Воспоминания о различных исторических событиях очевидцев. : ВГД

На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем!

Найдено в одной из подобного рода тем (про военные-исторические байки и т.п.)

И на войне - люди как люди.

В далеком СССР собираем дары природы с папиным товарищем по работе - он "сидит" на соседнем кусте. Сам процесс сбора довольно скучный, поэтому общие темы для беседы найти очень легко. Даже между мелким пацаном и человеком "старшего возраста".
- Ого! Так вы и войну 41-45 застали? И фашистов вживую видели? ? Правду в телеке показывают что это звери ?

Дальше от его лица:

По разному... . Жили мы тогда в маленьком селе на/в Западной Украине, отца с братом сразу мобилизовали. Потом прошли бои и от села ничего не осталось.
Остались мы с сестрой одни. Мне 6 лет, сестре 9. Все лето жили в чудом сохранившемся сарае, а осенью стало холодно, надо что-то делать дальше... Решили идти к тете на другой конец Украины, хоть какая-то родня. Шли от деревни к деревне, попрошайничали.
В одном селе стучимся. Ну видно, что дом богатый нетронутый - староста или еще кто важный... .
Высовывается хозяйка, мы - подайте хлебушка.
А хозяйка отвечает: ну как быстро отсюда, сейчас собак спущу.
А во дворе у нее рвется с цепи здоровая злая псина. Мы сразу от того дома побежали, только хозяйка все равно собаку спустила. Чесанули по улице, но разве от зверюги убежишь? Сестра чуть отстала, чтобы мне шансы дать. Сзади рычание - вот вот на сестру накинется.
И тут из-за закутка нам дорогу перегораживает огромный немец в полной форме с оружием. Настоящий ариец - молодой, под два метра, светловолосый, голубые глаза и лицо не доброе. И автомат начинает снимать. Сзади бешеная собака - спереди немец - все нам хана!
Время замедлилось.
А он, наконец, снимает автомат и поверх наших с сестрой голов очередью собаку срубает.
Потом снимает свой "рюкзак", достает кусок хлеба ломает на две части и протягивает нам с сестрой.
Еще консервы достает. Сестра опомнилась от испуга давай его благодарить, оставалась у нас еще последняя ценная вещь - мамино кольцо. А он рукой отодвигает "Найн!".

Так что война не война - человек всегда Человек!

На фотокарточке и за ней...

Старая фотография. Семеро совсем молодых людей смотрят в объектив: гладко зачесанные волосы, строгие костюмы, распахнутые блузы. Девушка с тяжелыми косами. Другая, круглолицая, в темном платье. Парень с тонким профилем в белой рубашке…
Это 1940 год, Муром, школьный кружок. После уроков спорят о революции, издают рукописный альманах, как могут штудируют «Капитал».

1940 г. Муром. Школьный кружок. Тот, кто в белой рубашке, пойдет в ГУЛАГ, девушка с косами спасет его от расстрела, крайняя справа сдаст их НКВД
Парня с тонким профилем в белой рубашке зовут Сергей Щеглов. За чтение Маркса он попадет в Норильлаг. Арестуют его 23 июня, на второй день войны.
Девушка с тяжелыми косами выкопает и сожжет его спрятанные в подполе опасные рукописи, но из лагеря его не дождется. А та, круглолицая, сдаст их всех НКВД.

Мы пришли к Сергею Львовичу Щеглову не как к бывшему заключенному — как к очевидцу. Одному из выживших, для кого сталинский террор — не страница учебника и не дискуссия в интернете. Мы записывали то, что Сергей Львович хотел рассказать сам. Детали рассказа — чекисты, своровавшие при обыске тома Пушкина; безрассудная честность на допросе у следователя, последняя миска винегрета в лубянской тюрьме — складываются не только в биографию, но и в портрет времени.

Эпохи, в которой никто не видел абсурда в том, чтобы назначить «фашистской террористической группой» школьный кружок или посадить молодую женщину за создание «троцкистского диверсионного фашистского подпольного монастыря» (!). В которой жили, ожидая ареста, но не делали ничего, чтобы его избежать. В которой не лгали на допросе, чтобы не обманывать советскую власть, и уже потом, в лагере, работали из последних сил, чтобы перевыполнить план: «ведь надо страну от Гитлера защищать».

