Загрузите GEDCOM-файл на ВГД   [х]
Всероссийское Генеалогическое Древо
На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем!
Вниз ⇊

Тифлис-Тбилиси, ссылки, фото

Тифлис и Тбилиси, старые фотографии и открытки, интересные ссылки; недавние фотографии Тбилиси

    Вперед →Страницы: ← Назад 1 2 3 4 5 ... 16 17 18 19 20 * 21 22 23 24 ... 30 31 32 33 34 35 Вперед →
Модератор: MarinaM
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Тифлис. Памятный крест.
file.php?fid=568338&key=1599968774
Фото Дмитрия Ермакова.
А вот некоторые сведения из Путеводителя по Тифлису 1913 г.
,,Чугунный крест был воздвигнут в конце Ольгинской улицы, на правом берегу р.Веры, у начала Военно-Грузинской дороги. Его называли также ПАМЯТНЫЙ КРЕСТ. Поставлен он был в 1846 году в память избавления Императора Николая Павловича (Николай 1) от опасности, грозившей ему на пути из Тифлиса во Владикавказ в 1837 году, когда его дорожная коляска опрокинулась у самого въезда в Тифлис , на крутом, не разработанном в то время спуске. На Кресте было изображено Всевидящее Око, а на пьедестале написаны слова из псалма 90 – Помощь Господня. : ,,Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится. 12 октября 1837 г.,, (,,Живущий под кровом Всевышнего, под покровом Всемогущего покоится,,). Крест на Вере не сохранился.
https://meskhi.net/tiflis/sights.htm

Император Николай Первый: "Я выехал из Тифлиса 12 октября рано утром. Мне дали кучера, который или не знал своих лошадей, или не умел ими править. Этот дурак начал с того, что стал их стегать перед спуском с довольно большой крутизны, несколько раз прикасающейся к краю бездонной пропасти. Вдруг лошади понесли. Признаюсь вам, что минута была не шуточная. Опасность грозила очевидная, без всякого средства спасения; я встал в коляске, чтобы пособить кучеру сдержать лошадей, однако напрасно; мне пришла нелепая мысль выскочить из коляски, но Орлов разумно догадался удержать меня. Мы уже видели перед глазами смерть, как вдруг сильным толчком опрокинулся экипаж и отбросило нас в сторону; я перекувыркнулся несколько раз и тем на этот раз отделался; Орлов порядочно ушибся; коляска, опрокинувшись, легла на два пальца от пропасти, в которую без этого падения мы неминуемо были бы сброшены; а как коляска находилась близко от края дороги, доказательство вам то, что обе уносные повисли над пропастью на одних недоуздках, удержанные единственно тяжестью опрокинутого экипажа. Мы встали на ноги, немножко ошеломленные нашим полетом, и возблагодарили Бога за чудесное спасение.
Между тем весь передок коляски был сломан. Так как у нас в Тифлисе имелась запасная, то я оставил на месте Орлова распорядиться экипажами, а сам продолжал путь верхом на казачьей лошади, и упал всем, как снег на голову, в Квишете, у подножия главного перевала Кавказского хребта".
https://yandexwebcache.net/yan...mp;keyno=0
Крест не сохранился. Это место располагалось около теперешней площади Героев.
---
Снегиревы
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Тбилиси. Улица Ленина.
file.php?fid=569147&key=1136594129
https://ok.ru/group/54446005158069/topic/69613276490677
По этой дороге, где показана улица Тбилиси советских времен, в 1837 году император
Николай I выехал из Тифлиса.
До революции это была Ольгинская улица, сейчас улица Костава, который был бы
вероятным кандидатом в президенты Грузии после развала СССР, если бы не погиб в автокатастрофе.
---
Снегиревы
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Тбилисский трамвай.
i?r=AyH4iRPQ2q0otWIFepML2LxRy2L2tGz9jcmHogtaO2o75A&dpr=2
Трудяга, он соединял это место с Колхозной площадью, и с железнодорожным вокзалом,
преодолевая расстояние, равное почти половины Тбилиси. Чуть севернее за сквером была
расположена 1 трикотажная фабрика, производившая приличные трикотажные изделия.
Это было связано с тем, что в дирекции работали деловые администраторы, организовавшие
доставку качественного исходного материала из Японии и из стран Восточной Европы. Рядом
на улице Чкалова 3 была 81 общеобразовательная русская школа. В шестидесятые годы в школе
работали 7 учителей, имевших степень кандидата наук.
Во время Великой Отечественной войны в школе развернули госпиталь.
Южнее протекает Кура, через которую был построен мост в конце шестидесятых годов. В начале
шестидесятых моста не было. Затем был протянули подвесной шаткий канатный мост. За мостом
сейчас расположен большой автовокзал, торговый центр. На вершине, виднеющейся горы,
действовала небольшая церковь.
С этого места в советское время брала начало улица 5 Декабря. Через одну остановку с левой
стороны находилась воинская часть, а с правой была армянская школа. В начале шестидесятых
за ней был построены четыре 5 этажных дома для военнослужащих. Через один дом для военных
был построены гаражи для личных машин. За гаражами располагался
детский дом для детей сирот.
В конце улицы 5 октября располагается церковь святой Варвары. Далее шла улица Богдана
Хмельницкого, на которой были с правой стороны настоящие трущобы, в которых проживало много семей.
Там же был стадион. В свое время я видел, как на соревнованиях Спартакиады народов СССР прыгал
олимпийский чемпион Рима по прыжкам в высоту Роберт Шавлакадзе. В Риме он опередил молодого
Валерия Брумеля по лучшей попытке. Там же, играли дублирующие составы команд, разыгрывающие
первенство СССР. На одном из матчей видел олимпийского чемпиона Игоря Нетто в качестве тренера.
Сейчас стадион приспособлен для регби. За стадионом производила обувь обувная фабрика,
которая имела спортивный зал, школу продленного дня, приличную столовую, библиотеку, и
шефствовала над пионерским лагерем в экологически чистом и красивом месте.
Конечной станцией трамвая была остановка 31 авиационного завода. На Куре близ остановки били
теплые родники, и в этих необорудованных местах лечились люди (можно сказать это небольшой
дикий пляж). 31 завод в своё время был построен с оборудованием эвакуированного завода г. Таганрога.
Во время войны и в пятидесятые годы на нем трудились работники с г. Таганрога. В пятидесятые и
начале шестидесятых годов многие из них вернулись в родные места. Рядом с 31 заводом
располагался рынок, который называли по фамилии директора завода Саладзе. Завод имел хороший
дом культуры с кинотеатром, летний кинотеатр. Работали, пользовавшиеся популярностью, магазины
промышленных и сельскохозяйственных товаров.
Сейчас трамвайные линии демонтированы.
Улицу 5 декабря переименоваили в улицу К.Чолокашвили.
Годердзи Васильевич Ургебадзе в младенчестстве был крещен в церкви великомученицы Варвары.
И улицу снова переменовали в его честь — улица Габриэла Салоси, святого
ГПЦ с 2012 года, добавив часть улицы Богдана Хмельницкого.
---
Снегиревы
MarinaM
Модератор раздела

MarinaM

Москва
Сообщений: 5985
На сайте с 2011 г.
Рейтинг: 1070
сообщение от ув. valcha в теме Тифлисского ИБД:
https://forum.vgd.ru/1410/48418/20.htm

"Списки выпускниц Тифлисского ИБД по сведениям "Кавказского листка" на некоторые годы можно смотреть в теме ВГД: Кавказский учебный округ:

"Кавказский учебный округ РИ (Закавказье)
Институты, гимназии, училища, воен.корпуса, школы Закавказья: Тифлис, Кутаиси, Батуми, Баку и др. (выпускники до 1917г.). Фонды архивов, сведения из периодической печати, фотографии учащихся"
https://forum.vgd.ru/1518/85012/all.htm?a=stdforum_view&o=

РГБ, Газета "Тифлисский листок" за 1889г.(Тифлисс), 1892г, 1900 и др. года

Также в теме есть Списки выпускников разных учебных заведений Тифлиса за 1889г. и др. года

В "Тифлисском листке" есть сведения и о выпускниках-кавказцев других вузов (императорском московском университете .)

