Измайлово Барышского района Ульяновской области.

РЕЕСТР СИМБИРСКИХ РОДОВ.


http://ulgrad.ru/?page_id=1198...0%BA%D0%B0

Владимир Иванович Бухарин - директор Измайловской суконной фабрики. Страницы воспоминаний.


ИЗМАЙЛОВСКАЯ СУКОННАЯ ФАБРИКА

В октябре месяце 1921 г., когда я уже более двух лет работал на фабрике им. Степана Ногина (Игнатовской), меня губернские власти и трест назначили новым красным директором на Измайловскую суконную фабрику, которая стояла, а её фабричное управление было отдано под суд и получило по 10—15 лет тюрьмы, принимая во внимание «пролетарскую принадлежность». В то же время 2 500 рабочих, чистых пролетариев, с семьями убежали в Среднюю Азию.
Получив телеграмму-приказ, я немедленно выехал на фабрику.
Приехав туда, я установил, что фабрика брошена «с ходу», без принятия каких-либо мер для сохранения полуфабрикатов, в особенности в мокрой отделке, где товар, заправленный в машины, гнил в них. Все машинные двигатели, паровая машина системы «Мосгрэв» (1 000 л.с.) и дизель (300 л.с.) требовали ремонта, а четыре паровых котла и два с кипятильниками — при красильне, а также два водотрубных котла системы «Бабкок» и «Вилькокс» были в аварийном состоянии, сёдла у них были порваны и требовали замены. Единственный двигатель — локомобиль на лесопилке — был в исправном состоянии, но без арматуры.
Я доложил об этом телеграфно тресту и отказался от порученного мне дела по пуску фабрики в работу. На это я получил на другой же день телеграфный ответ от треста и всех губкомов Симбирской губернии: «Во избежание крайне неприятных для Вас последствий предлагаем Вам немедленно, категорически и повторно: выехать на Измайловскую суконную фабрику и начать там работы по подготовке фабрики к пуску и восстановлению фабричного производственного и паросилового оборудования с целью скорейшего пуска фабрики в работу». Подписались: губком, губисполком, губчека, гл. правления треста и губотдела Союза текстильщиков.

ПОЛНЫЙ РАЗВАЛ

Мне не оставалось ничего другого, как начать выполнение этого распоряжения. Я немедленно выехал снова на Измайловскую фабрику, сам ещё не представляя себе, как я без рабочих сумею выполнить данное мне задание.
Я остановился и жил в «Приезжей» фабрики. Некоторые служащие (не здешние) жили в своих квартирах, а из рабочих налицо был только один Костя Большой — машинист локомобиля на лесопилке со своей семьёй: жена и 8 человек детей, до грудного включительно.
Я спросил Костю Большого: «А кто у вас на фабрике производил все плотничные работы?» Он ответил: «Десятник из села Нов. Хаменеевка Федот Никанорович Царёв». Я опять его спросил: «А как этот Царёв как человек, хороший?» Он ответил: «И умный, и толковый, и хороший».
Я просил его, чтобы он привёз ко мне, как можно скорее, Царёва из Хаменеевки и чтобы Царёв приехал на собственной лошади. На другой день утром Царёв явился ко мне.
Я обошёл с Царёвым все три пруда — верхний, средний и нижний.
Я спросил Царёва, сможет ли он в кратчайший срок со своими плотниками восстановить все три плотины. «Сможем примерно в месяц, а лес?» — спросил он.
— О лесе будем говорить после, это моя забота. А сумеем ли мы с тобой, Федот Никанорович, восстановить телефонную связь между фабриками Гурьевской и Измайловской и со станцией Барыш, а также Измайловской фабрики с Симбирском через Поповку и дальше, где восстановления требует небольшой участок от фабрики до Вителлевского торфяного болота, примерно около 5 км?
Он опять спросил: «А столы, а крючья, а изоляторы?» Я опять ему ответил: «Это тоже моя забота». Крючья и изоляторы были в достаточном количестве на фабрике.

ОТЕЦ

В.И. Бухарин (в центре) с отцом и братом Николаем. Москва. 1927 г.

