Никифор Романов Черниговский \ Г. Б. Красноштанов \

Никифор Романов Черниговский \ Г. Б. Красноштанов \

Документальное повествование

Иркутск 2008


https://disk.yandex.ru/i/ADWR-BH8_sLH5Q



В книге рассказывается о жизни и деятельности Никифора Черниговского, главная заслуга которого перед Русским государством состоит в том, что после разгрома амурского войска Онофрия Степанова Кузнеца маньчжурами в 1658 году и ухода русских с Амура он в 1666 году возобновил там русское присутствие, построил на Амуре Албазинский острог и без поддержки правительства удерживал его десять лет вплоть до своей смерти. Албазин до 1689 года был опорой Русского государства на Амуре.
В научной литературе до сих пор было опубликовано весьма ограниченное количество архивных документов, касающихся главным образом пребывания Черниговского в Албазине. Поэтому различные историки писали о Черниговском лишь в общих чертах и допустили немало ошибок. Положение усугубили популяризаторы, поставив во главу угла легенду о Черниговском.

В книге, написанной в форме документального повествования, вводится в научный оборот большое количество ранее неизвестных
архивных документов, позволяющих не только устранить эти ошибки, но и заполнить пробелы в биографии Черниговского. Это касается обстоятельств появления Черниговского в Московском государстве, ссылки в Енисейск, службы на реке Лене, побега на Амур,
пребывания в Албазине, обстоятельств прощения албазинцев, его смерти, судьбы его сыновей и других потомков. Для создания общей
картины и логической связи событий к неопубликованным документам добавлены и опубликованные в различных изданиях.
Книга предназначена для историков, преподавателей и студентов вузов, а также для всех интересующихся историей Сибири и Дальнего Востока.

-----


ПРЕДИСЛОВИЕ

Имя Никифора Черниговского стоит в одном ряду с именами Василия Пояркова, Ерофея Хабарова, Онофрия Степанова Кузнеца. С этими именами связан выход Русского государства на берега Амура. Но степень известности этих людей различна. Наиболее известно имя Хабарова более или менее широкому кругу образованных людей. Меньше знают о Пояркове. Об Онофрии Степанове кое-что известно историкам Сибири и Дальнего Востока. А о Никифоре Черниговском даже историки располагают весьма отрывочными и скудными сведениями.

После отъезда Е. Хабарова с Амура в Москву Онофрий Степанов Кузнец командовал русским войском на Амуре пять лет, с 1653 по 1658 год. 30 июня 1658 года его отряд подвергся внезапному нападению превосходящего по численности маньчжурского войска. Во время боя Онофрий Степанов был убит, а остатки его отряда рассеяны. Оставшиеся в живых вышли в Олёкминский острожек в 1659 году. Часть вышла в Нерчинский острог. Третья часть в 1662 году вышла в Якутский острог. Русских на Амуре не стало.
Новое появление русских на Амуре и закрепление в Албазинском остроге произошло в 1666 году. Событие это связано с именем Никифора Черниговского и произошло при весьма необычных обстоятельствах. Перед этим его люди убили илимского воеводу Л. А. Обухова. Это была ватага беглых людей, а не войско, отправленное властями.

«Предводителем сего смертоубийства был поляк, или литвин, Никифор Романов сын Черниговской, который в 1638 году послан
был с другими его земляками из Москвы в Енисейск для отправления военной службы», — писал историограф Г. Ф. Миллер [1].
Сказано весьма кратко, да и год указан неверно, было это в 1636 году.
Более поздние авторы ничего нового не добавили, а только гадали: «Откуда этот поляк был родом, какие судьбы привели его в ссылку и поселили на Лене, был ли он военнопленным, взятым на войне 1658 г., начатой за принятие Россией под свое покровительство Малороссии, — летописи и предания не говорят», — писал С. В. Максимов [2].
Несколько позже Чернозубов писал нечто подобное: «Насколько можно верить свидетельству летописей, этот человек, носящий русское имя, был первый поляк, сосланный в Сибирь. Был ли это военнопленный, откуда был он родом и что привело его в ссылку на берега отдаленной Лены, предания умалчивают» [3].
Только о каких летописях и преданиях идет речь, авторы не сообщают. Для научных исторических исследований летописи и легенды — не очень ценный источник. Гораздо ценнее архивные документы. О Никифоре Черниговском есть красивая легенда.
Архивные документы ее опровергают. А утверждения, что это был первый поляк, сосланный в Сибирь, слишком смелые, ничем не доказанные.
Известный историк Сибири академик В. А. Александров уже в наше время писал: «Причины, которые привели Н. Черниговского в ссылку, неизвестны» [4]. Правда, через 17 лет он поправился: «В 1637 г. был сослан с семьей за попытку бегства из Тулы в литовские земли Н. Черниговский» [5].

Сказано верно, если не считать погрешности в годе, но опять же очень кратко.
Как видим, скудные сведения о Н. Черниговском усугубляются ошибками в датах. В большинстве своем один автор переписывает сказанное у другого автора, либо не добавляя ничего нового, либо, наоборот, добавляя свои «подробности».
В книге использованы неопубликованные архивные документы из следующих фондов:

Фонды Российского государственного архива древних актов (РГАДА, г. Москва):

Ф. 62. Сношения России с Китаем.
Ф. 79. Сношения России с Польшей.
Ф. 199. Портфели Г. Ф. Миллера.
Ф. 210. Разрядный приказ, в нем:
Б. стол, ст. — столбцы Белгородского стола.
В. стол, ст. — столбцы Владимирского стола.
M. стол, ст. — столбцы Московского стола.
Ф. 214. Сибирский приказ.

Ф. 494. Илимская воеводская канцелярия.
Ф. 1121. Иркутская приказная изба.
Ф. 1142. Нерчинская приказная изба.
Ф. 1177. Якутская приказная изба.
Фонды Санкт-Петербургского филиала Института Россий-
ской истории Российской академии наук (СПбФ ИРИ РАН):
Ф. 96. Нерчинская приказная изба.
Ф. 160. Якутская воеводская изба.
К. 18. Коллекция Г. С. Батенькова.
К. 110. Поуездная коллекция.
Фонд Государственного архива Иркутской области (ГАИО)
Ф. 50. Иркутская духовная консистория.

Сборники документов:
ДАИ — Дополнения к актам историческим.
РКО — Русско-Китайские отношения в XVII веке.
ЧОИДР — Чтения в обществе истории и древностей Российских.

Приведение всех документов в полном виде, конечно же, увеличивает объем книги. Но есть возможность хотя бы в небольшой мере уменьшить ее объем, исключив из документов некоторые части, не несущие важной смысловой нагрузки.
В челобитных и отписках выражения типа: «государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Руси» и «государь, царь и великий князь всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец» заменяются на «государь [A. M.]». В заключительной части челобитных обращение типа: «Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии, пожалуй нас, сирот (холопей) своих» заменяются знаками <...>. Сохраняется только просьба: «Вели, государь» и т. д. Последнее предложение в челобитных:

«Царь, государь, смилуйся, пожалуй» не приводится.
Утраченные и непрочитанные слова заменяются многоточием. Восстановленный текст заключается в круглые скобки. Добавленные слова и буквы, не принадлежащие документу, заключаются в прямые скобки. После слов с непонятным значением ставится вопросительный знак в прямых скобках. Опущенный текст обозначается знаками <...>.

После указанного в документах года по сентябрьскому стилю (от «сотворения мира») в квадратных скобках приводится перевод года в январский стиль (от «рождества Христова»). В тех случаях, когда не указан месяц, записывается двойной год.
В ссылках на архивные документы названия архивов и фондов опускаются, дается только номер фонда.

«В нынешнем де во 163 [1655] году, на весне, как побежали
воры, изменники, верхоленские служилые люди Мишка Сорокин,
Федька Краснояр с товарищи, и про то де я от людей в просто-
речьи слыхал, а прямой вести, извету, не знал. И я де было о том
и писал в Ылимской острог к воеводе Богдану Денисьевичю Ола-
дьину для ведома с лавочным посидельцем Ондрея Косицына, с
Левкою, да с Ывашком Губаревым. И те воры, верхоленские слу-
жилые люди, Мишка Сорокин с товарищи, их, Левку, Ивашка,
с теми отписками стретили на дороге, и те отписки у них отнели,
их перевезали, и привезли те отписки они, воры, назад на Усть-
Киренгу.
И как они, воры, поплыли с Усть-Киренги и те отписки от-
48 дали им, Ивашку Губареву да Левке, и я те отписки послал с слу-
жилым человеком с Терешкою Пашковым да с Ыгнашком Бу-
таковым…
А меня, Микифорка, те воры искали и хотели убить досмер-
ти, и в воду посадить. А женишко мое и детишка хотели с собою
воровски взять в Даурскую землю. И я де от тех воров жил в
побегах.
Да они ж де, воры, Мишка Сорокин с товарыщи, взяли из
Судной избы олова полтора [так в тексте. — Г. К.] блюда, та-
релку оловянную, которое было оставлено для ясачново збору
у меня, Микифорка, для подарков ясачным людем. Да оне ж
де, воры, взяли ево, Микифоркова, воска на дватцать на шесть
рублев на дватцать алтын грабежем. А они ж де, воры, Мишка
Сорокин с товарыщи, взяли государевых скоб судовых четыреста
у кузнеца Ивашка Щини» [33].
Отсюда видно, что отписки о готовящемся побеге Н. Чер-
ниговский послал тогда, когда уже беглецы уплыли из Киренска.
К сожалению, большая часть илимского архива за вторую поло-
вину XVII века утрачена. Сохранилась лишь часть документов,
которые были посланы в Сибирский приказ и в Якутский острог.
Кое-что сохранилось в копиях Г. Ф. Миллера. Ничтожная часть,
которая сохранилась в самом Илимске, сейчас находится в фонде
Илимской воеводской канцелярии.
Посадить в воду значит утопить. И еще одно важное обстоя-
тельство — в 1655 году Н. Черниговский с женою и детьми про-
живал в Киренске, по месту службы.
Никольского погоста (Киренска) усть-киренский целоваль-
ник Харька Львов рассказал:
«Приплыв де на Усть-Киренги, приходили к государеве каз-
не, к таможенному анбару. И около тово государева анбару стая-
ли с оружьем, и спрашивали у меня пищалей и пороху, и свинцу.
И у меня де было в государеве таможенном анбаре промышленых
людей три пищали, четвертая закладная Мартынка Пахорука в
Никольских деньгах в четырех рублех. И я де, бояся воров, из-
менников, Мишки Сорокина с товарыщи, выдал им три пищали, а
четвертую пищаль отдал им сам хозяин, чья была пищаль.
И меня де с собою те воры водили по лесу искать Микифорка
Чернеговского.
И у того государева анбару казенного приставили они, воры,
Мишка Сорокин с товарыщи, свой караул за ево, Харькиною,
49
печатью. А в анбаре оне, воры, в государеве не были и государевы
казны не грабили. А у торговых людей у всех анбаров замки по-
сламали, и выносили товары и хлебные запасы, и оружье, и по-
рох, и свинец, и луки, и стрелы.
И в церкви Николы Чюдотворца они, воры, Мишка Сорокин
с товарыщи, были и в алтарь ходили. Искали ружья и порох, и
свинцу, и Никольские казны, и всяких товаров.
А у тор(гово)го человека Ивана Тюрина анбар с хлебом вы-
носили. И Томила Щепёткина оне, Мишка Сорокин, искали, и
сына ево, Томилова, Тихонка [c] собою взяли, и водили связано-
ва. А волею ли он, Тиханко, с ними, ворами, побежал в Даурскую
землю или неволею взяли ево с собою, того я не ведаю» [34].
Упомянутый здесь Мартынко Терентьев Пахарук — пашен-
ный крестьянин, жил в деревне Змеиновой, в 25 километрах ниже
Киренска.
Торговый человек Томило Микитин Щепёткин сказал: «А те
де меня, Томилу, воры, Мишка Сорокин с товарыщи, на Киренге
грабили. <...> Да те ж де воры, Мишка Сорокин с товарыщи, у
него, Томила, сына ево, Тихона, сильно с собою взяли в Даур-
скую землю» [35].
Служилый человек Нехороший Павлов сказал:
«Как де они пришли на Киренгу, на Никольской погост, они
де воры, изменники, Мишка Сорокин с товарыщи, грабили тор-
говых людей, и били, и везали, и по анбарам по всем ходили, и
в церкви Николы Чюдотворца ходили, искали пищалей и пороху,
и свинцу.
И привезли на Никольской погост связанова сына боярсково
Ивана Патрекеева, и батоги били, и иных людей били многих, и
Томила Щепёткина везали, и с собою его взяли сильно.
И стояли де они, воры Мишка Сорокин, на Никольском погосте
ден с пять. И государев дощеник они, воры, взяли на Киренге. <...>
А слышел де я от людей, что де их, воров, собралося ста с
три человек» [36].
Упомянутого здесь сына боярского Ивана Патрекеева они
увезли из Верхоленского острожка.
Отряд Мишки Сорокина почти весь погиб на Амуре при не-
известных обстоятельствах, несколько человек попали в плен к
китайцам.
Н. Черниговский, прослуживший в Енисейском остроге 12
лет рядовым, в Илимском остроге стал быстро продвигаться по
50 службе. В окладной книге жалованья за 164 [1655–1656] год на-
писано: «Десятник Микифорко Романов Черниговской <…> И
за службы велено ему, Микифорку, быть в пятидесятниках каза-
чьих» [37].
Об этой книге необходимо сделать одно существенное заме-
чание. На листе 1 она озаглавлена: «Книга окладная Ленсково
волоку Илимского острогу государеву [А. М.] денежному и хлеб-
ному, и соляному жалованью илимским ружником и оброчником,
илимским же и верхоленским служилым людем, и судовым плот-
ником. Зделана в нынешнем во 161 [1652–1653] году».
На самом же деле при перечислении служилых людей там
отмечены поименно и бежавшие в 1655 году. Между прочим,
Н. Н. Оглоблин не обратил на это внимания в своем «Обозрении»
и датировал эту книгу 161 [1652–1653] годом.
В книге «Илимского острогу всякому строению», составлен-
ной в 164 [1655–1656] году, в разделе «Да за речкою дворов», то
есть на другой стороне реки Илима, напротив Илимского острога,
значится «Двор служилого человека, пятидесятника Микифора
Черниговского. <…> А владеет по закладной» [38].
Видимо, в Илимске было в то время главное его место жи-
тельства, а не в Усть-Куте. А в Киренске в 1655 году он жил по
месту службы. Тогда это было распространенным явлением. На-
пример, служилые пашенные крестьяне, кроме своих дворов на
ленских заимках, имели также дворы и в Илимске.
В 1656 году Москва приказала илимскому воеводе
Б. Д. Оладьину прислать образцы ревеня, произрастающего на
берегах Лены. Почему-то в то время Сибирский приказ требовал
искать в Сибири ревень, растение, обладающее слабительными
свойствами. Искали его и в Илимском уезде и нашли в окрестно-
стях Верхоленского острожка. В отписке воевода Б. Д. Оладьин
сообщал:
«И принесли ко мне, холопу вашему, в Ылимской острог, в
Съезжею избу, копытчатово ревеню. <...> И я, холоп ваш, велел
тот корень досмотреть служилым и торговым людем, ревень ли
тот корень. И у досмотру и по скаске верхоленских казаков, Фе-
дотка Борана с товарыщи, таких земель, где ревень растет, верст
на сто и больши.
И тот ревень, весом под десять гривенок, послал я, холоп
ваш, в нынешнем во 164 [1656] году, августа в 13 день, из Ылим-
51
ского острогу к вам, государем, к Москве илимского острогу с
атаманом казачьим с Микифором Качиным да с пятидесятником
с Микифором Черниговским, да с рядовыми казаки с Ывашком
Качиным, с Федькою Черниговским, да с целовальником — с тор-
говым человеком, с кинешемцем с Ывашкою Тюриным» [39].
Как видно из этой отписки, сын Н. Черниговского Федька в
это время уже был зачислен в служилые люди. Значит, родился
он в Енисейске. Ивашко Тюрин — это тот самый, который был
целовальником на усть-кутской соляной варнице в 1650 году.
К этой поездке Никифор Черниговский заготовил челобит-
ную и подал ее воеводе. Воевода отнесся к челобитной благо-
склонно. Он писал:
«В прошлых, государь, годех в Ылимском уезде на усть реки
Киренги илимской пятидесятник казачей Микешка Чернеговской
приискал захребетных иноземцов, неясачных тунгусов, и у тех
иноземцов аманат поймал. И на вас, государей, ясак соболей взят.
И впредь те иноземцы вам, государем, учинились в ясаке.
И в нынешнем, государь, во 164 [1656] году бил челом вам,
государю [А. М., А. А.], а на Ленском волоку в Ылимском остроге
в Съезжей избе мне, холопу вашему, он, Микешка, подал челобит-
ную. И я, холоп ваш, тое ево челобитную велел подклеить под сие
отписку, и послал к вам, государю [А. М., А. А.], и велел подать в
Сибирском приказе боярину князю Алексею Никитичю Трубецко-
му да диаком Григорью Протопопову да Федору Иванову» [40].
О пребывании Н. Черниговского и его спутников в Москве
сохранилось довольно много документов, в том числе челобитные
о выдаче жалованья, по которым можно установить, что прибыли
они в Москву 5 февраля 1657 года, а выехали из Москвы после
12 апреля.
«И в Сибирском приказе выписано:
В нынешнем во 165 [1657] году, февраля в 5 день, писал
к государю [А. М.] из Сибири, из Ылимского острогу, воевода
Богдан Оладьин и прислал с отписки и з государевою соболиною
казною илимских служилых людей: атамана казачья Микифора
Качина да пятидесятника казачья Мишку [так в тексте. — Г. К.]
Черниговского, казаков Ивашка Качина, Федьку Микифорова.
Да для отдачи за тою ж государевою соболиною казною прислал в
целовальниках торгового человека Ивашка Тюрина.
И государю [А. М.] илимской казачей атаман Микифор Ка-
чин с товарыщи да целовальник Ивашко Тюрин бьют челом, чтоб
52 государь их пожаловал за сибирской приезд своим государевым
жалованьем: выходом и кормом, как ему, государю, Бог изве-
стит.
А наперед сего, которые илимские служилые люди присы-
лываны из Ылимского острогу к государю к Москве с отписки
и з государевою соболиною казною, и им государева жалованья
за сибирской приезд давано: выходу по 5 рублей да с Казенного
двора по сукну по доброму. Да им же с приезду давано поденно-
го корму: атаманом по 8 денег, стрельцом и казаком по 6 денег,
а целовальником, торговым людем, давано выходу по 2 рубли с
полтиною да с Казенного двора по сукну ж по доброму» [41].
Упомянутая здесь челобитная сохранилась [42]. Она краткая
и ничего нового не добавляет.
В расходной книге Сибирского приказа за 165 [1656–1657]
год имеется запись о выдаче им жалованья за сибирский приезд:
«Того ж дни [12 февраля 1657 г. — Г. К.] по помете на вы-
писке диака Григорья Протопопова ленского волоку Илимского
острогу служилым людем, которые присланы к государю к Мо-
скве Илимского острогу з государевою соболиною казною и с от-
писки:
атаману казачью Микифору Качину
пятидесятнику Мишке [так в тексте. — Г. К.] Черниговскому
казаком:
Ивашку Качину
Федьке Микифорову сыну Черниговскому
государева жалованья за сибирской приезд: выходу дватцать один
Общий вид Москвы в 1661–1662 гг. С рисунка XVII в.
53
рубль дано, атаману шесть рублев, казаком по пяти рублев чело-
веку» [43].
Далее имеется запись о выдаче поденного корма:
«Того ж дни [12 февраля 1657 г. — Г. К.] по помете на
выписке дьяка Григорья [Протопопова — пропущено. — Г. К.]
илимским служилым людем, которые присланы к Москве з госу-
даревою соболиною казною и с отписки:
атаману Микифору Качину
казаком:
Мишке [так в тексте. — Г. К.] Черниговскому
Ивашку Качину
Федьке Черниговского
государева жалованья поденного корму с приезду их, февраля с
5 числа, февраля ж по 19 число, на две недели, рубль дватцать
семь алтын две деньги дано, атаману по осми денег, казаком по
алтыну человеку на день» [44].
Получается, что по поденному корму пятидесятник не при-
равнивался к атаману, а приравнивался к рядовым казакам.
После подачи отписок и сдачи соболиной казны прибывшие
в Москву, как водилось, подали свои личные челобитные. По-
дали челобитную атаман Никифор Качин, целовальник Ивашко
Тюрин. А челобитная Никифора Черниговского была подклеена
к отписке воеводы. Ее приняли к рассмотрению 11 февраля 1657
года. В челобитной написано:
«Царю [А. М., А. А.] бьет челом холоп ваш, иноземец, по-
ляк, а Ленского волоку Илимского острогу пятидесятник казачей
Никифорко Романов Черниговской, в том:
Служил я, холоп ваш, в Енисейском остроге блаженныя па-
мяти отцу твоему государеву [М. Ф.] лет с пятнатцать всякие
ваши государевы службы: на Байкалово ходил по соболиной ясак,
и у тех ясашных зборов прибыль чинил, и под Ленской волок с
хлебными запасы ходил, и по многим рекам на службы ходил для
ясашного збору.
Да я же, холоп ваш, с вашим государевым воеводою с Тимо-
феем Шушериным переведен из Енисейского острогу на Ленской
волок в Ылимской острог. И я, холоп ваш, в Ылимском остроге
служил вам великому государю [А. М., А. А.] лет с семь многие
ваши государевы службы: у пашенных крестьян за вашим, госуда-
ревым, хлебным умолотом и за посевом, и за выделом, и в Якут-
ской острог многие ваши государевы хлебные запасы отпущал, и
54 вашего государева посыльщика даурского Дмитрея Зиновьева от-
пущал с приказным человеком с Васильем Скоблевским.
Да я же, холоп ваш, писал отписку с Киренги к вашему го-
судареву воеводе к Богдану Денисьевичю Оладьину на Ленской
волок в Ылимской острог о тунгусах о неясачных, кои тунгусы
вам, государем, непокорны и непоклонны, и вам, государем, ясаку
не платили. И ваш государев воевода Богдан Денисьевич Ола-
дьин по той моей отписке у тынгусов аманатов поймал.
И в том я, холоп ваш, вам (государям прибыль учинил)...»
[45].
Поймал аманатов не воевода, а Н. Черниговский. Об этом
писал в Москву воевода Оладьин.
А что же, о своей службе на соляной варнице Н. Чернигов-
ский забыл? Видимо, не служил он там. Вместо этого написано:
«И вашего государева посыльщика даурского Дмитрея Зиновьева
отпущал с приказным человеком с Васильем Скоблевским».
А это было как раз в 1652 году. Дмитрий Зиновьев со 150
служилыми людьми ехал на Амур в войско Ерофея Хабарова.
Чтобы не везти хлебные запасы и соль через Ленский волок, он
оставил их в Илимске, а в обмен на них получил хлебные запасы
и соль на Лене. Отпускал эти запасы первый приказчик ленских
пашенных крестьян Василий Скоблевский совместно с Никифо-
ром Черниговским.
В конце челобитной Никифор Черниговский просил: «Ве-
лите, государи, меня, холопа своего, в вашу, государеву, службу
поверстать против моей братьи, поляков, во что я, холоп ваш,
годен».
Значит, недоволен был Н. Черниговский своим служебным
положением. Ссыльные поляки, как правило, служили в чине де-
тей боярских. Снова назвал он себя поляком.
Но вот что интересно, на обороте челобитной написано: «К
сей челобитной Никифорка Романова по его велению спаской цер-
ковной дьячек Мишка Дмитриев Пивоваров руку приложил».
Этот Мишка Дмитриев Пивоваров в 1645 году был приказчи-
ком Ерофея Хабарова.
Почему же не расписался сам Н. Черниговский? Поляки,
служившие в детях боярских, всегда сами прикладывали руки,
случалось, даже русскими словами, но польскими буквами. Не-
ужели Н. Черниговский был неграмотным? Правда, бывали слу-
чаи, когда и за грамотных расписывались другие. Например, ино-
55
гда за Е. Хабарова прикладывали руки другие, а иногда он сам
неуверенным почерком. Неуверенный или неразборчивый почерк
часто считают признаком малограмотности. Но так ли это? Неко-
торые воеводы писали каракулями, да и сейчас у многих ученых
мужей почерк далеко не образцовый.
Что же касается самой просьбы, то она была обычной. При-
езжая в Сибирский приказ, служилые люди часто подавали подоб-
ного рода челобитные. В большинстве случаев их удовлетворяли.
Однако же Н. Черниговский до конца службы на Лене оставался
пятидесятником казачьим. Не затаил ли Н. Черниговский обиду?
Сразу же по приезде в Москву 5 февраля 1657 года атаман
Никифор Качин подал в Сибирском приказе мирскую челобит-
ную. В ней написано:
«бьет челом богомолец и холопи, и сироты ваши, Ленского
волоку илимского острогу:
поп Максимище Никитин
да староста церковной Ларька Еремеев
да Илимского же острогу атаман Никифорко Козьмин Качин
да пятидесятник казачей Микифорко Романов Чернеговской
и все спаские прихожане: служилые и торговые люди, и пашен-
ные крестьяне, и промышленые люди в том:
В прошлом, государь, во 161 [1653] году да в прошлом во
162 [1654] году взято, государи, из спаские церковные казны на
ваш государев обиход, на даурские суды на дело, плотникам на
корм и служилым людем на жалование сто дватцать один рубль
взаймы. И в Ылимском, государь, остроге в вашей государеве
