Никаноровы - Комаровы - Соловьевы купцы СПБ

Обратимся к справочным книгам Купеческой Управы.

Первая запись о Даниле появляется в 1873 году (Раздел: купцы 2-й гильдии, стр. 427).
Мы узнаем, что Данила родился в 1845 году и ему уже 28 лет. Он крестьянин Ярославской губернии, Даниловского уезда, Халезовской волости (в 1873 году ошибочно написано Химчевской волости, такой в Даниловском уезде нет), деревни Блинцева. В 1873 году он жительствует в Спасской части, 3 участок, на Сенной площади в доме Колотова (настоящий адрес Сенная площадь д. 9, угол Демидова переулка). Содержит трактирное заведение и имеет деревянный дом.
В записи 1896-1897 гг. (стр.469) дана более полная о нем информация. На этот момент Данила проживает в доме Почкина (настоящий адрес Сенная площадь №11 угол Демидова переулка №13). Содержит трактир в доме проживания. Данила православного вероисповедования. В купечестве с 1873 года, то есть платит повинности в гильдию с этого года. Стоит обратить внимание, что в сведениях не упомянуто, что он женат, хотя уже в 1873 году Пелагея носила его фамилию.

Данила родился в глухом удаленном уголке Ярославской губернии. Деревня Блинцово относилась к Воскресенскому приходу в Куклином Углу (Куклин Угол назывался так, потому что прилегавший к погосту лес, носивший название Куколка, образовывал здесь острый угол. (http://toropovo.wedge.ru/Files/TP1.pdf) . ВоспоминанияА.Д.Тимрота одного из представителей семьи Кругликовых.(http://toropovo.wedge.ru/Files/TP4.pdf)
К приходу были приписаны 24 села. Деревня была небольшая. По сведениям на начало ХХ века в ней проживало 13 лиц мужского и 24 женского пола. Церковь Вознесения Господня стояла на берегу речки Малая Вожа, а на ее противоположном берегу располагалось село Торопово (ударение на втором слоге), находящееся в 15 километрах от уездного города Данилова. В центре Торопово находилась усадьба и барский дом дворян Кругликовых .

Даниловский уезд практически весь расположен на Даниловской возвышенности, которая имеет очень неровную поверхность с низинами, затапливающимися во время разлива рек (вспомните деда Мазая и зайцев – именно об этих местах писал в своей поэме Некрасов). Как пишут в своих воспоминаниях потомки Кругликовых, Ярославская губерния не была бедной, хотя в некоторых ее районах земель для пахоты не хватало в силу того, что это были заливные луга. Так как Ярославская губерния была близко расположена к Санкт-Петербургу, то почти в каждой семье кто-то уходил на заработки в столицу и становился «питерянцем», по мере возможности деньгами помогая оставшимся родичам в деревне. И.С.Аксаков в своих «Письмам к родным» писал, что «Ярославская губерния почти вся тянет к Петербургу. Это можно сказать решительно. О Москве здесь никто и никогда не вспоминает, и не говорит. Сильное влияние имеет на них «Петенбург», как они выражаются, со всеми своими соблазнами». В обзоре Ярославской губернии об отхожих промыслах крестьян отмечается, что в Халезовской волости Даниловского уезда преобладает отход преимущественно на трактирно-питейный промысел, причиной этого указываются небольшие наделы земли при наличии больших семей. Надо отметить, что этот промысел был освоен крестьянами еще до отмены крепостного права. При крепостном праве помещики охотно отпускали своих крестьян на заработки, так как отходники исправно платили денежный оброк и старались подольше удержаться в городах, где жизнь была вольготнее, и они не зависели от причуд своего помещика. Из сообщений волостного правления Халезской волости узнаем, что здесь отсутствуют кустарные промыслы; это вероятно служит объяснением того, что эта волость дает наибольший процент уходящих среди всей губернии. Далее уточняется, что прихожане Воскресенского прихода (деревня Блинцево приписана к этому приходу) из Куклиного Угла поголовно «уходят в Петербург для служения в питейно-трактирных погребах». В 1869 году из 6277 петербургских половых ярославцев было 3116 (почти половина). Из очерка крестьянина села Малачугово Любимского уезда Ярославской губернии П.Гробовщикова, впоследствие ставшего журналистом, узнаем, что «отправляют мальчиков от 12-15 лет с извозчиками, которые не стараются поставить их на хорошее место, а стараются поскорее сбыть их с рук. Поэтому дети поступают в такие грязные и развратные дома, где, в конце концов, теряют свою нравственность, честь и все что есть свежего». В самом низу трактирной иерархии находились «кухонные мужики – чернорабочие, посудомойки и взятые из деревни для обучения мальчики – они с утра до полуночи мыли посуды, кололи дрова, убирали помещения и кипятили воду. По истечению 3-4 лет, эти мальчики, если повезет, получали в заведование залу, буфет или биллиардную и тогда становились половыми, затем шла должность буфетчика, а за ним маркера. В столице крестьяне-ярославцы из одного уезда старались держаться вместе и организовывали землячества, правда у даниловцев в отличие от угличан и мышкинцев своего официального землячества в Петербурге не было. Если же отходник возвращался домой ни с чем, то дома он считался неудачником и его с презрением называли «питерская браковка».

