Денис Погребной. Остарбайтер. Группа Сопротивления

Как утверждает Е.А.Бродский. "наибольших успехов в создании интернациональных организаций антифашистского Сопротивления советские люди достигли в Лейпциге, Мюнхене, где их инициатива сомкнулась с аналогичной инициативой немецких антинацистов и где образовались в силу этого наиболее значительные интернациональные антифашистские центры".
Значит, ИАК оставил след в документах. Значит, можно продолжать поиск уже в немецких архивах!
И я не ошиблась.
18 июля 1944 года лейпцигский прокурор направил имперскому министру юстиции донесене, в котором писал: "Управление государственной полиции Лейпцигасообщило мне следующее. ...В результате обстоятельной полицейской слежки и в ходе длительного расследования установлено существование в Лейпциге трех коммунистических организаций. Все они преследуют одну и ту же цель - насильственное устранение национал-социалистического руководства.
Охарактеризовав каждую из групп, прокурор Лейпцига подчеркнул, что первая из них, именовавшаяся Интернациональный Антифашистский комитет, в сентябре 1943 г. установила связи с советскими гражданскими рабочими и военнопленными, находящимися в Германии, и вместе с ними пыталась создать партизанские группы среди иностранных рабочих крупнейших лейпцигских военных заводов. С началом запланированногог вооруженного восстания "эти групы под руководством советско-русских военнопленных офицеров должны были вооружиться путем нападения на заранее установленные полицейские посты и военные склады акционерного общества Хуго Шнейдер в Лейпциге"

В служенбном бюллетене гестапо, который назывался "Донесения о важных происшествиях, расследованием которых занимается тайная государственная полиция" , возвращаясь к тому, о чем докладывал прокурор Лейпцига 18 июля, сообщало, что "ликвидирован Интернациональный антифашистский комитет, насчитывавший 33 активиста". Комитет руководил отлично организованными ячейками, во главе которых в большинстве своем стояли политически подготовленные люди. Он поддерживал конспиративные связи с 12 арестованными политически опытными немецкими коммунистами - представителями интеллигенции.

И вот очередная невероятная находка.
Может быть, это тоже подтверждения одного из рассказов о роли Дениса как художника в антифашистском Сопротивлении
Те, кто вернулся, рассказывали, что он изготавливал какие-то бланки, печати. За что, мол, его и арестовали.
Я никак не могла понять о каких бланках идет речь. Зачем они нужны остовцам?
Но сегодня я нашла одно письмо, содержание которого показалось мне интересным. прежде всего потому, что в нем речь идет о русском, изготовившем документы и печати, и о том, что передал он их через бельгийца. Но ведь парень на фото с Денисом тоже бельгиец!


"Все поддельные документы для каждой зоны в отдельности и удостоверения об освобождении по болезни били сделаны технически настолько безукоризненно, что выдержали испытания на многочисленных проверках в шести зонах. Пожми от моего имени руку тому товарищу, который их делал, если он жив-здоров, и сообщи мне его адрес.
...Я пока не сообщаю тебе о русских товарищах по подпольной работе, так как не знаю, кого ты помнишь и о ком хочешь что-нибудь узнать. Поэтому при первом твоем запросе о ком-либо я сообщу тебе обо всех, кто остался в живых, и их адреса. Очень прошу тебя сообщить мне о судьбе Марселя и его товарища, который смастерил документы, позволившие нам беспрепятственно проехать шесть шталаговых зон по фашистской Германии.

Опубликовал ли ты у себя на родине или кто-нибудь из французских товарищей записки о работе Интернационального подпольного комитета или какие-нибудь документы? Надеюсь, ты сообщишь мне об этом."
http://www.sakharov-center.ru/...p;page=204

- А ты знаешь, что название концлагеря Аушвиц придумал Гимлер? И название польского городка Освенцим перенесено на него уже после освобождения. По-немецки название лагеря пишется так: Auschwitz. - написал в моем блокноте Павел Федорович.

ausschwitzen - вот от этого слова и возникло название. Переводится это слово как изгнание болезни с потом. Отсюда и знаменитая надпись на воротах "Работа делает свободным".