Рассказ Сергея Львовича — про дух времени, о котором так любят судить, но уже не могут его представить. Поговорив с очевидцем, вряд ли станешь называть убийцу «эффективным менеджером», голосовать за коммунистов, произносить фразу: «Лес рубят — щепки летят», — или требовать сильной руки. Если знаешь, как выглядит эта «сильная рука» в реальности, любая идеология окажется бессильна.

…Неделю назад Сергею Львовичу исполнилось 90. Он живет один. Уже 22 года возглавляет Тульское отделение общества «Мемориал». Каждые полчаса в его квартире звонит телефон: просят помочь со справкой о реабилитации, найти информацию о сгинувших в лагерях предках. Если вы думаете, что все осужденные реабилитированы, могилы расстрелянных найдены и воспоминания о репрессиях в наше время бессмысленны, — проработайте с ним пару дней. Сергей Львович расскажет, с чем идут к нему люди. О том, как медленно отпускает их страх, как только спустя полвека после ареста перестает действовать подписка о неразглашении, как вклеиваются в лубянские дела дедов запросы их нынешних внуков.

Сергея Львовича оскорбляет отмена льгот для бывших заключенных, возмущают просталинские выступления, пугают прокоммунистические программы некоторых партий, удивляет современный мир.

Несколько лет назад Сергей Львович написал книгу об исследователе Арктики, геологе, первопроходце будущего Норильска, а потом заключенном Норильлага Николае Урванцеве. Издать ее, решил он, должны люди, связанные с Норильском. На собрании акционеров он подошел к председателю правления «Норильского никеля» Михаилу Прохорову, обошел охрану, представился: «Щеглов, строитель норильского комбината. Я знаю, что у вас есть издательство. У меня к вам прошение». Прошение Прохоров принял, но в ответ ничего не сказал. Сергей Львович все еще ждет ответа.

…Из чего складывается жизнь человека, что помнится в старости, что остается, когда оглядываешься назад?

Мы провели у Сергея Львовича шесть часов. Он рассказывал про арест матери и расстрел отца. Про свои допросы и тюрьму. Про ожидание расстрела и радость от приговора. Про набитый заключенными трюм парохода «Иосиф Сталин», про ботинки с подошвами из куска покрышки. Про «общие работы» и «особые методы». Про то, как студентами обходили стороной здание на Лубянке, а в 47-м на случай ареста держали собранным чемодан.

За все эти шесть часов заплакал Сергей Львович всего один раз, вспоминая ту девушку с тяжелыми косами: первую свою, юношескую, оставленную из-за лагеря и ушедшую навсегда любовь.

Источник

Очень интересное интервью с Сергеем Щегловым по этой ссылке = >

Красная Марья

Мой прадед Франц Клементьевич Олизаровский был добрый католик. Когда пришли забирать зерно и скотину, он помчался в хлев и перерезал корове горло.
Вот на этой-то корове, разделанной и засоленной, и протянуло семейство прадеда смертоносную украинскую зиму 1932-1933 года. Весну и начало лета доходили на жмыхе и редких подстреленных воронах. Но выжили все.
Корову прадед спас – битую скотину не забирали. А вот хлеб вымели подчистую. Хотела моя прабабка Павлина утаить на печке хоть небольшой мешок муки, да не тут-то было!
Колгосповских мытарей возглавляла местная активистка – кожана тужурка, червонный платок. Моя бабушка Антонина, с чьих слов и записан этот рассказ, была о ту пору мелковозрастной девчонкой, имени активистки не запомнила. Но красный цвет платка врезался в её память навсегда.
Про себя я решил назвать активистку Красной Марьей – по некоторому её сходству с одноимённой героиней книги и фильма "Тени исчезают в полдень", мастерицей по части раскулачивания.
Активистка Красная Марья и её подручные обыскали и прадедову хату, и хлев, и погреб, и сарай. Обругали прадеда за то, что корову зарезал. Забрали зерно, муку, крупы, картошку. Выловили гусей и кур. А под конец, когда совсем уж было собрались уходить, Красная Марья задержалась в хате. Призадумалась, согнала с печки детей и с торжествующим видом вытащила из-под одеял злополучный мешок муки, припрятанный моей прабабкой Павлиной.
И тут Павлина не выдержала! Прокляла она Красную Марью страшным проклятьем – "Щоб ты свою дытыну зъила!"
И проклятье сбылось! – потусторонней весной 1933 года Красная Марья сожрала своего младшего сына.
Была она честной фанатичкой. Из того добра, которое с её помощью маршал мировой революции тов. Сталин выгреб из нашего села, себе ничего не оставила. Голодала как все. А когда настал край, льдина голода унесла её прочь от образа и подобия.
Среднего сына Красной Марьи звали Петро. Моя бабушка Антонина потом училась с ним в одной школе, и он рассказал, как всё было.
Майским вечером, когда детей укладывали спать, Красная Марья и её старший сын велели младшему ложиться с краю, а не как обычно у стенки. А Петру, наоборот, велели лечь у стенки. Младший сын долго плакал и отказывался. Уж очень ему не хотелось ложиться с краю – "Я нэ хОчу!". Но всё-таки его уговорили.
А утром Петро проснулся от заволокшего хату запаха варёного мяса.
Из тумана высунулись две осоловевшие лоснящиеся хари – "мать" и "старший брат": "Поснидай, Петро!"
Но Петро, заподозрив неладное, отказался есть мясо и спросил где младший брат. И ему ответили, что он куда-то ушёл, а куда – не знают.
Понял всё тут Петро и, хоть слаб был от голода, в ужасе вылетел из хаты, упал и потерял сознание. А те двое, объевшись, скончались в страшных муках.
А Петро выжил. Стал верующим человеком и говорил Антонине, что Бог спас его именно потому, что он не стал есть брата – "Бо я братыка нэ йив!"
Эта и другие семейные истории про стародавнее житьё-бытьё при Сталине, услышанные мной в начале 1980-х, когда я ещё был пионером, что-то во мне изменили. И с тех пор я всегда радовался, когда в кинофильмах кулаки и подкулачники убивали сельских активистов.

