Волуйка: крепость на южнорусской окраине

Посольские размены

Татары, причинявшие столько беспокойства нашим предкам, на самом деле не стремились к истреблению людей. Они избегали прямых столкновений, не хотели кровопролития. Главной целью татарских набегов был захват полона (пленных), отгон табунов и стад скота. Большую часть русского полона татары продавали восточным купцам в Крыму и на заморских рынках.
В Ливнах и в Крыму ежегодно устраивались так называемые «посольские размены» — официальные встречи, где происходили переговоры, подношения подарков, обмен и выкуп полоняников. Цены на них зависели от «качества» — возраста, пола, социального положения, а также спроса и предложения. Низкой ценой считалась сумма в 10–20 рублей, средней — 50–100 рублей, высокой — 150–200 рублей. Для сравнения, годовое жалованье станичного атамана составляло 10 рублей, ездока — 6 рублей, хороший конь стоил от 10 до 20 рублей. На освобождение российских подданных из басурманского рабства государство тратило немалые деньги. Некоторых пленников выкупали родственники, христиане из других стран. Случалось, что и самому полонянику удавалось накопить денег и выкупиться у хозяина, получив от него «вольный лист».
В 1616 г. в Волуйке впервые состоялась передача подарков крымским князьям и мурзам, после чего татары пожелали перенести посольские размены в именно в этот город, поближе к Крыму. Организация и проведение первых русско-крымских переговоров в Волуйке тесно связана с именем видного дипломата, окольничего князя Г.К. Волконского. По его сказке в 1621 г. в остроге поставили Посольский двор. Окольничий неоднократно бывал в городе и организовывал размены, последний раз в 1632 году. В конце 1620-х гг. в устье реки Ураевой основали Разменный городок — резиденцию посольств, устраиваемую на время переговоров. В заранее назначенное время из Москвы на размен приезжал окольничий с казной в сопровождении дьяка, дворян и служилых людей из разных городов. В городке ставился «великого государя шатер». Упоминание о чемодане с суконным шатром, хранящемся в казенном

погребе, сохранились в волуйских воеводских книгах. Перед началом размены в Волуйку присылалась государева грамота, по которой воеводе надлежало отобрать для несения службы при посольстве волуйских служилых людей, человек 100 и более. Все они должны были быть «конны, и цветны, и оружны»53. Волуйчане и жители украинных городов поставляли хлеб, вино, мѐд для крымских и русских людей на размене, сено для их лошадей. Посольские размены приносили немало хлопот и убытков.
Весной 1627 г. волуйские атаманы и ездоки, стрельцы, казаки, пушкари, затинщики, ямской слободы охотники и чернослободцы жаловались в челобитной государю Михаилу Фѐдоровичу о притеснении их служилыми людьми, приехавшими «на посольскую размену». Челобитные в государственные учреждения – приказы, писали на имя государя, хотя это конечно не значит, что царь читал и рассматривал их лично. Аналогично грамоты из приказов всегда посылались адресату от государева имени. Итак, волуйчане писали, что дворяне и дети боярские из Рязани, Коломны, Тулы, Каширы и Мещеры причиняют им обиды и «насильства», жѐн и дочерей позорят, хоромы и изгороди поджигают. Список претензий был длинный: хлеб в поле «толочат» (топчут) и «травят», сено воруют, коров, овец, свиней и кур поели, людей грабят, на рынке мясо и рыбу отбирают, а кто попросит заплатить, того бьют. При том дворяне с гневом угрожали волуйчанам: «Тако- де вам, мужикам, с нашим человеком противица, и вас–де за нашево одново велит государь десеть человек повесить»54. Словом, при прежних окольничих таких унижений, брани и воровства не бывало, так что наступили в городе разорение и голод.
Случались и совсем вопиющие безобразия. Каширянин С. Писарев и тулянин М. Мясоедов пришли в мужскую баню, оттуда перебрались в женскую, выгнали голых женщин на площадь и гоняли их «слопами» (дубинами, жердями). За женщин вступился банщик Федька Чернеев, просил дворян остановиться, прекратить позорить их жѐн и дочерей. Дебоширы избили его до полусмерти, а весь банный сбор отняли. Воевода М.В. Аладьин послал

казацкого пятидесятника Савву Григорьева с «пятиной» в сотню на сторожу. Пьяные каширяне со своими людьми приехали в сотню, пятидесятника с казаками и стрельцами побили и гоняли с саблями. Волуйчане ходили жаловаться к окольничему А.И. Лодыженскому, однако тот «лаял» (ругал) и бил их, защищая своих людей.
Волуйчане просили государя об указе, чтобы им от разоренья и с голода от московских ратных людей «в конец не погибнуть и не разбрестись розно»55. В Волуйку окольничему Л.И. Карпову и дьяку И. Михайлову, занявшим к тому времени должности в городе, была прислана грамота: «А будет, которые наши ратные люди учнут волуйским людем какое насильство чинить, и вы б тем людем в обидах и в насильствах управ давали, и вперед никаких обид волуйским людем делать не велели»56.
В 1680-х годах Разменный городок и надолбы в устье реки Ураевой сгорели от пожара в степи.