Число трактиров в российской столице поражало иностранных путешественников еще в конце XVIII - начале XIX веков. Эта особенность объяснялась интенсивным притоком населения, не имевшего в городе собственного жилья и возможности обедать дома.

В 1874 году в Петербурге насчитывалось 669 трактирных заведений, в том числе 468 трактиров, 53 портерные на правах трактиров, 16 трактиров без продажи крепких напитков, 29 ресторанов, 33 гостиницы со столом, 25 буфетов. В заведениях «трактирного промысла»: трактирах, ресторанах, гостиницах - готовилась пища и допускалась продажа спиртного в разлив, в то время как в ренсковых погребах продажа вино-водочных напитков производилась исключительно на вынос. Трактиры с продажей крепких напитков обозначались красными вывесками.
По подсчетам в конце XIX века примерно треть всех занятых в трактирном промысле столицы были ярославцы, а из 320 петербургских трактирщиков примерно 200 по происхождению были ярославцы (данные петербуржского журналиста Н.Н.Животова). Естественно, что хозяева в первую очередь брали служить к себе своих земляков и часто помогали им подняться. Интересно, что существовало разделение труда; так рязанцы и коломенцы содержали в основном ренсковые погреба и портерные лавки, а ярославцы и вологодцы - трактиры. С ярославцами-половыми соперничали казанские татары.

