Перевод с эстонского

givora написал:

[q]

еще часть:

[/q]

Всю одежду своим детям моя мама шила сама. А если какая-нибудь соседка просила, то обшивала и их детей. За эту работу мы имели несколько копеек дополнительных денег.
Когда я вступила в школьный возраст, то захотела пойти в школу, а для этого были нужны приличная одежда и обувь, для покупки которых не было денег. Мама считала, что мне следует пойти в няньки. Я возразила, что уже достаточно натерпелась со своими тремя братьями и что нянчить чужих детей не хочу. Тогда мама прочитала в газете, что в одном месте на работу принимают девочек. И мы отправились по указанному в объявлении адресу. Хозяином оказался эстонец, в мастерской делали конверты. Бумагорезательная машина вырезала по трафарету бумагу, а работница обучала нас, трёх-четырёх девочек, вальцовке. Хозяин был доволен моей работой, но сообщил, что размер зарплаты зависит от скорости работы. Так ранней весной 1913 года и началась моя жизнь наёмного работника. За расторопность я получала максимальное вознаграждение – 60 копеек. Рабочий день длился 9 часов. К осени я заработала столько, что можно было купить более-менее приличное пальто и обувь. По совету хозяина мастерской решено было отправить меня в школу Эстонского просветительского общества Петербурга, которая находилась на Васильевском острове. Школа была моей огромной мечтой, и когда я туда наконец попала, мне было уже 10 лет. Это была платная 5-классная начальная школа, где учёба шла на эстонском языке. От дома на Петербургской стороне до Васильевского острова был длинный путь пешком, туда-обратно порядка 8 километров, но я быстро к этому привыкла.
Все три улицы, на которых нам пришлось жить на Петербургской стороне, находились поблизости от Крестовского моста. Хотя только что построенные 5-6-этажные доходные дома располагались на окраине, земля была очень дорогой, вот коммерсанты- застройщики и экономили землю за счёт дворов. Эти дворы называли дворами-колодцами. Поскольку там у детей не было места для игр, то они играли прямо на улице. У меня была вечная беда с тремя братьями – только бегай и разыскивай мальчишек. Если я изредка пыталась жаловаться, мать говорила: «А кто ещё должен за ними следить, если не ты?»

givora написал:

[q]

Продолжение:

[/q]

… /такое чувство, что какой-то кусочек текста пропущен ?/…

Им оказался «Столичный вестник» (?). Мне объяснили, что это шествие было организовано в интересах эстонской буржуазии, рабочие в нём не участвовали. Соседи по квартире даже подшучивали надо мной, будто я ходила требовать автономии эстонской буржуазии. Мы надеялись, что новое правительство исправит положение трудового народа, но война и голод продолжались. И всё же рабочий класс добился своей борьбой демократических свобод. Впервые в столице открыто праздновалось 1 мая. Я видела майский митинг рабочих мальчишек /возможно, имеются ввиду юноши подмастерья?/, он был мощным. Позже читала в тогдашних газетах, в первую очередь в «Правде», описания и требования этого митинга. Они были простыми и ясными: закончить войну, покончить с голодом, отпустить отцов по домам. Однажды в начале мая я неожиданно встретила на улице своего брата, торговавшего «Правдой». Захотела заняться тем же и на следующее утро отправилась в редакцию «Правды». Это было маленькое тесное помещение, там каждому ребёнку давали по 25 газет. Когда очередь дошла до меня, раздатчик протянул газеты и мне. Я знала, что это печатный орган рабочего класса, и стала распространять его в рабочих чайных, в воротах заводов и фабрик Петербургской стороны. Поначалу мне и в голову не приходило самой почитать газету, но как-то у меня спросили, что пишет Ленин. Ответила, что не знаю. Потом мне самой было стыдно за такой ответ, и я стала изучать содержание газеты. Таким образом, ко мне, 13-летней девочке стало понемногу приходить понимание, кто такие большевики, за что они сражаются, кто такой Ленин и почему рабочие относятся к нему с таким большим уважением. Естественно, в то время я была в состоянии постигнуть далеко не всё, но то, что «Правда» борется за интересы революционных рабочих, я поняла.
----------
Беда большинства детей-внуков-правнуков - не слушать рассказы матушек-бабушек-прабабушек, пока они живы. Но Вам грандиозно повезло с бабулей! Она, видимо, предугадала, что придёт время, когда её воспоминания будут востребованы, и оставила шикарное рукописное наследство. Можно лишь восхититься этой мудрой дамой, позавидовать и порадоваться за Вас.

givora написал:

[q]

[/q]

