Дневник Лупина Григория Васильевича (Острогожск).

На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем!

#Лупин Василий Никандрович #Нитченко Анастасия Ивановна #ярмарки в Острогожске #Штокман Абрам Чёрный #Фефер Абрам рыжий #Урывы #Лупина Мария Степановна

Мой отец Лупин Василий Никандрович женился на моей матери Нитченко Анастасии Ивановне, когда им обоим было по 22 года, примерно в 1885 году. К этому времени он разделил со своим братом Петром и хозяйствовал на месте дедушки Никандра Константиновича, который продолжал с ним жить. Дела отца в первое время шли неплохо, он унаследовал от деда и клиентуру то есть заказчиков, которым шил полушубки, в перерывах, когда по разным причинам заказчиков не было, он часто забирал своих подмастерьев заниматься отхожим промыслом по хутором, расположенным вокруг Острогожска, работая с заказчиками у них дома и на их харчах. Кроме того он шил полушубки для продажи, сдавая их в магазин двух евреев в Острогожске, которые торговали всевозможным товаром. Их звали Абрам Чёрный и Абрам Рыжий. Одного фамилия была Штокман, второго кажется, Фефер, но насколько это точно — не знаю.

Когда в Новой Сотне или в Острогожске бывали ярмарки, отец торговал на этих ярмарках полушубками. Для этого обычно устраивались брезентовые палатки. По-нашему брезент назывался лантух, и этот лантух у нас был, вероятно, тоже получен от деда. Ярмарки устраивались ежегодно и обычно приурочивались к праздникам и продолжались по несколько дней. На каждой ярмарке были особые торговые ряды из брезента, где все хозяева полушубники выставляли для продажи свои товары. Кроме полушубков отец принимал на выделку овчины, а также покупал для своих полушубков невыделанные овчины, и потом в одной из комнат нашего дома стояли чаны для овчин и были приспособления для отделки и разминания кожи, а у одной стенки стоял большой длинный стол с лавками, за которыми шили полушубки. Обычно или вручную суровыми нитками натертыми воском, но у нас была и швейная машинка «Зингер» с ножным приводам, которой пользовались главным образом для меня прочных строчек. Полушубки делались разной выделки зависело от вкус заказчика. Некоторые отделывались охрой, с украшением мехом котика, или козловыми нашивками, то же делали мелом белого цвета, а иногда чёрные из так называемых Романовских овчин. Для выделки овчин у нас в дворе были устроены козлы с жестами и во дворе имелось бревенчатая здание, так называемой «чимбарни», попросту сушилки, в которой в зимнее время сушился товар. Она топилась специальный чорнушкой по-чёрному и так как на топливо употреблялся антрацит, то воздух в ней всегда был смрадным и удушливым, что однако не мешало мне, а также некоторым «ученикам» отца бегать в чимбарню и печь там картошки. Моя мать была очень трудолюбивой и помогала отцу, чем только могла. Прежде всего она готовила пищу на всю артель, то есть на нашу семью и на работников-учеников и подмастерьев, так как питались мы коллективно, потом она занималась стиркой, кое-что шила, обрабатывала огороды. Бабушка Мария Степановна помогала ей, особенно в приготовлении пищи. Потом они стригли обрезки овчин и вовсю продавали «Урывским» специальным скупщикам, которые занимались прядением ковров в селе Урывы. Эти деньги бабушка и мать употребляли по своему усмотрению на различные надобности, и в частности на церковные расходы. Конечно, тогда было принято, что ученики отца обязаны были помогать матери — они рубили дрова, приносили воду из колодцев, подносили тяжести, если это требовалось, помогали обрабатывать огороды, и даже нянчить детей.

Моя сестра Катя, которой пришлось больше других нянчить меня в раннем детстве, впоследствии рассказывала, что в раннем детстве я был такой капризный и горластый, что никто из домашних не мог меня успокоить и только один из подмастерьев Завальский Тихон умел это сделать.

Отец с матерью жили между собой в основном ладно, то есть без лишних скандалов и большею частью дружно. Однако у отца были свои недостатки. Главный из них то, что он любил выпить а выпивши похвастать. При этом он любил показать свою власть в семье. В пьяном виде он любил приволокнуться за женщинами, преимущественно дурного поведения. И конечно всегда расходовал лишний деньги. Мать не любил его попойки и своими упреками выводила его себя. В результате — скандал, во время которого отец пытался избить мать, а мать плакала и удирала иногда к соседям или куда-либо пряталась. Бабушка Мария Степановна, если была дома, обычно вступалась за мать и отец слушался её.

#Лупина Олейникова Елена Васильевна #Олейниковы #Олейников Захар Алексеевич #Олейников Виктор Захарович #Грибовы # Грибов Михаил Павлович #Грибов Евгений Михаилович #Олейникова Зоя Захаровна #Олейникова Вера Захаровна

Я уже упоминал, что из 11 детей у моей матери до взрослых лет дожили семь человек, четверо умерли в детстве. Первые дети были девочки. О чём мой дед, который беспокоился о продолжении своего рода, весьма печалился. В 1900 г. родился я, чему дед был очень рад. Потом у моей матери родилось ещё два сына: Фёдор 1902 г. и Александр 1905 г.
В 1903-м году я с Федей заболели скарлатиной в тяжелой форме, и малютка Федя не выдержал и умер, я же перенёс болезнь, хотя мне разрезали горло.
Таким образом в моей семье выжили следующих семь детей:

1) старшая сестра Елена, рождения 1887 г.
2) вторая сестра -- моя главная нянька -- Катя, рождения 1890 г.
3) сестра Поля рождения 1895 г.
4) сестра Мария рождения 1897 г.
5) сестра Клавдия (и последний ребёнок у моей матери), рождения 1907 г.
6) я, сын Григорий, первенец мужского пола, рождения 1900-го года
~~сын Фёдор умер в 1903-м году, рождения 1902 г.~~
7) сын Александр рождения 1905 г.

Все мои старшие четыре сестры обучались в сельской школе, а потом учились у тёти Нади Бармашёвой ремеслу швеи (иначе портнихи или модистки). После чего работали на дому, выполняя заказы местных Ново-Сотенских клиентов. Исключение из этого составляла Поля, которая обладала незаурядными способностями в школе и получила после её окончания помощь для устройства на бесплатное обучение в гимназию. Однако на второй год ей пришлось покинуть гимназию по материальным соображениям, и она пошла по общему пути портнихи. Маруся после окончания обучения у тёти поступила мастерицей к Острогожскому дамскому портному Рахлину, где и работала некоторое время.

