Василий (Касперович) Андреевич Дунин (Глушинский)-Борковский

Кадлубек писал «Польскую хронику» во время правления краковского князя Казимира Справедливого (1138-1194) и по его инициативе. Последний был живым свидетелем деяния Петра.
Как видим, Кадлубек совершенно не показывает роль воеводы, который был сторонником сильной власти Владислава Изгнанника и объединения Польши.
Но с другой стороны, он подробно показывает роль других палатинов: Сецеха (Cethegus – Wladislae Herman comes palatinus); Скарбамира (Scarbimirus comes palatinus Poloniae); Николая (Nicolaus palatinus Cracoviensis). Подробно описывает присоединения некоторых русских областей (Russiae provinciae): «Перемышльскую (Premisliensis) с прилежащими городами, Владимирскую (Wladimiriensis) – целиком со всем княжеством (ducatus), Берестье (Brescze) со всем его населением, Дорогичин (Drohiczyn) со всем, что к нему относится».
Кроме того, Казимр Справедливый в 1190 году был сторонником Владимира Ярославича (правнука Володаря) в получении последним утраченного галицкого престола. «Казимир отправил с Владимиром своего воеводу Николая с войском. Когда галичане узнали о приближении своего бежавшего князя с польским войском, то вышли ему навстречу, провозгласили своим князем, а венгерского королевича Андрея изгнали».
Таким образом, Кадлубек только по политическим соображениям не затронул деяний Петра и выдумал имя неизвестного русского князя. Как видим, он повторяет легенду пленения, изложенную другими авторами, с некоторым от себя добавлением.
Неизвестный автор (аноним) продолжил историю Польши после 1202 года. В сочинении под названием «Великая польская хроника» (Chronica poloniae maioris) автор опирается, прежде всего, на труд Кадлубека. Имя пленённого Владаря он воспринял как «некий князь русских «Володарь», который «созывает русских князей». Они «полагают нарушить своё повиновение Болеславу и составляют против него заговор». В хронике, хотя и назван русский князь как «Володарь», но не показно его перемышльское владение и имя его сына. Последний не выкупает отца, а хочет только отомстить Болеславу.
«О пленении какого-то русского князя» эта хроника говорит: «Некий могущественный рыцарь (princeps milicie), человек благородной крови и по достоинству очень близкий к королю, отважный, деятельный комит Петр Влостек из Ксонжа… неожиданно входит в дом Володаря, его, обедавшего, оттаскивает от стола, повергает на землю, побеждённого заключает в оковы и связанного доставляет королю Болеславу как знаменательный дар». Автор не показывает дату этого события, но в следующем известии «об измене города Вислицы» сказано: «В год 1135 от Р.Х. 8 февраля Вислицу разрушают. Сын Володаря (Wladarij filius), хмельной от пролившейся крови этого народа, безбожно бесчинствует. Его жестокая свирепость больше возбуждалась человеческой кровью, нежели пресыщалась разбоем, и он возвращается домой без какого-либо ущерба для себя…сын Володаря лишает [панницу] обоих глаз, отрезает язык и детородные члены, дабы от змеиного и нечестивого рода не родился бы ещё более вероломный».

Длугош повторяет, ранее выдвинутую оценку русскому вероломству и лицемерию: «Ведь русины непостоянны, легко меняют своё мнение, и ревностное сохранение тайны встречается у них крайне редко; этот лицемерный народ делает одно, а в мыслях держит что-то иное». Такая оценка будет повторяться в течение всего нового времени во многих литературных произведениях и политических высказываниях.
Все выше приведенные известия (легенды) о пленении русского князя не поддаются вероятностной оценки достоверности как исторического факта по причине разночтения всех восьми рассказов.
Об этом говорит и профессор Дерптовского Университета Крузе (в 1821-1853 годах преподавал историю): «Вот какие различные показания сообщают нам иностранные Писатели об этом обстоятельстве; Русские же Летописцы почти совсем о том не упоминают».
