Русский СЕВЕР-вглубь веков

http://ilim-lib.narod.ru/craev...storii.htm

Описывая окрестности Илимска, Радищев отмечает: «… виды здесь мало приятны: картины природы не отличаются разнообразием…».
И все же личность А.Н. Радищева привлекательна и достойна уважения именно своей русской сущностью, основанной на благоверной любви к Отечеству.

Александр Николаевич был сослан в Илимск по приказу Екатерины II «на десятилетнее безысходное пребывание». В кандалах и «гнусной нагольной шубе» он был отправлен по этапу длиной 6788 верст.

Смерть императрицы сократила срок Илимской ссылки вдвое. Через пять лет, в 1796 году, Павел I разрешает Радищеву вернуться из Сибири.

Интересы Александра Николаевича не ограничивались литературным творчеством. Он изучал сибирскую жизнь и природу, проводил метеорологические наблюдения. К нему постоянно обращались за помощью не только сами илимчане, но и жители окрестных селений, порой отдаленных, расположенных за сотни верст. Поэтому и прослыл Радищев «благодетелем».

Голландский ученый и государственный деятель Ник. Н. Витсен оставил такое описание Илимска 1692 года:

«Местечко Илимской или Илим, к северу от моря Байкала, расположено в окружении каменных утесов в глубокой впадине между двумя высокими горами, так что солнце поздно всходит и рано заходит за высокие вершины, и зимой только один час светит солнце.

За пределами крепости, называемой городом, имеется еще много домов, где живут процветающие купцы, солдаты, численностью приблизительно в сто человек, кое-как скудно перебиваются. Здесь зимой очень холодно, и тогда никто не прокладывает дороги из страха перед бродячими мугалами».

Немецкий ученый Иоганн Георг Гмелин, проживавший в России с 1720 по 1747 год и побывавший в Илимске в 1733 году, так описывает его:

«Он (Илимск) расположен на северном берегу реки Илима в очень узкой долине, которая простирается с востока на запад и по обеим сторонам окружена высокими горами. Река Илим там шириной в 40-50 саженей, вся долина с рекой – в 80-100 саженей, из чего можно заключить, что город должен быть очень узким, но зато длиной он с версту. Почти в середине города находится острог четырехугольной формы длиной в 120 саженей и шириной в 40. Он имеет восемь башен, из них три сторожевые, а остальные пять – боевые. Сторона, выходящая к воде, и связанные с нею две стены имеют каждая по одной сторожевой башне, противоположная к воде стена и каждый угол острога имеют боевые башни. Внутри острога имеется церковь, канцелярия, дом коменданта, таможня, склад для товаров, под ним трактир, молочные лавки, соляной склад, другой дом для денег и для дани, водочный погреб, сторожка и так далее.

Жилые дома построены повыше и пониже крепости, и число их доходит до 77. Из общеизвестных зданий там церковь, два трактира и 6 зерновых амбаров. И еще видно 5 старых полуразвалившихся лавок, где раньше торговали провизией. Наконец, в верхней части города находится мельница, приводимая в движение маленьким ручейком Микитиным, впадающим в Илим. Все жилые дома частных лиц очень плохи. Во всем городе только одна комната, свободная от дыма, но и она так плоха, что лучше нее взять черную избу. Я жил в паршивой черной комнате, в которой часто в облачную погоду среди бела дня приходилось зажигать свечу. Если я что-нибудь читал или писал, то вскоре бумага покрывалась падающей копотью. Но кто хоть немножко прожил в Илимске, тот не удивляется, что нет в нем домов получше. Люди там делают только одно: пьют и спят. Зачем им дома лучше? Некоторые кормятся дичью, но вся их работа состоит в том, что они делают для маленьких зверей ловушки или для больших – ямы, а лисицам выбрасывают сулему; они слишком ленивы, чтобы пойти на охоту. Другие выжимают из тунгусов все, что им необходимо для поддержания жизни. Большинство из них служивые, но сами они службой почти не занимаются, так как они откупаются у корыстолюбивых управителей от случающихся поездок или же кого-нибудь нанимают, кто совершает за них поездки. Когда жители должны дать почтовых лошадей, они едут не сами, а нанимают для этого ссыльных, а сами они в городе ничего не делают, как только посещают трактиры».