Из Живого Журнала от пользователя via traskovsky

Если интересуют невыдуманные воспоминания ракулаченного крестьянина, солдата Великой Отечественной, загляните:
https://forum.vgd.ru/88/6371/0.htm?a=stdforum_view&o=

Из детского дневника И.Г. Гентош

Зима 1932–1933 года в Ростове-на-Дону. Мне семь лет. Все чаще я слышу слово «голод». Появляются и другие – новые слова: рабкоп, карточки, боны, торгсин. Мама относит туда свой перстень и пару серебряных ложек – наше семейное богатство. Торгсин для меня – сказка. Я стою у витрин с выставленными там колбасами, сосисками, черной икрой, конфетами, шоколадом, пирожными. Не прошу: прекрасно понимаю, что купить этого мама не может. Самое большое, что ей удавалось купить для меня, – это немного риса и кусочек масла. Нет, я, единственный и болезненный ребенок, не голодаю. Я не хочу есть мамалыгу, такую красивую на вид, похожую на заварной крем, но, на мой вкус, отвратительную. Ненавижу я и перловку, и меня удивляет, с какой жадностью ее съедает Ленька – мальчик, что живет в квартире над нами и иногда приходит ко мне поиграть. Он тихий, добрый и не задиристый. Всегда как будто бы всех стесняется и боится. Какое-то время спустя я узнаю, что у Леньки умер дедушка, и взрослые говорят, что его не в чем похоронить. Нет гроба. Мне страшно и непонятно: значит, дедушка так и будет лежать у них мертвый дома? Я хочу расспросить Леньку, но он давно уже не приходит к нам. Потом я узнаю, что дедушке сделали гроб из разбитых ящиков и похоронили. А Ленька все не приходит. Лишь спустя много времени мне говорят, что он тоже умер. Они были очень тихими людьми, Ленькина семья, и голодали молча. Умерли самые слабые, старый и малый.

В Ростове в начале 30-х годов мама пошла учиться на курсы РОККа, готовившие медсестер. Кончила она их блестяще и пошла работать в отделение гинекологии Пролетарской больницы. Той зимой мамино отделение, как и многие другие, закрыли и сделали детское. У них лежат беспризорные дети, голодающие. Эти слова я уже хорошо знаю, а беспризорных видела не раз. То на базаре, где один из них – грязный, оборванный – вырвал у мамы из рук кошелек, то по дороге от бабушки вечером у огромного котла, где днем варят асфальт. Он еще теплый, и они спят, прижавшись к нему темной, грязной, страшной кучей. Дома в своей кроватке я напряженно думаю и не могу понять, почему они одни зимой спят на улице? А где же их мамы? На все мои вопросы мне коротко отвечают: «Голод». Но что же такое голод, почему он, понять я так и не могу.