_______________________________________________________________________

Прежде всех стала самостоятельно работать моя старшая сестра Елена. Она принимала заказы на пошивку женского платья на дому, как на зимнее, так и на летнее платье, и зарабатывала этим главным образом на одежду. В 1907-м году, когда она уже имела несколько учениц и самой ей исполнилось уже 20 лет, она вышла замуж. Муж её Олейников Захар Алексеевич из семьи башмачника, которая проживала в Новой Сотне недалеко от нас. Его отец овдовел, когда Захар, а также его сестра Мария были детьми. Он женился, имел ещё четырёх сыновей и одну дочь от мачехи Захара. Хотя у отца были кое-какие накопления, так как он вообще был скуповат, вёл трезвый образ жизни, но под влиянием мачехи старшие дети росли пасынками. Поэтому Захар с детства начал учиться башмачному ремеслу, а чтобы он не отвлекался от этого, ему запрещали заниматься науками. Но сын потихоньку от отца начал заниматься, для этого он забирался в заросли сада или ещё куда-нибудь, где его не было видно. Потом он поступил в воскресную школу, окончил её, затем сдал экстерном экзамен на сельского учителя. Когда он женился на моей сестре, ему уже было около 30 лет. Будучи самоучкой, он был не только учителем, но вообще мастером на все руки. Он научился играть на скрипке, самостоятельно освоил ноты, и, как любитель, работал регентом церковного хора. Он завёл себе пчёл и научился делать рамочные ульи, и вообще изучил столярное дело, не забывал также и сапожное ремесло, которое изучал в детстве. Он ознакомился со садоводством, цветоводством и животноводством. Когда ему приходилось с этими делами сталкиваться, он выполнял их квалифицированно.

После свадьбы моя сестра переехала в слободу Криничную, где З.А. учительствовал. А затем его перевели в Ново-Сотенскую начальную школу заведующим. Хотя он получал всего 28 руб. в месяц, но материально они жили неплохо, так как у него были бесплатная квартира с отоплением и освещением, в его распоряжение поступил школьный сад, который он привёл в образцовый порядок, он завёл себе пасеку до 30 ульев "дадана" и "Рута" и приобрёл корову Симентальской породы.

У моей сестры от Захара Оленикова было трое детей -- и один сын и двое девочек. З.А. был хороший семьянин, трезвый человек, не курил, но напряженная работа, без которой он не оставался никогда, расстроила его здоровье окончательно. В 1921-м году, в голодный год, он заболел какой-то тяжелый болезнью, он не мог никак наесться и тогда же умер. Сестра оставшись с тремя детьми продала все, что могла, и купила себе домик.

В этот период она занималась портняжеством. Вскоре она вышла замуж за военного писаря Михаила Павловича Грибова, человека мягкого, но большого любителя выпить. От него у сестры был сын. Незадолго до отечественной войны М.П. умер. Две дочери моей сестры, Зоя и Вера после окончания ед.труд.школы замужем и живут сейчас в Риге, а сын Олейников Виктор окончил техническое училище, после чего вечерний институт, и сейчас работает на паровозо-ремонтном заводе в городе Воронеже. Моя сестра Грибова Е. В. живёт с ним. Её сын Женя Грибов после окончания школы был призван в Красную Армию, где закончил военную школу, а после её окончания был послан на фронт. По сведениям из военкомата, вскоре он был ранен и отправлен в тыл. На этом пути он потерялся, так как никуда не поступал по справкам военкомата. Сейчас Лене уже 81 год, она живёт на иждивении Виктора Олейникова и пенсии не получает.

#Лупина Гриценко Екатерина Васильевна #Гриценко #Кондратенко #Гриценко Григорий Андреевич #Кондратенко Евгения Григорьевна #Гриценко Михаил Григорьевич

Вторая моя сестра Катя была выдана за кузнеца Гриценко Григория Андреевича. Ей тоже давали приданное и справляли свадьбу, хотя и на менее широкую ногу, чем свадьбу Елены. Свадьба её была примерно в 1909 году. Тогда же она переселилась на Лушниковку к мужу, где им был отведён флигель. У Кати было двое детей -- дочь Евгения Григорьевна Гриценко, после замужества Кондратенко. Сейчас она живёт в городе Георгиу- Деж., бывш. ст. Лиски Ю-В жд.

Её муж Константин Фёдорович Кондратенко, наш земляк, служил заместителем военного коменданта на этой станции. Во время Отечественной войны он служил в войсках ВОСО в разных местах вплоть до Варшавы, а после войны он возвратился на родину, где на ст. Лиски им дана была квартира. Сейчас он из армии демобилизовался и получает пенсию как майор, а помимо того работает в разных учреждениях и на разных должностях, по назначению райкома ВКП.

Сын сестры Кати, Михаил Григорьевич Гриценко, после окончания Технического Института и Артиллерийской Академии занимается научно-исследовательской работой. В настоящее время он полковник и служит и работет в городе Калинине. Дописано сверху: в 1969 году он переехал в Ленинград.

Катя часто ездила в гости к дочери Жене, помогала ей няньчить детей. Примерно в 1964 году она сильно заболела и умерла. Похоронили её в Лисках.

<<Про смерть отца, замужество сестры Поли (против воли),замужество и смерть в родах сестры Марии, сестру Клавдию, отданную на воспитание Бормашевым, а также выживание матери одной пятью детьми и свекровью на иждивении в 1912-1915 годах>>

#Лупина Павленко Поля (Мелания?) Васильевна #Павленко Митрофан Васильевич #Смирницкий Александр

Моя третья сестра Поля достигла семнадцатилетнего возраста в 1912 году, когда умер мой отец и выдавалась она замуж без отца.

Отец, который любил бахвальничать и погуливал, и к тому же расстроил свои денежные дела свадьбами и приданными двум старшим дочерям, задумал поправить свои дела. Он собрал сколько мог денег, одолжил какую-то сумму в крестьянском банке, и с этими деньгами решил поехать в Ростов-на-Дону, где он мог накупить овчин и привезти их домой и таким образом создать товарный фонд для своего производства. Однако поехал он не один, а прихватил с собой некую Дашу, которая у нас в Новой Сотне известна была своим нестрогим нравом.

