В качестве примера приведем еще один текст, записанный от Домны Ефимовны Сокериной: Сереговские - кречаты, Сереговские - кречеты,
http://cyberleninka.ru/article...m-folkloreКоська - кутирима, Кошки - кутерьма,
Половники - шыр мыш, Половники - спина
(горб) мыши, Князьпогостскэй - бычок, Княжпогостские - бычок,
Раковнинскэй - секрэт, Раковица - секрет,
Кыркбтш - увтас, Кыркещ - низина,
Сьбська - кокол, Шошка - хохол,
Тыла - чукчи, Отла - глухарь,
Гучерт - крукинь д^ Луг - кривой остров,
Куавидзи - конда додь, Куавица - сани с сухо-
стоем,
Ыджыд Ыб - пристань, Онежье - пристань,
Кбзлорд - школа, Козловка - школа,
Туръя - ёс додь, Туръя - сани с мелкой
рыбой,
Куштысьорд - байдыг, Куштысевка - куропатка,
Ягшбр - ком ббчка, Средние Кони - бочка
хариуса,
Вей Кони - лёль ббчка, Верхние Кони - бочка
семги,
Весляна - мык ббчка, Весляна - бочка ельца,
ЁвдЫ - трэска ббчка, Евдино - бочка трески,
Пегыш - яй ббчка [8]. Пегыш - бочка мяса.
Происхождение деревенских номинаций в отдельных случаях имеет свои объяснения, чаще же приходится лишь предполагать. Так, Сереговские -кречаты, в других вариантах «кречат», «крича», может иметь связь с местной фамилией Кречатов [9]. Отметим, что в географических песнях такой тип обозначения селений является устойчивым, например: д. Оквад - Туркин (местная фамилия, в деревенской топографии есть Турка вад ‘лесное озеро Туркина'

, д. Кони - ветбш (от местной фамилии Ве-тошевы), с. ЕмдЫ - Тарас [10]. Не исключается возможность рассмотрения слова «крича» как искаженного от русского «кричать» и, соответственно, в связи с названием одной из частей с. Серегова - «шу-миловкой» (связано с деятельностью местного соль-завода, шумное, людное место) [4. С. 53].
Деревня Половники во всех вариантах устойчиво называется «шыр мыш». Версия, объясняю-
щая это прозвище, имеется в материалах местного краеведа И.С. Лебедева (немаловажно, что сам он был уроженцем этой деревни): «Жителей деревни Половники дразнили «шыр мышъяс», то есть «мышиные спины». Видимо, от того, что в Половниках было трудное положение с лугами, очень много мелкоконтурных лугов, откуда сено таскали на себе, накладывая его на грабли или обхватывая веревками» [4, с. 58]. В отличие от исторической мотивировки Лебедева в полевых материалах Ю.Г. Рочева это прозвище интерпретировано с точки зрения традиционно негативных представлений о мыши:
Визса - кань зад виле- Княжпогостские - коша-дысь, чий зад обгладывающие,
Кошка - ур яй сёйны Кошки - беличье мясо
едящие.
Полоникса - шыр-мыш (неизвестно что, но обидное прозвище) [11].
В этом присловье прозвище Половников продолжает ряд формул, связанных с «нечистой», нечеловеческой пищей. У коми они имели достаточно широкое распространение (ср., например, «устъ-немса - понъюр виледісьяс» 'усть-немские - собачьи головы обгладывающие' из верхневычегодской традиции) [12], в вычегодско-вымской традиции подобные прозвища связывались с топонимическими легендами о Стефане Пермском и язычниках. Само по себе сочетание «шыр мыш» интересно и в плане этимологической неоднозначности, не исключающей возможности игры слов: шыр ‘мышь' и русское «мышь».
Характеристики следующих деревень, Оне-жья и Козловки, связаны с общественно значимыми реалиями, такими как пристань и школа. То, что для соседних селений именно школа является самой яркой ассоциацией с д.Козловкой, можно связать с историей школьного двухэтажного здания, хозяином которого изначально был известный вымский купец - Павел Никитович Козлов (Микит Паш).
В основе некоторых определений лежат особенности природного ландшафта. «Гучерт - кру-кинь ді», в вариантах «крукин», «крукля ді» (производные от крук ‘крюк', крукыль ‘загиб, изгиб'

, местные жители связывают с речным изгибом.
Комментариями о том, почему Кыркещ называется «увтас» (низина), мы не располагаем. Уже само по себе значение слова «кыркотш» ‘крутой обрывистый берег' предполагает топографическую двойственность и может рассматриваться как ключ к образованию этой лексической пары. Также эта характеристика соответствует действительности по географическим признакам: возвышенности, на
которой стоит деревня, предшествует полоса низкого берега.
