Душа должна быть радостной!

Илья Репин.«Николай Мирликийский избавляет от смерти трёх невинно осуждённых».1888





Спас ... Николай Чудотворец.


19 декабря - пямять святителя Николая, епископа Мир Ликийских, чудотворца. (Николая Угодника)


В январе 1996 года от нечего делать взялась я перебрать старые бумаги и фотографии, хранившиеся в коробке. Взяла в руки свой комсомольский билет. Как-то сразу нахлынули воспоминания юности.

В январе 1956 года меняли билеты на новые, и было это в день Рождества Христова. Жила я тогда в Тульской области, и было мне всего 14 лет.
Райком комсомола находился от нашего поселка в 17 километрах. Рано утром привезли нас, школьников, в райцентр на автобусе. Мы с подругой получили новые билеты первыми.
Мне не очень хотелось ждать, пока билеты обменяют всем, и я предложила Люсе (так звали мою подругу) пойти к моей родственнице, жившей в 4 километрах от городка. Мы очень быстро добрались до нее. Она нас накормила, и мы с Люсей буквально «впились» в книги. У тети было полное собрание «Всемирной истории» и Большой советской энциклопедии. По тому времени — огромная редкость.

За чтением мы не заметили, как пролетел день. Быстро оделись и отправились на автобусную остановку по краю поселка. Темнело. На автобус мы опоздали; ждать следующий — очень холодно, а пешком идти — и холодно, и уж очень далеко, более 12 километров. Можно было сократить путь втрое, если пересечь водохранилище.

Я не помню, кому пришла в голову эта мысль, однако мы свернули на тропу, ведущую к нему. Я обратила внимание, что по тропе в этот день никто не проходил — следы были припорошены снегом. Люся меня успокаивала: мол, тропа-то видна, и на водохранилище она будет такая же.
Но когда мы подошли ближе, нас охватил ужас: лед был голый, с темными разводами трещин, зловеще блестел под рождественским небом, никаких следов тропы не было. Мы стояли молча и не знали, что делать. Автобус ушел, пешком — и далеко и холодно, через лед — страшно, можно угодить в полынью.
О чем думала Люся, я не знаю. А я стояла и силилась вспомнить хоть какую-либо молитву, которым учила меня бабушка. Ничего я не смогла вспомнить, кроме: «Николай угодник, спаси и сохрани нас». Я повторяла и повторяла эти спасительные слова. Тем временем стало совсем темно.

И вдруг метрах в 20−30 от нас на льду мы увидели мужчину преклонных лет, в старомодном коротком пальто, с посохом. Он махал нам: что, мол, стоите, ведь вам надо на другой берег. Идите! И мы пошли за ним, дрожа от страха и холода, прижимаясь друг к другу. Наш проводник шел впереди, не давая приблизиться к нему, разгоняя нас в стороны, говоря, что если мы будем идти кучей, то обязательно угодим под лед. Так мы и шли, дрожа как осиновые листочки, перепрыгивая через трещины. А проводник нас вел только ему ведомой дорогой, в полной темноте, обходя полыньи. Ширина водохранилища в том месте более 2 километров!
Когда до берега осталось метров 50, мы бросились бежать, обогнав нашего проводника. Выскочив на берег, я остановилась, чтобы поблагодарить того, кто нас спас от верной гибели.
Но… ни на льду, ни на берегу его не было. Мы онемели от страха. Постояв еще какое-то время, бросились бежать в поселок. Молча разошлись по своим домам. Когда на следующий день нас спросили, как мы добирались домой, мы с Люсей не сговариваясь отвечали — автобусом.
Ни дома, ни друзьям не рассказали мы об этой истории ни слова. Вспомнив спустя 40 лет, я не сомневаюсь, что подарил нам спасение Николай Чудотворец. Спасибо ему за наши спасенные души.


© Галина Мартынова

Василий Шебуев."Николай Чудотворец",1809 год.




Исправление несправедливости.

23 декабря 1908 года скончался известный московский юрист Ф. Н. Плевако.
Вот трогательное сказание этого верующего высокообразованного человека, относящееся к поре его юности, — о том, как святитель Николай Чудотворец, этот великий милостивец, «поставил ему пятерку на экзамене», как выражался сам, ныне покойный, рассказчик.

«Учился я в Московском университете на юридическом факультете. У моей матери не было средств содержать меня, и поэтому я доставал эти средства уроками.
Одну зиму привелось даже провести в семье ученика в Берлине, где я и слушал знаменитого юриста по римскому праву. Возвратясь в Москву, я явился на экзамен, конечно приготовившись отвечать по лекциям берлинской знаменитости. А в нашем университете римское право читал тогда настоящий русак — Никита Иванович Крылов.
Вызвал он меня, предложил взять билет. Я взял. Подошла моя очередь — отвечаю хорошо, как мне казалось.
Но — о, ужас! — профессор ставит мне единицу…
Я не посмел что-либо сказать ему, да и не понимал, что это значит, а протесты, вроде нынешних, тогда были не в моде. Возвратился я домой и никому ничего не сказал. Наутро мать говорит мне:
- Федя! Что же ты не идешь на экзамен?
- У нас нет сегодня экзамена, — отвечаю я.

