Велик могучим русский языка!

- Как язык менялся на протяжении своей истории и каким образом пришел к современному состоянию?

Язык передается от родителей к детям по наследству. А это, как знают генетики, очень уязвимый механизм: тут случаются мутации, отклонения и т.д. Язык — не живой организм, но в чем-то он на него очень похож. Наши дети никогда не усваивают язык в том виде, в каком мы его передаем. Они всегда говорят не так, как мы, а наши внуки — не так, как наши дети; изменения накапливаются и язык становится другим. В бесписьменных обществах — а древние общества все были такими — этот процесс идет особенно быстро: за 100—150 лет язык может измениться до неузнаваемости.
Менее значительно меняется он и за одно поколение.
Всю свою жизнь человек говорит более или менее на одном языке: в 70 лет он выражется примерно так же, как в 15. Часто он сохраняет жаргонные словечки из своей молодости, и они в конце концов входят в язык. Какие-нибудь «круто», «клево» могут стать респектабельными словами: люди взрослеют, и эти слова становятся для них вполне нейтральными.

- Как язык отражает картину мира человека?

Например, с помощью лексики. Известно, что некоторые слова невозможно перевести на другие языки — например, русское слово «уют». Или даже «счастье», «счастливый»: ведь английское «happy» — это не то же самое, оно часто переводится просто как «довольный». «Are you happy?» означает «довольны ли вы?» — то есть смысл более приземленный, простой. В некоторых контекстах эта фраза может означать и «счастливы ли вы?», потому что английский язык не проводит здесь границы между, так сказать, высоким и низким. А вот в ненецком языке есть глагол, который означает примерно следующее: лежать и ничего не делать, в то время как другой человек работает.
Мы очень хорошо можем представить себе эту картину. В русском есть слово «прохлаждаться» — тоже очень интересный и плохо переводимый глагол, который выражает близкое понятие. Но когда мы говорим «ты прохлаждаешься», мы не указываем, что именно ты делаешь, а в ненецком четко сказано: человек лежит. Но слова — это не все, есть еще грамматика. В русском, например, много безличных конструкций: «у меня не получилось», «мне не удалось». Как перевести на строгий, «ответственный» английский язык фразу «у меня не написалась статья»? Единственный вариант — «я не смог», но ведь это совсем другой коленкор!

-Как возникают в языке такие грамматические категории?

Если людям, раньше говорившим на языке (грамматика — это проекция в прошлое), были настолько важны какие-то различия, что они все время их подчеркивали, эти различия закрепляются грамматически. В некоторых культурах закреплено, например, противопоставление мужчин и женщин — это мужской и женский род. Конечно, пол важен, но огромное количество культур без него обходится: скажем, в некоторых языках Африки 20 родов, но среди них нет мужского и женского, зато есть личный и неличный, различающий людей и не-людей. А в некоторых языках, например в дагестанских, есть грамматическая категория, различающая действия, которые вы наблюдаете своими глазами и те, о которых вам кто-то рассказал, — она называется заглазность. Скажем глагольная форма в предложении «У соседа дом сгорел» может иметь два разных окончания: одно — если я сам видел пожар, другое — если мне об этом кто-то сказал. В русском языке на эти различия указывает только лексика: мы можем сказать, например, «у соседа будто бы дом сгорел».

-То есть это неуверенность?

Это часто коррелирует, например, в тех же языках Кавказа: там люди, так сказать, меньше доверяют тому, чего не видели сами. Но в языках Тибета, например, не совсем так. Там помимо обычной заглазной формы («будто бы») есть особая глагольная форма, выражающая общепринятое знание, — это тоже заглазность, но достоверная. Она используется, скажем, чтобы рассказать о рождении Будды. Это было в прошлом, современные люди не могли быть этому свидетелями, но они не скажут «Будда будто бы родился когда-то». А вот по-болгарски вам придется так сказать, иначе получится, что вы стояли рядом и наблюдали рождение Будды. В болгарском языке все исторические тексты написаны в перфекте (заглазная форма), кроме, как иногда говорят, учебника истории Коммунистической партии, — чтобы не создалось впечатления, будто кто-то сомневается в написанном. Даже если это анекдот, он показывает: возможности каждого языка ограничены, каждый язык что-то позволяет сказать, а что-то нет, в каждом языке есть «мертвые зоны» — то, что невозможно хорошо выразить.

- Можно ли сказать, что бывают языки простые и сложные?

Долгое время этот вопрос считался ненаучным: каждый язык в чем-то проще, в чем-то сложнее других. За последние десять лет теоретическая лингвистика изменила свое мнение: сложности придали научный статус и стали ее измерять — как в математике, где сложной считается система, для описания которой требуется больше правил. Понятно, например, что язык с 15 склонениями сложнее, чем язык с тремя или одним склонением. Раз мы научились измерять сложность языка, хочется понять, от чего она зависит. Ответ очень неожиданный: чем меньше коллектив говорящих и чем меньше в нем чужих, тем сложнее язык. Таким образом язык косвенно свидетельствует об истории народа. Самые сложные языки у крошечных племен, которые ни с кем не контактируют.
Самые простые — языки империй, которые много столетий вбирали в себя другие народы и навязывали им свой язык. Это, например, китайский — в чем-то он сложный, а в чем-то очень простой. Или английский, который испытывал сильное влияние со стороны других языков: сначала как подчиненный, потом как завоеватель. Древнеанглийский язык был довольно сложным, но от его грамматики сегодня ничего не осталось. И теперь английский безусловно простой язык — это вполне научное утверждение. Отчасти это облегчает его экспансию. Через какое-то время, возможно, он станет еще проще.

- Влияет ли язык международного общения на менталитет и культуру людей?

Соблазнительно ответить «да». Но это будет слишком поспешный и легкомысленный ответ. Скорее, дело в том, что народ-победитель навязывает свою культуру. Тем самым влияние есть, но от языка ли оно исходит? Говорить, что культура — прямое производное языка (как считал американский лингвист Бенджамин Уорф), ответственные лингвисты не стали бы. Поэтому, например, прямое отрицание русского языка как носителя русского менталитета (которое мы иногда наблюдаем на Украине) не имеет под собой основания. Но язык — это проводник культуры, он от нее неотделим, культура выражается в формах языка. И, возможно, язык может принять и другую культуру. Так что, в целом, как честный ученый я должен ответить на ваш вопрос «нет», а потом, помолчав, добавить: «А все-таки что-то в этом, наверное, есть…».

- Вы замечаете это влияние?

Конечно. Каждый лингвист, особенно тот, кто имеет дело с разными языками, что-то такое чувствует. Я могу сослаться даже на опыт великого русского лингвиста Николая Сергеевича Трубецкого. В письмах Роману Якобсону он замечал, что для него с чешским языком ассоциируется другая культура, более близкая к немецкой, чем к русской, и он не может избавиться от ощущения, что эта культура связана с особенностями чешского языка. Но написать такое в научной работе он никогда бы не осмелился. Я его очень хорошо понимаю. Разве можно сказать, например, что отсутствие в русском суффиксального будущего несовершенного вида, которое есть в украинском, ответственно за все ментальные различия между нашими народами?! Но все же очень тонкая связь между языком и культурой, конечно, есть. К сожалению, сейчас очень много спекуляций на эту тему — о картине мира, о менталитете. Не хотелось бы, чтобы лингвистика, вслед за историей, становилась на службу сиюминутным интересам людей.

...
http://hbr-russia.ru/biznes-i-obshchestvo/fenomeny/a11340/

В Интернете тебя встречают по аватарке, а провожают по умению обособлять запятыми деепричастные обороты.