Волуйка: крепость на южнорусской окраине

ГЛАВА 2. ВОЛУЙСКОЕ РАЗОРЕНИЕ 1633 ГОДА И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ*

Один из эпизодов Смоленской войны
Значительная часть войск Речи Посполитой, действовавших на юге Российского царства во время Смоленской войны 1632–1634 гг., состояла из украинских казаков. Атаки казаков на «порубежные» города призваны были отвлечь внимание московского командования от Смоленска. Впрочем, не в меньшей степени у нападавших присутствовали и грабительские мотивы. 28 марта 7141 (1633) г. вооруженные «литовские люди и черкасы»66 захватили и разорили южнорусский город Волуйку.
Из «Отписки Оскольского воеводы Якова Хрущова о взятии Волуйки» узнаѐм, что успех боевой операции черкас был обусловлен хорошо спланированным маршрутом и внезапностью нападения67. Не последнюю роль сыграло отличное знание местности, видимо, не обошлось без проводника. Черкасы пришли не с запада, с Муравской сакмы, как сообщали государю Михаилу Фѐдоровичу воеводы северских городов, а с юга, с Поля. Переправившись через Донец у Святых гор с Крымской на Ногайскую сторону, черкасы скрытно пробрались глухими местами, потому город и «украли». Они прошли дорогой, по которой князь Фѐдор Волконский провожал государевых и турецких послов. Воевода Хрущов отметил, что эти земли оскольские и белгородские станичники не патрулировали. При этом он почему-то умолчал о волуйских станичниках. Недалеко от Святогорского монастыря через реку Донец, на Посольском перевозе, переправлялись русские и крымские послы,

* Автор выражает благодарность Алексею Фоминову (Луганск) за совместную работу, помощь в сборе и обработке материалов. Свой взгляд на эти исторические события он изложил в статье: Фоминов А.В. «Валуйское разорение» 1633 года // Старый Цейхгауз. 2013. № 2 (52) С. 76-83

едущие на Торские соленые озера солевары, татары. От перевоза к Волуйке вела так называемая «Посольская дорога». Один из маршрутов патрулирования волуйских станичников как раз доходил до реки Тора и до Святых гор. Черкасы где-то благополучно для себя разминулись со станичниками, возможно, когда те находились на Торе.
Свой рассказ Я. Хрущов дополнил расспросными речами вышедшего из плена оскольского сына боярского Лѐвки Кирилова. Пленник рассказал, что послали его за вестями в Волуйку. Когда черкасы подожгли город, товарища Лѐвки голубинского казака Дениску Андреева воевода отправил с вестями в Оскол, а сам Лѐвка остался вместе с Иваном Колтовским. Всего лишь несколько строк грамоты рисуют всю трагичность происходящего момента: сгореть заживо или рискнуть выйти из окружения? Волуйчане выбрали надежду на спасение. При прорыве из горящего города был ранен и взят в плен воевода Иван Колтовский, Кирилова пленили там же. Сбежал Лѐвка от черкас из-за Донца, ниже Савинского перевоза. Выходца из плена с ценными сведениями отправили в Москву.
Уже 5 апреля 1633 г. воевода Белгорода М. Волынский послал ратных людей в уезд на речки Разумную и Корочу, против литовских людей, которые шли из-под Волуйки. Белгородцы в 3 верстах от города, на Разумной, литовцев побили и взяли в плен 18 человек68. Возможно, так близко под Белгородом появился разъезд литовских разведчиков, ведь в скором времени литовцам и черкасам предстояло осаждать и этот русский город. А возможно, это был небольшой отряд, возвращающийся после похода в село Голубино на реке Осколе. О нападении на это казацкое поселение известно из дела станичного ездока Прохора Чоботова, о котором пойдет речь далее.
Спустя некоторое время из севской тюрьмы в Москву отправили черкашенина Мишку Михайлова, участвовавшего в волуйском бое. Он показал, что подвѐл черкас под Волуйку русский человек Матюшка. В Севске Михайлов сидел с разбойником Микиткой, другом того самого Матюшки. Микитка хотел подать весть под Путивль Матюшке, чтобы тот с литовскими людьми пришѐл