Поимка вора Недосеки
Жизнь людей Польской украины протекала в обстановке постоянной опасности. Неожиданно налетевшие татары или «лихие люди» могли любого убить или взять в полон. Весной 1632 г. до воеводы Колтовского дошел слух, что воры разорили Саввинский монастырь на Северском Донце, убили черного старца Леонтия, забрали книги и оклады с образов (икон), «побивали до смерти» казаков в юртах по Донцу и Осколу. Воевода послал на Донец 60 волуйских стрельцов и казаков под командованием Тараса Колесникова. Вскоре в Волуйку привели пойманного вора Митьку Берникова по прозвищу Недосека. На допросе Митька рассказал, что с ним разбойничали 8 человек. Четверо из них ушли на Дон, где казаки, узнав про воровство, их повесили. Двое других скрывались в Оскольском и Ливенском уездах. Воевода написал в украинные города письма воеводам и послал туда казаков. Недосеку Колтовский намеревался поставить со своими дружками «с очей на очи» и


пытать с палачом. Но палача в Волуйке не оказалось, да и дружков не поймали. В ноябре того же года воевода отослал Митьку Недосеку в Москву57.
В начале августа 1632 г. станица Артема Чурсина повстречалась у Волчьих Вод на Изюмской сакме с татарами, которые возвращались из набега на Русь. Волуйских станичников татары «разогнали врозь». Эти же или другие татары вскоре объявились под Волуйкой на Белом Сазоне, со сторожи их заметил полковой казак Ломака Филипов. На Первом Сазоне по Московской дороге стояли в сотне 50 казаков и стрельцов с пятидесятником Афанасием Чоботовым, с посада и пашен к сотне подоспела подмога. Завязался бой, двух конных казаков и нескольких пахарей татарам удалось взять в полон. 13 августа Иван Колтовский послал в поход вниз по Осколу голову Юрия Чуфаровского со стрельцами, казаками и многими охочими людьми «промышлять над татары на Осколе по перелазом, сколько милосердый Бог помочи подаст». Но подробности похода остались неизвестными. В отписке в Разряд воевода Колтовский сообщал, что татары ходят в Русь мимо Волуйки по 500, 700 и более человек. Между тем, волуйские атаманы и ездоки, ямские охотники, стрельцы и казаки, гулящие люди, их братья, дети и племянники рано утром самовольно, украдкой уезжают из слобод на пашни, гумна, в лес и там ночуют. Воевода опасался, что непослушных волуйских жителей татары ночью возьмут в полон58.

Беглянка Нелидка
В апреле 1625 г. с Изюмского шляха на белгородскую сторожу у реки Нежеголи вышла полонянка. Станичный ездок Пронька Олымов доставил еѐ в Белгород. Воеводе Абросиму Лодыженскому она назвалась Нелидкой, крестьянкой Семена Чертовищева из деревни Поддумчина Крапивенского уезда. Пришедшие в деревню татары взяли еѐ и двух мужиков с женами и детьми в полон. Семь дней они скакали с добычей без отдыха, пока не остановились в поле на дневку и ночевку. Затем татары отправились обратно на Русь, оставив со связанными пленниками одного охранника. Как и в каком


месте Нелидка сбежала от татар, она точно не помнила. Однако приехавший из Волуйки белгородский пушкарь Осип Павлищев сообщил воеводе, что видел эту самую Нелидку, когда она шла в Белгород и в плену вовсе не была. Воевода допросил Нелидку, та отпиралась, утверждая, что не знает никакой Волуйки и никогда там не бывала. Тогда воевода начал «стращать побоями», после чего она повинилась и во всѐм призналась. Нелидка оказалась женой волуйского стрельца Савки Биршина, татар не видела, в полон еѐ не брали, а всю историю придумала чтобы не вернули обратно к мужу, от которого сбежала, не выдержав «великих побоев».
Из Белгорода известие про беглянку Нелидку пошло в Оскол, потом в Елец и дальше в Тулу. В Крапивну из Разряда послали грамоту, чтобы сыскали сына боярского Семена Чертовищева и расспросили. Крапивенские воеводы Алексей Приимков-Ростовский и Владимир Ляпунов в отписке отчитались, что в деревню Поддумчина и иные деревни Саловского уезда татары не приходили и никого в полон не брали, никакого Семена Чертовищева в уезде не было, и нет.
В мае белгородский воевода Лодыженский получил грамоту из Разряда, где ему было велено беглянку Нелидку за воровство, что затеяла, бить кнутом, а после наказания отослать домой к мужу в Волуйку59.

Городские церкви и Пристанский монастырь
При постройке новых городов правительство заботилось о духовных нуждах новопоселенцев. В сентябре 1599 г. из Оскола в устье Волуйки с князем В. Кольцовым-Мосальским и головой С. Мясным были посланы церковный приют и церковные принадлежности, необходимые для устройства церкви. В опись «церковного строения» внесены: «Образ Преч. Богородицы Владимирской месной, после того образ великих страстотерпцев Христовых Бориса и Глеба втуж меру на золоте, Деисус стоячей, Крест запрестольной, образ Преч. Богородицы запрестольной, двери царския с столбцы и с сеньми, 30 образов Господских праздников и Пресв. Богородицы и Николы Чудотворца


