Занимательные истории Ивана Сивопляса

ИСТОРИЯ 10-я. ПРО КОРНЕПЛОД КАРТОФЕЛЬ И КОЛОРАДСКОГО ЖУКА

"Как-то довелось услышать мне по радио, кажется в августе, о том, как широко и разгульно справляла наша первопрестольная столица новый праздник – День молодой картошки. Картофель в России зовут вторым хлебом. Без него теперь невозможно представить нашего рациона. Расхожие легенды связывают появление американского корнеплода в России с именем Петра Великого. На деле, картофель у нас только-только стали разводить при государыне Екатерине II, во второй половине XVIII столетия.
А повсеместным своим внедрением в народные огороды и души картофель в России обязан императору Николаю I, за неукротимую строгость и любовь к порядку прозванного «Палкиным».
«Поелику картофель, по своей питательности, может в неурожайные годы заменять недостаток хлеба, то желательно было бы распространить, сколь возможно более, употребление сего корнеплодного растения между крестьянами», - говорилось в изданном в 1834 году правительственном циркуляре.
Эксперимент по «распространению» картошки начинался с симбирских пределов. Ведь именно здесь компактно проживало большое количество крестьян, принадлежавших лично государю и императорской фамилии, так называемых удельных. Их-то Николай I и решился облагодетельствовать в первую очередь. Методами, как повелось уж на Руси, при этом, особо не стеснялись.
Каждого крестьянина попросту обязали высадить корнеплод, не менее полусотки из расчета на одну мужскую душу. А так как, по слову очередного циркуляра, «Существенная цель разведения картофеля заключается не в приобретении выгоды чрез продажу оного, но собственно в том, дабы приучить и заохотить крестьян к разведению сего полезного растения», то сельским начальствам было приказано тщательно следить, чтобы хитрые мужики не сбывали полученный урожай, а употребляли его в пищу.
Овощ на редкость быстро прижился и нашел своих почитателей в чувашских селениях – Старых Маклаушах и Чирикееве, Верхних и Нижних Тимерсянах, в Богдашкино, Новых и Старых Алгашах, у татар в Новых Маклаушах и Большой Цильне. В русских селах к нововведению относились настороженно, даже враждебно. Среди населения гуляли самые нелепые россказни о «хлебе бесовском, кобелиных яйцах», о «сласти похотной, зовомой корт, сиречь картофель», изросшую прямо из одного нехорошего места у одного ужасного еретика.
Хороша картошка – да плох колорадский жук. Об этом зловредном насекомом, о том вреде, которое оно может доставить картофельным грядкам, «Симбирские губернские ведомости» с тревогою писали еще в июне 1878 года. Замечательны изданные в 1950 году ученические тетради, на обложке которых помещался плакат «Колорадский жук – злейший враг картофеля! Как распознать колорадского жука». Яйцекладки на листьях, личинки, взрослые насекомые – всё, что до боли знакомо теперь каждому огороднику, казалось вещью пусть жутковатой, но бесконечно далекой.
Впервые в нашей области с бичом картофельных полей реально столкнулись 4 августа 1972 года. Жуков обнаружили в селе Полянки Сурского района, на приусадебном участке здешней жительницы Александры Федоровны Самсоновой. С непрошеными «гостями» обошлись круто. Жуков (65 взрослых особей, 161 личинку, 7 куколок) собрали вручную. Потом пораженные жуком кусты выкопали вместе с корнеплодами. Весь участок основательно перекопали и залили каустической содой. Ближайшую окрестность в радиусе 200 метров трижды обработали хлорофосом и полихлорпропиленом. Бедной Александре Федоровне так и не довелось тот год полакомиться своей картошечкой…
Уже десять дней спустя, 14 августа 1972 года, начала работу Ульяновская областная чрезвычайная комиссия по борьбе с колорадским жуком. Демонстрировались фильмы, клеились листовки и плакаты. По хозяйствам, для наглядного ознакомления, было разослано более 500 пробирок с препарированными насекомыми.
В следующем, 1973 году колорадского жука выявили уже в шести западных районах области – причем под Базарным Сызганом сразу на площади в 50 гектаров. Вредители шли на наш урожай широким фронтом – из Мордовии, Пензенской и Саратовской областей. А железнодорожный состав с пораженной колорадцами польской картошкой задержали на подъезде к Димитровграду. В 1974 году жуки «подмяли» под себя еще десять районов. А летом 1975 года, воспользовавшись жаркой погодой с сильными суховейными ветрами, колорадские жуки «форсировали» Куйбышевской водохранилище и целиком покрыли всю Ульяновску область.
Более трех десятков лет длится это невольное и неприятное соседство. Но что делать, с другой стороны? Любишь есть картошку – борись с колорадским жуком, ее полосатым недругом…"