ему на выручку, а сам он в это время подожжѐт город. Встревоженный такими вестями, государь велел допросить разбойника и его товарищей об измене, если потребуется, под пытками69.
Военным отрядом, который разорил Волуйку, командовал полковник полтавских черкас Яков Острянин (Яцко Остряница). Вскоре после этой удачной военной операции черкасы избрали Острянина гетманом. В июне 1633 г. имя его встречалось среди командиров полков, осаждавших Путивль. В том же году, 20 июля, отряд Острянина, состоящий из 5000 черкас, неудачно пытался взять Белгород. Существенные потери заставили нападавших снять осаду и отступить. После поражений в Белгороде и затем в Курске Острянин упоминался в источниках уже как «отставленный гетман»70.
Любопытно, что о разорении Волуйки стало известно и за границей. Известность этого приграничного города объясняется тем, что в нѐм проходили посольские переговоры и размен пленных. В Милане в 1633 г. напечатали брошюру «Relatione de gli apparati E progressi felici Della Maesta del Serenissimo Vladislao Rei di Polonia e Suecia nell’Impresa di Moscouia» («Реляция про подготовку войск и удачные военные подвиги его величества светлейшего Владислава, короля Польши и Швеции, во время московского похода»). В неѐ вошло письмо пана Чудинского к великому коронному гетману С. Конецпольскому, написанное 15 мая 1633 г. в Варшаве. В письме раскрываются истинные, грабительские мотивы нападения казаков на Волуйку: «В то время, как войско стояло в ожидании, что отдельные подразделения получат через свои курени приказ возвращаться назад, 3500 из них прошли враждебной территорией и напали со стороны Тартарии на какой-то городок под названием Волуика. Поскольку большой московский воевода разместил здесь много своих драгоценностей, то они, убедившись, что в этом городе нет полномочного представителя власти, и что в течение многих лет не знал он ни нападений, ни грабежей, ни войн, решили попытать счастья; и хотя был у этого города хороший гарнизон, однако значило это очень мало, ведь город был достоин того, чтобы его захватить, подпалить факелами и сжечь; для этого

понадобилось бы 6 тыс. воинов, вооруженных саблями. Далее был превращѐн в тюрьму дом, в котором находилась жена и дочь представителя власти, которых капитан, который командовал в этом наступлении казаками, в моем присутствии поручил гетману Войска Запорожского. Казаки выкопали здесь большую и глубокую яму. Нашли в ней 60 пушек, однако взяли из них лишь 10 потому, что все остальные были выведены из строя»71.


Рис. 9. Листы Миланской брошюры, 1633 г.72

Иностранные «журналисты» преувеличили численность черкас, напавших на город, и размер нанесѐнного ущерба. Через Константинополь и Венецию в Европе было получено известие, что 80 тысяч казаков и татар напали на русский город «Валуйки», находящийся на Чѐрном море. Они разбили там 6 тысяч россиян, обратили город в пепел и разграбили все сокровища. Оставив «Валуйки», отряд по пути взял 3 монастыря и 60 пушек, 10 из которых были необъятной величины. Польский «генерал» якобы перехватил

письмо царя Михаила Федоровича к М.Б. Шеину, в котором государь описывал великую потерю «при Валуйках», сожалея о похищенных там сокровищах, состоявших из серебра, золота и других драгоценных вещей73.
Об истинных целях нападения литовцев и черкас можно судить по варварскому разграблению Волуйского Пристанского монастыря. Старец Кирилл в челобитной о восстановлении монастыря писал: «В 141 (1633)-м г. как город Валуйку взяли литовские люди и черкасы, и в те поры государево богомолье монастырь разорили, церковь осквернили и престол порушили. А взяли литовские люди церковнаго строения, книг: устав, Евангелие напрестольное, Евангелие толковое, апостол, два пролога, два октоя, два трефолоя, две триоди, служебник, минею общую, потребник, псалтырь, часовник, сосуды, кадило, паникадило, ризы, стихарь с поясом, патрахель, поручи, четыре колокола, весу в них — в двух колоколах 15 пудов, а в других в двух колоколах 10 пуд»74.
В июне 1634 г. в Путивль от пана Вишеля прибыли послы с предложением об обмене пленников — там содержались жена самого капитана Вишеля и жена пана Сеножацкого. По указной грамоте из Разряда жену Сеножацкого предложили обменять на Ивана Колтовского с женой и детьми75. Однако о дальнейшей судьбе пленѐнного воеводы ничего неизвестно. В 1644 г. очередным волуйским воеводой был назначен Перфирий Иванович Колтовский, но кем он приходился однофамильцу Ивану Степановичу, мы не знаем.
О численности населения города до и после разорения можно судить по записям в Разрядной книге. В 1630 г. в Волуйке с воеводой Н.А. Чоглоковым находилось 675 человек. В 1635 г.: «На Волуйке Исак Петров сын Байков, а с ним людей по осмотру Олексея Игнатьева мая в 12 день прошлого 141 (1633) году, которые остались после черкаского разоренья: станичных атаманов — 21 ч., ездоков — 100 ч., конных стрельцов — 94 ч., пеших стрельцов — 48 ч., полковых казаков — 200 ч., пушкарей — 48 ч., чернослободцов — 11 ч., монастырских крестьян — 10 ч., ямщиков — 14 ч., всего на Волуйке всяких