После постройки Московского тракта в 1760 году значение Илимска стало быстро падать, а после того как в 1898 году в Иркутск пришла железная дорога, Илимск и вовсе оказался на задворках Истории. И при проектировании железной дороги в обход Байкала с севера предлагалось пересечь Илим по двум вариантам, но минуя Илимск. Ожил Илимск только в тридцатые годы XX столетия, когда вместо старого Ангаро-Ленского волока стали строить автомобильный Ангаро-Ленский тракт и в Илимске сначала поселились строители тракта, а затем автомобилисты и дорожники, обслуживающие этот тракт.

В Илимске была таможня. Во главе Илимской таможни находились выбранные из посадских – бургомистр и его помощник – ларешный. Сборы пошлин осуществляли выборные целовальники.

Илимская таможня находилась внутри укрепления «вверх идучи по Спасской башне на правой стороне подле городовую стенку». Здание таможни было построено в 1714 году, под одной крышей с него стоял амбар с сенями. Рядом располагалось 11 лавок.

В таможне находились иконы, печать, «коробье» с деньгами, наказные памяти, контарь, аршин, стопка с точками для определения крепости вина, железо, медь, и «доска щётная сосновая черная на плечо».

По таможенному регламенту 1707 года каждый приезжий должен был стать на гостином дворе и предъявить таможне товары или списки их. С русских товаров таможня должна была взыскивать по илимским ценам 1/10 часть стоимости. Если купец скрывал товары от обложения, то пошлины взыскивались в двойном размере, а при вторичных случаях утаенные товары отбирались, купца били «батожьем нещадно» и не пускали в «Сибирские города».

Указам Екатерины II от 22.12.1763 г. пускались в оборот особые сибирские деньги, имевшие хождение только в Сибири. Чеканились из колыванской меди полушка, деньга, 1,2,5 и 10 копеек. На всех монетах, кроме полушки, изображались 2 соболя.

Политика укрепления полицейских сил, проводимая правительством в конце XVIII века, затронула и Сибирь. В уездных городах были созданы особые городовые команды, которым поручалось несение гарнизонной и полицейской службы.

Сибирский губернатор Чичерин в 1764 году направил в Илимск через секретную комиссию бывшего каптенармуса Ладожского пехотного полка Афанасия Зарубина.

В Илимске Зарубин был назначен сержантом городовой команды и, впредь до назначения подпоручика, временным ее начальником. Казаки Илимского уезда получили, таким образом, первого воинского начальника. Вскоре начала формироваться особая Илимская городовая команда, главным образом, из негодных к строевой службе солдат.

В инструкции Зарубину предписывалось принять команду казаков в числе 120 человек, завести списки казаков, «смотреть», чтобы они имели «свое ружье – фузеи или винтовки, сабли», выдавать им жалованье.

Зарубин должен учредить распорядок на случай пожарных тревог; приказать жителям Илимска завести для печения хлеба и приготовления пищи летом и весной «особливые печи на дворах или в огородах»; расписать, с каким пожарным инструментом должен являться каждый житель на пожар.

Был в Илимске и свой палач. На должность заплечного мастера обычно подбирались преступники, изъявлявшие желание нести подобную государеву службу.

Первый Илимский палач, о котором сохранились сведения, был Петр Шарапов, служивший заплечным мастером до своей смерти в 1714 году. Он получал в год 3 рубля денежного жалования, 2 ¾ четверти ржи, 1 четверть овса и 1 ½ пуда соли.

Последним заплечным мастером был назначен в 1749 году ссыльный Басаев. Служил Басаев в этой должности очень долго.

«После уже в Илимске палача никогда не было» - из книги Шерстобоева «Илимская пашня».

Кокоулин К. в своей книжке «Школы и грамотность Киренского округа Иркутской губернии» за 1895 год писал:

До 1887г. Илимск не имел никакой школы, и никто никогда не выезжал куда-либо из города за получением образования. Иногда ссыльные занимались домашним обучением детей. В 1887 г. была открыта первая школа, церковноприходская. Первым учителем был псаломщик, затем дьякон, потом после непродолжительного закрытия школы за неимением учителя, ссыльный, и, наконец, с августа 1894г. учительница Б. из пятого класса гимназии. Учащиеся 19 мальчиков и 7 девочек разделены в это время на группы младшую и среднюю.

