"Кому отбывать срок до ордена, ну а кому - до "вышки""
Штрафные части без художественного вымысла
http://www.rusk.ru/st.php?idar=420657 Независимое военное обозрение
После демонстрации телесериала "Штрафбат", наверное, не найдешь в России человека, который бы не знал о существовании в Красной Армии в годы Великой Отечественной войны штрафных рот и батальонов. Однако не позавидуешь тому, кто принял "развесистую клюкву" фильма за правду. Это прекрасно понимают наши собеседники:
майор в отставке Петр Амосов, С должности командира взвода был разжалован в рядовые и направлен в 15-й отдельный штрафной батальон (ОШБ) 2-го Украинского фронта, реабилитированным закончил войну в Германии;
подполковник в отставке Александр Беляев, воевал на Западном фронте в качестве помощника начальника штаба 16-го ОШБ;
капитан в отставке Николай Гудошников, командир взвода 121-й отдельной штрафной роте (ОШР) 40-й армии Воронежского и 1-го Украинского фронтов, прошел боевой путь от Курской дуги до Карпат;
Георгий Дубинин, бывший штрафной рядовой 280-й ОШР 50-й армии 2-го Белорусского фронта;
старший лейтенант в отставке Иван Коржик, в составе ОШБ воевал рядовым на Ленинградском фронте;
капитан в отставке Вячеслав Сорокин, бывший командир ОШБ на 1-м Украинском фронте;
майор в отставке Иван Третьяков, командовал 192-й ОШР 13-й армии 1-го Украинского фронта, инвалид Великой Отечественной войны.
Ведь мы ж не просто так…
Начало штрафным формированиям в годы Великой Отечественной войны положил приказ наркома обороны СССР Сталина от 28 июля 1942 г. N 227.
Любой, самой жестокой ценой остановить отход наших войск – таков был его смысл. Предписывалось сформировать в пределах каждого фронта "от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины". Во всех армиях требовалось иметь от пяти до десяти штрафных рот для провинившихся рядовых бойцов и младших командиров.
В соответствии с Положением о штрафных частях, утвержденным 26 сентября 1942 года заместителем наркома обороны СССР генералом армии Георгием Жуковым, право направлять своих подчиненных в штрафбаты получили командиры дивизий, отдельных бригад и выше, а в штрафные роты – и командиры полков. Продолжительность наказания колебалась от одного до трех месяцев. На такие же сроки направлялись в ОШБ и ОШР военными трибуналами бойцы и командиры, осужденные с применением отсрочки исполнения приговора.
Амосов: В 15-й штрафной батальон я был направлен по приказу командующего фронтом Конева так, что даже командир нашей части об этом не сразу узнал. Приказ гласил: "За халатность…" В части – а действовали мы тогда на Криворожском направлении – я сдал комсомольский билет, другие документы. Новое удостоверение личности просто отпечатали на машинке. Настроение было тяжелым. Но, оказалось, ничего, жить можно, и в ОШБ, и там люди как люди – и пошутят, и погрустят. Был я в штрафбате самым молодым.
Угодил туда из-за гибели начальника политотдела нашей 37-й армии полковника Емельянова. Дело в том, что немец перешел в контрнаступление, наши части отошли. В этот момент в районе Недайвода я оборудовал минное поле в стороне от дороги, ставил немецкие противотанковые мины с взрывателями натяжного действия (других не было). Получив неточные данные о расположении противника, полковник Емельянов на "Виллисе" проскочил мимо нас в сторону противника. Мина сработала…
Дубинин: Приказ об оправке в штрафную мне не показывали и не зачитывали. Я – сержант, недавний выпускник Серпуховской авиашколы, служил техником самолета в 3-й эскадрилье 16-го запасного истребительного авиаполка, дислоцировавшегося в Саратовской области. "Мой" самолет Як-7Б разбился при посадке с летчиком-инструктором и молодым пилотом в феврале 1944 года. Комиссия установила, что катастрофа произошла по вине инструктора (ремень его куртки попал в шариковую опору тяги рулей управления, и машина резко "клюнула"). Но "стрелочника" все равно нашли…
Гудошников: Надо сказать, что формирование штрафных рот в нашей 40-й армии после сражения на Курской дуге шло довольно быстро. Основное пополнение давали дезертиры. Откуда они брались?
