Куйбышевский район Калужской области

В 1850 и 1858 г ( по ревизским сказкам) Бутчино входило в Кондрыкинскую волость.

А до какого года она была в составе этой волости?

yo-jik написал:

[q]

Подскажите, кто-то встречал метрические книги с. Закрутое ? В ГАКО есть единственная 1917-1918 года, а мне бы 1900, 1909, 1914 найти.

[/q]

Я пыталась искать по запросам Семиревскую волость. Но ни в Брянском архиве, ни в Смоленском нет. А в Калуге 1917-18...

Добрый день!
Дед родом из д. Белорус, Фомченков Павел Егорович.
1. Мама деда - Фомченкова Анна Романовна, 1903 гр, в девичье носила фамилию Лопасова.
Очень интересует история ее родовой ветви.
2. Нет информации о родителях прадеда - Фомченкова Егора Тимофеевича, 1903 гр.
Подскажите как можно найти какие-то сведения?

Тенишев: «Мокровский приход отличается особенным усердием в церкви (в сравнении с соседними приходами). Здесь 2800 душ, два причта; церковь большая, богатая, каменная, освящена в 1832 году, построена богатым помещиком Семичевым, и составляет гордость прихожан» особым почетом в нашей местности пользуется Цареградская икона Божьей матери, которая находится в Мокровском храме. Предание говорит, что эта икона явилась в болоте на иве. Священники с почетом перенесли её в церковь, которая в то время была по другую сторону речки Мокряны, но на другой день, к удивлению, всех, икона опять была на той же иве, на которой была найдена. Все решили, что пресвятая Богородица желает, чтобы её икона стояла именно на том месте, где явилась, и на месте ивы построили небольшую часовню, в которой и поставили явленный образ. Вскоре на месте часовни помещица выстроила небольшую деревянную церковь. При сломке этой церкви под престолом был найден деревянный крест, на котором было написано, что церковь освящена при царе Михаиле Федоровиче (М. Ф. Романов, 1596–1645, первый русский царь из династии Романовых) и при отце его патриархе Филарете Никитиче, следовательно, явление иконы можно отнести приблизительно к этому времени. На поклонение Царьградской иконы ходят верст за 50 и больше, а на святой неделе в Мокрое собирается человек триста и больше оброчников, в этот год, говорят, их было четыреста.

Оброчниками называются те, которые почем- нибудь дали обещание ходить за иконой всю Святую неделю, т. е. всё время, пока священник обойдет с образами весь приход. Оброчниками бывают люди обоего пола и всякого возраста. Обещание дается больше по усердию, хотя бывают случаи, что обрекаются ходить за иконой вследствие какой-нибудь болезни; например, в этом году одна молодая девушка из д. Новой ходила за иконой потому, что избавились от глухоты; ешё одна женщина Петровского прихода была в оброчница потому, что у неё сильно болели ноги. В Мокрое оброчники собираются в Великую субботу и, отдохнув после службы, в Светлое Воскресенье берут образ и с пением «Христос Вокрес!» отправляются вместе с причтом по приходу. В каждом доме, начиная со священника, оброчникам дается пирог, десяток яиц, кусок сала и горшок каши, кроме того, зажиточные крестьяне сажают за стол по несколько человек; при этом оброчники строго следят, чтобы один человек не пообедал два раза. Всего этого бывает совершенно достаточно для того, чтобы прокормить богомольцев и не дать им голодать для такого великого праздника.

Ходить за Цареградскою вошло в такое обыкновение, что в д. Новой Петровского прихода почти всякая девушка и женщина считает, как будто обязанностью хоть раз пойти в оброчницы, и все они с одинаковым удовольствием вспоминают это время: «Как запоют все разом «Христос Воскрес!» Или «Пасха Господня, Пасха,» — так сердце и возрадуется»,— рассказывают бабы.—«Да и молодцы в Мокровщине, сколько сколько нас туда собирается, всех накормят и всех приветят, а если где ночевать приходится, так всех нарасхват к себе зазывают, и не теснимся, всем места хватает, потому по всем дворам разойдемся. И святые иконы хорошо встречают и провожают, усердный народ, богомольный, не то что у нас в Петровщине; у нас иконы некому в другую деревню отнести, а там не так». И действительно, говорят, ни в одном из окрестных приходов не встречают и не провожают иконы с такой торжественностью, как в Мокром.»

Разыскиваю информацию о докторе Борщове, спасибо за помощь. Я думаю это было необыкновенный человек. Вот пока то что нашёл:

Доктор Борщов.

Доктор Павел Дмитриевич Борщов (1865-1936). Семья: жена Ефросинья Кузьминична Борзова. Дети – Наталья 1906 гр. И Елизавета. Отец – Дмитрий Пахомович Борщов. Мать Мария Григорьевна.
Борщов Дмитрий Пахомович отец Павла Дмитриевича, был крепостным крестьянином у помещика села Макаровки, недалеко от Дубровки, Малоярославского уезда Московской области (сейчас Калужской области). Был способным, грамотным самоучкой, служил дворовым по обслуживанию господ; по этой причине при отмене крепостного права земельного надела не получил, что заставило его впоследствии работать по найму. Местные говорили, что Дмитрий Пахомович помог купцу из села Макаровки спасти товар от пожара, за что купец взял его в приказчики, а затем женил на своей родственнице. Мария Григорьевна была грамотной и очень религиозной женщиной. Они вырастили пятерых сыновей: Александра, Николая, Павла, Алексея и двух дочерей: Анну и Веру.