---
Таланины, Артамоновы (Вологодск. крест.). Мантьевы. Добровольский Андр. Андр. 1891 гр. Зоммеры (Архангельские, Псковск.). Алабушевы (Латвия,СПб). Малюга. Вилли. Вамелкины, Можайские (Новгородск, Псковск., Вологодск.). Дневник: http://forum.vgd.ru/1516/
Лайк (1)
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Арам Хачатурян в Тбилиси — Воспоминания о маэстро.
В один из будничных ноябрьских дней 1963 года в редакции тбилисской армянской газеты ‘’Советакан Врастан’’ царило праздничное оживление – весь коллектив с нетерпением ждал обещанной главным редактором Акопом Блрцяном встречи с нашим земляком композитором Арамом Хачатуряном.
Маэстро после долгого перерыва приехал в родной город и по просьбе редактора выкроил из своей перенасыщенной программы посещения Тбилиси время для встречи с нами.
Гость приехал в редакцию с пунктуальной точностью, лично поздоровался с каждым из нас, сел на предложенный стул и без какого-либо вступления обратился: ‘’Ваш покорный слуга слушает’’. Зная его дефицит времени мы максимально постарались ограничить круг наших вопросов темой тбилисского периода его жизни и отдельными воспоминаниями о его творчестве.
Большой, породисто красивый, с тронутой сединой волнистой шевелюрой, он к нашему удивлению и великому удовольствию начал рассказ на литературном армянском языке, лишь один раз споткнувшись на забытом слове и заменив его русским ‘’потолок’’.
С удовольствием несколько раз повторив подсказанное армянское ‘’арастаг’’, по-детски сокрушался, как это мог забыть. О себе рассказал, что родился в курортном местечке Коджори близ Тифлиса. Вскоре семья перебралась в столицу, где отец приобрел дом на Великокняжеской улице (позже ул. Камо ,93).
В этом же доме им была устроена переплетная мастерская, приносившая семье приличный доход. Композитор с особенной теплотой рассказывал о своих родителях: отце – добром и щедром человеке, любившем принимать гостей, его учителе и воспитателе в жизни, и матери – по его словам – божественной женщине, о которой можно написать целую книгу.
До поступления в Московскую консерваторию учился в коммерческом училище на тогдашней Николаевской площади (ныне улица Хетагурова), располагавшемся в здании, подаренном городской управе под училище табачным магнатом А.Энфэджанцем.
— Отец мечтал, чтобы я стал юристом, инженером или врачом. К музыке, как к профессии, относился с недоверием. Однажды, в мою бытность студентом консерватории, приехал ко мне в гости. В эти дни я был очень занят творческой работой и подолгу не отходил от пианино. В один из вечеров отец, чьей надеждой и гордостью был я ,с грустью сказал мне: “Сынок, это бренчание не прокормит тебя…).
Я в свою очередь, пытался убедить его, что музыка – мое призвание и я не мыслю жизни без нее. Выслушав мои доводы, отец, улыбнувшись,согласился:”Ну сынок, тебе виднее,наверное, ты прав.” Спустя три дня после разговора, придя домой, я положил на стол сверток.
Отец поинтересовался: “Что это?” И когда я сказал, что это гонорар за мое “бренчание”, он откровенно удивился: “Неужели за музыку так щедро платят?”На что я ответил, что важнее денег то, что мой труд принят и высоко оценен.
Маэстро интересно рассказывал о своей работе над балетом “Гаяне”, в частности, о создании “Танца с саблями”, музыка к которому была написана позже, по просьбе постановщиков балета, настаивавших на внесении в композицию пламенного танца и определивших мне срок в один вечер. Утром партитура была готова.
С волнением мы слушали и его рассказ о трудном периоде в его творчестве, наступившем после выхода печальной памяти постановления ЦК ВКП./б/, осудившего за “антиидейность” оперу Вано Мурадели “Великая дружба” и другие произведения, в том числе и ряд его. Подчеркивал, что всегда максимально стремился к тому, чтобы в каждом его произведении звучала родная армянская нота.
Откровением для всех нас был эпизод встречи уже всемирно известного автора “Спартака” со своим земляком в Ватикане кардиналом Казаросом Агаджаняном, уроженцем грузинского Ахалциха, принявшим после избрания в 1937 году Патриархом всех армян-католиков имя Григория-ПетраХУ, а с 1958 года по 70-ые — префект /ру-ководитель/ конгрегации распространения веры Ватикана.
Во время радушной встречи с патриархом, на которой присутствовала и супруга композитора Нина Макарова, большое впечатление произвела осведомленность служителя церкви в области классической музыки, в том числе русских и армянских композиторов. На встрече присутствовала и родная сестра патриарха Елизавета, приехавшая погостить к брату в Рим из Ахалциха.
Композитор забавно повторил ее слова, сказанные ему на характерном диалекте месхетских армян: “окнелем, тун кузим…” /”устала, хочу домой”/. По поводу поездки в Рим композитор отметил:”Я – атеист, но являюсь сыном народа, первым в истории официально принявшим христианство, и потому посещение Ватикана было моим долгом”.
По сей день в памяти звучат слова, сказанные им напоследок: “Люблю жизнь, природу, людей, особенно молодежь. Люблю труд, поиск. Без этого трудно достичь высот в любом деле, а в вашем деле очень важно быть справедливым и объективным”.
Автор: Сергей Аракелов
https://vstrokax.net/istoriya/...o-maestro/
---
Снегиревы
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Тбилиси. Юрий Тынянов.
ВСТРЕЧИ В ТБИЛИСИ
В октябре 1933 года в Тбилиси впервые приехал выдающийся русский
писатель, литературовед и критик Юрий Николаевич Тынянов.
Тициан Табидзе до того говорил мне, что беседовал обо мне с Юрием
Николаевичем. Тынянов в тот период готовил к изданию пушкинское "Путешествие
в Арзрум" со своими комментариями. И я как специалист в области истории
кавказских войн в какой-то мере мог оказать ему помощь.
Тынянов входил в состав той бригады русских писателей, которая приехала
в Тбилиси для участия в подготовке Декады грузинской литературы в Москве. К
тому же Юрий Николаевич являлся членом редколлегии, а затем главным
редактором основанной Максимом Горьким серии "Библиотека поэта", в которой
намечалось издать сборник грузинских поэтов-романтиков. В этом отношении я
также должен был ему помочь.
В час дня в вестибюле нижнего этажа Дома писателей я встретился с
Тицианом, и он сказал, что Тынянов здесь, наверху, и вот-вот должен
спуститься.
Тынянова, ученого и писателя, я хорошо знал заочно, читал его романы
"Кюхля" и "Смерть Вазир-Мухтара", рассказ "Подпоручик Киже" -- эти шедевры
современной русской исторической прозы, а его литературоведческие труды
"Проблема стихотворного языка" и "Архаисты и новаторы" и критические статьи
изучил специально...
Вот и он сам. Юрий Николаевич в сером костюме и с тростью в руках бодро
спускается вниз по ступенькам деревянной лестницы. В грациозном покачивании
тростью, во всем его облике угадывалось сознательное стремление к
элегантности. Перед нами -- среднего роста мужчина, с красивым высоким лбом,
черными глазами и на редкость бледным лицом, за природным артистизмом и
дисциплинированной сдержанностью которого ясно чувствовался в меру ироничный
ум. Тынянов при надобности прекрасно скрывал эту свою черту под маской
рассеянности и индифферентности.
И тем не менее он с первых же минут знакомства очаровывал всех и
вызывал симпатию окружающих.