и иных великих избранных святых мученицы на золоте,…»60. Из перечня видно, что первые городские храмы должны были быть построены в честь привезѐнных икон.
При основании Волуйского города в 1599–1600 гг. строители поставили два храма: в городе соборную церковь «Стретения иконы Пречистыя Богородицы Владимирския» с пределом страстотерпцев Бориса и Глеба и пределом Фѐдора Стратилата, за городом в Стрелецкой слободе — церковь
«Николы Чудотворца». Чуть позже в Казацкой слободе построили церковь
«страстотерпца Егорья» и церковь «святой мученицы Пятницы». Богомольцы государевы — попы и церковный причет, получали из Разряда «ругу», то есть годичное содержание, денежное и хлебное жалованье. В собор и два предела давали: трем попам по 8 руб., 11 четей ржи и 11 четей овса (1 четверть зерна =
¼ кади, кадь — старинная мера сыпучих тел, обычно равнялась 4 пудам или 65,6 кг), дьякону 6 руб., двум дьячкам и просвирнице по 3 руб., пономарю 2 руб. и каждому по 6 четей ржи и овса. В церковь «Николы Чудотворца» на всех давали 16 руб., 32 чети ржи и столько же овса. Служители Егорьевской и Пятницкой церквей получали такой же оклад. Руга высылалась ежегодно, до прихода к власти Лжедмитрия I. По окончании Смутного времени попы много раз «били челом» о возобновлении руги, но им отказывали из-за отсутствия средств. После пожара 1612 г. в Царѐве-Борисове попов и церковный причет перевели оттуда в Волуйку. Вместе с прихожанами они воздвигли в Царегородской слободе две церкви — во имя Рождества Господа Бога и Спаса Иисуса Христа (поп Юрий), во имя Покрова Пречистой Богородицы (поп Созонтий), а в Ездочной слободе — церковь во имя Архангела Михаила (поп Афанасий). С 1629 г. выдача руги всем священнослужителям была возобновлена 61.
Случались в Волуйке и чудеса. На пойменном лугу у слияния рек Оскол и Волуй один горожанин во время сенокоса нашѐл икону святителя Николая. По преданию, икона была явлена на второй день Троицы — Духов день. Икону отнесли в город, в храм Владимирской иконы Божией Матери, но наутро икона


исчезла из церкви и вновь была обретена на прежнем месте. Там построили часовню имени святителя Николая, ставшую, по-видимому, началом монастыря. Икона была размером 7х6 вершков, то есть около 33 см по длинной стороне. Святитель изображен с закрытым Евангелием в левой руке и благословляющей десницей, без митры, по сторонам — изображения Спасителя и Богородицы на облаках. Недалеко от часовни, на месте нынешнего монастыря, поселился престарелый отставной служилый человек Корнилий с тремя монахами. Икону, первоначально помещенную в часовне, перенесли в монастырский храм, а в часовне осталась ее копия.
В старинном монастырском реестре 7121 (1613) года упоминается настоятель монастыря игумен Иона. Этот год связан с началом династии Романовых и традиционно считается официальным годом основания обители62. В XVII в. монастырь именовался «Николы Чюдотворца Пристанский монастырь» или «Волуйского города Успения Пресвятыя Богородицы и Чудотворца Николы Пристанский монастырь». Название «Пристанский» происходит от расположения — близ монастыря при стечении рек Оскол и Волуй была пристань, «Успенский» — связано с главным храмом монастыря, а
«Николы» — с известной чудотворной иконой. Уже в начале XVII в. она была покрыта серебряным окладом с драгоценными привесками — монетами и крестами. Это значит, что Святой Николай особенно почитался богомольцами монастыря, выражавшими свою благодарность за исцеление или иную благодатную помощь путем привешивания «прикладных денег».
На протяжении трѐх столетий монастырь оставался одним из посещаемых и почитаемых мест для всех жителей Валуйской земли и Белгородья. В 1913 г. к 300-летию династии Романовых на народные средства на территории монастыря был возведѐн Свято-Николаевский собор. В 1924 г. при советской власти монастырь закрыли, начались долгие годы забвения. С 1935 г. по 2011 гг., с перерывом на время эвакуации в войну, в помещениях монастыря размещалась детская исправительная колония. В настоящее время — это вновь созданное учреждение, колония общего режима для отбывания наказания в


виде лишения свободы осужденными женщинами. В 2011 г. началось возрождение утраченных святынь. Обрѐл своѐ второе рождение восстановленный из руин Свято-Николаевский собор. Вот так и стоят сегодня рядом — величественный белоснежный собор и огороженная колючей проволокой и караульными вышками колония. Хочется верить, что в недалѐком будущем мы сможем увидеть и посетить и сам Успенский Николаевский мужской монастырь.




Рис. 8. Открытка с Пристанской часовней, 1913 г.63


В окладной книге церквей Волуйки и уезда 1653 г. находим записи о священнослужителях, размерах дани в патриаршую казну, церковном землевладении и приходах. Городская соборная церковь «Пречистая Богородица Стретение иконы Владимерския» владела 50х3 четями земли. Рядом с церковью находились двор попов, воеводский двор, 14 дворов бобылей и 4 двора вдов. В патриаршую казну церковь платила дань 20 алтын 2 деньги и
«десятильничья за езду гривна». Посадские церкви имели меньшие пашни. Размер дани зависел от количества людей в приходе и составлял 2 деньги со двора. В приход церкви «Великого Чудотворца Николы Ратного» в Стрелецкой слободе входили: двор стрелецкого и казачьего головы, 53 двора стрельцов, 5 дворов пеших стрельцов, 8 дворов пушкарей, 10 дворов затинщиков, 20 дворов ямщиков, 3 двора ездоков, всего 100 дворов. В приходе церкви «Мученицы Христовы Поросковеи нарицаемыя Пятницы» в Казачьей слободе были 84 двора казаков, пушкарей, ездоков. В приходе церкви «Великого мученика Христова Егорья» в Казачьей слободе — 86 дворов казаков, ездоков и пушкарей. В церкви во имя Рождества Христова в пределе был престол
«Благовещение Пречистые Богородицы». В 7160 (1651–1652) г. эта церковь сгорела. На еѐ месте поставили часовню, в приходе — 49 дворов полковых казаков. В церкви во имя «Покрова Пречистые Богородицы» за рекой Волуем, в Царегородской Черкаской слободе, в приходе — 78 дворов черкас, стрельцов и затинщиков. В церкви «Архангела Михаила нарочных бесплотных сил», в Атаманской и Ездочной слободе, в приходе — 139 дворов атаманов и ездоков. В устье Волуя находился «черный монастырь» с церковью во имя Успения Пречистой Богородицы, в пределе — престол великого чудотворца Николая. На монастырской земле стояли 8 дворов бобылей. Строителю монастыря Устину с братией было дано государево жалованье — на пашню 70х3 четей земли и 1000 копѐн сенных покосов по речке Сухой Козинке64.
Согласно преданию внес свой вклад в церковное обустройство города и Петр Великий. Его сподвижник П. Гордон писал в дневнике, что 27 сентября 1695 г., после неудачного штурма русской армией Азова, царь принял решение


