Партизаны Крыма

Крым - край русский: «Злой камень» Яман-Таш (ФОТО)
http://novoross.info/ecskluziv...-foto.html
Среди зимнего леса, в декабре 1942 – го здесь разыгралась трагедия, истинный смысл которой был понят лишь недавно. И не просто понят, но и осознан – теперь на месте гибели нескольких десятков раненых партизан находится пояснительная мемориальная доска.\

Ее установили те же севастопольцы и симферопольцы, энтузиасты и работники контрольно-спасательной службы, настойчивостью и трудом которых установлен памятник пограничникам на Караби-яйле.

Как рассказал известный исследователь крымского партизанского движения Евгений Борисович Мельничук, 17 декабря 1942 года, после ожесточенных боев с румынскими и карательными подразделениями, партизаны из отрядов 2-го сектора, имея очень малое количество боеприпасов и существенные потери (были убиты 17 и ранены 27 партизан) понимали, что из зуйских лесов необходимо уходить. Посадочные площадки, на которые удавалось посадить легкомоторный самолет или сбросить парашюты с продуктами, были блокированы румынами; во всех окрестных селах стояли сильные гарнизоны врага. Но что делать с больными и ранеными? Уходить решили все, кто мог идти, двое - застрелились…

Остальных тяжелораненых - 28 бойцов - спрятали по сложному рельефу берега Бурульчи. Иван Кураков, командир 2-го сектора, жесткий и неуступчивый человек, приказал оставить им мешок муки и сам пристрелил лошадь на мясо – из двух последних. Партизаны ушли под гору Тырке, но тут начался ропот среди них: «Своих - то оставили…». Трудный разговор состоялся у Куракова и с партийными руководителями – секретарями обкома Ямпольским и Мустафаевым, находившимся с партизанами в лесу. И тут Кураков переубедил всех – с ранеными от хорошо подготовленного и сытого противника не оторваться, и погибнут все.

Вот отрывки из книги воспоминаний будущего генерала, а тогда в 1942 году – командира 4-го отряда Федора Ивановича Федоренко «Годы партизанские. 1941-1944»:

«Прибежал связной от Куракова: меня и замполита срочно вызывали в землянку штаба сектора. Когда пришли, там все уже были в сборе. Не дослушав мой рапорт, Кураков пригласил нас сесть.

- Время не ждет, - сказал он и обратился к секретарю обкома: - Петр Романович, разрешите начинать? Ямпольский кивнул.

- Коротко подведем итоги дня, - торопливо заговорил командир сектора.- Должен отметить, все отряды сегодня дрались стойко, ни метра не уступив врагу. Противник потерял более трехсот человек убитыми и ранеными. Особой похвалы заслуживает Четвертый отряд. Он сдерживал натиск главных сил, смело контратаковал, обращая противника в бегство. Мы выиграли неравный бой с крупными силами. Но противник не оставил леса. Значит, завтра возобновит наступление. Ставлю перед всеми вопрос: что будем делать дальше?

Все понимали, что, не имея боеприпасов, удерживать Яман-Таш нелепо. Но после недавних дебатов о смысле приказа № 227 (Приказ Народного комиссара обороны СССР от 28 июля 1942 года №227 «Ни шагу назад» - приказ, ужесточающий дисциплину в Красной Армии, запрещающий отход войск без приказа) прямо сказать об этом никто не решился.

- Предлагаю на обсуждение план действий. С горы немедленно уйти, иначе нас сомнут. В эту же ночь совершить бросок в Алуштинский заповедник. Это позволит нам оторваться от противника и пополнить боеприпасы на базах первого сектора, известно, что туда сброшены 23 парашюта с боеприпасами. Учитывая расстояние и сложность ночного перехода по горам, тяжело раненных в сегодняшнем бою с собою не брать, а укрыть их на определенное время здесь в скалах: с ними от противника не оторвемся. Вот такой план. Прошу высказаться. Только покороче, время дорого!

С первой частью плана все согласились, но вопрос о раненых вызвал замешательство. Никогда раньше ни у кого не появлялось мысли о возможности оставить раненых. Это противоречило известному солдатскому правилу: «Сам погибай, а товарища выручай». Но правда и то, что нести их по горам в такую даль невозможно. И для них же самих это равносильно пыткам.

Мы с Егоровым обменялись мнениями, и я доложил, что, поскольку у нас тяжело ранен только Николай Сорока и тот держится на ногах, мы не оставим его ни при каких обстоятельствах. Другие наши раненые в строю. Дойдут!

Остальные командиры и замполиты отрядов промолчали, посматривая на Ямпольского и Лугового, выжидая, что скажут они.

