Донские казачьи фамилии

ФАМИЛИИ ДОНСКИХ КАЗАКОВ

Существование особого донского ареала русских фамилий доказывается, во-первых, наличием некоторой ядерной группы фамилий, устойчиво бытующей в наиболее старых поселениях Подонья, фамилий, в семантике основ которых отразились социально-исторические и физико-географические особенности края, во-вторых, преобладанием в составе местных фамилий моделей и формантов, типичных для данного ареала, и, в-третьих, своеобразным количественным соотношением генетических типов местных фамильных антропонимов.

Среди фамилий, исторически устойчивых для двух, трех и более станиц, выделяются классы фамилий широкой распространенности (более 10 станиц), умеренной распространенности (3-10 станиц) и редкие (1-3 станицы). Разновидностью редких фамилий можно считать уникальные фамилии, которые не только не встречаются в других населенных пунктах Подонья, но и в силу семантики основ маловероятны для других русских антропонимических ареалов.

Примерами ДОНСКИХ фамилий широкой распространенности могут служить такие, как Макаров (25 станиц), Фролов (24 станицы), Лазарев (21 станица), Иванов, Петров, Тарасов, Фетисов (20 станиц) и еще 63 отантропонимические фамилии, Попов (80 станиц), Кузнецов (51 станица), Болдырев (44), Калмыков (33), Морозов (29), Чеботарев (27), Ковалев (26), Колесников (16), Табунщиков (11) и др.

К фамилиям умеренной распространенности следует отнести такие фамилии, как Волгин (5 станиц), Выпряжкин (4), Кагальницков (4), Каргальсков (7), Кривошлыков (5), Молоканов (5), Московкин (5), Мушкетов (5), Осетров (4), Раздорсков (4), Рубашкин (5), Туголуков (6) и др.

Редкими в исследуемом ареале являются такие фамильные антропонимы, как Афонин (2 станицы), Каменщиков (2 станицы), Монетов (1 станица), Недорослев (2 станицы), Никитушкин (1 станица), Нюхарев (2 станицы), Поликарпов (3 станицы), Рыковсков (2 станицы) и ряд других.

К классу уникальных мы относим фамилии Виноходов, Виножадов, Винохватов (все из станицы Багаевской), Катагаров (Голубинская), Лазутчиков (Кагальницкая), Недомерков (Нижнечирская), Нестреляев (Багаевская), Одров (Кумылженская), Тумин (Правоторовская), Тюрморезов (Кочетовская) и др.

Словообразовательная характеристика ДОНСКИХ фамильных антропонимов отличается четко выраженной стереотипностью: по своей структуре они относятся к производным (94%), сложным (5%) и простым, или безаффиксным (1%). Простые фамилии, структурно не отличимьге от прозвищ, многочисленны в ДОНСКИХ документах XVIII в., но в последующие 50 лет в подавляющем большинстве обросли антропонимическими суффиксами. В разновременных документах одних и тех же станиц прослеживаются преемственные пары антропонимов, свидетельствующие о перерастании простых фамилий в производные по аналогии с господствующим аффиксальным стереотипом: Растяпа (1745) — Растяпин (1800) (ст. Голубинская), Сивом (1752) — Сивохин (1894) (ст. Багаевская), Катагаръ (1745) — Катагаров (1800) (ст. Голубинская), Поцелуй (1752) — Поцелуев (1800) (ст. Филипповская) и др. Всего обнаружено свыше 200 таких преемственных пар. Аффиксальный арсенал ДОНСКИХ производных антропонимов значительно меньше общерусского и ограничивается суффиксами -ов, -ев, -ин. Фамилии на -ый, -ий, -ой (Ладный, Великий, Сказоватой) встречаются крайне редко.

Фамилии на -ский в большинстве документов имеют синхронные диалектные дублеты на -сков: Дубовский - Дубовсков, Бузулуцкий - Бузулуцков, Золотовский - Золотовсков, Хоперский - Хоперсков и т.п.

