Сопричастные - Генеалогический форум ВГД. Тема №151498

На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем!

Пост №5.

Возвращение имени и творчества Сергея Николаевича Миловского началось в новом столетии благодаря трудам Натальи Семеновны Запорожцевой.

Волшебник: рассказы / С.Н. Миловский; ред.- сост. Н.С. Запорожцева. - Сарапул: [б.и.], 2015 (МУП «Сарапульская городская типография»). - 332 с.: ил.

Неизреченный свет: рассказы / С.Н. Миловский; ред.- сост. Н.С. Запорожцева. - Сарапул: [б.и.], 2012 (МУП «Сарапульская городская типография»). - 344 с.: ил.

Хрустальное яблоко: рассказы / С.Н. Миловский; сост. Н.С. Запорожцева. - Сарапул: [б.и.], 2011 (МУП «Сарапульская городская типография»). - 358 с.: ил.

***

Запорожцева, Наталья. Кроткий обличитель. Так назвал Сарапульского писателя С.Н. Миловского-Елеонского один из его рецензентов. // Красное Прикамье. – 2010. – 19 авг. – С. 5.

Запорожцева, Наталья. Приезжайте сюда. Непременно на Каму. // Красное Прикамье. - 2011. - 22 дек. - С. 5.

Запорожцева, Наталья. Первый сарапульский беллетрист. // Красное Прикамье. – 2012. – 9 февр. – С. 5.

Запорожцева, Наталья. И робкое счастье мое… (История одной любви): [нашелся внук писателя С.Н. Миловского]. // Красное Прикамье. – 2012. – 26 июля. – С. 5.

Запорожцева, Наталья Семеновна. Тайны сарапульского смотрителя / Н. С. Запорожцева. - Сарапул: 2016 (Сарапульская городская типография). - 263 с.

***

В частности, она составила хронологический список основных вех его жизни:

Рождение 18 сентября 1861 года в с. Вороновка Пензенской губернии.

1863 г. — рождение брата Алексея

1865 г.— перевод отца-священника в с. Серман Пензенской губернии.

1865 г. — Сергея взял на воспитание дед Иоанн Масловский – священник в с. Павло-Куракино Пензенской губернии.

1870 – 1881 — учеба в духовном училище и семинарии Пензы

1881 —1885 — учеба в Казанской духовной академии

5.09.1885 г – преподаватель русского языка с церковнославянским в Лысковском духовном училище Нижегородской губернии

Сентябрь 1887 г. – надзиратель, помощник смотрителя в Арзамасском духовном училище Нижегородской губернии

31.05.1889 – 1894 – учитель русского языка и смотритель Починковского духовного училища Нижегородской губернии

2.06.1990 г. — венчание С. Н. Миловского и Анны Алексеевны Введенской в Христорождественском соборе з. г. Починки

1891 – рождение первого сына Николеньки

13.05.1893г. — рождение дочери Софьи

1893 г. — начало литературной деятельности С. Н. Миловского

1895 г. — смерть сына Николеньки в Вятке от малярии

1895 г. – инспектор Вятской духовной семинарии и исполняющий должность ректора

1895 г. – учитель священной истории, церковного устава и катехизиса, географии, латинского и греческого языка, смотритель Сарапульского духовного училища Вятской губернии

1897 г. — рождение сына Виктора

1905 г. – рождение сына Сергея Глафирой Галиной

1910 г. – 25-летний юбилей педагогической деятельности Миловского

11 августа 1911 г. – трагическая смерть в г. Сарапуле

Пост №6.

http://sarapulbiz.ru/history/p...itel.html\

КРОТКИЙ ОБЛИЧИТЕЛЬ

Так назвал сарапульского писателя Сергея Николаевича Миловского-Елеонского один из его рецензентов

Жизнь Миловского сложилась несладко. Он родился в селе Вороновка Пензенской губернии 17 (29) сентября 1861 года в семье священника, рано лишился родителей и был взят на воспитание дальним родственником-священником в глухую пензенскую деревню, душевно описанную писателем в рассказе «Старая церковь». Это были лучшие детские годы, заботливо охраняемые добрым, любящим опекуном. Затем учеба в Пензенском духовном училище, семинарии, Казанской духовной академии, скудное государственное содержании сироты. Детская болезнь народничества и встреча в Казани с молодым Алексеем Пешковым. Начало преподавательской деятельности в Нижегородской губернии, первые столкновения с действительностью и разочарование, первая попытка самоубийства. Переведенный в Починки, он нашел здесь душевность и понимание в семье священника Введенского, здесь обвенчался с его дочерью Анной. Он всей душой привязался к первенцу - сыну, но тот умер в младенчестве. Рождение дочери и перевод в Вятку на солидную должность инспектора семинарии - и тут бунт семинаристов 1895 года, прокатившийся по всей России. Миловский был переведен смотрителем духовного училища в Сарапул.

Лишь здесь, вдали от губернского города, он почувствовал себя нужным, занялся педагогикой, хозяйственными хлопотами, создал замечательную корпорацию высокообразованных преподавателей. Стабилизировалась и семейная жизнь, в семье подрастали дочь Софья и сын Виктор. А самое главное - его тайные литературные опыты оценил сам Короленко, их начали печатать в «Русском Богатстве». За десять лет он стал маститым, писателем и педагогом, был награжден за заслуги епархией, повышен в чине. Но вновь подступила болезнь - и он вслед за женой полгода лечится в Казанской Окружной психиатрической клинике и уже не надеется продолжать писательство. Но судьба дала ему еще шесть лет, за которые были написаны лучшие рассказы и очерки.

Я ежедневно хожу на работу мимо бывшего духовного училища на Первомайской, 24, где сейчас представительство Удмуртского университета. Здесь на рубеже XIX-XX столетий жил с семьей этот удивительный педагог и смотритель - замечательный русский писатель, самый известный в Удмуртии прозаик Сергей Миловский. Он любил эти края, Каму, бродил с охотничьим ружьем по лесу, любовался восходом и закатом и мечтал о будущем прекрасном времени для своих детей и учеников. Здесь, во дворе училища, он закончил земную жизнь, испытав последний восторг полета, предсказанный его другом и наставником В. Г. Короленко. Проходя мимо, остановитесь и подумайте об этом светлом человеке, талантливом писателе, так трагически ушедшем от нас 99 лет тому назад...

«Бытописатель духовенства», «Бытовик» - такой штамп намертво прицепился к Сергею Николаевичу. Немудрено, писатель служил в среде духовенства и прекрасно знал ее нравы, к тому же жил безвыездно в глубинке и не маячил в редакциях столицы, его знали лишь читатели да редакторы по переписке, и редко кто из литераторов лично встречался с ним.
Зато знавшие его известные русские литераторы - В. Г. Короленко, И. В. Жилкин, В. Я. Брюсов, П. П. Гайдебуров - ценили его как тонкого лирика, эрудированнейшего книголюба, ироничного рассказчика, человека доброй, нежной и хрупкой души, отзывчивого и верного друга.

В. Г. Короленко, встретившийся с Миловским в Нижегородской области во время борьбы с голодом 1891-92 гг., проникся симпатией к молодому педагогу, кандидату богословия, выпускнику Казанской духовной академии, служившему в Починковском духовном училище. Их сближали польское происхождение, любовь к литературе и работа в комитете помощи голодающим. Владимир Галактионович на долгие годы стал наставником, другом и первым редактором Миловского. Он выбрал Миловскому и псевдоним - Елеонский (воспаривший с горы Елеон).

Владимиру Галактионовичу Короленко посвятил Миловский первую книжку своих рассказов. Журналисты и сарапульские почитатели его таланта после смерти назвали Миловского «Сарапульским Чеховым». Вероятно, Миловский, восхищавшийся Чеховым, не избежал его влияния в своих лиричных, полных иронии и самоиронии рассказах. Но за двадцать лет писательства С. Миловский, оставив нам 57 рассказов, десятки статей и очерков, полсотни писем (это богатейшая и интереснейшая переписка с В. Г. Короленко, П. П. Гайдебуровым, Василевским, М. Горьким, С. Д. Протопоповым, И. В. Жилкиным, Измайловым, В. Я.Брюсовым, найденная нами в РГАЛИ и отделе рукописей «Ленинки»), выработал и свою оригинальную стилистику.

Его рассказы, объемом скорее похожие на повести, - это сочный пласт жизни русской провинции конца XIX - начала XX века, кусок уездной жизни со своими словечками, нравами, обиходом. Он не идеализирует своих героев, пишет их широкими мазками, радуется прекрасным качествам своих героев, иронизирует над стяжателями, мракобесами, пошляками.
Вот «Неизреченный свет» - большой рассказ Миловского, казалось бы, о перипетиях строительства в одной из сельских церквушек светового фонаря для лучшего освещения темного храма. Но это поверхностно-бытовые рамки произведения, излюбленный прием писателя, первый план его рассказов. Очевидно, что это одно из основных, программных произведений писателя, и глубина его задана евангельской притчей. Неизреченный Свет - свет Преображения, доступный немногим. Этими-то лучами Преображения светятся лики святых угодников, их световидными энергиями пронизаны жизнь и деятельность русских подвижников - от Сергия Радонежского и Серафима Саровского до наших современников. И видят они и мир, и Россию не такими, как видятся и кажутся они сегодня нам, в крови и мраке истории, но светлыми. Этим-то Неизреченным светом пронизаны все творчество, жизнь и трагический уход писателя.