Летом 1921 г. я получил из Москвы (от неизвестного мне товарища) письмо такого содержания: «Я был с Вашим отцом, И.Г. Бухариным, в санатории “Ильинское”. При поступлении в санаторий Иван Гаврилович был очень слаб и едва двигался. Сейчас он поправился и выписывается из санатория. Я много с ним беседовал и узнал о быте и условиях жизни на его московской квартире в Грузинах, где он один живёт. Николай Иванович, как известно, принципиально ему ни в чём не помогает, и это в скором времени приведёт Ивана Гавриловича к упадку сил и, может быть, даже к смерти. Если Вы, Владимир Иванович, хотите спасти его, немедленно выезжайте в Москву, вырвите его из Москвы и возьмите его с собой для жительства вместе с членами Вашей семьи, жены и детей (подпись)».
Я немедленно выехал с фабрики в Симбирск, оформил там отпуск, сообщил о том на фабрику. Назначил заместителя и поехал в Москву. Когда я позвонил на площадке квартиры (в Грузинах) и мне открыл дверь отец, я отшатнулся назад: передо мной стоял бледный как смерть старик, держащий в руке ножовку, с носа у него капал пот.
— Вот, пилю дубовые стулья для печурки. Очень тяжело.
Мы поздоровались и присели поговорить об отъезде на Волгу. Отец никак не хотел оставить свои любимые цветы и ещё больше — прекрасную библиотеку — проза, поэты XVIII, ХIХ, XX вв. в полных комплектах.
Я сказал ему: «Раздвоиться я не могу и поэтому считаю, что выход у нас с тобой один. Я обойду всех знакомых и попрошу их купить у нас — сколько кто даст — всю мебель и цветы, а библиотеку продам букинистам. Цена её — ломовой полок3 с погрузкой и разгрузкой некоторых вещей, которые мы возьмём с собой».
К утру он заполнил и запер сундуки. Пришли букинисты. Без торга послали за половым и увезли библиотеку. Мне они вручили 200 руб. денег. Ломовой извозчик согласился увезти остальные вещи на Рязанский вокзал4 и сгрузить со своими товарищами в вагон. Вагон мы накануне получили в ЦК Союза5 от тов. Пятницкого6 и одновременно приказ наркома путей сообщения срочно продвигать нас от Москвы до ст. Майна линии Инза-Симбирск.
Дома он встретил уют и заботу моей жены и быстро поправился. Возился с внуками. В дальнейшем он жил вместе с моей семьёй до 1929 г., а впоследствии со старшим братом до 1936 г., и затем опять с моей семьёй. Умер он в 1940 г. Похоронен в Донском крематории.

НАЙДЕНО СПАСЕНИЕ – ХЛЕБ, СУКНО, ЛЕС

Итак, мы в Измайловке.
Я договорился с Царёвым о том, что завтра же он приведёт на плотины человек 10—12 плотников, которые должны будут разобрать поломанные плотины и вместе с ним (с бригадиром Царёвым) установить, какого и сколько леса им будет нужно для их восстановления, а пока я предложил Царёву вместе с приехавшими с ним двумя рабочими-плотниками осмотреть некоторые амбары фабрики, в частности хлебные.
Ключи от амбаров были у заведующего «Приезжей» фабрики. Когда мы открыли хлебный амбар, то он оказался совершенно пустым. Во всех ларях не было ни зёрнышка. Всё было выметено дочиста. Мне пришла в голову мысль приподнять половые доски под сусеками.
Когда мы приподняли половые доски, то к общему удивлению увидели, что под прозоры между досками во всех сусеках просыпалось зерно, которое горками лежало под просветами между досок. Я обрадовался этому, как дару с неба, и тут же вручил ключ от хлебного амбара Косте Большому и сказал: «Вот твой хлеб! Берите понемногу и не объедайтесь, а то умрёте сразу и скорее, чем с голоду». Все «живые скелеты» Костиной семьи были спасены этим хлебом и остались живы.
На следующий день я, через Царёва, узнал, что лес для выборочной рубки телефонных столбов, а также заготовки материалов для восстановления плотин можно получить у местного лесничего, который живёт в селе Новая Измайловка, и что он очень несговорчивый человек и большой формалист.
Я сказал: «Был бы лес, а формалиста я обломаю». Вместе с Царёвым мы приехали к лесничему, но к нему пошёл только я один.
Я представился и рассказал ему, какой лес и для каких целей мне как директору фабрики нужен. Он замахал руками и заявил, что без разрешения высшего начальства он ничего для меня сделать не может. Тогда я резко заявил ему: «Давайте говорить посерьёзнее», вынул из кармана приказ-телеграмму, присланный мне, и спросил его: «А как Вам нравится содержание этой телеграммы?» «Я думаю, — сказал я, — что мы с Вами, как низовые работники, должны договориться без формальностей». Он долго ходил по кабинету и сказал: «Хорошо, я согласен, все ваши просьбы я удовлетворю».
После этого Царёв приступил сначала к восстановлению телефонной линии, и очень быстро (в течение недели), связь была восстановлена как с железной дорогой, так и с Симбирском (через 2 перевалочных пункта). После этого лес начали заготавливать и для плотин, ремонт которых был также быстро закончен.
Однажды я заглянул в пустой, но запертый на замок товарный амбар.
Я обратил внимание на то, что в левом заднем углу амбара, на высоту около четырёх метров, лежали навалом почерневшие от времени старые рогожи, и приказал при мне их раскидать. К удивлению всех присутствующих обнаружилось, что весь угол под рогожами был заполнен кипами гражданских сукон лучших сортов, вырабатываемых фабрикой ещё в довоенное время.
Я распорядился тут же пересортировать кипы и уложить их по сортам и составить опись, а затем сделать три альбома образцов.

«ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ»

В.И. Бухарин, красный директор. 1925 г.


Я стал усиленно думать о том, как бы поскорее вернуть из Средней Азии хозяев фабрики — рабочих, без которых, конечно, не могло быть и речи о пуске фабрики в работу. И тут у меня блеснула мысль — а что, если пустить по округе слух, что Измайловская фабрика уже работает. Я поручил механику фабрики К.В. Баркову, имевшему среднее техническое образование, хорошо знающему своё дело и около 20 лет уже работающему на этой фабрике, привлечь к работе старшего машиниста паровой машины и приказал выдать Косте Большому самый мощный гудок, который он должен был поставить на локомобиль лесопилки.
Фабрика «с обеда» загудела и стала «работать» в одну смену.
Я заслушал планы восстановительных работ по производству и механической части и стал уверен в том, что технорук сумеет, по приезде рабочих, подготовить фабрику к пуску. Но вот с механической частью возникает вопрос, где взять мастеров и котельное железо для ремонта котлов обеих котельных. Вопрос этот надо было решать очень осторожно, тут без приёмки котлов после осмотра инспектором по котлонадзору (т. Токаревым) пустить их в работу нельзя.
Я решил, что мне лично надо иметь разговор с симбирским инспектором, а также просить его (опираясь на ту же телеграмму-приказ) помочь мне найти мастеров, железо и прочее. Кроме того, мне хотелось вовлечь его в сущность котлоремонтных работ. Также мне необходимо было доложить правлению треста о том, что я обнаружил в товарном амбаре около 150 малых кип лучших довоенных сукон, опись и три альбома образцов, которые я с собой захватил.
Правление, посовещавшись, решило: «Вы товар нашли, Вы его и хозяин. Расходуйте по своему усмотрению». Я с таким решением не согласился и сказал, что я заприходую весь найденный товар как наличный и внесу его во вступительный баланс (при составлении акта о приёме фабрики). А сейчас, используя их разрешение, я попрошу все губкомы помочь мне накормить 2 500 рабочих фабрики, которых я вскоре ожидаю, и буду просить Губпродком обналичить часть найденных мною высококачественных сукон на хлеб в Украине, в количестве 3 000 пудов пшеницы.
Правление тут же доложило об этом губкому, губисполкому, и я был направлен к председателю Губпродкома г. Ганешину.
Тов. Ганешин вызвал всех товароведов и попросил меня пройти в его кабинет, а в зале они без меня, не стесняясь, поговорят. Через
1/2 часа мне было объявлено, что 3 000 пудов отборной пшеницы мне будет доставлено на ст. Барыш в течение трёх месяцев (по 1 000 пуд. ежемесячно) стоимостью по
24 фунта за 1 аршин сукна, с бронированием 1 фунта на организационные расходы по железной дороге до станции и до фабрики.
Идея возврата рабочих по фабричному гудку правлением не обсуждалась, да я это от них и не требовал. Инспектора по котлонадзору я повидал, обо всём с ним договорился (об аренде, приёмке им работ и т.д.).
Все служащие и рабочие, имевшие связь с местными связными, узнав, вернулись на фабрику — их тоже «разбудил» гудок режима работы.
И вот, наконец, мне доложили некоторые бывшие фабзавкомовцы, часть парткома и наиболее активные из рабочих, что все вернулись из «дальних странствий» и собрались в клубе.
Я вошёл на сцену нетопленого клуба. Представился и сказал: «Давайте знакомиться. Я — красный директор вашей фабрики. Я обязан, вместе с вами, в самый короткий срок пустить фабрику и начать работу по производству сукна для Красной армии: чисто шерстяное сукно, одеяла, портянки. Армия раздета, в дырявых и холодных сапогах; больные и раненые в лазаретах (госпиталях и больницах) зябнут без одеял. Вы же — хозяева фабрики, а я — ваш наставник и руководитель. Вас я, к сожалению, не знаю, но вы обо мне, вероятно, слышали, ведь я пустил в работу почти за 2 года Игнатьевскую суконную фабрику. Думаю, что обо мне плохого вам слышать не приходилось».
Зал загудел: «А зачем обманул нас? В Азии мы хлеб ели, а здесь что будем есть?» Я ответил: «Думаю, что и здесь будете есть хлеб. Я об этом, как мог, позаботился».
— Знаем мы, нас уже много раз обманывали. Зачем вызвали?
Опять обман!
— Никакого обмана нет, а есть вот что, — я вынул из кармана
заветную телеграмму-приказ и громко прочел её вслух. — Это что — обман? Это приказ. И если б я его не выполнил, то я был бы за решёткой. Я решил, люди-то вы русские, рабочие и хозяева фабрики. Вы всё поймете. И вот я вызвал вас фабричными «гудками».
Спасибо — вы отозвались.