Слово взял Луговой:

- Никто не повинен в том, что наша победа, которой можно гордиться, добыта дорогой ценой. Погибли коммунисты В. Е. Слоква, П. Р. Пономаренко, А. Д. Славнов, Е. П. Веялко, Н. М. Овчаров, беспартийные товарищи - Е. В. Ращупкин, Ф. Ф. Порубай, М. И. Филоненко, И. Т. Майков, В. Г. Силаев, М. И. Новиков, М. В. Галкин, С. П. Бовкун, М. Т. Яграшев. Они пали как герои. Сейчас решается вопрос, как быть дальше. Бросок до заповедника за одну ночь после тяжелого боя считаю нереальным. Мы растеряем людей. Думаю, дальше тиркинского леса нам не уйти. А раз так, зачем оставлять, по существу, на съедение фашистскому зверю двадцать своих раненых соратников? Предлагаю перенести их под Тирке, а там завтра, по обстановке, будем решать, что делать дальше и как быть с ранеными.

Такого Кураков явно не ожидал. Ответил резко:

- Война есть война. Иногда приходится жертвовать малым количеством людей, чтобы спасти всех... Приказываю подготовиться к маршу. В двадцать два выступаем! Вот при каких обстоятельствах мы впервые по настоящему поняли, что превращение комиссаров в замполитов - не просто переименование должностей, которое у нас не приживалось: большинство командиров, в том числе и Кураков, как и прежде, называли своих заместителей по политической части комиссарами. Но возникла конфликтная ситуация, и командир сектора сразу дал понять Луговому: мы теперь не на равных, я - единоначальник. Как решил, так и будет. Что же, командир-единоначальник формально имел на то право. Видимо, поэтому и не счел возможным вмешаться в спор между Кураковым и Луговым секретарь обкома Ямпольский».

Никакой медицинской помощи оказать было невозможно из-за отсутствия лекарств, как и оставить им медиков – в секторе было только два врача и несколько медработников, а впереди – еще десятки боев и продовольственных операций, порой кровавее боевых схваток... Но были выделены небольшие силы прикрытия оставленных раненых - группа в 19 человек во главе с Александром Джалгания. Уже говорили о временном оставлении…. И в 22.00 отряды скрытно покинули тыркенские леса.

К утру 19 декабря партизаны успели практически без потерь перейти по заснеженным балкам и плато Чатыр-Дага в леса заповедника. Там они почти сразу увидели разведчиков из отрядов 1-го сектора. Командование и партизаны 1-го и 2-го отрядов встретили отряды 2-го сектора хорошо - выделили патроны, перевязочные средства и немного продовольствия, а в ближайшие дни ознакомили командиров с окружающей местностью. С 20 декабря 1942 г. начался этап пребывания всех крымских партизан на территории заповедника и его окрестностей, и началась самая страшная зима в партизанской истории Крыма.

Общая численность шести партизанских отрядов обоих секторов на конец 1942 г. составляла не более 350 – 360 бойцов, 50 из которых находились в зуйских лесах. Из общего количества до 40 % были ранеными и больными из-за длительного голодания и отсутствия медикаментов и не могли принимать участия в боевых действиях. И к концу весны в живых осталось всего около 260 партизан….

И среди них уже не было тех, которые были оставлены на Яман-Таше….

Есть такой термин «боевая целесообразность». Ею, наверное, можно объяснить, почему иногда жертвуют своими же людьми в имя выживания остального большинства. Но в моральном плане – этого не понять. Для Крыма уж очень характерные, злые примеры последней войны – мыс Херсонес в июле 1942-го, огненный Эльтиген в декабре 1943-го. И, как оказалось, партизанский Яман-Таш декабря 1942-го.

К февралю сорок третьего все оставленные на Яман-Таше тяжелораненые умерли. Лишь в марте в окрестные леса вернулись партизаны 2-го сектора и захоронили своих товарищей. И как рассказывал Мельничуку крымский партизан Арсентий Бровко, десятой дорогой обходили место трагедии. А после войны обстоятельства забылись, осталось только понятие – «партизанский госпиталь».

Наверное, именно поэтому в семидесятых годах у одной из приметных скал студентами Крымского мединститута был поставлен памятник «партизанским медикам». Увы, в декабре сорок второго врачей там не оставалось. Хотя конечно их вклад в партизанскую борьбу огромен и еще по достоинству не оценен. Пусть будет памятник медикам. Но теперь будет и объясняющая многое мемориальная доска, установленная руками севастопольцев Игоря Шереки и Алексея Пучкова. И будет память – как в яманташских скалах, так и в душах туристов - крымчан и гостей полуострова, побывавших здесь, над стремительной Бурульчой.


Сергей Ткаченко


Фото автора.

