РУССКИЙ ХАРБИН (Harbin Russians...To remember)

[q]

Добрый день, буду глубоко признателен всем участникам за помощь с харбинскими фотографиями Николая Антоновича Оржельского и Василия Григорьевича Воинова!

"Кто в Харбине не знал Василия Григорьевича Воинова, этого прекрасного человека и хорошего артиста, с которым связана целая эпоха в деле харбинской оперы.
Приземистая фигура в Желсобе [Железнодорожное Собрание] за рюмкой водки в обеденное время зычно грохотала бархатным басом, всегда что-то налаживая, устраивая, объясняя и успокаивая.
Вместе со своим другом Оржельским, со своим закадычным «Антонычем», Василь Григорьевич священнодействовал, устраивая оперные дела.
– “Спаси, Бог!..” – гремел его бас в князе Хованском.
Воинов в любой опере был на месте и везде и всегда он нравился публике.
Как человек богемы, он, по отзывам товарищей, был совершенно незаменим. Выручить из беды, помочь, приласкать – всё это он умел проделывать так, что едва ли кто-либо мог с ним соперничать.
Старая традиционная артистическая публика, которая сжилась с Харбином за целый ряд оперных сезонов, привыкла считать Василия Григорьевича Воинова чем-то вроде своего предводителя. Ведь это он когда-то развёл знаменитое “стоп-сигнальное” племя, которое купалось на Сунгари, загорало, набирало силы на зиму, наливало мускулы и нервы здоровьем.
Племя это вполне напоминало племя африканских дикарей – до того все были черны, белозубы и веселы. А Василь Григорьевич был всех веселее, здоровее и белозубее и зычно командовал своим басом: “Ныряй!”
А зимой начиналась тяжёлая театральная работа, напряжённый труд артиста, труд закулисный, невидимый для публики.
И Василий Григорьевич так же умело и охотно принимался за этот труд, как пил водку за обедом и как нырял и загорал в “Стоп Сигнале” за Сунгари.
Первый удар постиг его на пароходе, где-то у “островов”, чуть ли не под тропиками, во время гастрольной артистической поездки. Возвратившись в Харбин, всё ещё больной, он шутливо уверял, что “ничего, кривая вывезет!..”
Время шло, а Воинов не поправлялся, только слегка подлечивался, чтобы опять заболеть.
Не было прежнего могучего здоровья, прежнего благодушного и милого характера, позволяющего на всё смотреть сквозь пальцы и пренебрегать всеми жизненными невзгодами.
Но Василий Григорьевич всё ещё храбрился.
– Вот поеду в Россию, там стационарное лечение, хороший уход, хорошие доктора, хорошие больницы… А главное, всё это бесплатно.
С тем и поехал в Россию, в Хабаровск, чтобы бесплатно вылечиться – известно, какие "миллионы" у русского актёра и каковы его текущие счета.
Прошёл год и два, о Воинове доносились смутные и плохие слухи. Одно время он собирался в Харбин, его с нетерпением ждали, даже чуть ли не приготовили ему комнату.
Но он не ехал и не ехал.
И вот теперь объявление в траурной рамке, объявление о кончине “дорогого мужа, оперного артиста Василия Григорьевича Воинова”.
Мир его праху, пусть будет ему земля легче лебединого пуха!
ЛИНГВА"

Шаляпин местного разлива
ЛЕГЧЕ ЛЕБЕДИНОГО ПУХА
" Гун-бао". Ноябрь 1931 года.

[/q]

[q]

Николай Антонович Оржельский родился в 1888 году в казацкой слободе Маньково-Калитвенской. И если сейчас население села Маньково в Чертковском районе Ростовской области не более пяти тысяч жителей, то тогда население слободы Маньково-Калитвенской, где жили издавна казаки с Верхнего Дона, составляло около 15000 человек.
Спустя 10 лет поведет свою русскую историю и город Харбин, который своим возникновением обязан началу строительства в 1897 году КВЖД (Китайско-Восточной железной дороги) на северо-востоке Китая, куда Н.А. Оржельский попадет после нескольких лет скитаний времен Гражданской войны, в мае 1922 года. Его харбинскому периоду творчества была посвящена часть одной из глав Мелихова Г.В. «Белый Харбин. Середина 20-х», по воспоминаниям его отца о выступлениях Н.А. Оржельского на харбинской сцене.

В томе 6. «Жертвы репрессий Иркутской области» приведена лишь такая краткая справка: «ОРЖЕЛЬСКИЙ НИКОЛАЙ АНТОНОВИЧ, 1888 г. р., урож. Маньково-Калитвенской слободы Донской области, проживал в г. Иркутске, артист Иркутского радиокомитета, б/п, русский, арестован 14.03.38 г., НКВД СССР и Прокурором СССР 28.08.38 г. по ст. 58-1 «а», -8, -10, -11 УК РСФСР приговорен к расстрелу (исполнено 16.10.38 г. в г. Иркутске), реабилитирован Военным трибуналом ЗабВО 23.01.59 г.».

И только в статье независимого исследователя Дорофеевой Натальи Адольфовны, о судьбах российских артистов в китайской эмиграции: выдающейся оперной певицы Марии Александровны Садовской и ее мужа Михаила Архиповича Суганова, указывается, что «возможно, финал жизни был таков: возвращение в СССР, работа артистом Иркутского радиокомитета, в 1938 г. – арест, расстрел по приговору Комиссии НКВД СССР и Прокурора СССР 28 августа 1938 г. с обвинением по ст. 58-10, 58-11 УК РСФСР – «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти...».

