Путешествие в прошлое… Семейное древо
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | Вечером Коля вернулся подвыпивши, зашел в дом, осмотрелся угрюмо и, не скрывая раздражения, опершись о косяк, медленно стянул сапоги, плюхнулся на рядом стоящий табурет. Глубоко выдохнув, в упор посмотрел на домашних, наблюдая за сыновьями, которые орудовали ложками, основательно подчищая тарелки. Бабушка Христина помогала младшему Юрочке, а Жорик – как старший справлялся сам.
Соня сидела у окна, подперев голову кулаком и умиленно наблюдая за детьми, время от времени она говорила:
– Ешьте, ешьте… будете большими и сильными.
Она обернулась, посмотрела на угрюмого мужа и сразу подумала: «Все уже решено окончательно. Даже на работе Сергея Александровича известил. Ну что же – так тому и быть…»
Она встала, рутинно подошла к печке, наложила супругу ужин в тарелку, поставила на стол, еще раз обернулась на него и тихо произнесла:
– Садись, поешь.
Николай занял свое место, молча ел, наблюдая за сыновьями, иногда подмигивая им и улыбаясь. Внимание отца и съеденная еда придали больше сил ребячьему озорству, лепету и смеха. Христина переглянулась с дочкой, быстро докормила детей и, пообещав им сказку на ночь, проскользнула за занавеску, которая делила одну комнату на две. Супруги остались один на один. Никто не решался прервать молчание. Соня убрала за ребятами со стола, а когда посуда была прибрана, села напротив не в силах поднять на него глаз.
Он вздохнул, видимо, тоже не решаясь начать разговор, и вдруг нервно бросил ложку в тарелку и решительно произнес:
– Я устал здесь. Постоянная грязь, слякоть, хочется тепла… Я решил ехать домой. И хочу, чтобы ты мне с собой сына Георгия отдала, мы погостим и обязательно как-нибудь к вам приедем, хотя, скорее всего, и для тебя скоро выйдет послабление. Сталин умер, поговаривают – амнистия спецпереселенцам будет. Так что, я уверен, тебя тоже скоро отпустят. Мы вас ждать дома будем. Подумай, ведь с одним вам и полегче будет.
– А почему только один? – перебила его жена. – Почему Жорик? А как же младший? Почему не оба? – пристально глядя на него, спросила Соня.
– Мне работать надо, семью содержать, а мать моя с тремя не справится. Ты забыла – что у меня старшая дочь есть? – грозно глянув на супругу, раздраженно бросил Николай.
– Хорошо, договорились. Но учти, если ты не привезешь сына назад, то я приеду и заберу его сама! – твердо и однозначно произнесла женщина, выхватывая опустевшую тарелку из-под его носа.
Николай ухмыльнулся, понимая, что выиграл, и довольный отправился в кровать.
Конечно, Сонина ночь прошла без сна, она путалась в паутине своих мыслей, от безысходности своих жизненных ограничений. Порой ей казалось – еще немного, и она совсем потеряет рассудок. Она вслушивалась в любой шорох, детское сопение и бормотание, монотонный храп мужа, от нее не ускользал ни один из ночных звуков. Мысли загоняли ее нескончаемыми вопросами и непонятными ответами в липкий вязкий страх. | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | На рассвете какая-то неведомая сила вывела ее из небывалого морока, и она, так и не сомкнув глаз, окончательно очнулась. И потянулось для нее унылое серое утро. Она напряженно вглядывалась в угол комнаты, слабо освещенный зарей. Из-за занавески показалась фигура Христины, она тихонько, на цыпочках, прошмыгнула во двор, вернулась с ведром воды, поставила на печь, которую принялась растапливать.
Соня осторожно перелезла через мужа, легкий скрип пружин кровати отвечал ее внутреннему состоянию. Подойдя осторожно к матери, она тихо приобняла ее из-за спины, прижавшись крепко, как бывало в детстве, ища защиты. Христина обернулась вполоборота, поглаживая ее руки, мимоходом стирая слезу со щеки, нежно промолвила:
– Девочка моя, ты хоть поспала? – а обернувшись, была поражена лицом дочери, невольно отшатнувшись воскликнула: – Господи! Ты совсем потерялась! Ты что – не спала?
Они обнялись и обе всплакнули. На Соню, действительно, было страшно смотреть: опухшие веки, потерянный пустой взгляд, бледный, мертвенный цвет лица, потрескавшиеся губы с запекшейся кровью.
– Ничего, мамочка, – как могла, успокаивала ее дочь, поглаживая по спине. – Уже все решено, мамочка. У меня нет никаких сил спорить и надеяться на понимание. Мне ничего не остается, как верить, что когда-нибудь этому придет конец. И тогда мы сможем жить вместе в теплом краю. А главное – на свободе!
Христина молча утерла уголком платка слезы и пошла во двор. Кормила птиц, а сама, не унимаясь, плакала, в отчаянии осознавая, что старшего внука она не увидит более никогда.