людей 566 человек»76. Итого, служилое население города после разорения уменьшилось на 109 человек, то есть на 17%. С учѐтом жѐн, детей и родственников это число увеличивалось в несколько раз.
Вновь назначенный в Волуйку воевода Иcак Петрович Байков (Бойков) 21 октября 142 (1633) г. принял город у стрелецкого головы Семѐна Анненкова. Собрали оставшуюся после разорения артиллерию: пищаль медная девятипядная в колоде, тюфяк медный дробовой в станке, 10 горелых пищалей железных скорострельных, 5 затинных пищалей в станках (4 горелых, пятая
«медью облилась»), 2 целых пищали полковых без станков, 2 ломанных полковых пищали, волконейка железная в станке, 25 ломаных затинных пищалей, 6940 пушечных ядер. Характерно большое количество плавленой меди, целых 12 слитков, образовавшихся в результате сильного пожара. В слиток металла превратился и вестовой колокол77.
Вскоре Исак Байков отчитался перед государем, что заготовил дубовый лес. Он предлагал ставить новый острог «по старому городовому месту, что был рубленый город, две стены к тому ж острогу»78. Волуйка до 1633 г. состояла из внутреннего «рубленого города» и внешнего острога. Таким образом, воевода предлагал вместо города и острога делать один большой острог. Он также проявлял обеспокоенность, что при нападении крепость надѐжно защищать будет некому, так как волуйчан после разорения осталось мало, и нет пищалей.
О тяжѐлых последствиях разорения писали государю сами волуйчане:
«Во 141 (1633)-м году, как взяли черкаса Волуйку, город и острог выжгли, и многих, государь, нашу братию побили, и в полон поимали, и мы, холопи твои, после Волуйскова розорения астальцы людишка ставили острог и башни на старом городищу с великою нужаю, животиво мучили — лес на острожное дела возили на себе. А башни, государь, ставили свои избы липовые. И от тово, государь, городового дела наша братия многия люди с Волуйки розбрелися розно в твои государевы украинные городы кормитца своею силою и роботою. А мы, холопи и сироты твои, востольные людишка, от тово черкаскава

розорения и от остроженова и от башенова дела в конец погибли и стали пеши и безхлебнены»79.
Немало людей с Волуйки ушло устраивать свою жизнь в другие города. Воевода И. Байков писал к воеводам в Белгород, Курск, Оскол, Елец и Воронеж, чтобы они выслали беглецов обратно80. Исполнил запрос только воронежский воевода С. Козловский81. Из Оскола воевода Яков Хрущов прислал в Волуйку 50 руб. для оплаты работы наѐмных плотников. Но плотников в городе не оказалось, острог и башни делали волуйские служилые и жилецкие люди своими силами. Деньги Исак Байков положил в городскую казну. Воевода жаловался государю, что из Крыма к нему прибывают послы и посланники, турецкие гонцы, а кормить их нечем: город по сути новый, на
«всякие городовые поделки» денег в казне нет, кабак и таможня «на откупе», доходы не собираются. Воевода спрашивал у государя, как быть82? Видимо, возможность освоить присланные из Оскола деньги не давала ему покоя, но эти 50 рублей Исак Байков потом все же отвѐз в Москву83.

Поездки волуйчан в Литву

Тяжко было осознавать и мириться, когда жена и дети находились в литовском плену. В начале ноября 1633 г. вдовий поп Пятницкой церкви Микула подговорил к самовольному походу на сопредельную территорию 90 служилых и гулящих волуйчан. Вернувшийся 26 ноября в Волуйку вож Ларька Чоботов рассказал, что вместе с белгородцами и осколянами они совершили набег на литовские городки под Полтавой. Черкасы взяли в плен и побили 10 волуйчан, участвовавших в этом рейде 92.
Самовольные отъезды из города запрещались, поэтому жители обратились с просьбой к царю дать им грамоту с разрешением для поиска своих родителей, жѐн и детей, братьев и племянников. В сентябре 1634 г. воевода получил такую бумагу, по которой волуйчанам разрешалось ездить в литовскую землю для розыска родственников. При этом велено брать с них
«поручные записи»93.
Тогда же, в сентябре, воевода отправил стрельцов и казаков провожать до Белгорода государеву денежную казну. Из Белгорода стрельцы и казаки Микулка Жиров, Федька Блинов с товарищами самовольно уехали в Литву. Воевода поспешил доложить о своих подозрениях: «А тово я, холоп твой, не ведою, изменили тебе, государю, или для какова своево дела поехоли»94.
В начале октября 1634 г. Жиров с товарищами возвратились домой. Они рассказали, что были в литовских городах «Платаве» (Полтава) и «Сарокине» (Сорочин) для поиска волуйского полона, привезли с собой «литовский лист», который перевести в городе никто не смог. Глядя на Микулку, следом поехали в Литву более 50 волуйчан. Встревоженный продолжающимися отъездами людей И. Байков сообщал государю: «И мне бы, холопу твоему, в том их воровстве, что они ездет в Литву бес твоево государева указу, от тебя, государя царя…, в опале не быть»95. Государь вновь отписал и повторил воеводе, чтобы он отпускал волуйчан по их челобитным в литовские города для сыска и выкупа своих жѐн и детей. Тех же, кто самовольно станет ходить в Литву, велено бить кнутом96.