В рассказе молодой священник о. Аполлон говорит своему тестю, благочинному о. Роману: «И тут вдруг точно озарение свыше осеншо мою голову, сердце задрожало, и у меня само собою сказалось: неизреченный свет если бы!.. И как пришла ко мне эта идея, как вселилась, так и не выходит. Сон потерял, все думается, как бы осуществить. Глаза закрою, так сейчас рисуется мне со всею отчетливостью льющий с высоты свет лучами на головы предстоящих и молящихся, особенный свет, которому подобного нет в мире».
И придумал о. Аполлон устроить особенный световой фонарь в куполе церкви. Но мудрый тесть о. Роман, одна из немногих светлых фигур духовенства у писателя, предостерегает увлеченного божественной идеей зятя и рисует перед ним те преграды, которые могут помешать воплощению замечательного замысла. В конечном счете так все и произошло, как предрекал тесть, и с горних высот попал о. Аполлон в болото склок, зависти, мести. И, как водится в рассказах Миловского (да и в жизни!), ушел в сторону Неизреченный свет, и на первый план вышли бытовые распри. Иронический хеппи-энд, придуманный писателем, - излюбленный ход Миловского, свойственный его натуре, ибо в жизни все грубее и жестче.

Великолепные рассказы «Качук», «Машенька», «На поповом дворе», «Вожделенное преуспеяние», «Грубиян», «Подпасок», «Андрей Пареный», «Старенькая церковь» и другие практически неизвестны и недоступны сарапульскому читателю. При жизни Мидовскому удалось издать лишь три книжки - 16 рассказов из 57. Часть рассказов в разных журналах и газетах вышла после его кончины. Книжки эти и газеты - сегодня библиографическая редкость. Писал он и пьесы по заказу режиссера П. П. Гайдебурова и его жены Н. Ф. Комиссаржевской-Скарской, посещавших Сарапул с гастролями и бывших у него в гостях. Анна Алексеевна Миловская играла на сарапульской любительской сцене, как и его юная дочь Соня, окончившая гимназию и музыкальную школу и едва не поступившая в труппу Гайдебурова. Миловский был в курсе не только литературной, но и театральной жизни России и Сарапула. 100 лет назад он написал замечательные слова соболезнования сестре Комиссаржевской на смерть «русской чайки»: «...общая участь сравняла Веру Федоровну с великими русскими покойниками под одной общей крышей, где написано: «Неисчерпанные»... Злоба какая-то вкрадывается в душу, когда подумаешь, как много уносят с собой люди в могилу невысказанного, невыраженного, недоделанного, всего того, что и высказали, и совершили бы, если бы «не подлая оспа»; этот яркий символ русской неизбежности. Когда только русский человек умрет так, чтобы на последнем венке его можно написать: «Отдал земле все, что взял от неба». Нет, долго-долго это время не наступит, и многих-многих мы будем хоронить на пороге великих возможностей, только в десятую, сотую долю развернувшихся при жизни»...

Эти слова, посвященные любимой актрисе, можно адресовать самому Мидовскому. Если бы не постоянные хозяйственные заботы смотрителя, не необходимость материально обеспечивать двух детей и жену, страдающую сердечными и нервными расстройствами, не ушел бы Миловский таким же «неисчерпанным» и сыграл бы более заметную роль в русской литературе. Он мечтал в письме Гайдебурову: «Два года до пенсии осталось. Пенсию семье, пусть справляются, а сам хоть голодать, но на люди, в настоящую жизнь, в настоящую работу. Да у меня еще архиереи не тронуты, теперь не решаюсь, опять выследят. А какой материал...». Не успел... Он ушел, не реализовав множество идей и задумок. Ушел, затравленный безденежьем, измотанный многолетней работой без отдыха, обострившимся неврозом, угрозами епархии лишить места за писательство.
«Жизнь ... сохранила в нем пленительную свежесть душевную; снеговую ясность мысли, которые не могли замутить таившаяся за ним горечь и раздражение, потому что и то, и другое было результатом великой писательской честности... Скромный труженик, почти ни с кем в литературном мире не знакомый, без фраз и шума шедший по своему пути, пока накипевшее отчаяние не бросило на камни его обезображенное тело», - написал Гайдебуров о писателе и своем друге Мидовском.

Н. Запорожцева.

11(24) августа 1911 года покончил жизнь самоубийством, шагнув с крыши Сарапульского духовного училища, один из лучших писателей Сарапула, недооцененный еще сарапулъцами, Сергей Николаевич Миловский, печатавшийся под псевдонимами С. Елеонский, Н. Шиханов, Млит, Старец, Провинциал.

Шквал некрологов со всей России сопровождал похороны писателя.

В 2011 году Сарапул отметит две значительные даты: 150-летие со дня рождения и 100-летие со дня смерти С. Н. Миловского. Символично, что Сарапулъский драмтеатр в это же время отпразднует свое 100-летие и 150-летие начала городской театральной жизни. А ведъ Миловские принимали самое деятельное участие в театральной жизни: Сергей Николаевич дружил с режиссером передвижного театра П. П. Гайдебуровым и писал пьесы для его труппы, жена Анна Алексеевна Миловская и дочь Соня выступали в самодеятельных спектаклях.

Сейчас в Сарапуле готовится к выпуску самая полная книга произведений и писем Миловского, сделаны сценарии некоторых рассказов писателя, уже готовые к постановке на сарапульской сцене. Пришло время отдать должное писателю, прославившему Сарапул и не удостоенному ни мемориальной доски, ни даже надгробия.

Пост №7.

С. Елеонскій. Неизреченный свет.
"Русское Богатство", №№ 5, 7, 1902.

НЕИЗРЕЧЕННЫЙ СВѢТЪ.

Разсказъ.

I.

Родительское дѣло не легкое. Выдали прошлой зимой старики Кратеровы послѣднюю дочь свою Таню замужъ за священника, а потомъ стали задумываться, хорошо-ли живутъ молодые. Самъ о. Романъ, впрочемъ, все молчалъ и какъ будто былъ, повидимому, равнодушенъ, но то, что онъ иногда вдругъ ни съ того, ни съ сего начиналъ посапывать, свидѣтельствовало о его внутреннемъ безпокойствѣ, а потому онъ не препятствовалъ матушкѣ-протопопицѣ Ираидѣ Ивановнѣ, у которой «давно сердце болѣло», провѣдать молодую чету Доброхотовыхъ въ Шевыряловкѣ. Порядочно тамъ гостила старенькая матушка и только недѣли черезъ полторы вернулась въ свою Большую Пузу къ стосковавшемуся о. Роману и теперь отдавала ему подробный отчетъ во всемъ видѣнномъ и слышанномъ.
— Выѣхала я изъ Шевырялова вчера въ ночь, дорогой переночевала въ Бусыгинѣ у Гусевыхъ и оттуда чѣмъ свѣтъ домой, чтобы не ѣхать въ жару. Слава Богу, доѣхала хорошо по холодку, — говорила она. — Домъ у нашихъ церковный, просторный, дворъ большой, но травой заросъ, а конюшня разваливается, крыша на хлѣвѣ тоже плохая, чинить надо. Приходъ — такъ себѣ, средній, сотъ восемь душъ. Земли — какъ обыкновенно, тридцать три десятины на причтъ; есть и луга, но плохіе, осока одна. Но все-таки жить можно. Причтъ смирный и народъ, кажется, тихій. Только писарь со щетинкой…-- Тутъ Ираида Ивановна сдѣлала паузу, но прибавивъ: «Можетъ быть, и обойдется» — продолжала, переходя съ эпическаго тона въ элегическій:

— Танюша скучаетъ… Хозяйства еще никакого нѣтъ, только что приданое — лошадь да корова… Корова яловою ходитъ… Проглядѣли… А сами пока ничего не завели, ни куръ, ни гусей, никакой, словомъ, живности. Надо при случаѣ послать имъ парочку поросятокъ да клушку съ цыплятами, все будетъ за чѣмъ смотрѣть… А то даже и огороду нѣтъ, выдти некуда, не на что взглянуть, ни рѣдиски, ни морковки, сорвать нечего. А въ саду рябина да бузина, да бурьянъ какой-то растетъ, крапива, лопушникъ… Татарникъ вымахнулъ изъ-подъ хрѣновыхъ листковъ такой, что этакого я не видывала, словно и не трава, а растеніе какое — выше бани… Запустилъ предшественникъ, прежній попъ, вдовецъ былъ, да запивало горькій… Непривѣтливо какъ-то, неприглядно…

— А чего же Аполлонъ смотритъ? Вырубилъ бы, вычистилъ съ корнемъ всю эту дрянь и насадилъ бы всего, что надо, яблоней, вишни, малины…

— Я то и говорила, а онъ все не о томъ думаетъ…-- Она остановилась, какъ бы подыскивая слово, которое могло бы выразить ея общую мысль. Въ тоже время ей тяжело было сразу огорошить мужа, и она осторожно подходила къ предмету, не безъ боли душевной высказывая:

— Нескладный онъ какой-то оказался…-- Главное было произнесено, слово облегчило душу, и рѣчь потекла какъ вода по мельничному паузу — быстро, шумно:

— Все мечется по приходу, дома не посидитъ, семью собаками не сыщешь… Завелъ дружбу съ цѣловальникомъ…

— О? — испугался о. Романъ. — Неужто пьетъ?