«Кто не знает ярославцев… Многие ли не видали типичных половых, которые с ловкостью акробатов носятся как вихрь с грудой тарелок и стаканов в одной руке, держа в другой тарелку с налитыми до краев рюмками живительной влаги и из них ни одна капля не расплескается; хоть сейчас в цирк показывать фокусы жонглирования с наполненной посудой, а насчет услуги – это первый в мире народ, далеко оставляющий за собой и французских гарсонов, и немецких кельнеров и ресторанных татар» . «Взойдите в любой дом, ознаменованный надписью…трактера… - везде вы встретите людей, у которых все горит и все вертится, как будто они наполнены ртутью, и вы можете познакомиться поближе с ярославцами. Это первое и главное поприще их деятельности, начиная с малочинной степени полового и разносчика различных горячих и вскипяченных питей до почетного класса маркеров, выигрывающих подчас у подгулявших игроков все», - так писал о ярославцах В.В.Толбин еще в 1847 году в «физиологическом» очерке «Ярославцы» (Впервые этот очерк был опубликован в «Финском вестнике», №4 за 1847 год.). Далее он пишет: «Чуть только подрастет ярославский мальчишка и будет в состоянии уносить, не опасаясь быть догнанным, краденый горох или репу с чужих огородов, ему уже становится грустно и тесно под кровлей родной лачуги… для его движений малы деревенские поля: он рвется туда, где еще более жизни для его ртутной крови, более целей для сметливого ума, более дураков, чем в целой родимой губернии.» Ярославские «мальчики», приезжавшие из деревни, были поголовно грамотны (умели читать, писать, считать) и многие покидали родные края сразу по окончании сельской школы. Мальчиков пристраивали в столице «по родству и знати», то есть через родных и знакомых.
По сведениям на 1897 год трактиры подразделяли на: 1. чистые трактиры или второклассные рестораны; 2. трактиры, состоящие из «чистой» и «черной» - «народной» (мебелированные простой мебелью) половин и 3. простонародные трактиры, располагавшиеся в подвалах или на первых этажах. В трактирах имелись «раздевальня»; буфет с закусками - «каток»; большой общий зал; отдельные «кабинеты»; «низок», где продавалось вино в розлив.
Кухня была только русская: щи, горох, каша, поджаренное вареное мясо с луком, дешевая рыба (салака или треска) и гороховый кисель. В трактирах заказывали «пару чая» - два фарфоровых чайника, один с заваркой, а другой с кипятком, сахар подавали кусками на блюдцах. Крышки чайников были на цепочках, а носики в оловянной оправе, чтобы не разбились. Не доверяя чистоте посуды, многие посетители сами споласкивали ее. Можно было заказать курительную трубку со сменным мундштуком из гусиного пера.
Обслуживали посетителей «половые», в обязанность которых входило разносить еду, рассчитываться с посетителями, а в трактирах при постоялых дворах встречать приезжих и убирать их комнаты. Слово «половой» произошло от слова «пол», поскольку о трактире можно было судить по чистоте пола. Обычно половые были одеты в накрахмаленные белые штаны и рубаху навыпуск и подпоясаны малиновым шнурком с кистями, на котором висел кошель «лопаточник» для денег.