В конце ноября вернулся из Литвы волуйский полковой казак Афанасий Сазонов и привез с собой еще один «литовский лист», который воевода отослал в Москву. Перевод его при оригинале среди архивных документов отсутствует, из чего можно заключить, что письмо не смогли разобрать ни в Волуйке, ни московские подьячие. Почерк, которым написан документ, слегка размытый, буквы читаются с трудом, край листа оборван. Похоже, что это украинская или белорусская скоропись. Первая строка текста на листе: «fа Микулка Офанасович москаль з Волуики …». Значит, этот лист имеет отношение к Микулке Афанасьеву сыну Жирову? Возможно, возвращающиеся в разное время из Литвы казаки хитрили и ссылались на один и тот же непонятный документ, будто бы объясняющий причины их самовольной отлучки. Примерный смысл текста — некая расписка, купчая, в том, что Микулке кто-то кого-то отдал. Это своего рода подтверждение, что он нашѐл кого-то из своих родственников, например, внука, «унучок … у козака Воска». Хотя, выкупил ли он его или нет, из документа неясно. Есть даже какое-то требование сыскать деньги…



Рис. 10. "Литовский лист", 1634 г.97


Среди грамот, хранившихся в 1635 г. в волуйской съезжей избе, по этому делу были следующие документы: «Грамота за приписью дьека Михаила Донилова, что велена отпускать волуйских всяких служивых и жилецких людей для сыску жон их и детей в Литовскою землю; Грамота за приписью дьека Григорья Лорионова а Микулки Жирове с товарыщи, что ездили без государева указу самовольством в Литву, и их за то велена бить кнутом, и они кнутом не биты за то, что на Волуйки полоча нет»98. Видимо, Микулка Жиров и его товарищи счастливо избежали наказания.
Большой печалью наполнена челобитная станичного ездока Акима Григорьева сына Дехтева. В ней говорится, что при взятии Волуйки в 1633 г. литовские люди увели в полон его детишек. В том же году воевода Путивля Фѐдор Матвеевич Бутурлин посылал на литовские города московских дворян, которые взяли Миргород и отбили 30 пленников. Волуйчан отпустили домой, но Акимову «дочеришку, девку Овдотьицу» московский дворянин Алексей Данилович Павлов увѐз к себе в село Каполово Каширского уезда. Станичный ездок Дехтев просил милосердого государя, чтобы он приказал Павлову вернуть его любимую дочь99.

Конфликты воеводы И. Байкова со служилыми людьми
Воеводы редко находили общий язык с жителями вверенных им городов. В конце 1634 г. воевода И. Бойков отправил царю эмоциональную челобитную о неповиновении ему волуйских стрельцов и казаков. 11 и 23 июня приходили под Белгород и в уезд черкасы, Байков посылал на помощь белгородцам своего сына Федора со станичными атаманами и ездоками, но стрельцы и казаки отказались идти в поход. Этот случай невыполнения обязанностей служилыми людьми был не единственным. Воевода далее продолжал жаловаться в письме, что стрельцы и казаки в указных местах на сторожах не стоят, а караулят свои гумна. В городе они обламов и катков не делают, тарасы в остроге «не тынят», окола рва чеснок не ставят, башен не кроют, тайника и тайникового колодезя не чистят, новый колодец в городе они забросали щепами и навозом. Между тем, свои дворы в остроге стрельцы и казаки огородили толстыми дубовыми плахами, дворы покрыли соломой. На пашни, сенокосы, охоту и по ягоду в степь волуйчане ездят со своими жѐнами и детьми, по одному и по два человека, в то время, когда татары часто приходят под город. Тех, кого воевода посылает по государеву указу на работу, бьют и называют «шильниками» — мошенниками, плутами. Воевода добавил, что стрельцы и казаки надеются на безнаказанность, как и за прежнее своѐ воровство: когда черкасы брали город,