Священник Николай Пономарев в Епархиальных ведомостях за 1914 год описал поездку Преосвященного Епископа Евгения в Илимск: «Илимск – заштатный город. Свидетельницей былого владычества служит сохранившаяся доселе в центре города деревянная, с двуглавым орлом, башня, просветы в ней на все четыре стороны. Видно, что завоеватели ждали нападений отовсюду и зорко следили за появлением врага и с севера, и запада, и юга, и востока.

Башней интересуется всякий проезжий, но мало кто обращает внимание не ее поддержание и сохранение. Ничем она не огорожена, так что в знойные летние дни под башню беспрепятственно забираются коровы и лошади, укрываясь от овода и мошки; тут же склад старых телег, тарантасов и подвод.

При посещении городского управления владыка обратил внимание городского старосты на неотложную необходимость охранения древностей города, и в частности, башни, которую советовал огородить барьером и не делать ее складом предметов, которые могут сохраняться в другом месте.

Жители Илимска, как и все население Илима, занимается земледелием и звероловством. Владыка последовал в двух классное министерское училище. Снаружи здание содержится неряшливо. Заведующим училища состоит Н.Л. Попов, бывший псаломщик Илимской церкви. Численность населения 2060 душ.

В 1908 году в Илимске работало городское одно классное училище. Преподавал в нем учитель Н. Полпожинский.



До октябрьской революции в Илимске работала начальная школа в составе первых трех классов, да и тех было недостаточно. Сельское население было в большинстве неграмотным, особенно женщины, так как девочек не считали нужным обучать грамоте.

Начальная школа того времени давала учащимся самые элементарные навыки чтения, письма, счета. Поэтому никакой возможности для поступления в средние учебные заведения у крестьянских детей не было.

В Илимске деревянное одноэтажное здание семилетней школы было построено в 1939 году, во время строительства Ангаро-Ленского автомобильного тракта. Позднее, в 60-х годах, рядом было построено еще одно здание, и открылась средняя школа.

Все школы имели печное отопление и без водопровода.

Последним директором средней школы в Илимске был Данилов Г.

Лечением местного населения с незапамятных времен занимались ссыльные. Известно, что еще А.Н. Радищев не только лечил больных, но даже сделал несколько хирургических операций и являлся пионером основ прививания в Сибири. Ровно через 100 лет после Радищева в 1897 году в ссылку в Илимск прибыл врач-большевик Винокуров А.Н.

В 1939 году в Илимске было построено здание больницы (деревянное). Медиками работали ссыльные доктора.

Под названием «Илимская пашня», вошедшим в обиход с легкой руки профессора В.Н. Шерстобоева, скрывается огромный регион, включающий в себя площадь, заселенную русскими землепроходцами в 1630-1660 гг. к востоку от Енисея, а это долина Ангары от Братска до Балаганска, долина Лены от Усть-Кута до Киренска и вся долина Илима, откуда и взяла свое начало Илимская пашня.

Ерофей Хабаров с братом первую пашню в Илимском воеводстве раскорчевал в 1639 году.

В XX веке сельское хозяйство района практически не претерпело изменений по сравнению даже с началом XVIII века. А в XX веке пахото пригодные земли, с учетом возможностей крестьян тех лет, были освоены все, но условий для появления крупных землевладельцев не было, т.к. имевшихся угодий едва хватало для наделения новых семей детей сторожилов. А поскольку жители одной деревни состояли в близких родственных отношениях, то и все земли, принадлежавшие жителям этой деревни, превратились в общинные земли.