Что касается Петра Власта, то вымышленные сочинения о знаменитом польском воеводе имеет вполне объективную историческую потребность того времени, исходя из политических и идеологических установок.
Миф о воеводе Петре уникален прежде всего тем, что он начался ещё при его жизни в «негативной» своей версии. Тем не менее, рассказы в «позитивной» версии после смерти воеводы оказали большое влияние на процесс развития идеологически направленной «художественной литературы», отраженной в польских хрониках. Но наличие неопределённости в польских источниках и нехватка подтверждённых исторических фактов создаёт проблему определения достоверности именно реальных событий в жизни мифического рыцаря.
О противоречивых недостоверных или ярко тенденциозных источниках исследователь Андрей Горвенко пишет: «Повествование в пределах «русских сюжетов» подчинено идеологической сверхзадаче воспитания будущих поколений польских интеллектуалов в духе презрения и ненависти к православной Руси, которая настойчиво изображается как естественный объект для польского завоевания».
Один из важнейших для поляков мифов – «захват поляками Киева» и установления на польских воротах пограничного знака. В действительности поляки не захватывали Киев. Приглашённые Ярополком польские войска (1018 год) принялись только «грабить и разворовывать всё что только под руку попадётся».

Легенда о происхождении ЛжеПетра, прозванным впоследствии Великим
В «Великопольской хронике» происходит подмена воеводы князя Болеслава Кривоустого в одном случае на «Петра из Дании», а в другом – на «Петра Властовича из Ксонжа».
В «известии о Петре из Дании» сказано: что «…некий знатный юноша по имени Пётр пришёл из королевства Дании и был весьма радушно принят королём Болеславом… А в это время король Дании был зверски убит своим братом. Отец вышеупомянутого юноши Петра, знатный человек, припрятал много сокровищ уже умершего короля данов и известил сына, чтобы тот поспешно прибыл к нему и распорядился королевским добром, так как сам он уже старец и предвидит свой скорый конец.». Об этом Пётр сообщает Болеславу. В 1124 году польский князь завоёвывает Данию. «Будучи в его свите, Пётр привёз с собой в Польшу (Poloniam) королевские сокровища, подаренные отцом. На них он приобрёл для себя и для своих детей многие владения и, кроме того, благодаря щедрости короля Болеслава и его сыновей имел также некоторые наследственные владения в различных областях Польши. Этот Пётр, прозванный впоследствии Великим, женился по распоряжению Болеслава на дочери какого-то князя русских, родственнице жены Болеслава…».
На известие, что «король Дании был зверски убит своим братом» у Саксона Грамматика (1140-1216) – датского летописца, читаем: «Магнус [сын короля Нильса (Niels, правящий в 1104-1134 годах)], «очернил себя позорнейшим преступлением предательства и братоубийства» (имеется в виду обвинение в смерти Кнута Лаварда).
Что касается войны с Данией, то «Померанская летопись» утверждает: «Когда Померане отдалены были Болеславом от союза с Русскими, то он, Болеслав, вооружившись против Померан всею своею силою, соединился с Датским Королем Николаем». Далее Летописец разсказывает, что Померане заключились в крепостях своих, а Николай, Король Датский, появившись на море с большим флотом, соединился с Болеславом, осадил и взял Узедом: после чего Болеслав, по другим причинам «отозван был назад».
Сочинение о «Петре Влостовиче из Ксонжа» подтверждает время написания известия о Петре из Дании, а именно: Ксёнж (ksiaze – князь, принц) – крупнейший замок Силезии, который находится в 70 км от Вроцлова; в XIII-XIV веках служил резиденцией свидницко-яворских князей из дома Пястов; его строителем считается Болько I Суровый, который правил в 1287-1301 годах.