В этой поездке отец был всего 11 месяцев. в 1912 г. он возвратился домой без денег и больной брюшным тифом. Товара никакого он тоже не привёз.
Моя мать знала, что он ездил с Дашей и была очень им недовольна, однако примирилась с ним после того как увидела его больным и стала за ним ухаживать, вызвала фельдшера. Вскоре он стал поправляться. Когда это случилось, ему захотелось покушать чего-нибудь острого. Он знал, что у нас всегда были мочёные яблоки в выходе, и попросил бабушку принести ему яблочко, что та и выполнила, наверное, и не подозревая о том, что этого нельзя делать. Когда он съел яблоко, у него случился разрыв кишечника, что и послужило причиной смерти.

После смерти отца мать осталась с бабушкой Марией Степановной и пятью детьми, из которых самой старшей Поле было 17 лет. Средств к жизни почти не было. В первые дни она ликвидировала кое-какие остатки из отцовского производства, начала принимать кое-какие заказы на пошивку одежды. Однако при её неграмотности ей трудно было обеспечить семью. В один "прекрасный" момент с нас потребовали уплаты недоимки по податям, а когда она не смогла уплатить "описали имущество", в том числе и последний самовар. Один наш дальний родственник через бабушку Нитченко Агриппину Ивановну узнал об этом, и так как ему за отрезанную на жд.руку выплатили вознаграждение 3000 рублей и к тому моменту он не все деньги израсходовал, он принёс матери 10 р. и этими деньгами она уплатила подати.

В таких условиях мать была вынуждена проявить много умения и сноровки, чтобы обеспечить семью. Сейчас я уже не помню, в какой последовательности она начала применять различные способы добывания средств к жизни, но что это за способы я помню. К ним относятся такие как, например, подонщина, т.е. работа почти даром, т.е. за 50 к. в день. К этому способу прибегала она, но изредка. Другое средство это "нахлебники" -- она готовила пищу нескольким холостякам, и часть её при этом перепадала нам, третье средство -- торговля, -- она торговала бубликами, картофелем и другими овощами со своего огорода, покупала муку, пекла хлеб и продавала его на базаре, при этом она обеспечивала хлебом засчёт припёка свою семью, торговала яйцами (вернее собирала их от пасения за деньги, а продвала на склад по более высокой цене). Эта торговля иногда приносила ей до 3 р.в день и поэтому обеспечивала достаточно нашу семью. Однако она обычно могла происходить в базарные дни, т.е. не более трёх раз в неделю. Самая выгодная была торговля водкой (шинкарство), однако эта торговля запрещена была вплоть до тюремного заключения. Кроме торговли были и другие способы добывания средств к жизни.Обработка огородов, в том числе и арендуемых участков, сдача в наём части нашего дома, и некоторые другие. Сдача квартиры под сельское правление обеспечивало нас отоплением и освещением, кроме квартплаты, один год мать сдавала квартиру "евангелистам" под молитвенный дом и несколько лет под "класс", т.к. в то время в сельской школе открылся 4 класс (до этого в ней было 3 класса). Я помню, что нам платили за аренду помимо отопления и освещения 180 р. в год.

С 1915 года я стал получать столько же стипендии в учительской семинарии. К этому времени наши материальные дела полностью поправились. Однако положение вначале после смерти отца было совсем иным. Поэтому мать задумала выдать замуж мою сестру Полю, которой в 1912 году исполнилось 17 лет. Вскоре нашёлся и жених. Это был вдовец 22-х лет, сапожник, проживавший на "торговице" (часть Новой Сотни). У него была своя усадьба, хоть и не богатая, но с приличным садом и огородом, а также обеспеченный заработок.
После осмотра его хозяйства мать согласилась отдать за него свою дочь. Но Поля, которая имела ухажёра сына лавочника Александра Смирницкого, категорически отказывалась от жениха, выбранного матерью. Мать настаивала, слезами, уговорами и угрозами она старалась добиться согласия на замужество. Не знаю, какие обстоятельства вынудили Полю согласиться на замужество, но в конце концов свадьба была сыграна по всем правилам, причём приданное было лишь со стороны жениха Митрофана Васильевича Павленко. Правда даже после венчания она некоторое время уходила от него домой к своей матери, заявляя о нежелании с ним жить. Однако всё со временем утряслось и они до настоящего времени живут в той же усадьбе. У них было и есть в настоящее время четверо детей. Трое из них -- две дочери и один сын -- живут со своими семьями в Тбилисси (орф.автора), а старший сын паровозный машинист живёт на Воркуте.

После замужества Поли на иждивении моей матери осталось четверо детей и бабушка. А потом и остальные дети стали подрастать. Четвертая моя сестра Мария, которой во время смерти отца было 15 лет, окончила ученье на портниху у тёти Нади и вскоре поступила мастерицей к Рахлину, где что-то получала за работу. По инициативе З.А.Олейникова она стала учиться самостоятельно с нашей помощью, сдала экстерном за 4 кл.гимназии, а затем поступила на почту сперва ученицей, а потом чиновницей. В 1916, а вощзможно даже в 1917 году она вышла замуж за каретника, т.е. каретного мастера Андрея Тесленко, и так как после революции для каретных мастеров не было работы в Острогожске, она уехала с мужем на его родину в Бирючевский район, Подсосненскую волость, где они и поселились в деревне. Во время родов, вследствие того, что не было акушерки, а принимала бабка-повитуха, произошло заражение крови и сестра умерла в расцвете сил.

Самая младшая моя сестра, Клавдия, не училась швейному делу. Тётя Надя, у которой не было своих детей, уговорила мать отдать Клавдию ей на воспитание. Конечно, моя мать понимала, что при всех условиях, Клавдия будет лучше обеспечена у тёти Нади, и поэтому согласилась на её уговоры.