Статья напечатана в газете «ЗНАМЯ КОММУНИЗМА» №12 (223). Суббота,27 января 1962 года. Орган Грайворонского райкома КПСС и райсовета депутатов трудящихся Белгородской области.

НОМЕР 82984
В квартире по улице Розы Люксембург
Был долгий зимний вечер. В семье главного инженера завода каменного литья тов. Каверина, проживающей в Донецке по улице Розы Люксембург, №2, каждый занимался своим обычным делом. Двенадцатилетняя Танюша, ученица пятого класса, сидела за уроками, а восьмилетний Коля пристроился возле матери.
Закончив хлопоты по хозяйству, Надежда Алексеевна стала просматривать собравшиеся за день свежие газеты и журналы. И вдруг она вздрогнула, побледнела и, опустив газету ,задумалась. Портрет, помещенный в газете, пробудил в её памяти картины далекого, но не забытого прошлого.
- Мамочка, что с тобой? – прервал размышления Надежны Алексеевны Коля. - Почему этот дядя так напугал тебя? - спросил он, указывая на портрет
-Нет, сынок, он меня не напугал, сказала она. - Это очень хороший человек, сильный, мужественный. Он любил свою родину, свой народ, свою землю.
-Расскажи о нём, мама. - Нет, сейчас не могу, в другой раз, - сказала Надежда Алексеевна и, отняв телефонную трубку, позвонила в редакцию:
- У вас в газете за девятое января опубликован материал о Николае Румянцеве - организаторе и руководителе Интернационального антифашистского комитета, действовавшего в Германии в годы Отечественной войны.
-Да. Вам известно что либо об этом человеке?
- Известно, - последовал ответ. - Я вместе с ним работала на заводе в Лейпциге, жили мы в одном лагере до его ухода в подполье, а в лагерь смерти Освенцим нас везли в одном вагоне.
- Как бы нам встретиться, может ,зайдете к нам редакцию?