казне денег нет, заплатить взятую казну нечем.
<...> Велите, государи, за те деньги, за сто дватцать за один
рубль, с Москвы на Ленской волок в Ылимской острог к церкви и
всемилостивому Спасу на колокол послать благовест» [46].
На обороте — рукоприкладства, в том числе: «К сей челобит-
ной Илимского острогу атаман казачей Микифорко Качин за себя и
вместо Никифора Чернеговского по его веленью руку приложил».
Опять Никифор Черниговский прикладывал руку не сам.
А воевода в отписке пояснял: «Чтоб вы, государи, велели бы
на Москве из своей государевы казны дать за сто дватцать за один
рубль по московской цене медью в колоколах и прислать в Ылим-
ской острог к церкви всемилостивого Спаса» [47].
В Москве Никифор Качин и его спутники жили больше двух
месяцев и подавали время от времени челобитные о выдаче им
56 поденного корма: «Живем мы, холопи твои, на Москве пятую
неделю, а твоего государева жалованья корму дано нам, холопем
твоим, за две недели. И мы, холопи твои, твой тот государев корм
съели, а ныне помираем голодною смертью» [48].
И просили выдать корм еще за две недели. Деньги были вы-
даны. В расходной книге Сибирского приказа записано:
«Того ж дни [10 марта 1657 г. — Г. К.] сибирским Илимско-
го острогу служилым людем:
атаману Микифору Качину
казаком: пятидесятнику Микифору Черниговскому
рядовым: Ивашку Качину, Федьке Черниговскому
государева жалованья зажилого московского поденного корму,
февраля с 19 числа марта по 5 число, на две недели, рубль дват-
цать семь алтын две деньги дано, атаману по осми денег, казаком
по алтыну человеку на день» [49].
В другой челобитной поясняется, почему живут в Москве долго:
«Присланы мы, холопи твои, с твоею государевою соболи-
ною казною. И живем мы здеся на Москве за соболиною дачею
десятую неделю. А ныне прамаем мы твою государеву денежную
казну, которая посылаетца на Ленской волок. А твоего царского
жалованья дано нам корму за четыре недели» [50].
На обороте челобитной помечено: «165 [1657], апреля в 12
день. Дати им корм против их братьи».
Корм был выдан и записан в расходную книгу:
«Того ж дни [12 апреля 1657 г.] по помете на челобитной
диака Григорья Протопопова ленским Илимского острогу служи-
лым людем
атаману казачью Микифору Качину
казаком: пятидесятнику Микифору Черниговскому
Ивашку Качину
Федьке Черниговскому
государева жалованья зажилого московского поденного корму,
марта с 5 числа да апреля по 9 число, на пять недель, денег мел-
ких серебряных с признаки; обоево: денег [0,5 коп. — Г. К.] и
четвертин [25 коп. — Г. К.] четыре рубли осмнатцать алтын две
деньги дано; атаману по оcми денег, казаком по алтыну человеку
на день» [51].
Отъезд на Лену состоялся через месяц с лишним, когда уста-
новился летний путь. Об этом есть запись в расходной книге Си-
бирского приказа:
57
«Того ж дни [14 мая 1657 г. — Г. К.] по помете на чело-
битной диака Григорья Протопопова ленским Илимского острогу
служилым людем:
атаману казачью Микифору Качину
казаком: пятидесятнику Микифору Черниговскому
Ивашку Качину
Федьке Черниговскому
государева жалованья поденного корму от Москвы в дорогу, мая
с 5 числа, на пять недель, ефимок серебряново с признакою, за
дватцать за один алтын за две деньги да шесть четвертин, чека-
нены печатных, за рубль за шеснатцать алтын за четыре деньги,
по восми алтын по две деньги четвертина, да мелких серебряных
денег два рубли тринатцать алтын четыре деньги дано; атаману по
восми денег и казаком по алтыну человеку на день» [52].
Эти деньги были даны до Тобольска.
Когда вернулся Н. Черниговский на Лену, неизвестно. В сле-
дующем по времени документе сообщается о том, как он отводил
в 1659 году покосы киренской церкви Пречистой Богородицы Ка-
занской, расположенные по берегам реки Киренги. Однако под-
линные документы не сохранились. О них упоминается в данной
на сенные покосы, принадлежавшие ранее Василию Скоблевско-
му. В этой данной рассказывается о челобитной, которую подали
27 января 1705 года илимскому воеводе Федору Родионовичу Ка-
чанову строитель Киренского монастыря Иоасаф с братиею и со
вкладчиками.
«А в челобитной их написано:
В прошлом во 167 [1659] году по указу блаженные памяти
великого государя [А. М., А. А.] и по приказу стряпчево и воево-
ды Петра Бунакова, и по памяти велено илимскому пятидесятнику
казачью Микифору Черниговскому с понятыми, старожильцами,
с окольными пашенными крестьяны, по челобитью Василья Ско-
блевского против ево деревни, за Леною рекою, за каменем, на
Киренге реке меж деревнями пашенных крестьян черкашенина
Тимофея Григорьева Шибенина да Луки Фомина на пустых ме-
стех досмотреть сенных покосов, и про те пустые места розы-
скать.
А по досмотру и по розыску велено те сенные покосы,
на сколько копен будет, и межи учиня, записать на дозорном
обыскном списке, и те сенные покосы отвести к той Скоблевской
58 деревне, которую он, Василей Скоблевской, в том же во 167 [1659]
году отдал в Киренской волости по обещанию к церкве Пречистые
Богородицы Казанские для церковного строения и для царского
богомолья безденежно» [53].
Как уже было сказано, Василий Скоблевский был первым
приказчиком киренских пашенных крестьян. В 1652 году вместо
хлебного жалованья ему была отведена пашня, которую раньше,
при якутском воеводе Василии Никитиче Пушкине, пахали люди
дьяка Петра Стеньшина. По фамилии Василия Скоблевского де-
ревня в то время называлась Скоблевской, а сейчас — Скобель-
ской. Находится на левом берегу Лены в 77 километрах выше Ки-
ренска. Покосы Скоблевского были через водораздел («камень»)
на берегах реки Киренги, которая протекает здесь параллельно
реке Лене на расстоянии нескольких километров. Деревня ссыль-
ного черкашенина Тимофея Григорьева Шибенина (Шибёнка)
называлась после Рыковой, а конце 30-х годов XX века каким-
то мудрецом была переименована в Усть-Киренгу, хотя от устья
Киренги находится, по разным данным, на расстоянии 48,5, 65
и 70 километров. Деревня Луки Фомина в 15 километрах выше
Киренска называлась потом Верхнее Шорохово.
Далее в челобитной монахов написано, что по состоянию на
1705 год документы об отводе сенных покосов в монастыре утра-
чены:
«И в прошлых де годех с теми сенными покосы с тою Ско-
блевскою деревнею прихожаня той церкви Казанские, старосты
мирские и всяких чинов люди, поступались в Киренской мона-
стырь в дом Пресвятые Живоначальные Троицы на новое строе-
ние. А на те де сенные отводные места по даче прежних илимских
воевод были даны в монастырь даные отводные памяти и поступ-
ная мирская запись, по чему в том Троицком монастыре теми от-
водными сенными покосы и всякими местами владеть.
И в прошлых де годех Киренской Троицкой монастырь воры и
разбойники розбили и казенной анбар розломали, и всякую мона-
стырскую казну и писменные крепости пограбили и изодрали» [54].
Киренский Троицкий монастырь был основан в 1663 году.
Туда вошла церковь Пречистой Богородицы Казанской со всеми ее
владениями. А «воры и разбойники», которые изодрали отводные,
были не кто иные, как соратники Никифора Черниговского, бе-
жавшие с ним на Амур в 1665 году. Об этом подробно будет рас-
сказано в следующей главе. Челобитчики просили:
59
«И чтоб всемилостивейший государь велел ту их челобитную
в Илимском в Приказной избе принять, и с переписных книг и
со столпов на те сенные покосы дать им в Троецкой монастырь
даную, по чему им впредь теми отводными сенными покосы и вся-
кими местами в тех же межах по отводу Микифора Черниговского
владеть» [55].
К счастью, необходимые документы в то время в Илимской
воеводской канцелярии еще не были утрачены. Сейчас их нет, но
сохранилась копия.
«И против того их челобитья о той Скоблевской заимке и
о сенных покосех в Ылимском в Приказной избе ис переписные
книги и и[c] столпов выписано, а на выписке явилось:
В прошлом во 167 [1659] году, июля в 9 день, в дозорном
зарушном списке у пятидесятника казачья у Микифора Черни-
говского написано: против челобитья де Василья Скоблевского
пятидесятник Микифор Черниговской с понятыми, с тутошны-
ми окольными жильцы, с пашенными крестьяны с Петром Оста-
фьевым, с Ываном Кононовым Кучюмом, с Лукою Фоминым, с
Тимофеем Шибениным, против церковной деревни за каменем
[Скоблевской. — Г. К.] на Киренге реке межу деревень пашен-
ных крестьян Тимофея Шибенина, Луки Фомина по дозору и по
скаске старожилов те сенные места лежат впусте, нихто не владе-
ет. А межи тем покосом: вверх по Киренге до Тимофеевы заимки
Шибенина, а вниз по Лукину заимку Фомина.
А по переписной книге прошлых 207 [1698–1699] и 208
[1699–1700] годов вверх по Киренге с нижного конца тех сенных
покосов на Лукинской заимке Фомина ныне живет в пашне Де-
ментей Васильев с товарыщи. А с верхново конца тех сенных по-
косов на Тимофеевской заимке Шибенина ныне живут пашенные
крестьяне Микифор да Осип Рыковы.
И те сенные покосы, о которых ныне бьют челом строитель
монах Иоасаф з братиею и со вкладчики, будут в межах с ниж-
ную сторону Киренги реки с пашенными крестьяны с Дементьем
Васильевым с товарыщи, а с верхную сторону с Никифором да
Осипом Рыковыми» [56].
Упомянутая здесь переписная книга 207 и 208 годов сохра-
нилась в фонде Сибирского приказа (кн. 1227). Приведем неко-
торые сведения об упомянутых в ней крестьянах.
Пашенный крестьянин Петр Остафьев Аксамитов, который
был понятым, пахал в то время в деревне Юксеевой. Это ссыль-
60 ный воронежский черкашенин. Иногда в документах его называли
Петрушка Киренский. Его некоторые дети переселились вверх по
Лене в Тутуру. А потомки с несколько измененной фамилией Ак-
саментовы и сейчас живут на Лене.
Иван Кононов Кучум (Кученко) пахал в исчезнувшей ныне
деревне Кученовой на Киренге, чуть выше протоки Полой. Но
обычно в обобщенных записях его приписывали к деревне Бала-
хонской.
Дементий Васильев имел фамилию Монаков. У него было
несколько братьев. Монаковы и сейчас живут на Лене. Рыковы
также и сейчас живут на Лене.
В конце данной записано:
«А в прошлом во 189 [1680] году, октября во 2 день, в гра-
моте блаженные памяти великого государя [Ф. А.] написано: ко-
торая грамота в Ылимской прислана, — в Киренском Троицком
монастыре, и с той грамоты в Ылимском в Приказную избу взят
список за рукою вкладчика Савы Онисимова.
А подлинная великого государя грамота отдана ему в мона-
стырь, что де в прошлом во 171 [1663] году по челобитью илимско-
го спаского попа Амбросима Толстоухова, Илимского уезду волост-
Река Лена у Киренска
61
ных пашенных крестьян и всяких жителей, и приезжих торговых
и промышленных людей, по даной воеводы Лаврентья Обухова
отдана к Усть-Киренской Троицкой пустыни, и Кривые Луки за-
имка умершаго прежняго пашенных крестьян приказщика Василья
Скоблевского с половниками и со всякими угодьи, которая дерев-
ня и пашенная земля в прошлом во 160 [1652] году дана была по
указу великого государя и по грамоте Василью Скоблевскому за
ево, Васильевы, службы, и по тому великого государя указу и по
грамоте той Васильевской заимке Скоблевского с пашенною и с не-
пашенною землею и скотинным выпуском, и с сенными покосы про-
тив илимских переписных книг 187 [1678–1679] году за илимским
Троицким монастырем велено быть по-прежнему.
А по тем вышеписанным межам от вышеписанных пашенных
крестьян по сей даной покопать ямы и насыпать уголья. А у ям
поставить столбы впредь им, манастырцам, для подлинные межи,
чтоб с пашенными крестьяны в межах было без[с]сорно.
И ся даная дана им в Ылимском ис Приказной избы в Кирен-
ской монастырь на те сенные покосы для владения» [57].
Переписная книга Киренского монастыря за 187 [1678–1679]
год сохранилась, находится в фонде Сибирского приказа [58].
До побега Никифора Черниговского на Амур встречается
всего лишь несколько записей о нем в окладных книгах жалова-
нья. Одну из них, за 1656 год, мы уже приводили. Там сказано,
что за его службы велено ему быть пятидесятником казачьим.
Далее имеются окладные книги подряд за 168 [1659–1660],
169 [1660–1661] и 170 [1661–1662] годы. Они объединены в фон-
де Сибирского приказа в одну единицу хранения: ф. 214, кн. 420;
начинаются соответственно с листов 128, 285, 452.
В книге за 168 [1659–1660] год записаны:
«Пятидесятник Микифорко Романов сын Черниговской» [59]
и в разделе «Илимские служилые люди холостые»:
«Федька Микифоров сын Черниговский» [60].
В книге за 169 [1660–1661] год запись повторяется:
«Пятидесятник Микифор Романов сын Черниговской» [61].
И опять же в разделе «Илимские служилые люди холостые»
записан его старший сын: «Федька Микифоров сын Чернигов-
ской» [62].
В книге за 170 [1661–1662] год снова записаны:
«Пятидесятник Микифорко Романов сын Черниговской» [63],
«Федька Микифоров сын Черниговской» [64].
62 В окладной книге 173 [1664–1665] года по-прежнему записа-
ны Никифор Черниговский и Федька Черниговский [65].
В этой же книге есть особая статья: «Ссыльные литовские люди,
челядники». Первым там записан «Пронька Черниговской» [66].
Челядь, челядники — это домочадцы, слуги, работники.
Здесь это слово, видимо, употреблено в значении «домочадцы
служилых людей», потому что Пронька, как выясняется из по-
следующих документов, был внуком Никифора Черниговского.
Его отцом был второй сын Никифора Черниговского Анисимко.
Это подтверждается челобитной, которую подавал в 1692 году
Пронька Черниговский: «Великим государем [И. А., П. А.] бьет
челом холоп ваш, Пронька Онисимов сын Чернеговской» [67].
Почему-то внук Никифора Черниговского Пронька числится
уже служилым человеком, а отец Проньки, Анисимко, не упо-
мянут.
Больше в фонде Сибирского приказа окладных книг жалова-
нья до 1665 года (года побега Н. Черниговского на Амур) нет.
Однако же А. А. Ионин сообщал, что среди документов
Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географи-
ческого общества была копия окладной книги денежного жалованья
Илимского воеводства за 171 [1662–1663] год. Но он не привел до-
словно выписки из нее, а дал недостоверное изложение. Он писал,
что Никифор Черниговский «был в 1663 году пятидесятником же,
имел двух сыновей Преньку, Федьку, также служивших в казаках,
один в рядовых, другой пятидесятником, как и отец его» [68].
Как следует из книг фонда Сибирского приказа, пятидесят-
ником был только Никифор Черниговский. Кроме того, Пронь-
ка был не сыном Никифора Черниговского, а внуком. Проньку
А. А. Ионин назвал Пренькой, приняв при чтении скорописи XVII
века букву ω за ξ. Так что в этом вопросе книга А. А. Ионина
никакой пользы не дает, а только вносит путаницу.
Об ошибках А. А. Ионина высказывался В. Н. Шерстобоев.
Однако при этом он сам допустил ошибку.
«У А. А. Ионина в работе "Новые данные к истории Сибири
XVII века" (Иркутск, 1895) на стр. 63–64 упоминается рукопись
окладной книги по выдаче жалованья в 1663 г. на 45 листах, "за-
нумерованных и скрепленных подписью илимского воеводы Федо-
ра Родионовича Казанова — предшественника воеводы Лаврентия
Андреевича Обухова".
Здесь допущены три ошибки:
1) Качанов назван Казановым
63
2) время его воеводства отнесено на 1/4 века назад
3) неправильно названо отчество Обухова.
Книга, которой пользовался А. А. Ионин, не была возвраще-
на в библиотеку Восточно-Сибирского отд. Русск. Геогр. о-ва и
должна считаться погибшей” [69].
Второе замечание неверно. Дело в том, что воевода Качанов
скреплял своей подписью не подлинник книги, а ее копию. Копии
изготавливались в соответствии с грамотой из Сибирского приказа
от 31 августа 1700 года. Вот что писал об этом Р. В. Овчинников:
«Грамота являлась своеобразной инструкцией по упорядочению
архивов приказной избы. Прежде всего, она предписывала ре-
ставрацию поврежденных столбцов ("столпов") и книг: "буде где
подраны — переклеить". Затем следовало удостоверить подписью
("скрепой") воеводы подлинность столбцов, дел и книг: "а кои не
закреплены, <...> закрепить"» [70].
Далее Р. В. Овчинников приводит выдержку из отписки во-
еводы Ф. Р. Качанова: «И ис тех, государь, переписных тетратей
списки таковы ж за своею рукою послал я, холоп твой, к тебе,
великому государю, <...> к Москве в Сибирской приказ в нынеш-
нем в 1703 году, августа в 5 день. <...> А таковы ж переписные
делам тетрати оставлены в Ылимску в Приказной избе» [71].
А теперь приведем документ, в котором сообщается о служ-
бах Никифора Черниговского за пять лет, с 1658 по 1663 год.
«172 [1663] году, октября в 17 день, писал на Ленской волок
в Ылимской острог к воеводе к Лаврентью Овдеевичю Обухову из
Якутцкого острогу стольник и воевода Иван большой Голенищев-
Кутузов: ведомо ему учинилось в Якутцком остроге, что бутто
на Ленском волоку илимские служилые люди, забыв великого
государя крестное целование, воруют: с которые великого госу-
даря десятин родитца хлеба пудов по сту и больши, и они де,
выдельщики, с тех десятин пишут в отпуск в Якутцкой острог и
в книги пудов по пятнатцати, и по дватцати. А что де оставаетца
за их опискою великого государя хлеба, и тем де хлебом они, вы-
дельщики, корыстуютца сами и продают насторону.
И 172 [1663] же году, ноября в 5 день, на Ленском волоку в
Ылимском остроге в Съезжей избе воевода Лаврентей Овдеевич
Обухов по отписке из Якутцкого острогу стольника и воеводы Ива-
на большого Голенищева-Кутузова роспрашивал накрепко пашен-
ных волостей приказщиков и выдельщиков, илимских служилых
людей, и сыскивал в Ылимском же остроге и всего Илимского уез-
64 ду в пашенных волостех попы и крестьяны по святой Христове еван-
гельской непорочной заповеди и великого государя по крест(ному)
целованью десятинной пашни и десято(го сно)па про выдельщиков
в прошлых во 165 [1656–1657] и во 166, и во 167, и во 168, и во 170
[1661–1662] и во 171, и в нынешнем во 172 [1663] годех, у которых
пашенных крестьян в котором году великого государя на десятине
и их, крестьянской, пахоты хлеба — ржи и овса, и ячмени, и пше-
ницы — по скольку четвертей и по весу в пуды родилось» [72].
Допрошен был и Н. Черниговский.
«Февраля в 16 день [1664 г. — Г. К.] в допросе в Съезжей
избе перед воеводою перед Лаврентьем Авдеевичем Обуховым
Илимского острогу пятидесятник казачей Микифор Романов Чер-
неговской сказал по святой Христовой евангельской непорочной
заповеди и великого государя по крестному целованью вправду:
В прошлом де во 167 [1658–1659] и во 168 [1659–1660] и во
170 [1661–1662] годех по указу великого государя был он, Мики-
фор, на Лене реке в Ылимском уезде в Усть-Киренских волостех
для досмотру и выделу и пахоты великого государя десятинные
пашня у пашенных крестьян на приказе.
И над пашенными де крестьяны в пахоте великого государя
десятинново хлеба смотрел почасту беспрестанно. И на великого
государя ржаные и яровые десятины выделял, и с присевок вся-
ких чинов людей десятой сноп имал с выборными житничными
пашенных крестьян целовальники по святой Христовой евангель-
ской непорочной заповеди и великого государя по крестному цело-
ванью вправду безо всякие хитрости.
И по умолоту де тот хлеб з гумен житничные целовальники
принимали в меру, в пудовые кади. И в умолотные приходные
книги записывал вправду. А по чему де великого государя деся-
тин в умолоте хлеба было и с лишние крестьянские пахоты, и с
присевок всяких чинов людей, и з десятого снопа взято хлеба, и
тому де следуют выдельные, умолотные приходные книги, кото-
рые де книги поданы в тех годех за ево, Микифоровою, и цело-
вальничьи руками в Ылимском остроге в Съезжую избу.
А будучи он, Микифор, в тех годех в Усть-Киренских во-
лостех на приказе великого государя, десятинным и выдельным
хлебом он, Микифор, не корыстовался и не крал, и не продавал,
и хитрости великого государя над хлебом никакой не чинил, и по
свойству, и по дружбе, и для своих поминков никому великого
государя хлебом не поступался.
65
И от тово де великого государя десятинного и выдельного
хлеба от понаровки он, Микифор, посулов и поминков себе у па-
шенных крестьян и ни у каких людей не имал, и никакова своего
посульного хлеба ни кому не продавывал.
А в прошлом де во 171 [1662–1663] году и в нынешнем во 172
[1663–1664] годех на Лене реке в Усть-Киренских волостех вели-
кого государя десятинного хлеба у пашенных крестьян не выделял,
потому что в тех годех он, Микифор, на приказе не был» [73].
Н. Черниговский, видимо, был неграмотным. На обороте ли-
ста 157 написано: «К сим сыскным допросным речам вместо Ми-
кифора Чернеговского...» (не окончено).
Обратим внимание на то, что сказано в начале допросных
речей:
«В прошлом де во 167 [1658–1659] и во 168 [1659–1660] и во
170 [1661–1662] годех по указу великого государя был он, Мики-
фор, на Лене реке в Ылимском уезде в Усть-Киренских волостех
для досмотру и выделу и пахоты великого государя десятинные
пашня у пашенных крестьян на приказе».
И сравним это с тем, что написано у В. А. Александрова и
Н. Н. Покровского: «К 1660-м гг. Черниговский дослужился до
должности управляющего казенным соляным промыслом в Усть-
Кутском остроге» [74].
Здесь В. А. Александров и Н. Н. Покровский почему-то ото-
двинули на десять лет позже то, что было сказано у Г. Ф. Милле-
ра. Но ни о какой службе в Усть-Кутском остроге на соляной вар-
нице Никифор Черниговский не говорил, не сообщалось об этом
и в приведенных выше документах. Все время служил он в усть-
киренских волостях.
А в 1664 году Н. Черниговский снова был «на приказе» в
Верхней Усть-Киренской волости. Воевода Л. А. Обухов писал в
Москву:
«Да в нынешнем, государь, во 173 [1664] году писали ко
мне, холопу твоему, на Ленской волок в Ылимской острог из
Ылимского уезду из волостей, с Лены реки из Усть-Киренских и
из Орленской волостей приказные люди:
Иван Зуб
Микифор Чернеговской
Гаврило Торлопов.
А в отписках их написано: в прошлом де во 172 [1664] к
нынешнему ко 173 [к 1 сентября 1664 г. — Г. К.] году на твоих
66 великого государя десятинах и у пашенных крестьян на их пахо-
тах хлеб родился плох, потому что де от застойные воды выпрело
и земли выпахались, и от залевных дождей хлеба с метлицею вы-
легли и выгнили, и на семяна де не годитца.
И тому хлебу ко мне, холопу твоему, приказные люди опыт
прислали. И твоих де великого государя десятин вперед рожью по-
сиять будет нечем, и у пашенных крестьян семянново хлеба нет»
[75].
Иван (Ян) Зуб, ссыльный польский военнопленный, был
приказчиком в Нижне-Киренской волости. После, при обмене во-
еннопленными, изъявил желание вернуться на родину и вернулся
в Польшу. Никифор Черниговский был приказчиком в Верхне-
Киренской волости, а Гаврило Торлопов — приказчиком в Орлен-
ской волости.
В сметной книге 172 [1663–1664] года о Никифоре Чернигов-
ском упоминается как об усть-киренском приказчике: «Из доимки
великого государя за десятину яровую на усть-киренских пашен-
ных крестьянех на Федотке Костентинове, на Ивашке Вологде
по записке прикащика Микифора Чернеговского да житнично-
го целовальника Томилка Власова помечено на прошлой на 169
[1660–1661] год взять тритцать пуд ржи» [76].
Федотка Константинов, видимо, записан ошибочно. В оклад-
ной книге 1665 года он не числится. А Ивашко Вологда пахал в
деревне, называвшейся по его прозвищу Вологдиной, потом эту
деревню стали называть Волгиной.
В этой же книге есть еще две записи о Н. Черниговском:
«Из доимки великого государя за полудесятину яровую на па-
шенном крестьянине на Ивашке Вологде по записке прикащика
Микифора Черниговского да целовальника Томилка Власова на
169 [1660–1661] год взять пятнатцать пуд ржи» [77].
Кроме сбора недоимок Н. Черниговский занимался также
выделом: «И по выделу прикащиков Ивана Ступина, Микифора
Чернеговского да житничных целовальников Микитки Макарова,
Онцыфора Онаньина, Ивашка Кононова родилось по умолоту...»
и т. д. [78].
Значит, в 169 [1660–1661] году он был киренским приказчи-
ком. Почему-то cам Н. Черниговский не сказал об этом.
В 1664 году его имя встречается среди других челобитчиков,
ходатайствующих о даче благословенной патриаршей грамоты и
церковной утвари Киренскому Троицкому монастырю [79].
67