они сбили замки, переломали железные веретена у ворот, покинули воеводу Ивана Колтовского и побежали из города с жѐнами и детьми. Припомнил И. Байков также самовольные поездки в Литву служилых людей и краденую соль. В заключение челобитной воевода расписывался в полной беспомощности: «И за то, государь, на мене, холопа твоево, умышляют всем городом всяким воровским умышленьям и ложном челобитьем тебе, государю, и не слушают меня, холопа твоего, ни в чем»108.
Волуйские атаманы, ездоки, стрельцы, казаки, пушкари, затинщики и ямщики, в свою очередь, не стали молчать и донесли государю о злоупотреблениях Исака Байкова. Ездили они в Литву высвобождать своих жѐн и детей из плена, но по возвращении домой воевода сажал их в тюрьму и намеревался бить кнутом. Когда некоторые волуйчане не смогли отыскать своих детей и поэтому выкупали других русских пленников, то воевода силой отбирал этих пленников и сгонял к себе во двор. Люди припомнили и корысть воеводы, который поживился при сборе горелой соли и животных от погибших людей. Государь однозначно встал на сторону челобитчиков и послал в апреле 1635 г. воеводе Байкову указ: «И как к тебе ся наша грамота придет, и ты б вперед волуйским всяким служилым и жилецким людем продаж и никаких насильств не делал. Да и ото всяких бы еси от сторонних людей волуйских всяких служилых и жилецких людей оберегал, чтоб волуйским всяким служилым и жилецким людем нихто никакова никому насильства и продаж и обид никому не чинил»109.
На пленников, которых выкупили и привезли с собой волуйчане из Литвы, обратили внимание в Полоняничном приказе. Там прознали, что у головы Василия Каменева находятся литовские люди — Малов и девка. Девку он тайно держит дома, а Малова услал неведома куда. Из Разряда прислали грамоту голове и велели отпустить на волю полоняников110.
Власть воеводы в городе ограничивалась стрелецким и казачьим головой, который подчинялся Стрелецкому приказу. Соперничество воеводы и головы, с одной стороны, ограничивало их произвол, а с другой нарушало единство


командования и подрывало дисциплину среди служилых людей. У воеводы Исака Байкова с головой Василием Каменевым отношения не сложились, разразилась, можно сказать, открытая вражда. Поведение Каменева означало нечто большее, чем нередкое в украинных городах разногласие стрелецких и казачьих голов с воеводами. Дисциплина в гарнизоне была деморализована, власть воеводы ослабла. Для восстановления единоначалия воевода обратился за помощью в Разряд. Из Москвы в Волуйку в июле 1635 г. пришла царская грамота голове Василию Каменеву, служилым и жилецким людям. На этот раз государь встал на сторону воеводы и обвинил волуйчан в ослушании. Василию Каменеву велено впредь «не плутать», воеводам в города без ведома Исака не писать, в походы за воинскими людьми самовольно не ходить, с воеводой не ссориться и «кругов воровских» не заводить. А волуйчанам указано воеводу слушаться во всех государевых делах, крепости делать, в приход воинских людей сидеть в остроге, в лес самовольно не ездить. «А будет вперед какое воровство и непослушанье в нашем деле объявитца, или будет вашим воровством и непослушанье какова городу и острогу поруха учинитца, и вам от нас быти в великой опале и в большом наказанье безо всякие пощады»111.
Между тем, оскольский воевода К. Пущин по указанию из Москвы организовал нападение на стоянку татар, но воевода И. Байков его не поддержал. Однако, В. Каменев по собственному почину с сотней волуйчан примкнул к походу жителей Оскола. 7 июня ратные люди отыскали на реке Калитве один из татарских кошей, разбили, взяли языков и освободили полон. Состав полона: 6 волуйчан, 10 осколян, 4 ельчанина, 2 ливенца, 1 воронежец, 3 белгородца. В своей отписке Байков сообщал в Разряд, что служилые люди Василия Каменева «учинили себе воеводою». Голова говорил будто бы служилым людям: «Побежим де по лесам, не усидеть де нам от Крымского (царя); Семен де Аненков, покинув город, побежал с служивыми людьми, и за то де ему ничего не зделали»112. Этот прорыв людей из пылающей в огне крепости Исак Байков неоднократно пытался представить как предательское бегство.