-- Думаю, наше знакомство будет полезным для нас обоих, Тициан уже
говорил мне о вас! -- сказал мне Тынянов, как только мы познакомились.
Я растерялся от такого обращения, ни слова не смог вымолвить в ответ.
Вначале я предложил Тынянову пойти в университетскую библиотеку, где
хранилась доселе неизвестная рукопись одного из декабристов. Юрий Николаевич
весьма заинтересовался рукописью, и мы тотчас же отправились в университет.
Книгохранилище университета располагалось в нижнем этаже здания. В годы
моего студенчества директором его был всемирно известный ученый, профессор
Григол Филимонович Церетели, один из кумиров нашего поколения, лектор
Тынянова по Петербургскому университету. В 1933 году Григола Филимоновича
вместе с Иванэ Джавахишвили перевели в Государственный музей истории Грузии.
Юрий Николаевич долго и кропотливо рассматривал рукопись, выписывал
заинтересовавшие его места. Тут я должен признаться, что по сей день не имею
никакого понятия о содержании этой рукописи.
На обратном пути мы сели в битком набитый трамвай (тогда он еще ходил
по центральной улице города). Вдруг Тынянов схватился рукой за сердце и
страшно побледнел. Оказывается, у него пропали часы.
-- Единственная вещь, которая у меня от матери, -- огорченно проговорил
он, но тотчас взял себя в руки. Никогда после за все время пребывания в
Тбилиси он не обмолвился об этом, столь его огорчившем факте.
-- Жара... -- сказал Юрий Николаевич после минутного молчания. -- Мне
трудно дышать... Сойдем. Пройдемся пешком...
Мы сошли с трамвая. Тынянов шел, словно и не случилось ничего
неприятного, и спрашивал о каждом мало-мальски примечательном здании на
проспекте Руставели, в то же время вспоминая некоторые интересные места
недавно прочитанной им рукописи.
В аллее перед Дворцом пионеров нам встретился Ираклий Андроников,
давнишний его знакомый, у которого Тынянов и остановился в Тбилиси. Русский
писатель восхищался личностью его отца, известного грузинского юриста
Лаурсаба Андроникашвили, сверстника и товарища Иванэ Джавахишвили по
Петербургскому университету. Меня это не удивляло, поскольку, как и многие
другие, я хорошо помню публичные выступления и лекции Л. Андроникашвили,
человека редкой эрудиции, в совершенстве владевшего ораторским искусством и
блестящим даром импровизации. Мне довелось и беседовать с ним. Однажды,
вместе с Тыняновым,-- в доме Андроникашвили на улице Дзнеладзе, а до того --
у живущего на верхнем этаже того же дома профессора Александра Барамидзе.
И вот трое, Юрий Тынянов, Ираклий Андроников и я, направились в Музей
истории Грузии, чтобы повидать Григола Филимоновича Церетели. Встречу
учителя с бывшим учеником я вкратце описал в своих опубликованных
воспоминаниях о Г. Церетели.
Их впечатляющая беседа о Гете и Пушкине незабываема. К сожалению,
восстановить ее дословно мне уже не по силам.
Мы с Юрием Николаевичем еще два раза ходили в музей осматривать
различные экспонаты. Превосходные пояснения давал русскому писателю
грузинский историк Леван Мусхелишвили.
В музее же мы познакомили Тынянова с Павле Ингороква, который показал
ему рукопись "Вепхисткаосани" с иллюстрациями неизвестного художника. На
одной из миниатюр персонаж в персидском наряде выводил на свитке буквы.
-- Иллюстратор рукописи -- грузинский художник, -- пояснил писателю П.
Ингороква. -- Это видно из того, что нарисованный им якобы магометанин пишет
слева направо, а не наоборот, как то следовало ожидать от персидского писца.
-- Только наблюдательный палеограф мог заметить эту деталь, -- сказал
Тынянов, когда мы вышли из музея.
Примерно неделю спустя после приезда Ю. Н. Тынянова в Тбилиси в газете
"Литература да хеловнеба" ("Литература и искусство") от 7 октября 1933 года
мы напечатали небольшую заметку под заглавием "Юрий Тынянов", где между
прочим сообщали, что он останется в Тбилиси до 20 октября, и отмечали в
заключение, что "писатель в настоящее время работает над большим романом о
Пушкине...".
Тынянов, однако, остался в Тбилиси на более продолжительное время.
Тициан Табидзе, оказывается, перевел писателю нашу заметку, и когда тот
увидел напечатанный в газете свой портрет, заметил, улыбнувшись:
-- И в русской прессе меня не балуют хорошими портретами. Когда я
рассматриваю их, то кажусь себе почти уродом.
Это было не совсем верно. При жизни Тынянова в московских и
ленинградских газетах и журналах не раз появлялись его довольно хорошие
портреты.
Тынянов коротко, по-джентльменски поблагодарил меня за приветствие в
газете.
Мы встречались с ним днем. По вечерам он находился в квартире
Андроникашвили или гостил у Тициана Табидзе, Николоза Шенгелая и Нато
Вачнадзе или еще, насколько я знаю, в семье профессора Г. Нанеишвили...
-- Я постепенно становлюсь тбилисцем, привыкаю к местной жаре, --
говорил он шутя.
В нижнем этаже Дома писателей тогда находилась столовая. Мы почти
ежедневно встречались там ровно в четыре часа пополудни.
Здесь я познакомил Юрия Николаевича с Галактионом Табидзе и Михаилом
Джавахишвили. М. Джавахишвили подолгу беседовал с Тыняновым о проблемах
исторического романа. Грузинский беллетрист восхвалял метод Вальтера Скотта.
Тынянов не разделял его мнения, но М. Джавахишвили упорно продолжал стоять
на своем.
Я тогда впервые заметил, насколько бескомпромиссным был Тынянов, когда
кто-либо категорически начинал возражать ему, не соглашаясь с его взглядами.
Автор "Смерти Вазир-Мухтара" развивал мысль, что между наукой и исторической
прозой постепенно стираются грани и что в новой исторической прозе
традиционному импрессионизму противостоит документальная точность даже
тогда, когда писатель не имеет под рукой соответствующего документа, а
опирается только на свое творческое воображение. Автор исторической прозы
обязан критически относиться к якобы незыблемым общепризнанным фактам, так
как "исторический факт" -- понятие относительное. Хорошо помню фразу
Тынянова, что обязанность писателя показать не только перипетии
взаимоотношений действующих лиц, происходящих на исторической сцене, но
процесс их гримирования за этой сценой, в результате которого "исторические
герои" предстают перед нами измененными. Одно из назначений новой
исторической прозы не описание, а объяснение внутренних закономерностей
явлений и развенчание так называемых "героев".
Все изложенное здесь лишь слабая копия блестяще высказанного
теоретического положения Тынянова относительно своеобразия стиля и метода
современной исторической прозы; по существу же он защищал кредо своего
творчества.
Вместе с тем надо сказать, что во время устной полемики Тынянов не
терял самообладания и всегда оставался сдержанным.
Обычно мы с ним обедали, сидя вдвоем за столом, и беседовали. Длилось
это примерно до 25 октября. Дни эти -- незабываемы...
Тынянов избегал пить вино. И если пил, то два-три стакана.
Ему ни на минуту не изменяла поразительно ясная память. Говорить же о
его колоссальной эрудиции -- излишне. Я, молодой человек, с чувством
робости, даже некоторого страха смотрел на писателя, и он с редким тактом
старался не дать мне почувствовать существовавшую между нами дистанцию.
-- Коллега! Прогуляемся по городу! Что вы предложите посмотреть? --
часто обращался он ко мне.