— Нѣтъ, не то. А вздумали они благоукрашать церковь, вотъ съ утра до ночи только и разговоровъ объ этомъ.. Чего-то рисуютъ, пишутъ, выкладываютъ…

— Ну, что же, это ничего. Гораздо хуже безъ дѣла.

— Оно, конечно, хорошо, когда въ мѣру да съ толкомъ.

— Не по разуму усердствуетъ?

— То-то, да! Въ куполѣ чего-то домогаются устроить, и дѣло, какъ я поглядѣла, новое, невиданное, едва ли сладятъ. Это какой-то кругъ стеклянный устраиваютъ, изъ разныхъ стеколъ, чтобы свѣтъ, видишь ли, особенный распространялся по храму… Да не ко времю началъ. Годъ теперь голодный, доходы въ церкви плохіе, а онъ затѣялъ эту вещь рублей на триста, а, можетъ, и больше, самъ хорошенько не знаетъ. Церковный староста все ежится да вздыхаетъ: «Кабы намъ съ тобой, батюшка, не напрѣло». А нашъ смотритъ легко: «Ну, чего, Трофимъ, безпокоишься? Увидишь, какъ всѣ насъ будутъ благодарить». А писарь, между прочимъ, бунтуетъ прихожанъ: «Чуделесятъ-де: гдѣ бы худой колоколъ перелить, а попъ свою фантазію изображаетъ».

— Да, чай, не съ бухту-барахту начали, а какъ слѣдуетъ?

— Кто его знаетъ… Ты бы, протопопъ, вызвалъ его къ себѣ и поучилъ. Я, конечно, съ своей стороны наставляла его, да онъ мало слушается, все съ усмѣшечкой ко мнѣ… Конечно, мое дѣло женское, и много-ли понимаю въ вашемъ дѣлѣ, а ты бы поставилъ его на настоящую точку. А то совсѣмъ онъ запутается, смѣяться станутъ всѣ — и прихожане, и духовенство. Легко-ли это? Передъ всѣми обидно, что наша Танечка за такимъ… Всѣ живутъ люди какъ люди, а онъ, прости Господи, шалага калая-то! — раздражалась матушка. — Сурьезности ни на волосъ, а мечтаетъ о себѣ, какъ герой… Вздумалъ передъ всѣми отличаться, а самъ путемъ рясы на себѣ не умѣетъ носить, треплется она на немъ, какъ огородное чучело на колу. Да! — И, передохнувши, Ираида Ивановна предалась позднимъ сожалѣніямъ. — Какъ мнѣ тогда не хотѣлось выдавать за него Танюшу, ужъ больно не казистъ! Надо бы тогда подождать, можетъ, другой бы женихъ выискался.

— А гдѣ ихъ хорошихъ найдешь? Жди, жди, а лѣта-то уходятъ…

— Да, вѣдь, бываютъ же, не всѣ такіе! Вонъ, у о. Сосипатра зять какой въ Бусыгинѣ, о. Николай, нашего Аполлона товарищъ, одного съ нимъ курса, а красавецъ мужчина, веселый, съ манерами, глядѣть — такъ и то пріятно. А нашъ — что! Такъ, пигмей какой-то, ходитъ сутулый, точно у него горбъ сзади, волосы вѣчно помеломъ, ни усовъ, ни бороды, какъ слѣдуетъ, и вѣчно ногти грызетъ, слюнявится…

О. Романъ представилъ себѣ невзрачную маленькую фигуру зятя, его постоянно улыбающуюся наивную физіономію и сказалъ:

— Ну, вотъ, къ именинамъ пріѣдутъ, и поучимъ его.

— Раньше бы слѣдовало. Въ именины некогда, не до того будетъ съ гостями. Хоть бы за недѣлю или дня за три пріѣхали, все бы онъ присмотрѣлся, а ты бы ему показалъ, посовѣтовалъ что и какъ… А то, какъ повѣнчались они, прямо на приходъ, недѣли не прожили. Впрочемъ, ты самъ виноватъ…

О. Романъ сдѣлалъ брезгливую гримасу и сказалъ:

— Да не люблю я этого!.. Смотрѣть было тошно, какъ это они безъ дѣла слоняются, молчатъ какъ безсловесные, только пялятъ глаза другъ на дружку, и только бы имъ спать… У господъ, если женятся, молодые путешествуютъ, мѣстности обозрѣваютъ, видами любуются, а наши духовные молодые забьются въ чуланъ и ничѣмъ ихъ оттуда не выгонишь… Утромъ — десять часовъ — спятъ, послѣ обѣда — спятъ, во время чая — спятъ и передъ ужиномъ спятъ… Тьфу! Что за тюлени!.. Ну и сорвалось тогда съ языка слово…

— То-то, вотъ, жесткое оно, слово-то твое, вышло, не родительское. А между тѣмъ, если бы они пожили въ то время недѣльку другую у насъ, лучше бы было. А то аза въ глаза не смыслитъ человѣкъ, и сразу его въ такую должность.

— Учили его въ семинаріи, а потомъ въ крестовой церкви, когда поставляли въ санъ.

— Какое это ученье! Повивальныя бабки указываютъ, какъ крестить, — не на ту сторону кругомъ купели ходилъ. Сами онѣ мнѣ говорили.

— Это бѣда не большая.

— Оно, этого немного, другого — немножко, третьяго да пятаго помаленьку, въ общемъ-то и наберется…-- Да! — припомнила матушка. — Вотъ хоть бы еще это… Вздумалъ лѣчить своей гомеопатіей… Докторъ тоже! — усмѣхнулась разсказчица. — Какъ же! знаменитость шевыряловская! Далъ онъ какой-то больной Палагеѣ лѣкарства, а баба-то на другой день и помри. Оно, можетъ, и не отъ того, а въ народѣ молва: попъ уморилъ Палагею своими крупинками. И кабы еще прошеніе на него не написали. Тутъ писарь тоже шуруетъ…

— Ефимъ Павлычъ Калмыковъ? О, знаю, пройдоха! Часто строчитъ на поповъ разныя жалобы. Но не въ писарѣ главная вещь, а въ благочинномъ, о. Сосипатрѣ. О. Сосипатръ ни за что не вступится, напротивъ, больше подольетъ масла въ огонь, если что случится. Формалистъ!.. А нашему зятю онъ, понятно, благоволить не будетъ.

— А вотъ Аполлонъ это-то въ знатѣ не держитъ. Да, признаться, я сама совсѣмъ забыла исторію, которая вышла у тебя съ о. Сосипатромъ на епархіальномъ съѣздѣ духовенства.

— А какъ же? Въ прошломъ году… Не мало смѣялись…

— За то теперь онъ поговоритъ!

— Еще бы! Развѣ онъ забудетъ? Сторицею взыщетъ съ Аполлона, ужъ постарается. Ему наслажденіе, какъ нашъ зять будетъ извиваться, а онъ его будетъ поджаривать.

Супруги печально задумались и вышли въ садъ, составлявшій предметъ особой заботливости матушки, по тѣмъ воспоминаніямъ, которыя онъ будилъ въ ней.

— Вотъ подъ этой березой, — думала она, — любилъ играть первенецъ Миша, а когда выросъ, шалашикъ построилъ. Тутъ на вязу вверху Вася семинаристомъ строилъ себѣ спанье и спалъ все лѣто. А въ этомъ дуплѣ Павелъ пряталъ книжки, какія-то мудреныя, и берегся съ ними отъ отца. А здѣсь вотъ подъ этими двумя широкими развѣсистыми липами стоялъ громадный столъ, сбитый изъ длинныхъ половыхъ досокъ, и въ хорошую погоду всегда обѣдали, чай пили подъ тѣнью… Хорошо было… А Анюта, Соня, Таня за цвѣтами ухаживали.

И она вздохнула, обходя круглую большую клумбу, устроенную въ видѣ высокаго холмика въ нѣсколько уступовъ.