До пристани шли в тишине, лишь иногда прерываемой всхлипываниями бабушки и редкими вопросами детей, что слышались легким, «призрачным» фоном. Соня держалась и не отпускала ручонку своего старшего сынишки, а Жорик засыпал вопросами и постоянно лепетал, вертя головёнкой по сторонам: «А когда приплывет наш пароход? А скоро? Мы не опоздаем? Ведь самолет без нас с тобой, папа, не улетит?» Он весело и радостно хлопал в ладоши, когда причалил маленький пароходик на дровяной топке, дымящийся, как самовар. Пассажиры засуетились, Христина заплакала навзрыд, почти завыла. Прижала к себе крепко маленького Жорика, расцеловывая его на прощанье.
Соня, с болезненной гримасой на лице глядя на мать, сказала:
– Мамочка, не плачьте, я к вечеру буду, – и поднялась следом за мужем на палубу, держа крепко трехлетнего сынишку, нетерпеливо прыгающего в ожидании первого в его жизни путешествия.
При каждой остановке парохода он искренне кричал от неподдельного восторга: «Мама, смотри! Это Грузия! Мы уже приехали!» – чем вызывал среди пассажиров радостный смех.
Соня с трудом сдерживала слезы, ее грусть и полное отчаяние читались не только в отрешенном взгляде, но и в замедленно неуклюжем, неповоротливом движении тела. С трудом передвигаясь, с затруднением дыша, с разрывавшимся в груди на части сердцем, она могла только реагировать на очередной крик и восторг сынишки, который возвращал ее к действительности.
Николай молча сидел рядом, временами отвечая на смышлёные вопросы Жорика. В Сыктывкаре им нужно было дойти до Главкомендатуры и получить разрешение на то, чтобы Соня могла проводить своих любимых родных – мужа и сынишку.
| | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | «Приехал Квачадзе!» – разнеслось по комендатуре, и этот крик очередным хлопком шлепнул в ее голове.
Соня с трудом смогла вспомнить, как они добрались сюда с причала, и лишь только сейчас остро поняла, что все теперь будет не так, как было прежде… А вот уже и аэропорт.
Жорик увидел высоко в небе взлетающий самолет, от восхищения и желания побыстрее оказаться в небе, крикнул отцу:
– Папа, давай быстрей! А то самолет без нас улетит!
И только теперь Соня не выдержала и заплакала, понимая, что уповать она может только на милость Бога и на сюрпризы судьбы. Проводы были тягостными, немыми и молчаливыми.
Николай поцеловал жену и сказал:
– Я уверен, скоро все образумится, и вы сможете к нам приехать. Не плачь, мы будем вас ждать.
Взяв сына на руки, напоследок приобнявшись втроем, он, крепко держа сына на одной руке, другой подхватил чемоданчик и проследовал на посадку.
Жорик был счастлив и, пока видел одинокий, ускользающий силуэт матери, махал, улыбался ей, что-то кричал на прощание…
И в это мгновение Сони не стало.
Опустошённая и раздавленная, она возвращалась домой. Пароход причалил к ставшему почти родным полусгнившему причалу. Соня неустойчиво держалась на ногах, спотыкаясь и пошатываясь, осторожно, неспеша спустилась на берег.
Неожиданно ее внимание привлек комендант, бежавший ей на встречу с криками: «Софья Федоровна, вы свободны! На вас пришли документы, вы свободны! И можете уехать к мужу в Грузию!»
У Сони подкосились ноги, она упала, нервно быстро встала, отряхивая свое платье. Ей показалась, что у нее вдруг вырастают крылья, и она почувствовала небывалый прилив такой силы, который ей был незнаком или сосем почти забыт.
Она бежала с пригорка навстречу коменданту с криками:
– Что? Повторите, что вы сказали?.. Я свободна?!.. Правда?!
– Софья Федоровна, да! Вы и Христина Яковлевна свободны! Вы можете ехать к Николая Ильичу, а ваша мама – к себе на родину! Вам надо только сначала в Сыктывкар. В Главкомендатуре лежат паспорта на ваши имена. Получите их, и вы свободны, как ветер в поле… Я вас поздравляю! Идите обрадуйте матушку… – Он смотрел на нее, наблюдая, как с каждым сказанным им словом меняется взгляд женщины, как из безнадежного взгляда рождается невероятное желание жить!
– Господи! Неужели, это правда? Неужели, это правда возможно?! Спасибо, Господи! Неужели мы свободны?! – И сложив молитвенно ладони у груди, запрокинула голову к небу и истово благодарила Всевышнего.
Комендант быстро разъяснял Соне, едва поспевая за ее быстрым шагом:
– Пришел указ об амнистии, подписанный Ворошиловым, об освобождении спецпереселенцев по сфабрикованным делам. Вы пока в числе первых. С чем я вас и поздравляю! Много времени надо, чтобы привести бумаги в порядок, но скоро все разъедутся по своим местам жительства!