Он легко находил общий язык со всеми, в ком замечал искреннюю любовь и
уважение к человеку, -- с пожилым и молодым.
Мы выходили в город. Он шел энергично, размахивая тростью, погрузившись
в свои мысли, или заговаривал о Тбилиси, который, думаю, наблюдал глазами
Кюхельбекера и Пушкина.
Глубокое уважение к его памяти заставляет меня воздержаться от
подробностей этих бесед; слишком много времени прошло с тех пор, чтобы быть
точным. Главное, что запомнилось: он считал русскую классическую литературу
одним из величайших феноменов в истории культуры человечества. Столь же
глубоко верил Тынянов в великое настоящее и будущее этой литературы.
Во время одной из бесед он неожиданно с упреком на меня посмотрел и
сказал:
-- Тицианом и вами движет одно намерение: дать мне выпить, чтобы я стал
болтливым. Я сейчас отплачу за это: до завтра вы не услышите от меня ни
слова! -- и тут же прибавил: -- Хотя... коллега, я и завтра выпью вашего
прекрасного вина.
Он, не сказав ни единого слова, дошел до квартиры Андроникова. По
существу, Тынянов играл им же выдуманную роль, и играл ее превосходно.
Некоторые мемуаристы отмечают, что он умел быть язвительным. Возможно.
Я же остался очарованным мягкостью его характера. И не я один. Это свойство
подметил в нем и Серго Клдиашвили.
Не помню ни одной из наших встреч, когда бы Тынянов не заговорил о
Пушкине. У меня осталось впечатление, что мысли о гениальном авторе "Медного
всадника" не покидали его никогда, владели каждой минутой его жизни. Однажды
вечером, когда мы гуляли по Комсомольской аллее, он блестяще прочитал "На
холмах Грузии".
Позднее, в исследовании "Безыменная любовь", он назвал адресатом этого
стихотворения супругу писателя и историка Карамзина. Гипотезу Тынянова
разделяют не все пушкиноведы, но его аргументация глубоко убедительна.
Говорил он и о своих учителях, в том числе -- о лингвисте Бодуэне де
Куртенэ, о прозе Андрея Белого. Он восхищался Велимиром Хлебниковым, любил
Бориса Пастернака, высоко ценил творчество Анны Ахматовой...
Из грузинских друзей Тынянов ближе всех был с Ираклием Андрониковым, с
которым сошелся еще в Ленинграде, и с Тицианом Табидзе.
В прозе Тынянова порой как бы между прочим отмеченная деталь основана
на богатом документальном материале, но автор намеренно умалчивает об этом
материале. К примеру, Грибоедову, несомненно, известен был факт, что
отстраненный Николаем I от должности кавказского проконсула генерал А. П.
Ермолов в своем московском доме убивал время, занимаясь переплетением книг.
В "Смерти Вазир-Мухтара", описывая прощание направляющегося из
Петербурга на Кавказ Грибоедова с Ермоловым, Тынянов "утаивает" то, что
Грибоедову хорошо должно было быть известно, и делает он это совершенно
намеренно. Такое отношение писателя к историческому факту оправдано с
художественной точки зрения.
Когда я спросил Тынянова, не вычитал ли он о "переплетной" Ермолова из
труда историка Погодина, он ответил:
-- Да! Но не только у Погодина! -- и удивленно на меня посмотрел,
должно быть потому, что я читал труд Погодина.
-- Чем объяснить, что вы перевели сборник рассказов Жоржа Дюамеля
"Цивилизация"? -- спросил я.
Тынянов снова удивленно взглянул на меня.
-- Сборник напечатали в 1923 году. Просто это заказ издательства --
ничего больше. Мне выплатили гонорар.
-- А вам нравятся другие его произведения?
-- Ни одно. Извините, я и не читал их, -- ответил Тынянов.
В известном теоретическом труде Тынянова "Проблема стихотворного
языка", по сей день в мировой научной литературе не имеющем себе равных
среди исследований по семантике поэтического языка, автор упоминает труды
Вундта, Пауля, Развадовского, Розенштейна и других, посвященные проблемам
значения слова. Тынянов называет также Мишеля Бреаля, известного
французского археолога и семасиолога, часть из труда которого переведена на
русский язык.
Лекции Бреаля в Лионе слушал некогда один из моих дядей, и, к слову, я
рассказал Тынянову о впечатлениях моего родственника об этом его лекторе и
по возможности передразнил Бреаля. Известно, что Тынянов был превосходным
имитатором. Юрию Николаевичу понравился мой рассказ. Сам он замечательно
копировал своего старшего друга Корнея Чуковского. Однажды они вместе были в
цирке, и Тынянов передал реакцию Корнея Ивановича при появлении на манеже
клоунов и дрессированных животных Дурова, его жесты в общении с детворой во
время антракта и даже тембр его голоса.
В бытность Тынянова в Тбилиси в газете "Известия" от 20 октября 1933
года была напечатана большая статья А. Старчакова "Проза Тынянова". Она
прозвучала некоторым приятным диссонансом среди ранее опубликованных статей
об авторе "Смерти Вазир-Мухтара". Несмотря на то что Максим Горький не раз
давал высокую оценку его прозаической и литературоведческой работе, Юрий
Тынянов не избежал литературных нападок. Мне приятно вспоминать, что я лично
передал ему газету со статьей о его творчестве. Он быстро прочел ее и ничего
не сказал, но хорошее настроение, которое не покидало его весь день, было
более чем красноречивым.
Правда, Старчаков считал рассказ Тынянова "Подпоручик Киже"
развлекательным анекдотом, высказывал и другие сегодня неприемлемые
критические замечания, но общий тон статьи свидетельствовал о глубоком
уважении автора к творчеству Тынянова. Словом, Юрий Николаевич остался ею
доволен.
Порой, насколько мне казалось, он нуждался в одобрении прессы. Сейчас
это звучит странно, но даже после смерти писателя некоторые критики
незаслуженно замалчивали его творчество или неодобрительно отзывались о нем,
о тех или иных произведениях Тынянова, в частности о "Смерти Вазир-Мухтара".
Тынянов собирал материалы для примечаний к пушкинскому "Путешествию в
Арзрум". Он не только длительное время работал над текстом "Путешествия...",
но написал и специальную статью, в которой объяснено много до того
неизвестных деталей, связанных с путешествием Пушкина на Кавказ, и освещены
психологические причины, вынудившие поэта приехать на Кавказ во время
русско-турецкой войны в 1829 году и посетить место военных действий. Этот
труд Тынянова был опубликован через три года (в 1936 году).
Я не раз беседовал с Юрием Николаевичем относительно исторических
реалий, отображенных в "Путешествии". Однажды я спросил, просматривал ли он
напечатанный в Тбилиси сборник "Кавказская поминка о Пушкине",
опубликованный в Тбилиси в 1899 году под редакцией известного кавказоведа Е.
Вейденбаума.
-- Конечно! -- ответил он. -- Только я позабыл взять сборник с собой, а
он мне нужен.
На следующий день я одолжил сборник Тынянову и, кроме того, повел в
Музей Грузии для ознакомления с архивом Б. Вейденбаума, в частности его
"Словарем кавказских деятелей"; я сообщил ему также, что грузинская песня,
услышанная Пушкиным в Тбилиси и внесенная им в "Путешествие..." ("Душа,
рожденная в раю"), специально была исследована Георгием Леонидзе, который
установил грузинский текст и автора этой песни (Д. Туманишвили). Тынянов
попросил у Леонидзе его работу и позднее указал на нее в своей статье о
"Путешествии в Арзрум".
Тынянов сделал в свое время благородное и важное дело, издав в большой
серии "Библиотеки поэта" переводы произведений грузинских поэтов-романтиков.
