Путешествие в прошлое… Семейное древо
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | Даша с Ефимом с трепетом наблюдали за этой сценой. Ефим откашлялся и прервал затянувшуюся тишину, предложив всем вернуться к столу и поговорить. И потекли разговоры, воспоминания и новое узнавания друг друга. К позднему вечеру разговор зашел о судьбах пропавших родственников. Соня осторожно, но с надеждой спросила тетю Дашу о том, что известно о родных.
Та, вздохнув, пересказала то, что рассказал ей Яков Шеф.
– Многие уехали в Германию, но вроде их потом Красная Армия вернула назад, – и вдруг тут же что-то вспомнила, встала и принесла письмо, положила его на стол. – Вот. Читайте. Это письмо вам. Шарлотта мне написала в первый раз еще в 47-м, когда уж Николая похоронила. Спрашивала: знаю ли я, где вы? Живы ли? Но у меня тогда о вас никаких вестей не было. И уж адреса вашего тем более. Это позже я его узнала… Уж не помню – кто из наших написал… – отмахнулась она. – Это вам отдельно Шарлотта попросила передать, когда вернетесь. Я даже и не открывала. Лежит уж пару месяцев как.
Христина перекрестилась и, посмотрев на конверт, сказала:
– Доченька, прочти. Господи! Слава Богу живы!
И не сводя с конверта глаз, все трое, как завороженные, выжидали кто ж осмелится первым…
Соня трясущими руками потянулась к конверту и распечатала его. В этот момент на нее посыпались купюры. Не обращая внимания на деньги, она с жадностью вчитывалась в текст, а потом вслух прочла:
«Дорогие наши родные!
Мы совсем отчаялись вас найти…. Первое время даже писать не разрешали, сейчас полегче, хоть пару писем в год можно. Слава Богу, что Даша живет на прежнем месте, через нее и находится вся наша большая родня. Мы живы, кроме Николая. Он умер еще в далеком 47-м году от туберкулеза в больнице. Попрощаться разрешили только нам с Августиной, а где похоронили – не знаем. Новостей много. Всего так и не опишешь. Очень хочется увидеться и наговориться, и все рассказать, и вас послушать. Мы знаем, что Федор вернулся домой. Даша писала. Господь его миловал, чего не скажешь о братьях… Даша писала, что и вас, возможно, скоро выпустят. У нас хлопочут тоже об амнистии, но пока документы не пришли. Соня, приезжай к нам, как сможешь. Если тебя первую отпустят. Приезжай к нам обязательно! Мы будем тебя ждать, девочка! Высылаем тебе денег на дорогу… Приезжай! Шарлотта Керн»
…
Погостив недельку у родных и, убедившись, что родители вновь обрели друг друга и смогут жить, как и раньше, вместе, и больше не переживая за их будущее, Соня начала готовиться к отъезду.
…
Время промчалось, как мгновение, как всегда и бывает в моменты счастья. И теперь уже Соня с легким сердцем могла строить свои собственные планы на новую жизнь. Первым пунктом ее плана стояла Кировская область, Омутинского района, поселок Гниловка, как было написано на долгожданном конверте. Очередная игра судьбы в кости…
Она отправила телеграмму о своем приезде, а, возвращаясь с почты, заглянула к Адели проститься, как потом оказалось – навсегда… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | ГЛАВА 28
ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Кировская область, п. Гниловка, 1954 г.
Поезд уносил молодую женщину с ребенком в неведомые края… Соне совсем не верилось, что она скоро сможет увидеться со своей надолго исчезнувшей семьей. Ей мерещилось, что сейчас войдут и потребуют предъявить документы, а их у нее нет… Ее высаживают с поезда, а она в отчаянии бежит за ним, бежит и падает, встает и снова бежит… но поезд удаляется от нее все дальше и дальше, ускользая железным змеем за горизонт.
Соня вздрогнула и проснулась в холодном поту… Испуганно оглянулась вокруг и поняла – это снова очередной кошмар, который все чаще и чаще преследует ее… Она посмотрела на мирно спящего рядом сынишку и успокоилась, предвкушая завтрашнюю встречу с родственниками.
Утром следующего дня Соня с сыном добралась по узкоколейке до нужного поселка, но, как оказалось, разминулась с сестрой Лилей, которая отправилась их встречать… Их встретил тихий полустаночек, спрятанный в тени листвы и заросших кустарников. Утро было солнечным и теплым, и казалось, что даже погода рада их приезду и с нежностью, и доброжелательностью встречает их здесь. Соня направилась в сторону поселка, крепко держа сынишку за руку, внимательно глядя под ноги и направляя ребенка по безопасной тропинке. Проходя мимо бараков и местных строений, она с грустью вспомнила все пережитое, но ей так не хотелось омрачать долгожданную встречу грустными воспоминаниями, поэтому она стряхнула их с себя и радостно зашагала навстречу своему будущему. Соня шла и озиралась по сторонам в поисках нужного номера… И вдруг в окне узнала свою маму Шарлотту, которая с любопытством разглядывала незнакомку, подходившую к их дому. Сердце было готово вырваться наружу, и она рванулась навстречу родному человеку. «Мамочка! Мама!» Чувство настолько захватило ее, что она в миг машинально выпустила руку маленького сына и кричала, звала ее, плакала и радостно смеялась, и твердила лишь одно: «Мамочка! Мама! Мама!»
Маленький Юрочка побежал испуганно за матерью, не понимая, что происходит… Шарлотта выбежала на крыльцо и кинулась к дочери. Женщины долго рыдали, обнявшись, целуя заплаканные лица друг друга… Потом, понемногу успокоившись, не разнимая рук, поднялись на крыльцо. Малыш, напуганный непонятной ситуацией, заплакал. Соня, спохватившись, взяла Юрочку на руки и стала его успокаивать.
– Тише, Юрочка, это твоя бабушка, успокойся. Мы так давно с ней не виделись! – с любовью поглядывая на мать, поясняла она. – Видимо, напугался от нашей чувствительности, – вытирая ему слезки и целуя в щечку, добавляла: – Ну всё-всё… успокойся. Мы уже добрались, сейчас будем отдыхать.
Шарлотта погладила малыша по черным, почти смоляным густым волосам и поцеловала его в макушку.
– Слава Богу, вы дома. Мы так вас ждали!
Войдя в дом и ставя небольшой чемоданчик на пол, Соня сразу увидела ползающего посреди комнаты малыша, который с удивлением уставился на нее огромными синими, как море, глазенками.
– А это что за карапуз? – улыбнувшись, поинтересовалась она.