Дома мама часто рассказывает о ребятах, что лежат в их отделении. Некоторых я уже знаю по именам. Сегодня вечером мама уходит на дежурство, а меня не с кем оставить. Я с радостью иду с ней. Мы быстро проходим по коридору и оказываемся в дежурке. Мама надевает халат, а потом говорит, что я могу выйти познакомиться с детьми. Конечно, из-за своей проклятой застенчивости я не решаюсь. Тогда она приводит нескольких ребят в дежурку.

Передо мной стоят в длинных, до пола, рубашках с печатями странные существа. Ясно, я понимаю, что они дети, но как же мама могла говорить, что даже хорошенькие?! Как она вообще отличает их друг от друга? Я вижу только обритые наголо головы, покрытые струпьями, невероятно худые и бледные личики с болячками на губах и тонюсенькие, как палочки, ручки.

Понять, кто их них мальчик, а кто девочка, я не могу. Кисти рук тоже покрыты струпьями, временами они задирают свисающие до пола рубашки, и тогда я вижу огромные животы, которые они расчесывают. Их поддерживают тонюсенькие палочки-ножки.

По-моему, мама поняла силу моего потрясения и тотчас увела ребятишек. Теперь дома я без конца слушаю рассказы об этих детях. Часто они совсем не предназначены мне, но что можно утаить от ребенка в двух комнатах нашей квартиры? Когда я не хочу пить рыбий жир, она рассказывает, как ребята вырывают у нее из рук ложку с ним, как вылизывают ее. Вечером в кровати слышу, как в другой комнате мама рассказывает, что сегодня удалось вынуть в последний момент из петли в уборной мальчика. Его повесили старшие за то, что не захотел отдать свою пайку хлеба. Я уже все хорошо знаю о чесотке, лишаях, кровавых поносах, выпадающей прямой кишке.

Те, что постарше, бьют во дворе больницы воробьев, пекут в золе костра и съедают с внутренностями и косточками. Я часто слышу о смерти. Всю свою жизнь помнила мама мальчика, совсем маленького. Он умирал долго и трудно. В последнюю ночь она сидела рядом с ним не отходя. Он бредил, метался и в бреду все звал мамку и просил «картопли». Уже рассвело, он вдруг затих, успокоился, широко открыл глаза, осмысленно посмотрел на маму, улыбнулся и сказал: «Мамка пришла, картопли принесла».

И умер.

Не война, не блокада, не оккупация, даже не засуха... Богатейший наш юг!

Источник

Спасибо, Slobada, Вы в очередной раз находите и дарите нам то, что скрыто от большинства.

Немного размышлений от себя... Что-то вдруг вспомнилось.

В те годы, когда появилась т.н. "свобода", когда стало вдруг "можно" - появляется в нашей домашней библиотечке книга "Воспоминания" Г.Вишневской (да-да, той самой - которая с Растроповичем).
Мама моя советует почитать: "Это-ж та самая Вишневская, это-ж тот самый Растропович" .

Читаю. Написано не сложно. Можно даже сказать - интересно.

...и дохожу я до описания времени Блокады Ленинграда. Почти дословно цитирую :
" Во время блокады мы так бедствовали, ТАК бедствовали....что горничной платить было нечем и она у нас работала бесплатно." (ага-ага - из любви к исскуству)

Догадайтесь, дочитал ли я эту книгу до конца...............

И, размышления на ту-же тематику.
Сейчас рекламируют по ТВ фильм о Галине Брежневой. Помнится, лет эдак 5 назад, после первого показа этого сериала (вроде называется "Галина", точно не помню) на многих форумах в кинотемах (да и в разговорах кухонных) многие девушки-женщины говорили :"Ой , как её жалко....ути-пути...и т.п."

Да вот не жалко мне её, ни капельки !

И один из любимейших фильмов - "Небеса Обетованные" . Всегда смотрится вдумчиво и с большим удовольствием. И в плеере среди романсов, казачьих песен и тяжёлого рока достойное место занимает песня из этого фильма:
По тундре, по железной дороге
Где мчится курьерский Воркута-Ленинград,
Мы бежали с тобою, торопясь от погони,
Чтобы он не настиг нас - револьвера разряд
И не потому, что - блатняк. А потому, что куплет из неё был исполнен героями Гафта и Басилашвили в фильме "Небеса Обетованные".