Тициан Табидзе просил меня оказать ему в этом деле возможную помощь, и,
естественно, я не щадил ни сил, ни энергии. Сборник вышел в Ленинграде под
редакцией Ю. Тынянова и Н. Тихонова. Комментарии к стихам Григола Орбелиани
и Николоза Бараташвили принадлежат мне, Александра Чавчавадзе и Вахтанга
Орбелиани -- Е. Вирсаладзе.
Тынянова совершенно не удовлетворяли ранние русские переводы
стихотворений Н. Бараташвили (Тхоржевского, В. Гаприндашвили). Некоторые из
них он называл "беспомощной" и "анемичной" копией оригинала.
-- Общепринятая характеристика лирики Бараташвили, -- сказал он мне
однажды, -- совершенно не согласовывается с этими переводами.
Особенно не понравились ему существующие переводы "Мерани".
-- Сделайте метрические схемы этого стихотворения, -- сказал он, -- по
которым Михаил Лозинский сможет передать своеобразие ритма текста.
Я немедля исполнил это поручение. Перевод "Мерани", выполненный
Михаилом Лозинским, и в самом деле соответствует ритмической структуре
оригинала, хотя, естественно, не абсолютно.
Когда Юрий Николаевич ознакомился с моими примечаниями к стихотворениям
Григола Орбелиани, он сказал:
-- О писателе с такой интересной биографией можно бы написать целый
роман.
Передо мной лежит номер "Литературной газеты" от 26 ноября 1937 года,
посвященный юбилею Шота Руставели. На первой странице -- статья Юрия
Николаевича, посвященная этой дате. Так она и называется "Дата мирового
значения".
"Советская страна отпраздновала в этом году столетнюю память Пушкина.
Сейчас она будет праздновать другой великий юбилей -- 750-летие Шота
Руставели. В эти дни наша страна празднует даты мирового значения. Великий
грузинский эпос пронес всю свою силу, молодость и обаяние через века до
наших дней.
Я не знаю в мировой поэзии более вечных, более молодых женских слов,
чем письмо Нестан-Дареджан своему рыцарю, чем плач Ярославны в Путивлеграде
на городской стене, чем письмо Татьяны к Онегину.
Русская литература в прошлом не могла приблизиться вплотную к великой
поэме, узнать ее.
Были, правда, и в прошлом попытки, но робкие: старые русские поэты
приближались не к самой поэме, а только к легендам вокруг нее и ее творца
(таково, например, стихотворение Полонского "Тамара и певец ее Шота
Руставели" 1851 года).
Только теперь, в нашу эпоху, взаимно открывшую для народов Союза все их
богатство, Руставели входит в кровь и плоть русской литературы.
О русском языке когда-то декабрист, друг Пушкина, писал, что он --
"богатейший и сладостнейший между всеми европейскими"; но только в нашу
эпоху и только благодаря нашей эпохе наш язык стал мировым языком. Перед
русскими советскими поэтами, перед всею советской литературой стоит почетный
и радостный долг полноценного перевода великого грузинского поэта.
Пусть Нестан-Дареджан станет сестрою Ярославны и Татьяны".
Следует отметить, что Тынянова и в 1933 году интересовал вопрос
перевода творения Ш. Руставели на русский язык, и он не раз беседовал на эту
тему со своими тбилисскими друзьями. Я знаю, что наиболее достойным
переводить "Витязя в тигровой шкуре" он считал Михаила Лозинского, который и
сам был готов приступить к переводу поэмы. Почему, по каким причинам это
тогда не состоялось -- мне неизвестно.
В связи с этим хочу вспомнить одну деталь. Тынянов узнал от Тициана
Табидзе, что я работал над проблемами грузинского стихосложения. Тициан
присутствовал на моем докладе о грузинской версификации в 1929 году в Доме
писателей (председательствовал Симон Чиковани). Сам Юрий Николаевич был
несравненным знатоком и теоретиком стиха, более того -- интерес к этим
проблемам не угасал в нем до последних дней жизни. В. Шкловский вспоминает,
что даже во время тяжкой болезни, прикованный к постели на исходе жизненных
сил, Тынянов продолжал думать об этом: "Сознание возвращалось. Он начинал
говорить о теории стиха". Тынянов-переводчик хорошо применял свои
теоретические знания.
Однако говорить с охотой по данному вопросу Юрий Николаевич мог только
со знатоком. И когда он начинал характеризовать роль пеонов в четырехстопном
ямбе А. Пушкина, ему было приятно, что для меня сфера его суждений не была
terra incognita. Илья Эренбург вспоминает: "Меня сердило, что Юрий
Николаевич ссылался на какие-то "синкопические пеоны", а я не знал, что это
значит, и боялся показать свое невежество". Мне выпало счастье не раз
беседовать с ним о грузинском стихе, об одной из стоп метрической схемы
этого стиха, пеоне, в связи с поэмой Руставели и "Мерани" Бараташвили. Он же
повторял, что следовало обо всем этом заранее предупредить М. Лозинского,
который впоследствии и впрямь сохранил указанную метрическую норму, согласно
тем схемам, которые я передал Юрию Николаевичу.
Взгляды Тынянова на проблемы стихосложения послужили одной из основ
методологической части моей работы "Грузинский классический стих" (1953). Ни
одному из теоретиков стиха я не обязан столько, сколько Тынянову.
Юрию Тынянову принадлежит заслуга и перед грузинской литературой. Под
его литературной редакцией вышел русский перевод "Мудрости лжи" Сулхана-Саба
Орбелиани (1939) и сборник стихотворений "Грузинские романтики" (1940).
В 1939 году в седьмом номере журнала "Чвени таоба" ("Наше поколение")
была напечатана моя статья "Юрий Тынянов", которая впоследствии вошла в мой
же сборник "Книги и авторы" (1941) и "Избранные труды", т. 1 (1962).
Статья касается тыняновской прозы. Это единственная работа на
грузинском языке о творчестве писателя. Тынянов знал о ее существовании.
Могу сказать одно -- написана она с любовью к большому русскому
писателю.
Автор-А. Гацерелиа 1974г.
http://gatchina3000.ru/literat...erelia.htm
---
Снегиревы
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Борис Пастернак в Тифлисе, в Тбилиси.
 Судьба Бориса Пастернака тесно связана с Грузией. Еще до первого посещения этой страны молодой поэт обращается к грузинской теме в стихотворении «Памяти Демона». Это произведение, написанное в 1917 году, является аллюзией на знаменитую поэму Михаила Лермонтова. Жизнь самого Пастернака станет еще одним эпизодом богатой истории русско-грузинских литературных связей.
В 1930 году писатель познакомился в Москве с грузинским поэтом Паоло Яшвили. В июле следующего года Пастернак по приглашению Яшвили впервые отправляется в Грузию. Путешествие на Кавказ было похоже на бегство: Пастернак едет в Грузию не один, а с Зинаидой Нейгауз — любовницей, которая вскоре станет его второй женой.
Проделав классический для русской литературы путь по маршруту Военно-Грузинской дороги, в Грузии они встретились и подружились с местными литераторами — Тицианом Табидзе, Георгием Леонидзе, Николозом Мицишвили, с художником Ладо Гудиашвили. Пастернак и Нейгауз посетили монастырь Джвари в Мцхете, Боржоми, Кобулети. Август влюбленные провели на курорте Коджори, о чем писатель с теплотой вспоминал в очерке «Люди и положения».
Впечатления от Тифлиса и грузинской природы, новая страстная любовь, знакомство с местной интеллигенцией — всё это стало для Пастернака глотком свежего воздуха. Свой восторг поэт перенес на бумагу: итогом поездки стала поэма «Волны» и сборник «Второе рождение».
Мы были в Грузии. Помножим
Нужду на нежность, ад на рай,
Теплицу льдам возьмём подножьем,
И мы получим этот край.