— Всѣ разлетѣлись изъ родительскаго гнѣзда, свои устраиваютъ, и какъ живутъ, Господь вѣдаетъ…

Далее читать по ссылке: https://ru.wikisource.org/wiki...0%94%D0%9E

Пост №8.

Сергей Николаевич Миловский окончил полный курс обучения в ПДС в 1881 году, первым учеником по первому разряду. Затем вместе с другими сокурсниками продолжил обучение в КДА. Одновременно в семинарии обучались три его родственника – Николай, Владимир и Степан Масловские.

А. Троицкий. Списки воспитанников, окончивших полный курсъ в Пензенской Духовной Семинаріи с 1800 по 1900 гг.

Выпуск 1881 года.

Первый разряд

Сергей Миловский, Каз. Дух. Ак.
Николай Каллиопов Каз. Дух. Ак.
Михаил Магнитов Каз. Дух. Ак.
Павел Конкретов
5. Михаил Пульхритудов
Петр Неронов. Каз. Дух.Ак.
Николай Масловский
Николай Архангельский. Каз. Дух. Ак.
10.Иван Беликов

Второй разряд

Алексей Прозоров
Александр Алекторов
Александр Ильминский
Владимир Масловский
15. Григорий Каурцев
Степан Масловский
Николай Колеров
Иван Парвулюсов
Иван Николаевский
20. Дмитрий Данилов
Алексей Гвоздев
Федор Карский
Иван Крылов
Александр Онагров
25. Михаил Добровольский
Илья Кудрявцев
Николай Беликов
Константин Успенский
29. Алексей Кармишенский.

***

Сведения с сайта А.А. Бовкало

http://petergen.com/bovkalo/duhov/kazda.html

Выпуск 1885 года
Курс XXVI

Кандидаты с правом на получение степени магистра без нового устного испытания:
Потехин Александр Николаевич (Ярославская)
Карашев Василий Феодорович (Ярославская)
Беляев Иван Васильевич (Владимирская)
Соколов Михаил Евгениевич (Саратовская)
Городков Алексей Александрович (Костромская)
Соловьев Петр Дмитриевич (Тверская)
Кандидаты:
Коновалов Олимп Васильевич (Томская)
Тихановский Иван Васильевич (Владимирская)
Антониев Михаил Семенович (Кавказская)
Архангельский Николай Павлович (Пензенская)
Никольский Феодор Андреевич (Томская)
Яблоков Дмитрий Федорович (Костромская)
Феофилактов Михаил Николаевич (Вятская)
Покровский Александр Михаилович (Самарская).
Саввинский Иван Иосифович (Тамбовская)
Дрягин Петр Петрович (Вятская)
Глубоковский Александр Никанорович (Вологодская)
Еварестов Евграф Васильевич (Самарская)
Князев Владимир Александрович (Вятская)
Князев Анемподист Алексеевич (Вятская)
Добросмыслов Дмитрий Павлович (Казанская)
Островский Федор Васильевич (Тамбовская)
Иванов Яков Яковлевич (Оренбургская)
Соловьев Иван Алексеевич (Симбирская)
Рукин Николай Александрович (Вологодская)
Пьянков Василий Алексеевич (Пермская)
Каллиопов Николай Петрович (Пензенская)
Божуков Михаил Яковлевич (Тверская)
Весновский Николай Федорович (Тамбовская)
Преображенский Федор Васильевич (Казанская)
Нардов Аркадий Васильевич (Саратовская)
Алексеевский Порфирий Порфирьевич (Симбирская)
Кольвицкий Филарет Григорьевич (Казанская)
Петров Павел Васильевич (Уфимская)
Доброумов Феодосий Александрович (Вологодская)
Вознесенский Петр Евфимиевич (Казанская)
Миловский Сергей Николаевич (Пензенская)
Протопопов Александр Васильевич (Пермская)
Каменнов Василий Исидорович (Астраханская)
Зефиров Николай Андреевич (Симбирская)
Евлампиев Виталий Васильевич (Уфимская)

Пост №9.

На представленной фотографии (копия, размером 9 х 12 см) – современник А.М. Горького (Пешкова) по «казанскому периоду» жизни (1884-1888) Миловский (псевдоним Елеонский) Сергей Николаевич (1861-1911) - педагог, просветитель, общественный деятель и самобытный писатель. Снимок демонстрируется в горьковской экспозиции Музея А.М. Горького и Ф.И. Шаляпина. О Миловском А.М.Горьким вспоминает в повести «Мои университеты», в статье «Беседы о ремесле, в эпистолярном наследии.

https://gorkiy.tatmuseum.ru/my...an-1890-e/

Пост №10.

Почему смотритель Сарапульского духовного училища С. Н. Миловский стал
С. Елеонским

Сергей Николаевич Миловский (1861–1911) родился в семье священников. Как установила Н. С. Запорожцева, это произошло в с. Вороновке Городищенского уезда Пензенской губернии1. Он учился в Пензе в духовном училище и семинарии, а после окончания Казанской духовной академии стал кандидатом богословия. Служил в различных духовных учебных заведениях, преподавал языки – русский, церковнославянский, греческий. С 1895 г. Миловский – смотритель (то есть, по-нынешнему, директор) Сарапульского духовного училища. Тогда же начал выступать в печати в качестве беллетриста. Собственно, он и запомнился именно как провинциальный литератор-бытописатель из Вятской губернии.

Миловский много писал о жизни священно- и церковнослужителей, благо эта среда была ему хорошо знакома. Герои его повестей и рассказов – зачастую люди расчётливые, мелочные, вздорные. Начальство вряд ли стало бы поощрять такие занятия ответственного служащего, и он использовал псевдонимы. Самый частый из них – Елеонский, хотя Миловский подписывался также Гориным, Ив. Павловым, Провинциалом, Служителем, Спиритом, Старцевым и др. Когда же стало известно, кто скрывается под псевдонимом Елеонский, то Миловский не бросил своё литературное хобби, просто он стал Николаем Шихановым.

В письме, направленном 4 августа 1904 г. из Сарапула к В. Г. Короленко, Миловский заявлял, что решил уйти со службы. Главным образом – из-за писательства: «Надо убираться подобру-поздорову с двумя прекрасными отзывами синодских ревизоров и орденом Св. Анны 3 степени – за беспорочную службу. А то “порочность” Елеонского повредит “беспорочности” Миловского»2. Правда, работу в духовном училище он так и не оставил.

Вот и сюжетом рассказа С. Н. Миловского «Огорчение» стала попытка священника на встрече у благочинного выяснить, кто из их окружения тиснул в газете статейку с критикой уездных церковно-приходских школ, подписавшись «Угрюмый»3.

Его псевдоним Старцев происходит, несомненно, от названия Старцевой горы, что на северной окраине Сарапула, возле берега Камы. Возможно, и Горин – тоже с намёком на эту гору. Старцев, Горин, Провинциал – это всё псевдонимы, указывавшие на Сарапул.

Но основной псевдоним у него – С. Елеонский.

Считается, что подписываться Елеонским Миловскому посоветовал В. Г. Короленко. Они были знакомы, оба жили в Нижегородской губернии, затем переписывались. Да и литературный дебют Миловского состоялся в короленковском журнале «Русское богатство». Собственно, сам Миловский в письме к Короленко от 1 сентября 1902 г. признавался: «Наконец, и псевдоним вы для меня выбрали…»4 Для Миловского это псевдоним, хотя у некоторых других людей духовного звания – фамилия «искусственного» происхождения, которая, как сказано о Миловском в одном справочнике, происходит «от названия священной горы Елеон в Греции»5. Н. С. Запорожцева тоже писала, что «псевдоним – Елеонский (вознёсшийся с горы Елеон)…»6

Разумеется, гора Елеон (Масличная) – не «в Греции», а в Палестине, близ Иерусалима. Более всего, известна она тем, что оттуда, согласно церковному преданию, вознёсся Иисус. Утверждение же Запорожцевой несколько неуклюжее, уподобляющее православного человека прямо-таки Христу. Но, видимо, она имела в виду только то, что псевдоним взят с намёком на Вознесение Иисуса Христа.
Упомянутая в справочнике Греция, в общем, тоже кстати пришлась, потому что название горы Елеон – греческого происхождения, от существительного среднего рода «elaion» («масло»). Там по склонам росли масличные деревья – иначе говоря, оливы. Словом «elaion» обозначалось масло оливковое. Оно использовалось в православном богослужении. В России его называли маслом «деревянным», потому что оно – из растущих на дереве плодов, а не из молока, подобно маслу, более привычному для русских. Оливковое же нужно было отличать от и какого-либо иного постного масла – конопляного, льняного, макового, кунжутного или, уже позднее – подсолнечного, горчичного, кукурузного. Можно заметить, что для греческого «elaion» в русском языке не было точного, хорошо подходящего термина. Приходилось либо использовать существительное с общим значением – «масло» (которым называли различные продукты), либо же применять заимствование из греческого – то самое слово «елей» («elaion»).