УБИЙСТВО ВОЕВОДЫ И ПОБЕГ НА АМУР

Самое громкое событие, связанное с именем Н. Чернигов-
ского, — убийство илимского воеводы Л. А. Обухова, — произо-
шло в 1665 году. Воевода обычно весной приезжал из Илимска в
Киренск, называвшийся тогда Никольским погостом. В это время
там бывала ярмарка, съезжались торговые и промышленные люди
и пашенные крестьяне. Воевода проверял дела приказчиков и це-
ловальников, принимал челобитные, выносил по ним решения,
разбирал судебные дела, покупал для себя «мягкую рухлядь».
Ездил он обычно со своей семьей, родственниками, дворовыми и
служилыми людьми.
Вокруг этого события написано много всяких небылиц. По-
этому приведем нигде не публиковавшиеся показания участника
этого события сына Никифора Черниговского Федьки. При каких
обстоятельствах были даны эти показания, расскажем после.
«В прошлом де во 173 [1665] году хотел отец ево, Федь-
кин, Микифорко Черниговской да пашенной крестьянин Мишка
Сапожник и он, Федька, з братом Нижною Тунгускою через Ту-
рухан к Русе, и хотели бити челом великому государю о всяких
изгонях и обидах на воеводу на Лаврентья Обухова» [1].
На какие именно «изгони и обиды» собирался жаловаться
Никифор Черниговский, Федька не сказал. Эти обиды уже по-
сле убийства воеводы были изложены в челобитной, которая была
подана приказчику Чечуйского волока для отправки в Якутск. К
сожалению, от этой челобитной сохранился лишь небольшой от-
рывок, который будет приведен ниже.
Упомянутый здесь пашенный крестьянин Мишка Иванов Са-
пожник, он же Черничёнок, был ссыльным московским стрельцом.
На Лену прибыл в 1648–1649 году. В «росписи розходу государе-
вым хлебным запасом» имеется запись о выдаче ему помесячного
корма: «Дано Мишке Иванову Сапожнику тритцать шесть пуд
ржи» [2].
Сначала он пахал в деревне Чугуевской, в пяти километрах
выше Чечуйска. Там его в 1652 году бил по щекам приказчик ки-
ренских крестьян Василий Скоблевский. Затем пахал в деревне
Кривошапкиной, в семи километрах выше города Киренска. О
этом есть запись в окладной крестьянской книге: «Генваря в 24
день [1654 г. — Г. К.] построен в государеву десятинную пашню на
Лене реке, на правой стороне, на Киренском лугу, з Гришкою Кри-
71
вошапкиным на одном лугу, из ссыльных Мишка Иванов Сапож-
ник пахать на государя десятину ржи да полдесятины яри» [3].
После побега на Лене остались его жена и двое детей. В кресть-
янской окладной книге за 1672 год в деревне Кривошапкиной записа-
ны: «Фетка Михайлов сын Сапожников з братом Васкою» [4].
Забегая вперед, скажем, что в Албазине он был десятником.
Далее Федька продолжал:
«А думал де отец ево, Федькин, и они с пашенным кресть-
янином с Мишкою Сапожником на тот побег з зимы, с марта
месяца. А иново де никакова с ними на тот побег в думе и в за-
говоре не было. А бежать де было отцу ево, Федькину, Никифору
Черниговскому, на весне.
И как де пришли на Киренгу при воеводе Лаврентье Обу-
хове якуцкой служилой человек Федотко Лукьянов да киренской
пашенной крестьянин Микулка Еремеев и учали отца ево, Федь-
кина, Микифора, звать с собою в Даурскую землю, и воеводу
Лаврентья Обухова да гостинова прикащика Афанасия записи
Ивашка Тварогова с Киренги на походе грабить» [5].
«При воеводе Лаврентье Обухове» значит во время его при-
езда на киренскую ярмарку.
«А про иных ни про ково про грабеж и про воеводское убий-
ство отцу ево, Микифору, Федотко и Микулка Еремеев не сказы-
вали. И отец де ево, Микифорко, и слово им, Федотку и Еремке,
дал. А братья де ево, Федькины, Аничка и Васька, тое думы отца
их ведали ль, тово он, Федька, не ведает» [6].
Трудно сказать, почему изменил свои намерения Никифор
Черниговский. Видимо, не очень надеялся найти в Москве прав-
ду. Да и путь на Амур был гораздо проще, чем дорога в Москву.
Добираться в Москву через оживленный Ленский волок тайно от
воеводы было безнадежно, могли задержать на таможне. Кто хо-
тел попасть в Москву без разрешения властей, пользовались за-
прещенным обходным путем через Чечуйский волок на Нижнюю
Тунгуску, а затем вверх по Енисею.
Упомянутый Федькой пашенный крестьянин Микулка Ере-
меев более точно назывался Ивашко Еремеев Микулка. Это был
ссыльный черкашенин (запорожский казак), вышедший в 1638
году из Украины, находившейся тогда под властью Польши, в
русский город Путивль. Он был поселен с такими же, как он,
выходцами под Воронежем, но за попытку побега в 1641 году
обратно в Украину был сослан сначала в Свияжск в стрелецкую
72 службу, а затем через полгода с женой Палашкой — на Лену в
пашенные крестьяне. Деревня, где он пахал, находится в 56 кило-
метрах ниже Киренска, или в десяти километрах выше Чечуйска,
и по его прозвищу называется Никулина. Жена и дети Ивашки
Еремеева Микулки после его побега остались на Лене. В выдель-
ной книге 1673 года упоминаются имена сыновей: «Микитка Ива-
нов сын Микулин с братьями: с Ивашком, с Оскою» [7].
Но так как они еще были в малых летах, то хозяйством
управляла их мать. В подводных росписях (о выполнении ямской
повинности), которые подавали крестьяне, они не упоминали де-
тей, а писали их мать: «Ехал Андрей, подьячей. Взял подводу до
Микулихи» [8].
Подобных росписей несколько.
И сейчас на Лене есть фамилия Никулины. А сам Ивашко
Еремеев из Албазина бежал в Китай. Об этом еще будет расска-
зано.
О Федотке Лукьянове трудно что-либо сказать.
Далее Федька Черниговский называет еще 15 имен людей,
которые собирались бежать с Никифором Черниговским.
«Да про тот же де побег ведали и с ними совещалися:
промышленой человек Ивашко Козьмин сын Перелешин
Федька Евсевьев
и мукской судовой плотник Ярко Тварогов
промышленые:
Ортюшка Семёнов
Коземка Родионов
Терешка Иванов
Архипко, а чей сын, тово он, Федька, не упомнит
Матюшка Максимов
Терешка Ианфилов [может быть, Панфилов. — Г. К.]
Нестерко Гаврилов
Гришка Киренской
да Ивашко Алабуга.
А иных де он, Федька, имян подлинно сказать не упомнит.
Да в той же думе был пашенной крестьянин Оска Васильев сын
Подкаменной, да промышленной человек Бориско Микифоров» [9].
Не о всех из них можно сказать что-либо определенное.
Среди них Ивашко Козьмин Перелешин — чечуйский мель-
ник (о нем есть много документов) и Ярко Тварогов — плотник
с мукского плотбища (речка Мука впадает в Купу, Купа — в
73
Куту). Это они ездили в 1674–1675 году в Москву из Албазина с
соболиною казною и выхлопотали царское прощение всем участ-
никам побега.
Далее назван промышленный человек Федька Евсевьев, он
после смерти Н. Черниговского в 1675 году стал приказчиком
Албазинского острога.
Упомянут еще один пашенный крестьянин Оська Васильев
Подкаменный. Это тоже был ссыльный воронежский черкашенин.
Вышел в Московское государство через русский город Путивль в
1638 году. В 1641 году он вместе с другими воронежскими чер-
касами пытался бежать обратно в Украину, но был пойман и от-
правлен в Москву. По дороге в Москву пытался бежать из города
Черни, но снова был пойман и сослан в Свияжск в стрелецкую
службу. А через полгода сослан на Лену в пашенные крестьяне.
Свое прозвище он получил от названия деревни Подкамен-
ной, в которой он был первоначально поселен. Эта деревня была
в 44 километрах ниже Киренска. Затем он переселился в деревню
Полоротовскую (сейчас Повороты), в 12 километрах выше Ки-
ренска. Был женат, имел трех дочерей.
Гришка Киренский — это старший сын пашенного крестья-
нина, ссыльного черкашенина Петрушки Астафьева Аксамитова,
родоначальника ленских Аксаментовых, пахавшего на Киренге
сначала в деревне Сидоровской, а потом в Юксеевой. Его часто
называли Петрушка Киренский. Сын тоже получил это прозвище.
В росписи крестьян, составленной 15 сентября 1648 года, записа-
ны: «Петрушка Аксамитов [с] женою Татьяницею, да у него сын
Гришка» [10].
В 1677 году Гришка Петров упоминается как рядовой Алба-
зинского острога [11].
Ивашко Алабуга в окладной крестьянской книге 1665 года
упоминается не как промышленный человек, а как пашенный кре-
стьянин Ивашко Терентьев сын Алабуга [12]. Пахал в деревне
Кривошапкиной, в семи километрах выше Никольского погоста
(Киренска).
Продолжим рассказ Федьки Черниговского.
«И как де воевода Лаврентий Обухов с Киренги пошол в
Ылимской острог, и он де, Федька, пошол с ним же на дощани-
ке. И отец ево, Микифорко Черниговской приказывал Федотку
Лукьянову и Мишке Сапожнику и Оське Подкаменному воеводу
Лаврентья Обухова грабить, а самово жива велел привести на
Киренгу.
74 И как де они будут против Полоротовской заимки, и он де,
Федька, з дощаника слез и пришол в лотке на заимку к тестю
своему, к пашенному крестьянину к Оске Васильеву. И те де во-
ровского их збору якуцкой служилой человек Федотко Лукьянов
все вскопе стоят на дворе у Оски Подкаменново» [13].
Здесь открывается интересное обстоятельство: Федька Чер-
ниговский был женат на дочери Оськи Васильева Подкаменного.
О составе семьи Оськи Васильева в 1641 году записано: «Осипко
Васильев. Жена Зинаидка. Детей — Настасьица, 6 лет» [14].
В 1646–1647 году семья уже состояла из пяти человек:
«Осипко Васильев з женою Зиновкою, у них дочь Настасьица.
Да сверх прежней ж росписи у них две дочери: Евгеньица да
Устиньица» [15].
По возрасту в жены Федьке Черниговскому подходит Евге-
ньица. В окладной книге 169 [1660–1661] года Федька Чернигов-
ский записан холостым.
У Осипка Васильева был также сын. Он родился после 1648
года. В 1648 году были переписаны семьи ссыльных черкасов [16].
О сыне Осипка Васильева там упоминаний нет. А в ужинной кни-
ге, ныне утраченной, за 1670 год был записан «збеглово пашенного
крестьянина Оськи Подкаменного сын ево Ивашко Осипов» [17].
Забегая вперед, добавим, что Оська Васильев Подкаменный
Остров Обухов на реке Лене
75
тоже сбежал из Албазина в Китай вместе с Ивашкой Еремеевым
Микулкой.
Далее Федька Черниговский сказал: «И как де воевода Лав-
рентий Обухов тое заимку прошел, и они де, Федотко с товари-
щи, переехали на остров в дву лотках с оружьем и дожидались
воевоцкого дощаника на острову» [18].
Впоследствии этот остров будут называть Обуховым.
«И как де по берегу бечевшики мимо их прошли, и они де
на тот воевоцкой дощаник напустились в дву лотках окриком, и
бечеву достали крюком, и к берегу дощаник притянули. И почали
по дощанику и по людем стрелять, и на дощаник взошли, и велели
с тово дощаника сторонним людем сотти.
И как де воевода Лаврентий Обухов изо льяла [проем в бор-
ту судна для вычерпывания воды. — Г. К.] в воду бросился, и то
де он, Федька, видел с дощаника сверху. А хто де ево у берегу
или на воде заколол, про то он, Федька, не ведает. Только де ска-
зывал ему, Федьке, после тово на Киренге якуцкой казак Федот-
ко Лукьянов, что он воеводу Лаврентия Обухова у берегу на воде
с промышленым человеком с Матюшкою Максимовым закололи
пальмами. И он де, Федотко, держал за волосы, а Матюшка ево
пальмою колол» [19].
Прервем пока рассказ Федьки Черниговского и предоставим
слово участникам потерпевшей стороны.
Вот как описывали это событие подьячие съезжей избы Илим-
ского острога Павел Иванов сын Пежемский и Андрей Иванов сын
Попов, сопровождавшие воеводу в поездке на киренскую ярмар-
ку. Они послали отписку якутскому воеводе Ивану Федоровичу
большому Голенищеву-Кутузову, так как в Илимском воеводстве
жаловаться уже было некому.
«В нынешнем во 173 [1665] году, на весне, по указу великого
государя [А. М.] Илимского острогу воевода Лаврентей Овдее-
вич Обухов ездил из Ылимского острогу в Ылимской же уезд на
усть реки Киренги на Никольской погост для сыску про выдел
великого государя десятинного хлеба про прикащиков и про жит-
ничных хлебных целовальников, и про пашенных крестьян, и для
иных великого государя росправных дел. И мы и служилые люди
с ним, воеводою, в походе в Киренском были.
И июня в 27 день пошел с усть Киренги с Никольского по-
госту в Илимской острог воевода Лаврентей Овдеевич Обухов. И
июня против 28 числа, в ночи, на судовом ходу, наехали ночью в
76 стругах, и набежав з берегу, на дощаник к воеводе к Лаврентию
Овдеевичю Обухову воры и изменники с вогненым оружьем Илим-
ского острогу служилые люди Федька Чернеговской з братьями
с Онискою да с Ваською Черниговскими, да усть-кутцкой судо-
вой плотник Ярко Тварагов, Якутцкого острогу служилый человек
Федотко Лукоянов, да Верхоленского острогу отставленой кон-
ной казак Федька Давыдов, да Усть-Киренские волости пашенные
крестьяне Мишка Сапожник, Оска Подкамянной, Микулка черка-
шенин и с ними многие воровские люди, и на дощаник приступом
взошли, и воеводу Лаврентия Овдеевича Обухова убили на плаву,
в воде прикололи копьи досмерти.
А иных служилых и промышленых людей убили же досмер-
ти, и многие ранили, и великого государя знамя отбили, и доща-
ник со всеми верховыми и запасными снастми взяли, и воевоцкие
животы, что было в дощанике, и наши животишка, и служилых
людей пограбили все без остатку, и нас на погроме били и вязали,
насмерть избили, и меня, Ондрюшку, ранили.
А после бою и розгрому воры и изменники на том же велико-
го государя дощанике, подняв великого государя илимское знамя,
которое знамя воры отбили, и побежали наниз по Лене реке к
Никольскому погосту.
И на бою и на грабежу меж собою они, воры, говорили, на-
зывали пашенного крестьянина Мишку Сапожника атаманом. А
говорили они, что де им идти в Даурскую землю. А большим де
у них в даурском походе быть атаманом с Киренги Илимского
острогу пятидесятнику казачью Микифорку Черниговскому.
Да к ним же, ворам, пристали з дощаника в даурский побег
илимские служилые люди Гришка Кулаковской, поляк Ивашко
Сташкеев да воевоцкой повар Стенька Коурко.
Да они же, воры, колодников, убойца Савка Иванова да бе-
глого Илимского острогу Съезжие избы прежного целовальника
Петрушку Осколкова, розломав железа, великого государя с то-
варными книгами Съезжие избы и с отписками ево, Петрушкина,
приему и к себе их в воровской даурской побег взяли.
А тех воров на том погроме было в зборе и в заговоре людей
много, потому что де говорили они, воры, идти им в Даурскую
землю рекою Олёкмою через Тугирской волок.
А с сею отпискою послан с погрому в Якутцкой острог Якутцко-
го же острогу служилой человек поляк Иван Жданович. А как воево-
ду убили, он, Иван, с воеводою был же и смерть ево видял» [20].
77
На обороте первого листа отписки отметки о получении: «173
[1665] году, июля в 2 день, на Чичюйском волоку приказному
человеку Ивану Бурлаку Якутцкого острогу служилой человек
Иван Жданов подал сию отписку».
Иван Жданов (Жданович) в Якутск не ездил. Отписку пере-
слали с попутным торговым человеком.
«173 [1665] году, июля в 21 день, подал отписку торговой
человек Олешка Коротанов».
Последняя отметка — о получении отписки в Якутске.
Об «убойце» Савке Иванове ничего неизвестно. За какие
прегрешения был скован Петрушка Осколков и почему он назван
беглым, тоже ничего неизвестно. Хотя о нем удалось разыскать
довольно значительное количество документов, многие события
его жизни остаются темными. Пока скажем, что еще при жизни
Никифора Черниговского он был в 1673 году приказчиком Алба-
зинского острога. Найденные о нем документы приведены в главе
«В Албазине».
Дополнительные подробности убийства Л. А. Обухова со-
общил в письме якутскому воеводе Ивану Федоровичу большому
Голенищеву-Кутузову его человек Мишка Неелов:
«Да ведомо тебе, государю своему, чиню — изволишь спро-
сить про Лаврентья Авдеевича — и Лаврентия Авдеевича убили
пашенные, Черниговскова дети. Как он, государь, поехал с Ки-
ренги, и оне ево в ту поры изождали в Кривой Луке. Да как он
кинулся из дощеника в воду, и он по реке поплыл. И те Чернигов-
скова дети сели в лотку, нагребли на нево, скололи ево пальмами,
дали ему четыре раны.
Да с ним же, государь Иван Федорович, убили промышлен-
ных 20 человек да племяника ево ранили ж. Да и подьячих и сына
ево отпустили на Илиму с теми ж подьячими.
А я, государь Иван Федорович, жил в ту пору на Чичюй-
ском, а жил я неделю» [21].
Таким образом, Мишка Неелов не был сам очевидцем, а пи-
сал по слухам. Дети Черниговского были не пашенными, а служи-
лыми. Да и место убийства указано приблизительно.
И. Яхонтов, переводчик из экспедиции Академии наук, в со-
ставленном им в 1735 году описании реки Лены местом убийства
воеводы указывает протоку возле острова, находящегося выше
города Киренска в 26 километрах (ниже д. Чертовской и выше
д. Кудрино): «Обухов остров близ правого берегу, в длину 3/4
78 версты. Сей остров назван Обуховым потому, что преж сего быв-
шей илимской воевода за оным островом в протоке убит от разбой-
ников, которые после того ушли на реку Амур и построили город
Албазин» [22].
Деревня Кривая Лука находится примерно в 30 километрах
выше этого острова. Остров Обухов довольно низкий, непримет-
ный, порос кустарником.
Вернемся опять к сказке Федьки Черниговского:
«И как де они воеводу Лаврентья Обухова на дороге роз-
грабили и убили, и после тово грабежу и убойства поплыли на
Киренгу на Никольской погост.
Да на том же де грабежу убили досмерти промышленых людей
Семейку Колпакова, а другому имени он, Федька, не ведает. А ска-
зывал де ему, Федьке, на Киренге промышленой человек Ивашко
Перелешин, что застрелил ис пищали Семейку Колпакова нена-
рочным делом он, Ивашко. А другово де промышленново человека
заколол пальмою Микулка Еремеев. А про иных де ни про ково
про убийство он, Федька, не ведает, и сам никово не убивал.
И отплыв де на усть курьи, з дощаника воевоцкова племянни-
ка Богдана Обухова и пасынка Ивана Морева спустили, и подья-
чих Павла и Ондрея, и пятинново целовальника Митьку Семёнова,
городничево Саву Брагу с товарыщи з дощеника сослали ж. И ве-
ликого государя печать и казну из дощаника вон выставили» [23].
Подьячие Павел и Андрей — подьячие Илимской приказной
избы Павел Иванов Пежемский и Андрей Иванов Попов.
Курья, которую упомянул Федька, находится на правой сто-
роне Лены в 10 километрах ниже Обухова острова и немного выше
Карманихи (пересыхающей летом протоки из Киренги в Лену) в
трех километрах ниже исчезнувшей ныне деревни Кулебакиной.
Федька Черниговский продолжал: «А з достальным грабеж-
ным животом поплыли на Киренгу, на Никольской погост. И при-
плыв на Киренгу, учали торговых и всяких чинов людей грабить, и
те грабежные животы к себе на дощаник имать, и носить. И пограбя
де на Киренге, на Никольском погосте, торговых и промышленных
людей, и ночевав на Киренге, и поплыли на низ по Лене реке. А
ночевали де тое ночи на дощанике, а не у себя в дому» [24].
Обратим внимание на последние слова: «а не у себя в дому».
Значит, Черниговские были в Киренске не временными жителя-
ми, а имели свой дом.
После убийства воеводы Обухова Илимским воеводством
79
управляли подьячие Никита Иванов Лазарев и Иван Артемьев
Распутин. Им была подана челобитная свидетелей убийства, по-
вторяющая частично прежнюю челобитную, посланную в Якутск,
но с добавлением некоторых подробностей:
«Царю [А. М.] бьют челом и извещают холопи твои, Илим-
ского острогу:
Съезжие избы подьячие:
Пашко [Иванов] Пежемской
Ондрюшка Иванов [Попов]
Микишка Сенотрусов
Бориско Зубов
Васька Березовской
городничей Сава Брага
пятинного збору целовальник Митька Семёнов
служилые люди, казаки:
Микитка Микерин
Якунька Стариков
Данилко Литвинцов
Тимошка Ершов
Ивашко Сапожник
Ивашко Попов
Ганька Туголуков
заплечной мастер Кондрашка Казачек
казачей брат Гришка Попов
на воров и на разбойников Илимского острогу:
Усть-Киренские на жильцов на служилых людей:
на Федьку Микифорова сына Черниговского
и на братей ево родных на Ониську да на Ваську
да на присыльных черкас на пашенных:
на Оску Васильева сына Подкаменного
на Микулку Еремеева
на Мишку Иванова сына Сапожника москвитина
да на усть-куцкого судового плотника на Ярка Тварагова
на илимского казака на поляка на Гришку Кулаковского
илимского воеводы Лаврентья Овдеевича Обухова на повара
на Стеньку Ковурка
да на верхоленского конного казака на Федьку Давыдова
да Якуцкого острогу на служилого человека на Федотка
Лукьянова
да на усть-киренского крестьянского сына на Гришку Петрова
80 и иных товарыщев, незнаемых воров и разбойников, на со-
рок человек и больше.
В нынешнем, государь, во 173 [1665] году, на весне, маия в 11
день, воевода Лаврентей Овдеевич Обухов поехал с Ленского воло-
ку из Илимского острогу в Ылимской дальной уезд на усть-куцкую
и усть-киренские торговые ярманги. А без себя в остроге оставил
твоей великого государя казны и острогу беречь служилых людей.
А нас, холопей твоих, подьячих, взял с собою для письма
твоих всяких великого государя приказных дел.
А нас же, холопей твоих, городничего и служилых людей,
взял с собою в тот киренской поход для своей дворовые работы и
для судового верхового ходу, а не для обережи, без оружья и без
пороху, и без свинцу.
А меня, Микитку, взял для збору пятинных денег.
И на усть-куцкой, и на усть-киренской ярмангах жил он,
воевода Лаврентей Овдеевич Обухов, нынешнего лета июня по
27 число.
А с ним, воеводою, были в том же киренском походе:
племянник ево Богдан Обухов
да пасынок ево Иван Морев
да дворовые ево люди:
Макарко Филипов
Моска Максимов
Ивашко Чюмич
да илимского посацкого человека Петра Барабанщикова
сын ево, воевоцкой погрепцовой ключник Игнашко Петров.
А мы, холопи твои, подьячие, при нем, воеводе, у твоих ве-
ликого государя дел письма сидели в Съезжей избе.
А мы, холопи твои, служилые люди, на усть-куцкой и на
усть-киренской торговых ярмангах, и на ево, воевоцком, дворе
всякую ево дворовую и поваренную работу работали, воду и дрова
носили, и пива варили.
Июня в 27 день он, воевода Лаврентей Овдеевич Обухов, с
усть-киренские с торговые ярманги, собрався на судно, в доще-
ник, и взяв с собою нас, холопей твоих, да торговых людей:
гостиные сотни устюженина Силы Грудцына человека ево Се-
мена Ондреева сына Татарина
да нижегородца Прохора Иванова
да илимского ямского охотника Мишку Панфилова
да присыльных поляков, илимских казаков:
81
Охтовина Терпята
да Казимира Обрамовского
да промышленных людей, человек сорок и больши,
всех людей безо всякого оружья и без пороху, и без свинцу,
и пошел Леною рекою вверх к Илимскому острогу, и нас, хо-
лопей твоих, служилых людей, заставил итти на бечеве, тянуть
судно.
И отошед от киренские торговые ярманги, от Никольско-
го погосту, верст з десять и больши, прошед урочище курью, в
заостровье, июня против 28 числа, в ночи, наехали в стругах и
горою набежали они, воры и разбойники Федька Черниговской да
Мишка Сапожник с товарыщи, и на сонных людей приступом на
дощаник збежали, и из огненново оружья, и из луков по сонным
людем стреляли, копьи и рогатины, и тунгускими пальмами коло-
ли, и в воду в Лену реку с судна бросали, и топили.
А нас, холопей твоих, в судне с воеводою, небольших людей,
обсадили и в дощаник, во льяло, по нас, холопей твоих, стреляли,
и у дощаника двери льяла отняли, и выходу ис судна не дали.
И воевода Лаврентей Овдеевич Обухов, убояся их воровского
розбою, покиня твою великого государя денежную, таможенную и
пятинного збору, и ясашную соболиную казну, и Илимского остро-
гу Съезжие избы твою, великого государя, печать и уложенную
книгу, и всякие приказные дела, преж всех походных людей ис
судна побежал, бросился в воду и поплыл на берег. И дворовые
люди за ним с судна все побежали ж в лес. А воры и разбойники
на воде по нему, воеводе, из оружья стреляли и, наехав в стругу, у
берегу копьи и тунгускими пальмами зако(ло)ли досмерти.
А мы, холопи твои, с твоею великого государя таможенною и
пятинного збору, и с ясачною казною сидели в судне в осаде.
А племянник ево, воевоцкой, Богдан Обухов и пасынок ево
Иван Морев, и человек ево Дейко сидели у воевоцких животов в
судне в казенке.
А воры и разбойники воеводу убили, нас, холопей твоих, из
осады взяли, истязали, били и губили насмерть.
А меня, холопа твоего Ондрюшку, на дощанике тунгускою
пальмою в голову ранили. А иных служилых и промышленных
людей ранили ж, и побили досмерти многих.
А после разбою твою великого государя денежную, таможен-
ную и пятинного збору, и ясачную соболиную казну, и Съезжие
избы печать, и уложенную книгу, и всякие приказные дела у них,
воров, упрошали упросом.
82 И на берег с судна нас, холопей твоих, они, воры, разбой-
ники, збили, и взяли твой великого государя казенной дощеник и
верховые судовые всякие, и запасные варовые снасти, и твое ве-
ликого государя илимское войсковое знамя, которое было с ним,
воеводою, в походе, и воевоцкие животы, и наше, холопей твоих,
платьишко и всякое борошнишко, и деньги пограбили.
А у ково что, государь, они, воры, у нас, холопей твоих,
животишек и платьишка, и борошнишку, и денег взяли, и тому,
государь, у нас, холопей твоих, порознь к тебе, великому госуда-
рю, будут челобитные.
А на розбое они, воры и разбойники, говорили, что де итти
в Даурскую землю. А быть де у них атаману Киренские волости
Никольского погосту прикащику Илимского острогу пятидесят-
нику Микифорку Черниговскому.
А мы, холопи твои, их воровского и разбойного заводу, и
думы, и побегу не ведали, и уберечь нам от смерти воеводы Лав-
рентья Овдеевича Обухова было немочно и нечем, потому что
оружья с ним, воеводою, и с нами, холопями твоими, в походе
никакова и пороху, и свинцу не было, а воры и разбойники ору-
жейны.
И подняв на судне твое великого государя илимское знамя
на дощанике они, воры, от берегу отвалили, и поплыли наниз по
Лене реке. А нам, холопям твоим, за ними в погоню итти было не-
кем и нечем, потому что мы, холопи твои, многие ранены, а иные
промышленные люди побиты досмерти.
И мы, холопи твои, про тот их воровской скоп и заговор
с погрому писали в Якутцкой и Илимской остроги, и в Усть-
Киренскую волость, и на Чичюйской волок с нарочными гонцы,
подлинно ведомо чинили.
<...> Вели, государь, сю нашу изветную челобитную в Ылим-
ском остроге в Съезжей избе приказным людем Никите Лазареву
да Ивану Роспутину принять, а приняв челобитье наше и извет, в
книгу записать, чтоб нам, холопям твоим, в их воровском розбою
и в убойственной голове воеводы Лаврентья Овдеевича Обухова
напрасно вконец не погинуть.
И вели, государь, воеводы Лаврентья Овдеевича Обухова дво-
ровых ево людей, Макарка Филипова с товарыщи, пять человек,
да илимского посацкого человека Петра Барабанщика сына ево Иг-
нашку, и торговых и промышленых людей, которые с ним, воево-
дою, с киренской торговой ярманги в Ылимской острог в походе на
83
судне были, роспросить, и до подлинного своего великого государя
сыску без роспросу из Ылимского острогу не отпускать» [25].
Прежде всего обратим внимание на то, что Никифор Чер-
ниговский назван приказчиком Киренской волости Никольского
погоста, а не приказчиком усть-кутской соляной варницы.
Неизвестно, были ли какие-то расспросы по этому челоби-
тью. Во всяком случае, документов о них нет.
А с Чечуйского волока писал якутскому воеводе Ивану Фе-
доровичу большому Голенищеву-Кутузову Петрушка Григорьев:
«Да ведомо, государь, буди тебе, что Лаврентья Овдеевича
убили воры, беглецы, илимские пашенные крестьяне и промышле-
ные, и якуцкие служилые люди, которые ноне побежали, человек
с полста, и под святых Павла, Андрея били насмерть, неведомо,
будут живы, неведомо нет. И его, Лаврентья Овдеевича, сына и
племянника дооснованья ограбили, избили, и подьячих ограбили
же. Да тут же на драке человек с шесть убили промышленых, а
человек з десять ранили.
Троицкая церковь в Киренске
84 А взяли Лаврентья Овдеевича тритцать сороков соболей да
триста рублев денег.
А с ними ж, сказывают, и иных беглецов с волоку из Верхо-
ленского иной прибор.
А ныне мы, государь, живем в великих суетах, не ведаем, что
и нам будет» [26]
Вернемся к сказке Федьки Черниговского: «А поплыв на низ
по Лене реке, грабежем взяли у пашенного крестьянина у Мартынка
Пахорука две пищали, винтованную да гладкую. Да у пашенново ж
крестьянина у Онцыфорка Ананьина на заимке убили быка» [27].
Мартынко Пахарук пахал в деревне Змеиновой, а Онцыфор-
ко Ананьин в деревне Алексеевской. Эти деревни относились к
Илимскому уезду.
Миновав Нижне-Киренскую волость, Никифор Чернигов-
ский со своими людьми приплыл в Якутское воеводство на Чечуй-
ский волок. Федька Черниговский в своей сказке о пребывании
там сказал кратко: «А на Чечюйском волоку ночевали одну ночь,
и грабежем взяли у приказново человека у Ивана Васильева Бур-
лака пищаль гладкую» [28].
Гораздо больше подробностей сохранилось в других докумен-
тах. После того как Никифор Черниговский со своими людьми
покинул Чечуйский волок, Иван Бурлак своей рукой записал все
изветы с жалобами на беглых людей, в том числе и свою жалобу:
«А пришед на Чичюйской волок, на государев двор, со мно-
гими людьми, где живут приказные люди, и приказново человека
Ивана Васильева сына Бурлака своим насильством пограбили. А
грабежем взяли у него, Ивана, живота ево.
Водили ево за руки, угрожая всякими угрозами. А жена ево,
Ивана, видя такое разорение и мученичество, они ево, Ивана,
водя, мучат и спрашивают огненново оружья, пищалей, и она им
из анбара окном выкинула им пищаль, чтоб ево, Ивана, в том не
мучили.
И после того три дни приходили со многими ж людьми Феть-
ка Черниговской с товарыщи в два пойма, человек по тритцати и
больши, и Иванова не взял. А спрашивают огненново же оружья,
пищалей и свинцу, и пороху по их же, воровских людей, скаске,
которые с ними в побеге.
И он, Иван, пищали им не дал и не сказал, потому что сам
человек служилой, было бы с чем великому государю служить. А