В ряде производных фамилий отмечается нагнетание суффиксов, по-видимому связанное со стремлением писарей к единому стереотипу на -ов: Бабкинов, Бородинов, Ильинов, Маминов, Харинов и т.п. В этом случае можно также усматривать давление аналогии с фамилиями, образованными от прозвищ оттопонимического или этнонимического происхождения: Грузинов, Немчинов, Татаринов, Трубчанинов и т.п. Существенной чертой словообразования ДОНСКИХ производных антропонимов является то, что каждый из господствующих суффиксов (-ов, -ев, -ин) не исчерпывает, а только завершает деривативную модель с разнородными основами и большим числом промежуточных строевых элементов. Эти последние, принадлежащие к традиционному словообразовательному арсеналу мирских имен и прозвищ, на уровне фамилий подверглись структурному перераспределению, в результате которого суффикс фамилии объединился с суффиксом производящей основы.

Так, суффикс -ов дал не менее 15 распространенных моделей: 1) -сков, аков (-яков). -иков, от именных основ: Блинков, Лысаков, Пухляков, Сватиков; 2) -анов, от именных и глагольных основ: Беланов, Молчанов, Рубанов; 3) -унов, от глагольных основ: Крикунов, Моргунов, Ревунов, 4) -щиков, от именной основы: Рыльщиков, Табунщиков; 5) -айлов, от глагольной основы: Вещевайлов, Качайлов, Хитайлов и др.

Суффикс -ев завершает 8 структурных моделей: Ведмедев, Двойнев, Жутнев, Айданцев, Зимовцев, Висящев, Плугатырев, Гуляев, Потатуев, Романовичев, Гладышев и т.п.

Образования на -ин (-ын) распадаются на 9 моделей: Саблин, Сироткин, Соловейкин, Старушкин, Братанин, Шумилин, Черепахин, Скакурин, Хромушин.

Регулярным словообразующим элементом уровня фамилий можно считать префиксы без-, за-, пере-, по- не-(недо-): Бесхлебнов, Забродин, Забазнов, Перелыгин, Попаримов, Немудрякин, Невредимое.

В образовании сложных фамилий типа Белоусов, Быкадоров, Туголуков принимали участие две отчетливо разграничиваемые равновеликие группы основ (около 200 основ в каждой), выступающих в качестве первого или второго компонента сложной фамилии. Лишь около 30 из них встречаются в функции обоих компонентов (Мясоутов — Толстомясов, Пяторезов — Чернопятов, Коновалов — Красноконов). Наиболее продуктивными первыми компонентами оказались прилагательные, обозначающие цвет, характер поверхности, форму и размер — чаще всего в сочетании с существительными — названиями частей тела: Белобоков, Белоглазов, Белогрудов, Белоусов, Вислобоков, Вислоусов, Вислоухов, Кривозубов, Кривоногов, Кривоперстов, Долгоногов, Долгопятов, Долгошеев и т.д. Наиболее продуктивные вторые компоненты сложных фамилий — кроме названий частей тела — названия домашних животных и термины родства: Пятиволов, Трекозин, Семибратов, Семидетков.

Синтаксически сложные фамилии восходят к прозвищам — сочетаниям определения с определяемым: Голошубов, Рябоконев, Трегубов; к сочетаниям прямого дополнения и сказуемого: Быкадоров (от драть быков, т.е. снимать шкуру), Дерикозов, Костоломов, к сочетаниям обстоятельства образа действия и сказуемого: Долгодумов, Криволаев, Разноглядов.

