Николай Троицкий
Контрреформы 1889—1892 гг.: Содержание контрреформ
Первое место по значению в серии контрреформ занял скандальный закон 12 июля 1889 г. о земских участковых начальниках, который должен был нейтрализовать главный результат реформ 60-х годов — отмену крепостного права. Закон этот был настолько ретроградным, что в Государственном совете за него проголосовали лишь 13 членов, а 39 (включая трех великих князей) были шокированы им и голосовали против, сославшись на то, что он не согласуется «с действующими установлениями». Царь, однако, утвердил предложение меньшинства. «Соглашаясь с мнением 13 членов, желаю...» — так начинается высочайшая резолюция по этому поводу[1]. Она подтверждает меткое наблюдение академика А.В. Никитенко: «У нас вся мудрость государственная заключается в двух словах: быть по сему».
Закон 1889 г. подчинял все крестьянское самоуправление, введенное в 1861 г., земскому начальнику, каковым мог быть только потомственный дворянин — по назначению министра внутренних дел. Все гражданские права и самая личность крестьянина были отданы на произвол земского начальника. Он утверждал и смещал должностных лиц крестьянской администрации, мог штрафовать и арестовывать без объяснения причин отдельных крестьян и даже целые сходы, чинить расправу над ними (например, выпороть любое должностное лицо из крестьян — волостного старшину, сельского старосту, членов волостного суда).
Мировой суд в деревне был упразднен, а его права перешли к земскому начальнику. Это значило, что земский начальник соединил в себе как административную, так и судебную власть. Харьковский губернский предводитель дворянства А.Р. Шидловский заметил по этому случаю, что «ни в отечественном, ни в иностранных законодательствах нельзя найти примера предоставления столь обширных полномочий не только отдельным должностным лицам, но даже и целым коллегиям». Земский начальник назначался по представлению губернатора, а губернаторы, как правило, подбирали в земские начальники дворян особенно реакционных, крепостников. Не зря поэтому даже такой апологет политики Александра III, как граф С.Ю. Витте, признавался, что среди земских начальников «порядочные люди» встречались лишь «как исключение», хотя их было 6 тыс.
Наделенные почти неограниченной властью над крестьянами, земские начальники еще и злоупотребляли ею — особенно властью пороть крестьян, всех, без различия должности, возраста и пола. Подобно дореформенным крепостникам, земские начальники /320/ унижали человеческое достоинство крестьян, глумились над ними. В романе М. Горького «Жизнь Клима Самгина» упомянут земский начальник Вронский, который «штрафует мужиков на полтинник, если они не снимают шапок перед его лошадью, когда конюх ведет ее купать». Так было в жизни. Жаловаться на произвол земского начальника крестьянин мог только в уездный съезд... земских начальников. Впрочем, сам царь не только не осуждал, а, напротив, поощрял порку крестьян и порознь и вкупе, целым «миром», за что нелегальная печать переиначила его рептильное титло «царь-миротворец» в другое: «царь-миропорец».
Итак, по закону 1889 г. дворянство вернуло себе в лице института земских начальников значительную долю своей прежней, дореформенной вотчинно-полицейской власти над крестьянами. «Они, — писал о земских начальниках С.Н. Терпигорев (Атава), — каждый в своем участке положительно восстановили — разумеется, для себя лично — крепостное право». Этот явно крепостнический институт просуществовал вплоть до 1917 г.
Второй по значению акт в цикле контрреформ — новое положение о губернских и уездных земских учреждениях от 12 июня 1890 г. Оно имело целью подорвать демократические основы земской реформы 1864 г., т.е. всесословность и выборность, и, как выразился С.Ю. Витте, «одворянствовать» земство. Только таким путем царизм рассчитывал приручить земство или, по крайней мере, пресечь его «либеральничанье». Между тем губернаторы отовсюду жаловались царю на «вредное направление земства», которое они усматривали в том, что земские учреждения «возбуждают и подвергают обсуждению дела, не входящие в круг их ведения», т.е. главным образом защищают россиян от злоупотреблений властью со стороны царской администрации. На подобной жалобе вятского губернатора в 1886 г. Александр III пометил: «Почти везде то же самое». Особенно раздражали царя почерпнутые им из губернаторских отчетов факты «систематического препирательства» земских учреждений «почти со всеми правительственными установлениями: с губернатором, с полицией, с судебными следователями и Министерством юстиции, с духовенством, с инспекцией народных училищ и с учебным округом». Так обрисовал в своем отчете за 1884 год деятельность Череповецкого земства новгородский губернатор А.Н. Мосолов. Александр III на полях его отчета грозно вопросил: «Какие же меры приняты правительством против этого безобразия?»