ИСТОРИЯ 12-я. ПРОГУЛКИ ПО СИМБИРСКУ

"Не одни только царственные особы, но и более-менее простые смертные наведывались за разными надобностями в старинный Симбирск. «Симбирский край, страна Татар, Чувашей, Мордвы, хлебородный уголок, где широкая Сура отделяет полевые степи от вековых дремучих лесов – из урны судьбы туда выпала мне дальняя дорога. Еду», - начинались путевые записки некоего И. Л. Неронова, путешествовавшего в 1839 году. Что ж, попробуем и мы взглянуть на губернский город глазами путешественников XIX столетия. Разумеется, что взгляд досужего туриста никогда не бывает слишком глубок – однако, он ухватывает самые запоминающиеся, характерные черты.
Ожидая царей и прочих высокопоставленных особ, Симбирск красился, скоблился, белился, подметался, украшался триумфальными воротами и национальными флагами. Люди надевали свои лучшие платья, и толпы окрестных крестьян заполняли городские площади. Каков же был его вид в обыденных одеждах, без флагов и без грима? Симбирск называли «дворянином на Волге». Дворянство, с его роскошью, праздниками, балами, задавало тон в общественной жизни всю первую половину позапрошлого века. Город и выглядел настоящим дворянином.
«Гора, на которой находится Симбирск, очень высока; всходя на оную, мы не один раз должны были отдыхать. С вершины ее нам открылся город, в котором мы оставались недолго, потому и видели его, так сказать, мельком… Широкие чистые улицы, прекрасные домики с садами, некоторые из них выстроены с большим вкусом; вообще внутренний вид города очень хорош…». Так писали в дневнике художники братья Г. и Н. Чернецовы, делавшие остановку в губернском городе на исходе 1830-х годов. Братьям-художникам вторил сенатор П.И. Сумароков, в 1838 году объехавший кряду 12 губерний: «Город расположен правильно, прекрасно, лучше всех прежних (Тулы, Воронежа, Тамбова, Пензы и др.). Лучшая улица, Саратовская, шире всех улиц Петербургских, кроме Адмиралтейской площади. Другие не столь хороши, но хороши»!..
С закатом славы «столбового» дворянства, истратившегося на балы и туалеты, потускнел и прежний «город-дворянин». Перелистаем страницы изданного в 1862 году в столичном Санкт-Петербурге путеводителя «Волга от Твери до Астрахани»: «Улицы широки и правильны, но как оне не метутся вовсе или весьма редко, то в засухи город осажден страшной пылью, а в дождливое время грязью, которой забрызганы все дома подряд. Постройки большей частью деревянные, даже и на главных улицах, либо некрашены вовсе, либо стоят под полинялой краской. Многие каменные дома имеют отбитую штукатурку, нижние этажи также покрыты грязными пятнами, а в мясных рядах нечистота. Все это взятое вместе кладет какой-то грустный отпечаток на весь город».
На выбор образованных путешественников предлагалось всего два вида развлечений: прогулки и театр. «Для гуляний в городе устроены два сада: Александровский, примыкающий к больничным зданиям, и Николаевский на Венце. Последний еще не разросся, но со временем будет лучшим местом для прогулок. В нем устроен вокзал, где по известным дням играет музыка, и можно получить кушанье по весьма умеренным ценам. Городской бульвар нельзя рекомендовать для места прогулок, потому что на нем нет никакой тени. Кроме этого, для развлечения публики, в городе существует театр, в котором даются представления заезжими артистами, а зимою в известные дни бывают балы и вечера в залах дома благородного собрания».