Весной 1942 года в результате успешного, но непродуманного наступления наших войск вплоть до Харькова из освобожденных мест полевыми военкоматами при запасных полках было призвано большое количество оставшегося там мужского населения. Например, из одного только Грайворонского района мобилизовали что-то около 12 тысяч резервистов. Однако наши войска не удержали занятых позиций и стали отступать, уводя за собой новобранцев. Во время суматохи многие разбежались по своим хатам, оказавшимся на территории врага.
После Курской дуги 40-я армия снова наступала по тем же местам, снова работали полевые военкоматы, и дезертиры оказались призванными вторично. Прежняя документация на них сохранилась, поэтому нетрудно было установить факт преступления. Им определялось 3 месяца штрафной роты, что соответствовало 10 годам заключения. Так набиралась команда из 200-250 человек и передавалась в ОШР.
Коржик: В сентябре 1943 года после освобождения нашими войсками Переяслава наш партизанский отряд имени Чапаева был расформирован. Часть партизан ушла на запад, а нас, несколько десятков офицеров, направили в Рязань, как позже выяснилось, на спецпроверку. А затем всех – в штрафбат.
Все мы, от младшего лейтенанта до полковника, в свое время попали в окружение в районе Киева. В чем была наша вина? В том, что не застрелились. После трехмесячной проверки все оказались "чистыми" – не сотрудничали с немцами, не изменники Родины. Казалось бы, надо просто направить людей в воинские части по специальности, но… В батальоне было 1200 офицеров, в том числе 25 полковников, которых на старости лет сделали рядовыми. Всем нам выдали красноармейские книжки.
Третьяков: За год и три месяца моей службы как командира штрафной роты пришлось формировать и воевать с девятью наборами численностью от 250 до 560 человек. Контингент поступал из осужденных. Командир согласно положению определял срок: приговор до 5 лет – 1 месяц штрафной, до 7 лет – 2 месяца, до 10 лет – 3 месяца.
Контингент поступал из Москвы – из Таганской тюрьмы, из пересылки на Стромынке – 7 наборов; один набор – из Закавказья; еще один – полицаи и старосты из Орловской и Курской областей.
Гудошников: Командиром взвода 121-й ОШР 40-й армии я был направлен из офицерского резерва армии, куда, в свою очередь, попал после госпиталя. Роту догнал прямо на марше к линии фронта. Представился ротному. "Где воевал?" – поинтересовался он. – "Карельский, Сталинградский, Донской фронты", – перечислил я. – "Значит, обстрелянный?" – "И обстрелянный, и раненый". – "Все ясно. Принимай первый взвод"… Канонада гремит все ближе, вроде надвигается на нас. Чувствую, что скоро в бой, а я совершенно не знаком со своим, причем необычным, подразделением. Они ведь идут не просто воевать, а искупать вину перед Родиной. Перешел в голову колонны и как можно громче объявил: "Товарищи! Я – ваш взводный. Слушай мою команду!.."
Беляев: На фронте я с сентября 1941 года. К концу Московской битвы стал начальником штаба стрелкового батальона. Ранили. Из госпиталя попал на курсы командного состава Западного фронта в Подольск. А оттуда по распоряжению Военного совета фронта был назначен помощником начальника штаба 16-го ОШБ по оперативной работе и воевал в его составе до марта 1945 года.
Знаю, что в постоянный состав в основном попадали боевые, опытные офицеры. Например, вторым (не нашим) ОШБ на Западном, затем 3-м Белорусском фронте командовал полковник Яков Ефимов, бывший начальник политотдела 29-й гвардейской стрелковой дивизии. У нас тоже были сплошь прошедшие бои командиры.
Третьяков: Я командовал ротой в учебном батальоне, когда меня вызвали к командующему 13-й армией генералу. Было это в ноябре 1942 года. Когда командарм сказал, что я назначаюсь командиром ОШР, у меня невольно вырвалось: "В чем я провинился?" (о штрафротах мы слышали уже раньше). Генерал ответил: "Если бы вы провинились, вас бы не командиром назначили, а послали рядовым". Потом начал говорить, что, мол, вы вторую войну размениваете (я участвовал в 1939 году в боях на Халхин-Голе), недавно закончили училище и вы – коммунист.
Беляев: Командиры взводов нередко назначались и из числа искупивших вину штрафников: наиболее подготовленные в боевом отношении, имеющие опыт проведения политико-воспитательной работы, поддержания дисциплины, воинского порядка и надежные в моральном плане.
