Украинцы в Харбине. Дополнение к теме Русский Харбин

Группа украинских националистов на острове Филикуди (Эолийский остров в Италии, где проходила подготовка украинской молодёжи в лагерях хорватских Усташей). Вместе с Купецким, под руководством Михаила Колодзинского, там обучались Михаил Гнатив, Григорий Файда, Левко Крисько, Роман Куцак и другие.

После обучения на Филикуди юноши направились в Маньчжурию. Из коллекции г-жи Леси Джура. Справа налево: Купецкий, итальянский учитель [имя неизвестно], Гнатив, Кусак.

Купецкий (справа в первом ряду) в период работы таксистом в Харбине. Из коллекции г-жи Леси Джура.

https://forum.vgd.ru/post/614/178692/p5472268.htm#pp5472268

Купецкий в Канаде (третий справа). Из коллекции г-жи Леси Джура, дочери Купецкого (снято около 1948 года).

4 января 1948 года Купецкий отплыл из Шанхая на американском корабле «Генерал Мейгс» в Сан-Франциско, чтобы в дальнейшем перебраться в Канаду.
Проживал в Торонто, соучредитель издательства «Гомін України» («Эхо Украины»), организатор украинской жизни, сеньор Пласта, а затем СУМа. В феврале 1957 года завершил свои воспоминания о жизни в Маньчжурии «Там, де сонце сходить» («Там, где солнце восходит»). Отец четверых детей – двух сыновей и двух дочерей.

Анатолий Тыщенко (он же Квитченко, Диброва). Из коллекции г-жи Леси Джура, дочери Григория Купецкого, снято около 1938 года.

Загадочный составитель первого в мире украинско-японского словаря https://forum.vgd.ru/post/614/39480/p4863595.htm#pp4863595

Цитата из статьи Окабэ Ёсихико:

«Когда сотрудник японских властей спросил, хотят ли они поговорить с украинцем, Купецкий выразил такое желание. Через некоторое время появился телеграфно-телефонный инженер Анатолий Тыщенко (известный также как Квитченко/Квытчэнко или Диброва). Тыщенко рассказал, что родился в 1910 году, получил образование инженера связи, был партийным функционером в Харькове. После Голодомора у него возникли сомнения, и, будучи заподозренным в авторстве антисоветских листовок в Полтаве, он был исключен из партии, арестован, приговорен к 6 годам и отправлен в Сибирь. Его назначили ответственным за строительство новой телефонной линии вдоль железной дороги, что позволяло ему много путешествовать. Летом 1937 года он сбежал из Советского Союза.

Тыщенко пожаловался Купецкому, что японские власти не доверяют ему и полностью изолировали его от других украинцев. Он сказал, что его много расспрашивали о технологии строительства телефонных линий и телеграфа, а также о Советском Союзе, и что он передал японской стороне массу сведений. В течение трех часов он говорил о том, что хотел бы участвовать в общественной, культурной и политической деятельности украинцев, если предоставится возможность, и Купецкий составил о нем очень хорошее мнение.

Тыщенко также использовал фамилию Квитченко. Его биография полна загадок. Согласно «Изучению въезда в СССР и Маньчжурию», составленному штабом Квантунской армии в 1938 году, Тищенко Анатолий Петрович въехал в Маньчжурию из уезда Чикэ, провинции Хэйхэ, 13 апреля 1937 года. Причиной было то, что он «почувствовал опасность, поскольку его семья была увезена в связи с чисткой». С другой стороны, в Бюро по делам белых русских в 1940 году он был зарегистрирован как «Квитченко». По словам Купецкого, Тыщенко также был «Дибровой» — одним из составителей первого в мире «Украинско-японского словаря», изданного в Синкё/Харбине в 1944 году.

Поскольку Татьяна Квитченко была одним из авторов этого словаря и его супругой, то, вероятно, после женитьбы Тыщенко стал использовать фамилию жены — Квитченко. На фотографии, сделанной в Харбине 29 октября 1941 года, Тыщенко, теперь Квитченко, одет в форму Кёвакай (Общества Согласия) Маньчжоу-Го и носит на левой груди значок украинского герба — Тризуба. На обратной стороне фотографии Квиченко сделал надпись для Купецкого: «От доброго земляка Анатолия», что указывает на их глубокую связь. Позднее Купецкий и Квитченко поклялись стать побратимами в Харбинской Церкви Покрова Пресвятой Богородицы (Украинский храм) в присутствии отца Миколы Турфанива».