По новому положению выборность крестьянских представителей в земство упразднялась. Отныне крестьяне могли избирать только кандидатов, а из них администрация губернии (как правило, те же земские начальники) назначала гласных, т.е. депутатов земства. Далее, бессословная избирательная курия землевладельцев была ликвидирована, а вместо нее учреждена курия дворян. В результате к 1903 г. удельный вес дворян в /321/ губернских управах земства достиг 94,1 %, в уездных — 71,9%. Наконец, функции земства были еще более ограничены. Если ранее губернатор мог отменять земские постановления только вследствие их «незаконности», то теперь и по причине их «нецелесообразности», с его, губернаторской, точки зрения.
Все эти меры так связали руки местному самоуправлению, что оно теперь казалось более декоративным, чем деловым. Однако со временем выяснилось, что необратимый процесс обуржуазивания дворянства расстроил планы царизма реакционизировать земство путем его одворянствования. Среди земцев-дворян, вопреки надеждам реакции, тоже преобладали не охранители, а либералы. Можно согласиться с П.А. Зайончковским в том, что «земская контрреформа, несмотря на усиление правительственной опеки и на увеличение численности дворянства, не изменила оппозиционной сущности земских органов», хотя и очень затруднила их деятельность. Показателен такой факт: только за один год, с ноября 1891 по ноябрь 1892 г., губернские по земским делам присутствия отменили 116 решений губернских и уездных земских собраний в 11 губерниях.
Вслед за земской была проведена в том же духе и городская контрреформа. 11 июня 1892 г. Александр III утвердил новое городовое положение вместо городской реформы 1870 г., которую он расценил как «нелепость». Теперь были лишены избирательных прав не только рабочие, как в 1870 г., но и вообще все горожане без недвижимой собственности: квартиросъемщики, приказчики, мелкие торговцы. Резко уменьшилась политическая правомочность средней буржуазии. Например, в Киеве из 7 тыс. домовладельцев 5 тыс. были лишены избирательных прав. Всего же по 132 городам с населением в 9,5 млн. человек сохранили избирательные права по закону 1892 г. лишь 100 тыс. горожан (1,05 %). Отныне в городском управлении главенствовали не торгово-промышленные круги, как ранее, а владельцы недвижимого имущества, т.е. прежде всего крупные домовладельцы, каковыми являлись преимущественно все те же дворяне и чиновники.
Тем не менее городское, как и земское, управление было поставлено под еще более жесткий контроль администрации, чем ранее. Если городовое положение 1870 г. вверяло губернатору надзор «за правильностью и законностью действий» городских органов, то по закону 1892 г. губернатор мог направлять «оные действия согласно государственной пользе»[2]. Министр внутренних дел И.Н. Дурново удовлетворенно констатировал, что новое городовое положение согласовано «с земским в новом его строе».
Однако и городская контрреформа не вполне удалась царизму. «Лишив избирательных прав представителей мелкой буржуазии (местных торговцев, приказчиков), закон 1892 г. усилил в /322/ городских думах роль владельцев недвижимой собственности, а также представителей учреждений, владевших в городах недвижимой собственностью, — заключал П.А. Зайончковский. — Тем самым увеличился в городских думах, а следовательно и управах, процент лиц со средним и высшим образованием. Это, естественно, увеличивало и процент оппозиционных элементов, т.е. представителей либеральной интеллигенции».
К концу 80-х годов царизм фактически завершил и судебную контрреформу, начатую еще в 70-е годы: каждый из четырех краеугольных принципов судебной реформы 1864 г. был сведен совершенно или почти на нет.
Независимость суда от администрации была ограничена, а в низшем (т.е. самом важном для народных масс) звене ликвидирована совершенно с учреждением института земских начальников, которые объединили в себе административную и судебную власть.
Несменяемость судей обратилась в фикцию по закону от 20 мая 1885 г., который учредил Высшее дисциплинарное присутствие Сената, правомочное смещать или перемещать любых жрецов Фемиды (например, из Петербурга — в Сибирь) по усмотрению и представлению министра юстиции.