В марте 1943 г. в Крым была направлена спецгруппа майора Арабаджиева «Соколы», в которую вошли старший лейтенант Н. Ф. Забаро, радист В. П. Бочков, младшие лейтенанты медслужбы Валентина Винниченко, Ирина Лошкарева, старший лейтенант Устер, старший сержант В. П. Дёрибин, Р. Г. Анненков{354}. Арабаджиев взял на себя руководство деятельностью омсбоновских десантников в Крыму и связанных с ними подпольщиков. Вскоре было принято решение: в целях успешного выполнения разведывательных задач бойцам группы «Соколы» перейти на легальное положение и обосноваться в Симферополе и его окрестностях. С помощью подпольщиков-армян были добыты бланки паспортов и другие документы{355}. Арабаджиев превратился в ветеринарного врача, а Валентина Винниченко стала кухаркой больницы с. Воинка, где была сильная подпольная группа. В сентябре 1943 г. по распоряжению Арабаджиева она перебралась в Симферополь{356}. По рации командованию Красной Армии были переданы важные разведданные{357}.
Подрывники успешно действовали на коммуникациях Крыма. Два эшелона пустил под откос К. Абашев{358}.
Инструктор-подрывник, бывший студент Института физкультуры Г. Шиман обучал своих земляков — крымских партизан минноподрывному делу и сам участвовал в ряде крупных диверсионных операций — уничтожении железнодорожного моста, минировании магистралей и др. Им были уничтожены несколько автомашин и подорван эшелон — 12 вагонов с живой силой и техникой{359}. Пригодились и технические навыки Г. Шимана: он помог партизанам восстановить захваченный ими самолет{360}. К осени 1943 г. зона действий группы Арабаджиева значительно расширилась. Партизанские тропы подрывников пролегали в Перекоп, Джанкой, Сейтлер, Керчь, Феодосию, Бахчисарай{361}. [147]
Но в ноябре 1943 г. подпольщикам Крыма был нанесен тяжелый удар. Предатель Ящинин выдал группу, действовавшую в Симферополе и на территории Северного Крыма. Эсэсовцы арестовали свыше 80 человек, и в их числе омсбоновских десантников. В застенках гестапо арестованных зверски пытали. Но фашистам не удалось сломить волю патриотов. В декабре 1943 г. десантники групп «Крымчаки» и «Соколы» — братья Кондратовы, Адашев, Коган, Забара, Зубочикянц, Чикин, Устер, Мирошниченко, Маслов, Гричакин, Нилов, Терехов, Валентина Винниченко и Ирина Лошкарева — были расстреляны, а трупы их сброшены в колодец{362}. Этот тяжелейший удар не сломил воинов-десантников. С нарастающей результативностью борьбу продолжали испанцы Хосе и Педро, бойцы-спортсмены А. Сосунов, Ш. Хасанов, радист В. Вайншток, опытный минер В. Юдин. Последний действовал под псевдонимом Игорь. В отряде его в шутку именовали «хранителем казны»: ему была доверена сохранность 2 млн рейхсмарок, выделенных командованием для спецгруппы и крымских партизан. В Зуевском лесу деньги были переданы по назначению{363}.
В апреле 1944 г., накануне освобождения Крыма, десантники провели дерзкую операцию в самом Симферополе. 20 партизан, переодетых в немецкую форму, на двух машинах подъехали к дому бургомистра города. По данным разведки, здесь хранились большие запасы продовольствия, в котором остро нуждались голодавшие много месяцев партизаны и скрывавшиеся под их охраной местные жители. Бургомистр оказал сопротивление и был убит. Захваченные в большом количестве колбаса, мясо, сало, зерно были доставлены в лагерь пятью бойцами{364}. Так была выполнена первая часть задачи. 15 бойцов остались в Симферополе с заданием нейтрализовать возможные действия немцев по истреблению жителей города и важных объектов.
...Разведка доносила, что в одном из дворов засела рота немцев... Группа смело атаковала ее, взяла в плен и обезоружила 97 человек. В этот же день в город вступили советские войска{365}.
http://militera.lib.ru/h/zevelev_ai/02.html

Ангелиди Павел Константинович
Родился в 1924 году в г. Евпатория (Крым).
Окончил 7 классов средней школы. В 1944 году П. Ангелиди направлен в военизированный стройбат. Службу проходил на восстановлении Севастополя, на строительстве Рыбинской ГЭС (Ярославская область). В мае 1945 года П. Ангелиди направлен в Кемеровскую область, куда в 1944 году были депортированы его родственники.
Умер в 2010 г. в пос. Витязево Анапского района Краснодарского края.