Половых в трактирах подзывали окриком: «Эй, человек!», называли только на ты, иногда называли унизительным прозвищем «шестерка» (потому как служили тузам, королям и дамам ). Половой должен был знать как можно больше о своих постоянных завсегдатаях, чтобы им угождать и хорошо зарабатывать. Работа в трактире была унизительной. Н.Н.Животов отмечал, что ярославские «шестерки» реже спивались, отлично служили, умели всем угодить, услужить, а главное, обладали особым тактом и чутьем, столь ценимом в трактирном ремесле. Хорошая «шестерка» должна была одновременно обладать качествами дипломата, коммерсанта, экономиста, финансиста, гастронома, санитара и т. д. Рабочий день у половых длился по 16-17 часов, без перерыва на обед. С самого раннего утра до поздней ночи у них не было возможности присесть и им только разрешалось время от времени подкрепить себя пищей или питьем чая. Все остальное время они бегали или по крайней мере были на ногах, потому что если они не прислуживали посетителям, то стояли у дверей в трактир или глядели в газету, но тоже стоя. Им полагалось только два выходных в год: на Рождество и Пасху. Жилье и питание (мясом кормили во все дни кроме постных дней) оплачивались или предоставлялись хозяином. Во многих трактирах жалованья вообще не платили, считая, что они имеют доход от чаевых. Основная масса работников в качестве чаевых получала копейки и гривенники; их месячный заработок в хороших трактирах составлял на рубеже столетия 8-10 рублей в месяц (по другим данным 3 рубля). Там, где платили, мальчики получали порядка 3-х рублей, а половые 8-ми рублей в месяц плюс чаевые, а буфетчики – 40 рублей. По данным К. Воробьева, мальчик высылал на родину в среднем 33,5 рубля в год (при жалованье 33,6 рублей за полные 12 месяцев), половой соответственно 122,3 (жалованье – 97,2), буфетчик – 238,3 (жалованье - 304,8). Такие мизерные заработки ни в каком другом отходном промысле не встречались и прожить на эти деньги в Петербурге было невозможно. К тому же при поступлении на работу половой вносил денежный залог хозяину и, кроме того, ежедневно отдавал 10-20 копеек за «бой посуды» или утерю вещей. Только в начале ХХ века было создано общество официантов, которое стало отстаивать свои интересы. Дополнительным источником доходов трактирной прислуги был обман клиентов, а иногда и хозяина. Как писал Н.Н.Животов, «шестерке» необходимо было быть «своего рода мазуриком, живущим ежедневным, ежечасным обманом… свидетель всего самого безнравственного, бесчестного и безобразного». Обсчет пьяных посетителей был основным способом незаконного заработка. Многие половые договаривались с проститутками, помогавшими напоить и обобрать закутившего клиента, выставляя завышенный счет или не давая сдачи. У посетителей, догулявшихся до бессознательного состояния, просто вынимали бумажник, а их самих сажали в пролетку и отправляли домой. Как отмечал Н.Н.Животов «в Петербурге приличному человеку (не говоря уже про дам) без шальных денег решительно негде закусить, некуда зайти. Приличный человек, который выпьет, закусит, послушает орган, почитает газеты и уйдет, он много, много израсходует целковый… Между тем такому гостю надо предложить выбор по карте, подать все чистое, свежее, доброкачественное. А это все стоит денег. Трактирщикам выгоднее ориентироваться не на «приличную» публику, а на «серую» — мелких служащих, торговцев, разносчиков, приказчиков, писцов, канцеляристов, артельщиков: они невзыскательны, безответны, неумеренны и, «разойдясь», истратят все, что есть в кармане, и «окуня от сига не отличат, конины от черкасского мяса». Либо гнать деньгу из простого люда. Поэтому и трактиры в Питере либо «серые» (поближе к центру, числом до ста), либо «грязные» (преимущественно около фабрик, заводов, рынков). Атрибуты «серых» — проститутки, низкоградусная сивуха, гремящий орган и пьяная оргия завсегдатаев. «Грязные» — трактиры для чернорабочих и извозчиков, постоялые дворы, чайные, закусочные, народные столовые и кабаки — устраивались так, чтобы посетитель не смог ни поесть без выпивки, ни выпить наскоро и уйти: чтобы, имея возможность пить и заедать выпивку, он сидел в трактире, пока не пропьет последнюю копейку».
Разбогатеть в Петербурге было крайне трудно. По данным Л.Лурье , 2/3 владельцев трактиров вышли из «шестерок», но чаще «шестерки» пополняли ночлежки и арестантские роты. Только 10% мальчиков выходили в «шестерки», и только 10% «шестерок» – в люди. Мальчики, вышедшие в люди, были умны, сметливы и изворотливы, имели закаленный характер и железную волю, поскольку не поддались соблазнам и порокам и доросли до своего собственного дела.
В конце XIX века завсегдатаями трактиров преимущественно были мужчины. В хорошие трактиры приходили купцы и служащие не только покушать, но и обсудить свои дела и заключить сделки. В целом можно сказать, что в трактирах собирался вечером в основном трудовой люд, бывали скандалы и драки, иногда были и пострадавшие, слышались свистки, появлялся городовой, кого-то вели в участок, других вышибали. Хорошие половые должны были предупреждать драки и обладать достаточной силой, чтобы вытолкнуть разгулявшихся на улицу. Ответственность за общественный порядок лежала на хозяине трактира, и любой скандал мог привести к убыткам (разбитые посуда, зеркала), а иногда даже к лишению лицензии на право торговли. Введение винной монополии в Петербурге в 1897 году привело к резкому сокращению числа трактиров с «крепкими напитками» в столице.

Информация о трактирах из книг: В.П.Ситников «Кто есть кто в истории России». «Что такое трактир?»; Ю.Демиденко «Рестораны, трактиры, чайные»; Л.Я. Лурье. «Питершики. Русский капитализм. Первая попытка»; Л.Каплин. Журнал «Загадки истории», ноябрь 2018. В. В. Толбин Ярославцы (Физиологический очерк). «Финский весник», 1847, №4.

