Старые новости или Новые старости.

[q]

Рассказ-быль Исчезновение Фридиани
Несколько человек в униформе внесли и поставили на манеже небольшой стол и стул. Затем, под пытливыми взглядами зрителей, они положили на стол портсигар и спички, поставили керосиновую лампу и зеркало. А когда к этому были добавлены стакан на блюд­це, сахарница и чайник с заваркой, по рядам зрителей пробежал шум веселого недоумения — что, мол, можно делать необычайного с этими столь обыкновенными, повседневными бытовыми пред­метами?

Когда же на стол водружен был кипящий самовар, какой-то скептик густым басом прогудел внизу:

Это мы завсегда и дома видеть можем. Разве в этом цирк?

На что молодой, совсем еще мальчишеский голос с галерки звон­ко ответил:

Обожди! Вот поглядишь, что будет!

Униформисты принесли на стол бутылку и бокал, коробку с цветными бумажками, непонятно причудливой формы, а потом за­чем-то установили неподалеку довольно большую прямоугольную белую доску на подставке.

И вот шпрехштальмейстер хриплым голосом объявил:

Только в нашем цирке. Единственный в России и Европе, неподражаемый во всем мире... — тут он сделал паузу и, вытаращив глаза, выкрикнул: — Артист-феномен Фридиани!

Заиграла музыка.

На арену скачущей походкой стремительно вышел молодой артист с бледным, открытым лицом и глубокими умными глазами, взглядом которых быстро окинул ряды зрителей. Тут же он накло­нил голову в скромном приветствии.

Ему зааплодировали. Некоторые потому, что уже знали, а дру­гие негромко и недолго, в ожидании еще невиданного.

Несколько секунд артист стоял неподвижно. Он был в черном, почти обыкновенном костюме, в черной длинной накидке-крылатке с пелериной, застегнутой на груди медной цепочкой, соединявшей две такие же львиные головы.

Затем поднял голову и запрыгал на костылях и на одной левой но­ге к центру манежа, к столу.

Сел на стул.

Быстро, привычным движением вынул ногу из ботинка и ловко поднял ее над столом. Носок был срезан так, что обнажал пальцы ноги. И тут все заметили, что у артиста нет не только другой но­ги, но и обеих рук. Стало немного страшно.

А Фридиани уверенно взял левой ногой чайник и очень акку­ратно налил в стакан заварки, положил ложечкой сахар, долил из самовара кипятком, размешал и начал пить чай.

Раздались аплодисменты.

А с каким бы недоверием отнеслись эти же зрители, и все вместе и каждый в отдельности, если бы им несколькими минутами раньше сказали, что они удивятся тому, что артист на арене будет... просто пить чай.

И еще больше поразились бы они, если бы их предупредили о том, что они еще громче и дружнее будут хлопать артисту только за то, что он…

...снял с лампы стекло, зажег спичку, поднес ее к фитилю, отре­гулировал пламя и надел стекло. Затем открыл портсигар, достал из него папиросу, подержал ее над горящей лампой и начал курить.

Все это, очень обычное, оказалось вдруг необыкновенным.

Хлопали дружно.

А когда перестали, артист Фридиани стряхнул с папиросы пепел и положил ее бережно на край пепельницы. После чего переставил поближе зеркало. Разложил бритвенный прибор. Намылился и быст­ро отлично побрился.

Аплодировали громко и долго.

Фридиани поклонился на три стороны.

Многие решили, что номер закончен и захлопали еще сильнее.

Однако артист не уходил.

Он ногой придвинул к себе белую доску на подставке. Снова раскурил над лампой папиросу, которую уже не вынимал изо рта. Моментально намазал доску клеем. Быстро начал брать из коробки причудливо вырезанные кусочки разноцветной бумаги и ловко при­кладывать их к доске.

Не успели зрители, как говорится, моргнуть глазом, а на доске появился составленный из бумаги цветок, с яркими лепестками и зелеными листьями. Один из униформистов подбежал, схватил до­ску и обнес ее по кругу, близко показывая зрителям, чтобы они могли убедиться, насколько точно приложены кусочки бумаги в этой моментальной аппликации.

После этого на другой стороне доски Фридиани так же момен­тально сделал аппликацией целый букет цветов.

Все зрители аплодировали дружно, громко, долго, улыбаясь от удовольствия.

Продолжали хлопать и тогда, когда Фридиани, раскланявшись на все стороны, ушел за занавес форганга. Вызывали его на поклон. Артист кланялся. Подошел к столу, сел, быстро налил из бутылки красную жидкость, изображавшую вино, в бокал и поднял его над головой.