Недружеские отношения сложились у Байкова с оскольским воеводой Константином Пущиным и его сыном Матвеем. 12 июня 7143 (1635) г. Исак послал в Москву татарского «языка» с конным стрельцом Гаврилой Чернеевым. Матвей Пущин на дороге стрельца с «языком» задержал, отнял отписку и прочитал. 13 июня вышел из полона станичный атаман Сидор Донецкой, воевода с вестями отправил его в Москву. Матвей Пущин схватил атамана, связал и доставил в Оскол. Байков жаловался государю на бесчинства воеводы Пущина, который держит в Осколе волуйских гонцов и проверяет все его отписки, так что посылать срочные вести в Москву он теперь не может113.
Надо сказать, что стрелецкий и казачий голова Василий Терентьев сын Каменев благополучно пережил противостояние с воеводой Байковым и оставался головой при следующих воеводах А. Лазареве и М. Квашнине. Мелентий Квашнин в марте 1639 г. посылал в поход против татар конных стрельцов и казаков с головой В. Каменевым. В тот раз отказались идти в поход несколько станичных атаманов и ездоков, за что, согласно полученной из Разряда грамоте, воеводе было велено выбрать трѐх человек из ослушников и перед съезжей избой при народе бить нещадно батогами114.

Острог после разорения
В октябре 1635 г. в Волуйку пришла грамота о перемене воеводы: на место И.П. Байкова на службу заступал Андрей Тимофеевич Лазарев. Исаку приказано было передать новому воеводе город и острог, ключи городовые и острожные, наряд, порох, свинец в казне, пушечные запасы, собранные деньги


в кабаке и на таможне, хлебные запасы в житницах, указные грамоты, списки голов и сотников, служилых и жилецких людей. «Росписався» же во всѐм с Лазаревым, ехать в Москву и явиться в Разряд116. Надо сказать, что воевода Байков самостоятельно ехать в Москву явно опасался и попросил государя дать ему провожатых по городам, чтобы «на степи не погинуть». Кого он боялся больше — татар, разбойников или недовольных волуйчан, которых в городе осталось немало? Государь распорядился, чтобы воеводы и приказные люди в городах по пути следования от города к городу давали Исаку Байкову охрану117.
Из отписки воеводы А. Лазарева о приѐме Волуйки узнаѐм некоторые подробности о восстановленной крепости. 8 декабря 142 (1633) г. был поставлен острог на старом городище, «по городовой осыпи». Новый острог представлял собой однорядную стену из плотно вкопанных трѐхсаженных дубовых бревен. Три стены имели длину по 100 саженей (216 м), четвертая, вдоль реки, 129 саженей (279 м). По острогу стояли 8 башен: 4 по углам и 4 на пряслах (стенах). Ворота были в башне с Московской дороги и в башне к реке Волую. От Водяных ворот к Ямской слободе отходил тын, этот участок уцелел от стены старого острога. Для острожного дела вывезли 930 дубовых брѐвен и сложили в «стопы» за острогом. В новой крепости осталось много недоделок: башни не покрыли, не сделали обламы, кровати, тарасы, не положили котки, не вычистили ров и около рва не поставили частик. Острог в скором времени
«пошетался», так как ставили его в зимнюю пору. Воевода по этому поводу обвинял волуйчан в воровстве и непослушании. Старый наряд частично восстановили: 10 железных пищалей и 24 затинных положили в станки с колѐсами, сделали курки. Для укрепления боеспособности крепости из Москвы прислали 3 медных пищали со 100 ядрами к каждой. Артиллерию расставили по башням, например, в наугольной башне напротив Егорьевской церкви установили полковую железную пищаль в станке с колесами (ядра весом по 1 гривенке), в верхнем бое — медную пищаль (ядра по 3 гривенки), 3 затинных


пищали. В той же башне повесили вестовой колокол, весом 6 пудов 16 гривенок (107 кг).
Внутри острога стояла Соборная церковь «Стретения Пречистыя Богородицы иконы Владимирской», в ней находились иконы Деисуса и Пречистой Богородицы Напрестольной. Образ Владимирской Богородицы весь был обложен серебром, оклад позолочен. Напротив левого крыла между царских и северных дверей висела икона Пречистой Богородицы Одегидреи. Вторая церковь в остроге называлась во имя Николая Чудотворца. На его территории было много строений: казенный погреб для хранения пороха и свинца, две житницы хлебных запасов, съезжая изба (в избе висела икона
«Воскресение Христово»), воеводский двор, двор стрелецкого головы, двор Пристанского монастыря, 4 двора попов, 522 двора служилых людей, 12 торговых лавок, сторожня (тюрьма), колодец с ключевой водой. Рядом с острогом поселился казачий пятидесятник Алешка Сокольников со своими людьми, причем самовольно. Ниже по реке находились Ямская и Чѐрная слободы. С 9 мая 7141 (1633) г. возобновила работу общественная баня, которую на год взял «на откуп» конный стрелец Мосейка Жерноклевов. За аренду он заплатил 1,5 руб., 4,5 руб. записали в долг118. Место расположения бани определялось близостью реки и удобством для посетителей. Очевидно, она находилась сразу за острожными Банными воротами, на берегу. С годами менялась плата за аренду и имена арендаторов. В 1630 г. баню отдали на год за 12 руб. пушкарю Беляйку Кровопуску. В 1639 г. баня была «на откупе» за 10 руб. у пушкаря И. Бешкеретова. Вскоре затем бани развалились и с 1640 г. стояли «порозжие»119.
Воеводы обязаны были следить за состоянием крепостных сооружений и своевременно их ремонтировать, чтобы в приход воинских людей «быти безстрашно и нодежно». О ветхом состоянии волуйского острога 13 августа 148 (1640) г. доносил в Разряд воевода Фѐдор Иванович Голенищев-Кутузов: «… городовые башни от земли и на башнях верхние мосты, на чом стоит наряд, и острог от земли подгнили, а тарасов и обламов по острогу не зделано, и колья и