<<Про версии смерти младшего брата Шуры (Лупина Александра Васильевича >>

Ко времени Октябрьской революции мать осталась с двумя сыновьями, из них я учился ы учительской семинарии и получал ~~земскую~~ казенную стипендию 15 р.в месяц. Младший брат, еще когда у нас квартировала сборня, часто туда заходил и приглядывался. Когда ему было 13 лет, т.е. в 1918 г. случился недостаток в сельском писаре, и Александр стал всё, что полагается писарю, выполнять довольно успешно. Он был к тому времени комсомольцем и в 1919 г. перешёл работать секретарём профсоюза строительных рабочих в г. Острогожске. В 1919 г. когда я вместе с товарищем по семинарии и по партии уехали в Москву по командировке Укома РСДРП(Б) , где мы поступили на московские Арткурсы, мой брат продолжал жить с матерью и добывать средства к жизни. Впоследствии он был назначен в Копанище, директором мелового завода, где работал несколько лет.

В 1933 году он был ещё на этой работе. К нему поступил к тридцати годам и муж моей старшей сестры Грибов Михаил Павлович. В 1934 г. мой брат Шура был уже замуправляющего Воронежского Треста строительных материалов, на этой же работе он был и в 1936 году, но вскоре его перебросили в город Коротояк, тогда районный центр, на должность 2го секретаря райкома. Во время Отечественной войны, когда в 1942 г. к нашим местам приблизились фашистские банды немцев, Александру было поручено провести эвакуацию населения и дел райкома. Дальше я имею две версии о том, что с ним произошло.

Одни говорят, что во время эвакуации 1 секретарь райкома захватил несколько машин под свои личные вещи и под своих знакомых женщин. Как человек горячий Шурка поссорился на этой почве с 1 секретарем, так как на вывоз дел райкома при этом не хватало транспорта, и как начальник эвакуации освободил необходимый для него транспорт. А когда они приехали к местопребыванию Обкома, то его действия признали как превышение власти, за что судили трибуналом и приговорили к отправке на фронт.
Надо знать, что Александр никогда в армии не служил и имел минимальную подготовку. Когда он попал на фронт, картина там была весьма неприглядная. Передовые части под руководством маршала Тимошенко при наступлении в Харьковском направлении оторвались от тылов, при этом снабжение оружием и боеприпасами, а также питание было нарушено, чем и воспользовались немцы, чтобы окружить и уничтожить зарвавшиеся фронтовые части. Ясно, что Шурка, при его малой воинской подготовке, меньше других был подготовлен к тому, чтобы благополучно пережить такую обстановку. Вскоре он был тяжело ранен, от чего, очевидно, и погиб. О его ранении мне рассказала его жена, Нюся Лупина, член партии, который рассказал ей товарищ Шуры по фронту, которого умирающий брат просил заехать к его жене и рассказать о нём, что товарищ и выполнил.

Другая версия менее обоснованная, её рассказали мне кое-кто из Острогожцев. По этой версии сама Нюся является главной виновницей гибели Шуры. Она якобы спуталась с 1 секретарём, и тот под её влиянием добился осуждения Шуры за "превышение власти". Говорят, что 1 секретарь просто застрелил брата, а потом они состряпали версию о его гибели на фронте. Я не верю этой версии, по моему, она составлена врагами коммунистов. Но если бы и поверил, то проверить мне невозможно, особенно сейчас, более четверти века спустя.

<<Про смерть матери, Лупиной Анастасии Ивановны (ок.1863 - после 1942) в Саратовской области>>

Моя мать перед войной переехала на жительство ко мне в Ленинград. Но она привыкла жить в малом населённом пункте, привыкла к родным местам, и в большом городе скучала. Поэтому неоднократно она выезжала в родные места. Перед самым началом она поехала в Коротояк, к моему брату Шуре. Там её и застала война. Вместе с невесткой она была эвакуирована в Саратовскую область, Екатеринославский район, где и умерла. При этом от тяжёлых переживаний она почти потеряла рассудок. Эти переживания связаны с тем, что некоторое время она не имела никаких сведений от своих сыновей, т.е. от меня и брата Шуры. Я не знаю, где её могила, сначала хотел проехать к ней в свободное время, но так и не съездил, потому что свободного времени не оказалось, а сейчас я и сам на подходе "к финишу" и по характеру здоровья и по летам.

(следующий абзац написан красной ручкой)
Итак, я кратко сообщил о своих родственниках, как со стороны отца, так и со стороны матери. Правда, я недостаточно уделил внимания моим сверстникам, т.е. двоюродным братьям и сёстрам. Вышло это потому, что их очень много и многих я слабо знаю, а помимо этого в годы революции растерял всякие связи со своими родственниками и до сих пор не восстановил их.

Перехожу к себе.

<<Про детство и образование до 1917 года>>

Как известно, я родился в 1900 г. и как первый сын в семье, очень обрадовал своего деда, Никандра Константиновича Лупина, как продолжатель рода. Однако мне кажется, дед зря так радовался. Мне думается, что нечему тут было восторгаться. Во-первых, вслед за мной у моих родителей родилось еще 2 мальчика. Правда, один из них -- Федя, вскоре умер, всё же ели сравнивать меня с братом Шурой, то несомненно он более достойный наследник фамилии. Лично я не являюсь ни здоровяком, ни красавцем. Я был в детстве тощим мальчишкой, конопатым и довольно невзрачным. Конечно, как и все ребята моего возраста, я был любознателен и с интересом знакомился с белым светом. У меня была также неплохая память и упорство в освоении делом, каким я заинтересовался. Ещё до школы я выучил алфавит и таблицу умножения, а также научился из обрезков овчин шить игрушечные полушубки и настоящие "калитки", т.е. настоящие кошельки для монет и для махорки. А что касается других достоинств, то я ими не обладал.

В общении с ребятами я был самолюбив и очень обидчив, в играх старался не уступать сверстникам, также как и в драках. В школу меня отдали в 1908 году, т.е. в 8 лет. Так как я уже знал азбуку и таблицу умножения, мне почти нечего было делать в 1 классе. В следующем 1909 году начальная школа реорганизовалась из 3-классной в 4х-классную, и меня сразу из 1го пересадили в 3ий класс, а потом ив 4й, так что школу я окончил за 2 года. После этого я поступил в 5 класс двухклассного училища, и в следующем 1912 году окончил его. В 1913 и 1914 я учился в 3 и 4 классах Острогожского Высшего Начального училища и окончил его в 1914 году.
Дальше мне шёл путь в учительскую семинарию, где мне могли дать стипендию, и таким образом материально обеспечить дальнейшую учёбу. Однако в семинарию принимали с 15 лет, а мне было после окончания В.Н.У. лишь 14.