Бабушка Шарлотта тепло улыбнулась, переводя ласковый, нежный взгляд с одного внука на другого:
– А это наш Коленька! – А потом, обратившись к Юрочке, добавила: – Это твой двоюродный братик. Будете вместе играть! – и подняла его на руки.
Мальчишки с любопытством смотрели друг на друга.
– Это Лилин сынок, – пояснила она. – Такой слабенький был с рождения, что порой думали – не выживет... В пуховиках его прогревали, да на печке постоянно спал… Самостоятельно еще ходить-то толком не может, хоть и два года было весной, но за ручку уже топает. Бывало ползет, ползет и бум, ничком об пол, постоянно лобик синий был… головёнку тяжело держать было. Слабенький с рождения, да и мать слаба вскормить его грудью. Что она ест? Сама понимаешь… Лиля с ним на улицу не выходит, боится, – с грустью произнесла бабушка.
– Почему? – удивленно спросила тетка.
– Да не просто ей это видеть. Он у нас с малого на улице ползет за курицей следом, та сходит, а он тут как тут – еще теплый помет в рот и ест… и опять следом за ней – с песком, с грязью… Дочка, как увидела первый раз, ее вырвало. Потом схватила его и домой, а он плакал так сильно. Аж сердце зашлось! Ручки тянет к двери, мол, пусти – мне надо… Я ей тогда и сказала, что не тронь его, пусть ест, это ему, может, жизнь спасет. Не смотри, отвернись, не смотри или уйди! А его не тронь! И камни, и угольки, и песок ел, да за курицей каждый день ползал, – в глазах Шарлотты стояли слезы, когда она рассказывала об этом. – Вот и выходили! Теперь сам топает. Господь миловал, не прибрал дитя.
Соня погрузилась в свои мысли.
Ее вернул оклик матери:
– Что с тобой, Соня? На тебе лица совсем нет?
– Да вспомнила о грустном, – неопределенно ответила дочь и, стряхнув с себя трагические воспоминания, с преувеличенной бодростью сказала: – У меня это младший, а старший Жорик в Грузии. На родину к отцу уехали. Мы у вас погостим пару деньков и тоже домой поедем. Правда, сынок? К братику, – обратилась она к невозмутимому сыну, который не сводил глаз с двоюродного брата.
Ребята явно заинтересовались друг другом, и Шарлотта предложила:
– Отпусти их, пусть поползают вместе, поиграют.
На полу лежал «обучающий игровой материал»: ложки и плошки, пара самодельных деревянных игрушек, плетенная корзинка, в которой лежало старое тряпье, и соломенные самодельные человечки. Женщины присели друг напротив друга и долго разговаривали только глазами… Сколько было тепла и нежности в этих любящих взглядах, сколько упоенного счастья и безмолвной преданной любви! В этих взглядах читались и радость, и боль, и вина, просьба о прощении и понимании, и бесконечная-бесконечная нежность! Женщины не могли налюбоваться друг другом. Им казалось, что они понимали друг друга с полувзгляда… всё понимали друг о друге и всё принимали… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | Шарлотта нарушила молчание первой:
– Виновата я, дочка, перед тобой! Никогда себя не прощу. Зря испугалась и пошла на поводу у обстоятельств… Прости меня, доченька, если сможешь!
У Сони стояли в глазах крупные слезы, и она, с трудом подбирая слова, односложно выдыхала короткие вопросы: «Но почему я? Почему не кто-то другой?»
Помолчав немного, Шарлотта, стирая морщинистыми сухими ладонями неуправляемые слезы, тихо, как бы оправдываясь, промолвила:
– Христина с Федором очень тебя любили! И девочку хотели. Только поэтому… и потом – у нас ведь после тебя только мальчишки и были. Лишь напоследок две девчонки.
Малыши на полу знакомились друг с другом, восклицая и лопоча короткими, не всегда понятными словами.
– Мама, расскажите, где все? Лиля? Братья? И как вы все это время жили? Не спешите. Все по порядку. Тетя Даша сказала, что вы в Германии были.
Шарлотта встала и пошла ставить на плиту чайник, предложила:
– Давай сначала перекусим. Разговор будет долгим… И начну я все сначала.
Выложила на стол душистый хлеб, скромные угощенья и разлила чай по кружкам. Устроились уютно, по-домашнему, как будто так было всегда, и полился длинный рассказ.
– Нас много было, но мало кто захотел остаться… Помню, многие говорили, что устали ждать и уповать на милость божью. Намучались все под страхом жить. Не столько себя хотели спасти, сколько детей. Мы ведь простой народ, крестьяне, не мечтали, а просто хотели жить. А вот выживать, терпеть унижения, оскорбления, невмоготу уже было. Просто хотели детям другой жизни. Вот и решились переехать на родину предков… Погрузили всех в вагоны и через Новгород повезли в Прибалтику, там несколько месяцев и прожили в одном пансионате. А позже, в Польше, поселили в районе Вортгау, в городе Конитц. Там в бараках год жили. За ворота не пускали, только по спецпропускам. Но кормили. Пока оформляли бумаги, к нам присматривались, не доверяли, конечно. И произвол был у некоторых, конечно, беззаконие было, как везде. Что говорить? Все от человека ведь идет; нам все же, можно сказать повезло. А позже людей раскидали кого куда… Тереза с семьей в Данциг попала, как потом оказалось. А нас в район Люблина направили, там уже жили свободнее и работали сами на земле, обеспечивая себя пропитанием. Мужчины, правда, какое-то время отдельно жили, на полях были. Николай рассказывал, что каждый вечер они объезжали вверенные им участки на лошадях, все осматривали. Как-то раз Адам после объезда пропал, как в воду канул… Искали его мальчишки, так и не нашли. Помню, в сорок третьем, Августина маленькую Лилю родила, вскоре после того, как Адам без вести пропал. Так малышку и не увидел. Партизаны польские в лесах лютовали, из засады нападали… Ищи ветра в поле. Дааа, частенько бывало – вывозили мужчин из домов под покровом ночи, и больше их никто и не видел. В каждом семействе была такая беда… И здесь ты не свой, и там чужой! – опуская Коленьку на пол, к себе посадила на колени Юрочку и продолжила рассказ: – Воевали с простым людом. А что с нами воевать-то? Мы ведь воюем только с непогодой, неурожаем да со скотиной… Ох, уже даже страха нет, ничего не чувствую… Как каменная стала, – вздохнула глубоко, помолчала и как бы про себя отстраненно продолжала: – Как фронт-то в сорок четвёртом стал ближе подступать, нас в Побьяницы перевезли, а после уж в Кельн вывезли. Но не особо нас было куда приткнуть. Тогда Федор, Лилин бывший ухажер, через свои знакомства с начальством перевез нас в Берлин, всю семью. Он с одним офицером шибко дружил, и тот к своим родным отправил. С января сорок пятого под Берлином жили, в тихом маленьком городке Альтландсберг. Работали сами, сыновья при деле bei Bauer (у фермера). Сами себя кормили. Я с маленькими дома. У детей и игрушки были, и жизнь другая потекла… Знаешь, так спокойно было тогда: почти забытое чувство покоя, и как будто будущее виднее и понятнее стало. Теперь только вот одни воспоминания… Да кто ж думал, что может все вспять повернуться? – глубоко вздохнув, уставившись на мальчишек, которые ползали по полу, что-то бормоча на своем детском языке, продолжила она. – Вот так и жили. Лиля наша сначала подрабатывала в местной берлинской пивнушке, там ее и заприметил местный врач, взял к себе в гувернантки для сынишки своего малолетнего. Она жила – как царева княжна, малыш ее обожал, да и люди были хорошие: баловали ее, платья и туфли у нее были самые красивые. Помню – ей все завидовали. Ходила – как королева, туфли – под цвет платья. Так не хотела от них уезжать… Прощались когда, рассказывала – малыш плакал так сильно, так не хотел, чтоб она уезжала. А доктор Майнер ей тогда на прощанье сказал: «Не отпустят они вас на свободу, мстить будут, что бежали… Сочувствую я вам искренне…» – Как в воду глядел, – тихо вытирая непроизвольные слезы, говорила Шарлотта.