каменья не покладено, и в приход воинских людей из наряду стрелять з башен нельзе, и около острогу ров во многих местех осыпался, и через ров на лошеди переехать мочно»120. В феврале 1641 г. воевода получил из Разряда грамоту, по которой ему следовало деревянные и земляные работы росписать на служилых и жилецких людей на всех поровну, и чтобы никто «в вызбылых» не был. По зимнему пути велено вывезти лес, а все работы завершить до пашенной поры. В отписке воевода сообщал: «И на Волуйке, государь, города рубленова нет, адин острог. И как, государь, в 141 (1633)-м году черкасы Волуйку взяли, и в те, государь, поры на Волуйке черкасы город и острог сожгли. И по тому, государь, городовому месту от реки Волуя, а по другую сторону от Егорьивской слободки, поставлен острог. Мерою того острогу сто шесть121 сажень. Да того ж, государь, городового места в остроге сто дватцать четыря122 сажени. А городу и острогу по тому городовому месту нет, адин старой ров»123. Работы по строительству крепостей всегда были в тягость для служилых людей, так как выполняли они их помимо несения основной службы. Бедные и разорѐнные люди просили милосердого государя пожаловать их: «И нас, холопей и сирот твоих, всяких волуйских и жилецких людей города делать и острожены и башни делать и ров чистить мочи нашей столька не будет. Одним нам, холопем и сиротам твоим, токова великого городового и остроженова не зделать. А ездов, государь, на Волуйки сел и деревень нет, лесу возить нам, холопем и сиротам твоим, не но чом, мочи нашей нет, стали пеши от воинских людей и голодни. Хлеб, государь, покупаем на Волуйки мы, холопи твои, дорогою ценою: ржи чети по три рубли, авса чети по два рубля»124. Служилые и жилецкие люди отказывались от работ, предупреждая, что от тяжѐлого острожного дела и голода погибнут или разбредутся по другим городам. Но государь настаивал на своѐм: «У острога худые места поделать, и по городу, и по острогу колья и каменья и котки покласть, ров почистить и всякими крепостями укрепить». Воеводе велено поговорить с волуйчанами и предложить за работу давать на корм по два алтына в день. Ему же наказывалось вести надзор за работой и денег даром никому не давать125. Эта

переписка с «уговариванием» горожан длились полгода. Наконец 6 июня 7149 (1641) г. царь не выдержал и пригрозил наказать ослушников. К оговоренным ранее острожным работам добавилось «роскатное дело». Для присланной из Москвы полуторной пищали требовалось соорудить «роскат» — насыпную плоскую земляную площадку, обложенную брѐвнами, для установки артиллерии. Воеводе указано распределить «роскатное дело» на всех поровну и давать за работу на подѐнный корм по два алтына на человека. «Если худые места и роскатное дело и всяких острожных поделок делать не учнут, и им за то их непослушание быти в наказанье безо всякие пощады», — подытожил в государь126.

ГЛАВА 3. ОСТРОГ ВОЛУЙКИ В НАЧАЛЕ 1640-Х ГОДОВ. СТРОИТЕЛЬСТВО ПОЛЕВЫХ УКРЕПЛЕНИЙ

Роспись острога воеводы П. Колтовского
Редкие города-крепости Польской украйны с небольшими гарнизонами не обеспечивали в полной мере надѐжного заслона на путях вторжения многочисленных отрядов крымских и ногайских татар. В 1630-х годах царь Михаил Фѐдорович принял решение усилить оборону южных рубежей Московского государства и началось возведение укреплѐнной линии,
«Белгородской черты». Волуйка оказалась южнее неѐ и считалась городом «за чертой». Надѐжные стены и организованная система обороны как новых, так и старых крепостей обеспечивали безопасное проживание людей во время осады.