Пришлось год специально перегуливать, чтобы достигнут необходимого возраста. Муж моей сестры предложил мне поселиться на лето на пасеке у некого Федосеенко, где стояли хозяйские пчёлы и было арендовано место для пчёл З.А. (прим. - Олейникова), а также стояла избушка, где жил старик-сторож. На пасеке был также рассажен фруктовый сад, посеяны медоносные травы и посажена бахча. Я конечно с удовольствием поселился с дедом. Кроме нас с дедом там проживал знакомый хозяина молодой художник Саржинский. Но вскоре он рассорился с Федосеенко и ушёл от нас. Мы остались вдвоём с дедом, и жили великолепно всё лето. Мёд всё время был в нашем распоряжении, а когда созрели фрукты и арбузы, мы могли их иметь столько, сколько хотели, у нас были также куры, которых иногда мы употребляли в суп с ведома хозяина. Иногда я приносил из дома сельдь, и мы с удовольствием её ели, т.к. от постоянного употребления яблок нас часто мучила оскомина. Иногда я ходил в лес и бродил там вблизи пасеки.

С осени я перебрался домой в Новую Сотню и некоторое время помогал в волостном суде своему дяде Бормашеву Н.С. А когда начались приёмные испытания в семинарию, сдал их и был зачислен казённым стипендиатом т.е. на 15 р. в месяц. У нас ещё существовала земская стипендия. Она была на 3 р. выше, но выдавалась преимущественно приезжим, т.к. у них было много дополнительных расходов -- на квартиру, на стол, стирку белья, у нас местных этих расходов не было, т.к. мы проживали со своими родными в своих домах. Во всяком случае, 180 рублей моей стипендии вместе с оплатой аренды школьного класса, составляла 360 р. в год. При этом не исключались и некоторые прочие доходы, что уже было достаточно для содержания всей тогдашней семьи.

В семинарии я учился в общем не плохо, отличаясь по математике я мало успевал по музыке, всё же неудовлетворительных отметок у меня не было. По основным предметам 4 и 5.
Но вскоре подошёл 17 год.

<< 1918 год Образование волостных ячеек РСДРП, происшествие с отрядом Гофмана на весенней ярмарке в Новой Сотне>>

Ещё в февральскую я начал принимать участие в общественной жизни. Среди преподавателей у нас был С.Д. (меньшевик), воинственный преподаватель естествознания, Н.С. Соколовский, директор семинарии, врач Соловьёв, какой-то активист и учитель пения, регент, что-то вроде симпатизирующего большевикам. Когда Н.В. Соколовского выбрали городским головой, он часто привлекал для установления порядка в городе своих воспитанников. В том числе и меня. Но уже в это время т.е. в промежуток между Февральской и Октябрьской революциями, я сошёлся с некоторыми моими сверстниками гимназистами. Мы часто собирались вместе, читали политическую литературу, и образовали т.н. кружок учащихся-коммунистов. Мы собирали собрания учащихся, выносили постановления и т.д. Я лично был выбран казначеем кружка, который скоро был реорганизован в ЦИКСУ, т.е. Центральный Исполнительный Комитет Острогожского Уездного Союза Учащихся. Почти весь кружок входил в У. исполн. комитет. Тут были братья Еланчик Г. и Д., Прудковский Пьер, Лысогорский, я, семинарист В.Попов, от женской гимназии Надя Рогожкина. Тогда мы еще плохо разбирались в политике. Большинство гимназистов считали себя анархисталинкоммунистами, но некоторые тяготели и к большевикам. Но все мы собирались читать некоторые брошюры, как например "Пауки и мухи", "Женщина и социализм" и др., а потом обсуждали прочитанное. Всё больше привлекалось к нам народу. Особенно это началось после Октябрьской революции. Сами мы начали кое-что понимать в развивающихся, причём если гимназисты больше тяготели к анархистам, то семинаристы, т.е. я, В.Попов больше тяготели к большевикам.
В то время был организован Острогожский уездный комитет РСДРП (большевиков), председателем его стал солдат Крюков, личность весьма симпатичная, а секретарём молодой парень Штейнворцель Яков. Мы связались с укомом и стали получать кое-какие указания. Одновременно я с интересом присматривался к работе Ново-Сотенского волостного правления. Я посещал всякие сходки и собрания, был знаком со многими активистами, так как работал переписчиком.

В 1918 году собралось человек 15 активистов, сочувствующих большевикам, среди них был я, Жижерин, Малюженко и др., было произведено собрание, которое выбрало меня председателем, Жижерина секретарём бюро Новосотенской волостной ячейки РСДРП (большевиков). Это было летом 1918 г. Мы составили списки членов ячейки и Бюро и подали его в Уком для утверждения. Укомом осень 1918 года мы стали коммунистами, а через некоторое время мне выдали ~~партбилет~~ справку Укома, в которой говорилось, что она выдана члену РСДРП (большевиков), Лупину Г.В., такую же справку выдали и моему приятелю Михаилу Дубыкину.На основании их нам выдали партбилеты в Москве на курсах.

Ещё раньше, чем была оформлена ячейка РСДРП (б), случилось следующее происшествие: в начале 1918 г.была весенняя ярмарка. Происходила она в Новой Сотне на выгоне ежегодно на Пасху. В это время группа бойцов конного отряда Гофмана прибыв на ярмарку стала реквизировать сено, вывезенное для продажи. Разгорелся скандал, во время которого крестьяне, бывшие на ярмарке, похватали железные полосы. Тогда один красноармеец бросил ручную гранату, после чего мужики бросились в волостное правление, где находились выданные для самообороны винтовки с патронами, захватили их и бросились на ярмарку, заставив конников срочно отступить в своё расположение в гор. Острогожске. Я эту сцену видел, когда конники галопом промчались мимо нашего дома к себе в казармы. Не знаю, пострадал ли кто в этом происшествии или нет. Знаю, что вечером ко мне явились приятели по улице и заявили, что нам положено патрулировать от нашей улицы, причём сообщили пропуск и отзыв и принесли оружие. В течение нескольких вечеров мы несли караул, а днём беспрепятственно ходили в город. Продолжалось это около недели до тех пор, пока отряд Гофмана окружил Новую Сотню и было предложено сдать оружие. Когда это было выполнено, инцидент был исчерпан и всё окончилось мирно.