Рассказывает доверенный Николая Румянцева
И вот мы сидим в редакции и беседуем о делах, оставивших неизгладимые шрамы на сердце. Шрамы остались у Надежды Алексеевны и на теле. Она закатывает рукав шерстяной кофточки и на предплечье левой руки мы видим выколотый номер 82984. Этот номер долгое время заменял ей - узнице лагеря смерти - имя, отчество и фамилию.
Надежде Алексеевне Науменко (это девичья фамилия Кавериной) едва исполнилось 19 лет, когда в город Грайворон, тогда Курской, а ныне Белгородской области, пришли фашистские оккупанты. Они согнали юношей и девушек, и отправили их на каторгу в Германию.
- Попала я работать на военный завод в районе Лейпцига, - рассказывает Надежда Алексеевна. - Кого только там не было - поляки и французы, чехи и голландцы, хорваты и сербы и многие, многие другие. Но больше всего было советских людей. Нас держали отдельно, у каждого на груди знак ''ОСТ''. Самую тяжелую, грязную работу заставляли делать нас. Трудились с 6 утра до 6 вечера. Под конвоем выводили из лагеря и под конвоем приводили обратно. Другим в определенные дни разрешалось выходить за пределы лагеря, а нас, советских людей всегда оставляли за колючей проволокой.
На заводе я встретилась в 1943 году с Костей Морозовым – красивым черноглазым парнем, который потом познакомил меня со своим другом – немного сутуловатым человеком ,невысокого роста, с шевелюрой льняных волос на голове и удивительно светлыми глазами. Он назвал себя Николаем Орловым. Помню первый вопрос, который задал мне Орлов: - Вы комсомолка? –Да. С 1938 года. – Ну. Комсомольцы не сдаются,- сказал он и сразу перевёл разговор на другую тему. Он говорил о Горьком. Мне почему-то показалось, что он весь пропитан книгами Горького. Николай Орлов оказался очень
развитым человеком, начитанным, с богатым не по возрасту жизненным опытом.
Потом мы уже встречались как старые друзья – горе и страдания особенно быстро сближают людей. Мне было хорошо с этими двумя парнями. Морозов и орлов много знали, обладали какой-то большой жизненной силой. Их оптимизм и вера в нашу победу передавались мне, и от этого становилось легче переносить невзгоды.
Как-то утром в выходной день я прохаживалась с девушками по лагерю. Мимо прошли Николай и Костя. Они отозвали меня в сторонку. – Постарайтесь обязательно до полудня как-нибудь уйти из лагеря, - сказал Орлов. – Вот мы с Костей тоже решили пройтись и сейчас улизнём. Я не придала этим словам особого значения и не ушла. Рискованное это было предприятие. Но в полдень поняла смысл того, что мне было сказано. На завод и расположенный рядом лагерь, которые до того не подвергались бомбёжкам, налетели самолёты и засыпали их градом бомб. – Откуда они знали, что будет бомбёжка? Прошло немало времени, и инцидент этот был уже забыт. Но как-то мы встретились с Морозовым. Долго беседовали о делах на фронте. Он рассказывал так, словно сегодня слушал передачу из Москвы. – Откуда ты всё это знаешь?- спросили я. – Не задавай лишних вопросов, - ответил Костя и в свою очередь спросил: - Могла бы ты Надя, настоящим делом заняться? – Каким? – Опасным для твоей жизни, но очень важным для нашего народа. Я дала согласие распространять листовки, рассказывать, что узнаю от него о делах на Родине, на фронтах. Костя потребовал тут же дать клятву, что в случае провала я готова умереть, но под самыми страшными пытками не назову не одного имени.
И вот он принёс мне десять листовок. Они были, очевидно, размножены на ротаторе. Под ними была подпись Интернационального антифашистского комитета. Я прочитала листовку в группе наших девчат, и все они, словно онемели – настолько их поразило то, что было написано. Только Полина Кротова, которая работала на подноске ящиков в цехе, сказала:
- Дай мне эту листовку, я прочитаю её в нашем цехе. И я дала.
Так я стала доверенной Интернационального комитета. По чьему-то заданию, переданному Костей, я связалась с офицером Советской Армии Боровковым , находившимся в лагере военнопленных, и передавала ему листовки. С Орловым встречалась всё реже и реже. Считала, что он ничего не знает о делах, которыми мы с Морозовым занимаемся. Потом в 1944 году он вовсе куда-то исчез из лагеря. Когда спросила Костю, он безразлично ответил: - А кто его знает, куда он девался. Но как-то в мае 1944 года Костя встретил меня очень взволнованный. – Что случилось? – Румянцева арестовали, - выпалил он. – Какого такого Румянцева? – спросила я. Морозов уставился на меня своими большими глазами, словно впервые меня видит. – Колю, Николая, понимаешь. – Орлова? – Не Орлов он, а Румянцев. И я тебе не Морозов, а Борис Лозинский.
Гестаповцы рыскали по лагерям, они хватали то одного, то другого. Арестовали Лозинского, потом и меня с группой девушек из других лагерей. Нас истязали, мучили, секли розгами, подвешивали на руках, завязанных сзади, били плетями по ногам. От нас требовали показаний о Румянцеве, требовали, чтобы мы назвали людей, которые читали листовки. Но все молчали.
2 августа 1944 года нас всех специальным поездом вывезли в лагерь смерти Освенцим. В одной половине нашего вагона были девушки, а в другой – мужчины. Нам удалось по дороге уговорить одного из охранников открыть двери мужской половины, чтобы можно было посмотреть, кого везут. Поздно ночью дверь открыли. Мы стояли молча друг перед другом. Я увидела Николая Румянцева, Бориса Лозинского, Боровкова и других товарищей. Они тоже стояли избитые, истерзанные и смотрели на нас. Светлые глаза Румянцева по-прежнему говорили: - Не сдаваться!
Больше я не видела моих дорогих товарищей – спутников тяжёлой юности.
Надежда Алексеевна встала. – Вот это и всё, что я знаю о Румянцеве. Среди нас, арестованных девушек, была Юлия Румянцева. Не знаю, однофамилица это Николая, родственница или жена. Она их Мелитополя. Возможно, Юлия выжила и знает больше о славном сыне Донбасса, о человеке, который превратил нас, узников, в активных борцов.
Мы обещали Надежде Алексеевне продолжить розыски друзей, близких и родственников Николая Румянцева.
П. Гамарник.
( Газета «Социалистический Донбасс»
19 января 1962 г.)