В 1920 году мой отец приехал из города Салоники в Россию, поселился в Евпатории. В 1922 году он женился на моей матери Триандафилиди Александре Панаётовне, гречанке, уроженке Евпатории. У них в браке родилось трое детей: я, 1924 года рождения, Софья ( 1926 г.) и Анфиса ( 1928 г.).
Отец открыл кафе, где сам работал поваром. Но в 1933 году отца арестовали, якобы за приобретения ворованного мяса и осудили сроком на три года. Срок он отбывал на Соловках, переписка с родственниками запрещалась. После освобождения отец вернулся в Евпаторию и работал рыбаком в рыбколхозе «Альбатрос». В марте 1941 года мой отец умер.
Я в школе учился хорошо, из класса в класс переходил без экзаменов. В 1938 году я написал заявление о принятии меня в комсомол т. к. был первым учеником в классе, но заявление откладывали несколько раз.
В 1941 году я окончил 7 классов и тогда моя учительница Валентина Афиногеновна сказала, что меня не приняли в комсомол потому, что отец мой был иностранно-подданный.
Летом 1941 года началась моя трудовая деятельность в рыбколхозе «Альбатрос», а в октябре немецкие войска захватили наш город. Я продолжал работать рыбаком. Начальником рыбного завода был немец, а замом назначили местного грека Афанасиади. Его оставили в городе руководить партизанским отрядом. Мы, конечно, не знали об этом, думали, что он предатель. Мы сами расклеивали листовки, где призывали людей не бояться фашистов и бороться за свою Родину. Начались аресты. Меня, моего двоюродного брата Спасопуло Елевтерия Константиновича и моего дядю Спасопуло Константина забрали фашисты.
Арестованных было очень много. От расстрела меня и ещё многих рыбаков спас Афанасиади. Остальных арестованных вывезли за город, где были выкопаны противотанковые рвы. Туда немцы согнали всех арестованных и расстреляли. Среди расстрелянных были мой дядя и мой брат.
Моя бесстрашная мама ночью шла искать своё дитя и племянника. Она переворачивала мёртвые тела, искала своих, но никого не нашла. А когда уже возвращалась, услышала стон, она перевернула несколько тел и обнаружила раненого мужчину. Мама привела его домой и спрятала на чердаке. Он ей сказал, что он из партизанского отряда. Мама его лечила, и когда ему стала немного легче, он попросил её, чтобы она сообщила о нём по адресу. Через два дня, ночью пришли трое мужчин и его забрали. Они очень были благодарны маме, и оставили ей продуктов. Она рисковала своей жизнью и жизнью своих двух дочерей.
В дни оккупации фашисты отправляли молодых женщин и девушек на работу в Германию, такая участь ждала мою тётю Софию. Мама пошла к доктору и умоляла его, чтобы он дал справку, якобы у её дочери туберкулёз. Врач был по национальности немец, житель Евпатории. Он выдал справку, благодаря которой тётя София избежала отправки в Германию. А 13 апреля 1944 года Евпатория была освобождена от немецких захватчиков.
http://www.greek-martirolog.ru/book_witness/book_w_0.php

http://www.sakharov-center.ru/...p;num=7008

Предколхоза, коммунист С.С.Шириян сначала оккупации ушел з лес партизанить. Там тяжело заболел и вернулся в село. Больного несколько раз арестовывали немцы по доносу жителя села Васильевка предателя Карташова, но выпускали. Зимой 41-го Картанкж вновь добился его ареста, и немцы расстреляли Ширияна,

Кузьма Поярков знал каждого жителя Пролома. Знал и комсомольцев села Аркадия Асланяна, Трдата Оганяна, комсорга села Минаса Кочикяна, Айгана и Имаста Захарьянов, Майрама Егиньяна, Еву и Маргариту Оганян. Чтобы выслужиться перед немцами, староста мог выдать их, но он этого не сделал.

В 1944 году фашисты, раскусив "двойную игру" старосты, арестовали его, обвинив в связи с партизанами. Пройда через кошмар концлагерей, дядя Кузьма после войны вернулся домой и дожил до глубокой старости. На его могилу благодарные сельчане я сейчас приносят цветы.
..........................

После окопов я подружился с Ваней Воликовым. Секретов друг от друга не имели. Не сговариваясь, следили за полицаем Василием Раком. Тог в свою очередь следил за Беликовыми. Рак почему-то не любил их, а жили они по соседству.

Среди Воликовых, только Ваня был светленьким, остальные - Вася, Коля, Миша, темные в мать и отца.

Ваня был покладистого, мягкого характера. Хорошо говорил по-армянски, всегда улыбался, особенно, когда надевал на себя морскую форму. Друг он был хороший, надежный.