Определение д. Куавицы «конда додь» может иметь двоякое толкование. Лес рядом с деревней назывался «Конда грива» - конда ‘сухая на корню, крепкая, частослойная боровая сосна', такая сосна особо ценилась при строительстве домов. С другой стороны, возможно прочтение «конда додь» в значении негативной оценки - неправильные, кондовые сани.
Образ промыслового достатка на Выми и Ел-ве находит свое отражение в характеристиках деревень от Коней до Пегыша. Эта часть выделяется по своей цельности, созданной за счет последовательного перечисления разных пород рыб (мяса в Пегыше) и многократного повтора слова «бочка» с выступающим на первый план значением меры изобилия. Этой характеристике противопоставляется турьинское «ёс додь» (вариант «ёс гу»): «Турья - это «ёс гу». Это потому что здесь плохую, мелкую рыбу - «ёс» ловят. А Кони - там сёмгу ловят, «лёль гоп» (яма с семгой), там яма с сёмгой, а здесь «ёс гу» (яма с мелкой рыбой)» [13]. От д. Кони и выше действительно были хорошие рыбные тони. В фольклорной интерпретации с ними связывается история заселения Выми, а ловля ценных пород рыбы оказывается соотнесенной с празднично-календарным кругом и соответственно определяется божьим промыслом. Например, в рассказе, записанном в д. Кони от Александра Федоровича Сокерина (1929 г.р.), говорится о том, что семгу ловили только на Петров день - местный храмовый праздник, а сига на Покров день [14].
Несмотря на то, что в песенном тексте очевидна проекция на реальность, для содержания скорее более важным является обозначение значимого для исполнительницы пространства, которое соответственно наделяется положительными признаками. Не случайно эта часть текста не имеет аналогов среди вариантов, записанных в других вымских селах.
В некоторых географических песнях границы территории могут выходить за пределы Выми: населенные пункты Усть-Вымского, Удорского районов, Ижма, Печора. Иногда в текстах появляются и такие далекие образы, как река Волга и море.
В качестве примера приведем запись, сделанную в с. Княжпогост:
Был да козёл,
На Волге пошел,
К Анфисе козе.
Ты йылын бубин,
Ты дорын челпан,
Аквадін - неляль,
Емдінін - чирак,
Сереговын - кречат,
Коська - кутерма,
Половникин - шыр мыш,
Визаобня - бычок,
Раковинский - пыркыс,
Кыркетш - чишук,
Сьоська - кутшей,
Тыла - бубин,
Ыб - волонтин,
Турья - балкон,
Кони - Вездін,
Вездін и ватас,
Сімдор - кепысь,
Изьва - азьва,
В конце озера бубин,
У озера коврига,
Оквад - неляль, Усть-Вымь - чирок, Сереговские - кречет, Кошки - кутерьма, Половникские - спина мыши,
Княжпогост - бычок, Раковинские - пыркыс, Кыркещ - чишук, Шошка - орел,
Отла - бубин,
Онежье - волонтин, Туръя - балкон,
Кони - Весляна, Весляна - речные жители,
Синдор - рукавица, Ижма - кислая похлебка,
Печераын - море, Печора - море,
Море пытшкин сир поз, В море смола (букв. ‘гнез-
до со смолой'

,
Сир поз пытшкин ма В смоле мед
поз [15]. (букв.‘гнездо меда'

.
Благодаря образно-символическому воплощению темы пути в зачине и завершении песни расширение пространства приобретает эпический размах. Тождественные по своей семантике образы Волги (символическая территория русской культуры) и моря с выступающим на первый план значением запредельности и пространственной протяженности органично вплетены в сюжетный строй песни. По своей обобщенности к ним примыкают и образы контактных зон Ижмы, Печоры и Удоры (с. Глотово - Слобода).
Вымской топографии могут предшествовать нижневычегодские селения (Усть-Вымский р-н) -д. Оквад и с. Усть-Вымь. В некоторых вариантах текста появляются фрагменты, в которых специфичность используемых словоформ определяет возможность двоякого прочтения смыслового содержания зачинных формул:
«...На Волгу пошёл,
Коквидзе пале,
Палевидзе лёжись» - возможно, обыгрывание топонимов Коквицы (Усть-Вымский р-н) и Пале-вицы (Паль, Сыктывдинский р-н)
Или:
«Козел да возел
На лужок пошел,
Кок видзе казел и зелёный» [16] - «видз» в значении ‘луг', «на зеленый лужок»;
«Ты йылын бубин, В конце озера бубин,
Ты дорын чолпан» У озера коврига;
Или:
«Тыйылын - бубин,
Тыдорын - чолпан» - д. Тыйыв (Конец-Озерье) и д.Тыдор Усть-Вымского р-на.
