Чугуев и с. Каменная Яруга Змиевского у. Харьков. губ.

ЧУГУЕВСКИЕ ВОЕННЫЕ ПОСЕЛЕНИЯ И БУНТ 1819 г.

Последним поселенным полком этой дивизии был Чугуевский уланский полк, грамота которому была подписана 19 декабря 1817 г. В состав военного поселения включались чугуевские коренные казаки, бывшие однодворцы, жившие в Чугуеве и соседних селениях: Покровском, Подах, Лаптевой, Каменной Яруге, Песчаном, Пятницком, Большой Бабке, Тетлеге, Кочетке и Старом Салтове; бывшие мещане из состава полка и бывшие обыватели слободы Малиновки и казенного с. Зарожного. Все они отныне именовались военными поселянами и были назначены для комплектования Чугуевского уланского полка. В соответствии с грамотой военные поселяне приобретали следующие преимущества:

1. Поселенные невыгодно будут переселены с возведением новых строений за казенный счет, нуждающимся будет оказана помощь земледельческими орудиями, домашним и рабочим скотом.

2. Службу они будут проходить рядом со своими родственниками и знакомыми, все односельчане из других полков будут переведены в этот полк, в мирное время они всегда будут находиться в своем округе, рядом со своими семьями.

3. Казна принимает на себя снаряжение полка, обмундирование военнослужащих, содержание детей военных поселян и их подготовку к военной службе.

4. Округ поселения Чугуевскаго Уланскаго полка, завися непосредственно от одного военнаго управления, освобождается навсегда от всех Государственных поборов, от всех земских повинностей, какого бы наименования они ни были, и от общих рекрутских наборов; а вместо того комплектует из среди себя всеми способными к службе людьми один только Чугуевский уланский полк.

5. Нижние чины, вышедшие из полка в отставку, 490 чел., коим производится солдатская дача провианта, и 305 чел., найденные немогущими пропитать себя, остаются при том самом праве до смерти их; но, впрочем, предоставляется им свобода воспользоваться помещением в число инвалидов своего полка.

6. Вдовы и сироты женска пола, казенным провиантом теперь довольствующиеся, не лишаются онаго по смерть, или по выход в замужество.

7. Чугуевский уланский полк по прежним об нем положениям имел обмундирование и верховых лошадей собственныя; отныне же, для большаго облегчения, получать будет и то, и другое от казны; по чему всем тем нижним чинам, которые служат теперь на приобретенных из своея собственности, а не из войсковой суммы лошадях, заплачены будут следующие за них деньги из казны.

8. Личная собственность у каждого военнаго поселянина, ныне состоящая и впредь приобретаемая, остается неприкосновенною.

ЧУГУЕВСКИЕ ВОЕННЫЕ ПОСЕЛЕНИЯ И БУНТ 1819 г.


В начале волнения были замечены только в Чугуеве, но постепенно они распространились и на соседние поселения. Жители Зарожного, Пятницкого и Бабки начали перевозить своё имущество в соседние казённые поселения и присоединяться к бунтующим. Они даже составили и подписали письмо с требованием отказаться от военных поселений и вернуться к прежним порядкам. В Кочетке три дома военных поселений были сожжены со стороны улицы. Военные поселяне слободы Малиновой ушли с работ, а женщины в раздражении бросались на офицеров и солдат с палками.

Ситуация становилась серьёзной, и Лисаневич решил действовать решительно. Он отправил курьера с донесением в Петербург к графу Аракчееву, а также в Изюм и Константиноград (ныне город Берестин, до 2024 года Красноград, в Харьковской области) с требованием прислать дополнительные войска. Были получены 12 орудий конной артиллерии.

Чугуев был окружён шестью эскадронами трёх полков, которые не были затронуты волнениями, а также батальонами и артиллерией Нижегородского пехотного полка, пришедшими из других уездов. Позднее к ним присоединился и 5-й Егерский полк, пришедший из Константинограда.

В воскресенье 8 июля Лисаневич пригласил в Чугуев гражданского губернатора и хотел провести очередное увещевание бунтующих после церковной службы. Но в церковь пришли только служащие. Тогда он приказал к трём часам согнать на городскую площадь всех, где снова стал спрашивать о причинах недовольства. Таких причин было много.