«В Симбирске нет вовсе гостиниц для приезжающих, есть только номера и постоялые дворы, но как те, так и другие далеко не удовлетворительные. Номера помещаются большею частью в старых, не привлекательной наружности домах, а постоялые дворы до того грязны и бедны по обстановке, что в них и по нужде нет возможности остановиться. Номера для приезжающих находятся на Большой улице, лучшие из них в доме Вейса. Кафе-ресторанов и вместе кондитерских всего два в городе: Пица и Семечкина, оба на Большой улице».
Симбирск, город, безнадежно отставший в гонке за общественным и техническим прогрессом - это клише, как видим, имеет вполне почтенную историю. Но вид дряхлевшего города наводил не только на критический лад – он навевал ностальгию, пробуждал эстетические чувства. Столичный журналист С. Шарапов писал в далеком 1891 году:
«Странное, хотя не скажу, чтобы неприятное (а для художника, пожалуй, и драгоценное) ощущение испытывает путник после Москвы, Петербурга, даже Нижнего и Казани, высадившийся в Симбирске и сразу из привычной «европейской» обстановки попавший в бытовые условия начала царствования императора Николая. Припомните описание губернского города у Гоголя, где Чичиков совершал свои акты на покупку мертвых душ - вот вам живой Симбирск. Обширные не мощеные площади с собором и присутственными местами, около которых растет травка. Отсутствие всякого движения и жизни и какая-то сонно-торжественная тишина. Редкие пешеходы-чиновники и еще более редкие дамы, совсем чуждые погони за модами. «Нумера» вместо гостиниц, где вам говорят: «Есть комнатка, да дорогая – полтора рубля!» и угощают обедом «суп лапша, жаркое гусь»… Будочники в серой амуниции, только без алебард. Пешеход, на ваш вопрос: «Как пройти на Московскую улицу?», идущий вас провожать и спрашивающий, к кому вы и зачем? Деревянные мостки вместо тротуаров. Стук редкой извозчичьей пролетки, заставляющей обывателя оборачиваться и смотреть, кто проехал, и – петербургские газеты, в навигацию на пятый, а «сухой» погодой – на девятый день!
Вот вам Симбирск, когда-то «дворянский город», гордый центр особенного «столбового дворянства», а теперь запустевший, оставшийся в стороне от всякого движения. «Ничей» город, не имеющий ни торговли, ни промышленности. Ничего, кроме губернатора, архиерея, земства, да полного комплекта губернских, административных, судебных и общественных учреждений... Тихо растеряв свое «первое» сословие, Симбирск не перетянул в себя никаких соков из провинции, а остался попросту ее административным центром. Всякие веяния плыли мимо по Волге, не взбираясь на высокие симбирские кручи, не внося смуты в умы… Не смотря на падение дворянского элемента, Симбирск все же сохранил физиономию дворянского города по преимуществу, «бедного, но благородного»…».
Как относились к подобным сентенциям наши предки-земляки?
«Описание Симбирска – очень верно, - отзывался о статье столичного журналиста дворянин-старожил А.П. Родионов, - Шарапов, написав свое «похвальное слово», во многом сказал правду.
Но – как вообще все «писарчуги погани» - не мог отказаться от красного словца и, поэтому, кое-что и наврать!..»

ljalja написал:

[q]

Да, да рисунки были бы очень кстати к такому превосходному повествованию. Почему-то особый интерес вызвал симбирский вундеркинд Андрей Семёнович Немятов. Он и взаправду вундеркинд! Прелюбопытнейшая личность! Как он выглядел?Думаю, что симбирята в восторге от такой книги.