Н. С. Запорожцева, работая в архивах тех городов, что были связаны с жизнью Миловского, уточнила его родословную. И по отцовской, и по материнской линии он был духовного звания. Его мать приходилась дочерью протоиерею Иллариону Масловскому7.

Итак, по женской линии он – Масловский. Если переиначить эту священническую фамилию на греческий лад, то получится – Елейский… Именно так: от основы греческого слова со значением оливкового масла («elaion»). Иначе говоря, от «elai-», где дифтонг «ai», в соответствии с принятой в Церкви системой итацизма, читается как «э». Хотя, вообще-то, допустимо образовать псевдоним от слова «elaion» целиком. Тогда вышло бы как раз «Елеонский». Однако же случаи, когда антропоним образуется от греческого существительного без отсечения окончания мужского рода («-os») или среднего рода («-on»), встречаются нечасто.

Сам Миловский, выводя на страницах своих произведений некоторых окружавших его людей, использовал именно такой приём – перевод фамилии прототипа (если она была бурсацкой, греко-латинского происхождения) на русский язык. В уже цитировавшемся письме к Короленко от 4 августа 1904 г. он сообщал, что, «кроме попов», на него «в последнее время стали злиться чиновники». Дело в том, что в опубликованном в «Журнале для всех» рассказе «Купальня» он изобразил малопривлекательного персонажа, прообразом которого был один сарапульский чиновник. Миловский писал: «…Следователь Феликсов (в рассказе Счастнев) подбирает материал для предания меня суду за диффамацию, только ждёт прокурора. Он великий дурак, и Счастнев списан с него целиком, как Ваш Тюлин и Арабин (Тюрин и Алабин)»8. Любопытно, что тут мы встречаем сразу оба самых распространённых у писателей способа намекнуть на истинную фамилию литературного героя. У Короленко это замена одной буквы, при сохранении общего фонетического облика. Ну, а выпускник духовной академии, преподаватель греческого и других языков Миловский-Елеонский переводил с одного языка на иной (латинское «felix» – «счастливый»).

Прозываться Елейским было бы не слишком приятно (ср. отрицательные коннотации прилагательного «елейный» применительно к какому-либо человеку и его поведению). А вот «Елеонский» – другое дело: тоже слово «масляное», которое известно и как реально существующая, причём вполне благозвучная, фамилия священников. Сам себя он кратко характеризовал именно так – «автор рассказов из жизни духовенства»9.

Интересно, что в рассказе Миловского «Юбилей» слово «елейный» употреблено в несколько смягчённом значении. Речь там идёт о пожилом, заслуженном дьяконе, юбилей которого готовились торжественно отметить и прихожане, и сослуживцы. Даже один из священников, отец Алексей, у которого вообще-то были причины недолюбливать дьякона, и тот должен был выступить в церкви с хвалебной речью. «О. дьякон знал, что ему готовится, и всю неделю ходил каким-то елейным, размякшим, слезливым. Его сердце преисполнилось любви к ближним, а особенно к о. Алексею. Он чувствовал, что о. Алексей взял на себя нелёгкий труд – хвалить человека, да не мёртвого, а живого, да ещё такого, который во время оно строил козни… Совесть мучила дьякона, и, чтобы облегчить и свою душу и задачу о. Алексея, он пошёл к нему с повинной…»10 В этом отрывке прилагательное «елейный», кажется, не имеет обычного для него оттенка ехидства или иронии. Оно лишь указывает на то, что человек размягчился, стал благодушным и готов был идти мириться да каяться. Литератор, который по матери был Масловским и который стал Елеонским, вписывая в свою прозу подсознательно значимое для него слово «елейный», по-видимому, придал ему несколько более «приличный» оттенок.

Итак, судя по всему, Короленко не выбрал, а лишь подсказал опекаемому им начинающему литератору псевдоним, непосредственно относившийся к родне Миловского по материнской линии. Либо Короленко просто-напросто одобрил такой вот выбор Миловского, о котором тот и сам подумывал.

Короленко явно знал о том, что у Миловского среди близких родственников есть Масловские. 19 мая 1897 г. Миловский писал ему из Сарапула: «Просил я двоюродного брата Масловского взять от Вас все не пошедшие в дело мои рукописи, но исполнил ли он эту просьбу, до сей поры не знаю»11.
«Искусственную» фамилию Елеонский, распространённую среди священно- и церковнослужителей, учёные, действительно, возводят к библейскому топониму – горе Елеон12. Следовательно, эта фамилия встаёт в ряд с такими, как Голгофский, Иорданский, Вифлеемский, Еммаусский или Эммаусский (от города Еммаус в Святой земле) и др.

Советский литературный критик и писатель Александр Константинович Воронский (1885–1943) учился в Тамбовском духовном училище, а затем – в Тамбовской семинарии. В повести «Бурса» (1932) он описывал некое духовное училище, не особенно скрывая, что речь идёт о Тамбове 1890-х гг. У Воронского названо немало учеников бурсы с обычными для детей из духовного сословия фамилиями. Один из бурсаков – Шурка Елеонский, по прозвищу Хамово Отродье13.

Однако случай с Миловским-Масловским показывает, что фамилия Елеонский могла получиться путём перевода с русского (и уж затем – «подтягиванием» под библейский топоним). Вообще случаи перевода с русского для священно- и церковнослужителей бывали нередкими: Орлов или Орловский становился Аквиловым или Аквиловским (от латинского «aquila» – «орёл»), Воробьёв – Струтинским (от греческого, вошедшего и в латынь, «strouthos» – «воробей»).

Известный исследователь русских фамилий Б.-О. Унбегаун приводил большой перечень «искусственных» фамилий духовенства, которые «существуют в двух параллельных формах – одна русская или церковнославянская, а другая латинская…»: Доброписцев – Бенескриптов, Законов – Юстицкий, Звездинский – Стеллецкий, Красновский – Руберовский и т. д. Так же обстояло дело и со славянско-греческими дублетами: Донской – Танаисов, Первенцев – Протогенов, Петухов – Алекторов, Соловьёв – Аедоницкий и т. д. А бывало и по три варианта – русский (церковнославянский), латинский и греческий: Барсов – Пантеровский – Пардалицкий, Беднов – Павперов – Пенинский, Великов – Магницкий – Мегалов, Зайцев – Лепорский – Лаговский, Надеждин – Сперанский – Елпидин (Елпидинский) и др.14

Заметно, что часто русский (либо церковнославянский) вариант таких фамилий – тоже «искусственного» происхождения. Так что фамилия предков Миловского по материнской линии, симбирско-пензенских священнослужителей Масловских, – весьма вероятно, тоже «искусственная». Тогда основатель священнической династии Масловских мог и, в самом деле, получить её в честь Вознесения Христа с Елеонской (Масличной) горы. Такая фамилия, с намёком на Вознесение, могла быть дана тому из учащихся в духовном училище или духовной семинарии, кто явно был не самым плохим. И, хотя она по формальному признаку – топонимическая, но всё же, по сути, сходна с такими, которые образованы от наименований церковных праздников (Вознесенский, Успенский, Рождественский, Крестовоздвиженский и т. п.). Эти звучные фамилии обычно давались по названиям церквей, в которых служили отцы мальчишек, направленных в духовные учебные заведения. Если парнишка был сыном священника Предтеченской церкви, то ему дали бы фамилию Предтеченский (согласно с посвящением церкви, а не в честь летнего праздника Иоанна Предтечи).

Однако ведь и фамилия «Миловский», может статься, тоже «искусственная». По крайней мере, сходная с нею фамилия Миловидов отмечена у священнослужителя15, а со смотрителем Арзамасского духовного училища А. С. Милосердиным Миловский и сам был хорошо знаком. Узнав из газет о смерти Милосердина, письмом, в котором тепло вспоминал своих сослуживцев по Арзамасу. И было это не более чем за месяц до трагической гибели Миловского16, который, как полагают, покончил с собой, бросившись с крыши Сарапульского духовного училища.
Итак, псевдоним «Елеонский» мог быть выбран Миловским с ориентацией на фамилию его родственников по материнской линии – Масловских. Их фамилии было найдено греческое соответствие.

Кстати, иной, странноватый для смотрителя духовного училища псевдоним Миловского – Спирит – тоже получает внятное объяснение, если иметь в виду буквальный смысл этого латинского по происхождению слова. «Spiritus» по-латыни – «дух»; например, в словосочетании «Spiritus Sanctus» это «Святой Дух». А Миловский – и сам из духовного сословия, и по службе он постоянно имел дело с людьми «духовными» (именно так их тогда именовали).