отступить и возвращаться обратно в Москву: «Ноября 1, пятн. … Мы прибыли в город Валуйки, 8 верст, и пересекли р. Валуй, текущую через середину города, или посада. Цитадель стоит на возвышении в сторону холма. Узнав, что Его В-во пребывает у воеводы, я поехал туда и отобедал»65. В городе Петр I останавливался в доме священника Прокопия Зиновьева. На пожалованные деньги из царской казны он указал построить в крепости «пространное и высокое о пяти главах здание — соборную церковь во имя Сретения Богородицы Иконы Владимирской», и будто бы сам сделал рисунок собора. Строительство завершилось в 1699 году, валуйчане называли его «царским». В 1759 г. обветшавшая соборная церковь была перестроена и заново освящена. В 1791 г. собор был снова возобновлѐн. На картах города 1730 г. и 1786 г. он показан в самом центре крепости. С течением времени собор стал тесен для увеличившегося прихода и 5 мая 1843 г. состоялась торжественная закладка нового каменного собора рядом со старым деревянным. Через десять лет строительство было завершено и обошлось прихожанам в 30000 рублей, без колокольни. Новый каменный валуйский Владимирский собор был величественный, в византийском стиле, трѐхпрестольный: главный престол — в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, придельные — в честь Св. Архистратита Михаила и Святителя Митрофана, епископа воронежского. Содержание старого собора тяготило валуйчан, к тому же его положение стесняло городскую площадь и мешало возведению каменной ограды вокруг нового храма. По прошению жителей села Большие Липяги деревянный собор решено было продать им, губернская палата имущества оценила его в 3552 рублей. Сельчане деньги нашли: 1000 руб. имелось у церковного старосты, 1500 руб. — у «старателей», 1500 руб. собрали с прихожан. Собор по разрешению Святейшего Синода перенесли в село, но с условием — внешний вид «памятника церковной древности» не изменять. В ноябре 1862 г. храм в селе был освящен. В советское время каменный собор в городе постигла участь многих храмов — он был разрушен и больше не восстанавливался. От
«царского» собора в селе Большие Липяги в XX в. также не осталось и следа.

Дела об измене и воровстве
Появление челобитных о возможной измене среди волуйчан, с одной стороны говорит о недремлющей бдительности, но с другой иногда напоминает времена поисков «врагов народа». Станичный атаман Васька Аркатов, который спустя два года сам будет обвинѐн в измене и осуждѐн, и ездок Стенька Корякин донесли на волуйских жильцов Федоску Козла и Меркушку Пригаринова, монастырского крестьянина Прошку Овчинникова и соборного крестьянина Мишку Чепелева. 28 марта 141 (1633) г. на Посольском перевозе станичники наехали на сакму. Святогорские старцы сказали им, что через перевоз переправились черкасы, чтобы «воевать» украинские города. Станичники наняли Федоса с товарищами, чтобы они сообщили о сакме в Волуйку, но было уже слишком поздно. Впрочем, после проведения расследования всех подозреваемых в измене освободили. Служилые люди разных чинов, жильцы и монастырские крестьяне поручились, чтобы каждый


из отпущенных жил в городе и отмечался каждый день перед стрелецким головой или воеводой до государева указа. Если кто из них сбежит, то с поручителей возьмут пени, какую укажет государь. Небольшой конфуз вышел с попом Герасимом, которого записали в поручители без его согласия. Герасим в расспросе сказал: «Яз де по том Федоске Казле не ручался, дьечку Тимошки Путилину в поручную запись писать не веливал. А нописал де он мене в поручною запись по недружбе». Дьячок Тимошка Путилин, в свою очередь, оправдывался: «Писал де я в поручную запись попа Герасима по ево веленью»84.
Поп Егорьевской церкви Ларион 17 июня 141 (1633) г. написал донос на станичного ездока Прохора Чоботова, будто бы черкасы взяли Волуйку по его
«подводу», и под село Голубино в Оскольском уезде подводил черкас он же, Прохор. Обвинение не подтвердилось, но подозрения остались. Весной 1635 г. воевода И. Байков послал в поход за татарами своего сына Фѐдора со станичниками, Чоботова же в это время в городе не оказалось. «Не к татарам ли он побежал с вестями?» — подумал воевода. Между тем, вернувшийся в Волуйку Прохор начал «круги заводить по донскому», то есть подстрекать к вольной жизни, и собирался снова куда-то бежать. Воевода посадил его в тюрьму. Недолго думая, Прохор стал кричать из узилища, что у него есть
«государево дело». Воевода на всякий случай отправил Чоботова в Москву. В Разряде выяснили, что дела никакого у станичника нет, выдумал по хитрости, чтобы выйти из тюрьмы. По указу за этот обман Прохора выпороли, как следует, и отправили домой служить станичным ездоком по-прежнему85.
После ухода черкас из крепости пришло время мародеров. Грабителей привлекал в первую очередь оставшийся без присмотра домашний скот. Волуйские «бедные и разоренные» служилые и жилецкие люди жаловались государю о краже 50 коров жителями Белгородского уезда. Волуйчане просили дать им сыскную грамоту для поездки в Белгород. Когда из Оскола воевода Яков Хрущов прислал станицу Игната Сизова и Нестера Шацкого
«проведывать, коким обычеем над Волуйкою грех учинился», то станичники