По возвращении Пастернак устраивал в Москве вечера грузинской поэзии, вел переписку с Грузией. В ноябре 1933 года он вернулся в Тифлис в составе писательской делегации. Недолгий визит дал поэту возможность увидеться с друзьями и вновь напитаться вдохновением.
В это время Пастернак много переводит с грузинского: это и стихи классика грузинской литературы Николая Бараташвили, и поэма Важи Пшавелы «Змееед». В 1935 году выходит его сборник переводов «Грузинские лирики». Переводы Пастернака, сделанные по подстрочникам и без знания грузинского языка, высоко ценил Тициан Табидзе.
В 1936 году Пастернак выпустил новый цикл стихов на грузинскую тему — «Из летних заметок», посвятив его «друзьям в Тифлисе»:
На Грузии не счесть
Одёж и оболочек.
На свете розы есть.
Я лепесткам не счетчик.

Очень тяжелым для писателя оказался 1937 год: преследования грузинских поэтов советской властью вылились в самоубийство Яшвили и казнь Табидзе и Мицишвили.
В третий раз Пастернак смог посетить Грузию лишь после войны. Осенью 1945 года он приехал в Тбилиси на торжества, посвященные столетию со дня смерти Бараташвили. Нина Табидзе, вдова Тициана, передала Пастернаку запас бумаги, оставшейся от мужа. Позднее писатель сделает на этих листах цвета слоновой кости первые наброски романа «Доктор Живаго».
В 1958 году эта книга принесла писателю Нобелевскую премию, а вместе с ней — серьезные проблемы на родине. Пастернака исключили из Союза писателей и объявили «литературным сорняком». Последняя поездка писателя в Грузию вновь стала своего рода бегством — на этот раз от травли. В феврале 1959 года, гуляя по Тбилиси, он решил посвятить следующее крупное произведение Грузии, однако всего через год умер от тяжелой болезни.
Грузия, с которой Пастернака так много связывало, стала для писателя вторым домом. Дружба русского писателя с грузинскими деятелями искусства никогда не прекращалась: в 1958 году в Тбилиси, несмотря на гонения, вышла его книга «Стихи о Грузии. Грузинские поэты. Избранные переводы».
Несколькими годами ранее 61-летний Пастернак писал Нине Табидзе: «Но вот кончусь я, останется жизнь моя, такая счастливая, <...> и что в ней было главного, основного? Пример отцовской деятельности, любовь к музыке и А. Н. Скрябину, две-три новых ноты в моем творчестве, русская ночь в деревне, революция, Грузия».
https://speelogroup.com/blog/g...pasternak/
---
Снегиревы
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Тифлис, Грузия, Алексей Толстой
«Рано поутру с балкона я увидел бурый, красноватый, крытый черепицей Тифлис, его восточную сторону. Над домами в прозрачном и неподвижном воздухе поднималось множество дымов; на мутной, быстрой Куре медленно поворачивались большими колесами большие плавучие мельницы…» В начале февраля 1915 года на Кавказский фронт, где шли сражения с турками, приезжает в качестве военного корреспондента газет «Русская мысль» и «Киевская мысль» Алексей Николаевич Толстой. Судя по пейзажу, который открывается ему с тифлисского балкона, остановился он или в «Гранд-отеле» или в «Лондоне». Здания, в которых располагались эти гостиницы, и поныне стоят у нынешнего Сухого моста. Но в их стенах уже совсем не гостиничная жизнь…
Между тем, судя по записям в дневнике, жизнь Грузии всерьез заинтересовала Алексея Николаевича. И вот – второй его приезд, уже не только как писателя, но и в роли военкора: «Я делаюсь корреспондентом, объезжаю Западный фронт, Волынь, Галицию, Карпаты, Кавказ…» Если говорить о Кавказе конкретно, то это – приморские линии фронта в Аджарии и, конечно, Тифлис. Толстой пробыл здесь около двадцати дней, отправляя фронтовые корреспонденции из Батуми и впитывая все, что увидел в грузинской столице.
Вот – первое, что поражает Толстого, пока извозчик везет его в гостиницу: «Длинная улица была пустынна. Высоко впереди в самом небе горели огоньки фуникулера». Восхищение северянина южной ночью и горой, возвышающейся прямо над городом, не исчезает в последующие дни: «В Тифлисе ночью пусто на улицах: кипарисы бросают тени на темные стены домов, кипарисы и тополя – за каждой оградой, по гористым переулкам; молодой месяц давно зашел; небо черное, звезды ясные, большие; над горой святого Давида блистает как алмаз, переливается Марс, правее его ослепительное созвездие Ориона. А ниже, у самой земли, звезды становятся желтыми точками. Это – огни на кругом лежащих горах». Уж, кто только не воспевал тбилисскую ночь, но это, согласитесь, одно из самых поэтичных ее описаний. И жаль, что оно не вошло ни в одно издание сочинений Толстого, а осталось лишь на страницах 37-го номера газеты «Русские ведомости» за 1915 год.
На живописные строки подвигает и старая часть города: «…От самой Куры стояли старые стены домов, такие высокие, что река, казалось, текла по дну глубокого ущелья; из дверей кое-где висели лесенки к воде; дальше, на азиатской стороне, видны серые минареты, купола и дымы; еще дальше, кольцом охватывали город каменистые и бурые холмы, и за ними горы, а еще дальше – снега». Ну, а на центральных улицах в глаза бросаются контрасты. Автомобили, роскошные экипажи, а рядом с ними – арба, которую буйволы тянут прямо по тротуару, ослик, груженный плетеными корзинами с грузом... Нарядные дамы в национальных лечаки, описанных Толстым как «низкие вышитые шапочки с длинными вуалями за спиной», блестящие офицеры, а между ними шныряют чумазые и босоногие мальчишки…
В общем, даже за то не очень долгое время, которое Алексей Николаевич проводит в Тифлисе, он настолько пропитывается духом этого города, что привносит его и в письма к жене – прямо перед отъездом в Грузию он женился на поэтессе Наталии Крандиевской. Прочтем некоторые строки молодожена. «…Я в Тифлисе, в гостинице, вымылся, лежу в постели, за стеной кашляет простуженный офицер. Ночь, Наташенька, южная, черна, звезды, большие, сияющие, «каких не бывает». На юге низко Марс, бриллиант, повыше его блистающий Орион… И тысячи созвездий – твоих мыслей – ведь это все ты, Наташа. Повсюду кипарисы – черные, высокие, на улицах пусто»… «В Тифлисе цветут яблони. Любовь моя, почему тебя здесь нет…»
А еще в те февральские дни Тифлис в «Русские ведомости» отправляется очерк, в котором происходящее описано как в живописи – сильными, точными «мазками». В нем можно увидеть и столь впечатлившую Алексея Николаевича гору Мтацминда. Но не потому, что именно на ее склоне погребли Акакия Церетели, она – деталь общей трагической картины: «Закат уже потускнел наверху над горой святого Давида»... «Облака затянули полнеба, едва виден загнутый кверху месяц»… «Посреди поющей толпы – четыре вороных коня с высокими султанами везут открытую колесницу, на ней под двумя развернутыми траурными знаменами – хрустальный гроб»… «Несут коптящие факелы, затем в два ряда – черные свернутые знамена с золотыми копьями, хоругви»… «Прохожие поднимаются на скамейки»…
В 1915-м граф прощается с Грузией на целых девятнадцать лет. Тех лет, что вместили крутой, болезненный излом в его судьбе и породили столь неоднозначное отношение к нему у части больших русских литераторов.
Он бежит из России во время гражданской войны –Константинополь, Париж, Берлин… Не будем сейчас вдаваться в подробности его эмигрантской жизни и возвращения на родину – ко всем этим перипетиям тбилисские стены не имеют никакого отношения. Хотя и в Париже Тифлис напомнил ему о себе – встречей с человеком, выросшим в этих стенах. «Сливки» эмигрантского общества сотрясал роскошной жизнью Леон Манташев – сын легендарного тифлисца Александра Манташева, крупнейшего российского нефтяного магната и филантропа, одного из богатейших людей своего времени. .
И еще одна встреча эмигранта Толстого с тифлисцем, на этот раз - человеком взглядов, диаметрально противоположных его родному классу. На лечение в Германию приезжает заместитель председателя Совнаркома Грузии, бывший секретарь Тифлисского комитета РКП(б) Леван Гогоберидзе, и граф, уже подумывавший о возвращении в «Совдепию», просит организовать им встречу. Сестра Гогоберидзе вспоминает, что на этой встрече Толстой был в приподнятом настроении, много острил, с большим интересом слушал рассказы о советской стране и надолго уединился с приезжим в кабинете… Так что, в принятии окончательного решения о возвращении из эмиграции свою роль сыграл и один из лидеров тифлисских большевиков. Впоследствии расстрелянный той самой советской властью, которая приняла Толстого с распростертыми объятиями.
А когда, вернувшись, писатель начинает публиковать произведения о жизни белой эмиграции, тифлисская газета «Заря Востока» успевает раньше всех в СССР напечатать, пожалуй, центральное из этих произведений. В номере за 25 мая 1924 года появляется «Повесть об одном обывателе (отрывок из повести Алексея Толстого)». Это – значительная часть повести «Похождения Невзорова, или Ибикус», которая в журнале «Русский современник» начала печататься лишь с июня. Подобное, конечно, не происходит без ведома автора.
Ну, а сам автор этих произведений мечтает вновь появиться в Грузии, предполагает сделать это в 1924-м, в 1928-м, но, из-за навалившейся работы, реализует мечту лишь в 1932-м. Правда, до Тбилиси, как и в первый приезд, не доезжает, проехав из Кисловодска в Батуми. От этой поездки остаются красочные наблюдения о Военно-Грузинской дороге, о Батуми и его Ботаническом саде, об аджарских горных ущельях и реках, строительстве ГЭС на Аджарисцкали… А потом, после отъезда, разлуку с Грузией ему компенсируют встречи в России с ее литераторами.
Появившись в Тифлисе с женой уже через месяц (в 1934 году) после съезда писателей, Толстой немедленно отправляется к Тициану. А к кому же еще! Но дома никого не оказывается, и он возвращается в гостиницу «Ориант» на проспекте Руставели, оставив у соседей записку о своем приезде. Прочитав ее, Табидзе, конечно же, развивает бурную деятельность. Он отправляет жену Нину к Толстым, чтобы отвести их на выставку Фирдоуси, проходившую в городе, а сам спешит по организационным вопросам – надо накрыть подобающий столь радостному событию стол. На выставке, как вспоминает Нина Табидзе, гость с «удивительным интересом рассматривал каждую мелочь» и успевал при этом знакомиться и оживленно общаться с местными художниками, писателями, артистами: «Толстой был как дома. И я впоследствии убедилась, что это была замечательная черта его характера: он по-домашнему шутил с новыми знакомыми, беседовал с ними о тысяче вещей, расспрашивал и в то же время рассматривал экспонаты выставки. Очень быстро вокруг него собралось бесчисленное множество людей».
За столом в «Орианте» помимо грузинских поэтов –режиссер Сандро Ахметели, актеры Акакий Хорава, Акакий Васадзе, много других творческих людей. Некоторые из них заходят не сразу: хохочут у дверей, заслышав голос Толстого – им кажется, что мастер пародий Ираклий Андроников изображает гостя. А обед, по общему признанию, удается. Застольные песни так нравятся Толстому, что он много раз вспоминает о них, возвратившись в Россию. Но каким бы любителем поесть ни был граф, а одним гурманством тот вечер не ограничивается. Много говорят о литературе, обмениваются идеями, Толстой делится своими взглядами на работу писателя – «работать без перерыва», рассказывает, сколько времени уходит у него на роман и на пьесу, признается, что ненавидит карандаши: «Поклоняюсь только авторучкам… готов даже красть их, где бы ни видел. Это мой психоз». Вспоминает он и первый свой приезд в Тбилиси.
А через год Толстой появляется в Грузии уже с новой женой. Но не в Тбилиси, а в Гагра, ненадолго.
Зато летом 1938-го – приезд уже не в качестве отдыхающего гостя. На встрече с литераторами в Союзе писателей Грузии Толстой делает доклад, в котором ставит давно волнующий его вопрос. Это – создание с помощью местных литераторов раздела грузинской литературы в задуманном им «Учебнике по истории литератур народов СССР». На встречах с грузинскими писателями он подчеркивает, что в этом разделе обязательно должна быть показана «атмосфера, в которой рождалось искусство слова», то есть связь литературы с архитектурой, живописью, музыкой: «Я надеюсь, что глава о грузинской литературе будет одной из самых блестящих в учебнике, потому что грузинский народ, помимо всей любви к родине, любит искусство большое, выходящее за пределы Грузии. Грузинские поэты, писатели, художники являются универсалами, то есть людьми большой европейской культуры».
Тот последний приезд Толстого в Тбилиси богат на встречу с такими универсалами. И вот, что вспоминает один из них, писатель Шалва Дадиани, друживший с Алексеем Николаевичем: «Во время своего пребывания в Грузии он почти не расставался со мной… Вместе со мной он осмотрел все достопримечательные места Тбилиси. Побывал в Мцхета и известном монастыре Джвари. Осмотрел хранящиеся в наших музеях ценности и рукописи». А дача Дадиани в селе Багеби* производит на гостя впечатление тем, что оттуда можно «обозревать добрую половину Тбилиси». Вот и не хочет он идти обедать в дом, просит накрыть стол во дворе с видом на столицу Грузии. Он словно предчувствует, что больше уже не увидит ее. Что не суждено сбыться его намерениям приехать и через два месяца, и в 1940-м…
Но в истории русской и грузинской литератур остаются слова: «Мы, русские писатели и поэты…особенно любим и ценим прекрасную Грузию и сокровища грузинской культуры.
Источник: http://tribuna.ru/news/good/
http://dobrieludi.com/articles/1380/
* Сейчас г. Тбилиси.