[/q]

Дорогая Лилечка У меня есть сейчас рисунки к выставке Ивана Эдуардовича, кот. проходит прямо сейчас в Симбирске (пардон, Ульяновске, не могу себя заставить -)). Картинки близки по тематике к этой книге, но не до конца. Я спросила его, прочитав Ваше письмо, не захочет ли он проиллюстрировать свою книгу. Идея гениальная!

ИСТОРИЯ 14-я. ВЕЛИКАН ИЗ РАСТОВКИ

"Крохотная деревенька Растовка, что в Цильнинском районе – почти ровесница Симбирску. В самый год основания города, в 1648-м, боярские дети, братья Тимофей и Григорий Растовские получили здесь, на берегах речки Бирюч, поместье в 130 четвертей.
Случай полтора века тому назад прославил Растовку на всю губернию, и более полувека история эта не сходила с народных уст. Около середины XIX столетия в Растовке поселился однодворец Захар Петрович Иглин с тремя сыновьями, Иваном, Евграфом и Сергеем, парнями на загляденье, один здоровее другого.
Однодворцами называли потомство разорившихся дворян, живших на крестьянском положении. От предков-дворян осталась фамилия, а так однодворцы, подобно другим мужикам, сами пахали землю, пасли скот и – вот уж, точно барская роскошь! – не умели ни читать, ни писать.
Старший, Иван, отделился от отца и зажил своим хозяйством. Средний по возрасту, но самый здоровый из трех, Евграф женился, но продолжал жить с отцом. А на младшего, Сергея выпала очередь в рекрутский набор, и в 1853 году забрали парня в солдаты. За рост и стать, Сергея Иглина отправили служить прямиком в Санкт-Петербург, в гвардейский Преображенский полк, лучший из лучший в Российской Империи, любимый полк Государя Николая I.
Надо же так случиться, что на первом же смотре молодой солдат привлек внимание императора. Было 6 декабря 1853 года – именины Николая I. «Откуда, молодец?» - «Симбирской губернии, деревни Растовки, однодворца Иглина сын!» - бойко отвечал тот. «Сразу видно, что черноземной губернии – экий великан!» - «А брат мой Евграф, Ваше Величество, двумя вершками выше меня!» «Скучаешь, поди, о родных?» - «Точно так!» «Назначить молодцу двойную порцию!» - приказал Государь полковому командиру и зашагал дальше.
Этот разговор много дней не шел из головы у Николая. Государь, сам человек немаленький, испытывал особенную симпатию к высоким людям. Он затребовал данные о росте Сергея Иглина – 2 аршина 12 2/8 вершков, 197 сантиметров. Лишних два вершка – да это 2 метра 6 сантиметров! Вот какого красавца не хватает в его Преображенском полку!.. Абсолютный монарх «изъявил желание», чтобы однодворец Евграфа Иглина «определился в Лейб-гвардии Преображенский полк на правах вольноопределяющегося».
7 января 1854 года курьер со специальным приказом примчался в Симбирск. Через день в город привезли Евграфа и Захара Иглиных. Однодворцы переживали не лучшую зиму. В семье 26-летнего Евграфа и жены его Ольги подрастало четверо детей – 7-летний Петр, 7-месячный Григорий, 9-летняя Степанида и Прасковья, 5 лет. Пала единственная лошадь. Холодно, голодно.
«Назначение Государя для меня священно – и я, получив благословение родителя моего, с полной готовностью иду на службу Его Величества; прошу только одной милости Государя, да позволит он мне взять с собою в Петербург жену и малолетних детей моих – и да не оставит престарелого отца моего – который, лишась брата моего и меня, будет затрудняться в уплате Государственных податей», - отвечал великан Евграф, с благоговением выслушав царское желание.
Император не скупился. Отец Иглин получил 200 рублей на покупку новой лошади (на деньги эти можно было купить даже четырех лошадей!) и ежегодное пособие для найма работника. На имя братьев-гвардейцев в петербургский банк положили полторы тысячи рублей, чтобы на процент от этой суммы старший Иглин платил подати. После выхода в отставку Сергей и Евграф вольны были распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению.
Евграфу, его жене и детям накупили и нашили разного теплого платья. Семейство везли до Москвы на целых трех подводах, а там и поездом до столичного Санкт-Петербурга. 11 марта 1854 года Евграф Иглин прибыл к месту службы. Через три дня Государь лично вызвал его в свои покои. От вида Евграфа он пришел в полнейший восторг. Роста в Растовском жителе оказалось, паче всех чаяний – сажень и два вершка, 2 метра 21 сантиметр! Такого и в строй не поставишь – все равно, на голову выше любого гвардейца!
Но Евграфу Иглину нашлось дело по душе и по росту – должность тамбурмажора, командира полковых барабанщиков и горнистов. Громадный гвардеец, в расшитом галунами парадном мундире, играючи взмахивавший тяжеленным жезлом, много лет поражал своим видом иноземцев, попадавших на парады в русскую столицу. Казалось – вот она, былинная мощь, ничем неистребимая сила России".