Шпрехштальмейстер прохрипел в публику:

За ваше здоровье!

Фридиани выпил, поставил бокал, встал.

Цирк бурно аплодировал. Артист кланялся и улыбался. Но улыбка была невеселой.

Браво! Бис! Бис! — надрывались ряды, топали ногами на га­лерке.

Разнообразные афиши — то большие, то поменьше, то яркие и выразительные, то кое-как намалеванные и перегруженные подробностями, — сообщавшие публике о том, что «только у нас» и «лишь столько-то дней» будет выступать АРТИСТ-ФЕНОМЕН ФРИДИАНИ, можно было увидеть на цирках небольших уездных городов, редко в губернских, а чаще всего на временных ярмарочных балаганах в крупных селах. Имя этого артиста появлялось даже на афишах, ра­склеенных в Москве.

Это продолжалось примерно с 1904 по 1917 год.

После Великой Октябрьской социалистической революции ар­тист-феномен Фридиани исчез.

Время тогда было настолько переполнено событиями, которые потрясли весь мир, что никто не обратил ни малейшего внимания на исчезновение Фридиани.

Я заинтересовался Фридиани совсем недавно. В мои руки слу­чайно попала фотография, сделанная в 1928 году. На фотографии изображен, как видите, человек, левой ногой наливающий себе в стакан чай. Примус на столе и ряд других бытовых деталей, так же как и весь облик человека на фотоснимке, говорят о том, что он делает это дома, а не на цирковом манеже.

Цирковой артист Фридиани

При взгляде на этот снимок нельзя было не вспомнить циркового артиста Фридиани. Правда, артист-феномен был намного моложе, но ведь время не стояло на месте и фотография сделана была спу­стя одиннадцать лет после Великой Октябрьский революции.

Под фотоснимком, опубликованным в одной периферийной мо­лодежной газете три десятилетия назад, была подпись: «Тов. Каза­ков за завтраком».

«Казаков» звучит совсем не так как «Фридиани», но кто не знает, что в прошлом, а тем более до Октябрьской революции, многие русские артисты работали на манеже под иностранными псевдони­мами.

Поэтому и родилась мысль: «А вдруг этот товарищ Казаков и есть исчезнувший артист Фридиани?»

Захотелось узнать, как сложилась его судьба.

В небольшой газетной заметке было сказано: «Сейчас тов. Каза­ков работает председателем Аткарского районного комитета кре­стьянской взаимопомощи, кроме этого он член бюро ячейки партии и представитель в ячейку комсомола. До этого он работал секрета­рем волкома партии, политруком отряда, красным директором мас­лозавода, заведывал ссыпным пунктом»1. Аткарский район входит в Саратовскую область, и я обратился в партийный архив Саратовского обкома КПСС. Заведующий архи­вом Николай Иванович Полянцев, выслушав меня, сказал:

Помочь в поисках не отказываюсь, но ведь Казаковых много... Вот если бы вы знали его имя и отчество или хотя бы инициалы, де­ло намного облегчилось бы.

_____________________________________________________

1 Газ. «Молодой ленинец», 14 декабря 1928 г., стр. 4.

В Саратовском государственном областном архиве, куда я за­тем отправился, заведующая читальным залом и библиотекой Таисия Сергеевна Колгина любезно предложила мне газету «Известия Аткарского уисполкома» за двадцатые годы. В уцелевших разроз­ненных номерах упоминались (в списках лиц, вносивших средства в фонд воздухофлота) Казаков И. Е. и Казаков А. Г. Возможно, один из них и есть Казаков, изображенный на фотографии, которая при­влекла мое внимание. Но как в этом убедиться?..

Заведующая историческими фондами архива Капитолина Гри­горьевна Филатова подсказала:

А вы познакомьтесь с фондом Аткарского уездного ис­полкома.

Из описи этого фонда я выбрал десятка полтора дел и сел за их просмотр.

Пыль десятилетий слетает со страниц архивных дел. Одно, вто­рое, третье... Стопка просмотренных дел растет, но Казакова все нет как нет. Наконец, в деле «Списки делегатов коммунистов (боль­шевиков) VI Аткарского съезда Советов р. к. и к. депутатов 15 октяб­ря 1918 года» встречается нужная мне фамилия.