– Как бомбить город-то начали, сидим, помню, в обнимку с детьми, вжавшись в стену, а Николай берет Валентина и говорит: «Komm, mein Kind!» (Пойдем со мной) и в убежище, а мы сами – как придется… Иван, помню, Луизу с Тамарой в охапку и тащит, старшие – Николай с Федором за ними. Все гуськом друг за другом… Там бомбежки пережили и здесь досталось… И врагу не пожелаю пережить весь этот ужас! – Задумчиво, не глядя на свое отражение в зеркале, висевшем напротив, продолжала: – Как только Красная Армия подошла к Берлину и пошли разговоры о капитуляции Рейха, то многие смекнули, что опять придется бежать… И мы попали в Шверин, там была американская зона. Многие доносили на своих работников, что уж говорить… Кто хочет свою голову потерять из-за чужака? И американцы, и русские отлавливали. У американцев от русских директива была – всех советских немцев назад на Родину в принудительном порядке, ну а кто и сам приходил… – вздыхая, произнесла уставшая женщина. – Отвезли в пункт сбора во Франкфурт-на-Одере. Потом все по новой, как по накатанному… тридцать седьмым повеяло. Лиля, сестра моя, с Георгом решили дальше бежать… Не хотели даже думать об отъезде. Помню, стоим на берегу… утро тихое, вот-вот заря поднимется… Птицы в перекличке просыпаются, все больше и больше щебечут, изредка мычание скотины уж слышно, нежный, ласковый ветерок треплет мне волосы, и шелковой гладью легкий плеск воды у наших ног… Идиллия – божественная. Веришь, я тогда ничего не хотела, лишь в тиши этой утренней утонуть. Никак решиться не могла – то ли назад опять на свой страх и риск, то ли опять карабкаться на гору неизвестности. Тихо так, а мы все за околицу, пока городок спал. Сговорились – вечером на берегу реки встретиться, чтоб решить, как на другой берег перебраться да затеряться… Документы ведь при себе, и это – главное. Лодка одна была, и других вариантов не было… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | Соня сидела и тихо хлюпала носом, не перебивая рассказ матери ни вопросами, ни звуками, лишь изредка бросая взгляд на лопочущих счастливых детей.
– Георг где-то лодку раздобыл. Они только всей семьей там и поместились. Сестры Терезы еще с нами попали, а уж каким образом – я не помню. А помню, что случайно там встретились. Как бежать? Народу много, а лодка-то не резиновая. Не сгрузить нас всех, всем огромным семейством ко дну идти… А тут Николай-то мой и говорит: «Домой надо! Война кончилась. Теперь поедем восстанавливать то, что разбомбили. Да и дочь у нас там одна осталась. Там наша Соня!» Все твердил одно да твердил, видимо, грехом прежним гложим был. Не понимал он, что, как прежде, уже не будет. Долго я смотрела вслед той лодке, пока еще силуэт сестры различим был в утреннем густом тумане. Думаю, не судьба нам с ней боле свидеться… – Женщина снова вгляделась в бездонное пространство зеркала: – Устали, конечно, бегать… что там говорить. Пришлось остаться – Николай так решил. Погрузили опять в телячьи вагоны – и в неведомую даль, – отхлебнула уже остывшего чаю и покрутила по оси свою кружку, отхлебнула еще глоток и продолжила: – Привезли нас сюда. Зачитали наши «права», точнее – полное их отсутствие… Туда не ногой, сюда не ногой. Работа и только работа. Помню первую зиму в этих промерзших бараках… Одежды было немного, холодно, голодно. Николай стал пуще прежнего болеть, кровью все харкал последний год, ничем не мог мне помочь. Сам мучался и меня мучил. Лекарств не давали, положили в больницу, когда в крови совсем захлебываться стал. Да поздно, видать, уж было… Так летом, в июне 47-го, и помер. Нам только с Августиной двоим позволили его похоронить, точнее проститься. Толком и не знаем – где его косточки упокоились.
Соня тихо всхлипывала, потом в паузу сказала:
– Да, мамочка, я знаю. И мы в Коми этот ужас в полной мере пережили.