Соня радостно влетела на крыльцо и, буквально вломившись в дверь, прокричала:
– Мамочка, мы свободны! Вы и я! Теперь мы сможем уехать! Господи! Как я счастлива! – стремительно приблизилась к Христине, сидевшей с маленьким Юрочкой на руках и все еще переживавшей расставание со старшим внуком.
Они бросились друг к другу, обнялись, заплакали, но это уже были слезы радости. Малыш непонимающе смотрел то на одну, то на другую, вытирая свои зацелованные пухлые щечки от нескончаемых поцелуев. Две женщины закружились от счастья и забытого чувства свободы!
– Господи, мамочка! Еще бы днем раньше, и нам бы не пришлось расставаться! Что это? – бросив удивленный взгляд на конверт, лежащий на столе, спросила вдруг Соня.
– Это письмо. Вы уехали, а нам письмо принесли! От папы! Он тоже реабилитирован и освобожден, пока живет у Даши Керн-Антоновой. Она вот и написала.
– Господи! Какое счастье! Ну вот какой же странный день… Господь меня почувствовал! Печаль одна, а сколько радости подарила! Мамочка, давайте быстрее собираться! За документами – в Сыктывкар. Я вас вначале отвезу, и сама с папочкой повидаюсь, а потом уж к мужу с Юрочкой поедем! | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | Женщины воодушевленно занялись сборами и хлопотами отъезда, благо пожитки были скромны.
Утром Соня сбегала к Марусе поделиться радостью и поинтересоваться – не пришли ли документы и на них. Маруся обрадовалась за подругу и за всех, для кого приблизился конец мытарствам. И, конечно же, лучезарная Маруся стояла на знакомом пригорке и махала вслед дымящему, качающемуся баркасу, провожая Соню с Христиной; а по дороге домой все больше и больше встречала улыбающихся, просветленных лиц людей, которые обрели надежду.
Отчаливающий маленький пароходик отдал гудок непростому прошлому, поднимая якорь в свободное будущее.
В Сыктывкаре, в милиции, лежали паспорта на их имена. Градус свободы зашкаливал! Пьянящий воздух свободы двинул женщин в сторону вокзала и, купив билеты до Ленинграда, они с радостными ожиданиями погрузились в дымящий вагон. Они сели и какое-то время безотрывно смотрели в окно быстро набирающего скорость поезда, наблюдали за меняющимися картинками и ускользающими постепенно знакомыми северными пейзажами, оставляя позади лишь воспоминания, прокопчённые черным выхлопом горелого угля.
| | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | ГЛАВА 27
Малая Вишера, 1954 г.
Ранний утренний гудок паровоза испугал спавшего на полке Юрочку, которого до последнего женщины старались не будить. Сами же, Христина и Соня, сидели собранные, запаковав скромную поклажу, молча глядели в окно. Ленинград встречал их шумно, «перекрикивая» друг друга, разнообразным шумом, гамом, криками, всевозможной суматохой и возней... Длинный протяжный гудок еще раз оповестил о прибытии поезда… Юрочка вздрогнул и громко заплакал, он с трудом понимал, что произошло. Бабушка и мама подскочили, стали всеми возможными способами его успокаивать, объясняя, что они уже приехали и скоро будут дома.
Юра не унимался от страшного испуга и, заикаясь, стал говорить:
– Мммне страаашно. Я ооочень боюсь!
Соня сама напугалась, приглаживая темные волосенки сына, нежно шептала, прижимая его крепко к груди:
– Сынок, успокойся, не бойся! Это гудок поезда. Ты, видимо, его испугался. Мы с бабушкой с тобой. И мы уже приехали. Все хорошо… А знаешь, мы скоро тебя познакомим с твоим дедушкой!
Юра почти успокоился, время от времени продолжая всхлипывать, и даже принялся помогать маме себя одевать, поднял руки, чтобы она смогла надеть на него свитер.
Обернувшись напоследок, женщины зашагали к кассе, чтобы купить билеты до Малой Вишеры.
И вот уже они вышли на знакомом полустанке Малая Вишера. Оглядели до боли знакомые сельские просторы и не узнали их. Все было раскурочено войной – везде огромные воронки, подбитые и прострелянные здания, наспех замазанные штукатуркой; царила послевоенная печаль – разруха. Но все-таки, закрыв глаза, можно было ощутить пьянящий, невероятный, давно забытый запах свободы!
– Мамочка! – счастливо воскликнула Соня, не открывая век. – Господи! Неужели мы дома и действительно свободны?! Господи! Благодарю за все!
– Доча, самой не верится, – щурясь на солнце, растянула тонкие губы в ставшей непривычной улыбке, протянула, как промурлыкала, Христина, открывая при этом медленно глаза. – Идем начинать новую жизнь! – с улыбкой поднимая на руки маленького внука, проговорила она.