Теперь настало время описать Сенную площадь, ведь именно здесь открыл свои трактиры ДАНИЛО НИКАНОРОВ. В XIX веке весь Петербург был поделен на 12 полицейских частей. Самой дурной славой пользовался Сенной рынок, относящийся к Спасской части. Рынок был заложен в 1737 году на месте вырубленного «змеиного» леса, пользовавшегося нехорошей славой, где сначала торговали только сеном и дровами. С 1775 года на рынке началась торговля продуктами питания, и императрица Екатерина Вторая разрешила пользоваться рынком бесплатно для снабжения продовольствием бедных слоев населения. Это был единственный рынок в столице, на котором разрешалось торговать крестьянам прямо с возов, то есть рынок был самым дешевым в городе. Он назывался чревом Петербурга, поскольку вокруг него располагалось большое количество низкосортных трактиров, питейных заведений, ночлежек, трущоб и домов терпимости вплоть до 1920-х годов. Одним из самых распространенных кулинарных блюд среди бедного люда была «щековина», которая варилась прямо на этом рынке в огромных котлах. Рецепт был прост: 50-60 бычьих голов варили в котлах примерно в течение 8 часов, чтобы из них выварилось сало и мясо из щек быков (отсюда и название). Вываренный продукт отправляли в обжорный ряд, где из него пекли пирожки и добавляли в похлебку. Запах от этих котлов на площади стоял удушающий.