........сумбурно написал. Да и ладно...

Как-то так.

...с уважением ко всем ищущим и обретающим....

Slobada написал:

[q]
И один из любимейших фильмов - "Небеса Обетованные" . Всегда смотрится вдумчиво и с большим удовольствием. И в плеере среди романсов, казачьих песен и тяжёлого рока достойное место занимает песня из этого фильма:
По тундре, по железной дороге
Где мчится курьерский Воркута-Ленинград,
Мы бежали с тобою, торопясь от погони,
Чтобы он не настиг нас - револьвера разряд
И не потому, что - блатняк. А потому, что куплет из неё был исполнен героями Гафта и Басилашвили в фильме "Небеса Обетованные".
[/q]

Я тоже очень люблю этот фильм. И песню. И то, что её исполняет Гафт. Прекрасные актёры, прекрасный фильм! Кстати, и в Норильске я был! Изумительный город, запомнился на всю жизнь. Правда было не очень холодно. Минимум, который я застал там - 38. Сходил на концерт Меладзе. Он очень душевно выступал и общался. Благодарил за бассейн. А мне таксист по дороге с аэропорта сказал: "Зачем тебе гостиница? Там дорого. Поехали, у меня друг уехал в командировку, оставил ключи за квартирой присмотреть. На, возьми, заселяйся. Заплатишь немного, и то ладно. Как съезжать будешь, позвони". Я заселился, в квартире телефон. Набираю межгород, всё работает. Хоть куда. Межгород потом посчитал, оплатил. Поражаюсь доверчивости и необыкновенной открытости норильчан. Оттуда и на Диксон слетал. До Северного Полюса не дотянул, денег маловато было.

И на страницах этого форума можно попасть на интересные воспоминания

[q]
У каждого свои бабушки были, и это чудесно. Вот моя, после своего отхода в иной мир, в шкафу оставила "вузльік" с советскими орденами и медалями (в т.ч. за войну), которьіе никогда не носила и о которых мы узнали после её смерти, но до конца жизни, практически каждый день "полывала мастылом" и не пахала то место, где её брат прикопал трофейное оружие - "щоб кульімэт нэ заржавив, щоб було чым онукам\правнукам выкурюваты советы", и о котором мы знали с рождения.
[/q]

Да извинит меня пан Стрѣльбыцькі . Взято отсюда https://forum.vgd.ru/post/42/38971/p1027119.htm#pp1027119

Геноцид.
Записано со слов Антонины Федоровны, не пожелавшей публиковать свою фамилию.

...Фондовский жеребец нес Степана легким галопом из прошлого в будущее, ёкая подбрюшьем и вышибая коваными копытами из накатанного тракта мягкую дробь кавалерийского намёта. Морозный воздух зимы 1933 года рвал ноздри и легкие, а сердце тревожно и радостно гнало жаркую кровь, будоража тело воскрешающей памятью о Родине. И жеребец, чувствуя всадника, весело и зло сек подковами дорожный наст, отбрасывая версты за спину всадника мерзлыми комьями снега. Тридцать верст между Староминской и Старощербиновской иссякали с быстротой ненавязчивой. Вот и разъезд Рядовой. Степан перевел скакуна на полевой шаг. Морозный рассвет окутал всадника и лошадь розовым облаком отдыха и пота. Впереди тревожно полыхнули в первых лучах восходящего солнца купола Щербиновской Покровы. Жадные глаза ели знакомые горизонты, которые Степан видел десять лет назад. И вдруг густая грусть прошлого заволокла явь морозную.

...1915 год. Досрочный призыв в армию. Молодые казаки и казаки последнего призыва формировали резервный Кубанский корпус. Отправляли в Закавказье спасать армян от турецкой резни.

Тяжелые бои, освобождение Карса и Арарата. Турки просили мира. И вдруг революция 1917 года. Уходили домой организованно, сметая мелкие и крупные банды всех расцветок. Армяне плакали. Дома ждала гражданская война: Корнилов, Деникин, Сорокин, Кубанская Рада, "зеленые", "красные", анархисты, приказ Ленина, Троцкого и Свердлова о расказачивании, поход на Москву с Мамонтовым. Россию вздыбили и оморочили, народ-богоносец уничтожал сам себя в каком-то дьявольском угаре.

