не могут отделить иногда, где кончается правда и начинается ложь. Страсть судиться тоже у некоторых уж очень велика. Отсутствие единодушия, разлад, дрязги, недоверие и прочие безобразия цветут к сожалению пышным цветом.

В здании школы, правда, каждое воскресенье учитель проводит службу, и роняет в души одно-другое тёплое слово, указывая на то, к каким печальным последствиям такое слепое житьё приводит — но истинные зазнайки заворачивают туда вздремнуть лишь раз в год, когда пастор приезжает посетить здешний приход.

Когда в школьных зданиях что поправить надо, поднимается такое ворчание, хотя бы на каждого налогоплательщика и выпадало всего по паре копеек. На газетах и журналах деньги также очень экономятся…. К.
Далее автор статьи пускается в пространные рассуждения о человеческой природе, почему в более стесненных условиях люди зачастую выказывают больше благородства и ведут себя достойнее, чем при хорошей жизни.

Сохранились ли какие-то документы о первых переселенцах из Латвии. Нашего латыша
фамилия Фрей Ян. Все что удаловь найти, это что они жили в Скородное - это Ельский район и Скрыгалово -
это Мозырьский район. Может кто что-либо знает?

kryskavets посмотрите на сайте радуоаксти
Лютеране-в Могилеве
Там возможно найдете корни
Шенин много есть в Угале
В Петравичах в основном из Угале.Дундаги

"Латышский крестьянин", 2.09.1927.

История латколонии Хоново *

В Белоруссии, в Могилевском районе находится Хоново. Ни одной дороги поблизости нет. Ближайшая шоссейная дорога проходит верстах в 6 от колонии, линия железной дороги в 40 верстах. Ближайший город Бобруйск в 55 верстах, Могилёв в 60 верстах. Даже районный центр Чечевичи в 15 верстах.

Климатические условия: зимы не особенно долгие, лета переменчивые. По растительности эту местность следует отнести к полосе смешанных лесов, с преобладанием лиственных деревьев.

Откуда произошло название колонии, не известно. Потому что уже тогда, когда сюда явились первые латышские колонисты ( в 1884 г.), название этого места уже было Хоново. Тогда здесь был ещё вековой лес, которого не касалась рука человека. Лес принадлежал помещику Бруевичу, у которого колонисты и покупали свои земли, а точнее, участки леса. Помещик, находясь в стесненных денежных обстоятельствах, продавал лес дешево — 17 рублей и 25 копеек за десятину.

У кого было побольше денег, тот закупил довольно много, до 50 десятин земли. Колонисты большей частью курляндцы, батраки Циравской волости. Есть также бывшие господские кучеры, слуги, горничные, и один бывший корчмарь. Землю покупали без помощи банка. Потраченные деньги колонисты вскоре вернули, продавая стройматериалы из своего леса. Были среди них и ремесленники: столяры, кузнецы, слесари и др. Окрестные русские не знали никакого ремесла, и у латышских ремесленников был порядочный заработок. Не смотря на все это, в первые три года не было сена, не хватало хлеба, да при том надо еще было строить здания, сводить лес, расчищать поля. Леса уничтожили огнем. Сжигали такие деревья, каких теперь и не увидишь. Хотя стройматериалов было столько, что и использовать их полностью невозможно, латыши не построили никаких грандиозных зданий. По площади постройки были огромные, до 7 саженей в длину, но с очень низкими потолками, маленькими окнами.

В первые годы земля была очень плодородна. Лесной перегной, зола сгоревших деревьев и остатки мха давали отличный урожай. Однако позже урожаи год от года становились все скудней.

Начиная с 1889 года в колонию начали прибывают новые колонисты из Дундагской и Анценской волостей.

В 1900 г. в колонии уже насчитывалось 23 хозяйства с 120-130 жителями. С 1901 года многие хозяйства были ликвидированы, и латыши уехали в Америку «счастья искать». Однако количество жителей не изменилось, та как на место уехавших прибыли новые.

Пополнение в рядах колонистов Хонова происходило следующим образом: 1884 — 1900 гг. 16 латышских хозяйств, 48 мужчин, 42 женщины, всего 90 человек; 1900 — 1905 гг. 22 хозяйства, 64 м., 66 ж, всего 130 человек; 1905 — 1913 гг. 26 хозяйств, 56 м. 70 ж, всего 126 человек. Сильно увеличилось число жителей во время империалистической войны с 1915 по 1917 гг., когда колонию наводнили беженцы. Так, в 1916 г. число жителей было около 200 человек. Во время гражданской войны число жителей упало с 200 до 96, потому что беженцы уехали обратно в Латвию. Многие колонисты не вернулись с войны.

Сейчас, в 1927 г., в колонии живут 112 человек: 48 мужчин и 64 женщины. По возрасту их можно распределить следующим образом:
Мужчины Женщины всего
до 14 лет 11 20 31
14 — 18 лет 3 4 7
18 — 23 2 4 6
23 — 60 23 25 48
более 60 9 11 20
Всего 48 64 112

В районе Хоново латышские хозяйства занимают всего 1/5. Русских хозяйств 110, с 418 жителями, польских 53, со 190 жит., литовских 16 с 78 жит., немецких 3 с 18 жит.

