Однодворцы Орловской губернии

Дворянство — как высшее правящее сословие в России возникло на почве государственной службы. Так как в древнее время государственная служба ничем не отличалась от личного услужения князю, то этим прежде всего объясняется разнообразный состав общественных элементов, вошедших в состав Д. Целый ряд слуг помогал князю в разных сферах его государственной и домашней или хозяйственной деятельности. Наряду со свободными людьми стоял преобладающий по числу штат несвободных слуг-холопов, которые несут все обязанности по управлению княжеским хозяйством, а потому являются одновременно судьями и администраторами. Таковы тиуны, ключники, казначеи, посольские. Они, как несвободные, не могут по произволу оставить службу или отказаться от того или иного поручения. Вследствие того они теснее связаны со своим князем, который естественно должен был рано оценить эту хотя и невольную верность своих несвободных слуг, доверяя им больше, чем своим влиятельным свободным слугам. Эти последние ничем, кроме личного соглашения и личной выгоды, не были связаны со своим князем и могли покинуть его по усмотрению. Такое различие отношений мало-помалу, с постепенным усилением княжеской власти, привело к тому, что служба вольная стала перестраиваться по типу службы невольной, так что самое понятие службы как неизменного долга и верности зародилось и воспиталось в невольной холопской среде.
Самый термин «дворяне» встречается в памятниках не ранее второй половины XII века и обозначает людей, живущих при княжеском дворе. Другое их названиe — дворовые люди (см.). Дворянами с самого первого момента возникновения этого термина были, таким образом, и вольные слуги, и холопы. Сначала положение Д. было невидное. Они воюют, судят, собирают пошлины, но только в качестве мелких исполнительных органов. Близость к князю привлекала, однако, в придворный штат и людей знатных. Дети бояр не брезгают начинать свою карьеру при княжеском дворе в составе младшей дружины, так как жить близ князя значило жить «близ милости». В числе детских и отроков могли быть также молодые люди боярского происхождения. С XIII в. имеются прямые указания, что в разряде дворных слуг были дети боярские.
По мере усиления Московского государства и расширения его границ прилив знати в состав придворного штата московских государей все более усиливается. Вслед за детьми боярскими и их отцы, бояре, стремятся проникнуть в придворную среду. Численность придворного штата значительно возрастает со второй половины XV в., с одной стороны, по мере присоединения к Москве других княжений и с причислением контингента дворовых слуг прежних владетельных княжений к московскому двору, с другой — в зависимости от возрастающей пышности придворной обстановки. Около этого времени в распоряжении государя стоит такое число дворных слуг, или дворян, что жить им всем при дворе становится слишком тесно. Отсюда — поместная система: дворяне были испомещены на государевой земле, участки которой передавались им в пользование под условием службы. Так появились дворяне-помещики.
В этом своем новом качестве дворяне еще продолжают стоять ниже бояр и детей боярских, которые в награду за службу получают кормление или земли в вотчину. Продолжает существовать и различие между обязательной службой дворян и вольной службой бояр и детей боярских.
Но московские князья очень рано начали бороться с невыгодами вольной службы и главным ее оплотом — свободой отъезда. Признавая эту свободу в многочисленных междукняжеских договорах, на практике они борются с ней всеми способами, применяя различные невыгодные последствия к отъездчикам: отбирают у них вотчины, понижают их служилую честь и применяют к ним и иные меры наказания до смертной казни включительно, когда это было возможно. В предупреждение же отъезда московское правительство берет с подозреваемых записи о неотъезде, гарантируя такие записи порукой и денежными залогами. Когда к началу XVI века все почти прочие княжества были присоединены к Москве, то и отъезжать стало некуда, кроме Литвы, а отъезд в чужеземное государство был, с точки зрения правительства, изменой. Это воззрение проникает и в служилую среду: раскаявшиеся отъездчики по возвращении в отечество просят государя снять с их имени недобрую славу — «мерзячку», — какая тяготела над ними со времени отъезда. В XVI веке свободы отъезда не существует, а вместе с тем утратила всякое значение и вольная служба: для вольных слуг возникла обязанность служить и по типу службы между дворянами и боярами исчезло всякое принципиальное различие. Другое различие, в общественном положении, также постепенно сгладилось в течение XVI в. Бояре и дети боярские уже с конца XV в. получают поместья, сначала в исключительных случаях. Иоанн III конфисковал вотчины у новгородских бояр в 1484 и 1489 гг. и наделил их поместьями в московском и других уездах; конфискованные же их вотчины роздал в поместье московским детям боярским. Иоанн IV в 1550 г. приказал поместить в Московском уезде 1000 детей боярских и наделить поместьями бояр, у которых в этом районе не оказалось вотчин и поместий.
Таким образом, наряду с дворянами-помещиками появились помещики-бояре и дети боярские. Для дворян не существовало более никаких юридических преград перейти в разряд вотчинников. В первой половине XVI в. только официальный язык продолжает отражать старину: в официальных актах дети боярские стоят всегда выше дворян, хотя на деле они юридически уравнялись, а фактически положение детей боярских, по свидетельству Судебника Царского, вынуждало их нередко даже поступать в холопы. Со второй половины XVI в. начинает исчезать старина и в языке: дети боярские также называются дворянами, а когда оба эти термина встречаются рядом, то дворяне нередко ставятся выше детей боярских. В XVII в. это уже обычный порядок. Торжество одного термина над другим знаменует окончательную победу типа придворной службы над службой свободной. Но теперь лишь на долю немногих дворян выпадал счастливый жребий служить при государевом дворе или хотя бы вблизи двора: большинство дворян несло эту службу по городам.
Эта дворянская служба была военной и стала обязательной. В 1556 г. Иоанн IV «с вотчин и поместий уложенную службу учинил»: со 100 четвертей земли должен быть выставлен вооруженный человек на коне.