– Дааа, – протяжно произнесла Шарлотта. – Воспоминаний не на одну книгу хватит… Вот так и жили. Августина с Лилей и мальчишками в лесу на лесоповале целыми днями первый год работали. По пояс в снегу – норму выполнять надо. Бывало, придут промерзшие, продрогшие насквозь, а из горячего – один кипяток. Комендант у них исправно выслуживался – все контролировал: выполнена ли норма; пайку строго урезал, если что. Сами голодали, но страшнее всего видеть, как дитё твое от голода пухнет. Мука мученическая. Вот он – ребеночек здоровый, только малость для жизни нужна – еда, которой совсем нет. Валентин и девчонки маленькие сильно пухли с голоду, пальчики одно время трудно было сжать. Ты знаешь – раз приходит разъяренный комендант и приводит Луизу, Тамару и Лилю маленькую… Девчонки все зареванные, напуганные до смерти, а он в них вцепился и не отпускает. Дергает их из стороны в сторону, а они ревут да пытаются вырваться… Я так напугалась. Подбегаю, спрашиваю – что случилось? Пожалуйста, опустите их. Не пугайте детей, пожалуйста. Уже готова была на колени перед ним пасть… А он мне гневно так в лицо, злобно, кинул: «Еще раз увижу их у пшеничного поля, ворующих советское зерно, расстреляю! Не посмотрю, что дети! Запомни! Так и знай! И конвоиру я уже приказ дал: расстреливать без суда и следствия за присвоение государственного добра! Поняла? Держи при себе своих выродков!» Первые годы в сплошном ужасе жили. Просыпаться боялась, боялась всего. Думала – проснусь, а нас уже на одного человека меньше в семье… Сейчас несколько полегче стало… Раньше ребят молодых много здесь было и девчат – возраста Николая и Ивана. Они и работали все вместе, а по вечерам во дворах собирались. Молодость-то быстро проходит, а жить-то хочется – вот она и берет свое. Пытались хоть как-то скрасить и наладить свою молодую жизнь. – Шарлотта снова долго смотрела в зеркальное пространство, как будто видела себя не сейчас, а ту, которая в тот далекий день застыла в вечности… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | Соня тихо сидела и ждала, пока мать вернется из страшных воспоминаний.
Шарлотта очнулась, бегло глянув на тикающие на стене часы: – Как сейчас помню, сижу и штопаю рейтузы девчонкам. Часы тикают, вот как сейчас. Луиза с Тамарой и Лилей маленькой возятся возле печки, греются после дождливой гулянки. Лето было, 10 июля 1950 г. С утра – солнышко было, тепло так прогревало, и вдруг резко потемнело, и ливень пошел стеной на несколько часов. Девчонки гуляли поблизости, но не успели добежать и насквозь промокли… И вдруг странный треск зеркала. Зеркало — вот тут на стене висело, треснуло: сначала трещина, как змей, сползающий, сверху вниз поползла с противным протяжным хрустом, а после всё на мелкие осколки разлетелось, весь пол был зеркальной крошкой усыпан. – Шарлотта вздрогнула, проживая давнее болезненное ощущение, как будто это произошло только сейчас. – Я аж подскочила. Стала плакать, причитать. Беда будет – говорю. БЕДА! А Августина давай меня успокаивать: «Мама! Господи, что Вы так напугались? Главное – никого не поранило, девчонки там не бегали поблизости, и слава Богу! Ничего страшного, я сама уберу. Садитесь, не плачьте!» А я помню – не унималась. У меня в ушах только шум и… беда, беда, беда придет в дом… беда! – всё им твердила одно. Августина с Лилей меня успокаивали, а я ревела, почти выла, как загнанный зверь… Помню – спать боялась лечь. Вот-вот – ждала – придут… – мать не сдержалась и тихо заплакала. А после, подняв измученные глаза, посмотрела на Соню и обреченно произнесла: – И все же я не ошиблась. Ночью стук в дверь… требовательный, резкий. «Открывайте!» У меня прямо кровь в жилах застыла, я аж вдохнуть не могла. Страх могильной плитой на грудь свалился. Потом еще сильнее стук. Поднялась Августина, на меня растерянно глянула и пошла открывать. Все сразу поняли – конец! Вошли НКВДешники с нашим комендантом. Выстроили нас всех в шеренгу – в сорочках, в белье и объявили, что за антисоветскую пропаганду арестованы Николай и Иван Керн, и грозит им срок – двадцать пять лет. Федора пожалели – совсем щупленький стоял, на подростка был тогда похож, сразу в кровать отправили. А Лиля тогда лежала, болела, и, видимо, это ее спасло. Ты знаешь – как сейчас звучит голос коменданта… Он, заполняя бумаги, год рождения сыновей, увидел, что Ивану еще двадцати нет, подходит к офицеру и говорит: «Надо годок этому прибавить, тыча в документы пальцем, чтобы тоже этапом пошел. Двадцать только через пару месяцев исполнится… Запишем как близнецов, товарищ капитан?!»
Соня вскрикнула, зажала рот ладонью и стала тихо плакать… Шарлотта раскачивалась всем телом, глядя в треснутые половицы.
– Вот так и забрали их всех… Всю молодежь! Одиннадцать человек – и парней, и девчат. Ваня с Ирмой здесь познакомились, ребята встречались, думали о будущем своем… и в миг все рухнуло. Попали они в Магадан, а Николай сначала в Красноярск, а потом в Норильск. Видишь ли, властям донесли, что ребята на работе валки леса пели немецкие песни. Конечно, вели разговоры между собой: и обиды, и недовольство свое высказывали о несправедливости такой… а что? Разве не так? – вопросительно глядя в зеркальное отражение, возмущенно спросила она. – У меня уже ничего в груди нет, все выжжено болью, поэтому уже ничего не боюсь. И если когда-то будет возможность уехать в Германию к сестре… не раздумывая, уеду! – твердо выпалила она. – Вот, получаю письма от сыновей, два раза в год, больше не положено. Лагерь особого режима у них, все по часам. Николай писал – в шесть подъем, в десять отбой, закрывают все наглухо, передвигаться нельзя без ведома начальства. Сын за пайку черного хлеба и мутной жидкой баланды на каменоломне работал, да в лесу… недавно написал: теперь еще штукатуром отправили. Если исправно «трубишь», то начальство тебя поощряет зачетными днями и денежной выплатой… Копейкой людям унижение заглаживают. А Иван с Ирмой… в Магадане, пишут – еще хуже. Там не только шахты и рудники… один климат чего стоит. Суров. Люди с трудом к суровому климату приспосабливаются, а уж про рабский труд и говорить мне, как матери, совсем невыносимо, – слезинки одиноко скатились по щекам Шарлотты. – В таких условиях человеку легче превратиться в скотину, куда сложнее сохранить в себе Человека!
Шарлотта встала, подошла к ребятишкам, которые не поделили корзинку с тряпьем и начали перепираться и забирать друг у друга, раскричавшись в два голоса. Женщины отвлеклись и стали их успокаивать. Шарлотта посмотрела на часы.
– Так, есть, наверное, им пора, время-то обеденное.
И женщины засуетились, занялись обедом. Накормив малышню, поели сами.
– Мама, а Лиля-то где? Так и работает на лесоповале?
– Так она ж тебя поехала встречать в Омутнинск. Видать, разминулись, – приободренно произнесла мать, – да, работает – куда пошлют. Мы ж ведь подневольные, что мне тебе рассказывать…
– Мамочка, так она замужем? Вон какой карапуз родился?