Соня с поклажей и узлом весело зашагала следом, сияя от предвкушения встречи с отцом и блаженной свободы.
| | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | Обходя небольшие лужицы, образовавшиеся после вчерашнего дождя, приехавшие направились к дому родственницы и с нетерпением забарабанили в слегка покосившуюся деревянную дверь. В ожидании переминались с ноги на ногу, вдруг заслышали мужской кашель и характерный шаг по половицам. Рывок и открылась дверь…
– Ефим! – воскликнула Христина и тут же краем глаза заметила в стороне Доротею (Дашу). – Господи! Уж думала, боле не свидимся!
Даша обомлела на мгновение, а потом бросилась к ним навстречу.
– Отпустили! Слава Богу, все-таки всех отпускают. Господи! Христина, как же я рада!
От полноты чувств все хаотично обнимались, не скрывая слез радости.
– А Федор где? – ища глазами по сторонам, нетерпеливо спросила Христина.
– Он в лесу. Лес заготавливает. Уж и строиться начал. Дом-то ваш в щепки разнесло в войну, вот теперь заново и строит. Давайте проходите, располагайтесь. Придет – все сами и увидите. А сейчас я вас покормлю, поди – голодные с дороги! – засуетилась она, принимая вещи у обвешенной узелками Сони. А потом, обернувшись на мальчугана, который удивленно глядел на происходящее вокруг, поинтересовалась: – Твой? А зовут как? – и подмигнула Юрочке.
– Да, мой. Только это младший, а старший уже с мужем уехал на родину в Грузию. Вот мы у вас погостим пару дней и тоже к ним поедем. Ведь никто ничего до последнего не знал, что амнистия идет! Слава Богу, что все закончилось! Уж теперь постепенно все выйдут из запятнанной комендатуры. Даже не верится…
– Ох, Господи, сколько же лет все это тянулось?! Но, слава Богу, все теперь позади! – сказала Даша и вышла из кухни, чтобы накрыть стол на веранде, с полным подносом угощения.
Ефим во дворе растапливал самовар. На закате вернулся Федор. Еще с веранды, заприметив знакомый силуэт, Христина напряглась перед первой встречей с мужем, с которым не виделась много лет. Федор брел, не спеша, хромая на правую ногу, как в последствии оказалось – от неправильно сросшегося перелома бедра, полученного на лагерных работах. Но шагал тем не менее уверенно, крепко и бодро. Поднялся на крыльцо, небрежно стряхнул со своей одежды остатки грязи, пыли и опилки, вошёл на веранду и обомлел от неожиданности, увидев родные лица.
Первая кинулась к отцу Соня и зарыдала у него на плече…
– Папочка, слава Богу, Вы живы!
В первую минуту Федор не мог освободиться от своего окаменелого состояния и, постепенно оттаивая, позволяя слезам скатываться по небритым морщинистым щекам, молча гладил повзрослевшую дочь по волосам и спине…
А Христина сидела напротив с маленьким внуком на руках и не сводила с мужа внимательных глаз, не решаясь к нему подойти, настолько отвыкла она от мужа за эти пережитые годы разлуки. Потом все же нерешительно встала и пошла к нему навстречу с внуком на руках. Молча подошла и тихо опустила голову на его плечо, прижимаясь все крепче и крепче. Так и стояли обе без слов, заливая слезами его рубашку.
| | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | Даша с Ефимом с трепетом наблюдали за этой сценой. Ефим откашлялся и прервал затянувшуюся тишину, предложив всем вернуться к столу и поговорить. И потекли разговоры, воспоминания и новое узнавания друг друга. К позднему вечеру разговор зашел о судьбах пропавших родственников. Соня осторожно, но с надеждой спросила тетю Дашу о том, что известно о родных.
Та, вздохнув, пересказала то, что рассказал ей Яков Шеф.
– Многие уехали в Германию, но вроде их потом Красная Армия вернула назад, – и вдруг тут же что-то вспомнила, встала и принесла письмо, положила его на стол. – Вот. Читайте. Это письмо вам. Шарлотта мне написала в первый раз еще в 47-м, когда уж Николая похоронила. Спрашивала: знаю ли я, где вы? Живы ли? Но у меня тогда о вас никаких вестей не было. И уж адреса вашего тем более. Это позже я его узнала… Уж не помню – кто из наших написал… – отмахнулась она. – Это вам отдельно Шарлотта попросила передать, когда вернетесь. Я даже и не открывала. Лежит уж пару месяцев как.
Христина перекрестилась и, посмотрев на конверт, сказала:
– Доченька, прочти. Господи! Слава Богу живы!
И не сводя с конверта глаз, все трое, как завороженные, выжидали кто ж осмелится первым…
Соня трясущими руками потянулась к конверту и распечатала его. В этот момент на нее посыпались купюры. Не обращая внимания на деньги, она с жадностью вчитывалась в текст, а потом вслух прочла:
«Дорогие наши родные!