побывали на пожарище и угнали заодно с собой 200 коров. Оскольский воевода пожалел пострадавших соседей и отписал, чтобы они ехали в Оскол для поиска своей собственности. От города послали Павла Ишутина, Тихона Монакова, Семена Жирова с товарищами. Однако Хрущов тем временем передумал, в сыске им отказал и коров не отдал. На обратной дороге Павел Ишутин с товарищами угодили в плен к татарам — вот уж не заладилось, так не заладилось. Волуйчане вновь обратились к государю с просьбой дать им грамоту в Оскол и поставить воров в Москве с ними «с очей на очи, что оне тое животину ели, а иную по городом роспрадали»86. Государь послал грамоту воеводе Я.Л. Хрущову с приказом скотину в уезде найти и отдать волуйчанам, а оскольских станичников Сизого, Шатцкого с товарищами за воровство бить кнутом, чтоб иным так было неповадно. Такую же грамоту послал в Белгород.
Впрочем, не только жители соседних городов поживились на пожарище. Видимо, черкасы нашли и унесли не все ценности, так как волуйские жильцы Ефрем Курганской и Яков Свидовской «с товарищами» были уличины в том, что брали на воеводском дворе деньги87. До разорения в казенном амбаре лежало 270 пудов государевой соли. После пожарища соль развозили служилые люди, проще говоря, украли. Животные, хлеб, сено, оставшиеся от погибших и умерших людей, оказались также легкой добычей для мородѐров из своего же города. В конце декабря 1633 г. по государеву указу в Волуйке велено было провести расследование про «соль-бузун» и «отморочныя животы». Допросили стрельцов, казаков, ямщиков, станичных атаманов и ездоков. Многие из казаков сами признались в воровстве. Большинство из них взяли не больше шапки соли, несколько человек похитили около пуда. Брали соль они из-за бедности, как потом объясняли, кто-то, опомнившись, поспешил вскоре вернуть присвоенное обратно. Нескольких воров выдали свои же товарищи. В основном же опрошенные люди отвечали, что ничего не ведают и не знают, кто брал соль. На самом деле они ничего не знали или не хотели выдавать своих сослуживцев? В результате следствия выявили не всех воров. Убоявшись наказания и раскаявшись в преступлении, 38 казаков добровольно подали челобитную и просили провести по ним отдельное расследование. Государь


указал воеводе И. Байкову украденную соль у всех воров изъять и вернуть обратно в амбар, а волуйчан, которые крали соль и грабили своих товарищей, наказать — бить кнутом, иных же батогами, «смотря по вине и по человеку». Потом их следовало отдать на крепкие поруки. В заключение государь добавил, чтобы воевода напрасно никого не наказывал88.
«Чистка» среди волуйчан продолжалась. В начале марта 1634 г. волуйский станичный атаман Сафон Бобырев, ездоки Помин Дроздов, Щербак Исаев, Макар Худяков «били челом» на Евсея Рябинина89. Числился Евсей в станичных атаманах 10 лет, но государевой станичной службы не служивал — ездоки в станицы отправлялись без него. Вместо этого Евсей ездил на запольные речки Донец и Айдар к воровским людям с «заповедными» (запрещенными к продаже) товарами — мѐдом, вином, порохом, селитрой и свинцом, воском и салом. У разбойников, которые разбили Савинский монастырь, Евсей покупал «разбойничью казну» — оклады с икон, монастырское имущество. Затем этих разбойников поймали и посадили в Ливнах в тюрьму. Не пожелали станичники дальше жить и служить вместе с вором или просто испугались, что задержанные расскажут про Рябинина и откроется их долгое молчание и покрывательство.
По всей видимости, Евсея от службы отстранили. Через год на отставленного атамана донѐс казѐнный целовальник Позняк Сурин. Он обвинял его в торговле на Донце вином. При свидетелях в съезжей избе бывшего атамана допросили, Рябинин отпирался и утверждал, что торгует вином на Донце Щербак Колчов, которого посылает стрелецкий голова Василий Каменев90. Между тем, людям из городов без государева указа и без проезжих грамот запрещалось ездить на Поле, тем более, с запрещѐнными товарами. Воеводы строго следили за передвижением людей по приграничным территориям. Так, в январе 1636 г. волуйский воевода Андрей Лазарев доносил государю, что без проезжей грамоты на Донские Удары ходили с Волуйки торговать мѐдом и вином пушкарь Иван Торопов и станичный атаман Аникей Некрылов. Воевода смелых предпринимателей пожурил и отдал на поруки. Как оказалось, это были не единственные в городе деловые люди. Торговцы с товарами успели съехать из города до прибытия нового воеводы91.

Татарские и литовские вести
Не успели волуйчане оправиться от последствий черкаского разорения, как под городом появились крымчаки. 16 октября 142 (1633) г. от речки Ураевой с Изрога пришли около 70 татар. Воевода И. Байков посылал на вылазку своего сына Фѐдора с казачьим головой Семеном Аненковым и волуйскими служилыми людьми. С татарами произошѐл бой, «топтали» их до речки до Ураевой семь вѐрст. На следующий день Проломным буераком вновь пришли под Волуйку больше 100 татар. И опять воевода посылал на бой своего сына, с головой и служилыми людьми. Русские ратники бились и преследовали татар до надолбов за буераком, вѐрст пять100. В своем донесении воевода не упустил возможности замолвить словечко государю о заслугах сына, и не напрасно. 20 февраля 142 (1634) г. в Москве Фѐдор Байков получил жалование.