Летом 42-го Ваня ошарашил меня ответом, когда я обмолвился, что хочется как-то помочь своим:

- Зря ржавеют винтовки... как их в дело бы пустить...

- А я помогу тебе, - сказал Ваня и поделился большой тайной.

С матерью и соседкой он ходил за белой глиной для побелки домов в деревню Кобурчак. На обратном пути шли через лес, вдруг под ноги Вани, отставшему от женщин, упал скомканный бумажный шарик. Ваня поднял его и прочитал: "Приходи завтра в это же время сюда один. Познакомишься с партизанами." Сердце Вани забилось

от волнения. Он оглянулся, запомнил место. "А вдруг это ловушка полицаев?" - подумал он, но желание встретить своих пересилило страх и сомнения. На следующий день Ваня пошел на то место, осторожно оглядываясь и прислушиваясь. Остановился. Вокруг никого. Потом послышался шорох ветвей, и перед ним предстал высокий, худой человек в подпоясанной зеленой фуфайке,

- Не бойся, свои! - сказал он. Пошли в лес, а то увидят.

В лесу нас поджидали двое парней с автоматами, одетых так же. При знакомстве один из них, по-видимому старший, сказал:

- Мы - тезки! Я тоже Ваня. Мы уже неделю в ваших лесах, хотим познакомиться с местными жителями. Хочешь быть нашим связным? Дело опасное, подумай...

Ване хотелось посоветоваться с отцом. Партизан согласился ждать ответ два дня, на этом месте.

Ваня вернулся домой, поговорил с отцом.

- Берегись, сынок, соседа. Ты же знаешь, гад он, - предупредил отец. Иди, Ванюша, так надо.

И Ваня подробно ответил на все вопросы о предателях, о преданных советской власти людях, о ближайшей немецкой комендатуре.

- Отец лучше знает людей, он мне подскажет, - пообещал Ваня,

- Нам нужно знать о румынах, о немцах: где они, сколько их, как вооружены? Где и какая имеется у них техника. Приходить будешь раз в неделю. Если что срочное - клади в этот тайник.

Оказывается, Ваня уже два месяца помогал партизанам. Им до зарезу нужно было оружие. Вечером пойдешь со мной, - сказал Ваня.

- Паруйр тоже хочет увидеться с нашими, - вставил я.

- Возьмем и его, - согласился Ваня.

Я велел Паруйру прихватить с собой еду и с наступлением сумерек ожидать в центре села. В назначенное время мы с Ваней незаметно подошли к Паруйру и, озираясь, вышли за село.

В балке, что ведет к лесу, у небольшой пещеры, нас окликнули:

- Фуфайки несешь?

- Нет, шубы! - ответил Ваня.

Это был пароль. Подошли трое. Ваня Волихов представил нас и доложил:

- Ребята принесли хлеб, сало, сыр...

Потом Ваня отошел в сторону со старшим и стал с ним о чем-то

говорить. А мы шептались с остальными. Потом подошли оба Вани, а Ваня-партизан сказал:

- Грант, что же ты склад оружия от своих прячешь? К нам шестеро прибавилось, скрываются от гестапо. Рвутся в бой, но даже подходящего ножа не имеют.

Я рассказал об одиннадцати винтовках и запасе патронов, потом с радостью предложил:

- Забирайте все!

С Сашей договорились встретиться возле кладбища, где на берегу речки были зарыты винтовки.

Откопав в темноте оружие, набив карманы патронами, взяв по две винтовки, я, Вреж и Ваня Воликов пришли на место встречи. Ждем, переживая. Наконец, показался силуэт человека. Обменялись условными знаками. Подошли еще шестеро. Мы передали им винтовки и патроны, не проронив ни слова. Когда они растаяли в темноте, мы разошлись по домам. Дней через двадцать Ваня снова повел меня в лес. Оказывается, Сашин автомат вышел из строя. Вытащив из-за пояса парабеллум, я дал его ему на время, пока отремонтируют ему оружие. Обещал передать с Ваней сотню патронов к пистолету. Мы много натаскали автоматных патронов из немецких подвод. Они подходили и к парабеллуму.

Возвращаюсь домой, я предложил Ване Воликову, в случае, если появится надобность, выкопать остальные винтовки и патроны и передать их партизанам.

После этого я направился в центр села и встретил Ваграма. Тот сказал, что в правлении колхоза, под охраной полицаев заперт арестованный партизан, весь избитый и окровавленный. Ваграм слышал от сельчан, что немцы уже знают о связи отца и сына Беликовых с партизанами. Видно, тут не обошлось без предательства.