Псевдонимы Елеонский и Спирит – в общем-то, вполне бесхитростные для того литератора, кто, долго живя в уездном городке и занимая там видный пост, хотел бы укрыться от любопытствовавших обывателей и церковных да чиновных начальников. Тем более что Миловский-Елеонский сохранил свой настоящий инициал «С.». Даже если кто-то из его окружения не ведал, что по материнской линии он – Масловский, оба таких псевдонима явно указывали на духовную среду. С этой точки зрения, подписываться заурядно звучащим «Н. Шихановым», как он стал под конец жизни делать, было надёжнее. Хотя всё равно – слишком поздно…

Примечания

1 Запорожцева Н. И бродит дух писателя… : (биогр. очерк) // Миловский С. Н. Хрустальное яблоко : (рассказы). Сарапул, 2011. С. 12–13.
2 Миловский С. Н. Письма // Миловский С. Н. Неизреченный свет : (рассказы). Сарапул, 2012. С. 311.
3 Миловский С. Н. Неизреченный свет. С. 55–76.
4 Миловский С. Н. Хрустальное яблоко. С. 309.
5 Миловский Сергей Николаевич (1861–1912). URL: http://www.alibudm. narod.ru/pis/pudm259.html. Там же и путаница с годом смерти; нужно – 1911.
6 Запорожцева Н. Указ. соч. С. 6.
7 Там же. С. 12–14. См. также в недавнем сарапульском переиздании прозы Миловского таблицу «Родословная Миловских» (Миловский С. Н. Хрустальное яблоко. С. 356).
8 Миловский С. Н. Письма. С. 311.
9 Там же. С. 313.
10 Миловский С. Н. Юбилей // Миловский С. Н. Неизреченный свет. С. 184.
11 Миловский С. Н. Письма. С. 304.
12 Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. Изд. 2-е, испр. М., 1995. С. 137; Успенский Б. А. Социальная жизнь русских фамилий : (вместо послесловия) // Там же. С. 341.
13 Воронский А. К. Бурса. М., 1966. С. 190, 236, 284, 316.
14 Унбегаун Б.-О. Указ. соч. С. 178–179.
15 Там же. С. 169.
16 Воспоминания о Миловском // Миловский С. Н. Неизреченный свет. С. 299.

В. А. Коршунков

Источник: http://herzenlib.ru/almanac/nu...R=number26

Пост №11.

Размышления.

Допускаю, что автор статьи «Почему смотритель Сарапульского духовного училища С. Н. Миловский стал С. Елеонским» В. А. Коршунков, был прав в своих предположениях о выборе псевдонима С.Н. Миловским – Елеонский. По всей видимости, действительно данная фамилия имеет искусственное происхождение. Однако не могу согласиться с его мнением, что таковой является и фамилия Масловский. В частности, он пишет: «Так что фамилия предков Миловского по материнской линии, симбирско-пензенских священнослужителей Масловских, – весьма вероятно, тоже «искусственная». Тогда основатель священнической династии Масловских мог и, в самом деле, получить её в честь Вознесения Христа с Елеонской (Масличной) горы. Такая фамилия, с намёком на Вознесение, могла быть дана тому из учащихся в духовном училище или духовной семинарии, кто явно был не самым плохим».

Полагаю, что в данном случае фамилия – Масловский - является топонимом. Дело в том, что первые, официально обозначенные носители данной фамилии родились в селе Масловска Наровчатского уезда. Именно там, при Архангельской церкви Масловские служили начиная с 1770 -х годов, а если учитывать женскую линию, то с начала ХVIII века, возможно, что с момента постройки храма. В общей сложности Масловские прослужили в священническом сане при Архангельском храме более 120 лет, вплоть до 1896 года, когда скончался зять Василия Венедиктовича Масловского, священник Дмитрий Евграфович Доброхотов.

В известном труде А.Е. Попова «Церкви, причты и приходы Пензенской Епархии» указываются следующие сведения, касающиеся данного села:

VI. Город Наровчат и Наровчатский уезд
Второй благочиннический округ

13) Село Масловка. Храм во имя св. архистратига Михаила, деревянный, холодный, построен в 1773 г., расстоянием от г. Пензы 120 в. Причта положено: священник и псаломщик. Земли усадебной 1 д., пахотной 33 д. Жалованья священнику 90 р., псаломщику 36 р. К церкви села Масловки приписана церковь с. Холстовки во имя св. архистратига Михаила, деревянная, холодная, построена в 1761 г., при коей земли усадебной 1 д., пахотной 33 д. Прихожан м. п. 730, ж. п. 714. Приход состоит из села Масловки и с. Холстовки (в 1 в.).

Пост №12.

Из выше приведенных постов видно, что первым биографом С.Н. Миловского, писавшего под разными псевдонимами следует считать краеведа из Сарапула Н.С. Запорожцеву. Именно она затратила много сил и времени, чтобы возвратить из небытия имя даровитого педагога и писателя Миловского. Посетив места его жизни в бывших Пензенской и Нижегородской губерниях, поработав в столичных библиотеках и архивах, ей удалось опубликовать три книги его произведений. Кроме того, были они дополнены воспоминаниями современников, письмами, некрологами и фотографиями.

Опубликовала она и несколько интересных статей, повествующих об основных этапах жизни Миловского. В 2016 году Н.С. Запорожцева подвела итоги, выпустив книгу «Тайны сарапульского смотрителя». Введение заканчивается следующей мыслью: «В этой дорогой для автора, популярной книге, не претендующей на строгую научность, собраны лишь некоторые тайны жизни и творчества сарапульского писателя, которые удалось разгадать на запутанных и пророческих краеведческих тропах и родословных перекрестках. Читателям и краеведам мы оставляем радость дальнейших открытий и серьезных исследователей».

Долгое время, занимаясь изучением родословия духовного рода пензенских Масловских, не могла я пройти мимо этой книги, поскольку Миловский был внуком Иллариона Венедиктовича и Ольги Семеновны Масловских. Однако меня весьма удивило мнение автора о том, что был он сиротой. Возникло желание разобраться в этом вопросе.

Почему С.Н. Миловский был объявлен сиротой?

В главе под названием Происхождение Запорожцева пишет: «Отец писателя, Николай Александрович Миловский, сын дьячка, с отличием окончив Пензенскую духовную семинарию, был рукоположен Преосвященным Варлаамом в священники Тихвинской церкви села Вороновки. Невесту, Александру Илларионовну, Николай сосватал в известной поповской семье Масловских из села Папузы. Масловские, служившие в керенских, ломовских, наровчатских приходах и в Пензенской духовной семинарии, не были баловнями судьбы. У тестя, Иллариона Венедиктовича Масловского из села Большие Ижморы, были две дочери и четыре сына, ставшие священниками. Но двое из них прослужили недолго и умерли мученической смертью».

Насколько известно из архивных источников, указанные в книге Масловские родились в селе Масловка Наровчатского уезда. По крайней мере, дед самого Иллариона Венедиктовича начал службу в сане священника при Архангельской церкви этого села в 1770-х годах. В семье Масловских были две дочери, старшая Александра Илларионовна стала матерью Миловского и шесть сыновей. Более того, отец писателя, Николай Александрович, обучался в Пензенской духовной семинарии (ПДС) одновременно с одним из братьев – Иваном Илларионовичем. Возможно, что он содействовал знакомству и последующему браку сестры.

Последуем далее и хотя приводимый фрагмент теста не относится к заявленной теме, считаю необходимым остановиться на нем - «Еще один замечательный образец для Сергея — двоюродный дядюшка, протоиерей Тихвинской церкви в Смольково, педагог Степан Васильевич Масловский, прослуживший 31 год в Пензенской духовной семинарии; последние 12 лет был в ней ректором».

Дело в том, что среди Масловских довольно часто встречается повторение одних и тех же имен, что вносит неизбежную путаницу. Так, мне известны три Степана Масловских. В селе Смольково Саранского уезда служил священником двоюродный брат Степана Васильевича, Степан Филиппович. Степан Васильевич, после окончания Казанской духовной академии (КДА) был сразу направлен преподавателем в ПДС. В годы его ректорства С.Н. Миловский и оканчивал обучение в семинарии.

Далее: «Через два года на свет появился брат Сергея, Алексей. 1864 год стал трагическим для губернского города Симбирска из-за череды пожаров-поджогов, в которых сгорело полгорода домов и 12 церквей. После 1865 года иерей Николай Миловский был переведен на службу священником в Вознесенскую церковь большого села Серман. О его жене и младшем сыне сведений нет. Неведомо, какая беда или болезнь унесла маменьку и брата Сергея.