Далее поиски усложнились. Из других дел удается узнать, что в органах Советской власти работало еще несколько Казаковых: в Галаховской волости — Казаков Георгий Иванович, член волисполкома. В Аткарском сельсовете Казаков Константин Николаевич, член сельсовета в Медведевском сельсовете — Казаков Николай Василье­вич, секретарь сельсовета, и в Березовском сельсовете — Казаков Степан Иванович, член сельсовета2.

Который же из них изображен на фотографии?

Знакомлюсь с личными делами Казаковых. Начинаю с работав­ших в сельсоветах. Нет, это не они — не та биография.

Наконец — удача! В личном деле Казакова Георгия Ивановича, члена Галаховского волостного исполкома, с радостью читаю: «Род занятий до Октябрьской революции — артист-феномен»3. Наверное, это он!

Правда, возможно совпадение. Неизвестно, каким артистом-фе­номеном был Георгий Казаков.

Но для начала, для поиска в партархиве этого достаточно.

Тут же звоню по телефону Полянцеву и сообщаю ему имя и от­чество Казакова.

На следующий день Николай Иванович Полянцев, уже явно заинтересованный поисками, встретил меня с торжествующей улыбкой. Он быстро принес из соседней комнаты партархива тоненькую пап­ку — «Личное дело № 397022 члена РКП Аткарской уездной органи­зации тов. Казакова Георгия Ивановича» — и протянул ее мне:

Вот, читайте. Интереснее дело. Этот человек определенно за­служивает большого внимания.

Личный листок, находящийся в деле4, рассказывал немало инте­ресного. Он дал возможность узнать о Георгии Ивановиче Казакове, что он — русский и «кроме русского ни на каких языках не гово­рит», что «хорошо знает Москву, в которой жил с 1913 по 1919 год, Саратов и Аткарский уезд», что он «по происхождению крестьянин, но крестьянством не занимался ввиду физических недостатков», что основным его занятием до 1914 года была «сценическая деятель­ность»; членов семьи «трое: жена, грудной ребенок одного года и мать 65 лет», что он окончил «сельскую школу, а в 1919 году с ав­густа по октябрь проходил школу в Москве, а в 1921 году курсы политорганизаторов, что в Красной Армии «по случаю 100-процент­ной инвалидности никогда не служил», что в партию принят «Богатовской организацией Аткарского уезда 4 января 1920 года», «в других партиях не состоял»; на партийной работе «с 1917 года».

Далее сообщалось, что Казаков был волостным политорганизатором в Широко-Уступской и Упоровской волостях, потом райполиторганизатором по работе в деревне по четырем волостям, затем от­ветственным секретарем волостного комитета и членом Президиума райкома РКП(б) в Галахово.

Кроме партийной работы он «вел большую массовую работу: выступал на митингах, вел агитационную и пропагандистскую рабо­ту, проводил беседы, делал доклады на самые различные темы. Много работы вел путем совместительства».

С июля 1921 года он работал председателем волостного испол­нительного комитета в Широком Уступе; потом уполномоченным по трудовой гужевой транспортной повинности там же; затем уполно­моченным уездного посевкома в Софьино; снова предволисполкома в Широком Уступе; заместителем предволисполкома в Галахово, председателем волостного крестьянского комитета в Широко-Уступ­ской и Галаховской волостях, а с мая 1925 года уполномоченным саратовского губвнуторга по Аткарскому уезду.

Одновременно — в 1920, 1921, 1922, 1924 годах — Г. И. Казаков был уполномоченным по перевыборам сельских партийных ячеек РКП(б), сельсоветов, селькресткомов, волкомов РКП(б), волисполкомов, волкресткомов, волостных и сельских посевкомов, кооператив­ных организаций по Упоровской, Широко-Уступской, Софьинской и Галаховской волостям. С 1920 года по день составления листка, и, надо думать, дольше, вел работу как председатель волостной экс­пертной комиссии, а с 1925 года и как член уездной экс­пертной комиссии по оценке урожаев. Работал председателем кон­трольно-проверочного совета с 1923 по 1925 год при сельхозкооперации и сельскохозяйственном кредитном товариществе. Работал в комиссиях по распределению семенной ссуды, по пересмотру льгот единого сельскохозяйственного налога. Работал в военно-при­емочных комиссиях.

«Вел и веду работу в комсомоле, работал в общественной и культурно-просветительной областях, как предволкульткомиссии, словом, всей работы не перечтешь»5.

Даже это сухое, анкетное перечисление всего того, чем зани­мался коммунист Георгий Иванович Казаков в первые годы после Великой Октябрьской революции, очень убедительно говорит о том, каким энергичным, подвижным, инициативным, работоспособным и надежным человеком он был. А ведь у него, как свидетельствует этот же личный листок, заполненный им самим, имелись большие физические недостатки: «Не имею обеих рук и правой ноги, но физически вполне здоров».