Подошли к правлению, окруженному возбужденными полицаями. Больше всех суетился Рак. Поодаль толпились сельчане. Мы стояли, тихонько переговариваясь. Нас мучила страшная мысль: неужели захваченный партизан; испугавшись пыток, выдал Воликовых? С наступлением сумерек мы с Ваграмом шли домой и встретили Ваню Воликова. Взволнованно рассказали ему обо всем.

- Уходить вам с отцом нужно! - выпалил я.

К моим словам Ваня отнесся совершенно спокойно, вроде бы это

не его касалось. А вечером занес сверток и попросил, на всякий случай, сохранить его флотскую форму. "Пройдет шумиха, - сказал Ваня, - возьму назад."

Утром нас поразила весть. Этой ночью Ваню с отцом арестовали. На рассвете их повезли в деревню Васильевка, где были расположены казармы полицаев. Это была база немецких холуев, больше огня страшившихся партизан. Не давали пощады предателям народные мстители.

На другой день я увидел Ваню в последний раз. Отец и сын попросили Рака, конвоировавшего арестованных в город, разрешить им попрощаться с родными. То ли остатки совести зашевелились у бывшего соседа, то ли настроение у него было благодушное, но он согласился. Прощание длилось с полчаса. За это время мы сумели незаметно передать Ване наган, который он спрятал под рубахой. Ваня сказал, что за селом убьет Рака и уйдет с отцом в лес, но получилось иначе. За селом, у развилки дорог, арестованных и конвойного догнала машина с полицаями. Рак поднял руку и, когда грузовик остановился, загнал своих пленников в кузов и увез их в город в гестапо.

А в селе продолжались аресты. Увели слесаря и его жену, фамилии их не помню. Слесарь, приехавший за год до войны из Старого Крыма, работал в кузне. Помню, он прихрамывал, его звали Киркор, Арестовали его за то, что он ремонтировал партизанское оружие.

После ареста Беликовых я опасался, что если Ваня не выдержит пыток, то прядут за мной. Но Ваня погиб геройски, никого не выдал. Об этом проболтался. Рак и еще о том, что начальник полиции Ибрагимов обозвал Рака дураком за то, что партизана привел в полицию с наганом. Ване не удалось убить Рака. Не смог он выбросить и наган. Не стало Вани. Связь с партизанами оборвалась. Шел июнь 1943 года.
.......................................

Прошло время и как-то вечером постучался к нам Иван Федченко. Вызвал меня на пару слов:

- Грант, у тебя есть автомат без диска...

Не дав ему договорить, я обрадованно подтвердил:

- Да, есть! А ты диск нашел?!

- Нет! Отдай автомат! Он очень нужен нам в лесу...

- Не дам! Я сам уйду к партизанам. Мне он тоже нужен...

Федченко старше меня лет на двадцать, уговаривать меня не стал. Попрощался и ушел.

Прошел день, другой. Я стал раскаиваться, что не отдал автомат. Ругал себя. Но вскоре Федченко снова заглянул ко мне:

- Вы, Захарьяны, старые да малые. Ваше дело сидеть в селе и помогать нам! А твой автомат очень нужен партизанам. Отдай! На этот раз я с готовностью отдал автомат. Иван на колене написал бумажку:

«По распоряжению командования крымских партизан принято от тов. Захарьяна Гранта один автомат ППШ без диска».

16.IX.43 г. Иван Федченко

Под эту расписку я передал ему еще триста автоматных патронов.

.....................................
В ночь на воскресенье охрану тюрьмы сократили. Этим воспользовались четыре смельчака одной из камер и, выломав решетку, убежали. Утром - общая тревога. Полицейским было не до нас. И мы спокойно провели в камере все воскресенье. А вскоре закончился и срок нашего заключения. Мы, что ни говорите, легко отделались.

Ночью Пролом жил относительно спокойно, а днем народ отсиживался в укрытиях, опасаясь ареста.

Полицай Рак продолжал усердно служить фашистскому порядку. Днем и ночью он рыскал по селу, высматривал, вынюхивал. Он боялся людей и всегда был начеку. И вот, как-то ночью, патрулировавший в центре села Рак, почуяв неладное, крикнул:"Стой! Кто идет?" В ответ ударила автоматная очередь. Но и полицай успел выстрелить. Партизан был ранен в плечо, а Рак, получив три ранения в ягодицу и ноги, сумел уползти к себе домой. Раненого партизана в школе перевязали девушки-учительницы Аня и Оля. Раньше они жили и преподавали в Васильевке. Ночью следующего дня партизаны увели раненого в лес.

Аня и Оля были веселыми, общительными девушками. Когда мы бывали вместе, они играли на гитаре, пели песни. Вскоре Аню и Олю схватили и расстреляли.

О перестрелке с Раком рассказал мне Гурген.