Жаль мне было старушку расстроить печальным сообщением, что я уже провалился по самому главному предмету факультета. Настал вечер. Она опять напомнила мне об экзамене.
- Завтра, мама, — ответил я ей машинально, чтоб только отделаться как-нибудь от ее вопроса.
Наступило и завтра. Я хожу да посвистываю. Думаю: „Авось старушка моя забыла об экзамене“. А она опять:
- Не пора ли тебе в университет?
- Вечером будет экзамен, — отвечаю я.
Вот и вечер.
- Да пора же тебе, Федя, идти, — напоминает она.
- Сейчас иду, мама, — сказал я и стал собираться.
- А я тебя провожу до университета, — говорит мать.

Делать нечего: иду. Жили мы на Остоженке. Идем мимо храма Христа Спасителя. Мать и говорит:
- Зайдем, Федя, в часовню святителя Николая: он тебе поможет.

Иду я и в часовню, что на другом берегу Москвы-реки, у Каменного моста. Мать вошла туда, взяла свечку, коленопреклоненно стала молиться. И так мне стало жаль старушку, что я ее обманываю! И обратился я мысленно к угоднику Божию Николаю: „Батюшка, угодник Божий! Право же, я не хотел бы ее обманывать, да уж очень жаль мне ее: ведь как она опечалится, когда правду-то узнает! Утешь ее, угодник Божий, как ты знаешь!“
Помолившись, матушка сказала:
- Ну, теперь пойдем, сынок!
Дошли мы до университета. Мать говорит мне:
- Иди, Федя, а я вот тут, у бюста Ломоносова посижу — тебя подожду.

Делать нечего: надо входить в здание университета. Думаю: „Войду в зал. Хоть послушаю, как товарищи отвечают“. Заходящее солнце облило меня своими лучами, когда я входил в аудиторию. Вдруг слышу громкий голос Никиты Ивановича, вызывающий меня по фамилии:
- Плевако!
Я подошел к столу.
- Всю ночь ты не давал мне спать, — тут профессор выбранил меня не особенно лестным словом.
- Ну, хочешь отвечать?
Я говорю, что лучше отвечать не умею, чем вчера отвечал, потому что готовился по лекциям профессора…
- А, ты хотел похвастать, что по-немецки знаешь, в подлиннике немецких профессоров читаешь! А своего русского профессора лекции не хотел и просмотреть?!

Тогда я объяснил профессору, почему не мог знать его лекций и что я полагал, что можно и по немецким лекциям ответить.
- Ну, так бы и говорил. А я почему знаю, где ты был зимою? — уже снисходительно-добродушно сказал профессор и приказал взять билет.
Я взял, ответил прекрасно, и профессор переправил мою единицу на пятерку!
Так святитель Николай поставил мне пятерку, — заключил юрист».



© Епископ Никон Рождественский

В.Янов Зимний рассвет.





Кто задумал.


Кто задумал такие рассветы,
где так свежи и хрустки снега,
где не льдинки, а сплошь самоцветы,
где дышать — словно песни слагать?
Кто задумал? Да кто бы он не был,
скрыть не сможет восторга и сам,
и вскричит он в высокое небо,
добавляя к другим голосам
голос свой: ах, какие рассветы!
Ах, как свежи и хрупки снега!
И не льдинки, а сплошь самоцветы!
И дышать — словно песни слагать!

© Геворк

Иван Августович Вельц."Украинская ночь.Зима".1898 год.





Зимняя ночь в деревне.


Весело сияет
Месяц над селом;
Белый снег сверкает
Синим огоньком.

Месяца лучами
Божий храм облит;
Крест под облаками,
Как свеча, горит.

Пусто, одиноко
Сонное село;
Вьюгами глубоко
Избы занесло.

Тишина немая
В улицах пустых,
И не слышно лая
Псов сторожевых…


© Иван Никитин

Александр Дудин. "Ёлка",1953 год.






Какое блаженство, что блещут снега ...


Какое блаженство, что блещут снега,
что холод окреп, а с утра моросило,
что дико и нежно сверкает фольга
на каждом углу и в окне магазина.

Пока серпантин, мишура, канитель
восходят над скукою прочих имуществ,
томительность предновогодних недель
терпеть и сносить - что за дивная участь!

Какая удача, что тени легли
вкруг елок и елей, цветущих повсюду,
и вечнозеленая новость любви
душе внушена и прибавлена к чуду.

Откуда нагрянули нежность и ель,
где прежде таились и как сговорились!
Как дети, что ждут у заветных дверей,
я ждать позабыла, а двери открылись.

Какое блаженство, что надо решать,
где краше затеплится шарик стеклянный,
и только любить, только ель наряжать
и созерцать этот мир несказанный...



Белла Ахмадулина,1974 год.