Шарлотта усмехнулась, глубоко вздохнула, пожала плечами и сказала:
– Да был тут один приезжий от Ленэкспедиции. Инженер-строитель из Лесотехнической Академии! Образованный и красивый. Ну Лилька-то в него и влюбилась. А он ей сразу сказал, что женат и семью свою не бросит. Ну она, видать, подумала и говорит мне как-то в разговоре: «Мама, я уже не молода, тридцать лет все ж таки стукнуло… и неизвестно – как дальше жизнь сложится. Я хоть от любимого человека себе ребенка рожу», – процитировала мать слова дочери. – А красавчик-папаша-то уехал. Построил участок дороги и дальше поехал ветку дорожную тянуть, думаю, не одного малыша в этих местах оставил после такой длительной командировки, – засмеялась задорно и, помолодев на мгновение, сказала бабушка.
На ее молодой смех обратили внимание даже внуки.
– Августина здесь с Федором познакомилась, поженились, уже двое мальчишек народилось. Валерику сейчас четыре, а малышу Эдмунду только годик. Они сначала первые годы с нами вместе жили, а пять лет назад переехали в Половинку. Направили Августину туда в шахту работать. Но видимся регулярно. Лиля (маленькая) там хоть в школу пошла, но прибегает каждый день. Здесь недалеко, километра три, наверно. Так и живем… А куда деваться? | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | Женщины проговорили до вечера. Их внимание привлекла мужская фигура во дворе… Мельком дернув занавеску, мать узнала сына Федора и предложила его разыграть.
– Соня, а давай ты ничего не говори, подойди к нему, и посмотрим – узнает ли тебя брат, – хитро прищурилась Шарлотта, забавляясь своей придумкой.
Федор, уставший, перед тем как войти в дом, решил присесть на крыльцо передохнуть и… уснул. Женщины нетерпеливо ждали в доме, но шагов не было слышно. Прождав еще немного, вышли на улицу и обнаружили спящего Федора, прислонившегося к гнилым перилам. Они стояли и молча наблюдали… Федор, видимо, почувствовал их взгляды, разлепил глаза и уставился сонным непонимающем взглядом.
– Сынок, пройди в дом. Поешь хоть, сил прибавится, – заботливо сказала Шарлотта и добавила: – У нас гостья. Узнаешь?
Федор перевел взгляд на рядом стоящую незнакомую женщину, пытался порыться в своей памяти… Соня глядела на него с нежностью, желая, как можно быстрее кинуться в объятия брата.
Глаза ее увлажнились, и она, не вытерпев, произнесла:
– Федя, братик, это я – Соня! Не узнал?
Федор подскочил, оступившись слегка на ступеньке и потеряв равновесие, вцепился за перила, удивленно уставился на растроганную сестру.
Соня кинулась к нему.
– Господи! Я до сих пор не верю, что вы нашлись, и мне все это не снится?!
Ребята обнялись и счастливо зарыдали. Во двор вошли Тамара, Люся, Валентин и Лиля (дочка старшей Августины), с удивлением остановились, наблюдая эту непривычную трогательную сцену. А вечером все вместе пошли на станцию встречать старшую сестру Лилю, которая, конечно, совершенно не узнала во взрослой женщине свою младшую сестренку, которую когда-то носила к вокзалу на спине. Разговоров хватило до самого утра, и еще осталось много невысказанного. Три счастливых дня пролетели как одно мгновение. И это мгновение было наполненно радостью встречи, нежности, тепла, любви и понимания. | | Лайк (2) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | ГЛАВА 29
Грузия, Душети. Лето 54-го
Погостив у родных на севере, странница, гонимая ветром перемен, понеслась в теплые края к супругу. Соня мчалась на крыльях радости, свободная и счастливая, соскучившись по сыну и мужу. Известив Николая телеграммой, Соня предвкушала безоблачное семейное счастье в налаженном быту мужа в его любимом краю.
Райская теплая Грузия приняла Соню неласково, к чему она была совершенно не готова. Соня впала в легкое оцепенение, когда супруг встретил ее в Тбилиси прохладно, без особых эмоций и неопределенно как-то странно заметил:
– А я думал, ты останешься у родных… – взяв чемодан из рук жены, Николай совершенно равнодушно развернулся и направился к выходу.
У Сони мгновенно пропала улыбка, она осеклась, все ожидания ее испарились, эта перемена все вдруг изменила. На пыльном стареньком автобусе ехали по узкому горному серпантину, спускались в ложбину межгорий, туда, где расположился спрятанный в холмистых кучерявых верхушках деревьев небольшой городок Душети. До дома шли молча. Соня с трудом узнавала своего мужа. Она взяла сына за руку и поплелась за ним тенью. Вокруг было все чужое: язык, обычаи и люди. Соня почувствовала себя неуютно. Неказистый дом в два этажа с двумя подъездами, перекошенными деревянными лестницами, которые скрипели под ногами, располагался на одной из кривых улочек города. Соня поймала себя на мысли, поднимаясь на второй этаж, что этот скрип старых ступеней отзывается ее внутреннему состоянию… В голове мелькали тревожные мысли, и в душе ныла печаль. Крепко держала сына, чтобы малыш не оступился, смотрела себе под ноги.
Звук открывающего замка, дверь распахнулась. На пороге стояла девушка лет шестнадцати, она вскользь окинула Соню взглядом, поздоровавшись с отцом, и, тут же демонстративно развернувшись, ушла в комнату. Вошли в маленькую галерейку, точнее мини-веранду, которая была застеклена полуразбитыми, в трещинах, стеклами, в углу стояла маленькая железная печурка.
На голос отца прибежал маленький Жорик и, увидев маму, с непосредственным изумлением в голосе воскликнул:
– Мама!? Ты уже приехала?!
Мать бросилась к старшему сыну, припав на колени, безостановочно принялась обнимать и целовать от радости.
– Сынок, как я соскучилась! Мы теперь все будем вместе!
Мальчишки стали разговаривать между собой. Жорик повел младшего брата к своим игрушкам, туда, где в углу комнаты, в коробке, были сложены: деревянный пистолет, сабля и парочка машинок, тоже выструганных из дерева.
Соня прошла следом за детьми в небольшую комнатку метров в четырнадцать, обвела всех присутствующих взглядом и поздоровалась. За столом сидела женщина лет шестидесяти в темном длинном платье прямого покроя и с тяжелыми длинными волосами, замотанными в увесистый пучок.
Она встала и, не глядя на гостью, обратилась к сыну:
– Давайте садитесь. Я вас покормлю. Лиана, детка, помоги мне, – и перешла на грузинский язык.