- Это из твоего автомата партизанский разведчик прошил Рака! - обрадовал меня Гурген.

Это была последняя встреча с Гургеном. Вечером он искупался, надел чистое белье, конечно, любимую тельняшку, и рано утром ушел в лес. Дня через три после нашей встречи, утром мы узнали, что перед лесом, у села Кабурчак убит партизан. В тельняшке...

С отцом Гургена пошли на место убийства. На вспаханном поле было многолюдно. Гурген лежал на спине, лицо в крови и грязи. Земля вокруг, пропитанная кровью, была стоптана. Как видно, первый выстрел попал в горло, он мучился. Те же, кто выстрелил в него, и добили его.Подъехал известный на весь район "оппель". Мы посторонились. Четверо, с плетеными погонами, вышли из машины. Поправляя черную кобуру, Тисе шагнул к Гургену. Поставив ногу на голову покойного, комендант произнес:

- Матхос - партизан!

Эти два слова все годы войны наводили страх на бравых воинов вермахта и их союзников.

После освобождения Крыма останки Гургена были перезахоронены.

.....................
На столе передо мной газета "Крымская Правда" за 23 ноября 1990 года. На третьей странице статья "Хачик", автор Володя Зиновьев.

Сначала несколько слов об авторе. Володя был моим соседом в Проломе и моложе меня на несколько лет. С детства своими способностями, скромностью, вниманием он завоевал симпатии селян. Мы не дружили, поэтому родители его больше запомнились мне. Отец Володи часто бывал у нас, а когда мы, пацаны, случайно оказывались рядом с их домом, мать Володи всегда угощала нас горячими вкусными блинчиками.

В статье "Хачик" Володя на примере Хачика широко повествует о проблемах нашего края. Хачик - мой одноклассник. С сестренкой Розой он ушел в партизаны в свои семнадцать лет. Он был хорошим бойцом. Ему доверили миномет. Однажды с партизанами, убегая от карателей, вместе с товарищами, вынужден был бросить миномет. За это его расстреляли свои же партизаны. Приговор привел в исполнение Павлик Кузьмин.

Статья "Хачик" в газете заканчивается словами: "Павел Васильевич Кузьмин жив. При воспоминании о Хачике Гагульяне плачет."

Партизаны из Пролома увели в лес и расстреляли Ивана Вельского, Ованеса Овсепяна, Гаврила Галактеева. За что их убили? Никто не знает.

Илюша из Грузии был убит по возвращении из села Танагельды своими же партизанами. Гурген - разведчик-самородок убит во время выполнения задания. Он вместе с Павликом Кузьминым, Епремом Оганяном и Мухамедовым из Татарии был послан за продуктами в село Кабурчак. Ночью, когда он возвращался с продуктами на место сборов у леса, его же товарищи по заданию вы-
стрелили в него, а потом уже добили раненого. Об этом рассказал мне пятый участник этой операции, которого по неизвестной причине оставили дожидаться их возвращения те, кто поднял руку на своего же товарища? Тогда я спросил:

- Гурген был фигурой среди товарищей, человеком с большой буквы. Как отреагировало командование на его гибель?

В ответ, к моему удивлению, я услышал:

- Никак, будто его и не было в отраде.Я уже писал о гибели Матевоса Егикяна, который на колхозном собрании попросил для своих троих детей и восьми племянников хлеба. Это посчитали за "непростительное преступление", и он поплатился жизнью.

Теперь о двух сыновьях Матевоса Егикяна, ушедших в партизаны.

После очередного прочеса леса Мисак в Сетрак Матевосовичи, как и все партизаны из села, скрывались в своем доме. За братьями ухаживала и скрывала их единственная их сестра Майрам Матевосовна. И все же они были схвачены. Исчезли и братья Егикяны. Со дня ареста партизан без малого прошло два года. Кончилась война. Вернулся из концлагерей Василий Пефти. К нашему удалению я безмерной радости, он сказал, что все эти годы по лагерям смерти скитался вместе с Мисаком и Сетраком. После освобождения военнопленных Мисак и Сетрак были призваны в армию, а его, старика, отправили домой. В день его отъезда из Германия братья уже » солдатской форме пришли проводить его. Им тогда не было 19 я 20 лет. Они попросили передать привет всем односельчанам, чтоб ждали их со скорой победой домой. Шли месяцы, годы. Не было ни писем, ни братьев. Через много лет бесплодных поисков узнал я, что Мисака и Седрака Егикянов расстреляли по приказанию Каплуна, как партизан-дезертиров.

Завершая Проломскую эпопею, обращаюсь с вопросом к живым убийцам своих братьев-партизан: по примеру П. Кузьмнна, хоть плачьте! Или убийство своих братьев, боевых друзей для вас удовольствие?