В эти годы перед потомками Петра возникла необходимость идентификации своего княжеского происхождения и легализации большого богатства. Национальной особенностью польской знати и рыцарей Польши в конце XIII века явилось установление равноправия между всеми членами знати, объединённых одним «гербовым родом, братством». В одном «гербовом роде» может находиться несколько семей. Персоны одного генеалогического происхождения прибавляют после своего имени (прозвища) название родовой местности (замка). Поэтому не случайно в «Великопольской хронике» появилось «Известие о Петре из Дании». Объективная необходимость появления такого известия в последней четверти XIII века была вызвана прежде всего переменами в экономической, социальной, политической и других сферах общественной жизни польской знати.

Кроме того, данное слово обозначало как имя человека, так и название города. Так, имя «Донин» отмечено у еврея, перешедшего в христианство в XIII веке (Donin, Nicholas of La Rochelle). Козьма Пражский (1045-1125) – первый чешский хронист отмечает город под этим именем: «Эркемберт, правитель града Донина из коварной Сербии»; в 1121 году «князь Владислав отстроил град Донин, а также град Подивин, расположенный в Моравии у реки Свратки».
По-датски это имя пишется как «Dunin», но произносится как «Donin». Например, «rund» [транскрипция – «ʀon»] – «круглый». Нужно заметить, что окончательный вариант образования фамилии Дунин и наличие датской короны на гербе произошло на много позже, возможно, где-то в конце XV века.
Мемориальная доска на стене церкви в Щецин (Skrzynnej) увековечивает Болеслава III Кривоустого и род «Лебедь» Дуниных.
У Длугоша под 1410 годом показан «нотарий Донин (Енджей Дунин). В последствии стал «подканцлер Польского королевства, королевский нотарий Дунин из Скшинна». Под 1462 годом главным предводителем войска в битве с пруссами и многими крестоносцами в поле перед городом Пуцек отмечен сандомирский подкоморий Пётр Дунин. Пётр Дунин – дворянин, был в свите посла Льва Сапеги в России в 1600 г. Благодаря семейному гербу и прозвищу к XVI веку знатных вельмож, упоминаемых в известиях, можно было легко определить их родство: канцлер великий коронный епископ Павел Дунин-Вольский; его сын – Пётр Дунин-Вольский – дипломат, канцлер великий коронный королевской Польши, епископ пшемысльский и плоцкий и так далее.
Герб рода Дуниных имел вид: «В щите, имеющем пурпуровое поле, изображён лебедь в золотой короне, плавающий на воде. Щит увенчан дворянским шлемом и короной, на поверхности которой виден лебедь в короне. Намет на щите пурпуровый, подложенный серебром».
Второй национальной особенностью польской светской знати и высшего духовенства в конце XIII века было то, что удельная столетняя раздробленность оказалась обременительной для этих слоёв общества. Можновладцы и знатное рыцарство отождествляли собственные интересы с интересами своих родов и в то же время должны хранить верность и местному князю. Последние противоречия и нарастание внешней угрозы, некоторые элементы которой показаны выше, стали объективной необходимостью и важным доводом всех социальных слоёв в пользу объединения.
В этой связи потомки Петра сочинили легенду о роли их предка в событиях середины XII века, когда начался именно процесс раздробленности страны. В главе «О Петре из Дании» написано: «А знаменитый муж Пётр Великий, женатый на тётке Владислава, убеждает последнего, чтобы он отказался от преследования братьев и относился к ним с братской любовью, особенно принимая во внимание их молодой возраст. Из-за этого комит Пётр вызывал неприятные чувства у Владислава, но в то же время Владислав опасался, как бы Пётр совместно с братьями не объявил ему войны, и поэтому, притворяясь, отложил свои мстительные дела; а когда упомянутый комит Пётр выдавал свою дочь замуж за Яксу, князя Сорабии, торжественно празднуя это событие в городе Вроцлове, Владислав, послав своих людей, приказал его схватить, отрезать язык и ослепить. Но по божественной воле у последнего восстановились и речь, и зрение… Этот Пётр, прибыв в Рим, покаялся, что присвоил сокровища покойного короля данов, и тогда исповедник господина папы наложил на него покаяние и обязал построить и приличествующим образом снабдить семь монастырей… Говорят также, что он соорудил семьдесят церквей из обтёсанного камня и обожжённого кирпича. Некоторые из них остались недостроенными из-за кончины. Сын его Константин [Святослав] по приказу отца, как говорят, завершил их после его смерти. Великодушная щедрость Болеслава поставила его комитом в Скржине».