Салтыков-Щедрин писал: «Сенная – это единственное место в центре города, где полиция не требует даже внешней благопристойности». А вот описание Сенной площади В. В. Крестовским: «По краям площади, в громадных, многоэтажных грязных домах мигали огоньки в окнах и фонари над входными дверями, означая собой целыe ряды харчевен, трактиров, съестных, перекусочных подвалов, винных погребов, кабаков с портерными и тех особенных приютов, где лепится, прячется, болеет и умирает всеми отверженный разврат, из которого почти нет возврата в более чистую сферу и где знают только два исхода: тюрьму да кладбище...» Трактиры на этой площади: «Углич», «Крым», «Сенная биржа» и бесчисленное множество других служили рассадниками болезней, преступности и антисанитарии. Под стать были и прилегающие к ним улицы и переулки. В доме №3 на Сенной площади размещался «малинник» — здесь собирались воры, мошенники, сутенеры, шулера и проститутки. Еще одно печально известное место - «Вяземская лавра» . Это ироническое название получил дом князя Вяземского (тринадцать домов, имеющих между собой сообщение), располагавшийся по теперешнему Московскому проспекту и занимавший территорию нынешнего Сенного рынка. Два его флигеля выходили на Забалканский проспект (теперь Московский проспект №№4-6), а один, в котором в 1850-ые годы жил сам князь, на Фонтанку. В.В.Крестовский описал эти места в своем романе «Петербургские трущобы», которые были опубликованы в журнале «Отечественные записки» в 1864 году. Здесь размещалось несколько кабаков и пивных, кузница, Столярный, Тряпичный, Конторский (самый приличный) и Корзиночный флигеля, общественные семейные бани (в действительности низкосортные бордели). Сердцем этих трущоб был «Стекольчатый» флигель, где по коридору бродили пьяные, лохмотники, голодные, «бродячие» женщины. Сюда даже группе городовых отправляться было небезопасно. Лавра была ликвидирована только в 1913 году. Н.Свешников писал, что почти полтораста квартир «Вяземской лавры» «заняты... не беднотою, но отребьями, отбросами, паразитами общества. Это не беднота Песков или Петербургской стороны, голодная, но нередко приглаженная, благообразная и стыдливая; это люди хотя до безобразия рваные и грязные, частенько полунагие и полуголодные, но все же умеющие достать копейку…» И горе подвыпившему петербуржцу, который случайно забредет сюда. Коль останется жив, он, избитый и обобранный до нитки, утром придет с жалобой в полицейский участок, и там ему скажут: «Ведь ты знал, что это Вяземский дом... Впредь наука, не будешь другой раз тут шляться...»
В 1865 году была создана комиссия при городской Думе, которая опубликовала документ о том, что «…Сенная площадь постоянно покрыта грязью и от разлагающихся и испаряющихся на ней нечистот воздух портится и всюду распространяется зловоние. В эту зараженную атмосферу ежедневно свозят для продажи значительное количество легко подвергающихся порче жизненных припасов... и тут же продовольствуются бедные и рабочие люди... На одной стороне площади торгуют этими припасами в кое-как сколоченных лачугах, между которыми с трудом можно пробраться по скользкой и грязной мостовой, под которой скопляются грязь и нечистоты; на другой стороне Сенной, под открытым небом без всякой защиты от дождя и непогоды, торгуют овощами, стеклянной и фаянсовой посудою, башмаками, рукавицами и т. п. Нечистота площади и беспорядок во всем дошли до крайних пределов.» Более века Сенная площадь была одним из самых антисанитарных мест Петербурга. Даже городская управа вынуждена была признать, что «Сенная площадь и переулки, ее окружающие... издают такую страшную вонь, которая буквально может довести человека до обморока».
Наконец в начале 1880-ых годов меры были приняты и по обеим сторонам площади были построены три железные корпуса под стеклянными крышами со сквозными продольными проходами (проект И.С.Китнера), хотя по-прежнему часть торговли производилась с возов. Всего в корпусах размещалось до 500 лавок и было занято около двух тысяч человек.
Нужно отметить, что население Садовой и прилегающих к ней улиц в районе Апраксина двора и Сенной площади состояло преимущественно из крестьян. Так в 1897 году 62.8% всех мужчин этого участка были крестьяне, а ярославцы составляли 33.6% от общего числа крестьян. Только на Сенной площади ярославцы содержали и обслуживали трактиры «Углич», «Рыбинск», «Ярославль» и некоторые другие. Меня еще очень удивили данные, что половина крестьянского населения Петербурга никогда не состояла в браке.
К слову сказать, Сенная площадь являлась не только торжищем, но и биржей труда. Сюда стекались крестьяне и рабочие для найма на поденную или сезонную работу. Крестьянам, приезжавшим в столицу на заработки, легче всего было устроится на поденную работу; так в 1897 году в Петербурге работало около 40 000 поденщиков. Основной пик для крестьян приходился на февраль – апрель. Здесь легко было нанять каменщиков, печников, землекопов, огородников и торговцев-разносчиков. По рассказам очевидцев (Бахтиаров А.), отдельно от мужиков стояли бабы-крестьянки в платочках и грязных ситцевых платьях, тут же толпились кухарки, горничные и няньки. В Петербурге домашней прислуги насчитывалось более 100 000, что сильно превышало число прислуги в городах Европы.

Литература о Сенной площади: https://peterburg.center/ln/se...nnaya.html
https://peterburg.guide/rynki/sennoj-rynok/; З.Юркова. «Сенная площадь. Вчера, сегодня, завтра»