Да ведь это же Фридиани! Теперь уже никаких сомнений быть не может. Это он!

Нашелся! — невольно воскликнул я громко.

Полянцев утвердительно закивал мне головой, не отрывая те­лефонной трубки от уха и продолжая слушать кого-то. Пока я зна­комился с личным делом, он несколько раз звонил куда-то и спра­шивал о Казакове. Положив трубку, он сказал:

Я сейчас звонил старой коммунистке Ольге Никитичне Загуменной, которая долго работала в Аткарске. Она очень хорошо пом­нит Казакова. Помнит, как ездила с ним вместе проводить перевы­боры сельсовета. Молодец был. Говорил очень хорошо, толково и
красиво, сам протокол писал. Работник был прекрасный и автори­тетом большим пользовался.

А другая старая коммунистка, тоже ранее работавшая в Аткар­ске, Валентина Дмитриевна Торонова, сказала, что у Казакова было вместо рук два коротких зачатка, которыми он придерживал косты­ли. Ходил всегда в длинном черном плаще.

А что если съездить в Аткарск и поговорить там со старо­жилами?

По-моему, это будет самое правильное, — поддержал Полян­цев. — Там, на месте, вы, наверное, сможете узнать немало интерес­ного. Желаю вам успеха!

_______________________________________________________________________________________________________

2 Саратовский государственный областной архив, ф. 517, Аткарский уездный исполнительный комитет, ед. хр. 21, лл. 141, 144, 181, 183.

3 Там же, л. 5.

4 Саратовский областной партийный архив, ф. 14, ед. хр. 3715, лл. 3, 4.

5 Там же, л. 5.

Прежде чем поделиться услышанным в Аткарске от земляков, бывших зрителей, товарищей по партии и сослуживцев по работе, предоставим слово самому Казакову-Фридиани.

Перед нами его автобиография, написанная в марте 1923 года.

Этот живой, человеческий документ, написанный артистом дореволюционного цирка, нельзя читать без волнения.

Первая его часть, рассказывающая о жизни одного из многих цирковых артистов до Великой Октябрьской революции, пропитана глубокой горечью и звучит гневным обвинением.

«Я родился 10 ноября 1886 года в крестьянской семье в селе Широкий Уступ, Аткарского уезда. В 1891 году умирает мой отец, и я остаюсь на иждивении у дяди и бабушки, а мать выходит вторично замуж в деревню Богатовку, за двенадцать верст. Хотя мне было тогда шесть лет, но я ярко помню до настоящего времени весь пройденный мною тяжелый тридцатилетний путь, полный борь­бы, невзгод и лишений, что и хочу изложить ниже.

Детство мое проходило безотрадно, потому что не пустили учить­ся. Причины были следующие: на лошади возить в школу дядя не захотел, а сам ходить я не мог, потому что от рождения не имею обеих рук и правой ноги. А потому пришлось учиться грамоте от двоюродных братьев, ходивших в школу.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, то меня мать взяла к себе, где я и прожил до шестнадцатилетнего возраста.

В 1904 году, в Саратове, поступаю в цирк. С этого времени и начинается моя артистическая деятельность. Вернее, с того време­ни попадаю под гнет разного рода цирко - и балагановладельцев, вечно нагло пьяных. Они в большинстве случаев платили за труд нашему брату незаконными штрафами. А жаловаться в те проклятые времена на паразитов было невозможно. Так и жилось до 1914 го­да прескверно, много и много раз.

За труд артисты цирка получали скудную оплату, да и ту не пол­ностью, так как при расчете большая часть ее задерживалась экс­плуататором под видом штрафов и мнимых банкротств. Вот отчего приходилось частенько влачить голодное существование и ездить «зайцах» в вагонах четвертого класса. Не раз меня вытаскивали из-под лавки вагона и отправляли в Жандармскую комнату, где и со­ставляли протокол, несмотря на мои физические недостатки. Много-много таких протоколов было составлено.

По вине имевших тогда власть тиранов, в результате их нечело­веческого зверского обращения пришлось немало попортить крови в борьбе за существование. Поддерживало только сознание того, что нас, таких борцов за существование, целая рать. Вот эта борьба и родила во мне сначала общественника, а затем и коммуниста.