Некоторые говорили о трудностях работы по военному поселению: планировочные работы по городу, рытьё канав по дорогам, выравнивание дорог, высадка деревьев, изготовление кирпичей, сенокошение и так далее. Другие утверждали, что их заставляют жить вместе против их воли. Третьи говорили, что земля, которая была дарована их предкам за заслуги, была передана другим полкам, офицерам и владельцам, живущим рядом. Но все решительно заявляли, что они и их дети не хотят военного поселения и готовы терпеть любые наказания и ссылку, если их не вернут к прежнему порядку.

ЧУГУЕВСКИЕ ВОЕННЫЕ ПОСЕЛЕНИЯ И БУНТ 1819 г.

Тут-то генерал Лисаневич испугался не на шутку дальнейшим распространением бунта и послал курьера в Полтаву к командиру 26-й пехотной дивизии генералу Ушакову, прося о немедленной присылке еще двух пехотных полков.

В ответ на вышеупомянутое второе донесение генерала Лисаневича от 19 июля гр. Аракчеев распорядился учредить в Змиеве особую военную комиссию военного суда. Председателем этой комиссии (презусом) был назначен полковник Салов, членами (ассесорами) - подполковник Энгельгардт, майор Душинкевич, ротмистр Яковлев, штабс-ротмистр Фиалковский, поручики Сианов и Мессаронг, а делопроизводителем аудитор Пензин. Комиссия начала свою работу 1 августа, предполагая закончить работу 8 августа, когда ожидали приезда гр. Аракчеева. Этому же военному суду были преданы ротмистр Тушинский и штабс-ротмистр Тареев. Ввиду большого количества арестованных комиссия после окончания допросов в Змиеве должна была выехать также в Чугуев и Волчанск.

Работы комиссии военного суда, учрежденной в Змиёве, не могли быть окончены к предположенному сроку, так как число подсудимых чуть не удвоилось, когда к чугуевским бунтовщикам присоединили и возмутившихся таганрогцев. Генерал Лисаневич хотел, чтобы суд окончился до приезда графа Аракчеева, которого ждали в Чугуеве около 8 августа, но приезд графа был отсрочен до двадцатых чисел, и потому комиссия военного суда могла не торопиться. Документов, касающихся делопроизводства в суде, нет, но зато донесения генерала Лисаневича графу Аракчееву, достаточно определенно свидетельствуют, что при наказании виновных чугуевцев и таганрогцев, не столько руководствовались судебным приговором, сколько административными усмотрениями генералов Лисаневича и Александрова.

Граф Аракчеев приехал в Харьков 11 августа и того-же числа объявил по войскам 2-й уланской поселенной дивизии особый приказ, в котором, в числе прочих распоряжений, объявлял особенную благодарность действующим эскадронам Чугуевскаго уланского полка, которые не только не принимали участия в возмущении, но, напротив, занимались все время сенокошением и другими сельскохозяйственными работами, заброшенными их волнующимися товарищами. «Благодарю вас, усердные солдаты,» — гласил приказ. «Да сопутствует вам всегда и во всяком случае вера, наставница добрых дел наших, любовь и преданность к Государю и Отечеству! Да сохранится к вам милость Царская, которую успели приобрести, и да увидят отцы и родственники ваши, что вы достойны внимания Монарха и звания русского солдата!».

Продолжение будет.

ЧУГУЕВСКИЕ ВОЕННЫЕ ПОСЕЛЕНИЯ И БУНТ 1819 г.

Продолжение

Для лучшего понимания сути бесчеловечного наказания шпицрутенами можно прочитать более поздние воспоминания доктора А.И. Ильинского «За полстолетия», опубликованные в альманахе «Русская старина» в феврале 1894 г.:

«Следуя хронологическому порядку, соблюдаемому в моих воспоминаниях, не могу здесь умолчать об одном событии, совершившемся в Казани в мае 1849 года. Это наказание шпицрутенами двух известных разбойников — Быкова и его перваго сообщника Чайкина. Я присутствовал на этой ужасной экзекуции, превосходящей все, что человек мог придумать зверскаго и ужаснаго: все роды смертей и казней, все пытки инквизиции бледнеют пред этим страшным наказанием.