ИСТОРИЯ 16-я. ОБРАЩЕНИЕ БАРОНА

"Звание «почетного гражданина» появилось в Российской Империи 10 апреля 1832 году. Его позаимствовали из Польши, бывшей тогда частью нашего государства, и распространили на всю страну.
«Желая новыми отличиями более и более привязать городских обывателей к состоянию их, от процветание коего зависят и успехи торговли и промышленности, Мы признали за благо права и преимущества их упрочить», - объяснял свою волю император, - «В состоянии городских обывателей установляется новое сословие Почетных граждан. Почетными гражданами могли быть купцы, а также «лица других свободных состояний, по отличиям в науках и изящных художествах».
Почетный гражданин получал свободу от подушного оклада и рекрутской повинности, освобождался от телесного наказания в случае преступления, имел право участия в городских выборах и избираться на должности в городском самоуправлении и – «Право именоваться во всех актах Почетными гражданами»!
Только трое из 34 начальников Симбирской губернии удостоились звания почетного гражданина города Симбирска – барон И.О. Велио, Д.П. Еремеев, В.Н. Акинфов. Губернатор Н.П. Долгово-Сабуров стал почетным гражданином уездного города Ардатова. Ходатайство городской думы об избрании почетным гражданином «красного» князя Л.В. Яшвиля император Николай II «оставил без последствий». Барона Ивана Осиповича Велио, «много потрудившегося над возникновением Симбирска из пепла, после великого пожара», тепло вспоминали спустя десятилетия.
22-й по счету Симбирский губернатор вступил в исполнение обязанностей 20 февраля 1865 года. Действительный статский советник, камергер Высочайшего Двора, кавалер множества российских и иностранных орденов очутился в Симбирске не в лучшую годину. Вместо домов – пепелище. Между горожанами – распри. Городской голова купец Зотов обвинен дворянством в расхищении пособия погорельцам и под следствием. Дворянам, губернским чиновникам легче других – каждый из них уже получил пособие в размере немалого годового жалованья.
Почему именно барона послали в Симбирск? Маленький, сутулый, одноглазый, своим видом он не мог привести в трепет. Но по оценке современников, Иван Осипович «всегда был безукоризненно честен, добивался введения лучших порядков и преследовал злоупотребления; его упрекали лишь в некоторой грубости форм при сношениях с подчиненными».
И.О. Велио быстро и делово развел ситуацию в городе. Уже спустя каких-то две недели после приезда он лично обратился в Ремесленную управу с предложением беспроцентных ссуд для ремесленников-погорельцев. С напрасно оболганного головы были сняты обвинения. Именно Иван Осипович предложил благоустроить Новый Венец – скоро полторы сотни лет как любимое место отдыха горожан. Из собственного своего кармана барон то и дело доплачивал суммы, которых не хватало у Городской Думы для расчета с подрядчиками – например, 253 руб. 09 коп. за шоссирование Тихвинского спуска. Понятно, в деньгах наш герой, внук придворного банкира, особо не нуждался – но ведь мог и на фейерверк извести.