Союз учащихся-коммунистов в Острогожске был организован летом 1918 года. В это время к нам примкнули несколько семинаристов и гимназистов. Помимо названных ранее семинаристов и гимназистов. Помню кроме названных ранее семинаристоа моего приятеля и однокашника по классу Дудыкина Михаила, Карпика Степана, Мороза Дмитрия и гимназистов Ракова Михаила, Беус, Мерисова, Виндзберг Любу. Её сёстра Виндзберг Роза в то время уже была членом Острогожской Организации СРДРП (большевиков), точно так как и брат Карпика Дмитрий, который вскоре стал зав.агитпропом Укома. Когда в Москве был созван первый съезд учащихся-коммунистов, мы послали туда своего делегата. На общем собрании мы выбрали делегатом Д.Мороза. А когда в Воронеже был созван 1й Областной съезд партии, меня послали на него делегатом с совещательным голосом. К этому времени к нам был прислан Кожевников Митрофан, молодой но уже член партии. Ему поручили заведовать газетным ларьком. Отчасти под его влиянием, отчасти вследствие решений Московского съезда учащихся-коммунистов, Острогожский союз учащихся-коммунистов был преобразован в Союз рабочей молодежи Комсомол. Мы приняли некоторых молодых ребят, в том числе и рабочих, а часть гимназистов отсеялась при этом. Это были некоторые анархисты как Еланчики и Лысогорский.

<< Про вооруженное восстание мобилизованных в Острогожске, образование трибунала, эпизод с краеведом Ивченко и начало гражданской. Первый Волчанский полк. Эпизод в Пухово. Гибель Лискинских беженцев>>

Когда к Осторогожску подошли бело-казаки в городе была организована 1я Острогожская коммунистическая рота, и в неё попал я. Командиром роты был наш Новосотенский парень Быков Алексей. В этой роте состояли и большинство местных коммунистов. Рота не была регулярным воинским соединением, она собиралась по мере надобности. Ночевали и питались мы главным образом дома, обмундирования не получали. Когда миновала надобность, бойцы расходились по домам. В это время они были разбиты на пятёрки, старший по пятёрке был связан с Укомом, и по его команде должен был собирать своё звено.

Еще когда казаки были далеко, в Острогожске были собраны из уезда значительные кадры призывников, их было более 10 тысяч. Поселили их в военных казармах волостного кавалерийского полка, расквартированного в Острогожске в царское время. Призывники состояли по большей части из солдат, демобилизовавшихся из царской армии. Среди них нашлись руководители, которые организовали восстание против Советской власти, они захватили оружейные склады, арестовали военного комиссара, организовали гарнизонную службу. Коммунисты были собраны в уездном совете, старом двухэтажном здании с двух или 1,5 - метровыми стенами. Мне пришлось стоять на наружном посту возле совета. Мимо меня проходили вооружённые восставшие, но меня не трогали. Когда некоторые из них начинали ругаться и пытались вроде ударить, их товарищи говорили: "Что ты, разве можно, ведь он на посту". Но вскоре вокруг здания Совета стали скапливаться вооружённые толпы восставших. Пришлось снять наружные посты. Толпы росли и всё ближе приближались и стали теснить наших часовых у входа. В конце концов весь 1й этаж был занят восставшими. Мы были оттеснены на 2й этаж, и цепочка стояла у перил лестницы. С улицы стали раздаваться выстрелы и несколько пуль попали в окно второго этажа. Тогда один из работников Острогожского военкомата поляк Павловский взял на плечо пулемёт Дегтярёва и стал спускаться с ним к восставшим, а когда дошёл громко обратился к ним: " А ну, братва, очищай помещение, сейчас стрелять буду". Не знаю, не поняли восставшие, в кого он собирался стрелять или ещё не готовы были к кровопролитной борьбе, только они стали тесниться к входу и в конце концов все вышли из здания. Когда это случилось, Павловский выпустил длинную очередь вверх прямо из входных дверей. Нападающие моментально разбежались и укрылись за ближайшими строениями, откуда стали вести винтовочный огонь по коммунистам, пытавшихся двумя цепочками справа и слева от входа очищать площадь перед зданием Совета. Однако вскоре стало ясно, что у восставших, укрывшихся за ближними зданиями, преимущество перед нашими цепочками, и когда у нас был один человек смертельно ранен, мы втянулись в здание Совета. После этого вскоре меня послали на станцию, чтобы вызвать помощь из Воронежа. Надо сказать, мы комсомольцы свободно ходили перед восставшими, которые не обращали на нас внимания, и даже допускали ребят в казармы. Когда меня послали на станцию, стало вечереть, я незаметно выбрался из здания и дальше без всяких препятствий прошёл на станцию и через старшего телеграфиста отправил телеграмму, а затем возвратился в Совет. В это время толпы восставших у Совета почти полностью рассеялись. Поэтому засевшая в Совете группа коммунистов стала свободно перемещаться. В первую очередь несколько человек были посланы на электростанцию и освободили её. Несколько комсомольцев подошли к зданию Коммунхоза, где находился под арестом военком Шевелёв. Они стали по сторонам наружным часовых и несколько человек прошли внутрь здания, где угрожая ручными гранатами разогнали двух часовых и освободили военкома. Вскоре мы получили известие, что нам на помощь по распоряжению Обкома направляется отряд моряков, находящийся в Лисках. Он прибыл к нам ночью и первым делом потребовал ужин. Когда им принесли хлеба и сала, они поужинали и до утра отдыхали. За ночь все бродившие по городу повстанцы ушли к своему расположению. Когда ранним утром 250 моряков и часть коммунист.роты подошли к казармам, они без сопротивления сняли посты и захватили руководителей восстания.