Павел Дмитриевич окончил медицинский факультет МГУ в 1889 г. и с 1892 по 1918 год работал земским врачом в деревне Дубровка и селе Мокром. С 1918 по 1936 год работал врачом в Калуге, был лечащим врачом К. Э. Циолковского.
В селе Мокром, на памятной доске Павел Дмитриевич указан как народный просветитель и земский врач.

Действительно, он очень много сделал для жителей Дубровки и села Мокрое не только как врач, но инициатор многих идей по развитию образования, ведению сельского хозяйства, улучшению доступа жителей к торговле и развитию промыслов.

Интересно, что Антон Павлович Чехов окончил тот же медицинский факультет МГУ в 1884 году, на пять лет раньше Доктора Борщова. В 1892 году Чехов работал в Серпуховском районе на эпидемии холеры. Эта же эпидемия свирепствовала и в Калужской области. Так что, читая рассказы Чехова о его практике в деревне и борьбе с холерой можно представить то, что происходила в это же время в Дубровке, Грибовке и Мокром.

Кстати, 31 июля – это дата, посвященная избавлению Калуги от холеры в 1892 году. Именно в этот день калужане возносят благодарственные молитвы Пресвятой Богородице за её заступничество и защиту от страшной болезни. Надеюсь, что память о докторе Борщове так же сохранится в селе Мокрое.

Антон Павлович Чехов так описывает свой опыт работы на эпидемии холеры в письме Суворину А.С от 16 августа 1892 года: «Ну-с, я жив и здрав. Лето было прекрасное, сухое, теплое, изобильное плодами земными, но вся прелесть его, начиная с июля, в конец была испорчена известиями о холере. В то время, как Вы в своих письмах приглашали меня то в Вену, то в Аббацию, я уже состоял участковым врачом Серпуховского земства, ловил за хвост холеру и на всех парах организовал новый участок. У меня в участке 25 деревень, 4 фабрики и 1 монастырь. Утром приемка больных, а после утра разъезды. Езжу, читаю лекции печенегам, лечу, сержусь и, так как земство не дало мне на организацию пунктов ни копейки, клянчу у богатых людей то того, то другого.

Оказался я превосходным нищим; благодаря моему нищенскому красноречию мой участок имеет теперь 2 превосходных барака со всею обстановкой и бараков пять не превосходных, а скверных. Я избавил земство даже от расходов по дезинфекции. Известь, купорос и всякую пахучую дрянь я выпросил у фабрикантов на все свои 25 деревень. Одним словом, А. П. Коломнин должен гордиться, что учился в той же гимназии, где и я.

Душа моя утомлена. Скучно. Не принадлежать себе, думать только о поносах, вздрагивать по ночам от собачьего лая и стука в ворота (не за мной ли приехали?), ездить на отвратительных лошадях по неведомым дорогам и читать только про холеру и ждать только холеры и в то же время быть совершенно равнодушным к сей болезни и к тем людям, которым служишь, — это, сударь мой, такая окрошка, от которой не поздоровится.

Холера уже в Москве и в Московск<ом> уезде. Надо ждать ее с часу на час. Судя по ходу ее в Москве, надо думать, что она уже вырождается и начинает терять свою силу. Надо также думать, что она сильно поддается мерам, которые приняты в Москве и у нас. Интеллигенция работает шибко, не щадя ни живота, ни денег; я вижу ее каждый день и умиляюсь, и когда при этом вспоминаю, как Житель и Буренин выливали свои желчные кислоты на эту интеллигенцию, мне делается немножко душно.

В Нижнем врачи и вообще культурные люди делали чудеса. Я ужасался от восторга, читая про холеру. В доброе старое время, когда заболевали и умирали тысячами, не могли и мечтать о тех поразительных победах, какие совершаются теперь на наших глазах. Жаль, что Вы не врач и не можете разделить со мной удовольствия, т. е. достаточно прочувствовать и сознать и оценить всё, что делается. Впрочем, об этом нельзя говорить коротко.
Способ лечения холеры требует от врача прежде всего медлительности, т. е. каждому больному нужно отдавать по 5—10 часов, а то и больше. Так как я намерен употреблять способ Кантани — клистиры из таннина и вливание раствора поваренной соли под кожу, — то положение мое будет глупее дурацкого. Пока я буду возиться с одним больным, успеют заболеть и умереть десять. Ведь на 25 деревень только один я, если не считать фельдшера, который называет меня вашим высокоблагородием, стесняется курить в моем присутствии и не может сделать без меня ни единого шага. При единичных заболеваниях я буду силен, а если эпидемия разовьется хотя бы до пяти заболеваний в день, то я буду только раздражаться, утомляться и чувствовать себя виноватым.»