Третьяков: В штрафной роте были разжалованные командиры. После отбытия наказания командование возбуждало ходатайство, им присваивали звание и оставляли в роте командирами взводов.
Идут в прорыв…
Гудошников: Пусть досужие баталисты от пера не придают большого или даже исключительного значения штрафным подразделениям. Из-за своей малочисленности и слабой огневой мощи они использовались на локальных участках фронта, обеспечивая успех полкам, дивизиям, в оперативное подчинение которых входили.
Беляев: Наш штрафной батальон дислоцировался рядом со штабом фронта, под рукой у командующего, чтобы, как говорится, в случае чего…
Штрафные батальоны в боях использовались, как правило, в составе дивизий и полков на наиболее укрепленных участках обороны немцев. Выполняли они и самостоятельные задачи: занимали господствующие высоты для улучшения позиций обороны, контратаковали вклинившегося в нашу оборону противника, вели разведку боем – прорывали вражескую оборону. Батальон в полном составе использовался редко. И, думаю, не потому, что в этом не было необходимости. Все дело в том, что на полное формирование уходило много времени, которое в срок штрафникам не засчитывалось. Поэтому, как только сформировывали роту, так сразу же вводили ее в бой.
Гудошников: В бой ходили чаще всего особняком. Штрафники обычно либо атаковали, контратаковали, либо штурмовали, прорывали оборону, производили разведку боем, с боем брали "языка" и т.д. – словом, делали дерзкие налеты на противника, чем успешно давили на его психику.
Это особенно было заметно на Курской дуге, в самом начале событий. Немцы, продвигаясь в сторону станции Обоянь, 8 июля заняли деревню Березовку. Нашей штрафной роте прямо с марша было приказано штурмом взять ее обратно. Дело было под вечер, мы по перелескам подошли и с криками "Ура!", со страшной стрельбой бросились на деревню, ворвались в нее. А там оказалось настоящее скопище войск и техники, особенно танков. Все пришло в движение, завязался жаркий бой, и нам пришлось отступить. Деревню не взяли, но острастку противнику дали добрую. На следующий день мы оборонялись против этой армады при поддержке артиллерии, минометов. Нас бомбили три десятка штурмовиков, смешали роту с землей, но штрафники удержались до подхода наших танков.
Сорокин: В мае 1944 года я прибыл в 38-ю армию и принял батальон. Мы сменили кавполк, очень потрепанный. По телефону получил задачу – взять высоту. В следующую ночь высоту взял, за что получил от командующего армии Москаленко орден Александра Невского. Я прошел с батальоном всю Польшу, пол-Германии и Чехословакии. Была встреча с американцами. Могу твердо сказать: штрафников бросали на самые трудные участки.
Считает враг – морально мы слабы…
Третьяков: Читал, будто штрафников гнали в бой чуть ли не как скот на бойню, а сзади них стояли с автоматами и пулеметами заградотряды. Мне только одно непонятно: где авторы статей видели такое?
Гудошников: На мою долю выпало более года командовать взводом в отдельной штрафной роте. И, конечно же, неплохо знаю суть этого подразделения. Надо сказать, оно почти ничем не отличалось от обычного: та же дисциплина, тот же порядок, те же отношения между солдатами-штрафниками и офицерами. Кому-то, может быть, покажется странным, но ко мне и другим командирам обращались по-уставному: "Товарищ лейтенант", а не по-лагерному: "Гражданин начальник". Такого я ни разу не слышал. Вооружением, продовольствием снабжали, как и положено. Представляли и к наградам.
Амосов: Прибыл я в ОШБ накануне нового 1944 года. Перед боем командир батальона подполковник Рудик произнес короткую речь: "Товарищи, завтра вы получите право вновь вернуть себе честное имя. Вы должны проявить мастерство, храбрость и отвагу русских офицеров. Вы сами командиры, воевать умеете. Командовать вами не будем". Выходит, полностью доверял нам.
Третьяков: Как обращались с личным составом? Так, как положено обращаться с человеком, живущим рядом. Об этом еще при моем назначении говорил мне командарм генерал Пухов. Управлять штафниками было трудно лишь потому, что рота не имела постоянного "отца": я имею в виду дивизию. Выполнили поставленную задачу – и уходите с богом.
Помню два случая ухода к противнику. Один удался, во втором случае перебежчика ликвидировали. Были случаи ухода в тыл. Посылали в розыск из числа штрафников же. Если находили, то ребята разбирались с дезертирами сами и, как говорится, без применения оружия.