Мы совсем отчаялись вас найти…. Первое время даже писать не разрешали, сейчас полегче, хоть пару писем в год можно. Слава Богу, что Даша живет на прежнем месте, через нее и находится вся наша большая родня. Мы живы, кроме Николая. Он умер еще в далеком 47-м году от туберкулеза в больнице. Попрощаться разрешили только нам с Августиной, а где похоронили – не знаем. Новостей много. Всего так и не опишешь. Очень хочется увидеться и наговориться, и все рассказать, и вас послушать. Мы знаем, что Федор вернулся домой. Даша писала. Господь его миловал, чего не скажешь о братьях… Даша писала, что и вас, возможно, скоро выпустят. У нас хлопочут тоже об амнистии, но пока документы не пришли. Соня, приезжай к нам, как сможешь. Если тебя первую отпустят. Приезжай к нам обязательно! Мы будем тебя ждать, девочка! Высылаем тебе денег на дорогу… Приезжай! Шарлотта Керн»
…
Погостив недельку у родных и, убедившись, что родители вновь обрели друг друга и смогут жить, как и раньше, вместе, и больше не переживая за их будущее, Соня начала готовиться к отъезду.
…
Время промчалось, как мгновение, как всегда и бывает в моменты счастья. И теперь уже Соня с легким сердцем могла строить свои собственные планы на новую жизнь. Первым пунктом ее плана стояла Кировская область, Омутинского района, поселок Гниловка, как было написано на долгожданном конверте. Очередная игра судьбы в кости…
Она отправила телеграмму о своем приезде, а, возвращаясь с почты, заглянула к Адели проститься, как потом оказалось – навсегда… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | ГЛАВА 28
ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Кировская область, п. Гниловка, 1954 г.
Поезд уносил молодую женщину с ребенком в неведомые края… Соне совсем не верилось, что она скоро сможет увидеться со своей надолго исчезнувшей семьей. Ей мерещилось, что сейчас войдут и потребуют предъявить документы, а их у нее нет… Ее высаживают с поезда, а она в отчаянии бежит за ним, бежит и падает, встает и снова бежит… но поезд удаляется от нее все дальше и дальше, ускользая железным змеем за горизонт.
Соня вздрогнула и проснулась в холодном поту… Испуганно оглянулась вокруг и поняла – это снова очередной кошмар, который все чаще и чаще преследует ее… Она посмотрела на мирно спящего рядом сынишку и успокоилась, предвкушая завтрашнюю встречу с родственниками.
Утром следующего дня Соня с сыном добралась по узкоколейке до нужного поселка, но, как оказалось, разминулась с сестрой Лилей, которая отправилась их встречать… Их встретил тихий полустаночек, спрятанный в тени листвы и заросших кустарников. Утро было солнечным и теплым, и казалось, что даже погода рада их приезду и с нежностью, и доброжелательностью встречает их здесь. Соня направилась в сторону поселка, крепко держа сынишку за руку, внимательно глядя под ноги и направляя ребенка по безопасной тропинке. Проходя мимо бараков и местных строений, она с грустью вспомнила все пережитое, но ей так не хотелось омрачать долгожданную встречу грустными воспоминаниями, поэтому она стряхнула их с себя и радостно зашагала навстречу своему будущему. Соня шла и озиралась по сторонам в поисках нужного номера… И вдруг в окне узнала свою маму Шарлотту, которая с любопытством разглядывала незнакомку, подходившую к их дому. Сердце было готово вырваться наружу, и она рванулась навстречу родному человеку. «Мамочка! Мама!» Чувство настолько захватило ее, что она в миг машинально выпустила руку маленького сына и кричала, звала ее, плакала и радостно смеялась, и твердила лишь одно: «Мамочка! Мама! Мама!»
Маленький Юрочка побежал испуганно за матерью, не понимая, что происходит… Шарлотта выбежала на крыльцо и кинулась к дочери. Женщины долго рыдали, обнявшись, целуя заплаканные лица друг друга… Потом, понемногу успокоившись, не разнимая рук, поднялись на крыльцо. Малыш, напуганный непонятной ситуацией, заплакал. Соня, спохватившись, взяла Юрочку на руки и стала его успокаивать.
– Тише, Юрочка, это твоя бабушка, успокойся. Мы так давно с ней не виделись! – с любовью поглядывая на мать, поясняла она. – Видимо, напугался от нашей чувствительности, – вытирая ему слезки и целуя в щечку, добавляла: – Ну всё-всё… успокойся. Мы уже добрались, сейчас будем отдыхать.
Шарлотта погладила малыша по черным, почти смоляным густым волосам и поцеловала его в макушку.
– Слава Богу, вы дома. Мы так вас ждали!
Войдя в дом и ставя небольшой чемоданчик на пол, Соня сразу увидела ползающего посреди комнаты малыша, который с удивлением уставился на нее огромными синими, как море, глазенками.