31 марта 1914 года в Москве был организован «Всероссийский союз сцены и арены», в организации какового я принимал горячее участие, вербуя в члены союза своих товарищей по труду. Всего нас при организации этого союза было тридцать два человека. С это­го началась моя общественная деятельность.

А с революционным движением я познакомился вплотную в 1905 году в Саратове, где не только читал политическую литературу, но и участвовал 17 октября в борьбе двух классов, то есть нашего ра­бочего класса с вечно нам враждебными капиталистами и черносо­тенцами. Цели борьбы организации большевиков хорошо осознал в 1917 году. В особенности в то время, когда велась борьба агита­цией и большой шум был поднят вокруг «учредилки». Я в это время находился в Москве и вел усиленную агитацию за список № 5, за большевиков. К тому времени и сам был по убеждениям больше­вик.

В августе, сентябре и октябре 1919 года учился в Москве в пар­тийной школе при Высших политических курсах. С того времени и со­стою в организации РКП(б). Действительным членом РКП (б) являюсь с января 1920 года...».

Так постепенно прояснялись причины, приведшие к исчезновению артиста Фридиани и вызвавшие к жизни товарища Казакова.

В Аткарске мне удалось разыскать тех, кто сообщил ценные све­дения о Казакове-Фридиани, рассказал интересные эпизоды из его жизни и работы в родном Аткарском районе. Это старый коммунист пенсионер Аким Михайлович Синцов, пенсионеры Иван Яковлевич Романцов и Василий Евсеевич Волостнов, секретарь райотдела милиции Вера Ивановна Логинова и некоторые другие.

Вот что я записал в Аткарске о Георгии Ивановиче Казакове. «...Некоторые из нас помнят, как он артистом раньше был. Бывало, на ярмарочной площади, там, где теперь стоит маслозавод, построят балаган. Приедет цирк, и он в нем выступает: чай пьет, бреется, цве­ты клеит... Но многие тогда, до революции, и не подозревали, что этот артист с иностранной фамилией, в черном плаще — наш аткарский земляк. Потом уже, когда стали с ним встречаться на партийной и советской работе, сразу по накидке-крылатке, которую он всегда носил, признали. Интересно, конечно, было, почему он перестал артистом работать, но не спрашивали. Да он сам ответил.

Принесли как-то раз ему старую, перетершуюся на сгибах карту уезда, рассыпавшуюся на куски. Он быстро прикрепил кнопками к стене большой лист бумаги, моментально намазал его клеем и так ловко и скоро приложил кусок к куску, что точь-в-точь совпали все линии железнодорожного пути и проселочных дорог. Все, кто были при этом, пришли в восторг:

Вот это здорово! — сказали мы. — Замечательно искусно ты ее, Георгий Иванович, склеил!

Да, это — искусство! Правильно вы сказали. Пойдет мой труд на пользу людям, которым карта эта потребуется. А вот раньше я был артистом. Цветы выклеивал. Разве то было искусство? Когда в цирках или балаганах меня выпускали, всегда подчеркивали, что я
все «как человек» делаю. А ведь этим и мне и другим вдалбливали, что я не человек. Монстр — вроде обезьяны. Даже хуже, ниже ее. И меня унижали и у зрителей человеческое достоинство оскорбляли.

Нездоровый интерес к уродству в народе воспитывали. А ведь ис­кусство там, где красота! Вот, говорите, хорошо, красиво карту склеил. Вы так не сможете. Значит, это и есть настоящее искусство!

...В годы гражданской войны часто для воинских частей лошади требовались. Вот придут к нему представители (Казаков в ту пору в волисполкоме работал) и говорят, чтобы сейчас же отправляться мобилизацию лошадей проводить. Он их успокоит, уговорит на квар­тиру идти и спать ложиться. Только точно узнает, сколько лошадей требуется. А утром, чуть свет, даже еще раньше, еще затемно, при­ходит и будит этих представителей. Те выходят из дома и видят, что все, сколько нужно, лошади готовы, у волисполкома стоят. Удивятся они и говорят:

Ты, товарищ Казаков, чудеса прямо делаешь!

А он им отвечает:

Может быть, это и чудеса, только не я их делаю, а наша Со­ветская власть. Народ ведь понимает, что Советская власть все ему же на пользу делает. Ведь власть-то у нас теперь наша — народная. Ну, а которые еще по несознательности этого не понимают, тем
объяснить надо. На это мы и поставлены. Если кое-кто по классовой злобе против идет, таких ломать надо. За попустительство народ и партия с нас спросят.

Правильно он политику понимал и быстро все делал.