Кто видел его хотя бы раз в жизни, может судить о том какой неувядаемый и нетленный венец сплел себе император Александр Второй отменою телесных наказаний!

Но перехожу к описанию самого события. Нужно заметить, что Быков был атаманом шайки, долгое время грабил и убивал, наводя страх на многие уезды Казанской губернии. Он неоднократно убегал из казематов и отличался свирепостью и нераскаянностью. Ему было присуждено 12 000 ударов шпицрутенами, а его сообщнику Чайкину ввиду чистосердечнаго раскаяния одна тысяча ударов была сбавлена, следовательно, последний был осужден на 11 000 ударов.

Выйдя в этот день на Грузинскую улицу, я был поражен невиданным дотоле зрелищем: преступники, окруженные жандармами и войсками, при стечении несметной массы народа, были везомы на позорной колеснице. Они сидели друг против друга, у каждаго на груди была надпись: «Убийца». Шествие сопровождалось барабанным боем, привлекавшим с улиц и из домов громадное количество народа, пристававшего к шествию, направлявшемуся к Арскому полю. На этом громадном поле был выстроен батальон местнаго гарнизона, под командою командира его, полковника Корейши. Поблизости выстроеннаго баталиона лежала громадныя кучи заготовленных для наказания шпицрутенов.

Как ни жестоки и ужасны были преступления Быкова и Чайкина, но как люди они все-таки заслуживали если не сожаления со стороны Корейши, то, по крайней мере, не усугубления присужденнаго неумолимым законом наказания. Однако, Корейша превзошел строгость закона: шпицрутенов по закону должно входить три в дуло ружья, но были заготовлены более толстые шпицрутены, из коих, как тогда говорили, в дуло ружья не помещалось даже и двух! Преступники сошли с позорной колесницы и были напутствованы священником как пред смертною казнью. Затем их быстро раздели, обнажив туловище до ягодиц; руки того и другого были привязаны к ружьям, за которыя каждаго преступника вели рослые, крепкие и сильные солдаты. Преступники были бледны, но не потеряли присутствия духа, хотя по прочтении конфирмации на лицах обоих изобразился неописанный ужас.

Перваго через строй солдат повели Быкова, а спустя некоторое время Чайкина, так что оба шли друг за другом, и, получая удары шпицрутенами, испускали раздирающие душу крики и стоны. Уже после первой тысячи ударов спины их побагровели, покрылись лоскутами изрубленнаго мяса и спекшеюся кровью и вспухли, крики преступников сделались слабее, голос как бы отказывался имъ служить, и во рту у них пересохло. Несмотря, однако, на все это, полковник постоянно побуждал исполнявших экзекуцию солдат бить преступников сильнее. Он кричал во все горло: «Бейте крепче, негодяям нет пощады!». Тех же солдат, которых замечал, немедленно отставляли из фронта, заменяя их другими, а виновных в слабости наносимых преступникам ударов тут же наказывали тесаком по ягодицам, приподняв фалды мундира.

Зрелище вообще было страшное и потрясающее: Быков и Чайкин извивались подобно змеям, желая облегчить страшную силу сыпавшихся на них ударов, но мощныя руки ведших их мускулистых солдат удерживали эти порывы. За наказуемыми шел доктор Соколовский. Быкову дали уже 5000 ударов. Соколовский осмотрел его, по-видимому нашел слабым, потому что преступника положили на тележку - двое солдат везли тележку и наказание продолжалось. День был ветреный: сильный ветер с громадными столбами пыли бил в спину наказуемых и пыль, смешиваясь с кровью, текшею потоками из исполосованной и превращенной в бифштекс спины преступников, покрыла сплошную и вспухшую на спине рану серым налетом. Быкову на тележке дали еще около 1000 ударов и затем прекратили наказание, так как теперь слышны были только слабые, постепенно стихавшие стоны его, вместо прежде раздававшихся отчаянных и раздирающих душу криков. В толпе народа были слышны рыдания, как выражения сожаления к преступникам, многие плакали, другие молились, многия женщины падали в обморок, но все это заглушалось барабанным боем.