«А пожаловал Государь его за то, что прислал его к Государю к Москве с Волуйки отец его, Исак, что он на прежней Волуйской городовой осыпи острог поставил и совсем укрепил Волуйскими людьми без прибыльных людей, и за его Федорову службу, и за то, что он с Волуйки с ратными людьми посылан за Тотары и Тотар побил»101. В Москве вручили Фѐдору два «киндячных» разноцветных знамени, которые 11 марта он доставил в город и передал отцу102. Пройдет 12 лет, Фѐдор Исакович Байков станет очередным воеводой в Волуйке и по воле случая ему тоже придется принимать участие в восстановлении уничтоженного пожаром города.
Татары доставляли жителям крепости немало хлопот. Исак Байков в отписке сообщал, что присланных в 142 (1633–1634) г. 52 пудов ручного и пушечного пороха не хватает. «А под Волуйской город татарские приходы живут частые зимою и летам, и бои, государь, с ними живут безпристани»103. Воевода просил также государя о замене колокола — вестовой колокол мал, весит 6 пудов, не звучен, в татарские приходы на полях его не слышно. До волуйского же разорения колокол весил 20 пудов.
В апреле 1634 г. вновь возникла опасность нападения литовцев. Белгородский воевода сообщал волуйскому, что вскоре следует ожидать прихода «многих литовских людей» под Белгород, Волуйку и Оскол. Байков тревожился и писал в Москву, что пищалей у служилых людей мало, да и те
«худые», сидеть в осаде ему не с чем104.
Чаще всего волуйчанам приходилось биться с небольшими отрядами татар непосредственно на подступах к городу. Но иногда служилые и жилецкие люди собирались большими силами и ходили в походы за несколько десятков вѐрст. 6 августа 142 (1634) г. к урочищу за реку Оскол до речки Нежеголи отправилась станица атамана Федоса Корякина. 9 августа станичники возвратились обратно в Волуйку и сообщили, что из Руси Изюмской сакмой идѐт много татар. Воевода Исак Байков послал в поход своего сына Фѐдора, а с ним 150 станичных атаманов и ездоков, пушкарей, затинщиков и гулящих людей, 45 стрельцов и казаков. Когда татары шли на Русь, они переправлялись


через реку Оскол в устье речки Ольшаницы. В это место и устремились русские ратники. 12 августа ничего не подозревающие татары вернулись к реке Осколу и начали переправу. По всей видимости, русские поджидали татар в засаде и напали неожиданно. На перевозе произошѐл бой, многих татар побили. Воевода послал своего сына Фѐдора в Москву с докладом, послужным списком участников боя и списком отбитого полона. Состав полона показывает, где промышляли татары: дети боярские, их жѐны и дети из Оскола, Курска, Орла, севский стрелец, крестьяне из сѐл Комарицкой волости, Мценского и Новосильского уездов, всего 27 человек105.
13 сентября 143 (1634) г. вышла в Волуйку из татарского полона жена курского сына боярского Василия Бошкатова Варвара. Она рассказала, что захватили еѐ и несколько человек в Курском уезде на речке Рати. Татары отвели пленников в степь и поставили кош, сами же воротились обратно на Русь. По этому известию воевода Исак Байков послал в поход голову Василия Каменева со стрельцами и казаками. 17 сентября на Кальмиусской сакме, на речке Лозовой, притоке Айдара, в 50 верстах от города с татарами произошѐл бой. Волуйчане их разбили и «отгромили» курских пленников. В списке ратников, которые «на том бою государю служили и бились явственна» записаны: голова Василий Каменев убил трѐх татар, полковой казак Савва Мануйлов убил одного татарина, полковой казак Алешка Сокольников, белгородский сын боярский Пѐтр Савостьянов. В отбитом курском полоне (21 человек) были монастырские крестьяне, жѐны детей боярских и их дворовые люди106.
Заслуживает внимания трогательная история о переходе в июне 1634 г. на русскую сторону во время посольского размена необычного переезчика. Им оказался крымский татарин Байбулатка Муртазы-мурзы сын. При расспросе он поведал, что родился в Крыму от русской матери, каширянки, которая прежде была женой сына боярского. Весной Байбулатка тайком от своего отца пошѐл с дядей на размен пленных в Волуйку. Во время размена татарчѐнок скрытно от послов переехал «на государево имя». Байбулатка объяснил, что он наполовину

русский, поэтому хочет креститься в православную христианскую веру и пришѐл не с пустыми руками. Перебежчик поведал важные военные сведения о планах татар и турок. Весной перед Великим днѐм (Пасхой) прислал польский и литовский король крымскому царю казну, чтобы он шѐл помогать воевать с русскими. Крымский же царь людей ему не дал, а казну отослал турецкому султану. Крымский царь сидит в Крыму и ожидает вести, куда укажет ему идти султан. Байбулатка слышал, что в планах турок идти летом войной против литовского короля. Сами же татары летом войной на украинные города не собираются потому, что в Крыму третий год хлебный неурожай, большой конский падѐж, крымские люди с голода разошлись по иным землям107.