Службу и быт организовывали согласно уставам, политико-воспитательная работа велась, как обычно в армейских условиях. Упреков бойцам со стороны командиров, что они, мол, осужденные и находятся в штрафной, не позволялись. Обращались по-уставному: "Товарищ боец (солдат)". Питание было такое же, как в обычных частях.
Гудошников: Приходилось слышать: якобы штрафники, идя в атаку, не кричали привычное "Ура". По фронту, правда, ходила молва, что-де штрафники вместо "Ура" кроют матом. Вздор это. Откуда взята эта нелепость? Мат, надо заметить, был вторым после "Ура" боевым кличем всей нашей армии, и штрафники в этом деле не отличались от других.
Никаких особых дисциплинарных и иных санкций мы к штрафникам не применяли, кроме уставных. В бой шли только по приказу, без угроз и насилия, без пресловутых заградотрядов сзади, я их нигде не видел, хотя, говорят, что были. Я часто даже забывал, что командую не совсем обычным подразделением. Всегда шел в бой вместе со штрафниками, часто прямо в боевых порядках, это им придавало больше уверенности ("командир с нами"), решительности, а мне – надежды на успех.
Третьяков: За весь период, пока воевал командиром штрафной роты, заградотряда за нашей спиной не чувствовал. Его не требовалось, поскольку у наших подчиненных не было иного выхода, как подниматься под пули. Всем!
Амосов: Иные командиры рассуждали так: вы искупаете вину, а почему должны страдать мы? Я почти не помню, чтобы мне приходилось о чем-то спрашивать или выполнять приказания командиров. Они, увы, часто оказывались в стороне. Запомнил только командира батальона.
Дубинин: После приема пищи над траншеей появился командир роты и громко объявил приказ: "Впереди деревня, ее нужно взять и на той стороне закрепиться. Кто туда придет, будет оправдан". И с этого момента офицеров я не видел, пока не взяли деревню.
И если не поймаешь в грудь свинец…
Беляев: Потери, насколько мне помнится, были большие. Примерно 50-70 процентов.
Гудошников: Нашей роты хватало на один-два, редко на три серьезных боя. Практически никто во время наступательных боев более месяца в строю не держался.
Коржик: Перед нами была поставлена задача – перерезать дороги, соединяющие Нарву с Таллином, и выйти к Финскому заливу. Атака – на рассвете. Но не было ни одного артиллерийского или минометного выстрела. Даже крупнокалиберные пулеметы молчали.
Первые сто метров нужно было преодолеть по открытой местности. Какой дорогой ценой мы заплатили за каждый из них! Только у меня сменилось десять подносчиков. С большим трудом мы прошли по глубокому снегу двенадцать километров. Осталось каких-то 100-200 метров до дороги, но кончились боеприпасы. Вынуждены были остановиться, а потом отойти километра на два. Два месяца мы пытались затем преодолеть снова эти километры, атакуя по несколько раз в день… К середине марта из 1200 бывших офицеров нас осталось в батальоне сорок восемь человек.
Амосов: 5 января 1944 года, 8 часов 10 минут. С нашей стороны прорезал утреннюю дымку трассирующий снаряд, потом заговорили "Катюши" и вся артиллерия фронта. Вначале опешивший от неожиданности противник начал отвечать. Штрафники находились в 300 метрах перед передним краем. Лежали на снегу, лопаток не было. Я был вторым номером ручного пулемета. Еще до атаки первый номер Николай Рычагов был ранен и уполз на перевязку. Я остался с пулеметом один. Когда дошла очередь до последнего диска, я, перебросив ремень через плечо, поднялся, и все молча пошли в атаку. Бежали и падали, шли и взлетали на воздух. Мне еще до атаки осколок угодил в левое плечо, но я не пошел на перевязку – сзади не легче, все перемешалось. Взрыв… Меня бросило на землю. Очнулся я, услыхав "ура" тех частей, которые были сзади нас, да гул опоздавших танков.
Гудошников: Задачу командир роты поставил просто: "Наши войска недавно оставили деревню Березовку, что километрах в полутора-двух отсюда. Нам приказано штурмом овладеть ею. Для этого нужно подойти как можно ближе и с криками "ура" броситься на немцев, выбить их из деревни. Первый взвод лейтенанта Гудошникова идет правофланговым, второй – лейтенанта Голощапова – пойдет слева от него, а ты, Ганжа, со своим взводом будешь поддерживать их сзади, если начнут дрейфить. Все ясно?"
