Воспоминания

Помню первый урок знаний в школе. Большую карту на классной доске, на которой изображены 15 республик Советского Союза. Такая большая красная страна. Моя родина! Как все-таки врезаются в память главные детские впечатления! Может быть, именно поэтому одна из памятных мне песен, до мурашек – “Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз!”.
Мое восприятие Родины сформировалось вот так обобщенно, очень имперски.
Отчетливо помню, как учительница предлагала выйти и прочитать наизусть у доски стихотворение о маме, потом - о Родине, потом - о Ленине. Я знала много стихов и тянула руку, чтобы меня вызвали. Первый раз, правда, робко тянула, второй – уже уверенней. Мне досталось третье стихотворение - про Ленина, и я его хорошо прочитала. Мы же тогда не знали, что это был вовсе не добрый дедушка Ильич, а страшное, кровавое чудовище.

Школа, школа...
Отличникам и хорошистам давали поручения подтянуть отстающих, оставались после уроков ненадолго и занимались с двоечниками.
Раз или два в неделю перед уроками была пятиминутка-политинформация. Готовился кто-нибудь из учеников, собирал вырезки из газет, что нового в стране и мире, и своими словами рассказывал, немного можно было зачитать.
Однажды, помню, была гражданская оборона. Это была еще начальная школа. Дома сшили марлевые повязки, на перемене заставили их надеть, по школе объявили, что пустили газы и мы классами организованно выходили на улицу. До меня почему-то не дошло, что это учения, что газы понарошку. Я реально думала, что вся школа отравлена газами и можно задохнуться, если повязка спадет. Помню, шла и тревожилась, правильно ли мы с мамой сшили повязку, достаточно ли она толстая, чтобы не пропустить газ.

В 1983 году скоропостижно скончался мамин брат Владимир. Ему было всего 33 года. Бабушку это сильно подкосило, после этого у нее стало больное сердце.
О дяде Вове я помню такой случай. Однажды он взял отгул на работе и лежал себе на диване в комнате, читал книгу. Баба спрашивает:
- Вовка, ты чего на работу-то не идешь? Отгул что-ли у тебя?
- Нет. Не хочу и не иду.
- Как это не хочешь и не идешь? Скажи честно, отгул взял?
- Нет. Надоела работа.
Баба поняла, что он шутит, и ушла на кухню. А я послушала их разговор да все за чистую монету приняла. Возмутилась в душе такой дерзости и решила его проучить. Взяла на кухне деревянную колотушку, которой баба мясо отбивала, подошла к нему да саданула со всей силы по лбу:
- А ну–ка иди на работу!
Бедный дядя Вова, схватившись за голову, скатился с дивана на пол и с воем катался по полу.
- Иди на работу!
- Дура, да у меня отгул!
- А почему ты сразу правду не сказал?

В нашей семье бабой был создан настоящий культ хорошей еды. Я уже писала, что она много и очень вкусно готовила. Хлеб она признавала только пшеничный, белый. Я как-то спросила ее: “Почему мы никогда не покупаем ржаной хлеб?”. Она мне ответила: “Белый лучше. Знаешь, когда был голод, первыми стали опухать те, кто ел черный хлеб, а те, кто ел белый хлеб, держались дольше”. Скорее всего, это зависело не от хлеба как такового, а от уровня благосостояния тех людей, зримым выражением которого было то, какой хлеб они могли себе изначально позволить, но у бабы, видимо, возник именно на этот счет пунктик. Получается, ей пришлось пережить в детские годы голод, но она никогда об этом мне не рассказывала.

Мне было 12 лет. Нужно было удалить зуб, и в назначенный день приехали мы с бабой к маме в поликлиннику, где она работала зубным техником, на удаление зуба. Мама отвела меня в кабинет стоматолога и ушла в свою лабораторию. Я спокойно села в кресло. Мне поставили болючий укол, после которого вся челюсть онемела и, как мне показалось, распухла. Укол я выдержала молча, меня похвалили, и ничего не подозревающая врач попросила меня немного посидеть в сторонке. И вот когда я оказалась предоставлена сама себе, мои мысли заработали в лихорадочном ритме. “Если укол такой больной, то насколько же больно будут удалять сам зуб”, - подумала я и ужаснулась: “Ну это все нафиг... Надо бежать!”. И я дернула из кабинета. Ловили меня несколько человек и достаточно долго по коридорам поликлинники, расположение которой я прекрасно знала. Наконец, выловили, скрутили. Естественно, я кричала и плакала. Распугала всю очередь. Тот еще был цирк! Уговаривали потерпеть. Куда там, я орала и никого не слушала. Реально собирались связывать, чтобы не брыкалась, и можно было нормально вырвать зуб. Наконец, кто-то из врачей прибег к обманному маневру:
- Понимаешь, укол уже поставлен, теперь не вырвать зуб уже нельзя. Обязательно нужно его вырвать, а то хуже будет.
Эти слова мне показались логичными. Я на минуту замерла, размышляя над услышанным. Этого момента врачу хватило, чтобы схватить и вырвать зуб.
- Все! Вот он! – победоносно выставила она передо мной пинцет с зубом.
- А-а! – я облегченно выдохнула. – Вырвали? Но это же так быстро и небольно?
– Конечно! Я же тебе говорила, что удалять уже не больно. Только укол больно. Такой спектакль устроила!
- А почему вы мне сразу не объяснили все это? Перед тем, как укол ставить?
- А кто же знал, что ты сорвешься и побежишь? Такая спокойная, скромная девочка... Укол ставили, даже не пикнула. Кто же знал, что ты такое устроишь?
- За дверью теперь никого нет, всех распугала! – усмехнулась другая врач.
Финиш этой комедии произошел в трамвае, когда мы с бабой возвращались домой. Я была вся красная-зареванная, едва отошедшая от пережитого стресса. А баба сокрушенно кивала головой, переспрашивая меня (она, видимо, доставила меня к маме и отлучилась куда-то, так что все самое интересное пропустила, я не помню сейчас, куда она уходила):
- И вот вчетвером гонялись за тобой, ловили? И кричала? И все, кто там был, испугались и разбежались?
- Угу, - отвечала я угрюмо.
Женщина, стоявшая рядом, не выдержала и сказала:
- Бедная девочка! Хулиганы избили! И никто не помог, не заступился?
- Какие хулиганы, кого избили!? – повернулась к ней баба. – Зуб удаляли в больнице! А она убежала, с трудом поймали и зуб вырвали!
В трамвае повисла минутная немая сцена, после чего раздался всеобщий смех.