Рыцарские подвиги и ключевые эпизоды жизни Петра нашли своё отражение в истории Польши, художественной литературе и живописи: «Хроника Петра комита Польши вместе с так называемым Carmen Mauri» (Cronica Petri CommitisPoloniae wraz z tzw. Carmen Mauri) вошла в сборник письменных памятников, относящихся к истории Польши (Monumenta Poloniae historica (Pomniki dziejowe Polski) изданное в шести томах в 1864-1893 годах; Юзеф Крашевский (1812-1887) – польский писатель, написал «Правдивую историю о полатине Пётре Власте, которого звали Дуниным» (Historia prawdziwa o Petrku Właście palatynie, którego zwano Duninem (1878); Ян Матейко (1838-1893) – польский живописец, нарисовал картины: «Пётр Властович приглашает в Польшу цистирцианцев» и картина немецкого художника «Peter Wlast wird geblendet. Im Fahr 1145» (Ослепление Петра Властовича. 1145 год).
Описание этих событий есть у многих известных историков: польских (М. Кромер, М. Меховский, М. Бельский, М. Стрыйковский); в русских летописях (Ипатьевской, Радзивиловской); в «Истории Российской» В. Н. Татищева (1686-1750) и «Истории государства Российского» К. Н. Карамзина (1766-1826). Пленение перемышльского князя Володаря польским воеводой по имени Петрка (Петр) этими авторами показано как достоверный исторический факт. В общем, можно констатировать, все авторы в известиях на историческую тему о пленении русского князя проявили склонность к мифотворчеству вокруг личности Петра.
Болтин один из первых «указал на сходство истории русских и других европейских народов», в том числе германской и польской. Считается, что основные русские летописи созданы не ранее XVI века. Русский историк Ключевский В. О. (1841-1911) пишет: «Мысль о коллективной разработке нашей истории возникла до Шлецера [российский и германский историк (1735-1809)]… В этом отношении особенно выдаётся у нас XVI век: это век оживлённого летописания… Тогда составлялись обширные летописные своды…».
Иллюстрированная многочисленными миниатюрами Радзивиловская летопись (конец XV века), представляет собой «Повесть временных лет», продолженную погодовыми записями до 1206 года. Под 1122 годом «В лето 6630… В то же лето яша ляхове Володаря Василькова брата» размещена миниатюра.
Рукопись поздних записей на старобелорусском языке Радзивиловской летописи принадлежала представителям мелкой шляхты, жителям Гродненского повета. Через посредство князя Богуслава Радзивилла летопись в 1671 году поступила в Кенингсбергскую библеотеку, а в 1761 году передана в Библиотеку Академии наук в Петербурге.
В Ипатьевской летописи (первая четверть XV века), найденной Карамзиным, сказано: «Тои же зимъ (то есть зимой 1145) Владислав Лядьский емь мужа своего Петрока и слепи и язык ему уреза и дом его разграби, токмо с женой и детьми выгна из земли и иде в Русь. Яко же евангельское слово глаголет: ею же мерою мерите возмерится вам. Ты емь русского князя лестью Володаря и умучивы и имение его усхити все, егоже Бог по иеколице дневь не призре, о немже бе в задних летехъ писано». За 1122 год летопись говорит: «и Володаря яша Ляхове (пропуск), лестью Васильково брата». В Лаврентьевской слово «лестью» отсутствует, так как выше за 1145 год сказано: «о немже бе в задних летехъ писано». В летописи произошло слияние трёх событий (известий) и двух персонажей из «Польской хроники» Винцентия Кадлубека, «Великопольской хроники» и «Истории Польши» Яна Длугоша. Как видим содержание летописей и «стилистические особенности миниатюр испытывают значительное западноевропейское влияние».