статья

* в латышском тексте Хонова

С 1926 по 1930 гг. в "Латышском крестьянине" довольно много мелких заметок о латколонии Хоново.

Авторы — секретарь молодежной ячейки Янис Штейнбергс, Янис Легздиньш (Лагздиньш), много и анонимных, подписанных как «Колонист», «Колючка», «Прохожий», «Репей», «Крестьянин» и «Земкор нр 17».

Пишут об урожае, о создании молочной артели «Дарбс» (труд), о новых временах, антирелигиозной кампании, участии в сельскохозяйственной выставке, о посеве вики и клевера, о вступлении юных хоновцев в комсомол (вот небывальщина — девчонку в комсомол взяли!), о том, что в красном уголке есть теперь шашки и шахматы, книги, но у уголка нет своего помещения... Сообщают о первой за 43 года существования колонии сыгранной там пьесе, о нехватке леса в 1928 г ( а еще 5 лет назад его было полно).
Сетуют на неактивность жителей в обустройстве школы, в общественной и культурной жизни.

Многие хоновцы выписывают "Латышский крестьянин", но активисту Яну Штейнбергу этого мало, он через газету (!) обращается поименно к тем, кто еще не подписался: Даукит, Селле, К. Легздынь (старый), Белов, К. Эгле, К., П. И Я. Кришьянис.(декабрь 1926). В январе 1927 сообщается, что все колонисты выписали газету, за исключением Эгле и Фельдмана, они слишком «заняты самогоноварением». Выписывают и другие газеты и журналы. В мае 1927 снова отчет по подписке: в 1926 г. выписывали 6 экземпляров газет на 23 двора, в 1927 уже 31 экземпляр газет и 4 экз. журналов. Все еще не подписались на «Л.Кр.» Эгле, Фельдманис, Мазозолс, Калиновскис и Ольга Грушевич.

В школу в 1926/27 уч. году ходило 16 детей.

С конца 1927 г. появляются публикации о наемном труде: сперва жалобы на плохое обращение с батраками, потом обвинения хозяев. Так, жалуются, что Легздиньш, Гобзиньш, Даукште (Дауксте?) не дают батракам выходных, не пускают на собрания, не дают достаточно одежды, не кормят с хозяйского стола, заставляют спать в клети. С 1928 г. появляется слово «кулак». В январе 1929г. сообщают, что в Хоново (центральная колония с небольшими соседними) из 150 хозяйств бедняцких около 50, тем не менее на выборах в сельсовет кандидаты от бедняков получили большинство голосов. На «черной доске» отмечены имена Рутковской Паулины, Алмы Гобзинь и Фрициса Грущевска — за то, что не помогали в строительстве дороги. Осенью 1929 г. первые 15 дворов объединяются в коммуну. Весной 1930 г. в Хоновской коммуне уже 90 хозяйств, т. е. 78% от всех хозяйств в Хоново и окрестностях. После этого публикаций нет.

Имена хоновцев из публикаций: Ансис Шейнс, учительница А.Лапинь, Дауксте, Грушецкис, Грущевскис, Гобзинь, Штейнбергс Юле, Кутковскис, Андерсонс, учитель А. Рейсниекс.



«Латышский крестьянин», 26.11.1926.

Люди старого времени

Ансис Шейнс в старые времена был богатым хозяином. У него была своя лавка, была легкая жизнь. Свою землю обрабатывать не надо было, на ней потели люди из батрацкого сословия. Но революция творит чудеса. Она и Шейна заставила взяться за плуг. Это Шейну не нравится. Поэтому он пламенный защитник старых времен.
Кроме того, есть и другое несчастье, в примаки попался такой зять, человек нового времени, защитник большевиков. Как теперь уживаться?
Потому нередко случается, что тесть с зятем между собой бодаются.
Зять, будучи в волости, приобрел портрет Ленина. Привез домой. И там, где раньше на стене висели украшенные рамкой слова «Милость Моя не отступит от вас», теперь было прикреплено изображение Ленина. Ленин иронично глядел на старого Анса Шейна (Шейну так казалось). Шейн этот взгляд не мог переносить.
Однажды он поднял дома такой шум, что соседи думали, пожар начался. Некоторые прибежали посмотреть, что же случилось. Старый Шейн с женой в поте лица бились с несчастным зятем — Вон из дома, вон… Люди, ведите этого человека к пастору, он одержим дьяволом!
Портрет Ленина со стены был сорван и в ярости разодран.
Всё же старые времена не возвращаются. Не вернуться и Шейну, как бы ты не буянил.
Это истинное происшествие, случившееся в латышской колонии Хоново, в Белоруссии, в Чечевичском районе, как о том сообщает наш корреспондент Прохожий.