...Тогда ведь не то, что теперь, — автомашин совсем не было, все на лошадях ездили. А времена были трудные: не то что лошади, люди едва ноги таскали. Бывало, сядешь в телегу и вожжами нахле­стываешь и кнутом лошадей стегаешь, а они все плохо бегут. А он на телегу вспрыгнет с клюшками, вожжи под них зажмет, да так видно ловко и крепко, что у него лошади и без кнута куда лучше бегут. Много он ездил, народу разъяснял, что к чему, а надо было — при­казывал, а то и требовал. Но чаще веселый был, балагур, а вообще уважали его сильно. И не в одной-двух волостях — почти по всему уезду. Говорил отрывисто, а помнил все долго. Башковитый мужик был и для Советской власти у нас в районе много сделал. С жад­ностью работал, видно было по всему, что дорвался человек до своего дела, что по душе ему было. Работяга был и человек хоро­ший. Где-то он теперь?

...Верхом ездить он и умел и любил. На что-нибудь повыше
станет и с клюшками ловко, немного боком, на лошадь сядет. По­вод под клюшкой зажмет и скачет, только плащ его черный на ветру развевается. Летом он всегда в черном плаще с накидкой ходил, а зимой черную бурку надевал. Вот что на голове носил — вспомнить трудно. Кажется, всегда у него голова открыта была. Сядет он верхом и как птица чернокрылая летит вперед. А за то, что бурку носил, у нас его некоторые «Аткарским Чапаевым» назы­вали, хотя он официально в Красной Армии и не служил и никогда
никаким командиром не был. Правда, поговаривали, что он в 1920 году, вооружившись наганом, сел верхом и не то командиром, не то политруком был в одном из местных красных отрядов. А мо­жет быть, то был продотряд. Но, во всяком случае, он всегда храбро боролся с врагами революции и хорошо помогал молодой Советской республике.

…Однажды в селе Радушинке, Голоховской волости, в которой он в волисполкоме работал и как раз единый сельхозналог вводил, кулаки решили расправиться с ним за то, что он твердо про­водил все постановления Советской власти; кулаки его люто ненави­дели и прозвали «одноногим чертом». И вот собралось их человек тридцать, окружили они дом, где остановился Казаков, и намерева­лись покончить с ним, проще говоря — убить.

Тридцать человек здоровых против одного — так только кулаки-звери могли действовать.

А он сидел на завалинке и ничего не подозревал.

Когда же на него набросились, — не растерялся, не струсил ни­чуть, как другой бы на его месте. Один перед толпой не сробел. Быстро выхватил свой наган да так хладнокровно их осадил, что ничего у кулаков не вышло.

Позже девятерых кулаков арестовали, и он помог сдать их куда следует.

Правильно и, можно сказать, по-геройски поступил.

Озверевшие кулаки думали, что он беспомощный человек, и против одного такого коммуниста тремя десятками пошли. А он настоящим отважным бойцом оказался. Из такой стычки победите­лем вышел. Не удалось его врагам убить. Интересно, жив ли он теперь?

...Помню, как в августе 1929 года к нам в Аткарск пришел пер­вый трактор. Тогда у здания райисполкома митинг большой со­стоялся. С трактора, как с трибуны, говорили. И он, Казаков, тоже выступал. Говорил горячо, немного, может, грубовато, зато умно и с шутками. Его лучше других слушали. Вскочил на трактор и за­говорил:

Вот вы, крестьяне, что собрались здесь, по старинке еще косматыми ходите. Бородами обросли. Гривы почти до плеч отпу­стили. Некультурность это. Остатки прежней старорежимной жизни. И вот видите: трактор. Машина эта сделана Советской властью для вас, для пахарей. Трактор идет на смену кляче с сохой. Машина, и эта и другие, даст нам возможность добиться таких урожаев, которых вы и во сне не видели. Чудеса будут твориться в нашей Советской республике. И куда там до них тем чудесам, что вы на ярмарках в балагане цирковом видели. Был и я артистом в цирко­вом балагане, вы знаете. И если бы не калека от рождения, там бы и остался. Люблю цирк! Только нелегко таким, как я, в цирковом искусстве трудиться. Вот теперешняя моя работа — больше по мне. Да и вам от меня теперь пользы больше. Не так ли? Вот то-то и оно. Советская власть меня полезным, настоящим человеком сделала. Советская власть вам путь к новой, счастливой жизни откры­ла. Ленин завещал, чтобы коммунисты пересадили мужика с телеги на трактор и на автомобиль, чтобы машины помогали советскому человеку работать на земле. И вот он пришел, первый ленинский трактор, в наш район. За ним придут другие машины. Постепенно будет у нас много машин, и вы, ваши сыновья будете на них рабо­тать. А машина требует культуры. Поэтому космы все полетят прочь. Но мало срезать космы, нужно быть культурным, знающим человеком, понимать машину. Вот это знаете что? — спросил он. — Это руль, чтобы поворачивать машину в нужную сторону. А это ры­чаг переключения скоростей, чтобы быстрее или медленнее ехать. Это вот мотор, в нем сила машины.