Таким же образом был наказан и шедший поодаль от Быкова Чайкин. Он оказался слабее своего атамана и из присужденных ему 11 000 ударов прошел не более 3000, и был положен на тележку, на которой дали ему еще 500 или 600 ударов. По прекращении наказания обоих преступников с слабыми признаками жизни отправили в городскую больницу для лечения, после чего они, по выздоровлении, должны были получить-таки опять недоданное число ударов. Судьбе, однако, угодно было сжалиться над несчастными: оба они умерли в тот же день. Трупы их доставлены в анатомический театр при университете, где и сделали из них скелеты, по которым и по сие время изучают анатомию».

Наказания шпицрутенами в армии были отменены императором Александром II Освободителем 17 апреля 1863 г.

ЧУГУЕВСКИЕ ВОЕННЫЕ ПОСЕЛЕНИЯ И БУНТ 1819 г.

Продолжение

Депутации добились большего, чем ожидали. Все с радостью подписали петицию о помиловании и выбрали четверых депутатов, чтобы попросить у царя пощады. В Чугуев к генералу Лисаневичу приходили люди из всех деревень, просили прощения и обещали слушаться в будущем. Когда все успокоилось, граф Аракчеев решил приехать сам. Его должны были встретить с помпой, и для безопасности приняли особые меры. Начальник штаба написал генералу Лисаневичу, что его сиятельство разрешит себя встретить. На время визита графа назначили комендантом города полковника Сербина, а на гауптвахте поставили 60 солдат.

По городу ездили конные разъезды, днем и ночью. После захода солнца на улицу можно было выходить только с фонарем и по делу. Патрули и разъезды арестовывали нарушителей до распоряжения коменданта. В больницу к наказанным никого не пускали, а умерших хоронили сразу, не собирая много.

На следующий день после приезда графа состоялся торжественный развод. Потом он принял депутацию, которая просила помилования. Конечно, требовали выдать зачинщиков, но почти все уже получили наказание, а некоторые даже умерли. После внушений граф решил освободить арестованных, кроме десяти человек. Их отправили в Оренбург к генералу Эссену для службы в гарнизонах. Этих людей отправили 29 августа, а 18 сентября сообщили, что они благополучно прибыли.

По особому распоряжению графа Аракчеева, этих десять человек в Оренбурге должны были наказать шпицрутенами шесть раз по тысяче человек. Остальных, причастных к беспорядкам, освободили от наказаний. Решили подробно рассмотреть поведение и надежность округов Чугуевского и Таганрогского полков. Людей с плохим характером, которые не исправлялись, решили убрать из округов. Это дело поручили комиссии из генерала Лисаневича, генерала Александрова и командиров полков. Генерал Александров был главным виновником обращения военных поселян в их положение, и они его очень не любили. Поэтому генерал Лисаневич не позволял Александрову непосредственно общаться с жителями Чугуева и соседних деревень.

В комиссию генерала Лисаневича были переданы списки всех арестованных, где бы те ни были, а также список главнейших бунтовщиков, составленный повинившейся депутацией. В этот последний список входили и те десять человек, которые были отправлены в Оренбург на почтовых и между ними Федор Махонин, один из числа тех двух беглецов, о которых упоминалось в прокламации графа Аракчеева, и который был пойман в Харькове. Комиссия работала недолго, так как тут не требовалось ни допросов, ни очных ставок, решение постановлялось по соображениям сведений, имевшихся у полковых командиров. Прежде всего решили, из числа находившихся арестованными по Чугуевскому округу, отослать 109 человек в Оренбургский отдельный корпус и 104 человека в 3-ю уланскую дивизию, поселённую в Новороссии; затем к ним прибавили назначенных дивизионным и полковыми командирами за дурное поведение, в Оренбург 81 человека из Чугуевского округа и 47 человек из Таганрогского. Всего назначено было к отправлению в Оренбургский отдельный корпус 237 человек и в 3 уланскую поселенную дивизию – 161 человек.