которую пищаль взяли, и той пищале цена десять рублев.
85
Да оне же взяли грабежем его ж, Иванова, запасу сто
дватцать пуд муки ржаной у пашенново ж крестьянина у Омельки
Степанова на мельнице. Да у пашенного крестьянина у Захарка
Игнатьева на заимке взяли его же, Иванова, запасу сто пуд ржи.
Да у него ж взяли грабежем лотку-набойницу. Цена той лотки
десять рублев» [29].
Здесь сведения о продолжительности пребывании беглых
людей на Чечуйском волоке расходятся с показаниями Федьки
Черниговского.
Пашенный крестьянин Омелька Степанов, ссыльный воро-
нежский черкашенин, пахал в то время в деревне Гребени в двух
километрах ниже Чечуйска, а мельница его находилась в шести
километрах ниже Чечуйска на речке, которая и сейчас называется
по его имени Емельяновой. Потомки Емельки Степанова и сегод-
ня живут на Лене по какой-то причине под разными фамилиями:
Емельяновы и Березовские.
А Захарко Игнатьев, по фамилии Малышев, пахал в дерев-
не, названной по его имени Захаровой (сейчас Петропавловск), в
27 километрах ниже Чечуйска. Его потомки Малышевы и сейчас
живут на Лене.
Cправедливости ради следует сказать, что это был не чистый
грабеж, кое за что люди Черниговского расплачивались. У Ивана
Бурлака записано:
«И того ж числа [4 июля 1665 г. — Г. К.] торговой человек
Васка Васильев сын Протопопов на Чичюйском волоку в Суд-
ной избе извещал приказному Ивану Васильеву сыну Бурлаку:
Илимского де волоку служилые беглые воровские люди, Ники-
форко Черниговской с товарыщи, взяли де у меня, Васьки, они,
воровские беглые люди, грабежем двести пуд муки ржаной да
огненново оружья — пищаль и з борошнем. Цена той пищале
десять рублев.
А за тем грабежем дали де ему, Васке, грабежново живота
шеснатцать соболей [c] хвосты да полшеста [5,5] сорока пупков
собольих, да шеснатцать хвостишков собольих, да восмьдесят бе-
лок.
И тот даной ему грабежной живот принес он, Васка, Чичюй-
ского волоку в Судную избу перед приказного перед Ивана Васи-
льева сына Бурлака» [30].
А Федька Черниговский рассказал несколько по-иному:
«Да он, Федька, купил пищаль де глаткую на Чечюйском
86 волоку у торгового человека у Васьки Протопопова. А дал за тое
пищаль деньгами по цене пять рублев с полтиною.
Да у Васьки же Протопопова взяли полтораста пуд муки
ржаные. А дали ему за тое муку шеснатцать соболей» [31].
Далее у Ивана Бурлака написано:
«И того ж числа промышленой человек Архипко Васильев
Плотник извещал в Судной избе приказному Ивану Васильеву
Бурлаку: взяли де у меня, Архипка, воровские беглые люди, Ни-
кифорко Черниговской с товарыщи, грабежем животишка моего в
восьми мешках холщевых набойной муки ржаной да мешок ржи,
а весом всего тритцать пуд. Да три топора добрых, цена тем то-
порам три рубли. Сковородку железную, цена рубль. Да лыжи
подволошные новые, цена полтора рубли.
А за тот де грабеж дали оне, воровские люди, мне, Архипку,
шубу горносталью нагольную без пуха бобрового.
А ту шубу горносталью принес он, Архипко, в Судную избу
приказному Ивану Васильеву Бурлаку» [32].
Квасной откупщик Чечуйского волока Ивашко Пивоваров
извещал:
«173 [1665] году, июля в 4 день, роспись мне, Ивашку Пи-
воварову, что у меня воровские люди, Илимского острогу пятиде-
сятник казачей Никифорко Черниговской с товарыщи, выпили у
меня на квасной квас хмельной, целую варю. И я их поил, окупя
свою голову и обороняя свою смерть.
Да они же, воровские люди, взяли у меня строшного моего
работника Бориска Иванова. А тот строшной Бориско не дожил у
меня году, Семеня день [1 сентября. — Г. К.].
Да они же, воровские люди, взяли у меня:
дюжину стаканов оловянных
торель оловянную
двенатцать лошек оправных
сковороду железную...
пять кос
два топора
две напарьи.
Да снасти взяли мелочной:
пять пил мелких
шестую пилу становую
тиски железные
наковальню укладную
87
клещи железные
куски железные
рогатину
пищаль.
Итого, всего моего живота и пива выпили на шездесят руб-
лев» [33].
И еще одна запись у Ивана Бурлака: «Того ж числа чи-
чюйской Богородицкой часовни дьячек Ивашко Стефанов Сум-
кин извещал приказному человеку Ивану Васильеву Бурлаку: на
Чичюйском волоку в богородицком анбаре сломили замок воров-
ские беглые люди, Илимского острогу пятидесятник Никифорко
Черниговской з детьми и с товарыщи, и взяли грабежем у меня,
Ивашка, тринатцать пуд муки ржаной да семь пуд соли» [34].
А далее приводится роспись одежды и обуви.
Перед отплытием с Чечуйского волока Ивану Бурлаку была
вручена челобитная беглых людей. В отрывке из отписки в Якутск
Ивана Бурлака сообщается, что его вывели «из двора насиль-
ством, взошли на берег к дощаникам своим. И по неволе оне,
воры, Никифорко Черниговской, велели мне, Ивашку, принять
изветную челобитную на воеводу на Лаврентья Обухова, и велели
тое челобитную честь тут же на берегу при многих людех.
И я, Ивашко, тое их челобитную послал в Якуцкой острог к
вашему стольнику и воеводе Ивану Федоровичю.
И с Чичюйского волоку оне, воровские люди, подьячево, све-
зав, свезли с собою на низ сильно» [35].
К сожалению, нет начала и конца этой отписки.
Другие подробности сообщали в челобитной «Чичюйского
волоку Судной избы подьячей Максимко Григорьев да пятинной
избы подьячей Петрушка Жаравлев Илимского острогу на служи-
лых людей, на беглых на воров и на изменников, на пятидесятни-
ка казачья на Никифорка Черниговского с товарыщи и з детьми,
которые изменники, покиня великого государя Илимский острог,
побежали в Дауры.
А на Лене реке, выше Усть-Киренского Никольского повос-
ту, воеводу Лаврентья Обухова они, воры и изменники убили, и
племянника ево, Богдана Обухова, ранили, и иных многих слу-
жилых и промышленых людей побили, и многих ранили, и живо-
ты воеводы Лаврентья Обухова пограбили.
И как они, воровские беглые люди и изменники, приплыли на
Чичюйской волок и они, воры, на Чичюйском приказново Ивана Бур-
88 лака насильством своим грабили, и иных служилых людей, и торго-
вых, и промышленых много також своим насильством пограбили.
А нас, сирот ваших, меня, Максимка, и Петрушку, те воры
и изменники взяли к себе на суды своим воровским насильством,
связали и мучили нас, сирот ваших, и, угрожая великими угроза-
ми, велели нам писать на воеводу на Лаврентья Обухова изветные
челобитные и всякие писма, и грамотки к свойственным людем и
к друзьям своим.
И мы, сироты ваши, окупая свои головы от смерти, по неволе
писали на воеводу на Лаврентья Обухова изветные челобитные и
всякие писма по их, воровских людей, веленью за всякими угрозы.
А как они, воры и изменники, Никифорко Черниговской с това-
рыщи, подали изветную челобитную на воеводу Лаврентья Обухова
приказному Ивану Бурлаку, и как они, воры и изменники, поплыли
с Чичюйского волоку на низ по Лене реке, и нас, сирот ваших, своим
насильством ухватили на суды и свезали, и свезли с собою Чичюй-
ской волости в деревни и до Сполошенского лугу, и всякие писма за
угрозами и за боем нам, сиротам, писать велели. И мы, сироты ваши,
окупая свои головы от смерти, по неволе писали.
Да те же воры и изменники, Никифорко Черниговской с това-
рыщи, хотя нас поневолить, а меня, Максимка, з детишками своими
разлучить, свезав нас, сирот ваших, хотели с собою свести в Дауры.
И мы, сироты ваши, от того воровского смертного походу слезами
своими насилу отплакалися. И они, воры и изменники, бив нас, си-
рот ваших, ослопьем и пищальными дулы, скинули с судов своих на
воду. И мы, сироты ваши, насилу на берех попали» [36].
Хотя здесь оба челобитчика названы подьячими, на самом же
деле один из них, Максим Григорьев ярославец по прозвищу Чу-
мак, был до этого торговым человеком, а в 1661 году стал пашен-
ным крестьянином в Чечуйске [37]. Второй, Петрушка Семенов
Жаравлёв, был действительно подьячим судной избы Чечуйского
волока. Им было поручено в это время заниматься сбором пятин-
ных денег — разовым сбором с имущества торговых и промыш-
ленных людей, а также пашенных крестьян.
Изветная челобитная с жалобами на воеводу Обухова со-
хранилась неполностью. Она, вероятно, была обширной, но до
последнего времени был известен из нее только один лист, вклю-
ченный в состав фонда Якутской приказной избы. Еще два листа,
до этого неизвестные, были обнаружены мною в фонде Илимской
воеводской канцелярии. Поскольку в них идет речь о воеводе Обу-
89
хове, архивисты включили эти листы в фонд Илимской воеводской
канцелярии. Части челобитной, попавшие в эти разные фонды,
написаны одним и тем же почерком.
В листах, попавших в фонд Илимской воеводской канцеля-
рии, написано:
«...(денеж)ные и хлебные кабалы.
Да он же, воевода Лаврентей Обухов, велел нам, сиротам,
выймовать из вашей великих государей казны хлеб. А имал на нас
кабалы к себе, и тот наш долг по кабалам имал он, Лаврентей, к
себе, а не в вашу великих государей казну. И мы, сироты ваши, от
того обнищали и одолжали великими неоткупными долги.
Да мы же, сироты ваши, пашенные крестьяне, били челом
вам, великим государем, а ему, Лаврентью Обухову, подавали
челобитные по многое время о ссуде из вашей великих госуда-
рей казны хлеба на семяна, ржы. И он, Лаврентей Обухов, велел
имать в вашу великих государей казну в хлебе кабалы, а хлеба
нам, сиротам, на посев не давал. И по тем кабалам он, Лаврентей
Обухов, имал с нас, сирот ваших, хлеб себе.
И оттого у нас, сирот ваших, не почал на полях хлеб родить-
ца, потому что у нас, сирот ваших, сев был не во-время, сеяли
испоздна. Новой хлеб у нас на Лене приходит в ядро на Семен
день [1 сентября. — Г. К.].
И от того ево, Лаврентья Обухова, насильства и изгони мы,
сироты ваши, обнищали и одолжали великими неоткупными долги
и з домами своими, з женами и з детьми, разорились.
А в прошлых же, великие государи, годех мы, холопи ваши
и сироты, били челом вам, великим государем, и челобитные по-
давали на Чичюйском волоку приказному сыну боярскому Фе-
дору Пущину. А в челобитье нашем написано, чтоб вы, великие
государи, нас, холопей и сирот ваших, пожаловали: велели те
наши челобитные с Чичюйского волоку послать под отпискою в
Якуцкой острог к стольнику и воеводе Ивану Федоровичю боль-
шому Голянищеву-Кутузову. А из Якуцкого острогу, чтоб великие
государи пожаловали: велели те наши челобитные под отпискою
послать к вам, великим государем, к Москве.
И стольник и воевода Иван Федорович большой Голянищев-
Кутузов те наши челобитные послал к вам, великим государем, к
Москве с служилым человеком с Сенькою Епишевым. И он, воево-
да Лаврентей Обухов, в прошлом во 172 [1664] году ево, Сеньку
Епишева, в Ылимском остроге задержал. И тот Сенька Епишев
90 сведал те наши, холопей ваших и сирот, к вам, великим государем,
челобитные, и ему, Лаврентью Обухову, отдал на выкуп. И те че-
лобитные на себя он, Лаврентей Обухов, воровски у себя задержал
и затаил, чтоб к вам, великим государем, от нас, холопей ваших и
сирот, на него, Лаврентья Обухова, великим государем не дошли.
И после того он, воевода Лаврентей Обухов, уведав на себя че-
лобитные от нас, холопей ваших и сирот, к вам, великим государем,
и он, Лаврентей Обухов, нас, холопей ваших и сирот, почал о том
челобитье к вам, великим государем, что мы подавали челобитные,
всякими приметы приметыватьца, и хотел нас жечь и пытать.
И оттого он, Лаврентей Обухов, имал с нас, холопей ваших
и сирот, большие посулы. А мы, холопи ваши и сироты, закла-
дываючи жен своих и детей и последние свои статки, от него,
Лаврентья Обухова, откупались, чтоб нас ни жег, ни пытал в том
нашем на него челобитье. И в тех деньгах мы, холопи ваши и си-
роты, стояли многое время на смертном правеже. А окупить нам,
холопем вашим и сиротам, тех долгов нечем.
И он, Лаврентей Обухов, ис тех наших заемных долгов пра-
вил немилостивым смертным правежем, чтоб впредь от нас, холо-
пей ваших и сирот, на него, Лаврентья, вам, великим государем,
челобитья не было. А с правежу велел к ночи в турму [тюрьму. —
Г. К.]» [38].
Далее следует лист из фонда Якутской приказной избы:
«Да он же, воевода Лаврентей Обухов, с Усть-Киренги с
Никольского погоста от церкви Николы чюдотворца изгонил попа
Фому Кирилова своими бездельными всякими приметами, состав-
ливая чинам попа всякие затейные бездельные делы. И взял с
него, попа, своим мучением и угрозою великие посулы. И держал
ево, попа, в крепи, в железах и в колоде, в Ылимском остроге. И
отпустя ево, попа Фому, с Ылимского волоку на Киренгу, велел
ево, попа, держать за крепкими приставы в крепи и в железах, и в
колоде до своего приезду, как весною приезжает на Киренгу.
Да он же, воевода Лаврентей Обухов, приехав на Киренгу в
прошлом во 172 [1664] году, своим воровским умыслом, выслав
ево, попа, с Киренги за приставом на низ, и без него, попа Фомы,
изнасильничал сильно жену ево, Фомину, Пелагейку Никифо-
рову дочь блудным грехом. И тем ево, попа Фому, опорочил, от
церкви Божии изгонил. И у нас, холопей ваших и сирот, жены
наши и дети без отца духовного, и младенцы без молитвы и кре-
щенья помирают.
91
Да он же, воевода Лаврентей Обухов, в прошлом во 172
[1664] году велел писать о себе к вам, великим государем, о своем
сиденье на воеводстве челобитную похвальную градцким служи-
лым людем и пашенным крестьяном, чтоб ему, воеводе Лаврентью
Обухову, впредь на воеводстве сидеть в Ылимском остроге. И к
той челобитной велел нам, холопем вашим и сиротам, руки при-
кладывать за великим угрозом. А хто не похочет к той челобитной
рук прикладывать, и он, воевода Лаврентей Обухов, угрожал кну-
том и батоги, и всякими приметами приметывался.
И мы, холопи и сироты ваши, в нынешнем во 173 [1665]
году, не мога ево, Лаврентьева, мученья претерпеть, и от всяких
ево изгони и угроз пошли вам, великим государем, служить на
Амур реку, покиня домы свои, жен и детей своих» [39].
Видно, что это не конец челобитной.
В начале челобитной обычно перечисляются имена челобит-
чиков. Этот важный лист утрачен. Однако же на обороте пер-
вых двух cохранившихся листов есть рукоприкладства некоторых
челобитчиков. На обороте листа 1: «К сей явочной челобитной
Анисимко Никифоров руку приложил». Написанное красивым
почерком, это рукоприкладство принадлежит сыну Никифора
Черниговского.
«К сей явочной челобитной вместо Илимского уезду пашен-
ных крестьян Ивана Еремеева, Фетьки Ларионова Москвы по их
веленью и за себя Алешка Тимофеев руку приложил».
Иван Еремеев — это Микулка, непосредственный участник
убийства воеводы.
Федька Ларионов Москва был из промышленных людей, по-
сажен в пашню в 1654 году на Вешняковской заимке на место
сбежавшего в Дауры Никитки Емельянова. Однако Федька Ла-
рионов там не прижился и в 1659 году сбежал в Илимский уезд,
бросив лошадь и «пашенный завод». Жил на мельнице на речке
Кутолаке. В 169 [1660–1661] и в 173 [1664–1665] годах он запи-
сан в пашенных крестьянах на заимке Половинной (Алымовка),
в 48 километрах ниже Киренска. Значит, здесь тоже приставали
черниговцы. Больше Федька Ларионов Москва в крестьянских
книгах не упоминается. Следовательно, сбежал на Амур.
Алешка Тимофеев — это пашенный крестьянин по фамилии
Берендилов. Пахал на заимке Берендиловой, в 23 километрах
ниже Чечуйска. На Амур он не побежал. Неясно только, почему
за себя руку приложил.
92 На обороте листа 2 — еще рукоприкладства: «К сей явочной
челобитной вместо Илимского острогу служилых людей Ярафия
Архипова Никифорова да вместо пашенных крестьян Михайла
Иванова, Осипа Васильева по их веленью Петрушка Осколков
руку приложил».
Вероятно, Ярафий Архипов Никифоров — это усть-кутский
судовой плотник Ярко Тварогов. В 1674–1675 годах он ездил из
Албазина в Москву с соболиной казною и с челобитьем о помило-
вании участников убийства и побега.
Михайло Иванов — это Михайло Иванов Сапожник (он же
Черничёнок), о котором уже было сказано.
Осип Васильев — непосредственный участник убийства вое-
воды, получивший на Лене прозвище Подкаменный.
Петрушка Осколков — это киренский таможенный цело-
вальник Петрушка Якимов Осколков, которого воевода Обухов
вез на дощанике, скованного за какие-то злоупотребления. Как
Типы русских судов в Сибири XVII в.: дощаник, каюк и коч.
С рисунка XVII в.
93
выясняется, Петрушка Якимов Осколков был зятем Никифора
Черниговского. В 1663 году он был приказчиком Албазинского
острога.
На оборотной стороне челобитной на стыке листов 1 и 2 име-
ется скрепа «поп», а на конце листа 2 — «Ермоген». По остаткам
скрепы можно приблизительно судить о количестве листов чело-
битной. Скрепа должна была иметь вид: «К сей явочной чело-
битной черной поп Ермоген руку приложил». Это единственный
документ, подтверждающий присутствие Ермогена среди черни-
говцев на Лене. По сохранившимся скрепам ясно, что от челобит-
ной сохранилась лишь малая часть.
Теперь сделаем отступление, в котором расскажем, что
известно о черном попе Ермогене. Его имя связано с основанием
Усть-Киренского Троицкого монастыря.
Откуда появился черный поп Ермоген, неизвестно. В 1688
году илимский воевода Федор Михайлович Павлов назвал его
«прихожим»: «И та, государь, Усть-Киренская Троицкая пусты-
ня строена в прошлом во 171 [1663] году без вашего великих
государей указу при прежнем илимском воеводе при Лаврентье
Обухове. Строил прихожей черной поп Ермоген по челобитью вся-
ких чинов людей и по благословению преосвященного Симеона,
архиепископа Сибирского и Тобольского» [40].
Правда, благословение было получено уже после постройки.
Эта история описана во многих сохранившихся документах,
но везде одинаково:
«Лета 171 [1663], июня в 10 день, бил челом великому
гocударю [А. М.], а в Усть-Киренской волости, на Никольском
погосте, в Съезжей избе воеводе Лаврентию Овдеевичю Обухову
черной поп Ермоген подал заручную челобитную. А в челобитной
его написано: в нынешнем де во 171 [1663] году, марта в 15 день,
били челом государю [А. М.] и на Ленском волоку в Ылимском
остроге, в Cъезжей избе, воеводе Лаврентью Овдеевичу Обухову
илимской спаской поп Амбросим Толстоухов и все мирские люди
Ленского волоку, и с великие реки Лены пашенные крестьяне и
промышленные люди подали заручную челобитную.
А в челобитной де их написано, чтоб великий государь их,
Амбросима с товарыщи, пожаловал: велел построить на великой
реке Лене на Киренском погосте монастырь и братью собрать, и
строителем быть ему, попу Ермогену.
А церковь они обещалися строить живоначальные Троицы с
94 пределы. А под тот монастырь земли им отвести на великой реке
Лене подле Киренской Никольской погост на стрелке от великие
реки Лены, от креста, что поставил сын боярский Ярофей Хаба-
ров, в бор на Киренгу реку к истоку [устью. — Г. К.], а против
истоку на Киренге реке и на устье Киренги реки островки против
заимки пашенного крестьянина Петрушки Киренского и до Ни-
кольского лугу, а вверх — по великой реке Лене до Мельничной
речки и до мельницы, которою мельницею владеет илимской сын
боярский Ярофей Хабаров.
Да к тому же де монастырю дать на кормлю на великой реке
Лене заимку Василья Скоблевского с половниками и со всеми
угодьями.
Да против тое заимки за каменем [за хребтом. — Г. К.] под-
ле Киренги реки у курьи в межах: с верхную сторону от пашенно-
го крестьянина от Тимошки Шибеника вниз по Киренге до заимки
Васильева ж половника Васки Монакова и с рыбными ловлями и
со всякими угодьи» [41].
Заручная челобитная — это челобитная «за руками», то есть
за подписями челобитчиков, которые «руку приложили». Упомя-
нутый здесь Петрушка Киренский — это ссыльный воронежский
черкашенин Петрушка Астафьев Аксамитов. Сначала он был посе-
лен на Никольском лугу (на левом берегу Лены ниже Никольского
погоста), а затем переселился на новое место, где сейчас находится
деревня Сидоровская (Бочкарева). Острова против заимки — это
острова Монастырский и Игуменский. Закончил свои дни Петруш-
ка Аксамитов в Киренском монастырe. Его потомки носят сейчас
несколько видоизмененную фамилию — Аксаментовы.
Тимошка Шибеник (Шибенок) — тоже ссыльный воронеж-
ский черкашенин. Сначала он также был поселен на Никольском
лугу, а затем переселился вверх по реке Киренге туда, где нахо-
дилась деревня Рыкова (сейчас Усть-Киренга).
Заимка Васьки Монакова, половника бывшего приказчика
киренских пашенных крестьян Василия Скоблевского, находи-
лась на Киренге, где впоследствии появились деревни Шорохово
и Пахорукова. И поныне курья в том месте называется Монаков-
ской, есть и ручей Монаковский.
Половник — это, выражаясь по-современному, арендатор,
отдававший половину урожая тому, у кого он арендовал землю.
Берег, где сейчас расположен поселок Пролетарский, был
отдан во владение монастырю. Выше начинается скала, подсту-
95
пающая к Лене, а выше этой скалы впадает речка Мельничная
(Тихтилячиха), где когда-то была мельница Ерофея Хабарова.
По какому случаю был поставлен крест Ерофеем Хабаровым
и в каком году, нигде в документах не сообщается.
Далее в документе говорится:
«И по указу великого государя [А. М.] воевода Лаврентей
Овдеевич Обухов отдал тое землю, которая написана выше сего,
под Троецкой монастырь черному попу Ермогену и з деревнею
Василья Скоблевского, и со всеми ее половники.
А сколько половников и хто имяны, и много ли у них детей,
и всякого деревенского их заводу, и скота, и насеяново хлеба в
земле, и тому дана ему, Ермогену, роспись» [42].
Роспись эта, к сожалению, не сохранилась.
Как уже говорилось ранее, деревня Василия Скоблевского, в
37 километрах выше Киренска, тогда называлась Скоблевской, а
сейчас Скобельской.
Через месяц и десять дней после этого черный поп Ермоген
приобрел для монастыря двор пашенного крестьянина Петрушки
Аксамитова на устье Киренги:
«Cе аз, Ленского волоку Илимского острогу Киренские Ни-
кольские волости пашенной крестьянин Петр Остафьев Акса-
митов, продал есми в Никольской в Киренской волосте на усть
Киренги реки двор свой со всяким дворовым строеньем Усть-
Киренского новаго Троицкаго монастыря строителю черному
попу Ермогену.
А тот мой двор стоит на государеве земле. А на дворе хором:
изба, а против ее анбар на подклете, да изба новая скоцкая без
верха, и баня. А круг двора городьба и погребы да анбар хлебной,
да гумно крытое и овин.
А взял я, Петр, у нево, строителя, черново попа Ермогена,
за все дворовое строение сто девяносто рублев денег, все наперед
у сей купчей.
А та моя заимка, где стоит двор мой, земля великого госуда-
ря, выпахана и хлеба не родит. И бил я челом великому госуда-
рю, чтоб меня великий государь пожаловал: велел мне в тое место
заимки дать для своей великого государя десятинной пашни земли
вверх по Киренге реке.
И впредь мне, Петру, о том дворе, о выкупе, великому госу-
дарю не бити челом. А хто у него, строителя, в тот мой двор учнет
вступатьца по каким моим писмянным крепостям, и мне, Петру,
тот двор ото всяких писменных крепостей очищать.
96 А тот мой двор к Троицкому Киренскому монастырю смежен
и для скотцкого монастырского пригону строен.
А будет он, строитель, похочет тот двор впредь построить
на котором месте на той моей заимке, и мне, Петру, в то не всту-
патьца.
А будет хто у него, строителя, в тот мой двор и во всякое
дворовое строение учнет вступатьца, и мне, Петру, очищать и
убытка ево никакова не довесть.
А что ему, строителю, черному попу Ермогену, от ково учи-
нитца каково убытка ни будь, и ему все свои убытки и взятые
денги, сто девяносто рублев денег, на мне, Петре, по сей купчей.
А на то послух Михалко Дмитреев сын Пивоваров.
Купчую писал Илимского острогу служилой человек десят-
ник Надейка Нефедьев.
Лета 7171 [1663] году, июля в 20 день.
К сей купчей вместо Петра Остафьева по его велению устю-
жанин Кондрашко Суханов руку приложил.
Послух Мишка Пивоваров руку приложил» [43].
Михайло Дмитриев Пивоваров когда-то был приказчиком
Ерофея Хабарова.
Сейчас здесь деревня Сидоровская (Бочкарёва). На выпа-
ханной прежде земле зеленеют поля.
Однако к очередному севу Петрушке Аксамитову не успели
подыскать новое место, и он посеял на государя на старом месте.
Об этом есть запись в сметной книге на 172 [1663–1664] год:
«Да Киренские волости пашенной крестьянин Петрушка
Остафьев в нынешнем во 172 [1664] году ко 173 [к 1 сентября
1664. — Г. К.] году посеял на великого государя десятину ржа-
ную на прежней своей заимке, которую заимку он, Петрушка, по
поступной записе отдал в прошлом во 171 [1663] году под новой
Усть-Киренской Троецкой монастырь, потому что по договору и
до прииску новые заимки велено ему, Петрушке, на великого го-
сударя пахать по полуторе десятины ржи и яри по вся годы на
старой заимке, покамест приищет пашенную землю» [44].
Петрушка Аксамитов переселился в деревню Юксееву на ле-
вом берегу Киренги, в 16 километрах от ее устья.
«Лета 7172 [1664], февраля в 25 день, по государеву [А. М.]
указу воевода Лаврентей Овдеевич Обухов отдал по челобитью
Усть-Киренского Троецкого монастыря строителя, черного попа
Ермогена, выпашную пометную заимку Усть-Киренскому к ново-
97
му монастырю в дом пресветлой живоначальной Троице, которую
заимку в прошлом во 171 [1663] году усть-киренской пашенной
крестьянин Петрушка Аксамитов покинул, роспашную землю и
сенные покосы, и скотинной выпуск, и всякие деревенские уго-
дья, чем он, Петрушка, владел, и на той заимке двором и всяким
дворовым строеньем поступился он, Петрушка к живоначальной
Троице в монастырь же.
И по указу великого государя [А. М.] воевода Лаврентей
Овдеевич Обухов по даче и по поступной записе велел тою по-
метною Петрушкинскою заимкою Усть-Киренского нового мона-
стыря строителю, черному попу Ермогену з братьею пашенною и
непашенною землею, и сенными покосы, и скотинным выпуском,
и всякими угодьи владеть безданно и безоброчно.
А по отводу пашенных крестьян прикащика Богдана Чере-
панова межи той пометной Петрушкинской заимке: от Лены реки
вверх по Киренге реке против Никольского истока, что под по-
гостом исток в реку в Киренгу пал. А на киренской стороне — на
нижной конец Елового острова до камени по старым межам, по
которым межам владел Петрушка Остафьев» [45].
А на Киренге были переданы монастырю земли выше деревни
Рыковой. Право на владение было подтверждено данной:
«Лета 7173 [1665] года, февраля в 16 день, били челом госу-
дарю [А. М.], а на Ленском волоке в Ылимском остроге в Съезжей
избе воеводе Лаврентью Овдеевичю Обухову подал челобитную в
прошлом во 172 [1664] году нового Усть-Киренского монастыря
строителя черново попа Ермогена з братьею того ж монастыря
вкладчик Захарко Григорьев. А в челобитной их написано:
В прошлом де во 171 [1663] году построили они, Ермоген
з братью, в Троецком монастыре часовню и кельи, и братью, и
вкладчиков прибрали. А сытым де им быть нечем.
А есть де вверх по Киренге реке порозжая земля от Буторины
заимки вверх по Киренге реке и [у] усть Могуля и до Кутимы рек
по обе стороны Киренги реки лушки под хлебную пашню и под
сенные покосы, и под скотинной выпуск с курьями и озерками.
И великий государь ево [б], Ермогена, и з братьею пожало-
вал: велел те лушки под сенные покосы и под скотинной выпуск, и
с рыбными ловлями, и со всякими угодьи отдать к живоначальной
Троице под монастырь.
И по указу великого государя [А. М.] воевода Лаврентей
Овдеевич Обухов по сыску и по дозору Усть-Киренские волости
98 пашенных крестьян прикащика Ивана Роспутина велел отдать тое
порозжую пашенную землю и сенные покосы, и под скотинной
выпуск с курьями и с озерками, и с рыбными ловли, и со всякими
угодьи в дом живоначальной Троице и Усть-Киренского монасты-
ря строителю, черному попу Ермогену, з братью под пашню и под
сенные покосы, и под скотинной выпуск.
А по дозору и по мере, и по записке прикащика Ивана Роспу-
тина вверх по Киренге реке на лушках пашенные земли пятьдесят
десятин да сенных покосов пятьсот копен, да под поскотину пло-
хих наволочных и болотных мест на десять десятин, на которых
пашни пахать и сена косить нельзя.
А межи той земле: от Ивашковы заимки Буторы [д. Верхняя
Шорохова. — Г. К.] вверх по Киренге реке на правой стороне от
первые малые реки [речка Монакова. — Г. К.], а на другой сторо-
не против тое речки красной яр, и до усть Могули и Кутимы рек,
и по красной яр, которой яр против Кутимского устья.
А по сыску и по допросу и по скаске киренских пашенных
крестьян Иевка Карпова, Тимошки Шибеника, что та земля ле-
жит впусте и в даче ни за кем не бывала, и нихто тою землею не
владеет, и на тех местех живоначальные Троицы Усть-Киренского
монастыря строителю черному попу Ермогену з братью и вклад-
чиком пашню пахать, и хлеб на тех даных местех на себя сиять
без выделу и без десятые, и сена ставить безданно и безоброчно, и
двором построитьца, и рыбными ловлями и всякими угодьями по
отводу и по даче владеть до указу великого государя.
А сверх отводу и дачи ни в какие пашенные места и в сенные
покосы, и в рыбные ловли, и во всякие угодьи ему, Ермогену, з
братьею не вступатьца, чтоб пашенным крестьяном и иноземцом
от монастырских людей никакова утеснения не было» [46].
В. Н. Шерстобоев сообщает, что в 1665 году около устья
Кутимы был посажен в пашню монастырский крестьянин Иван
Кутимский [47]. Ссылки В. Н. Шерстобоев не дает. Отсюда сле-
дует, что фамилии давались по названиям рек, а не наоборот.
Кутимские и сейчас живут в Киренском районе.
А от вкладчика Захара Григорьева осталась память в назва-
ниях острова Захаровского, протоки Захаровской и переката За-
харовского ниже устья Моголи.
Иевко Карпов — это дядя пашенного крестьянина Ивашки
Буторы, который жил в деревне Заборской в 66 километрах выше
Киренска.