Но для ведения хозяйственной деятельности вне крепости, для защиты посада, поместных пашен и пастбищ домашнего скота требовалось создание специальной системы полевых укреплений.
Назначенный в Волуйку воевода Перфирий (Перфилий) Иванович Колтовский («Колтовской») сменил в феврале 1644 г. на посту Павла Левонтьева: как положено, принял городовые ключи, наряд (артиллерию), зелье (порох), свинец, деньги в казне, хлебные запасы, соль, грамоты, книги приходные и расходные, списки служилых и жилецких людей. Обследовав и измерив укрепления новый воевода написал в своем отчете: «Города, государь, рубленова на Волуйке нет, один острог. И тот, государь, Волуйской острог никакими крепостьми не укреплен, и от земли подгнил. А обламов, государь, и котков, и среднева, и верхнева бою у тово Волуйскова острогу нет. А воротние, государь, и глухие башни у тово Волуйскова острогу все липовые, худы ж от земли, и в редах до обламов, и обламы все погнили ж. А мерою, государь, Волуйской острог велик, не по людем, около всево Волуйскова острогу и з башнями пятьсот сажень косых. И в приход, государь, к тому Волуйскому острогу больших воинских людей и в приступное время быть безнадежно»132.
31 марта 7152 (1644) г. Перфирий Колтовский передал подробное описание Волуйки с результатами произведенных измерений в Пушкарский приказ. Высота острожной стены согласно его росписи составляла от одной (2,48 м) до полутора саженей (3,7 м). По периметру стояли прямоугольные башни, рубленные в четыре стены, в один ряд, из липовых бревен: 2 с воротами и 6 глухих. В верхней части каждой из башен находился «облам» — выступающая часть сруба для ведения «подошвенного» огня, для защиты основания башни и прилегающей стены. В башнях размещались пушки и пищали. Состав медного и железного «наряда» острога был весьма разнообразен: 2 пушки полуторные медные, 7 пищалей железных скорострельных, 2 волконейки железные, 6 тюфяков медных дробовых, 18 затинных пищалей. О калибре орудий можно было судить по весу ядра, железные ядра весили от 3 золотников133 до 5 гривенок (2050 г). При ведении


боя это создавало определенные неудобства, так как ядра от одного орудия не годились для другого. В наиболее укреплѐнной башне «с русского приезда» находились: пушка полуторная медная, к ней прилагались 1000 ядер железных весом по 4 гривенки (1640 г), тюфяк медный с 150 железными ядрами по 2 гривенки (820 г), 3 затинных пищали с 100 железными ядрами по 8 золотников и 10 ядрами по 5 золотников. По обе стороны башни на стене стояли 2 тюфяка медных с 200 ядрами по 1 гривенке (410 г). В 1641 г. из Москвы прислали медную полуторную пищаль, для неѐ служилые люди соорудили «роскат» у северной наугольной башни от реки Волуя. Боевой комплект пищали включал 276 железных ядер весом по 6 золотников и 1000 железных ядер по 5 гривенок (2050 г) каждое. С юга береговую стену подпирал «бык» — внешний выступ, устой в исходящем угле для поддержания стен, представлявший собой невысокий сруб вровень со стеной, внутри заполненный землѐй, для открытой установки пушки. В 1642 г. и 1643 г. было израсходовано на пушечную стрельбу и роздано для походов служилым людям пороха 26 пудов (425 кг) и 21 пуд (344 кг) свинца. В зелейной и свинцовой казне оставалось в запасе ручного и пушечного пороха 156 пудов (2555 кг), свинца 164 пуда (2690 кг). С трѐх сторон острог окружал ров, четвѐртую сторону защищал высокий берег реки. Воевода заметил, что ров мелкий и во многих местах осыпался. У Водяных ворот раньше был колодец глубиной 9 саженей (22 м), но к тому времени он засорился и воды не было. Из острога под гору к реке Волуй был проложен
«тайник» — замаскированный ход для снабжения водой в осадное время, шириной 1 сажень (2,48 м), высотой сажень без чети (2,27 м), длиной 30 саженей (74,4 м). Однако верхнее перекрытие и насыпанную на него землю у тайника «разнесло». Выкопанный рядом с рекой колодец с дубовым срубом не вычищен, его подмыло течением. Воевода обращал внимание государя, что в осадное время острог может остаться без воды134.
Вместе с городовым имуществом воевода П. Колтовский принял 700 рублей государевой казны, которые ранее привез П. Левонтьев для выплат рабочим за острожные работы. Оказалось, что служилые и жилецкие волуйчане

делали острог бесплатно. Денежную казну государь велел до указа держать в погребе вместе с запасами пороха и крепко беречь135.