Литовские поляки

Важный момент, о котором не стоит забывать - это время написания поэмы. 1965 год. 28 лет прошло с тех пор, как умерла мать Лидии, были ли какие-то черновики или записи более раннего времени? Увы, её домашний архив не сохранил ничего такого. Такой большой временной промежуток, думаю, вполне мог повлиять на точность изображения в худшую сторону, учитывая ещё и то, что это и так повествование на основе рассказов.

Несмотря на корявые стихи - поэма, конечно, вызывает массу интереса. Она выгодно отличается от всего, что Лидия написала, потому что в ней есть лихо закрученный сюжет. Сама она придумать такое, на мой взгляд, не имела способностей, если только не взяла за основу какое-то другое произведение, но я пока чего-то похожего не обнаружил (справедливости ради, не особенно искал). Но вот незадача! Генеалогическая информация в поэме есть, но нет очень важных элементов. Прежде всего, самое печальное - нет той самой польской фамилии. Надо сказать, там вообще нет фамилий.

Мы узнаём, что отца и мать Олеси звали Казимир и Мария. Что у них было своё родовое имение, размеры его не уточняются. И что единственная упомянутая географическая привязка - Вилькомир. Но туда именно лежал путь, значит это явно было не в самом городе. Возможно неподалёку протекала река, но размеры её тоже не уточняются. Так-то через Вилькомир протекает река, но у неё там уйма мелких притоков. Видимо, Вилькомир должен был быть ближайшим крупным населённым пунктом. Скорее всего, в качестве уездного центра, хотя и не обязательно. Но робко можем предположить, что дело в Вилькомирском уезде Ковенской губернии.

В семье было 4 детей. Две девочки и два мальчика. Казимир вёл какую-то антигосударственную деятельность. И в какой-то момент на него написали донос. Как он об этом узнал, правда, не сообщается. Но пустился в бега. Как всегда, увы, для этой поэмы всё очень туманно. Если следовать словам, которые употребляет автор, то можно подумать, что Казимир принадлежал к какой-то организации типа "Земли и воли". Крестьяне, ненавистный закон, терроризм. Но ключевым событием для этого периода времени всё-таки было польское восстание 1863-64 годов, там аграрные реформы тоже были включены в повестку. И в целом, конечно, последующие события скорее приводят меня к мысли, что Казимир, вероятно, каким-то образом был причастен к польскому восстанию. Смущает ремарка о том, что он злил магнатов. Но этих тонкостей в тамошних отношениях я, увы, не знаю. Так же есть основания полагать, что события поэмы происходят заметно позже 64 года, лет на 10. При этом я видел документы как раз по аресту имений в связи с участием в польском восстании и за более поздние года. Ещё вопрос вызывает показной атеизм - дело в том, что сама Лидия была очень негативно настроена по отношению к религии, состояла в партии и в целом могла до некоторой степени как раз выписать себе образ такого героического революционного деда. Именно в описании Казимира я бы менее всего доверял автору.

Можно обратить внимание на времена года, присутствующие в повествовании. Что это? Художественный вымысел, или всё-таки следование реальной хронологии? Экспозиция разворачивается летом, осенью случается донос, затем умирает одна из дочерей - Франя 4-х лет (под такое имя вроде бы лучше всего подходит Франчишка), зима не упоминается, а ранней весной Казимир навещает семью. Затем проходит какое-то неизвестное количество времени (на основании данных поэмы можно примерно предположить возраст детей, и у меня получилось так, что младшему на момент событий года два, а значит времени в этом эпизоде проходит едва ли больше года) в течение которого местный ксёндз пытается проводить воспитательно-дознавательную работу, но в итоге происходит арест имения, оно отписано в казну, Мария отправляется в монастырь, Казимира "ждёт Сибирь" (поймали ли его?). С детьми ситуация для меня самая непонятная. Куда и по какому принципу они распределяются - решительно неясно. На этом заканчивается первая часть поэмы.

Олеся может быть Александрой.
Феля - Фелиция или Феликса.

Кусок под названием "Новогодний сон Олеси" не был включён в поэму, был где-то отдельно немного записан, я не совсем понял этот момент, но он ничего нового не даёт, а нужен для художественного эффекта, а т.к. в 3-й части сон упоминается, я его вставил как раз перед ней.

3-я часть повествует о жизни Олеси после свадьбы. Ситуация оказывается крайне плачевной. Алексей оказался никаким не купцом. Привёз молодую жену в Москву, в какой-то подвал с прачками и сапожником дядей Ваней (а в Минск он ездил тоже к какому-то дяде Сергею - меднику). И, судя по всему, положение молодой семьи трудно было назвать блестящим. Тут Олеся решает написать матери (сюрприз-сюрприз, биологическая мама Мария всё это время сидит себе в монастыре в Вильно), но та, видимо, выдаёт дочери жёсткую отповедь, что нечего было за иноверца выходить.