Важнейшей чертой ареальной антропонимии является ее количественная структура, исторически сложившееся количественное соотношение различных генетических типов фамильных антропонимов. Поскольку качественный состав антропонимов, сами генетические типы являются общими для всех или большинства ареалов национальной антропонимии, специфика ареала проявляется именно в степени продуктивности различных типов в рамках местного антропонимического фонда. Донская фамильная антропонимия имеет следующую количественную структуру: 1) фамилии, образованные от описательных прозвищ, запечатлевших черты внешнего облика или характера человека: Тонконогов, Усачев, Бешанов, Бодраков, Ленивов — 51%; 2) фамилии, восходящие к прозвищам этнонимического происхождения: Греков, Калмыков, Литвинов, Ляхов, Мордовкин — 2%; 3) фамилии, имеющие в своей основе термины родства: Вдовин, Дедушкин, Мачехин, Кумов — 0,4%; 4) фамилии оттопонимического происхождения: Раздорсков, Медведицков, Московкин, Саратовсков — 8%; 5) фамилии, образованные от прозвищ топографического характера: Загороднов, Колобродов, Колобанов, Наугольнов, Суяров — 0,9%; 6) фамилии, возникшие из сословно-должностных и профессиональных прозвищ: Блинников, Генералов, Титарев, Хорунжев, Шляхтин — 12,5%; 7) фамилии отантропонимического происхождения: Аникин, Дейкин, Мустафинов, Питонин, Харламов —2б,1%; фамилии, восходящие к некалендарным русским именам: Квасов, Поздняков, Субботин, Шестаков, Ярилов — 1,6%.

Отличительной особенностью рассматриваемой структуры является значительное количественное преобладание фамилий, образованных от описательных прозвищ. Уступая отантропонимическим фамилиям в распространенности, по своему многообразию они не имеют себе равных. Из того факта, что описательные прозвища, содержавшие индивидуальную информацию о конкретном носителе, послужили источником большинства ДОНСКИХ фамилий, следует вывод о том, что в местном языковом сознании при образовании прозвищ первостепенную роль играли индивидуальные признаки лица (внешность, манера поведения, внутренние качества), а признаки наследственные (происхождение из определенной местности и определенной семьи) были оттеснены на второй план. Исторически это явление можно объяснить особенностями формирования языкового коллектива, многие члены которого (беглые холопы и посадские люди) должны были в целях безопасности скрывать свое происхождение и наследственные имена.

Важным шагом в изучении ареалов национальной антропонимии является выделение ядерной группы фамилий, основы которых образуют антропонимическую панораму исследуемого ареала. Понятие «антропонимическая панорама» может быть определено как совокупность социально-исторических, естественно-географических, мировоззренческих, морально-этических и эстетических характеристик эпохи становления фамилий в данном ареале, отраженных в основах ядерной антропонимии.

Ядерная антропонимия донского ареала складывается из нескольких подгрупп фамилий, в основах которых отразились природа Подонья; названия ДОНСКИХ станиц и хуторов; названия мест, откуда пришли на Дон первые поселенцы; названия примечательных топографических пунктов, около которых они селились; черты их внешности, характера и поведения; их национальность; родственные связи; занятия и ремесла, имущественное положение, чины и должности, памятные эпизоды их жизни. Местные и общерусские названия представителей фауны Дона лежат в основе 9% всех фамилий ареала (Бабин от баба, — пеликан; Бугаев от бугай — бык; Витютнев от витютень — дикий голубь; Чебедушкин от чебедушка — соловей; Бакланов, Дятлов, Раков, Щучкин).

Названия трав, деревьев, плодов и овощей вошли в основу более 100 местных фамилий, например: Вербичев, Рогозин, Шипшин от шипшина - шиповник. Фамилии казаков, переехавших в разное время из одной станицы в другую, повторяют в своих основах почти весь местный топонимический словарь: Багаевсков, Камышансков, Мигулинсков, Раздорсков, Тютеревсков. Разнообразные этнические включения в преимущественно русское население края запечатлены в фамилиях Арнаутов, Греков, Калмыков, Мордовин, Поляков, Чувашин. Около 600 ДОНСКИХ фамилий сохраняют в своей основе память о занятиях, ремеслах, должностях и чинах их основателя или его зависимости от человека соответствующего (социального) положения Кузнецов, Попов, Солдатов, Чеботарев, Полковников.