После этого в Острогожске был организован трибунал. Под председательством командира моряков Лупинина. Я стал помогать в работе следователю ЧК Проскурякову. Мне приходилось нередко посещать арестный дом, где я встретил некоторых моих знакомых, а также присутствовать на нескольких допросах, а также производить обыски. Из арестованных меня поразил муж моей третьей сестры Павленко Митрофан Васильевич. Оказывается, он оказался в арестном доме за то, что будучи на профсобрании кричал выступающим коммунистам "Долой!". Когда я рассказал о нём Проскурякову и сказал, что его крики вызваны его невежеством, следователь распорядился выпустить его из под ареста. Об остальных знакомых, которых я увидел в арестном доме -- это были два гимназиста и бывшая подруга моей сестры Ксения Завальская. Я не говорил со следователем, так как у меня было подозрение, что они не зря попали под арест.

Однажды Проскуряков поручил мне провести обыск на квартире у казначейского чиновника Ивченко, который меня до этого не знал, а так как моя фамилия Лупин схожа с фамилией председателя рев.трибунала, подписи которого были на многих расклеенных по городу объявлениях и постановлениях, то он спутал нас и чрезвычайно почтительно меня встретил. Обыск у него производился потому, что его заметили срывающим разные постановления сов. власти, расклеенные по городу. Он рассказал, что он, Ивченко - краевед-любитель и собирает разные документы, относящиеся к Октябрьской революции, но так как ему иначе их не достать, он срывает расклеенные по городу. Когда я это рассказал Проскурякову, он дал предписание в местную типографию о выдаче Ивченко по 1 экз. всех печатных объявлений и постановлений, а ему сказать, чтобы больше не срывал. С тех пор Ивченко всегда при встрече со мной низко кланялся и даже после через несколько лет всегда при встрече со мной был почтителен.

Любопытный эпизод на допросе Проскуряковым арестованных матросами мобилизованных я помню и сейчас. Допрашивался часовой у телефона молодой украинец. Проскуряков задал вопрос: "Расскажи, за что и как тебя задержали". Он ответил: " Я стояв на посту. Колы подошев матрос я злякався и заплакав. Тогда матрос взяв мою руку и поцюловав и сказав " не плачь". Конечно этот часовой был освобожден и направлен в воинскую часть для несения службы.

Через некоторое время, когда эпизоды восстания стали забываться и отряд моряков покинул Острогожск, а белоказачьи банды приблизились к Острогожску, в нашем городе появился первый Волчанский полк. Это был необычный полк. Его командир анархист Сахаров подобрал по себе и весь состав полка, который достигал 11-12 тысяч. Полк был партизанский, то есть мало кому подчинялся. Он был пёстро одет, имел свои базы и железнодорожные составы, своё снабжение продовольствием, он выменял себе артиллерию на награбленный хлеб у крестьян, у полка были свои запасы золота. Бандитизм среди населения, игра в карты на кучи бумажных денег, измеряемых на вес, процветали среди солдат полка. Самогон также не отвергался. Командный состав, в том числе и сам Сахаров любили устраивать танцевальные вечера, куда приглашались местные. У Сахарова основное и излюбленное место, которое он облюбовал для своего полка, была Россошь, ныне город. Но в тот момент, о котором я говорю, он со своим полком появился в Острогожске.

Первым его действием было требование собрать с буржуазии города контрибуцию в сумме 2 000 000 рублей. Это требование было обращено к Уездному Ревкому и подкреплялось пушкой, установленной на улице здания Совета. Он обещал оборонять город от белоказаков и когда один из красных батальонов, имевший очевидно слабую закалку, отступил с фронта в Острогожск, т.е. примерно за сорок километров, Сахаров принял активное участие в разоружении этого батальона. Действовал он при этом храбро. Когда наша коммунистическая рота окружила батальон во дворе военкомата, где батальон, бежавший от мелькнувших вдали казачьих сабель, был построен своим командованием, вооруженный, злой и возбуждённый, Сахаров в самом центре возбуждённой толпы, стал расправляться с ней, упрекая в трусости. Я не знаю, какую помощь оказал полк Сахарова фронту под Острогожском, не знаю также, собрал он контрибуцию в Острогожске или нет. Я был вместе с деревенским коммунистом Поповым, лет сорока, направлен Острогожским Укомом партии в качестве уполномоченного ревкома при 14 полевом строительстве.

Для того, чтобы найти это строительство, я должен был явиться в Лисинский Райком на станцию Лиски. Когда я туда попал, Лискинский Райком свернул уже всякую работу и подготовился к эвакуации, всё же мне рассказали, что штаб этого строительства на хуторе Пухово, верстах в семи от Лисок, и дали мне крестьянскую подводу. Я поехал, но подводчик всё время ныл, жалуясь на трудности повинности. Проехав километров 4-5 я отпустил подводчика, а сам пошёл пешком в Пухово, которое уже видел. Ещё раньше я увидел на крыше товарного вагона мчавшегося со стороны Лисок поезда моего товарища Попова, он помахал мне рукой, и больше я его не видел. При подходе к Пухово мне встретился конный разъезд 3 человека. Я не мог понять, кто они, белые или красные, поэтому решил не говорить, кто я, и не показывать документов. Когда они поравнялись со мной, они стали задавать вопросы, кто я, где был, зачем и куда еду. Я ответил, что я Пуховской, был в Лисках на базаре, а сейчас возвращаюсь домой в Пухово, документов с собой нет. Они остановили меня и подъехали к парню и девушке, копавшим вблизи от меня картошку. Они спросили: "Вы этого человека знаете?" Девушка ответила: "Це наш, Пуховский" и тем избавила меня от лишних неприятностей, если бы сказала правду. Разъезд был в бурках и кубанках, но без всяких знаков различия.

В Пухове я застал местные власти, но начальник полевого строительства и инженер уже уехали, и по-видимому, в сторону казаков. Мне ничего не оставалось, как отправиться обратно. В Лиски я пришёл, когда представители Соввласти (прим. - пропущено "уехали"? ), а белоказаки ожидались неизвестно когда (некоторые говорили с минуты на минуту). Я решил немедля отправиться в Острогожск по железной дороге пешком. По пути я встретил военнопленного, шедшего из Германии. Так как мы не знали точного положения, мы решили вместе перебираться через фронт в направлении Острогожска. Когда мы подошли к Дивногорскому монастырю, мы услышали близкие взрывы ручных гранат, это оказались Лискинские беженцы, которые внизу, на берегу Дона глушили рыбу. Они ехали со скотом (овцы) и инвентарём, а также делами района в направлении Коротояк, и здесь остановились отдохнуть. Впоследствии, уже в Острогожске, я узнал, что они не доехали до Коротояка. Какие-то белоказаки догнали их и уничтожили. А я благополучно добрался до Острогожска, и там не было никакой паники, все учреждения были на месте.
Точно не помню, но кажется, я возвратился после того, как Сахаров со своим полком оголил фронт под Острогожском, бросил его и уехал в свою Россошь.Впоследствии я слышал, что первый Волчанский полк был разоружен, при этом в полку отобрали 2 пуда золота, а Сахаров был расстрелян.

