"Весь Саратов 1925 год"
Егоров Михаил Дмитриевич. художник, преподаватель рисования в педагогическом техникуме.
[ Изображение на стороннем сайте: fxxSEL5B.jpg ]
[ Изображение на стороннем сайте: 3u7ZMiSD.jpg ]
Егоров Михаил Дмитриевич (1883-?) – художник, портретист, журналист.
Минх И. Из воспоминаний о поэте Николае Клюеве// Поэзия. №1. – М., 1997
<...>
Впервые я встретился с Николаем Алексеевичем летом 1929 года в Саратове. В 1929 и 1930 годах он проживал у меня некоторое время в Москве, хлопоча об издании своих произведений, поэмы «Погорелыцина» и ряда стихотворений, написанных им в то время, подыскивая одновременно себе жилье, в обмен на свою ленинградскую квартиру на канале Грибоедова.<...>
В начале 1926 года я переехал из Саратова в Москву и первое время ютился по углам. Счастье мне улыбнулось, и, поступив на постоянную работу, я неожиданно получил комнату на Ленинградском шоссе за Александровским, впоследствии Белорусским вокзалом.
Я любил свой город, любил красочную, шумную Волгу, быт и нравы волжан и, предпочитая их поездкам в Крым, на Кавказ и иные места моей родины, свою отпуск проводил обычно в Саратове. Так было и в 1929 году.
Среди моих близких друзей там был художник Михаил Дмитриевич Егоров [1]. Он был старше меня, но нас связывала большая дружба. <...>Вы – художник Михаил Дмитриевич Егоров? – спросил он, снимая с головы шапку-скуфейку, обнажая большой умный лоб с порядочными зализами с висков и рыжеватыми, редковатыми волосами на голове.
– Да, я Егоров, – ответил мой друг, протягивая ему руку, пожимая ее и продолжая. – Раздевайтесь, пожалуйста, проходите и знакомьтесь. Это – моя жена, Анна Никифоровна, а это мой друг, будущий писатель, – говорил он, указывая на меня и называя мое имя, отчество и фамилию.
Клюев поблагодарил, поздоровался с Анной Никифоровной и со мной, сказав мне: «Очень приятно, что вы – писатель».
– Раздевайтесь, – говорил хозяин. – День-то нынче жаркий, а вы одеты тепло. Давайте мне вашу одежду. Шапочка-то какая у вас старинная.
– Да, – ответил Клюев.– Валяна на колодку XVII века.
– Век не скажу, – ответил хозяин, – а вижу, что на древний манер. Клюев снял поддёвку и оказался в белой, простого, домотканого полотна, длинной, с черно-красной узкой вышивкой по вороту, рукавами и низу рубахе, с серебряными, дутыми пуговичками на вороте, очень тонкой, художественной и тоже старинной работы. Рубаха была подвязана цветным плетеным пояском.
– У вас и рубаха-то по-старинному сшита, вон с какой проймой. И вышивка, и пуговицы какие замечательные, – говорил мой друг. – Теперь так не шьют и не делают.
– Да-а, – как бы извиняюще протянул Клюев.
– Простите, пожалуйста, а ваше имя и отчество? – спросил Егоров.
– Николай Алексеевич.
– Садитесь, Николай Алексеевич, – предложил хозяин, пододвинув ему большое кожаное кресло. – Как это вы в наших краях оказались?
– Задумал поехать по Волге. Ваши края-то я совсем не знаю. Жил больше в местах, что севернее. А тут собрался. Стыдно не побывать на Волге. В Хвалыне [2] слез, побывал в Иргизах [3], что Мельников в своих «На горах» [4] описал. Книга-то какая прекрасная! С большим сердцем написана. Только оклеветана. А за что? За красоту и правду?.. Походил по Местам, где скиты были. Ничего уж нет. Всё порушено и пожжено злой и поганой рукой. Потом ездил в Астрахань и вернулся в Саратов. Живу здесь ден пять. Услышал про вас и пришел познакомиться. <...>