Соня стояла как вкопанная, ничего не понимая, она не решалась сделать первый шаг и предложить свою помощь… Она интуитивно поняла – здесь она чужая.
– Давай садись, мне надо поесть и на работу, – подталкивая жену к столу, произнёс Николай. – А ты здесь по хозяйству… Разберёшься, я уверен – привыкнешь.
Мальчишки фоном тараторили, в своей придуманной игре-войнушке, бегали и прятались друг от друга…
Бабушка позвала внуков к обеду. Все расселись за одним круглым столом и ели какое-то время молча. Мать с сыном и с внучкой переговаривались только на своем языке. Соня совсем растерялась и молча глядела в свою тарелку. Аппетита совсем не было, она с трудом сдерживала слезы… Отвлекали мальчишки, которые обменивались идеями новых игр.
Николай поел, утер рот и встал из-за стола.
– Всё, мне нужно идти! Вы тут сами разберетесь.
Соня проводила его взглядом маленькой беззащитной девочки, ищущей защиты, но супруг не заметил этой молчаливой мольбы. Мальчишки, обгоняя друг друга, пустились наперегонки вперед отца на улицу, потому что их уже давно привлекали шумы и крики ребят во дворе, и они ускользнули первыми. Звук закрывшейся двери и легкий летний сквозняк, пробежавший ледяными мурашками по спине, заставили Соню съежиться, но, взяв себя в руки и не ожидая помощи от мужа, она обернулась к свекрови и падчерице. Долго, молча, внимательно и недружелюбно рассматривали друг друга.
Потом старшая из женщин гневно выпалила:
– Зачем ты сюда приехала? Фашистка! Тебя здесь никто не ждал и не желал видеть. И жизни тебе здесь не будет! И откуда ты взялась такая, на нашу голову? Я – княжеских кровей! А ты кто такая?
Соня вжалась в стул и, опустив голову, молчала. На последней фразе свекрови тихо пролепетала, не поднимая головы:
– Я его жена и мать его сыновей. Это он меня в жены взял. Я сама ему не навязывалась.
Пожилая женщина загремела посудой, резко ставя тарелку на тарелку.
– Тебе здесь слова не давали! Научись уважать старших и боготворить мужа! Я тебе так скажу: сама скоро сбежишь, когда с нашими обычаями познакомишься.
Соня до вечера потерянно сидела и играла на полу с детьми, чтобы хоть как-то забыться и перевести дух. Николай вернулся с работы поздно, пришел выпивший. Соня пыталась с ним поговорить, надеясь на взаимопонимание, но муж рухнул молча в кровать и сразу захрапел.
Соня провела бессонную ночь в мучительных мыслях, а под утро твердо решила для себя срочно искать работу.
| | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | За завтраком Соня с улыбкой сказала мужу:
– Ты знаешь – я тоже хочу пойти прогуляться с детьми по городу и познакомиться с окрестностями. И хочу зайти в магазины или какие есть учреждения… и найти себе работу.
Николай посмотрел на нее хмуро, сдвинув брови.
– Не вздумай мне! Твоя забота – дети и дом!
– Чтооо?! – услышала она за спиной крик свекрови. – Ты подумай! Что она говорит?! Сын, ты кого привел? Ты хочешь, чтобы она опозорила наш род? Гулящая жена и мать твоих детей? Ой, горе нам горе…
Николай посмотрел на причитающую мать и жестко дал понять.
– Ты – жена горца! Запомни это! И будешь делать так, как скажу тебе я. Здесь порядочные женщины не работают, и даже не помышляют об этом! Так что твоя задача – дети и дом. И больше к этому разговору, мы не возвращаемся. Поняла? – уходя, он громко хлопнул дверью.
Дребезжание оконных стекол еще долго отдавалось в ушах Сони. И как будто в отдалении неслись проклятья на чужом языке матери и падчерицы. Потянулись тоскливо дни за днями и, если бы не дети, то Соня чувствовала бы себя совсем одинокой. Через пару месяцев она уже стала кое-что понимать на грузинском языке и постепенно начала на нем разговаривать.
Как только она выходила во двор с детьми к соседям, тут же слышала окрик свекрови:
– Где Соня?
Услышав ответ: «Да здесь она, у нас!», успокаивались.
Молодая женщина постепенно завязывала знакомства, обрела много приятелей, а вот в своем доме была почти безмолвной отшельницей. Николай дома появлялся к ночи и, к сожалению, частенько сильно выпивший.
Один раз Соня не выдержала и в очередной приход мужа в нетрезвом состоянии вылила на него все обиды:
– Да сколько можно? Когда ты прекратишь приходить в таком состоянии? Ежедневно пьянки да гулянки! Ты отец! А дети тебя не видят. Я забыла, когда ты был с нами дома, и мы вместе проводили время… Я живу одна – совершенно никому не нужна. И ты даже не пытаешься меня понять и просто со мной поговорить. Да за что мне все это?!
Николай побагровел от ярости и заорал в ответ:
– А ну замолчи! Ты жена моя, и будешь делать то, что я велю! Поняла?! Я работаю и приношу в семью деньги, а ты знай свое место подле мужа… И не смей мне перечить! Запомни!
Мальчишки стояли, прижавшись друг к другу и наблюдая за ссорой родителей, не смея вмешаться. Разгоряченный мужчина сорвал висевший на стене велосипед и бросил его в сторону жены. Соня не успела уклониться. Велосипед прилетел прямо на нее, оставляя синяки и ссадины от педалей в «подарок». Женщина сжалась от боли, из глаз непроизвольно брызнули слезы от боли, холодности и безразличия мужа… а боковым зрением она заметила насмешливый, одобрительный взгляд матери и Лианы. Разъярённый Николай, шатаясь, прошел в глубь комнаты и упал на кровать. Женщины ликовали… Соня поставила велосипед к стене и направилась за водой, пошла умыться. У нее тогда впервые промелькнула мысль: «Вот так и похороню себя медленно в невидимой клетке заживо». Наутро не было сил встать. Соня отстранилась от жизни, замотав себя в клубок своих унылых, безнадежных мыслей, впадая с каждым днем в них все глубже и глубже. Она не замечала детей, совсем не слышала, что творится вокруг… с трудом понимала – где вообще она?.. Упавшая глубоко в бездну и не чувствовавшая дна, она медленно и тихо умирала… Не было сил встать и поесть… И зачем вообще все это? Для чего? – думалось ей? (так описывала Соня свое состояние в своей рукописи) Таким образом проходили неделя за неделей…
Один раз она как будто очнулась от кошмарного сна и увидела сыновей, сидящих на краю ее кровати, сочувственно рассуждающих: «Мама умирает… Маме плохо…» – гладя ее обессиленную руку, повторяли мальчишки вновь и вновь.