– А это что за карапуз? – улыбнувшись, поинтересовалась она.
Бабушка Шарлотта тепло улыбнулась, переводя ласковый, нежный взгляд с одного внука на другого:
– А это наш Коленька! – А потом, обратившись к Юрочке, добавила: – Это твой двоюродный братик. Будете вместе играть! – и подняла его на руки.
Мальчишки с любопытством смотрели друг на друга.
– Это Лилин сынок, – пояснила она. – Такой слабенький был с рождения, что порой думали – не выживет... В пуховиках его прогревали, да на печке постоянно спал… Самостоятельно еще ходить-то толком не может, хоть и два года было весной, но за ручку уже топает. Бывало ползет, ползет и бум, ничком об пол, постоянно лобик синий был… головёнку тяжело держать было. Слабенький с рождения, да и мать слаба вскормить его грудью. Что она ест? Сама понимаешь… Лиля с ним на улицу не выходит, боится, – с грустью произнесла бабушка.
– Почему? – удивленно спросила тетка.
– Да не просто ей это видеть. Он у нас с малого на улице ползет за курицей следом, та сходит, а он тут как тут – еще теплый помет в рот и ест… и опять следом за ней – с песком, с грязью… Дочка, как увидела первый раз, ее вырвало. Потом схватила его и домой, а он плакал так сильно. Аж сердце зашлось! Ручки тянет к двери, мол, пусти – мне надо… Я ей тогда и сказала, что не тронь его, пусть ест, это ему, может, жизнь спасет. Не смотри, отвернись, не смотри или уйди! А его не тронь! И камни, и угольки, и песок ел, да за курицей каждый день ползал, – в глазах Шарлотты стояли слезы, когда она рассказывала об этом. – Вот и выходили! Теперь сам топает. Господь миловал, не прибрал дитя.
Соня погрузилась в свои мысли.
Ее вернул оклик матери:
– Что с тобой, Соня? На тебе лица совсем нет?
– Да вспомнила о грустном, – неопределенно ответила дочь и, стряхнув с себя трагические воспоминания, с преувеличенной бодростью сказала: – У меня это младший, а старший Жорик в Грузии. На родину к отцу уехали. Мы у вас погостим пару деньков и тоже домой поедем. Правда, сынок? К братику, – обратилась она к невозмутимому сыну, который не сводил глаз с двоюродного брата.
Ребята явно заинтересовались друг другом, и Шарлотта предложила:
– Отпусти их, пусть поползают вместе, поиграют.
На полу лежал «обучающий игровой материал»: ложки и плошки, пара самодельных деревянных игрушек, плетенная корзинка, в которой лежало старое тряпье, и соломенные самодельные человечки. Женщины присели друг напротив друга и долго разговаривали только глазами… Сколько было тепла и нежности в этих любящих взглядах, сколько упоенного счастья и безмолвной преданной любви! В этих взглядах читались и радость, и боль, и вина, просьба о прощении и понимании, и бесконечная-бесконечная нежность! Женщины не могли налюбоваться друг другом. Им казалось, что они понимали друг друга с полувзгляда… всё понимали друг о друге и всё принимали… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | Шарлотта нарушила молчание первой:
– Виновата я, дочка, перед тобой! Никогда себя не прощу. Зря испугалась и пошла на поводу у обстоятельств… Прости меня, доченька, если сможешь!
У Сони стояли в глазах крупные слезы, и она, с трудом подбирая слова, односложно выдыхала короткие вопросы: «Но почему я? Почему не кто-то другой?»
Помолчав немного, Шарлотта, стирая морщинистыми сухими ладонями неуправляемые слезы, тихо, как бы оправдываясь, промолвила:
– Христина с Федором очень тебя любили! И девочку хотели. Только поэтому… и потом – у нас ведь после тебя только мальчишки и были. Лишь напоследок две девчонки.
Малыши на полу знакомились друг с другом, восклицая и лопоча короткими, не всегда понятными словами.
– Мама, расскажите, где все? Лиля? Братья? И как вы все это время жили? Не спешите. Все по порядку. Тетя Даша сказала, что вы в Германии были.
Шарлотта встала и пошла ставить на плиту чайник, предложила:
– Давай сначала перекусим. Разговор будет долгим… И начну я все сначала.
Выложила на стол душистый хлеб, скромные угощенья и разлила чай по кружкам. Устроились уютно, по-домашнему, как будто так было всегда, и полился длинный рассказ.