В мае 1665 года воеводе Лаврентию Обухову была подана
мирская челобитная о даче из патриаршего двора благословенной
памяти. Воевода отправил об этом отписку в Москву и приложил
челобитную:
«Государю [А. М.] холоп твой Лаврушка Обухов челом бьет:
В прошлом во 171 [1663] году били челом тебе, великому
государю [А. М.], а на Ленском волоку в Ылимском остроге в
Съезжей избе мне, холопу твоему, подали заручную челобитную
Илимского острогу спаской поп Амбросим Леонтьев и дети бо-
ярские, и подьячие, и служилые люди, Илимского уезду пашен-
ные крестьяне и приезжие торговые и промышленые, и гулящие
всяких чинов люди, чтоб ты, великой государь, их пожаловал:
велел в Ылимском уезде на великой реке Лене, на усть Киренги у
Никольского погосту по обещанию их построить вново Троецкой
монастырь, и велеть быть в том Троецком монастыре строителем
черному попу Ермогену, потому что в Ылимском остроге многие
всяких чинов люди при старости живут, а обещания кладут в ино-
ческой чин постритьца. А в Ылимском остроге и в уезде твоего
великого государя богомолье, монастыря, не построено, и по обе-
щанию постричь их некому.
И я, холоп твой, по твоему великого государя указу против
челобитья всяких чинов людей в Ылимском уезде, на усть Ки-
ренги реки у Никольского погосту, монастырь построил, и под
монастырь земли на усть Киренги и под кельи, и под огороды, и
за Киренгою рекою под скотинной двор и под пашни ис порозжих
пустых нетяглых земель велел отвести. И в том новом Троецком
монастыре велел быть до твоего великого государя указу строите-
лем черному попу Ермогену.
И в том, государь, твоем великого государя богомолье, в
Троецком монастыре, по се число построено часовня и кельи, и
многие, и всякие монастырские заводы заведены, и братьи собра-
лося человек с тритцать, и больши.
И в нынешнем, государь, во 173 [1665] году, маия в 1 день,
били челом тебе, великому государю [А. М.], а на Ленском во-
локу, в Ылимском остроге в Съезжей избе, мне, холопу твое-
му, подали заручную челобитную Илимского ж острогу спаской
поп Абросим Леонтьев и дети боярские, и подьячие, и служилые
люди, и из уезду пашенные крестьяне, и приезжие торговые и
промышленые люди того же Троецкого монастыря о церковном и
о всяком монастырском строенье.
100 И я, холоп твой, тое их заручную челобитную под сею отпи-
скою послал к тебе, великому государю [А. М.], к Москве.
И о том, как ты, великий государь [А. М.], укажешь?» [48].
На обороте отписки отметка о подаче: «174 [1666], ноября в
3 день, с ленским Илимского острогу казачьим десятником с Он-
тропком Мартемьяновым».
В пространной челобитной перечислены имена большого ко-
личества разных чинов людей:
«Царю [А. М.] бьют челом:
богомолец твой, Ленского волоку Илимского острогу спаской
поп Амбросим Леонтьев сын Толстоухов
да холопи твои Илимского острогу:
дети боярские Микифорко Качин
да Съезжие избы подьячие:
Пашко [Иванов] Пежемской
Ондрюшка Иванов [Попов]
Микитка Лазарев
Ивашко Ортемьев [Распутин]
Микифорко Се(нотру)сов
Бориско Зубов
Васка Березовской
таможенной подьячей Ивашко Пузанкин
сотник стрелецкой Якунько Онцыфоров
атаманы казачьи:
Пронька Задубин
Богдашко Черепанов
городничей Сава Брага
пятидесятники казачьи:
Назарко Кистенёв
Ивашко Салдат
Ивашко Дунаев
Мишка Козлов
Микифорко Черниговский
десятники:
Парфенко Сенотрусов
Терешка Пашков
Ларька Смирной
Титко Арсеньев
Силка Шишкин
Мишка Бекетов
101
Данилко Куликов
Сенка Малыга
Костька Сидоров
Онтипко Шестаков
Васка Дряной
Васка Воронин
Максимко Литвинцов
Митрошка Кокшаров
рядовые служилые люди:
Ивашко Решетник
Дружинка Литвинцов
Ганька Подкаменной
Васка Котовщик
и все Илимского острогу служилые люди ружники и оброчники,
посадцкие люди:
Васка Сергиев
Федька Саватиев
Завьялко устьянец
Оничка Мыльник
да приезжие разных городов торговые люди:
гостя Афанасья записи прикащик ево Ивашко Тварогов
Родька Щепотник
Микифорко Бобров
пашенные крестьяне:
Митька Жмур
Савка Ступин
Дружинка Ус
Гришка Бубен
Мишка Костентинов
Фомка Шапошник
Марчко Никитин
Микитка Макаров
Куска Воронин
и все пашенные крестьяне Илимского уезду и всяких чинов люди.
В прошлом, государь, во 171 [1663] году бил челом я, бо-
гомолец, и мы, холопи и сироты твои, тебе, великому государю
[А. М.], а на Ленском волоку, в Ылимском остроге в Съезжей избе,
подали заручную челобитную твоему великого государя воеводе
Лаврентью Овдеевичю Обухову я, богомолец, и мы, холопи и си-
роты твои, чтоб ты, великий государь, меня, богомольца, и холопей
102 и сирот своих пожаловал: велел в Ылимском уезде на великой реке
Лене в Усть-Киренской волости на Никольском погосте по нашему
обещанию построить монастырь во имя живоначальные Троицы,
а в пределе — сретение чюдотворные иконы Богородицы Влади-
мирские и святого праведного Алексея, человека Божия, а вторую
церковь — явление чюдотворные иконы Богородицы Казанские, а
строителем быть черному попу Ермогену.
И по твоему великого государя указу и по нашему челобитью
твой великого государя воевода Лаврентей Овдеевич Обухов в
Усть-Киренской волости на Никольском погосте монастырь стро-
ить велел и указную память строителю, черному попу Ермогену,
о том монастырском строении дал.
И на той монастырской земли часовня построена, и кельи
поставлены, и братья, и вкладчики збираютца. А святительские
благоверные грамоты о том церковном строение и для освящения
церкви, и антимисов нет.
<...> Вели, государь, сию нашу челобитную в Ылимском
остроге в Съезжей избе своему государеву воеводе Лаврентью
Овдеевичю Обухову принять и под отпискою послать к тебе, ве-
ликому государю, к Москве.
И вели, государь, на то монастырское строение дать свою
великого государя строительную грамоту тому черному попу Ер-
могену, и святые соборные апостольские церкви ис патриаршего
двора благословенную грамоту и антимисы, и мир, и масло церкви
освятить» [49].
Когда в Москве получили эту челобитную, черный поп Ермо-
ген и Никифор Черниговский уже были на Амуре.
Эти документы мы привели для того, чтобы, во-первых, устра-
нить ошибки некоторых авторов о годе основания монастыря и,
во-вторых, чтобы прояснить причину бегства Ермогена на Амур.
Задача эта трудная, почти невыполнимая.
Из документов следует, что дела по строительству монасты-
ря у Ермогена шли весьма успешно. Никакого противодействия
со стороны воеводы он не встречал, а скорее, наоборот, воевода
оказывал ему всякое содействие. Поэтому нет никаких оснований
утверждать, что Ермоген присоединился к Черниговскому из-за
каких-то гонений со стороны воеводы. Ни в одном из документов
не сказано, почему Ермоген оставил монастырь и бежал на Амур.
Поэтому существовало мнение, что Черниговский взял с собою
Ермогена силой. Однако это весьма сомнительно, так как не под-
103
тверждено документами. Так ли уж необходим был поп беглецам?
Ведь до этого было много побегов на Амур. Бежали более много-
численные ватаги Мишки Сорокина, Проньки Кислого, Васьки
Черкашенина. Ни в одной из них не было попа.
Возникает вопрос: а не знал ли Ермоген заранее о готовя-
щемся побеге и по своей воле принял в нем участие?
Тем не менее в литературе получило распространение утверж-
дение Лаврентия Мордовского, бывшего настоятеля Киренского мо-
настыря, заинтересованного в сохранении доброго имени монасты-
ря, а следовательно, и Ермогена: «Удаляясь из Киренского острога,
увлекли они с собой и строителя Ермогена против его воли» [50].
Однако же не объяснил, для чего нужно было «увлекать»
попа против его воли. Заметим, что Киренского острога в то вре-
мя не существовало, он был построен в 1680 году.
У И. Р. Калининой о Ермогене написано, что «в 1666 г. его
схватили разбойные люди, убившие воеводу Л. Обухова, и в каче-
стве заложника насильно увезли в Даурскую землю» [51].
Здесь неверно указан год.
Однако скрепа, поставленная Ермогеном на изветной чело-
битной, ставит под сомнение утверждение, что его увезли в каче-
стве заложника.
Теперь обратим внимание на одно важное место в изветной
челобитной, а именно: «Да он же, воевода Лаврентей Обухов,
приехав на Киренгу в прошлом во 172 [1664] году, своим воров-
ским умыслом, выслав ево, попа, с Киренги за приставом на низ,
и без него, попа Фомы, изнасильничал сильно жену ево, Фомину,
Пелагейку Никифорову дочь блудным грехом».
Возьмем на себя смелость утверждать, что Пелагейка Ники-
форова дочь была дочерью Никифора Черниговского, а поп Фома
Кирилов – его зятем. Тогда описанное здесь происшествие было
бы одной из причин нападения на воеводу и бегства Никифора
Черниговского на Амур.
Кое-какие документы о попе Фоме Кирилове удалось найти.
Но не удалось найти главного. В росписи отписок, посланных в
Москву воеводой Обуховым, упомянута отписка о попе Фоме Ки-
рилове, но самой отписки в столбце нет, поэтому непонятно, почему
Фома Кирилов был выслан в чужое Якутское воеводство и поче-
му у него был приставом служилый человек Якутского воеводства
Иван Деревня. Однако, будучи за приставом, Фома Кирилов особо
104 не был ограничен в своих действиях. В Чечуйске он подал челобит-
ную с жалобой на сына боярского Федора Пущина:
«Царю [А. М., А. А.] бьет челом нищей ваш царской богомо-
лец, усть-киренской никольской поп Фомище Кирилов. Жалоба,
великие государи, нищему вашему царскому богомольцу Якуцко-
го острогу на сына боярсково на Федора Иванова сына Пущина.
В прошлом во 172 [1663–1664] году збежал у меня, нищево,
из двора скупленой мой кабальной человек Чюгча, покрадчи жи-
воты мои и платье. И с теми животами пришел к нему, Федору
в Чечюйскую волость. И ныне тот мой збеглой человек живет у
него, Федора. А он, Федор, тово моево збеглово человека мне от
себя не отдает, неведомо для чево.
<...> Пожалуйте меня, нищево своего царского богомольца.
Велите, великие государи тово моево збеглово человека ему, Фе-
дору, отдать и с покраденым моим животом» [52].
Подробностей этого дела нет. Скажем только, что слово «ни-
щий» не следует понимать буквально. Как служилые люди назы-
вали себя в челобитных «холопами», а крестьяне «сиротами», так
и священнослужители называли себя «нищими богомольцами».
О том, что Фома Кирилов не был на самом деле нищим, сви-
детельствуют записи в таможенных книгах. В таможенной книге
Чечуйского волока за 173 [1664–1665] год записано:
«Маия в 9 день [1665 г. — Г. К.] с усть-киренского николь-
ского попа Фомы Кирилова, с перекупных ево со шти сороков
соболей, десятой дватцать четыре соболя с хвосты взято» [53].
В другой таможенной книге за этот же год имеется обширная
запись о покупках:
«Того ж месяца [мая 1665 г. — Г. К.], в 10 день, Якутцкого
уезду Чичюйской волости пашенной крестьянин Степан Лукоянов
продал усть-киренскому попу Фоме Кирилову промыслу своего
девять соболей с хвосты. Взял девять рублев. Записной пошлины
с продавца, с рубля по две деньги, итого три алтына взято.
Того ж числа промышленой человек Максимко Михай-
лов Сумкин продал иркуцкой [c] своей проезжей грамоты усть-
киренскому никольскому попу Фоме Кирилову четырнатцать со-
болей с хвосты. Взял четырнатцать рублев. Записной пошлины с
продавца, с рубля по алтыну, итого четырнатцать алтын взято.
Того ж числа промышленые люди Трофимко Иванов да Ки-
рилко Федоров продали своего промыслу по киренской выписи
усть-киренскому никольскому попу Фоме Кирилову семьдесят со-
105
болей с хвосты. Взяли семьдесят рублев. С продавцов записной
пошлины, с рубля по алтыну, итого два рубли три алтына две
деньги взято.
Того ж числа промышленые люди Власко да Кирилко Оси-
повы устюжана продали усть-киренскому никольскому попу Фоме
Кирилову пятьдесят пять соболей с хвосты. Взяли пятьдесят пять
рублев. Записной пошлины с продавцов, с рубля по алтыну, итого
рубль дватцать один алтын четыре деньги взято.
Того ж числа промышленые люди Васка Иванов кременщик
да Оска Федоров вычегжанин продали по киренской выписке усть-
киренскому никольскому попу Фоме Кирилову тритцать три соболя
с хвосты. Взяли тритцать три рубли. С продавцов записной пошли-
ны, с рубля по алтыну, итого тритцать три алтына взято» [54].
Затем Фома Кирилов поехал в Якутск. Там в явчей книге за
173 [1664–1665] год записано: «По чичюйской таможенной вы-
писи у усть-киренского попа у Фомы Кирилова перекупных пять
сороков шеснатцать соболей с хвосты. Десятая взята на Чичюй-
ском волоку в таможне в нынешнем во 173 [1665] году мяхкою
рухлядью сполна» [55].
Шитики на реке Лене
106 Дата почему-то не указана, но, судя по месту записи, это
было в июле. Так что во время пребывания Черниговского на
Чечуйском волоке он с Фомой Кириловым не встречался. Затем
Фома Кирилов вернулся на Чечуйский волок. Там о нем в при-
ходной таможенной книге 174 [1665–1666] года сделана запись:
«Сентября в ... день [1665 г. — Г. К.] отпущен с Чичюйского
волоку из таможенной избы вверх по Лене реке к Ленскому во-
локу Усть-Киренского погоста поп Фома Кирилов.
А с ним отпущено перекупной мяхкой рухляди три сорока
десять соболей с хвосты. А Чичюйского волоку по таможенной
оценке тое у него мяхкой рухляди на сто на тритцать рублев. И с
тое у него мяхкой рухляди на Чичюйском волоку великих госуда-
рей десятая пошлина взята мяхкою рухлядью в нынешнем во 174
[1665] году.
Отъезжего с него — алтын. И с мяхкой рухляди по оценке,
по деньге с рубля, печатных пошлин, итого дватцать алтын четы-
ре деньги, посорокового — по четыре деньги с сорока, итого два
алтына з деньгою.
И всего с него, Фомы, взято на Чичюйском волоку в таможне в
казну великих государей дватцеть четыре алтына пять денег» [56].
Поп Фома Кирилов поехал в Москву. След его обнаружился
в Верхотурье. Там на таможне проводился тщательный досмотр,
а точнее, повальный обыск всех проезжающих из Сибири начиная
с воевод и членов их семей и кончая промышленными людьми.
Разрешалось искать утаенную мягкую рухлядь, даже зашитую в
одежду. В «Росписи выимочной мяхкой рухляди» с 16 ноября по
5 декабря 1666 года записано: «Якуцкого острогу у попа Фомы
Кирилова соболь ленской» [57].
В изветной челобитной, поданной Ивану Бурлаку, беглые
люди жаловались на служилого человека Семена Епишева, кото-
рый будто бы разгласил воеводе содержание мирской челобитной
пашенных крестьян Усть-Киренской волости с жалобами на Обу-
хова, вследствие чего воевода задержал отправку челобитной. Но
как бы ни задерживал, не отправить ее он не мог. Семен Епишев
доставил эту челобитную в Сибирский приказ вместе с другими
отписками 6 марта 1665 года. Воевода Лаврентий Обухов был еще
жив. Якутский воевода Иван Федорович большой Голенищев-
Кутузов в отписке сообщал:
«В нынешнем, великий государь, во 171 [1663] году, августа
в 17 день, били челом тебе, великому государю [А. М.], а в Якут-
107
цком остроге в Съезжей избе мне, холопу твоему, за илимских па-
шенных крестьян [перечисляются имена, указанные в челобитной,
которую мы приведем ниже. — Г. К.] и во всех достальных Усть-
Киренские волости пашенных крестьян место подал челобитную
служилой человек Артюшка Салдат за их, пашенных крестьян,
руками в обидах и в продажах, и в грабежу, и в насильствах на
твоих великого государя илимских воевод.
И я, холоп твой, ту их челобитную под сею отпискою послал
к тебе, великому государю [А. М.] к Москве» [58].
В крестьянской челобитной написано:
«Царю [А. М.] бьют челом сироты твои, Илимского уезда
Усть-Киренские волости пашенные крестьяне:
Микитка Макаров [Чепиных]
Марчко Микитин
Ивашко Филипов [Бутора]
Мартынко Терентьев [Пахарук]
Якушка Михайлов [Рябухин]
Фетька Олексеев [Балаган]
Ивашко Еремеев [Микулка]
Тренька Карпов [Чугуевский]
Ивашко Романов [Куц]
и вовсех достальных Усть-Киренские волости пашенных крестьян
место, которые, наша братья, и мы, сироты, пашем на тебя, вели-
кого государя, десятинную пашню от Якуцкого присуду от Чечюй-
ского волоку по Лене вверх до усть Куты реки.
Пашем мы, сироты твои, на тебя, великого государя, деся-
тинную пашню, а что с той нашей пахоты родитца, и тот десятин-
ной хлеб посылаетца в Якутцкой острог твоим великого государя
служилым людем, ружником и оброчником на жалованье нами на
тот корм.
А ведают нас, сирот твоих великого государя, воеводы из
Ылимского острогу. И нам, сиротам, от тех илимских воевод —
продажи и изгони большие: емлют нас, сирот, и волочат по зазыв-
ным памятем в Ылимской острог безпрестанно, а мы, сироты, по
Лене реке живем от Илимского острогу в дальном расстоянии.
Да оне же, Илимского острогу воеводы, приезжают к нам,
сиротам, на Усть-Киренгу сами и детей своих присылают по двое
на год. И нам, сиротам твоим, — продажа и изгоня великая. При-
езжаючи, те воеводы и дети их воевоцкие, на нас, сиротах, корм и
подводы правят, посулов и поминков себе на нас, сиротах, спра-
108 шивают. И от той их воевоцкой изгони наша братья, пашенные
крестьяне, бегают.
И в нынешнем, великий государь, во 171 [1663] году, от из-
гони из-за пристава лутчей твой великого государя усть-киренской
пашенной крестьянин Стенька Костянтинов Красноштан безвест-
но утерялся. А, чают ево, Стеньку, что утопился в воду.
И нам, сиротам твоим, под Ылимским присудом жить не-
мочно от напрасных воевоцких продаж и налоги, отбирают у нас,
сирот, илимские воеводы напрасными своими приметами, скотом
и хлебом. И от того мы, сироты, обнищали и обдолжали великими
своими неискупными долги.
А к Москве бити челом тебе, великому государю, те илим-
ские воеводы нас, сирот, не отпускают, чтоб тебе, праведному и
великому государю, про наши, сирот твоих, нужи и их, илимских
воевод, к нам, сиротам, разоренье было ведомо.
А которые, наша братья, пашенные крестьяны, пашут твою
великого государя пашню под Якутцким острогом в Чечуйской
волосте, тем пашенным крестьяном от твоих великого государя
стольников и воевод из Якуцкого острогу изгони и продажи нет.
Да у нас же, сирот, жили по деревнишкам и работали из най-
мов промышленные гулящие люди. И тем промышленным и гу-
лящим людем от тех твоих великого государя Илимского острогу
воевод по тому же изгоня и обида болшая. И видячи милость и ла-
ску из Якуцкого острогу от твоих великого государя стольников и
воевод, те промышленые гулящие люди вышли все в Якуцкой уезд
в Чечюйскую волость. А мы, сироты, пашенные крестьяна, людиш-
ка бедны и одинакие, безлюдные, и пахать у нас, сирот, некому.
<...> Вели, государь, нам, бедным сиротам своим, быть под
Якуцким присудом, с Чечюйскою волостью вместе. И вели, вели-
кий государь, нас ведать во всем своим государевым стольником и
воеводам из Якуцкого острогу, а не с Ылиму.
И вели, великий государь, сию нашу челобитную принять
Якуцкого острогу своему государеву стольнику и воеводе Ивану
Федоровичю большему Голенищеву-Кутузову, и под отпискою по-
слать к себе, праведному и великому государю к Москве, чтобы
нам, бедным сиротам твоим, будучи под Ылимским присудом, от
илимских воевод продажи и налоги, и досталь вконец не погинуть,
и врознь не розбрести, а твоей бы великого государя десятинной
пашни впусте не покинуть» [59].
Была ли просьба киренских крестьян передать их в Якутский
109
уезд искренней, или она была лишь хитрой уловкой, чтобы их жа-
лобу на воеводу Обухова отправить законным и легким путем, не-
известно. Еще каких-то шесть лет назад, в 1657 году, эти же кре-
стьяне, которых донимала ямская гоньба, просили присоединить
Чечуйскую волость к Илимскому уезду, чтобы уменьшить свои тя-
готы. Якутскому воеводе Голенищеву-Кутузову челобитная была
как нельзя кстати. Его хвалили крестьяне соседнего воеводства,
которые жаловались на своего воеводу, что тот силой заставлял
их писать хвалебные челобитные в Москву с просьбой продлить
его полномочия.
Упомянутый в челобитной пашенный крестьянин Стенька
Константинов Красноштан, ссыльный воронежский черкашенин,
пахал в деревне Ульканской, в 140 километрах выше Киренска.
Это предок ленских Красноштановых, и сейчас живущих в Ки-
ренском районе. За какие столкновения с воеводой или их деть-
ми он был отдан «за пристава», неизвестно. Пропал ли Стень-
ка Красноштан безвестно или нашелся, сказать с уверенностью
нельзя. Во всяком случае, в окладной книге за 173 [1664–1665]
год вновь встречается его имя. Может быть, записан он здесь по
cтарой памяти (были случаи, когда умерших крестьян продолжа-
ли писать в книгах). За 172 [1663–1664] и 173 [1664–1665] годы
книги не сохранились. А в ужинной книге за 175 [1666] год упо-
минается его старший сын Пашка Красноштанов, которому в то
время было 19 лет.
Покинув Чечуйск, Никифор Черниговский и его люди при-
плыли на Захаровскую заимку (сейчас Петропавловск), в 28 ки-
лометрах ниже Чечуйска. Там они ограбили торгового человека
Мишку Стахиева сына Гусельникова. Мишка Стахиев был пле-
мянником гостиной сотни торгового человека Василия Федоро-
ва Гусельникова, который вел обширную торговлю на Лене и на
северных реках. Мишка Стахиев Гусельников бывал на Яне и
Индигирке. В челобитной он писал:
«Жалоба, великие государи, мне, сироте, на промышленых людей:
на Олексея Иванова сына Мешкова
да на Григорья Степанова Коровника
на Степана Федорова Косово
в том, что в нынешнем, великие государи, во 173 [1665] году,
живучи я, сирота, в Чечюйской волосте на заимке пашенного
крестьянина Захара Игнатьева, помогали мне, сироте, оне, Олек-
сей и Григорей, и Стефан, носить и хоронить живот мой и хлебной
110 запас на лес от грабежу в Даурскую землю беглецов, Микифорка
Черниговсково с товарыщи.
А я, сирота, бояся от него, Микифорка, к себе смертного
убойства и мученья напрасного, по тому же убежал на лес.
И как те даурские беглецы, воры, Микифорко с товарыщи,
пришли на тое заимку к Захару Игнатьеву, и оне, Олексей и Гри-
горей, и Стефан, на те мои похоронные хлебные запасенка и на жи-
вотишка тех даурских беглецов, Микифорка Чернеговсково с това-
рыщи, по лесом водили и указывали, изгоняючи меня, сироту.
И по их, Олексееву и Григорьеву, и Стефанову, оговору и
наводу те воры, Микифорко Чернеговской, взяли у меня, сиро-
ты, на лесу хлебного моево запасу семьдесят пуд муки ржаной да
животишка моево, гарна, на десять рублев. И меня, сироту, оне,
Олексей и Григорей, и Стефан, учинили без промыслу, без торгу
тем своим оговором.
А ныне он, Олексей, с Чечюйской волости приплыл в Якут-
цкой острог. А Григорей Стефанов и Стефан Федоров ныне в
Чечюйской волосте» [60].
Алексей Иванов сын Мешков был в Якутском остроге допро-
шен и сообщил другие подробности.
«Олешка Мешков в роспросе своем сказал, что де в нынеш-
нем во 173 [1665] году он, Алешка, с товарыщи своими з Гриш-
кою Степановым да с Стенькою Косым и с ним, Мишкою, ево,
Мишкины, хлебные запасы, три бочки, пуд по дватцети, хорони-
ли в солому от воровских людей, от беглецов, от Микифорка Чер-
ниговского с товарыщи. И тот де запас был в соломе две ночи.
И как де тот запас был две ночи, и те де воровские люди,
два человека, Федьки Осипова дворовые люди, увидели. И тот де
запас по ево, Мишкину, приказу ис той соломы скатили в лес. А
он де, Мишка Стохеев, тот же запас тут же вместе с ними в лес
скатил.
А ево, Микифорка с товарыщи, водил он, Олешка, к ево,
Мишкину, хлебному запасу потому, что де не мог Микифорковы
муки претерпеть. И ево, Олешку, пытали и на огонь поднимали.
А пытал ево Мишка Сапожник.
А сказали де ему, Микифорку, люди Стенки Лукиянова да
Федьки Осипова про него, Олешку, что де он, Алешка, тот запас
Мишки Стахеева знает. И он де, Микифорко, с товарыщи потому
ево, Олешку, и взяли и про ево, Мишкины, хлебные запасы ро-
спрашивали. И он де, Алешка, потому им тот хлеб и указал.
111
А на живот де ево, Мишкин, ево, Микифорка, не приважи-
вал и не указывал ж их взять» [61].
Конца нет.
Упомянутые здесь Федька Осипов Охлопков и Стенька Лу-
киянов Зайков (он же Чёрный) были пашенными крестьянами,
пахали на Сполошенском лугу. Их «люди» — это либо работ-
ники, либо дворовые. Потомки Стеньки Лукиянова по фамилии
Черных и сейчас живут в Киренском районе.
Пребывая на Сполошенском лугу, Никифор Черниговский
решил заплатить приказному человеку Ивану Бурлаку за награ-
бленное имущество.
«А за тот грабеж оне, воровские люди, прислали к нему,
Ивану, Чичюйские волости из деревни Сполошенново лугу Якут-
цкого острогу [c] служилым человеком с Ывашком Деревнею за
угрозой, чтоб ту посылку он, Иван Деревня, взял и отвез бы к
нему, Ивану Бурлаку, кумган медной лужоной да три братины
медных же, ветчаных. И он, Ивашко, тое посылку от них привез
и объявил в Судной избе приказному Ивану Васильеву сыну Бур-
лаку. А в то время он, Ивашко, был в приставах на Сполошном
лугу за попом Фомою.
И тот грабленой живот, кумган и братины, приказной чело-
век Иван Васильев сын Бурлак, пересмотря, велел записать и,
запечатав, велел положить на Чичюйском волоку в Богородицкую
казну до указу великих государей и до ведома стольника и воево-
ды Ивана Федоровича большего Голенищева-Кутузова» [62].
В 20 километрах ниже деревни Сполошного луга была заим-
ка якутского сына боярского Федора Пущина. Она тоже подвер-
глась ограблению. Федор Пущин подал явочную челобитную:
«В нынешнем, великие государи, во 173 [1665] году, убив
вашего государева илимского воеводу Лаврентья Обухова, воры,
Илимского острогу пятидесятник казачей Никифор Черниговский с
товарыщи, с пашенными крестьяны, побежали в Даурскую землю.
И в том побеге, пловучи по Лене реке, пристали ко мне, холопу
вашему, в деревнишку, и без меня, холопа вашего, женишку мою
пограбили: платьишко и ружье, и всякую посуду, оловянную и мед-
ную, и пашенной завод — косы и ральники, серпы и топоры — с
собою побрали и скот побили, и хлебные запасы пограбили ж.
А что имянно тех моих всех пожитков пограбили, тово я,
холоп ваш, имянно заочи написать не умею, потому что я, холоп
ваш, в то время был в Якутцком остроге.
112 Да оне ж, воры, пловучи, взяли с собою вневолю моих дво-
ровых двух человек: Афоньку Прокопьева да Ефремку.
И тем своим грабежем и воровством меня, холопа вашего, до
конца разорили» [63].
В челобитной Федора Пущина упомянуты имена двух его
дворовых людей, бежавших вместе с Никифором Черниговским
на Амур. В более поздних документах упоминается еще один его
человек, некий Пахомка, который бежал из Албазина в Китай. С
ним в Пекине встретились люди из русского посольства. Подроб-
нее об этой встрече будет рассказано в следующей главе.
Возможно, Федор Пущин и Никифор Черниговский когда-
нибудь встречались, но документов об их встрече нет. А встречи
служилых людей Якутского и Илимского воеводств бывали по-
стоянно. Но сейчас было не до личных отношений.
Подробностей ограбления нет. Жена Федора Пущина, ко-
нечно же, не могла противостоять грабителям, хотя и была не из
робкого десятка.
Ниже деревни Федора Пущина до Пеледуя (в 15 км ниже
устья Витима) в то время никаких деревень не было. А на устье
Пеледуя недавно поселился пашенный крестьянин Ивашко Кондра-
тьев. Он был сыном пашенного крестьянина, ссыльного черкашени-
на Кондрашки Моисеева, пахавшего в деревне Захаровой. Ивашко
Кондратьев впоследствии получил фамилию Панов. Его тоже огра-
били беглые люди. Ивашко Кондратьев подал челобитную:
«Царю [А. М., А. А., Ф. А.] бьет челом сирота ваш, Чичюй-
ские волости пашенной крестьянин Ивашко Кондратьев.
В прошлом, великие государи, во 173 [1665] году [у] усть
Пеледуя речки, на новой пашнишке моей, Якуцкого острогу слу-
жилой человек Иван Михайлов Деревня оставил у меня, сироты,
для бережи мне, сироте, от иноземцов пищаль.
И в прошлом же, великие государи, во 173 [1665] году Илим-
ского острогу служилые люди, в Даурскую землю беглецы, Мики-
форко Черниговской с товарыщи, пришед на ту пашню, пограбили
меня, сироту твоего, и тое пищаль у меня сильно грабежем взяли.
Да моего живота оне же, Микифорко, грабежем взяли:
двои ральники, цена десять рублев
два топора дроворубных, цена два рубли
сковороду, цена рубль
четыре пальмы, цена четыре рубли
одеяло баранье новое, цена четыре рубли
113
да коробью окованную со всякою домовою мелочью, а ме-
лочи в той коробке было на пятнатцать рублев.
А ныне он, Иван, в той пищале на меня, сироту, вам, вели-
ким государем, бьет челом.
<...> Велите, великие государи, по своему великих госуда-
рей указу и по соборному уложенью в той пищале свой великих
государей указ учинить» [64].
На обороте: «К сей челобитной вместо пашенного крестьяни-
на Ивана Кондратьева по ево веленью Петрушка Жаравлев руку
приложил».
Недалеко от устья Олёкмы стоял небольшой острожек. В нем
находились приказчик и служилые люди. Главной их обязанно-
стью был сбор ясака и таможенных пошлин. Им же вменялось в
обязанность не пропускать на Олёкму беглых людей. Острожек
по реке шириной в несколько километров можно было бы лег-
ко обойти незамеченным. Но Никифор Черниговский со своими
людьми там приставал, однако вовсе не для того, чтобы брать
его приступом. Приказчиком Олёкминского острожка в то время
был ссыльный поляк, якутский сын боярский Федор Тышкевич.
С ним можно было договориться.
Описания Олёкминского острожка того времени нет. Че-
рез 70 лет после побега Никифора Черниговского от острожка
не осталось и следа. Вот что записано в «Описании реки Лены»
переводчика экспедиции Академии наук И. Яхонтова, относящем-
ся к 1735 году:
«Здесь ныне острогу не имеется, а был прежде того неболь-
шой острог, четыреугольной, стоячей, без башен, в котором строе-
ния было только два казенныя анбара, один хлебной, другой, где
содержалось ясашная казна. Подле острогу от реки Лены было
зимовье, в котором присланные прежде того из Якуцка для збору
ясаку служилые жили. А ход в оной острог был из помянутого
зимовья» [65].