На этом фоне географическая определенность и последовательность основной («вымской») части песни приобретает значимую для повышения этнокультурного статуса содержательно-смысловую рельефность.
Нельзя не отметить, что географические песни находятся в тесной взаимосвязи с другими разновидностями прозвищного фольклора. Если говорить о вымской традиции, то для первых свойственна нейтральность (за редким исключением) се-ленческих характеристик. Уже само по себе перечисление топонимов связано с идей организации, упорядочивания и, в конечном итоге, стабильности существования на своей этнической территории. Собственно прозвищное содержание, в котором реализуется межселенческая оппозиция, представлено в иных фольклорных формах: присловьях, прозвищных преданиях, поговорках и т.д. Наделение положительными и отрицательными оценками жителей соответственно «своей» и соседних деревень - их основное функциональное назначение. Например, в присловье, записанном в д. Кони, представлена оценочная антитеза с д. Онежье:
«Кониса - воиса,
Кузя-дженида.
Ыб улича - калича,
Конские - открытые (избы),
Длинные-короткие (подолы).
Онежская улица - на задвижках,
Быд керкаын ялича. В каждом доме ялича.
У нас пускают в дома, приглашают. В Онежье не пускают. Ыб - это Онежье. «Ялича» - это видимо веревка. «Кузя-дженида» - специально так надевались, чтобы из-под верхней юбки выглядывали кружева» [17].
В Козловке зафиксирована характеристика жителей д. Онежье и с. Турья. Наличие каменных церквей и школ выделяло их среди других поселений, они противопоставлялись по своему жизненному укладу и в оценках соседей наделялись чертами скорее городских, чем деревенских жителей. Их относили к «служащим» и соответственно наделяли чертами бездельников. Ленивость онежских и турьинских нашла отражение в местной поговорке: «Через Онежье рыба прыгает до Козловки, до Ка-тыдпома, а потом через Туръю прыгает рыба до Кони» [18].
В некоторых случаях характеристики населенных пунктов обусловлены процессами семантической верификации. Так, например, при обозначении с. Туръи сюжетообразующим является образ рыбы, который может разворачиваться в разных оценочно-содержательных направлениях: место
без рыбы - потому что ленивые (в приведенной выше поговорке); место с мелкой рыбой - не изобильное место, в сравнении с другими селениями (Туръя - ёс додь ‘Туръя - сани с мелкой рыбой'

; рыбное место (Туръяса - чери 'Туръинские - рыба'

. В географическом тексте, записанном в верхневычегодской традиции (Усть-Куломской р-н), именно Туръя выступает в качестве центра «запредельного» (для вычегодского куста деревень) пространства Выми, которое, в свою очередь, также обозначено как рыбное место: Туръяса - чери, Рыбинной гульба (Туръинские - рыба, Рыбиннбй гульба) [19]. В формульной теме «Туръя - рыбное место» происходит усиление положительного смысла за счет появления русскоязычного дубля - «чери, рыбин-нбй гульбы». Причем этимология «рыбинной гульбы» оказывается взаимосвязанной с вымским вариантом названия д. Онежье - Ыб. В тексте, записанном в д. Отла (Вымь), присутствует, вероятно, исходный вариант этой формулы: «Туръяса - чери, Да Ыбанбй гульба» [20].
Как видно, варианты поэтических реализаций одного и того же центрального образа могут отражать абсолютно разные оценочные характеристики. И немаловажно, что процесс варьирования во многом определен жанрово-функциональной спецификой текстов: ярко выраженная прозвищная семантика в присловье и поговорке и гибкая система топографических характеристик в географических песнях.
Еще один способ трансформаций, характерный для географических песен, связан с возникаю-
щими вокруг основного образа звукосмысловыми ассоциациями. Например, еще одним мотивом, определяющим Туръю, является братчина (Туръя -братчин) [21]. Центральным местом этого обрядового комплекса, занимающего устойчивое место в вымском традиционном календаре, является угощение пивом: девушки в сопровождении специальных песен подносят его своим парням. В этом контексте логичен переход к образу бражки (Туръя -бражка) [22], и не только как следствие вторичного осмысления ритуального напитка, но и в результате возможных звукосмысловых ассоциаций (братшина -бращ - бражка). Следующий этап возможных интерпретаций связан уже собственно с фонетическими искажениями - появляется вариант «пряш-ки» (Туръя - пряшка) [23].