РЕВИЗСКИЕ СКАЗКИ, ТЫСЯЧНЫЕ КНИГИ,
МАЛОРОССИЙСКИЕ РЕВИЗСКИЕ СКАЗКИ, ТЫСЯЧНЫЕ КНИГИ,
СИБИРЬ РЕВИЗСКИЕ СКАЗКИ, ТЫСЯЧНЫЕ КНИГИ,
Россия РЕВИЗСКИЕ СКАЗКИ, ТЫСЯЧНЫЕ КНИГИ,

(подушные переписи)
В период татаро-монгольского ига в 1245, 1257, 1259 и 1273, по требованию татарских ханов для определения размеров дани был произведен учет населения некоторых русских княжеств. Учитывались для обложения данью дома, или «дымы». Летописи древнейшего периода подчеркивают, что хотя татары и «изочтоша всю русскую землю», однако «не чтоша попов, черицев и кто служил святым церквам», т.е. ту категорию населения, которая была освобождена от взимания дани.
В 1275 князь Василий Ярославский сам отвез дань в орду, татарские «численники» перестали приезжать на Русь для переписей населения, и учитывать население стали сами русские князья.
Писцовые книги
С конца 15 века сначала в Новгородской земле, а затем в повсюду в Московском государстве получает распространение новый вид учета – так называемое, сошное письмо. - это систематизированный свод сведений с указанием наличия на описываемых землях дворов и живущих в них людей по их состояниям.
Этот вид учета оставил множество документов, древнейшим из которых являются Новгородские писцовые книги (конец 15 века).
Писцовые описания выявляли только владельцев дворов. Единицей налогового обложения был земельный участок, производительно использовавшийся в хозяйстве, и учет населения носил поземельный характер.
Подворные переписи
В ХVII в. с развитием ремесел и торговли единицей налогообложения вместо земельного участка стал двор (т.е. хозяйство), и «переписи» превратились из поземельных в подворные. Они учитывали главным образом тягловое (платившее налоги) население. Подворный учет существовал в России чуть более полувека.
Всего известно 4 подворных переписи.
Первая была проведена Алексеем Михайловичем Романовым (1646-1647 гг.),
последняя, так называемая Ландартская перепись, – Петром I в 1715 - 1717 гг.
Правительственный наказ ясно определил цели переписи 1646. «Как крестьян и бобылей и дворы их перепишут, - говорилось в нем, - по тем переписным книгам крестьяне и бобыли, и их дети, и братья, и племянники будут крепки и без урочных лет… А которые люди, после той переписки, учнут беглых крестьян принимать и за собой держать, а вотчинники и помещики тех крестьян, по суду и по сыску и по тем переписным книгам, отдавать…».
Перепись 1646 года в отличие предыдущих писцовых описаний была прежде всего учетом населения. Переписчики записывали всех облагаемых податями лиц мужского пола, включая детей (последних – с указанием возраста). Результаты переписи сослужили тогда двойную службу – стали юридической основой для еще большего закрепощения крестьян и базой для взимания налогов.
Следующая перепись была проведена в 1676-1678 годах.
Для проведения переписи в том или ином уезде туда направлялся писец и несколько его помощников – подьячих. Писец снабжался наказом – инструкцией о том, как проводить перепись. Кроме того, ему вручались «приправочные книги» - копии материалов предыдущих описаний местности, в которую направлялся писец. В качестве «приправочных» во время переписи 1676-1678 использовались, например, переписные книги 1646. Местный воевода обязан был содействовать переписчикам, прибывшим в его уезд, назначить им помощников из числа местного населения и обеспечить всем необходимым, начиная с продовольствия. В 20-е годы XVII века переписной комиссии полагалось, например, выдавать «по туше бараньей, по куренку, да луку, чесноку, яиц и масла в скоромный день, а в постный… где какая рыба лучится». Непосредственная работа переписчиков начиналась с того, что, приехав в станы и волости, в монастырские вотчины и поместья, они должны были «в тех вотчинах и поместьях… государев указ (о переписи) вычитать… чтоб дворяне и дети боярские и их приказчики и старосты и целовальники приносили к ним сказки…».
«Сказками» в данном случае называли отчеты о численности крестьян в крепостнической вотчине или посадских людей на тяглом дворе.
Тяглое население, разумеется, пыталось уменьшить размер податей, которыми оно облагалось на основе результатов переписи. Для обмана переписчиков существовали различные способы, и они были хорошо известны, перечислялись в наказах писцам, но это мало помогало. Самый простой способ, позволявший «дворы жилые писать пустыми», заключался в том, что посадские люди на период переписи просто уходили к своим родственникам или вообще на время уезжали из города, оставляя двор пустым. Часто крестьян «из многих дворов в один переводили», огораживали два двора одной изгородью, а иногда просто скрывали дворы от переписчиков.
Перепись 1710 г., произведенная при Петре, носила черты подворной переписи, но была сделана попытка записывать оба пола. Получилось. что от переписи 1678 до переписи 1710 численность податных хозяйств сократилась на 19,5%. Петр отверг результаты переписи 1710, приказал принимать подати по книгам 1678 и произвести новую перепись в течение 1716 и 1717 .
О переписи 1710 есть сайт: http://perepis1710.genealogia.ru/index.html.