...............................................................
.. Командиром партизанского отряда в наших лесах был бывший секретарь Карасубазарского райкома партии Каплун. Это был жесткий сталинист. В 1937-38 годах это он давал колхозам "разнарядки" на выявление стольких-то "врагов народа". А в 44-ом в лесу по его приказу были расстреляны восемь человек из Пролома, тогда как немцы за годы оккупации убили семь. После освобождения Крыма Каплуна судили. Ему предъявили обвинение в пассивных действиях партизанского отряда, в том, что его заботой были не удары по оккупантам, а использование отряда для охраны и защиты его собственной персоны. Избежать сурового наказания Каплуну помогла дочь. Она предъявила суду немецкую листовку, в которой фашисты за голову Каплуна обещали солидное вознаграждение. Они-то знали, что он еврей. В этом и была основная причина их



- 117 -
ненависти к командиру партизан, отряд которого не очень досаждал немцам.

Каплуну было известно о массовом угоне скота из села в феврале. При желании он мог бы стадо отбить и угнать в лес. Его перегоняли с десяток немцев. Но Каплун решил не рисковать и дать немцам уйти.
.................................

Дорогами подвига и славы
к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне

Партизанский разведчик

Сергея Акимовича Логвинова хорошо знали в предвоенные годы в Старом Крыму. Он работал председателем правления Старокрымского райпотребсоюза. В городе он проживал с 1937 г. Родился же он в 1901 г., в самом начале 20 века в деревне Нижнеберезовка Курской области. 17-летним добровольцем ушел в Красную армию, воевал с белогвардейцами и интервентами. В 1925 г вступил в ряды Коммунистической партии. В 1927 г. возглавил колхоз, организованный на его родной земле. В Старый Крым переехал по состоянию здоровья.

Когда нависла угроза вторжения немецко-фашистских войск Старокрымский РК партии (первый секретарь Аралов М. Г.) и райисполком (председатель Аверьянов И. Ф.) по указанию Крымского обкома ВКП(б) начали формирование партизанского отряда, закладывали для него базу. Отряд был сформирован 30 октября 1941 г.

Логвинов по велению своего сердца в числе первых вошел в ряды народных мстителей, показал себя мужественным, стойким партизаном, являлся примером для других. По заданию командования отряда он ходил в разведку, приносил ценные сведения, участвовал в боевых операциях. За смелость и мужество, проявленные в бою с фашистами 10 ноября 1941 г., заслужил благодарность командования отряда.

Но однажды Сергей Акимович с разведки в Старый Крым не вернулся. Его выдали, он был схвачен фашистами и доставлен в гестапо. Его пытали, жестоко били, требовали выдать место расположения отряда, показать туда дорогу.

"Я вам ничего не скажу" - ответил отважный партизан. Разъяренный гестаповец, подскочив, ударил его пистолетом в лицо. Логвинова бросили в тюрьму, где снова истязали, но не сломили.

В день казни черного от побоев и пыток Сергея Акимовича вели на виселицу под усиленной охраной гитлеровцев. Гитлеровцы повесили ему на грудь табличку "Партизан", а он шел, гордо подняв голову. Подходя к месту казни, Логвинов крикнул собравшимся жителям города: "Не верьте, что фашисты всегда будут господствовать. Скоро наша армия освободит Крым!"

Именем бесстрашного патриота названа одна из улиц г. Старый Крым, его имя начертано на памятнике братской могилы в городе. Оно не должно быть забыто.

Ему, и другим таким бесстрашным героям войны посвятила свое стихотворение феодосийская поэтесса Н. Крестинина "Баллада о двух распятых".

Снега лежали легкие, как дым,
Такие непорочные, как детство...
А на столбах у въезда в Старый Крым
Распяты были двое неизвестных.
Примерзла кровь рябинами ко лбу,
И на щеках сиреневые тени.
Как видно, пригвожденные к столбу,
Служили палачам живой мишенью.
И день за днем у скорбных этих тел
Зима мела метелью небывалой.
И виселица, даже не расстрел,
За каждый шаг туда подстерегала.
А в потаенной тишине домов
Росла и зрела ненависть глухая...
Те двое не оставили следов
И тайну сохранили умирая.
Несли, быть может, весть от партизан,
Иль шли на связь дорогами лесными,
Жизнь перерезал вражеский капкан,
Но слава безымянная над ними.
А Крым тонул до пояса в снегах,
И лес молчал в тревоге напряженной,
И этих двух, распятых на столбах,
Оплакивали матери и жены.
...Из книги В.М. Осипова "Заметки краеведа"
http://www.skuvk1.narod.ru/65razvedchik.htm