Сражение на реке Липовец (Сказание о 50 ливенцах, которые сами погибли, но войско татарское остановили)

В конце мая 1623 года отряд казаков 12-й сторожи (трое детей боярских и трое казаков), находившейся в 150 верстах от Ливен, на Меловом броду через Быструю Сосну, постоянно дежуривший на самом краю русских земель, обнаружил татарскую орду. Крымцы находились в двух-трех поприщах (днях конного перехода) от Ливен.

Готовились стоять насмерть.
Для ливенских воевод Засекина и Язвенцова, знавших, что незваные гости в этом году появится обязательно, это известие оказалось все же неприятным сюрпризом. Были отправлены гонцы, чтобы уездные жители, спрятав свое добро, поспешили в город, в осаду. К засекам, т.е. местам, заваленным лесом, перекопанным рвами, приказано было собрать окрестных служилых людей. На одной из засек, расположившейся на крутом, заросшем густым лесом берегу реки Липовец (это один из притоков реки Труды, впадающей в Сосну), усердно трудились около полусотни детей боярских и казаков. Засеку устроили в этом месте потому, что проходил здесь удобный, хотя и неширокий, брод через реку Липовец – она узкая, зато глубокая была, илистая и с крутыми берегами. За бродом проходила дорога, расходившаяся через пару верст на две – в сторону Ливен, на Орел и на Мценск. Стучали топоры – причем, те, кто рубил деревья, делали это так, чтобы они падали не у корня, а повыше, на высоте человеческого роста (такие деревья труднее потом оттаскивать в сторону). Длинный и глубокий ров был заполнен водой, из которой торчали вбитые в дно заостренные толстые колья. Конечно, эта засека не могла надолго задержать большой отряд воинских людей (слишком невелико было число ее защитников), но вот против передовых, разведывательных групп она подходила вполне. К тому же засека находилась выше истока Быстрой Сосны, в 60 верстах от сожженного к этому времени Орла, и если татары появились здесь, это означало, что они целью ставят не захват или грабеж Ливен и Ливенского уезда, а другие, ближе к Москве расположенные города – Болхов, Мценск, Белев. Несмотря на то, что Ливны, сожженные в 1618 году гетманом Сагайдачным, были слабо защищены, и острог не успели еще отстроить, однако 600 с небольшим защитников – все ливенцы: дети боярские, казаки, стрельцы, пушкари, затинщики (стрелки из затинных пищалей) готовились стоять насмерть. Прошло несколько дней, возвратились назад в Ливны пять станиц, посланных в разведку – татары словно растворились в бескрайней засосенской степи и бесследно пропали.