В АЛБАЗИНЕ
Даурская земля была под непрочной властью енисейского
воеводы. А имевшиеся там в это время три острожка — Нерчин-
ский, Иргенский и Телембинский, подчинялись приказному че-
ловеку Лариону Борисову сыну Толбузину. Толбузин пошел на
смену воеводе Афанасию Пашкову по Лене и Олёкме. В отписке
якутскому воеводе Ивану Федоровичу большому Голенищеву-
Кутузову он сообщал:
«Господину Ивану Федоровичю Ларион Толбузин челом
бьет.
В прошлом во 169 [1661 году] по государеву [А. М.,
А. А.] указу посланы были со мною в провожатые якуцкие слу-
жилые люди Гаврилко Алексеев с товарыщи. И в нынешнем во
170 [1661] году, октября в 2 день, пришел в Тугирской острог. А
ис Тугирского острогу, взяв с собою служивых людей, енесейских
якуцких и илимских, дватцать человек, и пошел в Нерчинской
острог на лыжах, марта в 5 день. А из Нерчинского острогу — в
Ыргенской острог на перемену воеводе Афонасью Пашкову. И из
Ыргенского острогу отпустил воеводу Афонасья Пашкова, маия в
15 день, через Байкал. А с ним якуцких служилых людей пошло
в провожатых, Гаврилко Алексеев с товарыщи, семь человек.
А достальные служивые люди, енесейские, якуцкие и илим-
ские, остались в Тугирском остроге з зелейною и свинцовою каз-
ною. И те служилые люди ис-под Тугирского волоку пришли в
Нерчинской острог июня в 5 день в стругах.
И я тех достальных якуцких служилых людей, десятника
казачья Андрюшку Чабака с товарыщи, семь человек, из Нерчин-
ского острогу отпустил в Якуцкой июня в 16 день» [1].
На обороте отметка о подаче: «170 [1662] году, июля в 18
день, подал отписку служилой человек Андрюшка Чабак».
Здесь уместно обратить внимание на ошибку А. Р. Арте-
мьева. У него написано: «2 октября Ларион Борисов Толбузин,
посланный на замену Пашкову, был уже на Тугирском волоке,
откуда 5 марта 1662 г. на лыжах добрался до Нерчинского ос-
трога» [2].
Есть другая отписка Лариона Толбузина енисейскому воево-
де Ивану Ивановичу Ржевскому, где дата прибытия в Нерчин-
ский острог указана определенно:
«Господину Ивану Ивановичю Ларион Толбузин челом бьет.
138 В прошлом, господине, во 168 [1660] году по указу великих
государей послан я на службу их, великих государей, в Сибирь, в
новую Даурскую землю, на великую реку Шилку, в Нерчинской
острог, воеводе Офонасью Пашкову на перемену.
И я, господине, пришел на великую реку Шилку в Нерчин-
ской и в Иргенский остроги к воеводе Афонасью Пашкову в ны-
нешнем во 170 [1662] году, маия в 12 день. И по указу великих
государей у воеводы Афонасья Пашкова на великой реке Шилке
и на Иргене озере, и на Теленге в их, великих государей, в трех
острогах служилых и новоприборных людей, которые были у во-
еводы Афонасья Пашкова на его подъеме семьдесят пять человек
принял.
А хлеб в Нерчинском остроге и на Иргене озере не родитца.
И мне, господине, с такими с малыми служилыми людьми и без
великих государей присыльных из Енисейского острога хлебных
запасов, и без прибавочных служилых людей в их, великих го-
сударей, в трех острогах служить их, великих государей, службы
никакими мерами не мочно, и в ясачном сборе им, великим госу-
дарем, болшие прибыли учинить некем, и их, великих государей,
остроги от немирных земель людей оберегать некому» [3].
А в грамоте томским воеводам написано, что приехал в
Нерчинск 14 мая [4].
Такое разночтение получилось, видимо, потому, что в скоро-
писи XVII века числа 2 и 4 иногда обозначались похожими симво-
лами.
Итак, у Афанасия Пашкова Ларион Толбузин принял три
острожка: Нерчинский, Иргенский и Телембинский. А у Г. В. Ме-
лихова читаем: «В его [А. Ф. Пашкова. — Г. К.] подчинении на-
ходились все остроги, поставленные русскими землепроходцами в
Приамурье: Усть-Стрелочный (1650–1651), Албазинский (1651),
Кумарский (1652)» [5].
Поход в Дауры не обошелся без злоупотреблений. Якутский
воевода Голенищев-Кутузов писал илимскому воеводе Вындом-
скому:
«Господину Тихону Ондреевичю Иван большой Голенищев-
Кутузов челом бьет.
В нынешнем во 170 [1662] году писал ты ко мне в Якутцкой
острог в отписке своей, что де в прошлом во 169 [1661] году
били челом великому государю [А. М.], а на Ленском волоку в
Ылимском остроге в Съезжей избе подали тебе, господине, чело-
139
битную многие торговые и промышленые люди, что де тобольской
сын боярской Ларион Толбозин с служилыми людьми на походе в
Даурскую землю, по Лене реке пловучи, многих торговых и про-
мышленых людей и пашенных крестьян пограбили. И от тово де
грабежу торговые и промышленые люди и пашенные крестьяне
торгов своих и соболиных промыслов отстали» [6].
В отписке в Сибирский приказ якутский воевода Голенищев-
Кутузов описал этот грабеж подробно:
«В нынешнем, великий государь, во 169 [1661] году, июня
в 14 день, бил челом тебе, великому государю [А. М.], а мне, хо-
лопу твоему, в Съезжей избе подал челобитную торговой человек
Гришка Росторгуев.
А в челобитной ево написано: как он, Гришка, плыл по Лене
реке в Якутцкой острог на дощенике от Олёкмы, и встретили де
их служилые люди, башлык Ганка Алексеев да рядовые служи-
лые люди:
Ондрюшка Степанов
Карпунка Пустун
Евдокимко Ондреев
Тараско Толстяков
Пронка Алексеев
Максимко Денисов
Микитка Акинфеев
Ивашко Кондратьев
Никитка Власов.
И взяли де у него, Гришки, сильно:
два пуда пороху, цена тритцеть два рубли
два пуда свинцу, цена десять рублев
пятьдесят камысов лосиных, цена пять рублев
два мешка муки весом десять пуд, цена два рубля с полтиною
сковорода железная, цена полтина.
И всего у него, великий государь, Гришки, товару взяли на
пятьдесят рублев. А за тот товар они, Ганка с товарыщи, поки-
нули ему, Гришке, кабалу на служилых людей, на Ондрюшку
Степанова с товарыщи, на десять человек. А своего имени в ту
кабалу не написал. Только в их, Ондрюшкино, место с товарыщи
к кабале руку приложил в двунатцати рублех с полтиною.
И в судне великий государь у него, Гришки, запас на судне
розграбили, и в бочках, в муке, и в мешках щупали, искали во-
ровски розных товаров.
140 Да в нынешнем во 169 [1661] году, июня в 20 день, били
челом тебе, великому государю [А. М.], а мне, холопу твоему,
приходя в Съезжую избу, торговые люди, Акинфов приказчик ...
Кирилко Афанасьев да Максимко Григорьев словесно. А в ызвете
своем сказали, что де их грабили на Олёкме реке Ганка Алексеев,
Ондрюшка Степанов с товарыщи, человек з дватцеть. И взяли де
у них, у Кирилка, четыре мешка муки ржаные весом дватцеть пуд.
У Максимка Григорьева взяли пятнатцеть пуд муки ржаные.
Да в нынешнем же во 169 [1661] году, июня в 25 день, били
челом тебе, великому государю [А. М.], а мне, холопу твоему, при-
ходя в Съезжую избу, торговые люди Васка Выломаев да Васка
Толстая, да промышленой человек Гришка Кипреянов словесно.
А в ызвете своем сказали, что де на Олёкме реке грабили
Лариона Толбозина полку атаман Енисейского острогу Тимошка
Колодезников да Якутцкого острогу служилые люди Ганка Алек-
сеев, Марчко Федоров, да Енисейского и Илимского острогу слу-
жилые люди. Всего было человек с сорок.
А взяли у них:
У Васки Выломаева:
два пуда прядена
сто пасм нитей шитых
три топора
три мешка муки ржаные весом четырнатцеть пуд.
Да у Васки Толстой муки взяли дватцеть два пуда муки ржа-
ные да топор.
Да у промышленого человека у Гришки Кипреянова — шес-
натцеть пуд муки ржаные да мешек простой.
Да в нынешнем, великий государь, во 169 [1661] году при-
слал ко мне, холопу твоему, сын боярской Ларион Толбозин отпи-
ску. А в отписке ево, великий государь, написано, что он, Ларион,
взял на твой великого государя обиход у торговых и у промышле-
ных людей прядено:
у Васки Выломаева два пуда
гостя Афонасья записи приказщика ево у Ивашка
Елизарьева пуд пятнатцеть гривенок
у Лучки Шелоника пуд
у промышленого человека у Проньки Емельянова пуд.
И всего он, Ларион, взял на твой великого государя обиход
пять пуд пятнатцеть гривенок.
Да яз, холоп твой, роспрашивал ево, Ларионова, полку слу-
141
жилых людей, десятника казачья Ефремка Иванова да рядового
Фетку Пирошкова, которые в свои места наняли наемщиков, про
него, Лариона, и про служилых людей, что он, Ларион, торговых
и промышленых людей сам грабил ли или ково посылал. И они,
Ефремко и Фетка, сказали, что Ларион Толбозин посылал своих
полчан, атамана Тимошку Колесникова, Якутцкого и Енисейско-
го, и Илимского острогов служилых людей человек с семьдесят,
и велел у торговых и у промышленых людей прядено имать. И
они де, служилые люди, у тех торговых и у промышленых людей
прядено имали. А сколько пуд числом взяли, того они не ведают.
А иного де ничего не имали. А они де, Ефремко и Фетка, у тех
торговых и у промышленых людей ничего не имали.
И за тем, великий государь, воровством многие их братья,
торговые и промышленые люди, с своими товары и с хлебными
запасы в Якутцкой не пошли, бояся ево, Ларионова, грабежу.
А стоял, великий государь, Ларион Толбозин на Олёкме реке
недели три и больше.
И по твоему великого государя указу, услышав я, холоп
твой, у торговых и у промышленых людей ево, Лариона, с пол-
чаны воровской грабеж торговым и промышленым людем, по-
слал из Якутцкого острогу детей боярских Михаила Санатцкого да
Василья Петрова. А с ним[и] послал служилых сорок человек, и
велел, великий государь, ево, Лариона, и с полчаны от Олёкмин-
ского острожку отослать прочь в Олёкму реку, и на усть Олёкмы
реки велел стоять ему, Михаилу Санатцкому, для приезду торго-
вых и промышленых людей, чтоб их, торговых и промышленых
людей, грабить Лариону Толбозину с полчаны своими не дать.
И он, Ларион, уведав посылку от меня, холопа твоего, из
Якутцкого острогу, от Олёкминского острошку отшел и пошел по
Олёкме реке вверх до Тугирского острожку.
И от того, великий государь, в Якутцком остроге у таможен-
ного головы у Петра Новосёлова в таможне недобор стал боль-
шой. И иные, великий государь, торговые и промышленые люди
[c] своими невеликими товары и с хлебными запасы в Якутцкой
острог плыть не смели, бояся ево, Ларионова, грабежу.
А что, великий государь, Якутцкого острогу служилые люди,
Ганка Алексеев с товарыщи, своровали, имали у торговых и у
промышленых людей товары и хлебные запасы насильством сво-
им, и как они, великий государь, будут с твоей великого государя
службы, проводя воеводу Афонасья Пашкова, назад в Якутцкой
142 острог, и яз, холоп твой, за то их воровство учиню им наказанье и
велю, великий государь, взять из их денежных казачьих окладов
торговым и промышленым людем в платеж, сколько у кого товару
и хлебных запасов взяли, против их челобитья» [7].
На обороте первого листа отписки отметка о подаче: «170
[1662], февраля в 22 день, с ленским якутцким с казаком с Фе-
дотком Омельяновым».
Никаких мер по этой отписке в Сибирском приказе прини-
мать не стали, а просто приняли к сведению, так как на этом ли-
сте помечено: «Чтена, в столп».
Таким образом, в некоторых случаях действия служилых
людей ничем не отличались от действий беглых людей. Когда
появился на Амуре Черниговский, у Лариона Толбузина не было
никаких оснований обвинять его в грабеже.
На реке Тугире отряд Лариона Толбузина пополнился слу-
жилыми людьми из разгромленного амурского войска Онофрия
Степанова Кузнеца:
«Да в том же де во 170 [1661] году встретились с ним, Лари-
оном, на Тугире реке прежние служилые люди, которые остались
после бою богдойских людей, Обрашко Парфенов с товарыщи,
четырнатцать человек. И он де, Ларион, тем служилым людем,
Обрашке Парфенову с товарыщи, велел быть и нашу государеву
службу служить в Нерчинском остроге» [8].
Положение Лариона Толбузина в Даурской земле было не-
прочным и бедственным. Тобольские воеводы писали в Москву:
«В нынешнем государи во 173 [1665] году, генваря в 4 день,
в твоей великого государя [А. М.] грамоте писано в Тоболеск к
нам, холопем вашим: в прошлом во 172 [1664] году, генваря в 23
день, писал к тебе, великому государю, из Даурской земли Лари-
он Толбузин:
в прошлом де во 171 [1663] году даурские служилые люди,
Обрашко Парфенов с товарыщи, да к ним же пристали прежние
даурские службы служилые люди, Захарко Левонтьев, с товары-
щи, подговоря с собою якутцких, илимских, енисейских да нер-
чинских и иргенских служилых людей, побежали по Шилке реке
на Амур.
И после того побегу в Даурской земле, в трех острогах, слу-
жилых людей с ним, Ларионом, осталось только сорок шесть че-
ловек, и те нужны и бедны, служат вам, великим государем, шесть
лет без вашего государева жалованья.
143
И ныне по вашему великих государей указу посланы с Мо-
сквы в Сибирь, в Даурскую землю, в Нерчинской да в Ыргенской
и в Телембинской остроги, даурские служилые люди, пятидесят-
ник казачей Стенька Вятка, рядовые Ивашко Бубённой, Вавилко
Фомин, Куземка Бархатов.
А с ними послано вашего государева жалованья даурским
служилым людем, которые остались в Даурской земле после
Офонасья Пашкова, сороку шти человеком, на прошлые годы, на
167 [1658–1659] и на 168 [1659–1660], и на 169 [1660–1661], и
на 170 [1661–1662], и на 171 [1662–1663], и на 172 [1663–1664]
год денег четыреста шездесят рублев на два года, по пяти рублев
человеку на год, да на два ж году сукнами анбурскими да сетьми
неводными и холстами, и крашенинами» [9].
На обороте листа 30 отметка о подаче: «173 [1665], марта в
1 день, с тобольским сыном боярским с Савою Туркиным».
Денежная и товарная казна была благополучно доставлена
по назначению, и Ларион Толбузин отписал в Москву: «И я, хо-
лоп ваш великих государей, в прошлом во 174 [1666] году, июля
в 15 день, у даурских служилых людей, у пятидесятника казачья
у Стеньки Вятки с товарыщи, в нерчинских острогах по вашей
великих государей грамоте вашу великих государей денежную и
товарную казну, и хлебные запасы, и соль велел у них принять
налицо, все сполна, и в приход записать» [10].
Это позволило на время снять напряжение.
Приход Никифора Черниговского на Амур облегчил поло-
жение Лариона Толбузина. Как поселился Н. Черниговский в Ал-
базине, сведений нет. Албазин, когда-то городок даурского князца
Албазы, в это время представлял собою городище. После второго
приезда Хабарова на Амур городок был захвачен его казаками.
Вопреки утверждениям ряда авторов, никакого острога в нем Еро-
фей Хабаров во время своего пребывания на Амуре не ставил. В
изветной челобитной Степана Васильева Полякова с товарищами
написано: «И как суды поделали, и июня в 10 день из Албазина
городка поплыл он, приказной человек Ярофей Хабаров, на низ
по Амуру реке, а Албазин городок покинул пуст» [11].
А. Алексеев писал совсем иначе: «Укрепив Албазин и захватив с
собою большую часть отряда, Хабаров двинулся вниз по Амуру» [12].
Не укреплял и никого не оставлял, “покинул пуст”. Больше
Хабаров с войском до Албазина вверх по Амуру не поднимался.
В изветной челобитной, поданной на Чечуйском волоке при-
144 казному человеку Ивану Бурлаку, Н. Черниговский и его люди
писали, что они идут на Амур служить государю. Почти сразу же
после побега Н. Черниговский налаживает связи с приказным че-
ловеком Нерчинского острога Ларионом Толбузиным. Неизвестно
точно, когда возникли эти связи, но самая ранняя из сохранив-
шихся отписок Л. Толбузина о Н. Черниговском свидетельствует
о том, что она не была первой:
«В прошлом, великие государи, во 175 [1666] году, сентября
в 28 день, писал ко мне из Албазинского острогу приказной че-
ловек Микифорко Черниговской: поимали де оне в Олбазинском
остроге тунгуса оленного Контагирсково роду и взяли де у нево
сына в оманаты, и ясака на вас, великих государей, взяли девят-
надцать недособолей летних.
И хлеб де в Олбазинском остроге, рожь и ячмень, и пшени-
ца, родился добр. А каков хлеб родился, и я, холоп ваш, великих
государей, тому хлебу роспись послал к вам, великим государем,
к Москве.
А в нынешнем, великии государи, во 176 [1667–1668] году в
Олбазинском остроге собрано на вас, великих государей, ясачные
соболиные казны сорок пять соболей.
А кругом де Олбазинского острогу оленных тунгусов много
и даурские люди живут блиско. А в Олбазинском остроге служи-
лых людей мало, пороху и свинцу, и пушек нет. А ясачные люди
сказывают велят жить с великим береженьем, что будут де бог-
дойские и даурские люди в Олбазинской острог войной да и под
нерчинские остроги войною. <...>
А как по вашему великих государей указу в Нерчинском и
в Лавкаеве построетца пашенные крестьяне и семенной хлеб при-
шлетца, и на оклады служилым людем хлеба напахать мошно. А в
Олбазинском и в Лавкаеве пашенных мест много, и земли добры
и хлебородные. <...>
Да в нынешнем же, великии государи, во 176 [1667–1668]
году били челом вам, великим государем, Олбазинского острогу
служилые люди, а мне, холопу вашему, великих государей, в Ро-
справной избе подали челобитную, что де у них в Олбазинском
остроге кузнецов нет, послать неково, чтоб вы, великие госуда-
ри, их, холопей своих, пожаловали: велели в Олбазинской острог
прислать кузнеца» [13].
Из этой отписки следуют очень интересные выводы. Во-первых,
уже к осени 1666 года Н. Черниговский со своими людьми отстрои-
145
ли Албазинский острог. Во-вторых, обложили ясаком местное насе-
ление. В-третьих, завели пашню и сняли первый урожай. Но самое
интересное, что в то время, как на Лене людей Н. Черниговского
называли не иначе как «воры и даурские беглецы», у Л. Толбузина
они — «служилые люди», а Н. Черниговский — «приказной чело-
век». Со стороны Л. Толбузина это, несомненно, был смелый шаг.
Обычно в таких случаях просили разрешения у Москвы, писали,
что «до твоего государева указу я не смею». Неизвестно, какие при-
казы давала на этот счет Москва. Документов об этом нет. Может
быть, Москва отмалчивалась.
Из более поздних документов известны любопытные сведе-
ния: «Да в прошлом во 175 [1667] году призвал и устроил из
Нерчинского острогу в Албазинском остроге Ларион Толбузин па-
шенных крестьян, Родьку Васильева с товарыщи, пять человек. А
по порушным записям, каковы ныне в Нерчинском остроге в стол-
пу, которые порушные записи збирал по них прикащик Микифор
Черниговской, пахать им на великого государя десятинной пашни
по полудесятине ржанова да по четверти десятины яровово хлеба,
а в дву по тому ж, по вся годы беспереводно» [14].
В 1675 году албазинский приказчик Федька Евсевьев писал
в Нерчинск приказному сыну боярскому Павлу Шульгину: «Да
изволь, Павел Яковлевич, пожаловать: прислать к нам подчал
дощаничной, что взял у нас Ларион Борисович для ради церков-
ного подъему на время. А у нас в Албазинском остроге заводится
церковь. Снастей нет, подымать нечем, нужно» [15].
Люди Черниговского не были первыми беглецами. Обычно
беглецы, ограбив торговых людей и местное население и даже
убив при этом кого-нибудь, уходили в дальние края, начинали
собирать ясак, потом через некоторое время этот ясак отправляли
воеводам, писали челобитную о том, что уже несколько лет слу-
жат государю без хлебного, денежного и соляного жалованья («с
воды и с травы»). И грехи их прощались, выдавалось жалованье.
Но не было еще случая, чтобы убивали воеводу. Это было не про-
сто преступление, а покушение на власть.
В некоторых книгах иногда пишут, что на следующий год
после побега Черниговский отправил ясак в Нерчинский острог.
Например у Е. В. Гонсовича сказано: «В 1666 г. Черниговским
отослан в Нерчинск первый ясак» [16].
В отписке Л. Толбузина сказано лишь о том, что Н. Черни-
говский собрал ясак, но не говорится, что он отправил его в Нер-
146 чинский острог. Сохранилась ясачная книга Нерчинского острога
за 175 [1666—1667] год. В ней написано, что ясачная казна со-
брана в Нерчинском, Иргенском и Телембинском острогах. Алба-
зинский острог там не упоминается [17].
Могут спросить, как же так получилось, что в то время,
когда на Лене Н. Черниговского и его людей называли не иначе
как «воры и даурские беглецы», у Толбузина они — «служилые
люди», а сам Н. Черниговский — «приказной человек»?
Непросто далось Л. Толбузину такое решение. Было из чего
выбирать. Или получить в подкрепление готовый острожек со слу-
жилыми людьми, прикрывавший подступы к Нерчинскому острогу
со стороны Амура, или вступить в борьбу с Н. Черниговским, попы-
таться схватить его. И это в то время, когда сил у Л. Толбузина было
недостаточно, а среди ясачного населения была «шатость». Еще не-
известно, чем могла бы кончиться такая борьба. Конечно же, то, что
албазинские казаки убили воеводу, ставило Л. Толбузина в сложное
положение. Но, может быть, воевода сам виноват, того и заслужил?
А то, что, идя на Амур, Н. Черниговский грабил торговых и промыш-
ленных людей и пашенных крестьян, не так уж и важно. А кто без
греха? Ведь жаловались же илимский воевода Т. А. Вындомский и
якутский воевода М. Ф. Голенищев-Кутузов на самого Л. Толбузина:
«тобольской сын боярской Ларион Толбозин с служилыми людьми
на походе в Даурскую землю, на Лене реке пловучи, многих торго-
вых и промышленных людей и пашенных крестьян пограбили».
Может быть, Л. Толбузину надо было действовать так, как
предлагал в 1682 году, спустя 16 лет после обоснования Н. Черни-
говского в Албазине, нерчинский воевода Ф. Воейков? «Как де Фе-
дор Воейков был в Албазинском, и олбазинских де казаков ворами
называл и причитал их к вору Стеньке Разину. И говорил, он, Фе-
дор, про Албазинской острог: тот де острог воровской и ставили его
воры, и доведетца церковь божия раскласть, а острог сжечь» [18].
Самому Ф. Воейкову это не удалось, но через три года его
пожелание исполнили по принуждению маньчжуров. Они-то уж
понимали значение Албазинского острога. Заметим, что Ф. Во-
ейков говорил эти слова спустя семь лет после прощения царем
албазинских казаков, а Л. Толбузину приходилось принимать
решение по горячим следам после убийства воеводы. Так какое
решение лучше? Судите сами.
За время с 1667 по 1668 год никаких документов, где упоми-
нался бы Никифор Черниговский, обнаружить не удалось.
147
В 1667 году Ларион Толбузин отправил в Москву челобитную:
«Царю [А. М., А. А., Ф. А., С. А.] бьет челом холоп ваш
великих государей Ларька Толбузин.
Служу я, холоп ваш великих государей, вам, великим госу-
дарем, на вашей великих государей службе в нерчинских острогах
со 170 [1662] году по нынешней 175 [1667] год бес перемены. И
будучи на вашей великих государей дальной службе, оскудал и
одолжал великими долгами. А женишко мое и детишка в Тоболь-
ску скитаютца промеж двор, помирают голодною смертью.
<...> Велите, великие государи, меня, холопа своего, с сво-
ей великих государей з дальной службы из нерчинских острогов
переменить» [19].
Челобитная была доставлена в Сибирский приказ 12 февраля
1668 года.
Действительно, Ларион Толбузин на одном месте переслу-
жил все мыслимые сроки. Обычно воевод и приказных людей
на одном месте держали два года. И если кто-то задерживался
больше, то это считалось большой удачей. Легче было скрыть
свои злоупотребления и продолжать греть руки на разного
рода хищениях. Воевода Лаврентий Обухов даже принуждал
служилых людей и пашенных крестьян писать челобитную в
Сибирский приказ с просьбою, чтобы ему продлили службу в
Илимске. А в нерчинских острожках, видимо, служба не была
медом.
В 1669 году на смену Лариону Толбузину был послан тоболь-
ский сын боярский Данило Аршинский. Обычно в таких случаях
приказному человеку вручалась наказная память, в которой пред-
писывалось, как действовать. Наверняка в этой грамоте давались
предписания, какую линию поведения необходимо выдерживать по
отношению к Никифору Черниговскому. Умолчать об этом было не-
возможно. Но эта грамота не сохранилась. Одно лишь ясно, что дей-
ствовать вопреки наказной грамоте Данило Аршинский не стал бы.
Замена в Нерчинском остроге сына боярского Лариона Толбу-
зина на сына боярского Данилу Аршинского ничуть не ухудшила
отношения к Н. Черниговскому. В документах 1669 года Н. Чер-
ниговский именуется по-прежнему как «приказной человек». «При-
казными людьми» называли начальников, назначенных властями.
Неназначенных называли «выборными», «атаманами».
Хотя нерчинские остроги были приписаны к Енисейскому
воеводству, Даниле Аршинскому ввиду удаленности от Енисейска
148 пришлось обращаться за помощью к илимскому воеводе. Вот что
писал в Москву илимский воевода Сила Осипович Оничков:
«В нынешнем, государь, во 177 [1669] году, марта в 6 день,
писал ко мне, холопу твоему, на Ленской волок в Ылимской
острог из Баргузинсково острошку тобольской сын боярской Да-
нило Аршинской: в нынешнем же во 177 [1669] году, генваря в
27 день, писал из Даурские земли ис Телембинсково острошку
тобольской же сын боярской Ларион Толбузин в Баргузинской
острожек к енисейскому сыну боярскому к Якову Похабову, что
в Даурской де земле идут войною на Нерчинской острожек и на
ясачных людей богдойские люди на две дороги, по Кайларе озеру
и по Аргуне реке, семь тысяч войска, и чтоб к нему, Лариону,
прислать служилых людей и зелья.
А он де, Данило Аршинской, идет на твою великого государя
службу в Даурскую землю в Нерчинской острожек на перемену
Лариону Толбузину. А зелья и свинцу у него, Данила, нет. Кото-
рое де зелье послано было для твоей великого государя службы с
ним, Данилом, в Даурскую землю, и на Байкалове де море у него
суды розбило, и зелье все водою розмыло.
Да нынешнем ж, государь, во 177 [1669] году, июля в 15
день, писал ко мне, холопу твоему, в Ылимской острог из Нер-
чинсково острошку он же, Данило Аршинской: в нынешнем же
во 177 [1669] году, апреля в 10 день, в Нерчинском острошке
перед ним, Данилом, в роспросе сказал Намяситцково роду ясач-
ной князец Еткела: поезжают де на Аргунь реку богдойские во-
инские люди беспрестани, человек ста по четыре. А большое де
богдойское войско стоит на Кайларе озере. А то де Кайлар озеро
блиско Нерчинсково острошку, езду конем шесть дней. И будет
де то богдойское войско под Нерчинской острожек.
И он де, Данило Аршинской, с служилыми людьми живет с
великим бережением. А в Нерчинском де острошке в твоей велико-
го государя казне зелья ручново и свинцу нет, и служилых людей
мало, только де сто дватцать четыре человека, и те в розни, в трех
острошках, бес хлебных запасов помирают голодною смертью, хо-
тят розбрестися все врознь и нерчинские де острошки покинуть.
И по твоему великого государя указу послати было мне, хо-
лопу твоему, из Ылимсково острогу к нему, Данилу, в Даурскую
землю, в Нерчинской острожек, служилых людей и зелья руч-
ново, и свинцу, и хлебных запасов для твоей великого государя
службы и для всяково осадново времени.
149
И по твоему великого государя указу и по отпискам тоболь-
сково сына боярсково Данила Аршинсково по тем воинским ве-
стям послал я, холоп твой, из Ылимсково острогу на твою велико-
го государя службу в Даурскую землю наскоро в нынешнем во 177
[1669] году зимним путем илимских служилых людей, Богдашку
Балахню с товарыщи, десять человек, горою через море Байкал
на лыжах с нартами.
Да с ними же, служилыми людми, для осадново времени в
запас послал к нему ж, Данилу Аршинскому, три пуда зелья. А
больши тово из Ылимсково острогу мне, холопу твоему, служи-
лых людей и зелья послать в Даурскую землю для твоей велико-
го государя службы к Данилу Аршинскому неково, служилых