Что же соседствовало с трактиром Данилы? В 1896 году в доме Почкина, кроме трактира Данилы, располагались: галантерейная кладовая Клочкова Я.Г., ренсковый погреб «Келлер и Ко» и мясная лавка Ф.М.Почкина. В примыкавшем к Сенной площади Демидовом переулке, в доме №18, размещался ночлежный дом. Вот какие сведения об этой ночлежке сообщает книга А.Н.Рубеля : «Город С.-Петербург с точки зрения медицинской полиции», изданная в 1897 году. «Для содержания в надлежащей чистоте и в предупреждение распространения заразы постельных принадлежностей ночлежникам не полагается, каждый из них спит в своей одежде. Каждый день в 6 часов вечера открывается приют, к этому времени на улице всегда стоит толпа людей, ожидающих очередного впуска, все спешат встать ближе к двери, так как желающих попасть на ночлег 200—250 человек, а в приют принимают только 150 человек... Ночлежники предпочитают ночевать в приютах, чем в частных квартирах, так как в приютах каждому из них дается на 6 копеек пищи, а уплачивает каждый только 5 копеек». На самом деле «Императорское человеколюбивое общество» на питание каждого ночлежника отпускало лишь по 3 копейки. Ежедневно обитатели этой ночлежки с плетенной корзиной на спине обходили лавки Сенного рынка, собирая подаяния. Иные купцы бросали в корзину свое подаяние, иные прогоняли с руганью «лохмотников». Из списка домов С.-Петербурга по полицейским частям и участкам на 1869 год узнаем (Н.Нейдгардт, 1869, стр. 33), что по Демидову переулку в доме №6 располагалась пересыльная арестантская тюрьма с домовой церковью Воскресения Христова. Тюрьма находилась здесь с 1854 по 1894 гг. и имела дурную славу. Это была самая мрачная из петербургских тюрем, расположенная в темном, гнилом здании. Именно здесь формировались и отсюда отправлялись партии нарушителей паспортного режима к месту постоянного жительства, которые составляли основной контингент этапируемых арестантов. В России действовала паспортная система и находиться без паспорта вне своего места жительства было запрещено. Только дворяне, чиновники и отставные солдаты получали бессрочные паспорта. Женщины были вписаны в паспорт мужа или отца, и только проститутки могли получить паспорт. Получить паспорт можно было только по «месту постоянного жительства», что было невозможно для большого числа жителей Петербурга в силу дороговизны пути и отсутствия дорог в России, поэтому большое количество людей нарушали паспортный режим. Дворники, полиция и домохозяева обязаны были следить за паспортами и выявлять нарушителей. На Демидовом переулке регулярно разыгрывались душераздирающие сцены прощания родных и близких с исхудавшими и бледными «кандальниками», которых возвращали в места их «прописки».
Нужно упомянуть, что несмотря на то, что Сенная площадь имела нехорошую репутацию, здесь проживало достаточно много людей состоятельных и уважаемых. В непосредственной близости к площади находилось несколько приютов для детей (детский приют трудолюбия для девочек, а на Гороховой д.46 приют для 35 мальчиков), а на Садовой улице располагались Пажеский корпус и здание Ассигнационного банка. Во флигелях на Гороховой улице недалеко от Садовой находились ювелирные и скульптурные мастерские ведущих ремесленников Петербурга.

Теперь снова обратимся к справочным книгам о лицах С-Петербургского купечества и других званий, акционерных и паевых обществах и торговых домах. Как я писала выше, в этих справочных книгах ежегодно с 1873 года упоминается Данила Никанорович Никаноров – временный Санкт-Петербургский купец 2-й гильдии .

С 1873 года по 1877 год ДАНИЛА НИКАНОРОВ проживал на Сенной площади в доме Колотова (дом №9, «Весь Петербург» 1867-68 гг., раздел домовладельцы, стр.38.) и содержал в этом же доме трактир. За ним также числился деревянный дом на Подольской улице №17 (Московская часть, 4 участок). (Книги Купеческой управы: 1873 год – стр.427; 1875 год – стр.435-436; 1876 год – стр.441-442; 1877 год – стр.495).
Деревянный дом Данилы (Подольская ул. д.17) находился в так называемом «Латинском квартале» Петербурга. Такое название получил район между Царскосельским вокзалом и Технологическим институтом, в который входили роты Измайловского полка и улицы: Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая. Здесь снимали недорогие комнаты с услугами (уборка и кипяток по утрам и вечерам) студенты. Комнаты отличались чистотой, а сдававшие их хозяйки жили на кухне, зарабатывая таким образом себе на жизнь.
В 1878-1881 гг. – Данила проживал там же и имел тот же трактир, но в купеческом свидетельстве дом на Подольской улице не упомянут, хотя в 1892 году Данила включен в список домовладельцев Санкт-Петербурга (Подольская ул. дом 17 – «Список домовладельцев г.С-Петербурга, 1892 год».)