---
Снегиревы
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
“ТБИЛИСИ, В КОТОРОМ Я РОДИЛСЯ И ВЫРОС — ТОГО ГОРОДА УЖЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ
15.10.2016
file.php?fid=575384&amp;key=1977872937
Чем пахнет Тбилиси? Для меня разные районы пахли по-разному, например,
Сабуртало – свежестью. Навтлуги – более душный район, а в Ваке – всегда
был влажный воздух.
Тот Тбилиси, в котором я родился и вырос — того города уже не существует.
Помните, “Унесенные ветром”? Когда-то я впервые посмотрел фильм, а потом
прочитал роман Маргарет Митчелл, там Эшли Уилкс говорит, что “мой мир
унесен ветром, он больше не существует”. И вот когда я повзрослел и приехал
в Тбилиси после долгого перерыва, понял смысл этих слов.
Тот, мой Тбилиси, для меня унесен ветром. Сейчас это красивый город, но другой.
Потому что город – это прежде всего люди. Многие, среди которых я вырос,
либо уехали, либо их нет.
После переезда в Москву, я приезжал в Тбилиси время от времени. И во время
той войны, когда было голодно и холодно. Это были годы, когда я часто выступал
в Тбилиси, а потом так сложились обстоятельства, что я не был почти десять лет.
Приехал — города, который я знал когда-то, его просто не существует. Многие
знаковые места современного Тбилиси стали походить на Дисней Лэнд. Это
не плохо и не хорошо, просто это не так, как я помню.
Я не узнаю Плехановскую. Кроме Дворца железнодорожников не узнал ничего,
разве что еще ТЮЗ, русский и грузинский. Улица очень красива, но для меня
совсем не та. На внутренних улицах, на Калинина той же, те же улицы, те же дома,
– но нет людей, которые там жили. Умерли или уехали. И теперь тут — новые люди,
новые запахи, новые занавески, новые проблемы, новые радости.
И я не нашел курдов. Было ощущение, что их больше не существует в Грузии.
А это были люди, которые в очень колоритных и разноцветных нарядах с утра до
вечера убирали Тбилиси и были его частью.
Мое самое светлое воспоминание о Тбилиси – это 11 лет, я уже танцую в театре оперы
и балета, и мы ходим с друзьями гулять после репетиций. Доходили до фонтана
у бывшей гостиницы “Иверия”, оттуда открывался очень красивый вид на Тбилиси,
и там продавали самое вкусное в городе мороженое. Мы сидим у фонтана и едим
мороженное…
У меня было беззаботное и счастливое детство: мы не боялись гулять по городу,
ходили, куда хотели.
В Тбилиси мы жили сытно, семья, по советским меркам, была из привилегированного
класса, можно сказать. А мне тогда всегда хотелось почему-то уехать. Может быть,
потому что я Тбилиси воспринимаю как место для отдыха, а не как место для жизни,
для работы.
Главное отличие Тбилиси от множества городов, где я побывал – это теплота. Теплота
во всех смыслах: и в человеческом отношении, и климатически даже – когда тут холодно,
там тепло.
Из тбилисского интернационального детства у меня осталось ощущение постоянного
праздника. Потому что сначала начинался Рамадан, потом Суб-Саркис, после был Пурим,
католическое Рождество, после католического — православное Рождество. И так круглый
год. И мы все время ходили в гости, и весь город друг друга угощал. Мой дедушка жил
на Калинина, в его дворе жили семьи разных национальностей, и всегда кто-то что-то
готовил и угощал всех. Это был город-праздник, Тбилиси моего детства.
Николай Цискаридзе о Тбилиси.
https://nikolaytsiskaridze.ru/...stvuet_72/
Фото из статьи
---
Снегиревы
snegirev