А Казаков продолжал:

Все в тракторе надо знать. Как свои пять пальцев. Необхо­димо научиться на нем работать. Значит, даешь поход за культуру! За технику! А тех, кто будет нам мешать строить социализм, — всех кулаков и подкулачников, тракторами сметем со своего пути.

Даешь механизацию сельского хозяйства! Да здравствует наша пар­тия, приславшая нам этот первый ленинский трактор! Да здравст­вует Советская власть! Да здравствует коммунизм!

Если бы вы только знали, как ему аплодировали! Теперь в та­кой речи можно найти немало недостатков, но тогда она была от­личной. Особенно по воздействию на слушателей, на массу. Замеча­тельный он был оратор и организатор.

...Где-то он теперь и что делает?»

Этот вопрос интересовал и меня. Действительно, жив ли Казков-Фридиани? Если жив, где он? Что делает?

Мне удалось установить, что Казаков уехал из Аткарска пример­но в 1930 году.

Намного труднее оказалось выяснить, куда уехал Казаков. По этому вопросу собраны лишь очень приблизительные данные.

Кажется, я встречал его в Саратове, где он руководил какой-
то артелью, — сообщил Василий Евсеевич Волостнов.

Когда я был в 1954 году на курорте, то там от кого-то слы­шал, что Казаков как будто бы живет в Москве, — рассказал Аким Михайлович Свинцов.

На этом нить поисков оборвалась.

Исчезнувший из цирка артист-феномен, художник-моменталист Фридиани, как теперь выяснено, стал после Великой Октябрьской революции товарищем Казаковым и проявил себя на работе в род­ном районе как энергичный, инициативный, настойчивый работник и бесстрашный, самоотверженный коммунист. Он стал хорошим ора­тором, талантливым организатором, одним из популярных и авто­ритетных работников, достойным членом партии, пропагандистом-агитатором, способным на геройство и подвиг.

Очень хочется узнать, где сейчас Казаков и, если возможно, встретиться с ним...

[/q]

[q]

В гостях у Г. И. Казакова



Московский метрополитен. Станция «Мир».

Эскалатор выносит нас наверх, пере­секаем проспект и входим в подъезд красивого многоэтажного гиганта. Здесь живет Георгий Иванович Казаков — дав­ным-давно выступавший в цирке под псевдонимом Фридиани. События, проис­шедшие в его жизни после революции, кажутся невероятными, хотя даже самая исключительность их закономерна.

Как сложилась дальнейшая судьба че­ловека со столь необычной, удивительной биографией? Ведь последние сведения о нем — четверть вековой давности...

И вот мы сидим за круглым столом в уютной комнате; напротив нас, в крес­ле — Георгий Иванович Казаков.

_____________________________________________________

См. очерк А. Прокопенко-Лодгауза «Исчезнове­ние Фридиани», «Советский цирк», 1958, № 11

Он оживлен, сверкает глазами, шутит. Труд­но поверить, что этому бодрому, полному сил человеку на днях исполнилось 72 года!

Рассказать, как я стал артистом? Могу... Я ведь «вор». Вы это знаете?

Впервые слышим.

Георгий Иванович улавливает в наших словах иронию.

— Я вам серьезно говорю: конокрад. Вот слушайте. 1904 год, русско-японская война... К нам в село приезжает комис­сия по мобилизации лошадей во главе с помещиком Хановым. Ханов на тройке приехал. А я озорник был, — когда ку­чер зашел в избу, я прыг на облучок и — не улицей, а задами, по дворам, — вы­ехал в поле. Покатался всласть и по главной улице (все равно — отвечать!) возвращаюсь в село. Там паника: приехал помещик лошадей забирать, а у са­мого тройку угнали! Может, наказали бы меня, да врач-ветеринар заступился... Уз­нал, что я верхом хорошо езжу, — посо­ветовал мне артистом стать и адрес дал, к кому обратиться. Так я стал артистом; сначала выступал как Казаков, а позже — под фамилией Фридиани.

