Путешествие в прошлое… Семейное древо

Соня тенью бродила повсюду, машинально выполняла ра­боту по дому, да и в канторе часто выпадала из действитель­ности в пространство своей гнетущей душевной боли. Горе не сплотило, а разъединило супругов. Соня тяжело переносила потерю дочери, ее спасал только малыш, которого она уже два месяца носила под сердцем. Николай же, хоть и старался помочь ей забыться, но все же, как мужчина, проще отпускал горе и глядел в будущее объективно, понимая, что мир смерти нельзя объяснить, его можно только принять.
Через полгода, после сковывающей дом печали и мучи­тельной недоговоренности между супругами, в семье по­явился долгожданный малыш. Мальчика назвали Георгием. И новый детский крик сменил уныние на хлопоты, слезы печали и радости одновременно. И наконец-то семейная жизнь вошла в новое русло, постепенно возвращая в семью радость и осмысленность жизни.
Молодые родители сразу решили, что в ясли малыша не отдадут, рисковать сыном они были не готовы, и перевезли к себе Христину, которая занималась внуком, пока родители были на работе. А через полтора года в семье снова случилось пополнение – появился сынишка Юра. Родители, сами того не ведая, назвали мальчика Юрой, что по сути и означало Георгий второй.
Чета часто вспоминала курьезный случай с рождением младшего сына. Был март, но снега было очень много. И вот супруг помчал отяжелевшую мамочку в больницу, а на пово­роте не рассчитал скорость, уронил роженицу в сугроб и не сразу заметил ее отсутствие… Соня с трудом выкарабкалась из тяжелого талого снега, как неваляшка, стараясь принять вертикальное положение, и побрела потихоньку навстречу невнимательному мужу. Она то смеялась, то плакала, по­баиваясь уже надвигающихся северных сумерек, как вдруг с радостью завидела знакомую повозку.

Жизнь проходила мирно и слажено, без особых потрясений вплоть до незабываемого 1952 года… Срок высылки Нико­лая закончился, и он мог лететь свободной птицей к теплым родным берегам, а его супруга, высланная навечно, должна была оставаться на этой замороженной земле. Страшная, никому ненужная война установила свои бездушные правила и создала для многих невыносимые условия даже после своего завершения…
В комендатуру пришло постановление об освобождении гражданина Квачадзе Н. И. Николай начал готовить бумаги на паспорт, а получив его, решил повидаться с родными. Соня не позволяла себе даже малейшего повода его отговорить или как-то повлиять на его решение. Ее врожденные чувства человеческого достоинства, такта и уважения к личности не допускали вторжения во внутренний мир другого человека.
Лишь один раз тихо сказала мужу:
– Николай, делай как считаешь нужным!
– Соня, ну ты не печалься! Я только в отпуск на пару меся­цев. Ведь столько лет дома не был, пойми меня, я ненадолго.
Супруга понимала, что это не совсем так. Многие семьи распадались, как только отцы получали свой билет на свободу, не задумываясь, бросали жен и детей и уезжали на Родину. Редко кто возвращался. Чаще гражданские и законные браки заканчивались горьким и унизительным разочарованием, а брошенная детвора росла безотцовщиной… Соня глядела отрешенно в пол, изредка кидая взгляды на подрастающих сыновей, играющих на полу возле ее ног.
– Да, конечно. Я понимаю. Конечно, поезжай... Ведь у тебя там мама и дочь, – тихо и обреченно сказала она, не глядя на него.
Николай погладил сыновей по макушкам и быстрым шагом вышел из дому.
И снова поселилось в доме тягучее сомнение, ожидание и робкая надежда. Николай, не лишённый ответственности, через пару месяцев вернулся к семье, чему Соня несказанно обрадовалась, оценив его мужской поступок, правда, как в итоге оказалось, Николаю все же надоело «тянуть лямку мученика» и он объявил о своем окончательном и беспово­ротном решении вернуться на Родину. Насовсем.