Гул в зале нарастал.
Первыми «пожалели» меня женщины, которых на фабрике работало больше, чем мужчин: «Что взъелись на него? А что ему было делать?!»
Зал притих.
Используя это, я решил сразу разрубить основной вопрос — о хлебе.
Я заявил, что заключил договор с Губпродкомом в Симбирске на обмен сукна на хлеб, на 3 000 пудов первосортной пшеницы (24 фунта хлеба за 1 аршин сукна) и предложил всем работающим в очередную получку не резать куски сукна, а целыми кусками сдавать его кооператив для обмена на хлеб.
Хлеб должен поступать на ст. Барыш. Первая партия, 1 000 пудов — не позже, как через месяц; вторая — ещё через месяц; третья — ещё через месяц. Теперь уже женщины прямо обрушились на мужчин: «Вот вы, мужчины, дураки, приехали домой и сразу по пьянке обменяли сукно у кулаков по 8 фунтов за аршин, а он-то, директор, по 24 фунта, в 3 раза умнее вашего».
Используя этот второй выпад женщин против «мужиков», я предложил всем до единого сдавать всё получаемое с фабрики сукно в кооператив, а я обязывал себя выдать им же от первого вагона хлеба 8 фунтов, от второго вагона — 8 фунтов, от третьего в расчёт 8 фунтов — за вычетом расходов по привозу хлеба на фабрику и других, связанных с доставкой. Я предупредил, что всякое трудное дело надо решать всегда всем вместе, «скопом», дружно, тогда оно будет сделано скоро и хорошо.
Оказалось, что только 1/3 рабочих может участвовать в отоваривании по договору, остальные 2/3 — сговорились «с ходу» с кулаками по 8 фунтов.
Через три недели пришёл первый вагон хлеба. В тот же день его ссыпали: 1/3 часть — в кооператив для выдачи участникам договора, 2/3 — в хлебный амбар фабрики. Стали поступать ко мне требования включить десятки человек сверх 1/3. Я решил на этом деле дать массе рабочих урок того, что говорил на собрании — большие дела решать всем вместе и вместе преодолевать трудности, и пока всем отказывал.
Так продолжалось до тех пор, пока специальный агент фабрики «по хлебу», сидевший на ст. Рубцовск, не телеграфировал: «Второй вагон прошёл на Низу через Рузнев в наш адрес». Тогда я, будучи уверен, что получу все три вагона, созвал внеочередное общее собрание рабочих в клубе и объявил, что второй вагон уже на ст. Барыш и вечером хлеб, вторая тысяча пудов, будут уже на фабрике. Я заявил: «Как, товарищи, теперь будете верить, что с хлебом вас не обманули и дадут вместо 8 фунтов (от кулаков) почти по 24 фунта? Объявляю всем “маловерам”: каждый может присоединиться к договору, но это уже в последний раз...»
Ещё через три недели подошёл последний вагон, и хлеб сполна был выдан всем рабочим. Фабрика к этому времени уже практически полностью работала в одну смену. Таким образом, пройдя через все трудности, коллектив фабрики вышел на путь нормального режима работы в условиях хорошего (хлебного) питания рабочих.
На очередном общем собрании рабочих я выступил и спросил: «Скажите, на каком предприятии Симбирской губернии сейчас 3 000 пудов хлеба на 2 500 человек? Только у нас!»
Теперь, когда рабочие расходились из клуба, в одной из их групп я услышал: «А ведь он (это про меня) в самом деле орёл, да ещё крылатый. Молодец!» Я удовлетворенно вздохнул.
Уже в 1923 г. наша фабрика заняла по всем показателям первое место в системе фабрик Симбирского сукна и держала его всё время в течение 1924—1926 гг. В 1922 г. мне было поручено ульяновским губпрофсобранием организовать при фабрике школу ФЗУ7, которой я руководил до конца 1925 г., когда состоялся первый выпуск окончивших ФЗУ в количестве около 25 человек, а впоследствии около 8 человек поступили в московские вузы и также их закончили.
В 1923 г. старая большевичка и инспектор Главпрофобра8 т. Барышева по поручению Н.К.Крупской обследовала постановку дела в нашем ФЗУ и нашла её очень хорошей и своеобразной.
Вернувшись в Москву, т. Барышева докладывала Н.К. Крупской об этом, и по её распоряжению наша фабрика была премирована первым в губернии детекторным приёмником, который был установлен в клубе фабрики монтёром из Москвы и, к сожалению, дал нам знать о безвременной кончине Владимира Ильича Ленина.
Получив это сообщение в январе 1924 г. от дежурного по клубу, я тут же по тревожному гудку остановил фабрику и собрал в клубе траурный митинг.
В глубоком молчании расходились все из клуба, а после часового перерыва фабрика заработала. Мы сообщили всюду по телефону, с кем у нас была связь, о смерти Вождя. Вся округа гудела тревожными гудками.