Мать пошевелила слегка пальцами и, собрав последние силы в кулак, приподняла кисть и погладила маленькие ручки сыновей… и опять темнота. Снова она провалилась в пропасть собственного мира…
Через какой-то период времени Соня всё же вставала и продолжала жить привычной, ставшей обыденной жизнью, мыкаясь и печалясь… Иногда уходя в небытие, потом снова и снова возвращалась, цепляясь за соломинку жизни. Так протекали непростые годы сосуществования… Через шесть лет семья Николая и Сони переехала в Тбилиси, где установилась более или менее спокойная семейная жизнь… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | ГЛАВА 30
Челябинская область, Еманжелинка, 1956 г.
Тихое, светлое, солнечное утро… Теплый рассвет раскрыл свои яркие объятия. Летний ветерок колышет зеленую травку, тоненькие веточки кустарников благодарно кланяются проснувшемуся солнечному дню. Вода в речушке журчит, располагая к тихим и спокойным мыслям. Да и само сельское поселение «журчало» всеми деревенскими звуками… Яркое голубое небо дарило много нежно-голубого блеска, как и высоко сияющее солнце, и лишь в одном месте на чистом небесном полотне улеглось облако увесистой белоснежной точкой, как родимым пятном, которое придавало загадочный облик вышедшему на прогулку дню...
На берегу, в вязкой иловой топи играет ребятня, по коленки в грязной жиже и руками по локоть – в липкой земле, которую, как трубочисты, они доставали из самых недоступных мест… Мальчишки лепили шарики из грязи, складывали их на солнышке для просушки, чтобы потом построить из них крепость… А старшие играли с ними в «городки», складывая в небольшие кучки, прицельно размахнувшись, они кидали в них палкой. Каждая метко достигнутая цель так же, как и пролетевшая мимо палка, встречались улюлюканьем болельщиков и противников. В случае непопадания игрок награждался обидными словами: «Мазила! Смотри как надо!» И эстафета переходила к следующему.
Малышня иногда кидала любопытные, восхищённые и завистливые взгляды в сторону старших. Детей было много, и разных возрастов. Ребячий гам разлетался по узкому побережью реки… Иногда ребята срывались и бегали огородами домой за хлебом и водой, а потом, развалившись на свежей мягкой травке, устраивали посиделки вокруг небольшого костерка, делясь добытым съестным со всей честной компанией. Каким же незабываемо вкусным был «шашлык» из хлеба, насаженный на палки и поджаренный до золотистой корочки. Тихо лились беседы. Малышня внимала разговорам старших, удивленно раскрыв глаза и уши и наматывая себе на еще не выросший ус. Во всем вокруг царила гармония…
Если бросить взгляд через огород на крыльцо дома, стоял мужчина, слегка скрытый в тени березы, росшей около дома, опершись бедром о перила он теребил изрядно поношенную кепку почесывая при этом макушку, с любопытством наблюдая за горластыми ребятами… Утерев тыльной стороной ладони лоб, поправляя светлую редкую челку, он выдохнул и шагнул к двери. Резким толчком открыл ее и вошел, грохоча кирзовыми сапогами, плотно прикрыв за собой. В доме слышалась немецкая речь.
В несколько шагов преодолев кухню и следующую комнату, он вошел в комнату побольше и сразу привлек к себе всеобщее внимание. Воцарилось выжидательное молчание.
Кристина Плетцер спросила:
– Аааа, Яша, сынок! Ты помнишь, Шарлотту Керн, что на Грузинском жили перед войной? – она развернулась на стуле и поглядела на него вопросительно.
Яша поздоровался с присутствующими и обвел всех поочередно взглядом.
– Они вот к Христофору переехали из Кировской области, на поселение после Германии были там. Решили пока здесь обосноваться. Говорят, что и сыновья их под амнистию попадают, скоро – даст Бог – и их выпустят. Вот и воссоединяется большая родня вновь!
По комнате пробежали тихие фразы и вздохи; каждый вспомнил о своем, кто-то из присутствующих протянул: «Дааа, Бог миловал, кто-то и выжил…» – «И не говори, бывало, и не знали – проснемся ли еще живыми?»
– Пережили! И будет вам тоску нагонять! – улыбаясь и махнув в сторону, как бы сбрасывая груз воспоминания, сказала Катя Плетцер, глянув на своего брата и кивнув на свободное место на диване. – Садись, чего встал? Садись, раз пришел.
Шарлотта тоже его внимательно рассматривала, напрягала память, силясь что-то припомнить.
– А ты чего один? Где жена с дочкой?
Яша нахмурил брови и молча прошел к свободному месту.
Сестра Катя решила ответить за него, видя его нежелание говорить:
– Да он ведь с нею-то толком и не жил… Как нас в Коми привезли, их забрали в трудармию. А уж, как оттуда сбежал, то раз переночевал и уехал в Небдино, устроился там трактористом и жил с одной местной женщиной. А Шарлотта-то, жена его, не стала его дожидаться и с Романом жить стала. Он тоже там – на поселении был. Хороший мужик. Я его помню. Да и братец-то времени зря не терял. Так вот и бродил туда-сюда… – посмеялась над ним сестра.
Смешки пошли по кругу… Яша сидел хмурый, не сводил злого взгляда с сестры.
– Хватит скалиться-то! Моя жизнь! Как хочу, так и живу! – бросил он жестко.
Все притихли, и на мгновенье повисла пауза… Дуся, его старшая сестра, проходя мимо, даже отшатнулась от его гневного, тяжелого взгляда.
– Да ладно тебе стрелы взглядом метать! Что было – то было! И нечего на сестру волком глядеть. Сам знаешь, что она права!
Яша поставил локти на колени и оперся на них всем корпусом, опустив голову, периодически бросал взгляды исподлобья на обеих сестер поочередно.
– Что – не так... скажешь? Дочка твоя, Валентина, чаще другого отца вспоминать будет, нежели тебя – родного. Вина-то на тебе, непутевый!
– Я ее с собой сюда хотел забрать, а она отказалась! Сказала: «Без мамы? Нет! Не поеду!» И что – мне силком ее тащить прикажешь? Сама виновата… Взрослая уже, сама решила. Значит, будет так! – бросил раздраженно в свое оправдание Яша. – А с Шарлоттой я жить не буду! Ясно тебе?! – огрызнулся он на сестру.