Вечером Коля вернулся подвыпивши, зашел в дом, осмо­трелся угрюмо и, не скрывая раздражения, опершись о косяк, медленно стянул сапоги, плюхнулся на рядом стоящий табурет. Глубоко выдохнув, в упор посмотрел на домашних, наблюдая за сыновьями, которые орудовали ложками, основательно подчищая тарелки. Бабушка Христина помогала младшему Юрочке, а Жорик – как старший справлялся сам.
Соня сидела у окна, подперев голову кулаком и умиленно наблюдая за детьми, время от времени она говорила:
– Ешьте, ешьте… будете большими и сильными.
Она обернулась, посмотрела на угрюмого мужа и сразу по­думала: «Все уже решено окончательно. Даже на работе Сергея Александровича известил. Ну что же – так тому и быть…»
Она встала, рутинно подошла к печке, наложила супругу ужин в тарелку, поставила на стол, еще раз обернулась на него и тихо произнесла:
– Садись, поешь.
Николай занял свое место, молча ел, наблюдая за сыновьями, иногда подмигивая им и улыбаясь. Внимание отца и съеденная еда придали больше сил ребячьему озорству, лепету и смеха. Христина переглянулась с дочкой, быстро докормила детей и, пообещав им сказку на ночь, проскользнула за занавеску, которая делила одну комнату на две. Супруги остались один на один. Никто не решался прервать молчание. Соня убрала за ребятами со стола, а когда посуда была прибрана, села напротив не в силах поднять на него глаз.
Он вздохнул, видимо, тоже не решаясь начать разговор, и вдруг нервно бросил ложку в тарелку и решительно произнес:
– Я устал здесь. Постоянная грязь, слякоть, хочется тепла… Я решил ехать домой. И хочу, чтобы ты мне с собой сына Георгия отдала, мы погостим и обязательно как-нибудь к вам приедем, хотя, скорее всего, и для тебя скоро выйдет послабле­ние. Сталин умер, поговаривают – амнистия спецпереселенцам будет. Так что, я уверен, тебя тоже скоро отпустят. Мы вас ждать дома будем. Подумай, ведь с одним вам и полегче будет.
– А почему только один? – перебила его жена. – Почему Жорик? А как же младший? Почему не оба? – пристально глядя на него, спросила Соня.
– Мне работать надо, семью содержать, а мать моя с тремя не справится. Ты забыла – что у меня старшая дочь есть? – грозно глянув на супругу, раздраженно бросил Николай.
– Хорошо, договорились. Но учти, если ты не привезешь сына назад, то я приеду и заберу его сама! – твердо и одно­значно произнесла женщина, выхватывая опустевшую тарелку из-под его носа.
Николай ухмыльнулся, понимая, что выиграл, и довольный отправился в кровать.
Конечно, Сонина ночь прошла без сна, она путалась в паутине своих мыслей, от безысходности своих жизненных ограничений. Порой ей казалось – еще немного, и она совсем потеряет рассудок. Она вслушивалась в любой шорох, дет­ское сопение и бормотание, монотонный храп мужа, от нее не ускользал ни один из ночных звуков. Мысли загоняли ее нескончаемыми вопросами и непонятными ответами в лип­кий вязкий страх.