Гласность судопроизводства, резко ограниченная в отношении политических дел еще законами 1872, 1878, 1881 гг., была сведена к минимуму, почти к нулю по закону от 12 февраля 1887 г. В тот день именной царский указ дал право министру юстиции, если он «из дошедших до него сведений усмотрит, что публичное рассмотрение дела не должно быть допущено» («в видах ограждения достоинства государственной власти» или по другим, столь же растяжимым мотивам), закрывать в любое время двери заседаний любого суда. Тем самым, как выразились даже составители панегирической юбилейной истории министерства юстиции, устанавливался порядок, «равносильный в существе своем замене суда, гласного по закону, судом гласным по усмотрению министра».
Обстоятельства, при которых был принят закон 12 февраля 1887 г., весьма показательны для того, как вообще учреждались законы в самодержавной России. Крупнейший русский авторитет того времени в области международного права Ф.Ф. Мартене при обсуждении законопроекта 12 февраля в Государственном совете предупреждал, что административное закрытие судов неблагоприятно отразится на отношениях России с другими странами: за границей перестанут выдавать русских политических преступников. Мартенса поддержал министр иностранных дел Н.К. Гирс. В результате 31 голос членов Государственного совета, включая его председателя, дядю царя, великого князя Михаила Николаевича, был подан против законопроекта и лишь 20 — за. Александр III пришел в ярость, «взмылил голову» (по его /323/ собственному выражению) великому князю и так наорал на Гирса, что тому «стало понятно, что человек этот мог бы разорвать себе подобного на куски». После этого царь объявил, что он «согласен» с мнением меньшинства, которое и возымело таким образом силу закона.
В условиях ограниченной гласности ущемлялась и состязательность судопроизводства: судебные власти потворствовали прокуратуре и чинили всяческие препятствия обвиняемым (в особенности), а также их адвокатам на всех стадиях судебного разбирательства.
Судебная контрреформа выразилась в открытом ущемлении не только принципов реформы 1864 г., но и ее наиболее демократических институтов — суда присяжных и мирового суда. О суде присяжных Победоносцев в 1885 г. прямо писал Александру III: «От этого учреждения необходимо нам отделаться». Правда, так далеко назад царизм не шагнул. Однако суд присяжных был до предела стеснен в его компетенции и отдален от дел, которые могли иметь хотя бы только оттенок «политики». Закон от 7 июля 1889 г. изъял из юрисдикции присяжных обширный круг дел, предусмотренных 37 статьями Уложения о наказаниях. При этом Государственный совет опасливо подчеркнул именно связь таких дел с «политикой»: «значительное число оправдательных по сим делам приговоров в связи с усилившейся в конце 70-х годов деятельностью партии, выразившейся, между прочим, в целом ряде посягательств против должностных лиц», не позволяет доверять такие дела присяжным.
Наконец, по закону от 12 июля 1889 г. о земских начальниках мировой суд был вообще ликвидирован в 37 губерниях и сохранен лишь в девяти самых крупных городах. Попутно этот закон подрывал еще одно — бессословное — начало в судах, поскольку земскими начальниками могли быть исключительно дворяне.
В условиях контрреформ была утверждена в 1885 г. новая и последняя при царизме редакция дореформенного Уложения о наказаниях 1845 г., где политические преступления квалифицировались как во много раз более тяжкие, чем уголовные, причем без различия между «поступком» и «умыслом». Джордж Кеннан с изумлением констатировал, сравнив § 243 и 1449 Уложения 1885 г., что простое укрывательство лица, виновного в злоумышлении против жизни, благополучия или чести царя, считается в России большим преступлением, чем предумышленное убийство собственной матери.
Все контрреформы 1889-1892 гг. (крестьянская, земская, городская, судебная) носили ярко выраженный, насколько это было возможно в условиях развития капитализма, дворянско-крепостнический характер и сопровождались гонениями на всякое инакомыслие с тех же дворянско-крепостнических позиций. Так, /324/ печать при Александре III была терроризирована. Новые (после 1865 г.) «Временные правила о печати» от 27 августа 1882 г. ввели так называемую карательную цензуру: совещание четырех министров (юстиции, внутренних дел, просвещения и обер-прокурора Синода) получило право закрывать любое периодическое издание без предупреждения. Ранее это было возможно лишь после трех предупреждений.
полностью
http://scepsis.net/library/id_1536.html 