– Да ладно вам! – попыталась успокоить мать, наблюдая за перепалкой детей. – Ну что – больше поговорить не о чем?
| | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 391
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 246 | В этот момент вбежал в комнату маленький Коленька с испачканными по локотки ручками.
Бабушка Шарлотта спросила:
– Willst du was, Maus? (Мышонок, что тебе?)
– Omiiii, bitte, waschen! (Бабуля, помой пожалуйста)
Лиля тут же вмешалась и подскочила к сыну.
– Ты где такой чумазый был? В печке ковырялся что ли… или у костра был? – глядя на перемазанное лицо ребенка, пошла за матерью следом.
Яша проводил ее заинтересованным взглядом, подметив:
– Подросла, красавица!
В кухне послышались металлическое бряканье умывальника, шум льющейся воды и голоса женщин вперемешку со слабым писком ребенка. В комнате продолжали разговаривать о житейском.
– Ты, я смотрю, дом уж почти построил?! Крышу, смотрю, полностью застелил, – сказал Христофор.
– Так-то да… – уклончиво ответил Яша. – Плотничаю сейчас, мебель мастерю… Стол, стулья уже готовы, а вот комод да шкаф еще впереди. А так – потихоньку двигаюсь… Куда нам теперь торопиться… – спокойно ответил Яша и снова обернулся на вернувшуюся Лилю, окинув молодую женщину цепким взглядом.
Женщины вернулись на свои места. Лиля усадила на колени трехгодовалого сына, а заметив пристальный взгляд Яши, бегло посмотрела на него и, смущаясь, отвернулась.
Яша же упорно продолжал эту игру в «гляделки», а вечером, прощаясь, подошёл к Лиле и предложил прогуляться.
Шарлотта, державшая на руках внука, одобрительно бросила взгляд на дочь.
– Иди, проветрись на ночь, здоровее спать будешь.
Вышли за калитку, и Яша первый нарушил легкую скованность:
– Вы как долго здесь будете? Погостить? Или как? Насовсем?..
– Пока останемся в Розе, – Лиля неопределенно пожала плечами и сказала, – дядя Христофор из квартиры своей съехал, нам место освободил. А им от шахты другую комнату в коммуналке выделили. Так что пока здесь, – помолчав, добавила девушка. – Братьев надо дождаться, а там решим. Мама говорит, что, может, в Прибалтику – там к русским немцам доброжелательнее относятся. Тоже настрадался народ от беззакония. Но пока здесь будем.
Завязалась беседа, и вечер пролетел незаметно… Молодые люди обменивались историями о пережитых скитаниях и сами не заметили, как оказались под покровом теплой ночи. Под куполом звездного высокого неба они расстались, попрощавшись до утра…
Яша проявил настойчивость, и не только сам привязался к молодой мамочке, но и их приручил к себе. Часто наведываясь в Розу к своей милой избраннице, мужчина с удивлением для себя обнаружил, что маленький Коленька, не слезавший с рук, совершенно его покорил, и Яша, как никогда прежде, привязался к чужому ребенку и понял, что это – шанс на создание новой семьи.
Частенько он брал мальчугана к себе на стройку, знакомил его с инструментами и многое объяснял: как, что и почему может в хозяйстве пригодиться. Мальчик тоже к нему прикипел и бродил за ним хвостиком. Лиля со стороны часто наблюдала с умилением за ними, удивлялась – как они между собой ладили и как легко понимали друг друга с полуслова.
Яша с радостью ловил на себе ее взгляды, и это придавало ему еще больше уверенности. Он знал, чем и как завоевать сердце женщины. В один из обычных летних дней Яша приехал в Розу и, сойдя на маленький перрон местной станции, огляделся по сторонам. Обратил свое внимание на крохотный кусочек поля, пестревший красными маками, ромашкой и другими мелкими полевыми цветами. Он уверенно шагнул к яркому колышущемуся покрывалу с твердым намерением собрать своей избраннице роскошный букет. Запустив руку в зеленое пёстрое разнотравье, он провел ладонью по цветным лепесткам, как бы предвосхищая радость женщины, охапкой захватил их настолько, насколько поместилось в его объятиях.
Великолепный роскошный букет – чтобы сделать Лиле предложение! Он вошел в дом, поднялся на второй этаж, повернул к знакомой двери и настойчиво постучал.
Дверь открыла соседская девочка лет десяти, с любопытством поинтересовалась:
– Вы к Кернам?
– Да, я к Кернам, – Яша уверенно направился к нужной двери и постучал более деликатно.
– День добрый! Надеюсь, не помешал?
Все с удивлением обернулись.
Первым к нему бросился Коленька.
– Дядя Яша! Хорошо, что ты пришел! – бегом, семеня ножонками, потянул он к нему маленькие ручонки.
Яша тут же схватил радостного пацаненка и закружил его со словами:
– Ты как? Не спишь? Не набегался еще за целый день? – И, остановившись, вдруг, как фокусник, достал из нагрудного кармана рубахи новенький, собственноручно выструганный, деревянный пистолетик: – На вот! Тебе принес! Нравится?
Коленька от неожиданности и восторга широко раскрыл изумленные огромные синие глаза, а через мгновенье уже кричал:
– Ура! Мама, смотри! Смотрите! Что у меня теперь есть! – И трепетно, очень бережно, поворачивая в руках новенькую игрушку, гордо демонстрировал ее всем присутствующим.
– Иди побегай во дворе. Ребятам покажи! – осторожно опуская мальчика на пол и многозначительно поглядывая на Лилю и Шарлотту, сказал Яков.
Все домочадцы уже догадались – о чем будет разговор.
Яша выдержал паузу и, когда мальчуган с радостными возгласами скрылся за дверью, произнес:
– Frau Kern. Мои намеренья серьезные, и я прошу руки вашей дочери!
Шарлотта сидела неподвижно, задумавшись, потом четко произнесла:
– Если Коленьку не усыновишь, то и Лильку тебе не отдам! Ясно тебе? – жестами усиливая выше сказанное, она впилась в него цепким взглядом.
– Хорошо. Конечно! Я-то с радостью, мне он уж очень по душе! – растянулся в улыбке новоявленный жених.
– Хорошо! Ну тогда вот и тебе мое согласие! Если только она сама согласна… – подвела черту Шарлотта.
Яша перевел вопросительный взгляд на Лилю.
– Ты пойдешь за меня? Коленьку я искренне полюбил, буду воспитывать его как своего! Поверь мне! Обещаю!
Шарлотта выжидательно поглядывала на дочь, та молчала, прислушивалась к себе, думала, взвешивала, решала… | | Лайк (1) |
|