людей в Ылимском остроге в остатке за всякими службами мало.
А зелья ручново нет. С Москвы и ис Тобольска в присылке вно-
во зелья и свинцу не бывало. А хлебных запасов за росходом в
остатке нет же.
А которые, государь, хлебные запасы, илимская и ленская
пахота, и те твои великого государя хлебные запасы по твоему
великого государя указу и по грамотам на илимские ни на какие
росходы в Ылимском остроге держать в росход не велено. А веле-
но те хлебные запасы посылать из Ылимского острогу, илимская
и ленская пахота, мне, холопу твоему, вся безостатку в Якутцкой
острог. И отпущены из Ылимсково острогу те хлебные запасы до
ево, Даниловы, отписки.
А из Енисейска, государь, по вся годы хлебных запасов в
присылке бывает мало. А в нынешнем, государь, во 177 [1669]
году в отпуску из Енисейска в Ылимской острог хлебных запасов
ничево нет ж, и мне, холопу твоему, хлебных запасов в Даурскую
землю послать из Ылимского острогу нечево.
И буде, государь, впредь Даурские земли тобольской сын бо-
ярской Данило Аршинской для твоих великого государя служеб и
для осадново времяни станет просить из Ылимсково острогу зелья
и свинцу, и хлебных запасов, и мне, холопу твоему, по твоему
великого государя указу в Даурскую землю к тобольскому сыну
боярскому к Данилу Аршинскому зелья и свинцу, и хлебных за-
пасов послать будет нечево.
И о том, великий государь [А. М.], что укажешь?» [20].
На обороте первого листа отписки отметка о получении: «178
[1670], февраля в 4 день, с ылимским казачьим пятидесятником с
Ывашком Микитиным».
150 При таком неустойчивом положении портить отношения с
Никифором Черниговским было нельзя.
В Илимске, видимо, не испытывали недостатка в сведениях
об обстановке в Албазинском остроге. В 1670 году в Верхоленский
острожек прибыл один из участников побега на Амур. По нему
сохранилась поручная запись:
«Се аз, Илимского уезда Усть-Киренского Троицкого мона-
стыря вкладчик Софрон Емельянов сын, поручился есми в Вер-
холенском Братцком остроге приказному человеку пятидесятнику
казачью Назару Кистенёву по Иване Андрееве Булыгине в том,
что в прошлом во 172 [1664] году взяли его, Ивана, с усть Ки-
ренги реки с Никольского погосту в Даурскую землю даурские
беглецы, Микифор Черниговской с товарыщи, по неволе.
И как его, Ивана, в нынешнем во 178 [1670] году на Ленском
волоку в Ылимском остроге в Съезжей избе воевода Сила Оси-
пович Аничков в даурском побеге спросит, и мне, Софрону, его,
Ивана, на Ленском волоку в Ылимском остроге в Съезжей избе
поставить за своею порукою тотчас, не мотчав.
А буде я, Софрон, его, Ивана, как его на Ленском волоку в
Ылимском остроге спросят, в Съезжей избе перед воеводу перед
Силою Осиповичем Аничковым налицо за своею порукою не по-
ставлю, и на мне, Софроне, порука и моя, Софронова, голова в
его, Иванову, голову место.
Поручную писал верхоленской служилой человек Ларька
Мезенцов 178 [1670] году, июня в 13 день» [21].
Здесь с ошибкой указан год побега Черниговского, надо: 173.
Кроме этого никаких подробностей нет. Напомним, что Назар
Кистенёв лично был знаком с Никифором Черниговским. В 1650
году Черниговский под его началом ездил на Чечуйский волок,
когда был спор, какому воеводству он принадлежит.
А между тем в 1670 году Ларион Толбузин прибыл в Москву
и в Сибирском приказе дал сказку. Сказка довольно обширная,
касается многих вопросов. Но листы в столбце подшиты не по по-
рядку, перепутаны, частично попорчены. Мы приведем только те
места, которые касаются сведений о Н. Черниговском:
«178 [1670] году, майя в 29 день, по указу великого государя
[А. М.] тобольской сын боярской Ларион Борисов сын Толбузин
сказал по святой Христове непорочной евангельской заповеди го-
сподни: <...>
А в Албазинском остроге, где поселился Микифор Чернигов-
151
ской с товарыщи, и пашни завел, и как великий государь укажет
послать из сибирских городов пашенных крестьян, и в Албазин-
ском остроге на оклады служилым людем хлеба напахать мочно.
А покамест в Албазинском остроге на оклады служилым людем
хлеба напашут, и до тех мест провадить хлеб и соль на запасы в
нерчинские остроги Енисейского уезду из Братцкого и из Ыркуц-
кого острогов блиско.
А в Албазинском остроге построено пашенных крестьян пять
человек. А на помогу им дано государева жалованья по лошаде
и по корове да по двои ральники, да по косе, да по два серпа. А
льготы им дано на десять лет» [22].
«А от Нерчинского острогу до Албазинского на низ водою
плыть легким судном, гресть шестеры сутки. А из Албазинского
острогу до Нерчинского по рекам по Амуру и по Шилке вверх про-
тив воды легким судном переменными людьми ходу 3 недели.
А из нерчинских острогов летом водяным путем служилым
людем для государевых всяких дел, опричь Албазинского остро-
гу, посылок никуды не бывает, для того что реки полегли малые,
а воды в них мелкие» [23].
Эта сказка вызывает много вопросов, на которые нет ответа.
Получается, что, кроме как на Албазинский острог, в деле обе-
спечения служилых людей нерчинских острогов хлебом больше
не на кого было надеяться. Не сказано, кто строил крестьян в
пашню, давал подмогу за счет государева жалованья и льготу на
десять лет. Кроме Лариона Толбузина, этого никто сделать не
мог. Значит, между ним и Никифором Черниговским были тесные
отношения, служилые люди из Нерчинского острога плавали в
Албазинский острог. Но в этом документе не выражено отношение
Сибирского приказа к Никифору Черниговскому. Так сказать,
принято к сведению, и только.
В стремлении собрать как можно больше ясака Н. Чернигов-
ский прибегал к крайним мерам, к погромам, что часто не способ-
ствовало увеличению сбора, а, наоборот, приводило к его сниже-
нию. Вот что сообщал Данило Аршинский:
«В нынешнем во 178 [1669] году, писал ко мне в Нерчинский
острог из Олбазинского острогу приказной человек Никифорко
Черниговской: в прошлом де во 177 [1669] году, июня во 2 день,
посылал де он, Никифорко, из Олбазинского острогу албазин-
ских служилых людей шестьдесят человек вниз по Амуру реке в
152 поход на даурских и на чючерских людей. А он де, Никифорко,
оставался в остроге небольшими людьми.
И приходили де под Албазинской острог оленные тунгу-
сы Контагирского роду, те, которые тунгусы в прошлом во 176
[1667–1668] и во 177 [1668–1669] годех прислали аманатов. И те
де тунгусы под Албазинским острогом на пашне побили служилых
людей трех человек и отогнали у них от острогу кони и рогатой
скот.
И в нынешнем во 178 [1669] году те тунгусы в Албазинской
с ясачным платежем под аманатов не бывали. А збиралось де с
тех тунгусов под аманатов на вас, великих государей, ясаку по
пятидесят соболей.
Да в нынешнем же во 178 [1669] году приезжали в Нерчин-
ской острог богдойские люди, Шаралдай с товарыщи, в посланцах
и били челом вам, великим государем, на албазинских служилых
людей, что ходят де они в походы и громят даурских и чючерских
людей, и промеж де землями чинят ссору. И чтоб вы, великие
государи, тех богдойских людей пожаловали: из Албазинского
острогу в походы ходить и воевать не велеть.
И я, холоп ваш, великих государей, по вашему великих госу-
дарей указу писал в Олбазинской острог к Никифорку Чернигов-
скому и в походы ходить им не велел, чтоб промеж землями ссоры
не чинили» [24].
Здесь следует обратить внимание на сообщение о том, что в
1676 и 1677 годах Никифор Черниговский под аманатов собирал
ясака на великих государей по 50 соболей. Значит, эти соболи
отправлялись в Москву.
Подробности приезда богдойских людей описаны Д. Аршин-
ским в отписке тобольскому воеводе Петру Ивановичу Годуно-
ву. Аршинский сообщал, что 10 декабря 1669 года в Нерчинский
острог приехали четыре человека богдойских промышленных лю-
дей во главе с Шарандаем.
И далее: «Да в нынешнем же во 178 [1670] году, апреля в 18
день, по указу великих государей с теми богдойскими посланцы,
Шарандаем с товарыщи, посылал я из Нерчинского острогу к бог-
дойскому царю посланцов нерчинских служилых людей Игнашку
Милованова, Антонка Хилева, Васку Милованова, Васку Захаро-
ва, Гришку Кобякова.
И те посланцы, Игнашка с товарыщи, пришли от богдойско-
го царя в Нерчинской острог в нынешнем же во 178 [1670] году,
августа в 11 день.
153
А мне те посланцы, Игнашка с товарыщи, в роспросе сказа-
ли, что были де оне в Богдойском государстве перед богдойским
царем. Да с ними же, посланцами, приходил в Нерчинской острог
от богдойского царя посланец воевода Муготей, а с ними прихо-
дили служилых людей тритцать человек да торговых и кашеваров
тритцать пять человек.
А привез тот воевода Муготей от богдойского царя лист. И я
богдойского царя лист в Нерчинском остроге принял. И тот лист пере-
водчиком велел списать. И в нынешнем же во 178 [1670] году, августа
в ... день послал я с отписками к великим государем к Москве.
Да тот же богдойской посланец, воевода Муготей, бил челом
великим государем: из Албазинского де острогу Никифорко Чер-
ниговской с служилыми людьми воюет де их украинных людей,
даур и чючер. И я, по указу великих государей писал к Ники-
форку Черниговскому, чтоб он без указу великих государей даур
не воевал» [25].
А в наказной памяти Игнатию Милованову с товарищами Да-
нило Аршинский писал:
«А буде у вас станут спрашивать про албазинских казаков, и
вам бы, посланцом, говорить: учинилось де воеводе нашему ведо-
мо от казаков, что приходили де под Албазинской острог войною
дауры и чючера и под Албазинским де острогом служилых людей
убили 12 человек, и кони же, и рогатой скот у них отогнали.
А им де, служилым людем, сказывали ясачные оленные тун-
гусы, что впрямь де приходили под острог дауры и чючеры. И
казаки де по тому их задору ходили на них в поход. И воевода по
казаков посылал и велел взять албазинских казаков 10 человек в
Нерчинской острог, и держит их о себя, чтоб оне впредь без указу
великих государей в походы не ходили и задору б не чинили. И об
указе воевода писал к великому государю к Москве» [26].
Здесь Данило Аршинский берет под защиту Н. Чернигов-
ского. Вину за убийство трех служилых людей возлагает не на
оленных тунгусов, а на дючер, причем вместо трех человек уже
говорится о двенадцати.
А в листе богдойского царя о Никифоре Черниговском на-
писано:
«Да были мои промышленые люди [Шарандай. — Г. К.] на
Шилке реке для соболиного промыслу, а приехав, те мои промышле-
ные люди сказали мне: по Шилке де реке [т. е. на Амуре. — Г. К.]
в Олбазинском живут руские небольшие люди, Никифорко Черни-
154 говской с служилыми людьми, и воюют де наших украинных людей,
даур. И я, богдокан, хотел послать на руских людей войною. И мне
сказали, что живут твои великого государя люди, и я воевать не ве-
лел. И послал я своих людей проведывать, впрямь ли в Нерчинском
остроге живут твои великого государя люди.
И воевода из Нерчинского острогу по твоему великого госу-
даря указу Данило Аршинской присылал ко мне послов и писмо.
И я ныне узнал, что впрямь в Нерчинском остроге воевода и слу-
жилые люди живут по твоему великого государя указу.
И впредь бы наших украинных земель людей не воевали, и
худа б никакого не чинили. А что на этом слове положено, станем
жить в миру и в радосте. И для того я, богдокан, к тебе, великому
государю [А. М.] послал лист» [27].
В расспросных речах о пребывании Игнатия Милованова в
Пекине упоминается о встрече с греками и с русскими перебежчи-
ками. К нему приходили на посольский двор три человека гречан,
которых занесло по морю в Китай и которые жили в Пекине уже
17 лет.
«Богдойской де царь велел им жить у себя и православные
веры у них не отнял.
А после того приходил на посольской двор изменник, ново-
крещен, родом крымских татар, прежнего ленского воеводы Дми-
треев человек Францбекова Анашка Урусланов, которой ушел из
Даур с Амура реки в Китайское государство в прошлых годех.
Да в Китайском же де государстве видели они изменника
ж, руского человека ленского сына боярского Федорова человека
Пущина, Пахомка, которой ушол из Даур от Микифорка Черни-
говского в прошлых годех.
И те де изменники, Анашка да Пахомка, в Китайском госу-
дарстве поженились и держат веру их, китайскую, и от богдохана
идет им корм, а живут они своими дворами» [28].
О побеге в Китай Анашки Урусланова сообщал (после июня
1662 г.) якутский воевода Иван Федорович большой Голенищев-
Кутузов: «А по сказке, великий государь, в Якутцком остроге ата-
мана Артемья Петриловского, которой послан в Даурскую землю
на твою великого государя службу в прошлом во 159 [1651] году
с служилыми с охочими и промышлеными людьми, да с ними ж
посланы были к богдойскому царю в послах Тренка Чечигин да
Дмитреев человек Онашка Русланов, и тот Онашка тебе, велико-
му государю, изменил: во 161 [1659] году с усть Шингалу ушел
155
к богдойским людем. А по сказке даурских иноземцов, что де
тот Онашка у богдойского царя учинен честным человеком. И от
того, великий государь, от изменника от Онашки Русланова чаять
всякого дурна» [29].
«Учинен честным человеком» значит живет в почете, в по-
чести.
Пока Игнатий Милованов ездил в Китай, в Албазине про-
исходили важные события. Чем больше Албазин подпадал под
власть Нерчинска, тем сильнее становился страх наказания за
убийство воеводы Л. Обухова и заставлял главных участников
убийства искать выход из положения. Надежды на прощение
было мало. И выход нашли. Вот что сообщил Данило Аршин-
ский: «В прошлом, великие государи, во 178 [1670] году, июня
в 20 день, писал мне из Албазинского острогу приказной человек
Микифорко Черниговской: изменили де вам, великим государем,
в Олбазинском остроге черкасы, которые на великой реке Лене,
на Киренге, убили воеводу Лаврентья Обухова, Микулка Пан да
Оска Подкаменной с товарищи, восмь человек, убежали в Богдой-
скую землю» [30].
Упомянутый здесь Микулка Пан — это воронежский черка-
шенин Ивашко Еремеев Микулка, сосланный на Лену в пашенные
крестьяне. Оска Подкаменной — также воронежский черкашенин
Оська Васильев Подкаменный, сват Никифора Черниговского.
На его дочери был женат Федька Черниговский. Эти черкасы
уже упоминались в приведенной в предыдущей главе челобитной
илимских подьячих об убийстве Л. Обухова. Но там они не назы-
вались непосредственными убийцами. Не называли их ни Федька
Черниговский, ни якутский служилый человек Гришка Семенов
Кулаковский, вернувшийся на Лену в 1667 году. Вопрос, кто же
был непосредственным убийцей воеводы, еще более запутывается.
Имена остальных шести человек неизвестны.
20 июня 1670 года — это дата получения отписки Н. Черни-
говского Данилой Аршинским. Когда же бежали в Китай восемь
человек, точно неизвестно. Но можно определить самую позднюю
предполагаемую дату побега. На дорогу из Албазина в Нерчинск
в то время затрачивалось, по сказке Лариона Толбузина, три не-
дели. Но можно было поспеть и раньше. Спустя десять лет побы-
вавший в Сибирском приказе албазинский казак Костька Емелья-
нов сообщал: «И шел он из Албазинского до Нерчинского Амуром
реками, вверх водою, малым судном, две недели» [31].
156 Значит, отписку о побеге черкасов Н. Черниговский отправил
либо в конце мая, либо, по крайней мере, не позднее 6 июня.
А дальше Данило Аршинский писал то, о чем ни в одной
книге не упоминается:
«Да в нынешнем во 179 [1670] году, декабря в 15 день, пи-
сали ко мне из Олбазинского острогу албазинские охочие служи-
лые люди, Петрушка Екимов с товарищи: сказала де ему казачья
Ивашка Перелешина жена Анница: в прошлом де во 178 [1670]
году, после побегу черкас Микулки и Оски с товарыщи, в тре-
тий день, Микифорко Черниговской хотел де бежать в Даурскую
землю к богдойскому царю. А тое казачью жену Анницу звал он,
Микифорко, бежать с собою. И она де, Анница, бежать не похоте-
ла. И албазинские служилые люди Микифорка Черниговского и
казачью жену Анницу с приставы прислали ко мне в Нерчинский
острог.
И я, холоп ваш, великих государей, Микифорка Чернигов-
ского в том даурском побеге пытал. И он, Микифорко, в том
даурском побеге повинился. И я ево, Микифорка, сковав, хо-
тел держать в Нерчинском остроге до вашего, великих государей,
указу» [32].
Упомянутый здесь Петрушка Екимов (Осколков) — это зять
Никифора Черниговского. А Ивашко Перелешин был до побега
на Амур чечуйским мельником. Он упоминается во многих до-
кументах. Федька Черниговский называл Ивашку Перелешина в
числе людей, посвященных в план побега. Через несколько лет,
в 1675 году, Ивашко Перелешин приедет в Москву с ясаком и с
повинной челобитной албазинских казаков, по которой им будет
даровано царское прощение. О жене Ивашки Перелешина до сих
пор не упоминалось в документах. Был ли он женат еще до по-
бега или женился после, сведений нет.
Поскольку известно, что Н. Черниговский хотел бежать на
третий день после побега черкасов, значит, это произошло не позд-
нее 9 июня 1670 года. Но почему так поздно Д. Аршинский узнал
об этом? Вспомним, что он отправил отписку Н. Черниговскому,
чтобы тот «даур не воевал» после 11 августа 1670 года. Можно
только предположить, что жена Ивашки Перелешина Анница дол-
го молчала и рассказала о намерении Н. Черниговского бежать
только в конце ноября. Детали этой истории, по-видимому, так
и останутся неизвестными. А Никифор Черниговский оказался в
Нерчинском остроге 15 декабря 1670 года.
157
А далее в этой же отписке Данило Аршинский сообщал: «А
ныне в Олбазинском остроге охочих служилых людей восмьдесят
четыре человека. А служат вам, великим государем, и новых зем-
лиц неясачных иноземцов приискивают, и ясак на вас, великих
государей, збирают, и заводят в Олбазинском вечное житье, и
хлеб пашут. А около де Олбазинского острогу пашенных мест
много и новых землиц неясачных иноземцов много ж» [33].
Ранее Федька Черниговский сообщал, что с Никифором
Черниговским пошло 84 человека, из которых 15 было убито в
стычках с тунгусами. После побега прошло пять лет. И снова в
Албазине 84 человека.
Вместе с этой отпиской Д. Аршинского была послана в Мо-
скву и челобитная албазинских казаков, написанная черным по-
пом Ермогеном. В ней не сохранилось последнего листа. Но все-
таки имеется одна важная помета, где указана дата: «180 [1672],
февраля в 7 день. Выписать».
В начале челобитной упомянуты, как обычно, имена наиболее
значимых челобитчиков без указания чинов. Никифор Чернигов-
ский не упоминается. В самой челобитной о нем также нет ни cлова:
«Царю А. М. и царевичам бьют челом холопи ваши великих
государей даурские службы Олбазинского острогу вольные охочие
служилые десятничишка казачьи и рядовые казачишка [читать по
столбцам. — Г. К.]:
Петрушка Екимов Коземка Стефанов
Федька Евсевьев Офонька Федотов
Ярофейка Тварогов Ефремко Григорьев
Офонька Прокопьев Ивашко Тарасов
Иевко Фомин Екимко Мартемьянов
Аверка Офонасьев Левка Васильев
Ивашко Перелешин Петрушка Исаков
Левка Сысоев
и всех места албазинских служилых людей, восемьдесят двух че-
ловек» [34].
К сожалению, только о нескольких из этих людей имеются
подробные сведения.
О Петрушке Екимове (Осколкове) и Ивашке Перелешине мы
уже привели краткие сведения. Далее о них будет рассказано под-
робно. Федьку Евсевьева упоминал в своей сказке Федька Чер-
ниговский как промышленного человека. Федька Евсевьев после
Н. Черниговского станет приказчиком Албазинского острога в
158 1675 году. Ярофейка Тварогов упоминался в сказке Федьки Чер-
ниговского как усть-кутский плотник. В 1674 году он и Ивашко
Перелешин прибыли в Москву с ясачной казной и выхлопота-
ли албазинцам прощение. Об этом будет рассказано после. Об
остальных ранее нигде не упоминалось.
Далее в челобитной написано:
«С прошлого, великие государи, со 174 [1665] и по нынеш-
ний по 179 [1670] год приходили мы, холопи ваши, ис сибирских
городов своею охотою, гулящим и промышленным числом, при
Ларионе Толбузине и ныне при Даниле Аршинском. И били че-
лом вам, великим государем, а в Нерчинском остроге в Росправ-
ной избе подавали зарушные свои челобитные, чтобы вы, великие
государи, нас, холопей своих, пожаловали: велели по Албазин-
скому острогу приверстать в казачью службу.
И по вашему великих государей указу Ларион Толбузин и Да-
нило Аршинский нас, холопей ваших, в вашу, великих государей,
службу в розных годех по Албазинскому острогу приверстали.
И мы, холопи ваши великих государей, на великой реке Шилке
[т. е. на Амуре. — Г. К.] на Олбазинском городище поставили
ваш, великих государей, острог, и около острогу для приходу
воинских людей выкопали ров. И под вашу, великих государей,
царскую самодержавную высокую руку новых неясачных инозем-
цов, Контагирсково роду тунгусов оленных, призвали, и омана-
тов взяли. И ныне те тунгусы под аманатов платят вам, великим
государем, ясак собольми. И в нынешнем во 179 [1670] году с тех
контагирских с оленных тунгусов под оманатов собрали мы, хо-
лопи ваши, на вас, великих государей, ясаку два сорока дватцать
пять соболей [105 штук]. — Г. К.]. И ту вашу, великих госуда-
рей, ясашную казну отослали мы в Нерчинский острог к Данилу
Аршинскому в вашу, великих государей, казну.
Да мы ж, холопи ваши великих государей, в Олбазинском
остроге заводим пашнишка и сеем хлеб. К нынешнему 179 [к
1 сентября 1670 г.] посеяно у нас ржи пятьдесят десятин. А яро-
ва хлеба будет у нас посеяно столько ж. А около Албазинсково
острогу пашенных мест много.
А для хлебные пахоты сошники и серпы, и косы, и для при-
ходу воинских людей порох и свинец по вашему великих госуда-
рей указу Данило Аршинской дает нам в Нерчинском остроге из
вашей великих государей казны и во всем нам помогает.
И мы, холопи ваши великих государей, будучи на вашей
159
великих государей службе в Олбазинском остроге, без вашева
великих государей указу, без денежново и без хлебново, и без
соленово жалованья нужны и бедны, наги и боси. И в вашем, ве-
ликих государей, в Олбазинском остроге пушек и зелья ручново,
и свинцу нет, и для оружейные починки кузнеца нет же.
А околь Албазинсково острогу неясачных иноземцов много,
даур, чючер и тунгусов. И под вашу, великих государей, царскую
самодержавную высокую руку никакими мерами подозвать немоч-
но. А поиску над ними поискать некем, потому что служилых
людей мало.
Милосердый государь, царь...» (конца нет) [35].
В заключительной части должна быть записана просьба че-
лобитчиков, но она не сохранилась. Хотя конца этой челобитной
нет, но видно, что смысл ее был прост: албазинцы считают себя
служилыми людьми государя, признают над собой власть нерчин-
ского воеводы и подтверждают делами, в частности сдачей ясака
в государеву казну, а за это просят государя, в свою очередь,
признать их своими служилыми людьми и подтвердить это вы-
дачей денежного, хлебного и соляного жалованья. А на деле это
означало бы прощение албазинцев.
Челобитная скреплена подписью черного попа Ермогена: «К
сей челобитной вместо албазинских служилых людей по всей че-
лобитной имяны писал и во все войско по их велению черной поп
Ермоген (руку приложил)».
Взятые в скобки слова, видимо, находились на последнем,
утраченном, листе челобитной.
Следует обратить внимание на не очень внушительную ясач-
ную казну, 105 соболей. Н. Н. Бантыш-Каменский приводит со-
вершенно необоснованные сведения об отсылаемой из Албазина
в Москву соболиной казне. У него написано: «Из сего острогу
посылалось ясаку до приходу китайцев по 30 и по 40 сороков со-
болей по московской цене по 9 000 и по 8 000, и по 7 000 рублей
на год» [36].
Ответ на челобитную неизвестен. Хотя на обороте челобитной
написано «Выписать», но никакой выписки не сохранилось. Эта
выписка прояснила бы отношение Сибирского приказа к албазин-
цам. Но из последующих документов видно, что Москва продол-
жала придерживаться прежней двойственной линии поведения:
ясак принимала, а жалованья не платила.
За 1671 год имеется один документ, который нуждается в по-
яснении. Это отписка якутского воеводы Ивана Борятинского:
160 «
Река Амур. Свидетельство даурского полковника Афонасия Иванова сына Байдона»
(А. И. Бейтона) из «Хорографической чертежной книги» 1697—1711 гг. С. У. Ремезова
161
«В нынешнем, великий государь, во 179 [1671] году, февра-
ля в 13 день, приехал в Якутский острог из Олёкминского острош-
ку сын боярской Матвей Ярыгин и привез с собою твоей великого
государя ясашной казны, что он, Матвей, собрал в Олёкминском
острошке с твоих великого государя ясачных людей, с тунгусов и
с якутов, на нынешней на 179 [1670–1671] год.
Да подал он, Матвей, в Съезжей избе нам, холопам твоим, за-
писку за иноземскими знамены. И в записке, государь, написано:
179 [1671] году, января в 17, Аннагирского роду ясачной
тунгуз Юпчанейко Дачигин сказал у ясачного платежу: был де
он на соболином промыслу и видел беглово тунгуса Онкоулка
Сегленкина вверху на Олёкме, и слышал у него, Онкоулка, что
де был во 178 [1670] году летом в Даурах, и сказывал де он,
Онкоулко, ему, Юпчанейку, что де Никифорко Черниговский с
товарищи, которые убили илимского воеводу Лаврентия Обухова,
и, сбежав, жили на Амуре в Лавкаевом острошке, и тот де Черни-
говский Никифорко в острошке обсажен накрепко от богдойских
людей, а на реке де на Амуре под тем острошком стоят многие
бусы с людьми, а после де пришли конные многие ж люди и около
де того острошку зделали вал земляной.
А сказывал де он, Онкоулко, чает де, что Черниговской с
товарыщи побиты.
Да богдойские же, государь, люди под Тугирским волоком
поставили городок и в тот де городок многие хлебные запасы при-
везли» [37].
Здесь Албазинский острожек неправильно назван Лавкаевым.
Многие историки принимают это сообщение за достоверное,
хотя еще в 1879 году П. В. Шуман писал, что оно ложное: «В
1671 г. послали в Москву ложное донесение о том, что собрались
большие силы китайцев, построивших уже будто бы крепость на
Тугире» [38].
Тунгус Онкоулко, отказавшийся платить ясак, преднамерен-
но запугивал русских, чтобы они не появлялись на Олёкме и на
Тугирском волоке.
Попутно заметим, что у С. В. Бахрушина события 1669 и 1670
годов описаны не так, как в приведенных выше документах:
«Не ограничиваясь ближайшими окрестностями, разбойники
производили набеги на дауров и дючеров, живших в пределах
Китайской империи. Китайцы и маньчжуры в Нингуте с ужасом
увидели в 1669 году людей "из царства Ло-че". <...>
162 Паника охватила население Нингуты. <...> Но грабители
благополучно вернулись восвояси <...>
Летом 1670 г. под Албазином появился китайский флот, к
которому затем присоединилась и кавалерия, и приступил к оса-
де. Черниговский построил кругом города деревянный вал и от-
сиделся за ним» [39].
Нингута находилась в Маньчжурии. Никакого похода в
Маньчжурию Черниговский в это время не совершал. Китайцы в
1670 году под Албазин не приходили. Если бы такой поход был,
о нем бы обязательно было упомянуто в челобитной, написанной
черным попом Ермогеном. Непонятно также, что это за сооруже-
ние — «деревянный вал».
П. Т. Яковлева считала сведения об осаде Албазина досто-
верными. Она писала: «Интересны сообщения из Якутска об оса-
де Албазина маньчжурскими войсками» [40].
Такого же мнения придерживался В. С. Мясников:
«Во второй половине 1670-го — начале 1671 маньчжурские
войска заметно активизировали свои действия. Якутский воевода