ОН БЫЛ В АДУ И ВЫЖИЛ

Узник Освенцима Павел Гребенюк на чужбине стал членом подпольной лейпцигской организации – интернационального антифашистского комитета

С чего начинается Родина


Пока эшелон из Новомосковска увозил днепропетровскую молодежь в фашистскую Германию, шестнадцатилетний Павел Гребенюк мысленно возвращался в детство, отчий дом. И чем быстрее сокращалось расстояние между родной и чужой землей, тем ярче были его воспоминания.
Павлик родился в многодетной запорожской семье как раз во время очередной активизации антирелигиозной пропаганды. Поэтому парень остался некрещеным, а мать была вынуждена прятать иконы в сундуке, чтобы не сожгли. Помнит маленький Павел, как по кирпичику разобрали красавец-собор. Тогда старики шептались, что это недобрый знак...
Вместе с голодом тридцать второго в семью пришла еще одна беда. Отца Павлика обвинили в сокрытии хищений на нефтебазе, где он работал бухгалтером, и дали десять лет. Чтобы выжить, мать отправила мальчика к родителям на Полтавщину. Но пока тот добирался, дед умер, и Павлика забрала тетка из Пирятина. Питались рыбой, яйцами речных чаек, сердцевиной рогоза. Одним словом, выжили. Вскоре отца оправдали и перевели на работу в Новомосковск. Здесь и застала Гребенюков война.
Оккупировавшие Украину фашисты закрыли школы, посчитав, что для раба достаточно уметь писать, читать и считать. В июне сорок второго это железное правило ощутил на себе и Павел, который со многими своими сверстниками оказался в последнем вагоне поезда, увозящего рабов в Германию.
Остарбайтер
Втайне молодежь надеялась, что эшелон отобьют партизаны. Но надежды таяли с каждым оставшимся позади советским населенным пунктом. Все чаще на пути стали встречаться вагоны с нашими военнопленными. Делились с ними всем, чем могли, а после Люблина и сами начали голодать. Чувство голода не покидало Павла и его товарищей до мая сорок пятого.
В Германии в ожидании покупателей рабочей силы ребята жили в аварийном доме. Изголодавшиеся, они буквально бросались к бакам с похлебкой. За это их «угощали» плеткой, палками, били раздаточными черпаками. А вскоре Павел оказался в группе, которую взяла на работу фирма «ЛВГ» из Лейпцига. Сначала парень ремонтировал забор возле барака военнопленных французов, убирал цеха, затем встал к фрезерному станку. Но в знак протеста в ночную смену вместо шестидесяти деталей делал шесть. Сменщик нередко говорил ему, что он может плохо кончить. Но Павлу так хотелось хоть как-то насолить фрицам! Он понимал, что любой забитый гвоздь или выточенный болт - помощь врагу.
Через какое-то время Павла и его товарищей начали отпускать в город, при условии, что на рукаве будет обозначение OST. Этот знак определял человека-раба, а также означал, что его владельцу нельзя пользоваться троллейбусом, трамваем, посещать учреждения культуры. Зато свободно можно было зайти в девичий лагерь при бывшем заводе полиграфмашин «Карл Краузе».Здесь находилась и одноклассница Павла Лида Яковенко. А однажды остарбайтерам разрешили провести вечер художественной самодеятельности. На этом вечере звучали и украинские песни. Кто мог подумать, что в 1956 году «родные органы» будут упрекать уцелевшего Гребенюка в том, что хор с его участием пел не украинские народные, а националистические (?) песни!
После того, как украинских парней перевели в лагерь «ДАФ», их жизнь осложнилась еще больше. Здесь наказания стали более жесткими, прекратились увольнения. Утром гонят на работу, вечером возвращают в лагерь. Возможностей общения стало меньше. И все же ребята умудрялись узнавать о происходящем на фронте. В бараке рядом с койкой Павла находилась койка павлоградца Дмитрия Мороза. Он и дал почитать земляку первую листовку на русском языке, адресованную военнопленным. В ней говорилось о том, как зверствуют немцы, как наши войска отчаянно выбивают врага с оккупированной территории. В листовках звучали призывы к борьбе, сопротивлению. Надо было доказать, что даже в плену наш солдат остается солдатом.