Ночь перед боем.
На второй неделе июня прискакал в Ливны казак с шестой сторожи, стоявшей от города в 40 верстах, и сообщил, что большая татарская орда прошла мимо них, поднимаясь вверх по Быстрой Сосне, но не пытаясь переправиться через нее. Князь Засекин и воевода Язвенцов вздохнули с облегчением: стало понятно, что не на их уезд направлен этот набег крымский. Однако радость ливенских воевод была преждевременной. В начале второй недели июня голова полусотни, сторожившей засеку у Липовца, выехал с несколькими казаками в разведку за реку и с трудом смог незаметно вернуться обратно: большое татарское войско двигалось по сакме к его засеке. Крымцы частью отряда вышли к Липовцу уже вечером и разбили здесь лагерь. Никифор Мацнев (так звали голову) одного из своих казаков немедленно отправил в Ливны – сообщить, что, очень возможно, татары, обойдя всю Быструю Сосну без бродов, развернули свою орду и хотят выйти к Ливнам с северо-запада, со стороны Орла, где их меньше всех ждут. Другой казак поскакал во Мценск – нужно было сообщить и туда: слишком велика казалась татарская орда, и выглядела она очень свежей и страшной. Остальные защитники засеки ночь провели беспокойно, в полудреме, поочередно наблюдая за горевшими в 300 метрах от них, на другом берегу реки, татарскими кострами. И, судя по ним, крымцев было никак не меньше двух тысяч. Мацнев, всю ночь размышлявший, как с 48 людьми против этих тысяч продержаться, так и не прилег ни на минуту. Защитники засеки, дети боярские и казаки, вооружены были пищалями и саадаками (лучников было 30, а владельцев пищалей почти в два раза меньше). Стрел к саадакам было достаточно, а вот свинца и пороху к пищалям хотелось бы иметь побольше, да воеводы, пославшие их сюда, сами их мало имели.

Расстрел татар на засеке.
Рассветало. Вдоль речной долины стоял сильный туман, и только когда с подъемом солнца довольно высоко туман рассеялся, передовой отряд крымцев начал спуск к реке. Мацнев уже заметил: у татар пищалей нет – луки, стрелы, мечи, и это была единственная хорошая новость для русских воинов. Голова поэтому в самом начале боя решил напугать противника и по возможности деморализовать его. Брод через Липовец здесь не широкий, и татары это знали. Пять передовых всадников на низкорослых лошадках находились уже посередине реки, когда Мацнев махнул рукой: «Пали!» Пятеро казаков, лежавших на краю засеки за срубленными огромными дубами, выстрелили почти одновременно. В воду упали трое крымцев, одна лошадь, и лишь пятый всадник не пострадал, но напуганная лошадь так резко рванула в сторону, что и он свалился с коня. Так начался бой полусотни Никифора Мацнева с татарской ордой. Еще трижды, уже гораздо быстрее и в большем количестве ордынцы пытались переправиться через Липовец и каждый раз с большими потерями были вынуждены отступать. Причем, экономя свинец и порох, Мацнев чаще выставлял вперед лучников, умело поражавших татар в незащищенные места. Крымцев особенно бесило то, что стрелявших в них они совсем не видели – умело построенная засека надежно укрыла защитников, не давая возможности татарам хотя бы приблизительно узнать, сколько же перед ними противников. Пару раз – после четвертой неудачной попытки переправиться – ордынцы пускали тучи стрел в сторону засеки, правда без особого успеха (трое детей боярских и двое казаков были ранены, но из боя не ушли). К концу дня в лагере татар началось какое-то движение. Наблюдавший за полем боя Мацнев увидел, как, оставив у речки солидное прикрытие, основная часть татарского войска двинулась вверх по течению реки – к ее истокам. Голова понял, что татары решили обойти реку (благо до ее начала было всего 6-7 верст) и окружить защитников засеки с незащищенной стороны. Да, Мацнев это понял, но и просто уйти, спасаясь, он не мог – это увидели бы татары из числа тех, что находились напротив, за рекой.