– Нас много было, но мало кто захотел остаться… Помню, многие говорили, что устали ждать и уповать на милость божью. Намучались все под страхом жить. Не столько себя хотели спасти, сколько детей. Мы ведь простой народ, крестьяне, не мечтали, а просто хотели жить. А вот выживать, терпеть унижения, оскорбления, невмоготу уже было. Просто хотели детям другой жизни. Вот и решились переехать на родину предков… Погрузили всех в вагоны и через Новгород повезли в Прибалтику, там несколько месяцев и прожили в одном пансионате. А позже, в Польше, поселили в районе Вортгау, в городе Конитц. Там в бараках год жили. За ворота не пускали, только по спецпропускам. Но кормили. Пока оформляли бумаги, к нам присматривались, не доверяли, конечно. И произвол был у некоторых, конечно, беззаконие было, как везде. Что говорить? Все от человека ведь идет; нам все же, можно сказать повезло. А позже людей раскидали кого куда… Тереза с семьей в Данциг попала, как потом оказалось. А нас в район Люблина направили, там уже жили свободнее и работали сами на земле, обеспечивая себя пропитанием. Мужчины, правда, какое-то время отдельно жили, на полях были. Николай рассказывал, что каждый вечер они объезжали вверенные им участки на лошадях, все осматривали. Как-то раз Адам после объезда пропал, как в воду канул… Искали его мальчишки, так и не нашли. Помню, в сорок третьем, Августина маленькую Лилю родила, вскоре после того, как Адам без вести пропал. Так малышку и не увидел. Партизаны польские в лесах лютовали, из засады нападали… Ищи ветра в поле. Дааа, частенько бывало – вывозили мужчин из домов под покровом ночи, и больше их никто и не видел. В каждом семействе была такая беда… И здесь ты не свой, и там чужой! – опуская Коленьку на пол, к себе посадила на колени Юрочку и продолжила рассказ: – Воевали с простым людом. А что с нами воевать-то? Мы ведь воюем только с непогодой, неурожаем да со скотиной… Ох, уже даже страха нет, ничего не чувствую… Как каменная стала, – вздохнула глубоко, помолчала и как бы про себя отстраненно продолжала: – Как фронт-то в сорок четвёртом стал ближе подступать, нас в Побьяницы перевезли, а после уж в Кельн вывезли. Но не особо нас было куда приткнуть. Тогда Федор, Лилин бывший ухажер, через свои знакомства с начальством перевез нас в Берлин, всю семью. Он с одним офицером шибко дружил, и тот к своим родным отправил. С января сорок пятого под Берлином жили, в тихом маленьком городке Альтландсберг. Работали сами, сыновья при деле bei Bauer (у фермера). Сами себя кормили. Я с маленькими дома. У детей и игрушки были, и жизнь другая потекла… Знаешь, так спокойно было тогда: почти забытое чувство покоя, и как будто будущее виднее и понятнее стало. Теперь только вот одни воспоминания… Да кто ж думал, что может все вспять повернуться? – глубоко вздохнув, уставившись на мальчишек, которые ползали по полу, что-то бормоча на своем детском языке, продолжила она. – Вот так и жили. Лиля наша сначала подрабатывала в местной берлинской пивнушке, там ее и заприметил местный врач, взял к себе в гувернантки для сынишки своего малолетнего. Она жила – как царева княжна, малыш ее обожал, да и люди были хорошие: баловали ее, платья и туфли у нее были самые красивые. Помню – ей все завидовали. Ходила – как королева, туфли – под цвет платья. Так не хотела от них уезжать… Прощались когда, рассказывала – малыш плакал так сильно, так не хотел, чтоб она уезжала. А доктор Майнер ей тогда на прощанье сказал: «Не отпустят они вас на свободу, мстить будут, что бежали… Сочувствую я вам искренне…» – Как в воду глядел, – тихо вытирая непроизвольные слезы, говорила Шарлотта.
– Как бомбить город-то начали, сидим, помню, в обнимку с детьми, вжавшись в стену, а Николай берет Валентина и говорит: «Komm, mein Kind!» (Пойдем со мной) и в убежище, а мы сами – как придется… Иван, помню, Луизу с Тамарой в охапку и тащит, старшие – Николай с Федором за ними. Все гуськом друг за другом… Там бомбежки пережили и здесь досталось… И врагу не пожелаю пережить весь этот ужас! – Задумчиво, не глядя на свое отражение в зеркале, висевшем напротив, продолжала: – Как только Красная Армия подошла к Берлину и пошли разговоры о капитуляции Рейха, то многие смекнули, что опять придется бежать… И мы попали в Шверин, там была американская зона. Многие доносили на своих работников, что уж говорить… Кто хочет свою голову потерять из-за чужака? И американцы, и русские отлавливали. У американцев от русских директива была – всех советских немцев назад на Родину в принудительном порядке, ну а кто и сам приходил… – вздыхая, произнесла уставшая женщина. – Отвезли в пункт сбора во Франкфурт-на-Одере. Потом все по новой, как по накатанному… тридцать седьмым повеяло. Лиля, сестра моя, с Георгом решили дальше бежать… Не хотели даже думать об отъезде. Помню, стоим на берегу… утро тихое, вот-вот заря поднимется… Птицы в перекличке просыпаются, все больше и больше щебечут, изредка мычание скотины уж слышно, нежный, ласковый ветерок треплет мне волосы, и шелковой гладью легкий плеск воды у наших ног… Идиллия – божественная. Веришь, я тогда ничего не хотела, лишь в тиши этой утренней утонуть. Никак решиться не могла – то ли назад опять на свой страх и риск, то ли опять карабкаться на гору неизвестности. Тихо так, а мы все за околицу, пока городок спал. Сговорились – вечером на берегу реки встретиться, чтоб решить, как на другой берег перебраться да затеряться… Документы ведь при себе, и это – главное. Лодка одна была, и других вариантов не было… | | Лайк (1) |
| =marinna= Модератор раздела
Сообщений: 394
На сайте с 2010 г.