В те дни в городе Иркутске каждое утро в приемник-накопитель НКВД напротив железнодорожного вокзала привозили до трехсот человек, как утверждалось «право-троцкистских белогвардейских панмонгольских контрреволюционно-враждебных элементов, колчаковцев, харбинцев, эсеров, кулаков». В НКВД был подвал, стены которого были обшиты железом, а на полу были настелены опилки. В этот подвал ночью или рано утром из тюрьмы привозили людей. «Люди эти были самые разные: женщины и мужчины, “чернь и видные”, из Тайшета, Тулуна и других мест. В подвале НКВД этих людей расстреливали… Расстрел производил один мужчина, вооружённый маленьким пистолетом. Он вызывал людей по списку, приказывал вставать на колени и производил выстрел в «мозжечок»… Так продолжалось в течение ночи, пока трупов не набиралось на две автомашины… Во время расстрела во дворе находился с включённым двигателем трактор».

Все это сопровождалось казенными шифрограммами НКВД: «пришлите 200 кусков мыла...» (заочно приговоренных к расстрелу. – прим. автора), «высылаем 230». Казни людей проводили в нынешнем здании полиции в Иркутске на ул. Литвинова, 13 и в тюрьме на ул. Баррикад, 63. Жертв вызывали по списку в подвал, ставили на колени и стреляли в затылок из пистолета системы Коровина (калибра 6,35, которыми вооружали высший командный состав и партийную верхушку) или револьвера системы Нагана (калибра 5,6 миллиметра).

Только тогда, арестованные узнавали о том, что осуждены на смерть «по первой категории» - так тогда официальные власти называли расстрел. Поскольку, «тройка» озвучивала приговор лишь если это был лагерный срок заключения. А если это был расстрел, то человеку лишь сообщали, что его дело «требует дополнительного расследования». К раннему утру после казни человеческие тела грузили в штабеля на крытые брезентом грузовики и вывозили спецзону НКВД, в лесу у села Пивовариха, где всех укладывали штабелями в безымянных рвах, а затем присыпали тонким слоем земли.

[/q]

[q]

А это фото выше молодого Н.А. Оржельского кажется еще из Мариинского театра.

[/q]

[q]

ПЯТИГОРСК, 20, II. Прибыли больные и раненые:
В Кисловодск—прапорщик Оржельский Павел Антонович (контужен).

[/q]

[q]

"Начинается великая война... Оржельский — не подлежал воинской повинности как артист Императорских театров. Но он уходит на фронт добровольцем, вместе со своими пятью братьями, причем два отправились по призыву, а трое тоже добровольно. Всю войну Оржельский — в окопах; действительно, получил золотое Георгиевское оружие. По демобилизации в 1918 г. возвращается в Мариинский Государственный театр. Но в начале 1919го покидает Петроград. Поет в Екатеринбурге, поет в Омске, в Иркутске,Чите и добирается до Харбина...

Очередное музыкальное собрание уже началось, и среди собравшихся был и полковник В.Н.Лазарев. О приезде артистов пока никто не знал, но мое сообщение вызвало очень большой интерес у Лазарева. “Вы не помните инициалы имени и отчества Оржельского?” — спросил он меня. Я ответил, что не помню, но его вопрос сразу насторожил нас, и мы просто набросились на В.Н., прося рассказать, почему он задал этот вопрос, что он знает об этих артистах? И вот что он рассказал:
— Оржельский? Хорист Мариинского театра (жена была там же кассиршей). Был произведен в солисты и вскоре ушел добровольцем на войну. Попал ко мне в полк, правофланговый. В затишье между боями пел. “Браво!” — кричали ему немцы. Дослужился до чина капитана и получил золотое георгиевское оружие.
О дальнейшей судьбе не знаю...

После таких романтических сообщений мы уже еле-еле могли дождаться первого концерта артистов, тем более что имя и отчество Оржельского оказались такими, какие они были у певца, знакомого Лазареву. Май 1922 г. Первый концерт. Сидела рядом профессор пения Плотницкая. Пел Луканин — бас. После его выступления Плотницкая говорит:
— Голос прекрасный, но сырой материал, сырой...
Наконец, выходит Оржельский — высокий, стройный. Лазарев говорит:
— Да, это он!

Оржельский начинает, поет “Нитка корольков” и вторую вещь — арию с цветком из Кармен. Спел эти две вещи, и зал был покорен им полностью. Поет арию из “Паяцев” — “Нет, я больше не паяц!..” и в этот момент у аккомпаниатора рассыпались нотные листы. Тот совершенно растерялся. Оржельский бросился поднимать ноты, успокаивает аккомпаниатора
и этим как бы успокаивает весь взволнованный зал. Опять начинает эту арию. Триумф...

Плотницкая говорит:
— Законченный певец, законченный и блестящий!

В антракте В.Н.Лазарев пошел за кулисы к Оржельскому. Вернулся взволнованный, — встретились, успели поговорить, — но и огорченный:
— Оржельский простужен, глотает какое-то лекарство...

Начинается второе отделение. Оржельский по программе должен петь “Рахиль, ты мне дана...” из “Дочери кардинала”. Он еще не вышел на сцену, а аккомпаниатор, смотря в зал, берет несколько начальных аккордов арии. Уже покоренная Оржельским публика скандирует: “Просим, просим!” Выходит Оржельский, начинает арию. Спел он ее просто изумительно! Свое триумфальное знакомство с харбинской публикой он закончил арией Рауля из “Гугенотов”.

[/q]

[q]

Да, с этим делом знакомились через электронный читальный зал при подготовке исследования.

[/q]

[q]

Всю войну Оржельский — в окопах; действительно, получил золотое Георгиевское оружие.

[/q]