И. П. Барятинский доносил в Сибирский приказ в феврале 1671 г.
о том, что Н. Черниговский со своими людьми в Албазине "обса-
жен накрепко от богдойских людей, а на реке де на Амуре под
тем острожком стоят многие бусы с людьми, а после де пришли
конные многие ж люди, и около де того острогу сделали вал зем-
ляной"» [41].
Пока в Албазине и Нерчинске происходили описанные выше
события, попытку побега на Амур предприняли красноярские
служилые люди. Илимский воевода С. О. Оничков писал в Си-
бирский приказ:
«В прошлом во 177 [1669] году объявились в Ылимском уез-
де, в Нижней Илимской волости, красноярские беглые служилые
люди Первушка Мякинин, Мишка Саранчин, Захарко Чеусов с
товарыщи, семнатцать человек.
И я, холоп твой, посылал из Ылимского острогу сына бояр-
ского Ивана Качина с служилыми людьми для поимки тех беглых
красноярских служилых людей.
И ис тех беглых красноярских служилых людей в Ылимском
уезде пойманы Первушка Мякинин с товарыщи, три человека, а
четырнатцать человек, Олешка Прыткой с товарыщи, от поимки
отбилися и бежали в Енисейской уезд в ангарские деревни.
163
А пойманные красноярские служилые люди, Первушка Мя-
кинин с товарыщи, в допросе говорили: с Красного де Яру с твоей
великого государя службы бежали для того — на Красном де Яру
твоего великого государя денежного и хлебного жалованья давали
им мало, только де им дано на корм на празник рожества Христо-
ва по полуполтине денег человеку, а хлеба небольшое, помесячно.
И кормились де они там милостынею, а иные, терпя де голоду,
бежали с Красного Яру тайно.
А после, государь, роспросу те беглые красноярские служи-
лые люди, Первушка Мякинин с товарыщи, даны за приставы, и
за поруками кормились, ходя в Ылимском уезде по деревням.
И в нынешнем, государь, 178 [1670] году те же краснояр-
ские служилые люди, которые в Ылимском жили за поруками и
которые от поимки отбилися, и жили в Енисейском уезде в Брат-
цком Нижнем острошке, Первушка Мекинин, Олешка Прыткой с
товарыщи, завели в Братцком острошке тайно воровской скоп и
заговор бежать в Даурскую землю. Многих людей в Ылимском и
в Енисейском уездах по острошкам и по деревням с собою бежать
подзывали.
И ныне, государь, те воры в Ылимском остроге и по дерев-
ням в розни, и на заставе Ангарские дороги пущие воры и завотчи-
ки воровского побегу, Первушка Мекинин, Олешка Неприпасов,
Олешка Прыткой с товарыщи, семнатцать человек, и иные их
прибору промышленые и бродячие люди пойманы.
А в роспросе все запирались. И после роспросу с пытки в
даурском побеге винились: збирались де они и зговаривались меж
собою, и иных многих людей в тот свой воровской скоп и в заго-
вор подзывали.
А как де бы они собрались с немалыми людьми нынешние
весны [1670 г. — Г. К.] на Ангаре реке, и всем собрався воров-
ским своим войским, и грабить де было у пашенных крестьян и у
промышленых людей ружье и платье, и запас. И с Ангары итти де
было на Илим и в Нижную Илимскую волость, перешед пашен-
ных и в Ылимской острог пришед, всяких чинов людей розбивать
и грабить, хто б ни попал к ним, не обходя никово.
И бежати б им в Даурскую землю через Ленской волок Ле-
ною и Олёкмою реками. И в судовом ходу, и на дорогах розбивать
хотели торговых людей. А взяти де было им в тот свой побег суды
и хлеб в запас за Ленским волоком ис твоих великого государя
судов, из ленских запасов, которые суды, дощаники, для посылок
164 ясачных зборов, а хлебные запасы служилым людем на жалованье
припасены и изготовлены были в якутцкой отпуск или бы де чьи
суды иные какие нашлись.
А в воровском де их в том скопе и в Даурскую землю бежати
бы атаманом Первушке Мякинину, а ясаулом Олешке Прыткому.
Да в роспросе же говорил и с пытки того ж скопу и заговору
промышленой человек Софронко Овчинник, что де хотели же к
ним быти и бежати ж с ними в Даурскую землю по их подзову из
Верхоленского острожку красноярской же беглой служилой че-
ловек Ивашко Трофимов сын, прозвище Форнос, с товарыщи,
тритцать человек.
Да в тот же даурской побег в верхоленских деревнях в новой
Знаменской [Илгинской. — Г. К.] волости пашенных крестьян и
всяких людей призывал, и прибирал, и побег заводил промышле-
ной человек Якунька Ларионов сын важенин.
И я, холоп твой, по твоему великого государя указу тех во-
ров и завотчиков, Ивашка Фарноса и Якуньку важенина, и иных
в Верхоленском острошке и в деревнях поймати и привести в
Ылимской острог велел.
Да в роспросех красноярской же беглой казак Олешка Не-
припасов говорил: в прошлом во 177 [1669] году, как де они зби-
рались бежать с Красного Яру, слышал де он, Олешка, от ыных
красноярских служилых людей про даурской же иной побег. Гово-
рили де с ним, Олешкою, Мишка Толкачев да Тимошка Донщина
с товарыщи: толко де вперед на Красном Яру твоего великого
государя денежного и хлебного жалованья им не будет, и они де,
служилые люди, Мишка Толкачев, Тимошка Донщина с товары-
щи, триста человек, хотели бежать с Красного Яру в Даурскую
землю. А атаманом де у них будет в том побеге красноярской же
служилой человек Митка Толкачев. И заговоры де от огняного
ружья он, Мишка, что пищали портит, знает.
А суды де они под себя на Красном Яру хотели взяти те, в
которых судах воевода Алексей Сумароков пошлет их по твои
великого государя хлебные запасы в Енисейской острог. И на тех
судах пойдут де они вверх Тунгускою рекою. А с Тунгуски реки
которою дорогою в Дауры они пойдут, тово де он, Олешка, под-
линно не ведает.
А естьли подлинно будет с Красного Яру такой воровской
большой побег в Дауры, триста человек будет, и их чаять побегу
через Ленской волок, и грабеж, и разбой пашенным крестьяном и
165
торговым людем в Ылимском, и за Ленским волоком по великой
реке Лене раззорение большое будет, и твои великого государя
ленские хлебные запасы и суды поимают, и службы, и ясачные
зборы постановят. И по Лене реке многие нужные пашенные кре-
стьяне от бедности и от хлебного недороду, и дети их, и воровские
бродячие люди к ним приставати в даурской побег учнут, пото-
му что, государь, наперед сего в прошлых годех при прежних
воеводах из Ылимского острогу и из Верхоленского острошку ис
служеб служилые люди и пашенные крестьяне, пометав пашни и
жен своих, и детей, и заводы, и промышленые люди, и всякие
воры, собрався большими людьми, бежали в Дауры многажды. И
в Ылимском, государь, и по великой реке Лене пашенных кресть-
ян и иных многих с собою по неволе имали, а осталых пашеных
крестьян разоряли и твои великого государя пашни запустошили,
и к Усть-Кутцкому острожку приступали, и по острогу стреляли,
и в острожке торговых и всяких людей грабили, и иных побивали
и досмерти.
И в прошлом во 173 [1665] году даурские же побещики,
заворовав, Микишка Черниговской з детьми, ссыльной человек
Мишка Сапожник с товарыщи, Илимского острогу прежнего вое-
воду Лаврентья Обухова убили досмерти.
И от тех, государь, воровских людей больших скопов и заго-
воров, и от даурских побегов в Ылимском остроге всякие жилец-
кие люди и в уезде по Илиму, и по великой реке Лене пашенные
крестьяне, от грабежев и от разорения вконец обнищали и деся-
тинные пашни запустошили.
Да для тех же, государь, даурских побегов, боясь грабежев,
из руских и ис сибирских городов торговые люди с рускими то-
вары в Ылимской острог и на Лену приезжать ныне учали мало,
и на соболиные промыслы по великой реке Лене и по сторонним
рекам уженье отпускать не смеют. И оттого, государь, ныне в
Ылимском остроге и на Лене в таможнех твоей великого госу-
даря десятой пошлине в деньгах и в мяхкой рухледи чинитца
недобор большой.
А мне, холопу твоему, будучи на твоей великого государя
службе в Ылимском остроге, от такого большого скопу даур-
ских беглецов твоей великого государя казны и хлебных запасов,
и пашенных крестьян от их воровского грабежу и от разоренья
уберечь, и за малолюдством в Ылимском остроге, некем, потому
что, государь, в Ылимском служилых людей за твоими великого
166 государя службами оставаетца мало и те беспрестанно бывают в
остроге в караулех.
А пашенных крестьян мне, холопу твоему, за дальным рас-
тоянием одержати от побегу и оберечь от раззоренья воровских
людей нельзе, потому что по великой реке Лене крестьяне живут
от Ылимского острогу в дальных местех и в розни, и на понизовой
воде у даурского уходу блиско.
А в прошлом, государь, во 165 [1657–1658] году прислана твоя
великого государя грамота ис Сибирского приказу за приписью дьа-
ка Григорья Протопопова в Ылимской острог к прежнему воеводе к
Петру Бунакову. Велено служилых и промышленых, и всяких чи-
нов людей, и пашенных крестьян, которые, заворовав, учнут бегати
в Дауры, торговых и промышленых грабить, и досмерти побивати,
а те воры пойманы будут, и тех самых пущих воров, по сыску вы-
брав у них двух или трех человек, велено вершить — повесить, а
достальным велено чинить наказание — бити кнутом.
А ныне я, холоп твой, по той прежней твоей великого госу-
даря грамоте нынешным даурским беглецом и пущим завотчиком,
Петрушке Мекинину, Олешке Неприпасову, Олешке Прыткому,
за воровской их скоп и заговор даурского побегу бес твоего вели-
кого государя указу вершить не смел, а оставил их в Ылимском
остроге и велел кинуть в тюрьму. А товарыщев их, беглых же
красноярских служилых людей, семь человек, Ивашка Борисо-
ва, Нефетка Васильева, Ларьку Сабачкина, Митку Сургутцкого,
Оську Аладанова, Мишку Саранчина, Васку Вагина, да восьмого
человека, прежнего збегу, Митьку Чакрыгу, учинил им наказа-
ние: послал их за приставы с ылимскими служилыми людьми на
Красной Яр к воеводе к Олексею Сумарокову.
О том, что ты, великий государь, мне, холопу своему, ука-
жешь?» [42].
На обороте первого листа отметка о получении в Сибирском
приказе: «179 [1670], декабря в 9 день, с ылимским с пешим ка-
заком с Путилком Терентьевым».
Годом позже якутский воевода Иван Петрович Борятинский
послал отписку в Сибирский приказ. Тобольские воеводы вскрыли
отписки Борятинского (им дано было такое право) и, прочитав,
послали их в Москву, добавив к ним свои соображения:
«Государю [А. М., Ф. А., И. А.] холопи ваши, Ивашко Репнин,
Ивашко Щербатово, Мишка Чириков, Юшка Блудов челом бьют.
В нынешнем в 179 [1671] году, июня в 19 день, приехали с
167
Лены из Якутцкого острогу казачей атаман Семен Дежнёв с това-
рыщи, и отписки, которые посланы с ними к вам, великим госуда-
рем, мы, холопи ваши, для ведома чли.
И в отписке окольничево и воеводы князь Ивана Петровича
Борятинского да диака Степана Ельчюкова написано:
По вашему великих государей указу писал к ним ис Тоболь-
ска стольник и воевода Петр Годунов да диак Михайло Посни-
ков, что объявились в Тобольску беглые красноярские служилые
люди. А в роспросе им сказали, что хотят Красноярского острогу
многие служилые люди, заворовав, розбежатьца врознь.
И буде хто красноярских служилых беглых людей объявитца
в Якутцком, и тем бы беглым за побег и о посылке их на Красной
Яр учинить по вашему великих государей указу.
И в прошлом де во 178 [1670] году писал к ним в Якутцкой
острог из Ылимского острогу воевода Сила Оничков: пойманы в
Ылимском остроге и на заставе Ангарские дороги воры и завот-
чики, красноярские беглые служилые люди, Первушка Мекинин,
Олешка Неприпасов, Олешка Прыткой, Оска Ладанов с товары-
щи, семнатцать человек» [43].
Далее излагается содержание отписки С. О. Оничкова до-
словно, а затем следуют некоторые отличия. Их и приведем:
«А в прошлых годех с Ленского волоку и из Верхоленского
острогу, своровав, служилые люди, Мишка Сорокин с товары-
щи, подговоря с собою пашенных крестьян и пограбя в Якутцком
уезде на Чючюйском волоку торговых и промышленых людей, и
пашенных крестьян, збежали в Дауры.
Да после де того с Киренги илимской пятидесятник казачей
Микифорко Чернеговской с товарыщи, убив Илимского острогу
воеводу Лаврентья Обухова и пограбя торговых и промышленых
людей, и пашенных крестьян, збежали в Дауры.
А в Якутцком де остроге ссыльных людей много, а служилых
людей в Якутцком за службами к зиме остаетца мало, потому что
служилые люди посылаютца на ваши великих государей службы
в дальные места на два годы. И ныне на два года посланы, и тем
дано хлебного жалованья на один год. А которые посланы на год,
и тем дано вполы их окладов на год.
А которые оставаютца в остроге за посылками, человек по
семидесят и по штидесят, и те де бьют челом вам, великим госу-
дарем, о хлебном жалованье, а иные в Съезжую избу приходят,
и им дать нечево.
168 А ружья де — четыре пушки да сто дватцать мушкетов, и те по-
порчены. А починить некому. И свинцу мало ж, а зелья нет» [44].
А далее тобольские воеводы писали от себя:
«А из Даур, из Нерчинского острогу, тобольской сын бояр-
ской Данило Аршинской про тех воровских людей, где они ныне
и сколько их в собранье, о том к нам, холопем вашим, в Тоболеск
не писал.
А мы, холопи ваши, на Красной Яр о тех вестях к воеводе
к Олексею Сумарокову писали с нарочным гонцом, чтоб ему те
вести были ведомы, и жил бы он на Красном Яру с великим бе-
режением.
А в Дауры, в Нерчинской острог, к Данилу Аршинскому
мы, холопи ваши, послали, чтоб он про тех воровских людей,
где они ныне в Даурех, изведав, и буде мочно над ними промысл
учинить, велел их переимать, и пущих воров и заводчиков велел
двух-трех повесить. А будет их многие люди и поимку над ними
учинить немочно, и он бы послал к ним знающаго человека, и ве-
лел им говорить, чтоб они, помня Бога и ваше великих государей
крестное целованье, от того воровства отстали и шли б на Красной
Яр и в ыные городы, хто откуда збежал, и были б в службе по-
прежнему. А ваша великих государей милость к ним будет.
А что у него, Данила, учинитца, и о том бы он отписал к нам,
холопем вашим. А как Данило Аршинской к нам, холопем вашим,
и что отпишет, и о том к вам, великим государем, мы, холопи
ваши, отпишем.
<...> А ленские отписки, запечатав вашею великих государей
тобольскою (печатью), я, холоп ваш, Ивашко, послал к вам, вели-
ким государем, к Москве» [45].
В Москве эту отписку получили 13 октября 1671 года. А
приведенную выше челобитную албазинских казаков, напомним,
получили 7 февраля 1672 года, то есть спустя менее чем через три
месяца. В очень неподходящее время была доставлена в Сибир-
ский приказ челобитная албазинских казаков. Никаких докумен-
тов об ответе на эту челобитную нет.
Описывая события в Албазине, мы закончили тем, что ал-
базинские казаки привезли Никифора Черниговского 15 декабря
1670 года в Нерчинский острог. А кто стал приказчиком в Алба-
зине? Г. Ф. Миллер писал: «В 1671 г. в Албазине находился при-
сланный из Тобольска Иван Осколков. При нем в том же году не-
169
далеко повыше Албазина при урочище Брусяном камне с согласия
всех албазинских казаков заложен был иеромонахом Ермогеном
монастырь во имя Спаса всемилостивого» [46].
Вслед за Г. Ф. Миллером Франц Шперк повторяет: «Затем
из Тобольска прислан был начальником в Албазин Иван Оскол-
ков» [47].
Эти события он, как и Г. Ф. Миллер, относит к 1671 году.
У П. Т. Яковлевой изменена даже фамилия: «В 1671 г. из Ени-
сейска в Албазин был прислан приказчик Иван Охолков» [48].
В. А. Александров без ссылок на источник называет приказ-
чиком Албазинского острога в 1672 году Любима Авдеева [49].
Такого приказчика не было.
А вот Г. Берх приводит документ, в котором у Осколкова
имя не Иван, а Петр. (Может быть, инициал Берха указан оши-
бочно, это не Г. Берх, а Василий Берх.) Берх писал:
«Следующую здесь грамоту почерпнул я из записок трудолю-
бивого члена Вольного Экономического общества г. коллежского
советника Антона Ивановича Лосева, находящегося в Иркутске
губернским землемером.
"Лета 7181 [1672–1673] били челом нам, господину преосвя-
щенному Корнелию, митрополиту Сибирскому и Тобольскому,
Даурския земли Албазинского острога служивые люди, приказной
Петрушка Осколков да десятники и все рядовые служивые, чтоб
нам, господину, пожаловати: благоволити в Албазинском остроге
на церковь лес выронить и церковь построить во имя Воскресения
Христова да о пределах Пресвятые Богородицы Владимирския,
да собор архистратига Михаила, и на освящение церкви антимис,
миро и масло дать.
И мы, великий господин, преосвященный митрополит Сибир-
ский и Тобольский, пожаловали, благоволили и приказали: в Ал-
базинском остроге на церковь лес ронить и церковь построить во
имя Воскресения Христова да о пределах пресвятыя Богородицы
Владимирския, да собор архистратига Михаила, и на освящение
антимис, миро и масло дал.
А для освящения диакона указали мы, господин, взять из
Енисейского острога"» [50].
Здесь уже, как говорится, лед тронулся. Но до царского про-
щения оставалось еще далеко.
А теперь напомним то, о чем писали подьячие Илимской при-
казной избы Павел Иванов Пежемский и Андрей Иванов сын По-
170 повых: «Да они же, воры, колодников, убойца Савка Иванова да
беглово Илимского острогу целовальника Петрушку Осколкова,
разломав железа, великого государя с товарными книгами Съез-
жие избы и с отписками ево, Петрушкина, приему и к себе в во-
ровской даурской побег взяли».
А сыновья Н. Черниговского давали такие показания: «А
зять де их, Петрушка, что за ним, Петрушкою, сестра их...»
Таким образом, Петрушка Осколков вовсе не был прислан
из Тобольска, а был илимским целовальником, к тому же зятем
Никифора Черниговского. А в челобитной албазинских казаков,
написанной черным попом Ермогеном, первым упомянут Петруш-
ка Екимов. Он и есть Петрушка Осколков. Неизвестно, за какие
прегрешения был закован Петрушка Екимов Осколков, но о том,
чем он занимался, и о его родственных связях удалось разыскать
немало документов.
В таможенной книге Якутского острога за 153 [1644–1645]
год записано:
«Того ж дни [июнь 1645 г.] отпущен ис таможни вниз по Лене
реке на рыбную ловлю и на соболиной промысел печатника и дум-
ного дьяка Федора Федоровича Лихачёва крестьянина ево Ивана
Амосова Осколкова брат ево Петрушка Екимов, а с ним покру-
ченики Ивашка Осколкова [перечислено 19 человек. — Г. К.].
А с ними хлебного запасу и промышленого заводу по якутцкой
таможенной оценке на девятьсот на дватцать на восмь рублев на
одиннатцать алтын на четыре деньги.
Да с ним же, Петрушкою, идет своеужинник Лучка Малахов
Воробьёв с покрученики Онашка Исаков, Сергушка Максимов,
Шумилко Исаков. А с ними идет хлебного запасу и промышленого
заводу по якутцкой таможенной оценке на сто на тритцать рублев.
А с них отъезжие пошлины взято по алтыну с человека, итого
дватцать четыре алтына» [51].
В этой записи обращает на себя внимание внушительная цена
хлебного запаса и промышленного завода.
Ивашко Амосов Осколков и Петрушка Екимов Осколков
братьями были двоюродными, что выясняется из последующих
записей. У Ивана Амосова Осколкова было множество родствен-
ников, которые совместно с ним занимались торговлей и снаряже-
нием на соболиный промысел охотничьих ватаг.
В енисейской таможенной книге за 153 [1644–1645] год за-
писано:
171
«Июня в 5 день [1645 г.] прошел с великие реки Лены мимо
Енисейской и Маковской остроги по якуцкой проезжей грамоте
печатника и думного дьяка Федора Федоровича Лихачёва кресть-
янин Андрей Амосов Осколков. Да с ним, Ондреем, для товарно-
во береженья брат ево, Андриев, Панфилко Левонтьев. Да Левка
Микифоров.
Проезжей пошлины взято по гривне с человека, итого десять
алтын взято.
Того ж дни прошел в великие реки Лены мимо Енисейской и
Маковской остроги к Русе по якутцкой проезжей грамоте думново
ж дьяка и печатника Федора Федоровича Лихачёва крестьянин
Осипко Амосов Осколков. Да с ним Офонька Микифоров для
торгового береженья.
Проезжей пошлины две гривны взято» [52].
В следующем году в таможенной книге Якутского острога
имеется запись об отъезде Петрушки Якимова «к Русе»:
«Того ж дни [20 августа 1646 г.] отпущены ис таможни вверх
по Лене реке к Илимскому волоку и в Енисейской острог, и к
Русе печатника и думного дьяка Федора Федоровича Лихачева
крестьянина ево Ондрея Осколкова приказщик Стенка Онофреев
да брат ево [Андрея Осколкова. — Г. К.] Петрушка Якимов да
Ивашко Оболтин.
А с ними пошло мяхкой рухляди индигирсково привозу семь-
десят шесть сороков тритцать семь соболей с хвосты, пятьдесят
сороков пупков собольих, двести хвостов собольих, шубенко пуп-
чатое, восмь исподов шапочных пупчатых, околы собольи.
А тое у них мяхкой рухляди Якутцково острогу по таможен-
ной оценке на три тысячи на двести на шездесят рублев. И с тое у
них мяхкой рухляди государева десятая пошлина взята на Инди-
гирской реке в прошлом во 153 [1645] году.
Да с ними ж идет мяхкой рухляди, что пришло с Вилюя,
своего промыслу пятнатцать сороков соболей с хвосты, десять
сороков пупков собольих да перекупных пятьдесят два соболя
с хвосты, двенатцать соболей Божьих, четыре испода шапочных
пупчатых, околы собольи, шубенко пластинное соболье.
А тое у них мяхкой рухляди Якутцкого острогу по таможен-
ной оценке на шестьсот на тритцать на четыре рубли. И с тое у
них мяхкой рухляди государева десятая пошлина взята в Якут-
цком остроге в таможни мяхкою рухлядью» [53].
В таможенной книге Якутского острога за 157 [1648–1649]
год записано:
172 «Того ж дни [6 ноября 1648 г.] отпущен с Ленского волоку
из Ылимского острогу ис таможни в Енисейской острог для долго-
вой взятки торгового человека Осипа Осколкова брат ево Петр
Якимов. А с ним товару и денег и мяхкой рухляди нет ничего.
Отъезжей с него пошлины алтын взято. Да печатного три
алтына две деньги взято» [54].
В этой же книге имеется запись о его возвращении с товаром
из Енисейска и отпуске его в Якутский острог:
«Того ж дни [13 мая 1649 г.] отпущен с усть Муки реки с
таможни на великую реку Лену в Якутцкой острог торгового чело-
века Еренского городка Осипа Амосова сына Осколкова брат ево
сродной Петрушка Якимов.
А с ним, Петрушкою, отпустил он, Осип, своего и братня Ива-
нова привозу русково товару из енисейской проезжей грамоты:
три пестряди бухарских
пятнатцать концов холсту середнего, мерою середние
два пуда свеч восковых
пять крашенин двойных портищных
десятеры штаны, вязаных шелком
десять рубах середнего холсту, шиты золотом в малую петлю
дватцать рубах пестрядинных
пятьдесят чарков красных, дружек.
А по усть-мукской таможенной оценке того русково товару на
сто на восмьдесят рублев на дватцать на шесть алтын на четыре
деньги. И с того товару на усть Муки реки государевы десятой
пошлины не взято, потому что возметца с него, Осипа, государева
десятая пошлина в Якуцком остроге с ево и з братним привозом с
товарным и з запасным платежем вместе.
Да с ним же отпущены Осиповы ж покрученики:
Шумилко Исаков
Никонко Терентьев
Поспелко Данилов
Дениско Яковлев
Мишка Онисимов.
Отъезжей с них пошлины шесть алтын взято. Да с русково това-
ру печатных пошлин, по деньге с рубля, итого тритцать алтын з день-
гою взято. Да с покручеников же со всех печатных пошлин, по гривне
с человека, итого шеснатцать алтын четыре деньги взято» [55].
А при отъезде из Якутского острога в таможенной книге была
также сделана запись:
173
«157 [1649] году, июля в 2 день, отпущен на Индигирскую
и на Колыму реки на соболиной промысел и для торгу Еренского
городка торгового человека Осипа Осколкова брат ево Петрушка
Якимов.
А с ним пошло хлебново запасу и русково товару, и промыш-
леново заводу по таможенной оценке на 1265 рублев на 16 алтын
на 4 деньги» [56].
Во время пребывания Петра Осколкова на Индигирке о нем
упоминается в двух отписках индигирского приказчика пятидесят-
ника казачьего Константина Степанова Дуная якутскому воеводе
Францбекову.
«Государя царя [А. М.] воеводе Дмитрею Андреевичю да
дьяку Осипу Степановичю Ленского розряду пятидесятник каза-
чей Костька Степанов челом бьет.
В прошлом во 157 [1648–1649] году принял я, Костька, на
Индигирке реке у ясашных зборщиков, у Андрея Горелово с това-
рыши, государев дощанишко, старое, худое.
<...> Да я же, Костька, принял у нево же, Андрея, государев
кочик, ветчаной, невеликое, на котором он, Андрей, пришел из
Якутского острогу на Индигирку реку.
<...> И в нынешнем во 158 [1650] году промышленые люди
Федька Аникиев Худяков устьцылемец учал бить челом госуда-
рю, а на Индигирке реки, в Съезжей избе, мне, Костьке, чтобы
ему, Федьке, тот государев кочик из государевы казны продали с
парусом и с кочевною снастью.
И я, Костька, торговым и промышленым людем:
Андрею Косицыну
Петру Осколкову
Ивану Белому
Костянтину Осипову колмогорцу
велел тот кочик оценить индигирскою прямою ценою.
И торговые и промышленые люди, Андрей Косицын да Петр
Осколков с товарыщи, оценили тот государев кочик против инди-
гирские цены в сорок соболей и с кочевною снастью» [57].
В апреле 1650 года Петр Осколков стал готовиться к отъезду в
Якутск и сделал очень крупные закупки мягкой рухляди. Запись об
этом в индигирской таможенной книге занимает несколько листов.
Подобной записи не встречается ни в одной таможенной книге.
«Того ж дни [25 апреля 1650 г.] продали промышленые люди
Федька Онтропьев да Васка Иванов Голыгин устюжанин два со-
174 рока шесть соболей Осипа Осколкова брату ево Петрушки Екимо-
ву. Взяли восмьдесят шесть рублей. Записной пошлины взято по
алтыну с рубля, итого два рубли девятнатцать алтын.
Ему ж, Петрушке, продал промышленой человек Стенька
Григорьев пинежанин десять соболей. Взял десять рублей. Запис-
ной пошлины взято по алтыну с рубля, итого десять алтын.
Того ж дни ему ж продал промышленой человек Федка Ани-
киев Худяков да племянник ево Дружинка Иванов четыре со-
рока тритцать пять соболей. Взяли сто девяносто пять рублей.
Записной пошлины взято по алтыну с рубля, итого пять рублев
два-тцать восмь алтын две деньги.
Ему же продал промышленой человек Никифорко Самойлов
устюжанин шесть соболей. Взял шесть рублей. Записной пошлины
взято по алтыну с рубля, итого шесть алтын.
Ему ж, Петрушке, продал промышленой человек Ермолка
Фокин два сорока один соболь. Взял восмьдесят один рубль. За-
писной пошлины взято по алтыну с рубля, итого два рубли четыр-
натцать алтын две деньги.
Того ж дни ему ж продал Гришка Ларионов важенин два со-
рока дватцать восмь соболей. Взял сто восмь рублей. Записной по-
шлины взято по алтыну с рубля, итого три рубли восмь алтын.
Ему ж продал промышленой человек Васка Семенов Драчев
сорок соболей. Взял сорок рублей. Записной пошлины взято по
алтыну с рубля, итого рубль шесть алтын четыре деньги.
Ему ж продал промышленой человек Якунька Максимов Па-
дера шубу соболью. А в ней шездесят недособолей. Взял восмьде-
сят рублей. Записных пошлин взято по алтыну с рубля, итого два
рубли тринатцать алтын две деньги.
Ему ж, Петрушке, продал промышленой человек Рудачко
Павлов три сорока два соболя. Взял сто дватцать два рубли. За-
писной пошлины взято по алтыну с рубля, итого три рубли дват-
цать два алтына.
Того ж дни ему ж, Петрушке, продал промышленой человек
Костка Осипов колмогорец три сорока два соболя. Взял сто дват-
цать два рубли. Записной пошлины взято по алтыну с рубля итого
три рубли два алтына.
Ему ж продал промышленой человек Венедишка Олферьев
устьянец два сорока два соболя. Взял восмьдесят два рубли. За-
писной пошлины взято по алтыну с рубля, итого два рубли пят-
натцать алтын две деньги.