Георгий Иванович, откуда у вас этот псевдоним?

Это тоже интересная история. Слу­шайте. В 1906 году я приехал на гастроли в Симбирск. В городе как раз в канун моего приезда эсеры бомбой убили губер­натора. Являюсь я к полицмейстеру за разрешением на выступления, сижу в при­емной. Приоткрывается дверь, выгляды­вает осанистый, с бородой полицмейстер. «А вы, — говорит, — по какому вопросу?» Объясняю, что я артист.

«Могли бы и встать, когда с генералом разговарива­ете!» — говорит полицмейстер в щелоч­ку. «А вы выйдите, — отвечаю я ему в тон (а со стула не встаю), — не бойтесь, я ведь бомбу в вас не брошу». Полицмей­стер позеленел. «Выслать за крамолу!..» Так и написал на моей афише.

Скитаясь по России, я попал в Брест-Литовск. Там я познакомился с итальянской артисткой Фридиани. Она быстро и красиво составляла из кусочков цветной бумаги аппликации. Ее контракт в Рос­сии истекал, я купил у нее станок для аппликаций и стал выступать, как ху­дожник-моменталист под именем Фридиани. К иностранцам русские полицмейсте­ры относились благожелательнее...

Беседу нашу прерывает 6-летний Жо­рик: «Дедушка, Леша из школы пришел!..» Следом за ним в комнату входит и второй внук, 9-летний школьник. Лицо деда светлеет: как видно, для него не вся романтика в прошлом. Обняв внука, Геор­гий Иванович рассказывает:

Наш первый сын Алексей умер четырех лет от дизентерии во время граж­данской войны. Лечить тогда негде, да и нечем было: старое разрушили, нового еще не построили — трудное было время...

Я был комиссаром продотряда, из седла не вылезал. У меня лошадь в кабинет за мной приходила, вы знаете? Я озорник был...

Когда у нас в 1924 году родился второй сын, в народном доме состоялись октябрины. За 120 километров приехал секретарь губкома комсомола. Он сделал доклад о старом и новом мире в духе антирелигиозной пропаганды. Потом выбирали имя новорожденному: мать хотела на­звать сына Спартак, но голосованием при­няли предложение секретаря губкома — дать имя в честь Коммунистического Ин­тернационала Молодежи...

Ким работал на заводе, доброволь­цем пошел в армию, сейчас служит в Ма­гадане... А мой младший — Геша — рабо­тает механиком на швейной фабрике.

Разговор петляет, переходит с одного на другое, связывая прошлое и будущее, перемежаясь то наивными, то возвышен­но-героическими эпизодами.

Мы просим рассказать, когда Георгий Иванович уехал из Аткарска.

В 1929 году райком партии напра­вил меня на работу в г. Петровск, Саратов­ской области. Там меня чуть не убили. Поехал я как уполномоченный райкома партии по коллективизации в село Гудошино. Только въехал в деревню — кто-то из кулаков ударил меня колом. Меня отвезли в больницу в бессознательном состоянии, дважды речь отнималась, по­том — «обошлось». Кулаков арестовали и судили, я сам на суде выступал...

В 1932 году меня перевели в Моск­ву. В Москве 23 года проработал на од­ном месте: председателем швейной арте­ли. Во время войны шили обмундирование для бойцов, неоднократно держали пере­ходящее знамя Моссовета. Три года назад ушел на пенсию: инфаркт прогнал!

Ну, а как вы сейчас живете, Геор­гий Иванович?

Как живу... А вот: как видите... Персональный пенсионер. Но связи с ар­телью не теряю, бываю на партийных соб­раниях, захожу в цеха. В прошлом году получил новую квартиру... Только вот здо­ровье стало пошаливать. Правда, наш министр социального обеспечения меня не обижает: после войны я четыре раза отдыхал в Ялте и Кисловодске, несколько раз был в подмосковном санатории «Лес­ное». Впрочем, вам это неинтересно, луч­ше я расскажу, как я Владимира Ильича слушал. Я ведь счастливый: осенью 1919 года на выпуске совпартшколы ВЦИК я и мои товарищи слышали выступление Ленина...

Долго длится беседа. Поздно вечером мы прощаемся и выходим на улицу.

Проспект Мира залит огнями. В одном из домов на третьем этаже светится окно Георгия Ивановича Казакова, одного из многих миллионов советских людей, чья биография увлекательна, как легенда, су­рова, как правда, и прекрасна, как сама жизнь.

[/q]