Вот как Купецкий описывает эти события в своей книге мемуаров:

«Мое личное положение в Харбине становилось невыносимым. В финансовом отношении я стоял очень хорошо, работая шофером на «автобирже». Однако я не испытывал никакого удовлетворения как украинец, а еще меньше — как националист, а уж меньше всего — как боевик-революционер.

Привыкший постоянно работать среди своих, или среди чужих, но с сознанием, что делаю это для Украины, теперь я стал испытывать беспокойство из-за нехватки такой работы.

Свое положение я объяснял тем, что стал ненужным. С другой стороны, как посланный работать на этом участке нашего фронта, я не хотел его оставлять. Может быть, когда-нибудь что-то изменится – утешал я себя. Но время шло, а изменений не было никаких. Тогда впервые я подумал о том, чтобы обзавестись семьей. В то время, возможно, и под влиянием тех обстоятельств, крепли мои отношения с одной моей бывшей хористкой. Она была очень красива, на редкость достойно вела себя в обществе, была дочерью украинского священника, который погиб от рук большевиков. Сама она с сестрой и матерью познала все превратности судьбы.

Но у нее был один «недостаток»: она была замужем!

Однако, когда у нас обоих не только в головах, но и в сердцах поднялась буря, она бросила мужа. Получила развод и в один прекрасный день, ранней весной 1940 года, сказала мне:

— Теперь твоё слово: докажи, что ты меня любишь!

Мне не оставалось ничего другого, кроме как повести ее в церковь и обвенчаться. Девушка из Львова уже давно обо мне забыла. Должен ли я и дальше оставаться холостяком? Имел ли я право допустить, чтобы мой род на мне оборвался? Может, он и не такой уж важный, но почему я должен брать на себя вину за прерывание родовой нити?

На Петра и Павла (12-го июля) 1940 г. состоялась маленькая свадьба, хотя справляли ее две пары. Вместе с нами венчалась еще одна пара бывших членов УДСiчi (Украинской Дальневосточной Сечи). После свадьбы мне стало немного легче и веселее. Когда я приходил домой, то было с кем если уж не полюбиться, то хотя бы полаяться (побраниться). Люди женатые знают, что я хочу сказать.

Однажды я узнал, что некий Анатоль Квитченко, живущий в Синкё (Синьцзине), обратился к главе Украинской Национальной Колонии с просьбой подыскать ему невесту-украинку. При этом он поставил только одно условие – кандидатка должна быть бывшей активисткой Украинской Дальневосточной Сечи. Такая девушка нашлась и согласилась. Вскоре после того я лично встретил Квитченко, который оказался тем самым Анатолем Тыщенко, с которым я встречался в 1937 году по дороге в Харбин.

Как видим, потребовалось три года, чтобы японцы ослабили ему вожжи, но при условии, что он женится. Жил он по-прежнему в столице Маньчжурии, работая в каком-то японском бюро. За это время он овладел японским языком и задумал составить украино-японский словарь. На вопрос, как я смотрю на такой словарь, я согласился, что это очень хорошая мысль. И он приступил к работе. Помогали ему два японца в бюро. Они довольно хорошо знали русский язык, поэтому с их помощью он находил соответствующие японские слова и иероглифы, а машинистки печатали их на отдельных листах.

Через год, весной 1941 года, я поехал к нему на специальное совещание по вопросу того словаря. Мы сидели два дня и три ночи, разговаривая не только о словаре, а вообще об украинских делах. Он, как оказалось, был более осведомлен об украинских, да и вообще о политических делах, связанных с Украиной, чем я мог этого ожидать. Анатоль признался мне, что в Маньчжурию его послали большевики, но от японцев он это скрыл. По его словам, на большевиков он работать не желает, потому что понял: трудиться можно только для своего народа.

Анатоль Тыщенко часто приезжал в Харбин, где я встречался с ним у его тестя. Наша дружба крепла, и наконец Анатоль предложил мне побратимство. Не только на словах, но и освященное в церкви. Хотя такое предложение было для меня нетипичным, я согласился. В один день, в украинской церкви Св. Покрова отец протоирей М. Труфанив связал нас присягой».

https://forum.vgd.ru/post/614/178692/p5474131.htm#pp5474131

Групповая фотография сотрудников Харбинского офиса Южно-Маньчжурской железной дороги (около 1925–29 гг.). Из коллекции г-на Фурусавы Такахико. В первом ряду, третий слева, предположительно, Китагава Сикадзо, во втором ряду, третий слева (справа и позади Китагавы), предположительно, Хориэ Кадзумаса. В первом ряду, пятый справа, – директор Фурусава Кокичи.