Распространять «Правду» я могла до начала июля, когда редакция газеты была разгромлена и закрыта пособниками Временного правительства.
Мама нашла мне место няни в одной семье служащих. Т.к. и муж, и жена оба ходили на работу, то, кроме присмотра за ребёнком, мне надо было ещё и содержать в порядке квартиру, готовить простую еду и стирать детское бельё. Что у меня там вызывало отвращение, так это то, что хозяева постоянно поносили большевиков и особенно Ленина. Стоило мне во время Октябрьской революции сказать что-то в защиту Ленина и борьбы трудового народа, меня выругали и уволили.
Об октябрьских событиях я услышала подробнее лишь дома, тогда и я ликовала по случаю победы трудового народа, ведь это обещало переломный момент и в моей жизни.
Происходили массовые демонстрации, на которые соседи брали с собой и меня, так и я смогла немного поучаствовать в тех десяти днях, которые, по словам Джона Рида, потрясли мир.
Поскольку больше не было возможности посещать эстонскую школу, то с ноября я стала ходить в находившуюся поблизости русскую школу. В выпускном классе начальной школы смогла проучиться чуть больше трёх месяцев.
Отец пришёл живым с фронта, вернулся в Питер и, увидев тут страшный голод, стал искать выход. Вместе со знакомыми они стали обсуждать идею о создании эстонской сельскохозяйственной коммуны. К одному из участников /обсуждения/ приехал в гости знакомый из Сибири, от которого узнали, что там полно свободных плодородных земель. Петроградский Совет поддержал этот план. Составили список. Сразу же пожелали ехать порядка десяти семей, в их числе мы и брат отца Хейнрих с женой. Местом для выезда /переселения/ избрали эстонское поселение Оякюла Тогульского уезда Алтайской губернии.

givora написал:

[q]

продолжим:

[/q]

В середине марта 1918 года отправился в путь эшелон, состоявший из теплушек. Рассчитывать следовало примерно на двухнедельную поездку, для этого запаслись кое-какими продуктами. В том месте, куда мы ехали, в то время ещё действовала советская власть.
По дороге выяснилось, что с собой было взято слишком мало рабочих инструментов, и небольшой отряд во главе с моим отцом поехал обратно в Питер, чтобы привезти их дополнительно. Мы продолжили путь. Неподалёку от Барнаула, на станции Овчинниково встретили эшелоны с чехами. Белые становились повсюду всё смелее, мы с большим трудом смогли выехать из Барнаула дальше на лошадях. Было уже начало апреля, когда мы добрались до одного большого сибирского села на берегу реки Чумыш. Часть семей отправилась дальше, а мы остались дожидаться отца. Нашли в селе один пустой дом с большой русской печкой и прожили там более двух недель. Когда отец нас нагнал, продолжили путь. Впервые в жизни столкнулись лицом к лицу со степью. Интересно было наблюдать за маленькими зверушками, которые выходили из своих норок и замирали на задних лапках. Сибиряки называли их бурундуками. Наконец добрались и до Оякюла. Эстонцы этой деревни переселились сюда уже до Первой Мировой войны, в 1911 году, и жили весьма зажиточно. В каждой семье было по 8-12 коров, овцы и свиньи. Дома были просторные, поля плодородные. Только коровы были маленькими и давали мало молока. Жители Оякюла относились к нам, новопоселенцам, хорошо, никаких классовых противоречий в деревне не возникало, и не раз они приходили к нам на помощь. Но с коммуной ничего не получилось.

givora написал:

[q]

Продолжим:

[/q]

Опиравшиеся на белочехов внутренние контрреволюционные силы начали быстро организовывать свою армию, и 18 ноября 1918 Колчак, опираясь на Антанту, объявил себя «Верховным правителем России».
Некоторые из приехавших вместе с нами в Сибирь отправились в другие места, часть семей осталась в Оякюла и начала быстро строить жилища. Поначалу соорудили шалаш их еловых веток. Меня отправили в пастухи к хозяину по имени Танклер, отец, мама и братья остались жить в хижине. Всем отмерили земельные участки примерно в 2-3-х километрах от Оякюла. Вырубили лес и очистили участок. Часть леса пошла на строительный материал, часть порубили на дрова для крестьян степной деревни в обмен на муку. Другим важным предметом товарообмена был хмель, который рос тут в изобилии. К осени стены дома с уложенными на них стропилами уже стояли. Когда я больше не могла быть пастухом из-за больной ноги и /начавшихся/ холодов и пришла домой, крышу дома как раз покрывали тростником. Ходила и я резать и носить тростник. Стены и потолок вымазали смесью опилок с глиной, и дом получился сравнительно тёплым. К тому времени уже обзавелись коровой, двумя свиньями и тремя овцами. Отец сделал мебель одному состоятельному жителю села, а в качестве оплаты получил лошадь. Т.к. я получила свою пастушескую зарплату продуктами, то мы не страдали от большого голода. Но жить всё же приходилось экономно. Сибирская тайга очаровала меня своими огромными деревьями, пышной растительностью и пением птиц. Мы жили на промежуточном участке между степью и тайгой, где дремучий лес был сильно прорежен. Когда я в 1918 году пошла пасти скот, пастбищем как раз и был такой лес, и я смогла в полной мере насладиться его красотой, слушать-смотреть, как живёт тайга. А она расцветала мощно.