Предательство станичников
В самом конце воеводства Исака Байкова произошли события, в результате которых в татарском плену оказалось немало волуйчан. 13 августа 143 (1635) г. за реку Оскол до речки Нежеголи, на Изюмскую и Савинскую сакмы, отправилась станица атамана Василия Аркатова (Оркатова) в составе 4 человек. 16 августа в Волуйку вернулись пешими ездоки этой станицы Родион Стрельцов и Евсик Деневской. Они поведали, что за Осколом, в липяге (небольшом лесу), атаман и ездок Григорий Татаринов взяли у них коней и поехали к урочищу на Нежеголь, а потом на станичников напали татары, Василия и Григория взяли в плен. Через несколько дней, 22 августа, на пашни в Княжем лугу, в 15 верстах от города, татары захватили станичных ездоков Евсея Деневского, Владимира Милохина, Якова Копенкина, пушкаря Матюшу


Ротова, их жѐн, детей и племянников, всего 15 человек, а неслужилого человека Афанасия Стрельцова убили. За татарами в поход воевода послал стрелецкого и казачьего голову Василия Каменева с приказом. Не найдя до ночи татар, ратники вернулись обратно в город. 26 августа в Волуйку пришѐл из татарского полона осколянин сын боярский Иван Беляев, который видел у верха Волуйского леса в татарском стане станичного атамана Аркатова и ездока Татаринова. По его словам, именно Васька и Гришка «водили» татар в Оскольский уезд и под Волуйку в Княжий луг. Вернувшись в кош с полоном, татары отпустили на волю станичников, Гришке дали в награду пищаль, а Ваське топор.
1 сентября с Кальмиусской сакмы вновь приходили татары на пашни в Княжем лугу и на речку Мосея. На этот раз они взяли в плен ездока Прохора Чоботова, Алешу Беликова, казаков Ерофея Дементьева, Архипа Безготкова, Филата Скворцова, их жѐн и детей, всего 16 человек. В тот же день за татарами был послан голова В. Каменев с приказом, но дойдя до Мосеевского устья, служилые люди воротились назад. Тогда же от выходца (бежавшего из плена) Ломаки Некрылова стало известно, что 50 татар с волуйским полоном ночевали на речке Ураевой, то есть Каменев искал татар не в тех местах. 2 сентября в город прибежал перепуганный затинщик Иван Михеев. Он работал на своей пашне, на реке Ураевой, глядь — по Осколу в лодке плывѐт вниз по течению Васька Аркатов. Выскочив на берег, Васька отнял у затинщика «дорожку» — приспособление для ловли рыбы, топор и весло, а самого Ивашку намеревался убить из пищали. Узнав местонахождение изменника, воевода И. Байков послал за ним атамана Софона Бобырева с ездоками. 9 сентября станичники привели в город схваченных беглецов — Василия Аркатова и Григория Татаринова. На допросе Аркатов признался, что трижды подводил татар под Волуйку. После этого ему ничего не оставалось, как скрываться и бежать из города. Помог Василию в побеге его брат Артюшка, дал пищаль и запасы в дорогу. Воевода посадил обоих предателей и Артюшку в тюрьму до решения государя. 7 ноября в Волуйку была направлена царская грамота, в которой указано при народе


объявить изменникам их вину: как послали их в станицу к речке Нежеголи, как подводили они татар в Оскольский уезд и под Волуйку, как по их «подводу» татары взяли много людей в полон. Было определено и наказание: бить кнутом, а затем положить на плаху, но головы не рубить, поднять станичников с плахи и сказать, что великий государь по упрошению своих детей, благоверных царевичей и князей Алексея Михаиловича и Ивана Михаиловича, пожаловал Ваську Аркатова и Гришку Татаринова, казнить не велел. Волуйчанам же велено объявить: «А будет хто учнет так вперед воровать, и татар наводить, и им быть казненым смертью безо всякие пощады». Артюшку Аркатова били батогами, «чтоб на то смотря иным неповадно было воровать — воров на низ отпускать и запасы давать». После наказания ему разрешили жить в Волуйке по-прежнему. Ваську Аркатова и Гришку Татаринова с женами и детьми велено с приставом прислать в Москву, в Разряд к думным дьякам. Дорогой их следовало вести, сковав или связав, «чтоб они з дороги не ушли и дурна над собою какова не учинили»115.
О дальнейшей судьбе участников описываемых событий почти ничего неизвестно. Василия Аркатова и Григория Татаринова из Москвы, вероятно, отправили в ссылку в Сибирь. Из людей, попавших в татарский плен по измене станичников, в списках последующих лет почти никто не встречается. Заметим, что явно не сложилась жизнь у оказавшегося среди них Прохора Чоботова. Как мы помним, в станичных ездоках он служил с первого набора 1625 года, в 1633 г. Прохора судили по обвинению в измене, спустя два года за вольнодумство и обман отправили в Москву и наказали. А всего через месяц после возвращения домой он угодил к татарам.

Черкасы на службе в России
Что же стало с командиром полтавских черкас Я. Остряниным, который разорил Волуйку? 9 мая 1635 г. из литовского плена вышел волуйский жилец Максим Кортавого. Воеводе И.П. Байкову он рассказал, что был в плену в городке Черкасах. По пути домой, в литовском городке Лихвице, он слышал от многих литовских людей и черкас, что Яцко Острянин с семью сотнями черкас, с жѐнами и детьми пожог свои дворы и направился из Полтавы жить на Царево- Борисово городище. Получив такие известия, государь Михаил Федорович 30 мая того же года направил воеводе И. Байкову распоряжение тотчас послать на Борисово городище станицу. Следовало разведать, действительно ли пришли туда Острянин с товарищами, из какого города, сколько человек, для чего и насовсем ли? Царь не возражал против прихода переселенцев и поступления их на службу, но предостерегал, что не стоит им полностью доверять. Если вдруг литовские люди и черкасы с жѐнами и детьми надумают придти в Волуйку, то воеводе надлежало поселить их в трѐх верстах от города, свободу передвижения не ограничивать и никакой «ужини» не делать. В то же время, в город их не пускать, чтобы «оманом какова дурна не учинили». Около себя им следовало соорудить крепость от татарских приходов. Волуйчанам разрешалось ездить к литовцам в лагерь, продавать хлеб и продовольствие. Воеводе