Неравный бой.
Наутро татарское войско полукольцом охватило засеку и ее защитников с сухопутной стороны и блокировало от реки. Неизвестно, сколько времени продолжался этот смертельный последний бой русских воинов с огромной татарской ордой, но не один час - точно. Крымцам пришлось спешиться, поскольку в лесу на лошадях не повоюешь, а в пешем бою ливенцы дрались, аки барсы. И только изнемогшие от ран, окруженные каждый десятком врагов, они пали на поле боя, забрав с собой в мир иной по нескольку противников. Понеся большие потери на берегу неизвестной речушки и узнав о том, что к месту боя сразу с двух сторон – из Мценска и Ливен – спешат русские войска с пищалями и пушками (посланные Мацневым казаки свою задачу выполнили), татары решили судьбу не испытывать и тем же путем, но теперь по течению Быстрой Сосны, ушли в степи. Своих погибших воинов перед уходом они похоронили у леса, рядом с местом боя. Ливенский воевода князь Засекин с отрядом в 300 человек, вооруженных пищалями, с двумя небольшими полковыми пушками подошел к Липовцу на следующий день. С ним возвратился и посланный Мацневым ливенский казак. Каждый из погибших детей боярских и казаков имел не одну рану, многих уже после смерти татары в ярости исполосовали холодным оружием. Воевода приказал перенести павших воинов по тому же броду через реку, которую они защищали, на другую сторону Липовца. И уже здесь, напротив засеки, выкопав каждому из 48 отдельную могилу, их похоронили.

Татарское кладбище
Это место жители небольшого села Троицкое (находящегося в Покровском районе Орловской области) называют до сих пор Татарским кладбищем, но не потому, что похоронены здесь татары, а как раз наоборот – русские воины, погибшие в бою с татарами. Кладбище, которому уже почти 400 лет, имеет форму прямоугольника, внутри которого хорошо видны маленькие холмики над могилами. Их, если посчитать, как раз около 50. Легенду же о событиях четырехвековой давности, передававшуюся из поколения в поколение, рассказал мне ныне уже покойный житель Троицкого Михаил Михайлович Гаврюшин. Он же показал точное место нахождения Татарского кладбища. Честно скажу, я ему не поверил. Но два года спустя мы пришли сюда с учащимися – членами краеведческого кружка и провели пробное вскрытие одного из холмиков. Это действительно оказалась могила, а в ней уже истлевшие останки. Значит, правдой было все рассказанное троицким старожилом? (Останки мы бережно закопали обратно. – А.П.) И еще. В начале 19 века жил неподалеку от Троицкого, в деревне Родионовке, один помещик – Родион Мацнев, тоже узнавший об этой истории. Выяснил он подробности тех событий и решил, что Никифор Мацнев – ливенский голова, командир той славной героической полусотни, погибший в полном составе в бою с татарами, его предок. В память о нем построил Родион Мацнев церковь в Троицком и усадьбу свою сюда перенес. Церковь Святой Живоначальной Троицы просуществовала до начала 30х годов 20 века. Ходил молиться в нее Родион Мацнев, потом его дети и внуки, и почти все они у стен ее похоронены. В 30х годах церковь закрыли, а потом взорвали, использовав битый кирпич для строительства общественных зданий в райцентре Покровское. От всех мацневских могил остался фамильный пустой склеп без дверей и надгробие одной из Мацневых – Елизаветы Васильевны. Да еще легенда, прожившая 400лет. Она, думаем, проживет еще столько же.
Александр Полынкин

Файл можно получить по ссылке:
Carte du territoire de Livny_1724.jpg
https://yadi.sk/i/y8h14_kJemdha

Рабочая (сословная) тема по сбору материала