Не совсем понятно, какое отношение имел пожар в Симбирске к молодой семье, если отец писателя был «1860 года дня 14 сентября Высокопреосвященным Варлаамом рукоположен во священника к Тихоновской Церкви Села Вороновки Городищенского уезда», Правда прослужил он на этом месте не очень долго и «1864 года дня 30 Сентября Преосвященнейшим Антонием по своему прошению переведен к Вознесенской церкви села Серманы Городищенского уезда». Там он и продолжал свою службу вплоть до 11 сентября 1909 года, когда согласно своему прошению был уволен заштат, а 22 декабря этого же года ему была назначена пенсия в размере 300 рублей в год. Служил исправно: награжден набедренником (1873), скуфьею (1887), камилавкой (1891) и наперсным крестом по духовному ведомству (1897), в том числе несколькими благодарностями и признательностями Епархиального начальства. А в начале 1900-х годов простой сельский батюшка был возведен в сан протоиерея. К сожалению, не могу назвать точную дату его кончины. Однако в 1915 году, мать С.Н. Миловского была еще жива и ей была назначена пенсия, как вдове протоиерея. Напомню, что Сергей Николаевич отошел в мир иной 11 августа 1911 года.

О каком из младших сыновей семьи Миловских идет речь? Очевидно, об Алексее, родившемся два года спустя после Сергея. В связи с этим, считаю необходимым перечислить всех детей, упомянутых в клировой ведомости отца за 1895 год, год начала службы Сергея Николаевича смотрителем в Сарапульском духовном училище, которых было шесть человек - четыре сына и две дочери. И все получили достойное образование, даже девочки.

Итак: «Сергей, смотритель Духовного училища в г. Сарапуле Вятской Епархии;

Алексей, священник в г. Мокшане;

Зинаида, 1869 г.р. – по окончании курса в Епархиальном училище, состояла учительницей, а в настоящее время поступила в пензенскую фельдшерскую школу;

Валентин, 1871 г.р., состоит учителем Земской школы в с. Павловском Куракине, Городищенского уезда;

Варвара, 1873 г.р., окончила курс Пензенского Епархиального училища, с 1893 года состоит учительницей церковно-приходской школы в с. Симбухове Лукояновского уезда, нижегородской епархии;

Михаил, 1874 г.р., состоит псаломщиком в с. Годяйкино, Городищенского уезда».

Все братья и в дальнейшем продолжали свою службу: Алексей упоминается в 1913, Валентин – в 1916, а Михаил – в 1915 годах.

Неизвестно, конечно, какие отношения царили в семье. Но... Сергей Николаевич начал свою службу в Лысковском духовном училище под присмотром дяди Михаила Илларионовича Масловского, а второй дядя, саранский священника Алексей Илларионович Масловский, венчал его с Анной Введенской в Починках, последнем месте службы Сергея Николаевича в Нижегородской губернии.

С недоумением, повторяю – на каком основании Сергей Николаевич был объявлен сиротой?

К сожалению, это утверждение появляется почти во всех последующих публикациях, где рассказывается о судьбе С.Н. Миловского.

№13.

120 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ХУДОЖНИЦЫ А.В. ЛЮБИМОВОЙ

"Для меня вполне возможно ходить на этюды, как на свидание, к липам в Летний сад…": 120 лет со дня рождения художницы А.В. Любимовой
Антонина Васильевна Любимова – мастер пейзажа, художница, судьба которой удивительно тесно переплетена с судьбой Ленинграда.ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 6. Л. 1. Фотография А. В. Любимовой. [1970-е годы].

Несмотря на то, что её фонд один из самых скромных по размерам среди других личных фондов ЦГАЛИ СПб, он открывает неожиданные страницы художественной жизни нашего города 1920-1980-х годов1.

А. В. Любимова родилась в 1899 году в семье священника в одном из сел Пензенской губернии, откуда до Пензы было трое суток пути на лошадях. В 1919 году именно таким образом А. В. Любимова приехала в Художественное училище, где в то время преподавали ученики И. Е. Репина – И. С. Горюшкин-Скоропудов и Н. Ф. Петров2. Одно из наиболее ярких воспоминаний того периода связано у художницы с поездкой в Москву в 1921 году, где она стала студенткой ВХУТЕМАС, поступив в мастерскую Л. С. Поповой и А. М. Родченко. А. В. Любимова позднее рассказывала, что находясь в Москве, она не могла долго писать студенческие этюды (натюрморты – чаще всего «конструкцию из ржавой железной проволоки, на которой висели узкие полоски цветной папироской бумаги»)3. Художественная жизнь Москвы, её многочисленные коллекции – Третьяковской галереи, С. И. Щукина и И. А. Морозова – оставили в душе молодой художницы гораздо больший след, чем учеба у московских авангардистов. Уже тогда А. В. Любимову привлекали мастера пейзажной живописи – прежде всего, французские художники барбизонской школы, откровением для неё стала живопись Поля Гогена.

После возвращения из Москвы и окончания учёбы в Пензенском художественно-педагогическом техникуме А. В. Любимовой пришлось устроиться на работу стенографисткой, чтобы собрать необходимую сумму на переезд в Ленинград и поступление во ВХУТЕИН. В 1926 году она стала студенткой живописного факультета. Среди преподавателей наибольшее влияние на молодую художницу оказали классик советского пейзажа А. А. Рылов и один из основоположников ленинградской пейзажной школы А. Е. Карев. А. В. Любимовой особенной запомнилась одна фраза А. А. Рылова, который как-то сказал студентам: «сейчас мы вам надоели, а когда кончите – вы, может быть, растеряетесь в жизни, вот тогда приходите ко мне что-нибудь показать»4. Художница сохранила добрые отношения со своими учителями и нередко в дальнейшем обращалась к ним за советом.

После окончания ВХУТЕИНа в 1930 году как раз и началась та жизнь, о которой говорил А. А. Рылов. Постоянной работы А. В. Любимова не имела, но исполняла разовые заказы Горкома ИЗО Союза работников искусств, некоторое время преподавала рисование в школе5. В автобиографии 1970 года художница писала: «заработок того периода складывался из получаемых раз в год творческих командировок Ленизо, из редко случавшихся приобретений пейзажей и натюрмортов из ежегодных заработков по оформлению города к маям и октябрям»6. Художественная жизнь Ленинграда 1930-х годов была полна возможностей, и А. В. Любимова с интересом открывала для себя новое – непродолжительное время работала в кружке К. С. Малевича, копировала полотна Гогена в Эрмитаже под неодобрительные комментарии посетителей, сблизилась с членами общества «Круг художников». Именно в этот период художница сделала для себя окончательный выбор в пользу городского пейзажа, как она писала, по причине того, «что приглашать натурщиков было для меня слишком дорого»7. Однако, не исключено и другое объяснение – это возможность работать самостоятельно, не оборачиваясь и не отвлекаясь на коллег, полностью концентрируясь на предмете изображения.

В 1930-е годы сформировалось и другая особенность творчества А. В. Любимовой – тяготение к созданию циклов, причем почти все из них были связаны с изображением города – «Пушкинские места в Ленинграде» (1935-1936), «Ботанический сад» (1939), «Весна в Ленинграде» (1940). В 1939 году А. В. Любимова впервые попробовала себя в литографии и офорте – графических техниках, с которыми связала в дальнейшем всю свою творческую жизнь, создав цикл, посвященный Васильевскому острову, на котором она жила. Как и в студенческое время ей повезло с учителями – её наставницей стала Е. С. Кругликова, художник большого технического мастерства и вкуса. В 1940 году А. В. Любимова стала кандидатом в члены Ленинградского отделения Союза художников РСФСР.

Наиболее важным и насыщенным в жизни художницы стал период Великой Отечественной войны и блокады, в который произошло несколько поворотных встреч и событий.ЦГАЛИ СПб. Ф. 78. Оп. 5. Д. 121. Л. 30. Портрет А. А. Ахматовой. Автолитография. 1963 год.

В июне 1944 года на вечере в Доме писателя А. В. Любимова впервые увидела А. А. Ахматову, дружеские отношения с которой поддерживала до самой смерти поэта. Она была рядом с А. А. Ахматовой в августе 1946 года, когда постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» та была объявлена «типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии», много времени проводила с ней на даче в Комарово. В архиве сохранился машинописный вариант воспоминаний А. В. Любимовой об этих многочисленных встречах периода 1944-1966 годов8, которые не раз публиковались9.

Художница признавалась, что образ А. А. Ахматовой сразу показался ей «выше, лучше» других, и ей захотелось запечатлеть поэта. Как писала А. В. Любимова, «22-му и, видимо, самому нелепому из всех ее художников, кроме обычного внешнего позирования, нужно еще что-то другое – внутреннее, жизненное – просто быть около нее, смотреть, следить, слушать и запоминать, чтобы хоть немного уловить тот образ, который тогда начинал мне видеться»10. Поиски этого образа растянулся на 20 лет, в течение которых художница сделал огромное число набросков и этюдов. Удивительно, что определив для себя в 1930-е годы городской пейзаж как основной жанр, она обратилась к портрету именно благодаря А. А. Ахматовой. Однако, судя по её неопубликованной статье «О портрете», и портрет, и пейзаж для А. В. Любимовой начинались с одного – с любви. Она писала:

«Видов любви много. Это когда вдруг увидишь человека и почувствуешь, что не изображать его нельзя, невозможно, - он каким-то образом беспокоит. А иногда совершенно неожиданно и заново увидишь давно знакомого, много раз встречавшегося, своего человека. И увидев, начинаешь заново думать над его образом, следить и угадывать внутренний строй его души, стараешься проникнуть в его внутреннюю сущность, проявляющуюся внешне в движениях, жесте, взгляде, прическе»11.