надлежало расспросить украинцев, от какой «теснобы» они ушли из Литвы, сколько человек у них женатых и холостых, какие у них дальнейшие намерения? Также указывалось переписать всех пришедших людей, переслать списки в Москву и писать почаще о всех новостях. Если же литовцы и черкасы захотят послать в Москву своих представителей, то воеводе велено их отпустить и дать в дорогу подводы и продовольствие127.
В дальнейшем эти сведения не подтвердились. В начале лета 1635 г. стало известно, что собиравшегося сжечь Полтаву и уйти в Россию полковника Яцко Острянина, отговорили приехавшие ляхи. Польские власти по отношению к казакам сменили гнев на милость и разрешили им жить с прежними вольностями. Зимой 1637 г. восставшие запорожцы избрали Острянина гетманом, и он возглавил антипольское движение. В 1638 г. черкасы уходили от преследования польских властей после поражения в битве с коронными войсками и искали убежища в России. Несмотря на разорение Волуйки и Белгорода, казаков под командованием гетмана Я. Острянина простили и приняли на службу к русскому царю, поселив на Чугуевском городище128.
Первых служилых черкас перевели в Волуйку «на вечное житье» из Тулы и Тамбова в 1639 году, по их челобитью. «Береговая служба» для них была непривычна, и они попросились на государеву службу, связанную со степными разъездами. Место поселения черкасам определили за рекой Волуем в Царегородской слободе. Ещѐ в 1621 г. жителям слободы из соображений безопасности приказали переселиться в острог, но подчинились приказу не все. А перебравшимся в острог людям на прежних их дворовых местах разрешили держать огороды и сеновалы. Поэтому воевода Мелентий Клементьевич Квашнин запретил черкасам селиться за Волуем на огородах до осени, покуда волуйчане с тех огородов капусту и коноплю не уберут. После же размещения в слободе черкас к еѐ названию добавилось «Черкаская», а с переводом в 1708 г. волуйских служилых черкас в Изюмский полк за этим районом Завалуя надолго закрепилось название «слобода Панская», по происхождению прежних жителей.


Итак, в декабре 1639 г. воевода Квашнин раздал денежное и хлебное жалованье 35 черкасам Запорожского войска, атаману Якову Иваницкому с товарищами, присланным из Тулы: атаману — 10 руб., рядовым по 9 рублей. Им же за выход и на дворовое строенье дано: атаману — 2 руб., рядовым по 5 руб., хлеба по чети ржи и в Усерде проса — атаману 3, рядовым и одиноким по
2 четверти. Второй группе черкас, присланным из Тамбова, дано: атаману Василию Маркову — 10 руб, рядовым (73 чел.) по 9,5 руб. Им же дано по четверти ржи и в Усерде проса — женатым по 3, одиноким по 2 чети. Половину жалованья выдали черкасам на «Семен день» (1 сентября), вторую — на Рождество (7 января). «Поручныя записи по них взяты, что им государева царева и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии служба служити: в Крым, и в Литву, и к Турскому салтану, и на Поле к вором-черкасом не отъехать, и жити на Волуйке, и дворами строитца, и указныя свои земли похать и хлеб сеяти»129.
Сметная книга 1640 г. показывает, что ряды волуйских черкас за прошедший год существенно поубавились: 1 взят в полон, 1 умер, 30 человек сбежали, в основном в Литву. Дезертировали не только рядовые, но и сам атаман Яков Иваницкий. Оставались на службе черкасы атамана Степана Волошенина — 10 человек, черкасы из Тамбова атамана Василия Маркова — 56 человек, черкасы из Тулы — 20 человек, черкасы станицы Лаврика Борзяка
— 6 человек130.
Волуйский воевода Ф. Голенищев-Кутузов сообщал в Москву, что 26 апреля 1641 г. черкасы изменили в Чугуеве: «Пришли те изменники чугуевские черкасы из острогу в город Чугуев и твоих государевых многих русских людей побили и городовую башню зажгли, и в городе гетманский двор зажгли ж, и воеводу Григорья Кокорева с сотником ранили, а гетмана Яцкова Остредина убили. И твои государевы русские люди, собрався, тех изменников чугуевских черкас из города Чугуева выбили»131. Напуганный предательством Голеницев- Кутузов учинил в Волуйке служилым черкасам смотр. На смотре они сказали, что чугуевских изменников не поддерживают, так как присягали на кресте


русскому царю и бежать никуда не собираются. Но среди черкас нашлись 18 человек, которые попали под подозрение воеводы — это холостые, без дворов и никто за них не поручался. Воевода отобрал у черкас ружья и лошадей, посадил в тюрьму и просил государя перевести служить их в другие города. Отношение к служилым черкасам в Волуйке в последующие годы было не враждебное, но настороженное.
Нападение черкас и уничтожение южнорусского города Волуйки показало, что взаимоотношения двух родственных славянских народов в первой половине XVII в. оставались не дружескими и временами враждебными. Выступающие пока ещѐ на стороне Речи Посполитой украинские казаки постепенно понимали ошибочность противостояния с Россией и начинали искать пути к взаимовыгодной дружбе. Это сближение, в конечном итоге, в 1654 г. привело к Переяславской раде и началу объединения Украины с Россией. События 1633 года условно поделили историю Волуйки «до разорения» и «после». Строка об уничтожении всех документов в съезжей избе во время Литовского разорения присутствовала в городовых росписных книгах вплоть до конца века, напоминая о тех страшных днях.