Меня, конечно, сильно поражает вся эта ситуация. Особенно со связью. Неужели настолько затруднительно было обменяться парой-тройкой писем? Почему брак так скоро организовали без каких-либо вообще подтверждений хоть чего-нибудь? Но, видимо, был какой-то комплекс причин, как всё так вышло.

Алексей работал на ж/д. Спустя время, имея уже трёх детей, он с семейством перебрался в Бахмач, там был, видимо, небольшой огород и более приемлемый для жизни дом. И тут происходит невероятное событие. Октябрьским вечером (снова фигурирует время года, во второй части так же были прямые указания на них), в сарае с дровами Олесю поджидает её брат - Людвиг. Он рассказывает, что так и не нашёл самого младшего из братьев - Генриха. И говорит, что отец Казимир по слухам был террористом. Сам Людвиг пошёл по стопам отца, а заодно убил ксёндза из первой части, который, по словам Людвига, и сделал тот злополучный донос, а теперь хочет бежать во Францию, т.к. за его ловят жандармы. Больше о брате Олеся до конца жизни не слышала.

Детей стало шестеро, а семья продолжала кочевать - где именно не сказано. Как-то обтекаемо сообщается о том, что Олесе приходилось "чужим людям служить". А ближе к революции осели в Касторном. После революции "намечали посты в комитет бедноты", куда были приглашены Алексей и некий Семён. Кто такой Семён? Можно только предполагать, что для автора - это было какое-то очень очевидное лицо, про которое она забыла написать - кто это вообще такой. А затем в феврале неизвестно какого года Алексей умер. К этому времени дети (непонятно все или как) жили уже в Москве, и Олеся отправилась доживать свой век с ними. Дети, однако, обзавелись своими семьями и рассорились между собой. В декабре 1937 года Олеся умерла от чахотки и была похоронена на Преображенском кладбище в Москве.

Чуть забегая вперёд, нужно сказать, что первым местом, куда я отправился на поиски было для меня самое очевидное - указанное в поэме Преображенское кладбище, благо живу я не особенно далеко. Там мне удалось застать "архивиста", уж не знаю, как там это у них называется, но он нашёл запись о погребении в декабре 1937 года Холиной Олимпиады К. Которая скончалась в возрасте 67 лет. А смерть была зарегистрирована Сокольническим ЗАГСом. Это можно было бы предположить, но уж тут сразу выяснилось наверняка.

Вот так оказалось, что Олеся была Олимпиадой. Я рассказал бабушке - она тут же вспомнила, что дед действительно говорил "моя бабка Олимпиада", но бабушка посчитала, что он шутил, и не придала этому значения, а теперь вспомнила.

Кроме того, стал известен примерный возраст. Опытные исследователи конечно понимают, что доверять ему следовало с осторожностью, но за неимением другого именно от него я постарался высчитать датировки в поэме. Впрочем, ещё забегая вперёд, это ничего особенного не дало, а вопрос возраста Олимпии (вероятно в польском варианте имя звучит скорее именно так) я вынесу в отдельный пост.

В архиве Холиных сохранилась салфетка из ресторана А.Т. Гладышева с вензелем - то ли "Х", то ли "К". Я склоняюсь к "Х". Похоже на фрактуру. Х - Холина? Зачем в ресторане могла быть такая именная салфетка? Сохранились обломки серебряных ложек, хранимые, то ли как сувенир, то ли как ценность. На двух помимо клейм есть гравировки. На одной, похоже, готическим шрифтом, но кириллицей написано А.Г. И клеймо там дореволюционное ещё. На другой фрактурой A.S., хотя, может быть, что-то вроде ошибки - и это тоже A.G. Третья ложка без гравировки. Клейма на них вроде бы более поздние, чуть ли не 1927 и далее годов. Похоже, что от ложек тут толку мало, они только запутывают.

Есть ещё единственная фотокарточка в рамке, на ней изображена прилично, но довольно скромно одетая женщина. Достав фото из рамки - снизу мне удалось прочитать, что это фотоателье Эмериха Адамовича в Минске (годы деятельности 1864 - 1882). Т.е. это фото очевидным образом отсылает нас ко второй части поэмы и жизни Олимпиады в приёмной семье. Поначалу я подумал, что это сама Олимпиада, даже находил какие-то схожие черты, но позже, поразмыслив, пришёл к выводу, что более вероятно и логично, что это её приёмная мать - Фэля. Если верить поэме, то не считая раннего детства - именно Фэля была наиболее светлым и тем немногим отрадным в жизни Олимпиады. Кажется мне, что и имена на белорусский манер (Олеся, Петрусь) выбраны неслучайно, именно как штрих к наиболее дорогому её сердцу периоду жизни.