«Приехал Квачадзе!» – разнеслось по комендатуре, и этот крик очередным хлопком шлепнул в ее голове.
Соня с трудом смогла вспомнить, как они добрались сюда с причала, и лишь только сейчас остро поняла, что все теперь будет не так, как было прежде… А вот уже и аэропорт.
Жорик увидел высоко в небе взлетающий самолет, от вос­хищения и желания побыстрее оказаться в небе, крикнул отцу:
– Папа, давай быстрей! А то самолет без нас улетит!
И только теперь Соня не выдержала и заплакала, понимая, что уповать она может только на милость Бога и на сюрпризы судьбы. Проводы были тягостными, немыми и молчаливыми.
Николай поцеловал жену и сказал:
– Я уверен, скоро все образумится, и вы сможете к нам приехать. Не плачь, мы будем вас ждать.
Взяв сына на руки, напоследок приобнявшись втроем, он, крепко держа сына на одной руке, другой подхватил чемоданчик и проследовал на посадку.
Жорик был счастлив и, пока видел одинокий, ускользаю­щий силуэт матери, махал, улыбался ей, что-то кричал на прощание…
И в это мгновение Сони не стало.
Опустошённая и раздавленная, она возвращалась домой. Пароход причалил к ставшему почти родным полусгнившему причалу. Соня неустойчиво держалась на ногах, спотыкаясь и пошатываясь, осторожно, неспеша спустилась на берег.
Неожиданно ее внимание привлек комендант, бежавший ей на встречу с криками: «Софья Федоровна, вы свободны! На вас пришли документы, вы свободны! И можете уехать к мужу в Грузию!»
У Сони подкосились ноги, она упала, нервно быстро встала, отряхивая свое платье. Ей показалась, что у нее вдруг вырастают крылья, и она почувствовала небывалый прилив такой силы, который ей был незнаком или сосем почти забыт.
Она бежала с пригорка навстречу коменданту с криками:
– Что? Повторите, что вы сказали?.. Я свободна?!.. Правда?!
– Софья Федоровна, да! Вы и Христина Яковлевна сво­бодны! Вы можете ехать к Николая Ильичу, а ваша мама – к себе на родину! Вам надо только сначала в Сыктывкар. В Главкомендатуре лежат паспорта на ваши имена. Получите их, и вы свободны, как ветер в поле… Я вас поздравляю! Идите обрадуйте матушку… – Он смотрел на нее, наблюдая, как с каждым сказанным им словом меняется взгляд жен­щины, как из безнадежного взгляда рождается невероятное желание жить!
– Господи! Неужели, это правда? Неужели, это правда возможно?! Спасибо, Господи! Неужели мы свободны?! – И сложив молитвенно ладони у груди, запрокинула голову к небу и истово благодарила Всевышнего.
Комендант быстро разъяснял Соне, едва поспевая за ее быстрым шагом:
– Пришел указ об амнистии, подписанный Ворошиловым, об освобождении спецпереселенцев по сфабрикованным делам. Вы пока в числе первых. С чем я вас и поздравляю! Много времени надо, чтобы привести бумаги в порядок, но скоро все разъедутся по своим местам жительства!
Соня радостно влетела на крыльцо и, буквально вломив­шись в дверь, прокричала:
– Мамочка, мы свободны! Вы и я! Теперь мы сможем уе­хать! Господи! Как я счастлива! – стремительно приблизилась к Христине, сидевшей с маленьким Юрочкой на руках и все еще переживавшей расставание со старшим внуком.
Они бросились друг к другу, обнялись, заплакали, но это уже были слезы радости. Малыш непонимающе смотрел то на одну, то на другую, вытирая свои зацелованные пухлые щечки от нескончаемых поцелуев. Две женщины закружились от счастья и забытого чувства свободы!
– Господи, мамочка! Еще бы днем раньше, и нам бы не пришлось расставаться! Что это? – бросив удивленный взгляд на конверт, лежащий на столе, спросила вдруг Соня.
– Это письмо. Вы уехали, а нам письмо принесли! От папы! Он тоже реабилитирован и освобожден, пока живет у Даши Керн-Антоновой. Она вот и написала.
– Господи! Какое счастье! Ну вот какой же странный день… Господь меня почувствовал! Печаль одна, а сколько радости подарила! Мамочка, давайте быстрее собираться! За докумен­тами – в Сыктывкар. Я вас вначале отвезу, и сама с папочкой повидаюсь, а потом уж к мужу с Юрочкой поедем!

ГЛАВА 27
Малая Вишера, 1954 г.

Ранний утренний гудок паровоза испугал спавшего на полке Юрочку, которого до последнего женщины старались не бу­дить. Сами же, Христина и Соня, сидели собранные, запаковав скромную поклажу, молча глядели в окно. Ленинград встре­чал их шумно, «перекрикивая» друг друга, разнообразным шумом, гамом, криками, всевозможной суматохой и возней... Длинный протяжный гудок еще раз оповестил о прибытии поезда… Юрочка вздрогнул и громко заплакал, он с трудом понимал, что произошло. Бабушка и мама подскочили, стали всеми возможными способами его успокаивать, объясняя, что они уже приехали и скоро будут дома.
Юра не унимался от страшного испуга и, заикаясь, стал говорить:
– Мммне страаашно. Я ооочень боюсь!
Соня сама напугалась, приглаживая темные волосенки сына, нежно шептала, прижимая его крепко к груди:
– Сынок, успокойся, не бойся! Это гудок поезда. Ты, видимо, его испугался. Мы с бабушкой с тобой. И мы уже приехали. Все хорошо… А знаешь, мы скоро тебя познакомим с твоим дедушкой!
Юра почти успокоился, время от времени продолжая всхли­пывать, и даже принялся помогать маме себя одевать, поднял руки, чтобы она смогла надеть на него свитер.
Обернувшись напоследок, женщины зашагали к кассе, чтобы купить билеты до Малой Вишеры.
И вот уже они вышли на знакомом полустанке Малая Ви­шера. Оглядели до боли знакомые сельские просторы и не узнали их. Все было раскурочено войной – везде огромные воронки, подбитые и прострелянные здания, наспех зама­занные штукатуркой; царила послевоенная печаль – разруха. Но все-таки, закрыв глаза, можно было ощутить пьянящий, невероятный, давно забытый запах свободы!
– Мамочка! – счастливо воскликнула Соня, не открывая век. – Господи! Неужели мы дома и действительно свободны?! Господи! Благодарю за все!
– Доча, самой не верится, – щурясь на солнце, растянула тонкие губы в ставшей непривычной улыбке, протянула, как промурлыкала, Христина, открывая при этом медленно глаза. – Идем начинать новую жизнь! – с улыбкой поднимая на руки маленького внука, проговорила она.
Соня с поклажей и узлом весело зашагала следом, сияя от предвкушения встречи с отцом и блаженной свободы.