Таким образом, сохранившиеся в архивных записях образцы географических песен позволяют говорить о том, что еще в недавнем прошлом они занимали свое устойчивое место в песенной культуре Выми. Каждое произведение не только насыщено географической или этнографической конкретикой, но и автобиографично по своей сути, поскольку исполнитель вкладывает в них свое представление и свои знания о пространстве и времени. В результате тексты географических песен сохраняют главный принцип сюжетообразования, в основе которого лежит последовательное перечисление географических объектов, и при этом наблюдается содержательная вариативность, проявляющаяся главным образом в их характеристиках.
Литература и источники
1. Карташова И.Ю., Кругляшова В.П. Из истории русского фольклора (песни о прозвищах) // Фольклор Урала: Фольклор и историческая действительность. Вып.5. Свердловск, 1980. С.105-112; Иванова А.А. «Географические песни» в фольклорном репертуаре Пинеж-ского р-на// Славянская традиционная культура и современный мир: Материалы науч.-практ. конф. Вып. 3. М., 1999. С.192-202; Дранникова Н.В. Локально-групповые прозвища в традиционной культуре Русского Севера: функциональность, жанровая система, этнопоэтика. Архангельск, 2004. 430 с. и др.
2. Калуцков В.Н., Иванова АА. Географические песни в традиционном культурном ландшафте России. М., 2006. С.5, 15-16.
3. Коми народные песни: Вымь и Удора / Сост. А.К. Микушев, П.И. Чисталев, Ю.Г. Рочев. Т. 3. Изд. 2. Сыктывкар, 1995. С.15.
4. Фольклорный фонд Института языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН (далее -ФФ ИЯЛИ). А0627-3. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
5. Вниз по Емве-реке. Записки краеведа-лю-бителя Ивана Степановича Лебедева. Емва, 1995. С.29,37.
6. ФФ ИЯЛИ. В0606-28. Весляна, А.К. Габова, 1940 г.р. Соб. Г.С. Савельева, Е.Ю. Жилина, 2006.
7. Образцы коми зырянской речи / Сост. Т.И. Жилина, В.А. Сорвачева. Сыктывкар, 1971. С.197-199.
8. ФФ ИЯЛИ. А0627-4. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г.Рочев, 1964.
9. ФФ ИЯЛИ. А0627-2. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г.Рочев, 1964.
10. Жеребцов И.Л. Где ты живешь: Населенные пункты Республики Коми / Историко-демографический справочник. Сыктывкар, 1994. С.203.
11. ФФ ИЯЛИ. А0643-11, А0646-2. д. Онежье. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
12. Полевой дневник Ю.Г. Рочева. Вымская фольклорная экспедиция,1964. Л.91.
13. Ильина И.В., Уляшев О.И., А.-Л. Сиикала. Общедеревенские прозвища населения верхней Вычегды // Сельская Россия: прошлое и настоящее (Исторические судьбы северной деревни). Материалы Всероссийской научнопрактической конференции (Республика Коми, с. Усть-Цильма, 10-13 июля 2006 г.). Москва - Сыктывкар, 2006. С.290.
14. ФФ ИЯЛИ. В0606-37. с. Турья. Соб. А.В.Па-нюков, Г.С. Савельева, 2000.
15. ФФ ИЯЛИ. В0605-24. Соб. Г.С. Савельева, Е.Ю. Жилина, 2006.
16. ФФ ИЯЛИ. А0654-13. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
17. ФФ ИЯЛИ. А0639-2. с. Турья. А.Ф. Некрасова, 1926 г.р.; А0643-11. д. Онежье. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
18. ФФ ИЯЛИ. В0605-17. С.С. Вязова, 1933 г.р., С.Д. Куштысева, 1936 г.р., А.Ф. Сокерин, 1929 г.р. Соб. Г.С. Савельева, Е.Ю. Жилина, 2006.
19. ФФ ИЯЛИ. В0608-14. З.С. Спичак, 1929 г.р. Соб. Г.С. Савельева, Е.Ю. Жилина, 2006.
20. Научный архив Коми НЦ УрО РАН. Ф.27. Оп.1. Д.71. №57. Усть-Куломский р-н. Н.М. Лютоева, 1886 г.р. Соб. А.К. Микушев, 1956.
21. ФФ ИЯЛИ. В0648-9. д. Отла. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
22. ФФ ИЯЛИ. А0639-2. с. Турья, А.Ф. Некрасова, 1926 г.р. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
23. ФФ ИЯЛИ. А0643-11, А0646-2. д. Онежье. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
24. ФФ ИЯЛИ. В0699-11. Соб. А.К. Микушев, Ю.Г. Рочев, 1964.
Статья поступила в редакцию 01.12.2011.