Сообщений: 1289
На сайте с 2014 г.
Рейтинг: 35722
Айседора Дункан в Тифлисе.
Спектакли Дункан в Тифлисе горячо принимались экспансивными и музыкальными грузинскими зрителями.
Но Дункан беспокоилась:
— Я вижу днем на улице очень много мужчин, ничем, должно быть, не занятых. Но мы проезжали мимо множества фабрик и заводов. Здесь много рабочих. Я хочу знать, есть ли они в зрительном зале на моих выступлениях?
Меня заверили в Наркомпросе, что рабочий зритель посетил спектакли Дункан. Впрочем, это можно было наблюдать и непосредственно в театре и понять по приему, оказанному публикой, в особенности в «Славянском марше» и «Интернационале». Пришлось продлить спектакли.
Но особенно неистовствовали великовозрастные ученицы Тифлисской «пластической студии». Директор студии приезжал несколько раз в «Ориант», приглашал Дункан посетить студию, но Айседора под различными предлогами отказывалась.
«Пластические» школы и студии, во множестве расплодившиеся в России еще до революции, усвоили от Дункан лишь «босоножье», хитоны и туники, «серьезную музыку», ковер и сукна и забыли о главном — об естестве движения, его простоте, правдивости и выразительности, подменив их слащавостью, аффектацией и ложным пафосом.
Естественно, что Дункан отвергала таких «последовательниц». Она считала, что тело, жесты, движения могут с большой силой выражать всю глубину и разнообразие человеческих чувств и переживаний. Вернуть телу его права, сделать его выразителем тончайших душевных волнений — вот главное. Отсюда и легкий костюм, и отсутствие обуви.
Все то, что служило Айседоре Дункан лишь средством выражения идеи, стало самоцелью не только в российских «пластических» школах и студиях (которые в наше время, к счастью, почти себя изжили), но и в Европе и особенно в Америке.
Директор Тифлисской студии пластического танца буквально одолел меня просьбами, я сдался и уговорил Айседору поехать.
Еще в вестибюле нас встретила руководительница, гости, девушки-ученицы, преподнесшие Айседоре с реверансом огромный букет белых роз. Нас усадили в первом ряду партера, на эстраду вышли и расположились в шахматном порядке великовозрастные и весьма оголенные ученицы. Показ начался «Вальсом» Сибелиуса.
После первых же движений, не имевших никакой внутренней связи с грустной музыкой Сибелиуса, Айседора подтолкнула меня локтем:
— Почему?
Я прошептал что-то, пытаясь предотвратить назревающий скандал, так как хорошо знал Айседору, но она уже поднялась со своего кресла и, повторив еще раз свой вопрос, повернулась лицом к публике и руководителям.
— За что вы мучаете этих бедных девушек? — с гневом и печалью сказала она. — Чему вы их учите? Что говорят вам эти механические и бесстрастные движения? Они не только не выражают эту музыку, они не выражают ничего вообще. Мне невыразимо грустно от того, что я сейчас увидела…
Из книги;
Айседора Дункан Танец будущего. Моя жизнь. И. Шнейдер Встречи с Есениным.
Ростов-на-Дону. «Феникс».1998 г.
https://litlife.club/books/164408/read?page=77
---
Снегиревы
    Вперед →Страницы: ← Назад 1 2 3 4 5 ... 16 17 18 19 20 * 21 22 23 24 ... 30 31 32 33 34 35 Вперед →
Модератор: MarinaM
Вверх ⇈