Вышесказанное А. В. Любимова считала справедливым и для пейзажа:

«И дом, и облако, и кусок асфальта на улице есть портрет данных предметов. Каждое дерево имеет свои особенности, появившиеся в результате его существования и нет двух совершенно одинаковых кленов, как одинаковых близнецов-людей. И дерево также способно занять воображение, если его увидишь по-настоящему и также не сможешь жить не изображая его. Для меня вполне возможно ходить на этюды, как на свидание, к липам в Летний сад, к столетней иве на углу Большого проспекта и Шестнадцатой линии»12.ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 1. Л. 2. Первый салют. Рисунок. 1944 год.

Именно в этом кроется суть творческого метода А. В. Любимовой: максимально сблизиться с предметом изображения, постараться проникнуться им, полюбить его, чтобы готовый портрет стал интереснее и живее.

Вероятно, поэтому в период блокады А. В. Любимова почти не работала в жанре городского пейзажа. Позже она вспоминала: «…изображать тогда в тот момент все эти разрушения я совершенно не могла, не хотелось. Для того, чтобы изображать, надо, мне кажется, полюбить изображаемый предмет, а любить развалины, любоваться ими для меня было немыслимо»13. В связи с этим особую ценность приобретают сохранившиеся в фонде художницы рисунки «Хлебозавод на Большом проспекте Васильевского острова» и «Первый салют», сделанный у здания Академии Художеств 27 января 1944 года – в день снятия блокады14.

Не менее важными представляются сохранившиеся воспоминания художницы, записанные в 1966 году по дневникам блокадного времени, которые были опубликованы в 2015 году сотрудницей Пушкинского дома, где хранятся первоначальные дневниковые записи и часть воспоминаний15. В них А. В. Любимова рассказывает не только про свою жизнь, но и жизнь города, особенно подробно в первые месяцы войны. Слабое сердце освободило художницу от изнурительной работы на окопах, однако, она чувствовала потребность быть полезной. С первых дней войны она включилась в работу по эвакуации Эрмитажа – упаковывала в античном отделе скульптуры и вазы, а потом нумизматическую коллекцию.

Две недели ей пришлось работать в Ленинградском отделении Союза художников РСФСР по составлению списков на эвакуацию сотрудников Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры (Академии Художеств) и их семей. По воспомЦГАЛИ СПб. Ф. 78. Оп. 5. Д. 121. Л. 1. Личная карточка А. В. Любимовой – члена Ленинградского отделения Союза художников РСФСР, заполненная в 1951 году.инаниям А. В. Любимовой, это была психологически очень тяжелая и полная суеты работа, особенно по эвакуации детей, составы с которыми отправляли в сторону неумолимо приближающейся линии фронта, а потом возвращали обратно. Кроме того, художница вместе с другими своими коллегами также дежурила в здании Союза художников, обеспечивая МПВО. Несмотря на то, сколько времени и сил А. В. Любимова отдала работе в Союзе, в конце 1943 года её исключили из числа кандидатов16. Однако самое страшное состояло в том, что таким образом она лишилась продуктовых карточек, которые, вероятно, были нужны кому-то другому. Сама художница в автобиографии 1970 года указывала другие дату и причину: «В начале 1944 года, по произволу Серова, была исключена из Союза якобы за то, что не пишу “историко-революционных картин”, жаловалась на его действия в Оргкомитет»17. Речь идет о художнике Вл. А. Серове, который в тот период был председателем Ленинградского отделения Союза художников РСФСР. А. В. Любимова вспоминала, что в первые месяцы войны ей «даже стал противен самый вид военной формы, все чаще встречавшийся теперь на людях <…> эту форму часто надевали, чтобы показать свою принадлежность к армии, к “спасению родины” люди, ничего не делавшие для того»18. Среди них она упоминает и Вл. А. Серова, который сразу «облекся» в военную форму и к которому, кажется, она не испытывала симпатии. Историк искусства П. Е. Корнилов, выступая в 1967 году на открытии персональной выставки А. В. Любимовой, назвал тот эпизод и время руководство Вл. А. Серова «темной страницей в истории нашего Союза, – когда не было любви к человеку, настоящего интереса к творчеству,ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 5. Л. 17. А. В. Любимова «О войне, о блокаде». Воспоминания. а все было построено на базе “бизнеса”»19.

Май 1945 года принес А. В. Любимовой не только радость Победы, мирной жизни, привычных занятий, но и восстановление в числе кандидатов Союза художников, полноправным членом которого она стала в 1949 году. В это время произошло еще одно важное событие в её творческой биографии – она перешла из секции живописи в секцию графики, во многом благодаря Е. С. Кругликовой, с которой она познакомилась ещё до войны. Таким образом, к началу 1950-х годов А. В. Любимова окончательно определилась с направлением своего творческого пути, решив работать в области печатной графики и городского пейзажа. В послевоенное время она много занималась созданием циклов литографий и офортов, сделанных в литературных местах Ленинграда – там, где бывали А. А. Блок, А. С. Пушкин и другие.

К сожалению, само творческое наследие А. В. Любимовой, представленное в том числе в коллекции Русского музея, Государственного музея политической истории России, а также многочисленных литературных музеях Санкт-Петербурга, почти не изучено и до сих пор ждет своего исследователя, который мог бы рассказать широкой аудитории о таком исключительно ленинградском мастере станковой графики и художественной жизни Ленинграда 1920-1980-х годов.

А.А. Шанявская,

заведующая отделом использования документов

-----

1 Личный фонд А. В. Любимовой, включающий семь дел, поступил в архив от самой художницы в 1972 году, в 1980 году прошел научное описание и стал доступен исследователям.

2 Стенограмма обсуждения персональной выставки работ А. В. Любимовой в секции графики Ленинградского отделения Союза художников РСФСР 6 апреля 1967 года // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 3. Л. 17-18.

3 Там же. Л. 19.

4 Там же. Л. 21.

5 Анкетный лист, заполненный А. В. Любимовой собственноручно 10 мая 1953 года // ЦГАЛИ СПб. Ф. 78. Оп. 5. Д. 121. Л. 7об.

6 Автобиография 1970 года // ЦГАЛИ СПб. Ф. Ф. 78. Оп. 5. Д. 121. Л. 19.

7 Стенограмма обсуждения персональной выставки работ А. В. Любимовой в секции графики Ленинградского отделения Союза художников РСФСР 6 апреля 1967 года // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 3. Л. 21.

8 Дневниковые записи встреч с А. А. Ахматовой в 1944-1965 годах // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 6. 134 л.

9 Наука и жизнь. 1978. № 2; Любимова А. В. Записи о встречах // Об Анне Ахматовой: Стихи, эссе, воспоминания, письма. Сост. М. М. Кралин. Л.: Лениздат, 1990. С. 231-249; Любимова А. В. «Дорога не скажу куда…» Дневниковые записи о встречах с А. А. Ахматовой. 1944-1965 гг. СПб.: Агат, 2004.

10 Дневниковые записи встреч с А. А. Ахматовой в 1944-1965 годах // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 6. Л. 4

11 Любимова А. В. «О портрете». Статья для обсуждения выставки «Современник», открытой в апреле 1970 года в Государственном Русском музее // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 4. Л. 6.

12 Там же. Л. 8.

13 Любимова А. В. «О войне, о блокаде». Воспоминания // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 5. Л. 56.

14 ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 1. Л. 1, 2.

15 Любимова А. В. «О войне, о блокаде». Воспоминания // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 5. 61 л.; Любимова А. В. «О войне, о блокаде» (Публикация А. Г. Носовой) // «Верили в Победу свято»: Материалы о Великой Отечественной войне в собраниях Пушкинского Дома. СПб.: Издательство Пушкинского Дома, 2015. С. 182-209.

16 Стенограмма обсуждения персональной выставки работ А. В. Любимовой в секции графики Ленинградского отделения Союза художников РСФСР 6 апреля 1967 года // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 3. Л. 23.

17 Автобиография 1970 года // ЦГАЛИ СПб. Ф. Ф. 78. Оп. 5. Д. 121. Л. 19.

18 Любимова А. В. «О войне, о блокаде». Воспоминания // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 5. Л. 5.

19 Стенограмма обсуждения персональной выставки работ А. В. Любимовой в секции графики Ленинградского отделения Союза художников РСФСР 6 апреля 1967 года // ЦГАЛИ СПб. Ф. 114. Оп. 1. Д. 3. Л. 29.

№14.

А.В. Любимова. Автопортрет. 1946 г. Бумага, сухая игла.