ИТОГ

Итак, с VIII/1921 г. по Х/1925 был осуществлён пуск и налажена работа на Измайловской суконной фабрике. Укомплектация, оборудование, руководство ФЗУ в течение всех этих лет потребовали большого расхода энергии, особенно нервной. В результате в 1923 г. летом у меня случился острый миокардит с одышкой и распуханием сердца на два пальца вправо и на один — влево. Это — в 33 года!
Я не мог пройти без отдыха 200 шагов. Врачебная экспертиза и трест решили отправить меня на лечение в Кисловодск. Трест предупредил: пребывание на курорте — 1 срок, 2 срока, до 1 года и более. По надобности. Заслужил работой.
В Кисловодске я пробыл 1 месяц. На запрос треста: «Какое нужно продление?» — ответил: «Никакого, выезжаю на фабрику в срок. Здоров».

РГАДА 350.2.3113.
Первая ревизия

Подскажите пожалуйста, есть ли у кого-то МК Измайловки Богородицкой церкви за 1903 год??
Есть книги 1898-1902, 1904, 1905, а нужный 1903 не нашла.
С большой уверенностью предполагаю, что именно там запись о рождении Морозовой Марии Петровны. Отец Пётр Иванович, мать Акилина Дмитриевна.
Заранее спасибо!

Irina-0820 написал:

[q]

Подскажите пожалуйста, есть ли у кого-то МК Измайловки Богородицкой церкви за 1903 год??
Есть книги 1898-1902, 1904, 1905, а нужный 1903 не нашла.
С большой уверенностью предполагаю, что именно там запись о рождении Морозовой Марии Петровны. Отец Пётр Иванович, мать Акилина Дмитриевна.
Заранее спасибо!

[/q]

Доброго дня.

Из МК Богородицкой церкви села Измайловка Сенгилеевского уезда.

1906 год.
РОЖДЕНИЕ.

Запись № 32 от 29 мая 1906 года о РОЖДЕНИИ 28 мая 1906 года МАРИИ ПЕТРОВНЫ МОРОЗОВОЙ.
Родители: крестьянин деревни Вителевка Карсунского уезда Петр Иванов МОРОЗОВ и законная жена его Акилина Димитриева, оба православного вероисповедания.
Крещение состоялось в Богородицкой церкви села Измайловка Сенгилеевского уезда Симбирской губернии.
Восприемниками при крещении были - деревни Вителевка крестьянин Степан Яковлев МОРОЗОВ и села Поспеловка Сызранского уезда крестьянка Параскева Иванова ПОЛЯКОВА.
Крещение провел священник Михаил ЗЕФИРОВ с диаконом Захарием ЯСНИЦКИМ и псаломщиком Алексеем СМИРНОВЫМ.