В 1882 году у Данилы был не только трактир в доме Колотова на Сенной, но и ренсковый погреб в этом же доме. (Книга купеческой управы, 1882 год – стр.429).
С 1883 года по 1886 год видимо наступает период расцвета бизнеса у Данилы. В эти годы он содержит два трактира (второй трактир он открыл в Апраксином переулке в доме №6 ) и ренсковый погреб. (Книги Купеческой управы: 1883 год – стр.412; 1884 год – стр.407; 1885 год – стр.395). До 1896 года Данила числится домовладельцем на Подольской ул.17 (см. раздел домовладельцы; 1895 год; Весь Петербург, колонка 132) С 1886 года по 1891 год Данила проживает все в том же доме Колотова и содержит все те же два трактира, а вот погреб за ним уже не числится (Книги купеческой управы: 1886 год – стр.433; 1887 год – стр.417; 1888 год – стр.434; 1890 год – стр.461).

В 1892 году он на год сменил место жительства (ул. Гороховая д.35) и у него остался только один трактир в доме Почкина по Сенной площади на углу с Демидовым переулком д. 11/15 (1891 год – стр.464; 1892 г. Адресная книга - колонка 594). Дом Почкина был построен в 1892 году архитектором С.А.Баранкеевым и Данила сразу переехал в него из соседнего дома. Со следующего года он живет в новом доме Почкина на Сенной и содержит трактир в том же доме (Книги купеческой управы: 1892 год – стр.458-459; 1896 год – стр.465; 1897 год). С 1898 года его имя в справочнике Купеческой Управы больше не появляется. Только в адресной книге жителей Санкт-Петербурга за 1900 год он числится по адресу Сенная пл. 11/15, но трактира уже нет. В это время в этом доме трактира вообще нет, а располагается только чайная Летина. Надо сказать, что в этом же году Пелагея, видимо, проживала в своем доме на 16-й линии, так как другого адреса у нее нет.

Данила брал ссуды для расширения своего дела , ск4орее всего ссуды под дом Пелагеи. Первая ссуда по данным моей сестры была взята в 1877 году со сроком погашения в 1891 году, новая ссуда была получена в 1892 году и погашена в 1896 году. Можно предполагать, что погашение ссуды под дом Пелагеи стало возможным после продажи дома Данилы на Подольской улице в 1896 году (в 1895 году владельцем дома на Подольской ул. числится Данила, зато в 1896 году – владельцем становится Абрамов И.В.).
Я не смогла найти никаких сведений о Даниле в доступных мне справочниках после 1900 года. По воспоминаниям его внучки Данила ослеп и умер примерно в 1912 году, хотя другая внучка утверждает, что это произошло в 1906 году… В честь дедушки был назван его правнук Додик (Даниил Петрович).

1.1. СОЛОВЬЕВА (НИКАНОРОВА) МАРИЯ ДАНИЛОВНА (1870-1855)

Мария родилась 17 мая 1870 года.
По воспоминаниям ее детей «бабушка (Пелагея) была полуграмотная, но, когда Маша (Мария Даниловна) подросла ее послали учиться в какой-то частный пансион, но она проучилась всего 3-4 года. "
Он6а полюбила читать и все ночи напролет зачитывалась романами, поскольку у нее была своя комната и никто за ней не следил. Читала при свечке, а под кроватью был ящик с яблоками и апельсинами. В результате выросла здоровой рослой девочкой.
В 16 лет она уже была рослой сформированной девочкой и ее решила Пелагея обучать музыке. Преподавтельница музыки познакомила ее со студентом Коммерческого училища Петром Соловьевым. И она очень скоро вышла за него замуж.

А вот дом, где проживал Федор Дмитриевич и в нем же на первом этаже был магазин. Фотография середины 1950-х годов.

Дом на Большом пр. ПС, 45. В нем жили и находилась типография Боричевых.