Около 2500 фамилий произошли от прозвищ, которые огромным набором синонимических вариантов выразили мысли современников о внешности и душевных свойствах людей XVII-XVIII вв. Только одной портретной черте — худобе или тучности посвящено свыше 50 антропонимических основ: Жировов, Икрянов, Круглов, Пухляков, Пузанов, Палкин, Щепин. Чубы, усы и бороды стародавних донцов вдохновили создателей почти 40 разных фамильных прозваний.

Ядерные фамилии ареала отличаются высокой степенью исторической информативности. Нередко значение их основ позволяет проследить общественно-бытовую дифференциацию, связанную с географической отнесенностью семантически родственных исходных прозвищ к разным частям Подонья. Так, фамилии Булеев (ст. Вешенская), Булешкин (ст. Нагавская) происходят от прозвища, данного по характерному присловью низовых казаков бул, було, а фамилия Чиганское (ст. Кумылженская) из прозвища верховых казаков чига. Прозвищем Волдырь (отсюда распространенная фамилия Болдырев) отмечали по всему Дону происхождение от смешанного брака русского с татаркой, калмычкой и т.д. Значительно реже встречаются фамилия Тумин (ст. Скородумовская) от прозвища тума 'некоренной казак, приблудный, метис', которое адресовалось верховыми казаками низовым, среди которых смешанные браки были более частым явлением.

Виды охотничьего промысла, которыми преимущественно занимались в разных станицах, отразились в фамильных прозваниях Камышанов, Камышкин (ст. Верхнечирская) — от прозвищ охотников на водоплавающую дичь и Гулебщиков (ст. Елизаветинская) от гулебщик — охотник на крупную дичь. Еще большая охотничья специализация запечатлена в фамилиях Бобровников и Лебедятников.

Особое место в антропонимической панораме занимают фамилии, основы которых сообщают о таких памятных событиях в жизни первых носителей прозвищ, которые были типичными для донской повседневной действительности XVII в: Драницын (ст. Дурновская) — от дранец — человек, которого драл медведь; Купленов (ст. Иловлинская) — от прозвища казака, выкупленного из азовского плена; Подрезов (ст. Нижнечирская), Тюрморезов (ст. Кочетовская) — от «подрезать тюрьму» — подкопать или подломить стену темницы с целью побега, Недуванов (ст. Старочеркасская) — от неучастия в каком-то памятном для современников дележе (дуване) военной добычи после набега на турок или татар и т.д.

Унииверсальной характеристикой донской фамильной антропонимии, сохранившейся поныне, является орфографическая многовариантность. Большинство нормативных записей соотносятся с 3-5 ненормативными вариантами.

Несомненно, что любой искаженный вариант антропонима становится при регистрации юридически самостоятельным именем и не может быть исправлен без соответствующей юридической процедуры. Однако историческая практика функционирования антропонимов в донском ареале свидетельствует о том, что наряду с орфографической дивергенцией антропонимов постоянно действует и обратный процесс конвергенции, процесс нивелировки по известному антропонимическому или апеллятивному образцу. Многократно приходится наблюдать, как в одном и том же документе или в преемственных документах (в разновременных или разноцелевых списках казаков одной и той же станицы) со сменой почерка составителя Астраухов вновь становится Остроумовым, Арешкин — Орешкиным, Авчаров — Овчаровым, Уласов — Власовым, Уколов — Вуколовым. Члены семьи, носившей в XVIII в. фамилию Абуховых или Алейниковых, в XIX-XX вв. нередко превращаются в Обуховых и Олейниковых.

Источник:
Щетинин Л.М. Русские имена, 3-е изд. Ростов н/Д, 1978.
Русская ономастика и ономастика России. М.: «Москва-пресс», 1994, с. 253-260.