Под Тихорецком Сорокин схлестнулся с добровольцами Дроздовского. Лавы не могли идти в атаку, тихо стояли друг перед другом, не понимая, как это делается в первый раз. Кони в недоумении косили лиловыми глазами на хозяев, мол, там, впереди, свои стоят, друзья и родичи, ловя знакомые запахи с противной стороны нервными розовыми ноздрями. Но ошибались добрые кони - нет ничего страшней обманутых людей, людей одного роду-племени, натравленных друг на друга инородцами. И пошла лава на лаву, затаптывая свое славное прошлое, превращая в прах все свое святое и будущее. И удивятся иностранные советники, увидев после боя валы тел из верных лошадей и красивых людей. Такого в истории еще не было.

Потом свалили в одну яму и "красных", и "белых" и зарыли, не оставив ни креста, ни красной звездочки... Так начиналось. А Троцкий ржал в бывшем царском штабном вагоне: разделяй и властвуй! Нет места русскому быдлу в этом прекрасном мире!" И жрал вино из царских погребов под азовскую икорку.

Новороссийск. Эвакуация в Крым Белой армии. Рев сотен пароходных сирен, неразбериха, слухи, паника, тысячи некормленных лошадей, с недоумением ищущих своих хозяев. И когда корабли начали отходить от причалов, сотни верных скакунов прыгали в воду и плыли за своими боевыми товарищами, не веря в их предательство.
Бедные кони и бедные люди не знали, что гражданская война - это всегда предательство правительством своего народа и своей Родины.

Степан остался. Плен, допросы, расстрел офицеров, стариков, переформировка и отправка на польский фронт под красными стягами. Славно воевал Степан. Не раз отмечали его наградами. Сам Буденный вручил именной маузер.

Но после окончания гражданской домой не отпускали, чтоб повстанцев в плавнях и в лесах не поддержали, а отправили в составе экспедиционного корпуса, сформированного из кубанских, донских и терских казаков, в Среднюю Азию.

Гонял Степан басмачей до 32-го года, дослужившись до командира эскадрона. Редко получал скупые вести из дому, и рад был, что не женат, что близкие властями не преследуются. Но вот бросили клич - "Кавалеристы, на технику!" Отобрали молодых командиров и отправили через Красноводск в Баку, где сформировали пассажирский эшелон с вагонами-ресторанами, и поехали бывшие вояки в Москву, чтобы стать будущими танкистами, летчиками, артиллеристами, а, может быть, моряками. Весело ехали до Минвод. А там приказ по составу: зашторить наглухо окна и тамбуры, никому не выходить под страхом беспощадного наказания. И полез гадюкою по вагонам непонятный слух: на Тереке, на Кубани, Дону и Украине - саботаж, срыв коллективизации казачеством, за что казаки и их семьи будут наказаны достойно. Зажурились многие, ведь родом большинство из названных мест.

И несся затемненный состав, как "Летучий Голландец", через станицы и хутора, погруженные в кровавый океан искусственного голода.

Вот и Староминская. Стоянка двое суток. Приказ - не выходить под угрозой расстрела. И успокоили: родных красных командиров не репрессируют.

Но взыграло сердце Степана: двенадцать лет дома не был, а тут тридцать верст каких-то. И кинулся в самоволку. Документы, командирский полушубок, меховая буденовка, шашка и маузер да узелок с гостинцами - все при нем.

Вот и комендатура при фондовской конюшне, добрые кони у привязи, никого не видно, в караулке греются. Отвязал мышастого с седлом подушечным, тихо в проулок, подпруги до упора и - в седло. И понес жеребец в неизвестное.

Очнулся Степан. За путями - могила Рижнова, далее - мост железнодорожный. Вынес мышастый на пригорок из балки... Станица! Чуткое ухо не ловило привычного. Что-то отсуствовало в родной панораме. Он понял: не слышно лая, петушиной побудки, мычания и блеяния, ржания, заутреннего перезвона колоколов. А с севера, с плавень, станицу стал накрывать черный шлейф орущего воронья.

И рухнул божественный оклад с дорогого образа, черная стая одела родную до боли картину в траурную раму. Ножны шашки врубились в бок лошади и она в диком намете понеслась к станице. Навстречу бежали широкая станичная улица и странный шлагбаум. Серые солдатские шинели и предупредительные выстрелы, рвавшие морозный воздух, как сухое полотно.

...продолжение далее...