Рейтинг: 257 | Соня сидела и тихо хлюпала носом, не перебивая рассказ матери ни вопросами, ни звуками, лишь изредка бросая взгляд на лопочущих счастливых детей.
– Георг где-то лодку раздобыл. Они только всей семьей там и поместились. Сестры Терезы еще с нами попали, а уж каким образом – я не помню. А помню, что случайно там встретились. Как бежать? Народу много, а лодка-то не резиновая. Не сгрузить нас всех, всем огромным семейством ко дну идти… А тут Николай-то мой и говорит: «Домой надо! Война кончилась. Теперь поедем восстанавливать то, что разбомбили. Да и дочь у нас там одна осталась. Там наша Соня!» Все твердил одно да твердил, видимо, грехом прежним гложим был. Не понимал он, что, как прежде, уже не будет. Долго я смотрела вслед той лодке, пока еще силуэт сестры различим был в утреннем густом тумане. Думаю, не судьба нам с ней боле свидеться… – Женщина снова вгляделась в бездонное пространство зеркала: – Устали, конечно, бегать… что там говорить. Пришлось остаться – Николай так решил. Погрузили опять в телячьи вагоны – и в неведомую даль, – отхлебнула уже остывшего чаю и покрутила по оси свою кружку, отхлебнула еще глоток и продолжила: – Привезли нас сюда. Зачитали наши «права», точнее – полное их отсутствие… Туда не ногой, сюда не ногой. Работа и только работа. Помню первую зиму в этих промерзших бараках… Одежды было немного, холодно, голодно. Николай стал пуще прежнего болеть, кровью все харкал последний год, ничем не мог мне помочь. Сам мучался и меня мучил. Лекарств не давали, положили в больницу, когда в крови совсем захлебываться стал. Да поздно, видать, уж было… Так летом, в июне 47-го, и помер. Нам только с Августиной двоим позволили его похоронить, точнее проститься. Толком и не знаем – где его косточки упокоились.
Соня тихо всхлипывала, потом в паузу сказала:
– Да, мамочка, я знаю. И мы в Коми этот ужас в полной мере пережили.
– Дааа, – протяжно произнесла Шарлотта. – Воспоминаний не на одну книгу хватит… Вот так и жили. Августина с Лилей и мальчишками в лесу на лесоповале целыми днями первый год работали. По пояс в снегу – норму выполнять надо. Бывало, придут промерзшие, продрогшие насквозь, а из горячего – один кипяток. Комендант у них исправно выслуживался – все контролировал: выполнена ли норма; пайку строго урезал, если что. Сами голодали, но страшнее всего видеть, как дитё твое от голода пухнет. Мука мученическая. Вот он – ребеночек здоровый, только малость для жизни нужна – еда, которой совсем нет. Валентин и девчонки маленькие сильно пухли с голоду, пальчики одно время трудно было сжать. Ты знаешь – раз приходит разъяренный комендант и приводит Луизу, Тамару и Лилю маленькую… Девчонки все зареванные, напуганные до смерти, а он в них вцепился и не отпускает. Дергает их из стороны в сторону, а они ревут да пытаются вырваться… Я так напугалась. Подбегаю, спрашиваю – что случилось? Пожалуйста, опустите их. Не пугайте детей, пожалуйста. Уже готова была на колени перед ним пасть… А он мне гневно так в лицо, злобно, кинул: «Еще раз увижу их у пшеничного поля, ворующих советское зерно, расстреляю! Не посмотрю, что дети! Запомни! Так и знай! И конвоиру я уже приказ дал: расстреливать без суда и следствия за присвоение государственного добра! Поняла? Держи при себе своих выродков!» Первые годы в сплошном ужасе жили. Просыпаться боялась, боялась всего. Думала – проснусь, а нас уже на одного человека меньше в семье… Сейчас несколько полегче стало… Раньше ребят молодых много здесь было и девчат – возраста Николая и Ивана. Они и работали все вместе, а по вечерам во дворах собирались. Молодость-то быстро проходит, а жить-то хочется – вот она и берет свое. Пытались хоть как-то скрасить и наладить свою молодую жизнь. – Шарлотта снова долго смотрела в зеркальное пространство, как будто видела себя не сейчас, а ту, которая в тот далекий день застыла в вечности… | | Лайк (1) |
|