Вот такие опасные «посылки» на разных языках стали передавать советским военнопленным, бельгийцам, французам Павел со своими товарищами. Они вошли в интернациональный антифашистский комитет (ИАК), который с помощью семьи Хаукс создали Николай Румянцев и Максимилиан Хауке. Подпольщики писали обращения к немецкому населению и к иностранным рабочим, призывая их к неповиновению нацистским властям, отказу от работы, саботажу, диверсиям на фабриках, заводах, железной дороге. К концу мая сорок четвертого года подпольные ячейки действовали во многих лагерях, на многих предприятиях. Общее число их участников достигло трехсот человек. Важную роль в работе подпольных патриотических организаций наряду с другими играли Дмитрий Мороз из Павлограда и Павел Гребенюк из Новомосковска. Об этом я прочитала в книге Е. Бродского «Во имя победы над фашизмом».
Лагерь смерти
Аресты подпольщиков начались внезапно. Сначала задержали Румянцева, затем Мороза с Гребенюком, других участников группы. Из полицейского отделения их перевели в гестапо. Некоторые не выдерживали адских пыток. Павла так жестоко избили на первом допросе, что он долго не мог двигаться, ослеп на правый глаз. Еле живого парня затолкали в камеру. Утром, увидев его распухшее до неузнаваемости лицо, немцы вдруг допрос отложили. В этот раз пронзительный звонок заглушал нечеловеческие крики других...
В августе сорок четвертого Павел вместе с товарищами по подполью стал узником Освенцима. В этом лагере ему исполнилось девятнадцать. На память об этом дне у него на всю жизнь остался выколотый на левой руке номер - 190728. Здесь же от знакомого Николая Саенко он узнал, что Румянцева, Мороза, Таю Тонконог из Новомосковска и еще восемь человек сожгли в крематории.
Когда советские войска вошли в Польшу, узников вывезли в Германию, в Заксенхаузен. А в апреле сорок пятого выстроили в колонны по пятьсот человек и вывели за ворота. Гнали к морю, чтобы потопить на баржах. Дорога была усеяна трупами. На одном крестьянском подворье еще и «охотник» объявился. Затаившись, он методично отстреливал узников. «Марш смерти» остановили освободители.
Долгая дорога домой
Восьмого мая 45-го Павел уже был на первом сборном пункте, двадцатого - в запасном армейском полку. Здесь и проходила «фильтрация». После тщательных проверок Гребенюка призвали в армию. Так что домой вернулся лишь в мае сорок восьмого. И сразу же попал в списки специальных органов. Это не раз портило жизнь человеку, победившему смерть в концлагере. Приходилось терпеть и унизительные вопросы от сотрудников КГБ по поводу преданности Родине. Во время очередной такой беседы один из офицеров сказал Гребенюку, что скучает по временам, когда тех, кто имел в своей биографии германскую страницу, можно было скрутить в бараний рог.
- Слава Богу, -говорит он, - что кануло в Лету то время, когда я вздрагивал при каждом повороте ключа камерного замка на чужой земле, когда приходилось слушать несправедливые упреки и обвинения дома...
Во время съемок документального фильма об их подполье Павел Гребенюк еще раз побывал и в Польше, и в Германии. Здесь он встретился с бывшим товарищем по антифашистской борьбе Максимилианом Хауке, возложил цветы к памятнику погибшим деятелям ИАК в Лейпциге. Судьбе было угодно, чтобы наш земляк вернулся из ада.
Юлия БАБЕНКО
https://dv-gazeta.info/old/4/on-byl-v-adu-i-vyzhil.html