«Симбирск заметно поправляется после прошлогоднего пожара… Вместе с возобновлением города изменилась и его физиономия: на живых торговых улицах явились дома лучше, чем даже до пожара… Из казенных и общественных домов уже отстраиваются Гимназия, Дворянское собрание и дом Елизаветинского училища», - сообщали «Губернские ведомости» в сентябре 1865 года. До чего у барона так и не дошли руки, это до реставрации Губернаторского дома. Он квартировал в частном доме дворян Бычковых по Спасской (ныне Советская) улице, одном из немногих уцелевших после пожара.
В начале осени того же 1865 года Иван Осипович опасно заболел оспой. Болезнь подвигла католика-барона принять важный духовный шаг. Довольно равнодушный к вопросам религии человек, пять лет по собственным словам не посещавший храма, он пригласил к себе православного священника и присоединился к греко-российской церкви. И что же? – Силен русский Бог! И.О. Велио поправился и с новой силой взялся за праведные труды.
Распекая нерадивых подчиненных, Иван Осипович показывал немало красноречия и юмора: «Большая площадь города Буинска могла бы служить украшением его, но значительная часть ея обезображена лужами, никогда не высыхающими. Я ожидал, что после указаний, сделанных в прошлую ревизию, площадь и лавки будут приведены в порядок, но, как видно, городскому управлению весьма трудно расстаться с таким драгоценным наследством …». Барон, несомненно, довел бы губернию до красоты и блеска – но тут в планы и перспективы вмешался нелепый и всемогущий случай…
36-летний холостяк позволил себе увлечься 24-летней симбирской дворянкой Екатериной Петровной Бестужевой. Молодая женщина была замужем и имела в обществе не лучшую репутацию. «Беспутная Катеринища», не самый сильный эпитет, которым ее наградили современники. Однако, чем-то ведь могла увлечь эта женщина самых разных и вполне выдающихся государственных мужей! Романы с Е.П. Бестужевой вспыхивали еще у двух начальников нашей губернии, барона А.Ф. фон Гойнинген-Гюне и Д.П. Еремеева – и всем троим, спасаясь от пересуд и скандала, пришлось срочно задуматься о трудоустройстве в столице.
В конце октября 1866 года Иван Осипович выехал в Санкт-Петербург. 2 декабря император повелел Симбирскому Губернатору барону Велио быть директором Департамента полиции МВД. В феврале 1867 года Александр II «высочайше соизволил» учредить стипендию имени барона Велио при Симбирской Мариинской гимназии и утвердить его в звании почетного гражданина Симбирска, которым отметили Ивана Осиповича благодарные горожане. А в начале июня того же года у симбирской дворянки Екатерины Петровны Бестужевой родился сын Александр. Мальчика, спасая родовую честь, выдал за собственного ребенка гвардейский ротмистр Алексей Каханов, родной брат «беспутной Катеринищи».
Лично знавшим обоих симбирянам, офицер Александр Алексеевич Каханов «очень напоминал барона; рост, нос (в особенности) – обличают в нем «грехи» матушки и баронское потомство». К добавлению сходства, А.А. Каханов успел послужить губернатором в одном из западных краев Империи.
Но совсем не грехи, и даже не Симбирская служба навечно вписали имя барона Ивана Осиповича Велио в историю России. В 1868 году он возглавил Почтовый департамент МВД и в несколько лет сумел блестяще реформировать почтовое дело в громадной стране. Он возглавлял политическую полицию Империи – и здесь, наверное, единственный раз за длинную карьеру «прокололся», позволив террористам убить императора Александра II; был сенатором и членом Государственного Совета.
Вот такая судьба почетного гражданина нашего города… "