Для меня неясностей было более чем достаточно. Ведь надо хотя бы примерно знать силы противника, кто нас поддерживает, кто справа, кто слева от нас? Подумал тогда: боевая задача поставлена штрафникам, тут, как видно, не до правил.
Дубинин: Пошли цепью, друг от друга шагах в 8-10, тихо, без криков. Немец огня не вел. Сколько прошли – не знаю. Вдруг разрыв мины. Цепь залегла. Стоны, крики подорвавшихся, проклятия в адрес наших саперов, что не все сделали, как надо, снимая мины. А тут немцы начали артобстрел, и, конечно, новые потери. Получилось, назад нельзя – свои убьют, вперед тоже нет возможности… По памяти скажу, после этого дня половину личного состава списали (около 70 человек).
Коржик: Были штрафники смертниками? Я считаю – да! Когда из 1200 человек в батальоне осталось в строю 48 – это мало?
А вот еще факт. При одной из атак мы попали под сильный огонь шестиствольных минометов, и часть солдат попыталась отойти и спрятаться в лесу. Они были задержаны заградотрядом и расстреляны. Выжить штрафнику было большим счастьем.
Гудошников: После одного из боев меня вызвал ротный и велел составить на всех штрафников так называемую арматурную ведомость, в которой против каждой фамилии проставляется вся амуниция солдата. "Будем реабилитировать ребят и передадим на пополнение соседнего полка, – объяснил мне ротный. – Воевали они хорошо. Некоторые задержались у нас дольше, чем положено. Считай – вину все искупили. Объясни им это. – "А мы куда?" – поинтересовался я. "Мы на формировку. В запасном полку нас уже ждет новая рота".
Всех в одно место не соберешь, не построишь, и я где нескольким сразу, где по одному объявил о реабилитации. К удивлению своему, ни вздоха облегчения, ни радостного возгласа, никаких других эмоций не увидел и не услышал. Некоторые из моего взвода даже сожалели, что нам придется расстаться… Затем в наше расположение пришли командиры из соседнего полка, и мы им передали солдат прямо на боевых позициях.
Беляев: Шла реабилитация только тех штрафников, которые искупили свою вину непосредственно в бою. Насколько я помню, у нас не было ни одного случая, чтобы реабилитировали тех, кто не участвовал в боях.
Амосов: С восстановлением прав не затянули. Уже в медсанбате при заполнении медицинской карты мне указали прежнее воинское звание – лейтенант и ту часть, из которой я прибыл в штрафбат.
Третьяков: Досрочно могли реабилитировать не только раненого. По приказу нашего командарма был введен такой порядок. В наступлении ставилась определенная боевая задача. При выполнении ее, как только выходили из боя, вызывали из армии военный трибунал, он снимал судимость и вручал справку об этом. Вот насчет наград при отбытии срока – этого у нас не было. Мы пытались представлять к ним, но нам ответили: "Штрафник искупает свою вину, за что же его награждать".
Дубинин: Я за бои в штрафной роте награжден медалью "За отвагу".
Коржик: Некоторых из наших наградили. Я получил Красную Звезду.
Третьяков: Какие льготы были у меня как у командира ОШР? Оклад 1100 рублей; 5 процентов выслуги; 20 процентов полевых – всего 1375 рублей. Командир же обычной стрелковой роты получал 750 рублей. А еще за один год и три с половиной месяца дважды повышали в звании.
Беляев: Описать все, что пришлось пережить в ОШБ, нет возможности, нужно было побыть там самому. Достаточно сказать, что в 23 года я стал седым. Правда, за год и 7 месяцев мне присвоили звания капитана и майора.
Стимулом для нас, офицеров постоянного состава штрафных частей, которые шли в бой вместе с теми, которые кровью искупали свою вину перед родиной, был двойной оклад, который мы, как правило, отдавали в фонд обороны.
Коржик: Я много раз после штрафбата пытался вернуться в авиацию. Ведь к тому времени я имел на своем счету 150 ночных боевых вылетов, был награжден орденом Красного Знамени. Но меня отправили в глубокий тыл, в запасной полк… Уже не говорю о том, что над штрафниками еще долго висел дамоклов меч и после их демобилизации.
http://nvo.ng.ru/history/2006-04-28/6_shtrafbat.html 