<<1919 год. Командировка на первые Артиллерийские Курсы в Москве вместе с Михаилом Дудыкиным. Запись в добровольцы и отправка в Ленинград Бой с армией Юденича, Федоровский Посад, Павловск, Гатчина, направление на Кингисепп, болезнь и отправка в госпиталь в Москву>>

Когда я пришёл домой, увидел там чемодан. Когда я спросил, чей это чемодан, мать ответила: "Дядькин". Я удивился: "Какого дядьки?". Оказывается, это был родной дядя мужа моей сестры Маруси, Андрея Тесленко. Он ехал через Острогожск из Бирюченского уезда в Воронеж, где работал председателем Губчека.Чемодан оставил у моей матери в связи с осложнением обстановки.

Я уже говорил, что у меня в Учительской Семинарии было несколько приятелей. Один из них Холин Иван Иванович, парень бойкий вообще, хороший гимнаст, хороший танцор, хорошо играл на скрипке и на фисгармонии, хорошо пел песни. Любил он также азартные игры в карты и на биллиарде. Я на этой почве с ним дружил, и мы часто заходили еще до революции в ресторан Максима Максимовича Борщевского и Ивана Ивановича Тутельяна, где были биллиарды. Холин жил у своего дядьки, Куцева Ивана Ивановича, богатое кожевенное предприятие находилось в Новой-Сотне. После революции рестораны стали уступать место молодёжному клубу. Но Холин был вообще общественно неактивным человеком, и стал больше общаться с другим одноклассником Михаилом Дудыкиным. Он приехал в Острогожск из Москвы в связи с тяжёлым продовольственным положением. Так как он раньше учился в Воскресенской Уч.Семинарии, то эвакуируясь вместе с матерью и младшей сестрой, они выбрали Острогожск, в котором тогда уже существовала Уч.Семинария. Когда в Острогожске началось комсомольское движение, Дудыкин примкнул к нам, и мы с ним лично сдружились. Он также как и я был в коммунистической роте. Он уговаривал меня поехать в Москву на командные курсы, и в начале 1919 года, когда я прожил некоторое время в Острогожске после возвращения с 14го военно-полевого строительства в хуторе Пухово, Острогожский Уком РСДРП (б) постановил выдать нам командировки в Москву на 1 Московские Артиллерийские Курсы в Лефортово.Острогожский Упродкомиссар велел зайти к нему в комиссариат, где нам выдали талон на паёк -- копчёную грудинку и муку. Муку мы оставили дома, а грудинку взяли с собой. Когда мы приехали в Москву и связались с Арткурсками, оказалось, что приехали мы рано. Но благодаря Михаилу мы устроились. Наша грудинка оказалась большой ценностью в Москве, где даже картофельные очистки ели тогда, а за кусок грудинки мы устроились на жительство в гостинице "Слава", где мы жили 2 или 3 недели.

Михаил имел в Москве знакомых, и в общем мы не скучали в ожидании оформления на курсы, а когда оформили, что произошло вскоре, мы переселились в Лефортово в б.кад.корпус, где размещались 1 арт.курсы, где и приступили к занятиям. Мне запомнились три эпизода на курсах.

Однажды нас построили и комбат Вагнер сказал: "Товарищи, нам предлагают котлеты из конины, лошадь пала от истощения, но врач произвёл анализ и нашёл мясо совершенно здоровым. Кто согласен есть котлеты, шаг вперёд шагом марш. При этом всё построение подалось вперёд на шаг. Это был первый эпизод.
Второй эпизод мне запомнился, это подъем курсантов по тревоге во время взрыва в Леонтьевском переулке. Это было ночью, мы быстро поднялись и выбежали на "линейку" двумя дивизионами, гаубичным 6-дюймов и на 3.дюйм.пушечным полевой, в конных упряжках выехали в город, мы ехали к центру Москвы, а через некоторое время нас вернули обратно.
Третье событие было уже осенью 1919 года. Нашу батарею выстроили и спросили, кто желает поехать на фронт добровольцем, шаг вперёд шагом арш. И вся батарея шагнула вперёд, тогда командир стал записывать. Мы с Дудыкиным уже ознакомились с основами артдела, но не служили ранее в артиллерии, поэтому мы соврали, что служили, и так как проверяли не очень строго, то нас записали в отдельный Московский курсантский взвод, меня связистом, а Дудыкина вторым номером, т.е. заряжающим у пушки, а на другой день отправили товарным составом под Ленинград.

Мы получили паёк -- сухую воблу, песок и хлеб, погрузились в товарный состав и под утро были уже под Ленинградом. Разгрузились мы на станции Поновка, Октябрьской железной дороги. Через пару дней мы вступили в бой против наступавших войск Юденича, которые рвались к Ленинграду. Первым населённым пунктом на нашем пути, занятым Юденичем, был Фёдоровский Посад. Конечно, мы действовали во взаимодействии с пехотными подразделениями, главным образом курсантской бригадой. Через пару дней Фёдоровский Посад был освобождён от белых. Любопытные документы были в занятом нами Посаде. Там были расклеены на стенах домов обращения к нам: " Товарищи курсанты, вас обманывают большевистские комиссары, переходите к нам! У нас вас будут кормить салом и белым хлебом, а не гнилой воблой!" Но ни белый хлеб, ни сало не внесли перемены в наши наступающие действия. Вслед за Фёдоровским Посадом мы заняли Павловск, потом Гатчино и быстро двинулись вслед удирающим белым в направлении Кингисеппа. Однако я вскоре после Гатчины заболел, у меня на ногах пошли нарывы вроде чирьев, они лопались, приставали к кальсонам, и мне невозможно было много ходить, поэтому меня эвакуировали с фронта и отправили на лечение в госпиталь, в Москву.