Особенно информативна перепись 1716 года. Сказано, кто и когда умер, кто нетрудоспособен, где находятся члены семьи в момент переписи. Кроме того, данные сопоставляются с переписями 1678 и 1710 годов.
Сама перепись предопределяла резко отрицательное отношение со стороны населения и даже жесточайшие наказания за утайку не давали правительству желаемых результатов. Множество ошибок происходило из-за невежества и небрежности переписчиков, а также из-за взяток переписчикам за пропущенные дворы. С другой стороны, за недачу взятки пустые дворы записывались как жилые, были случаи пропусков целых деревень или одно и тоже село переписывалось дважды.
Ревизии (подушные переписи).
В начале ХVШ в. налоговая система претерпела новые изменения. Вводилось подушное обложение, единицей которого стала мужская душа. В соответствии с новой системой налогообложения была принята и новая форма учета населения - так называемые ревизии («подушные переписи»). Всего в России было проведено 10 ревизий.
Указ о проведении 1 ревизии издал Петр I 26 ноября 1718. Она началась после опубликования указа Сената от 22 января 1719 и продолжалась до 1727.
Были переписаны не только русские, но и большинство других народов. И все же ряд народов (башкиры, часть татар и др.) не был учтен. Кроме того, первоначально ревизия не распространялась на Прибалтику, Малороссию, Слободскую Украину, а также на украинцев, живших в русских губерниях. Правда, позже на всех этих территориях были проведены местные ревизии населения или осуществлены другие формы учета населения (например, в Малороссии - «переписи», учитывавшие численность дворов и служащего казачества).
2 ревизия была произведена после опубликования указа от 16 декабря 1743: началась в 1744 и закончилась в 1747. Она, как и 1 ревизия, вновь не коснулась ряда народов (башкир, части татар, сибирских племен, лопарей). Не проводилась 2 ревизия и на территории Малороссии.
Тем не менее 2 ревизия охватила некоторые категории населения, которые не были охвачены 1 ревизией. В частности, были учтены жители Ингерманландии (населенная финнами часть нынешней Ленинградской области), украинцы на русских землях и в Слободских полках, а также и иностранцы, принявшие православие. Сенатским указом от 22 марта 1746 предусматривалось, что отдельно должна регистрироваться этническая принадлежность учитываемого ревизией населения, при этом разрешалось при учете крещеных инородцев не указывать их этническую принадлежность.
Через 17 лет после начала второй ревизии было решено провести третью ревизию. На этот раз правительство пришло к выводу о включении в ревизские сказки также и всех лиц женского пола. До этого их численность определялась путем удвоения числа, лиц мужского пола. Третья ревизия началась в 1762 и в основном завершилась к середине 1764. С учетом всех пропусков и «беглых душ» общая численность населения России к 1763 году составила 23200 тыс. чел. Однако ревизия недоучла значительную часть населения, и позже, уже в ходе следующей, 4, ревизии было обнаружено большое число недоучтенных 3 ревизией приписных душ. К началу 3 ревизии был окончательно установлен список категорий населения, подлежащих ревизскому учету, и разработана форма документов, составляемых во время ревизий. С 3 ревизии вводится единая печатная форма ревизской сказки, просуществовавшая практически без изменений до 10 ревизии. Начиная с 3 ревизии, в сказки вносились сведения обо всех лицах мужского женского пола (фамилия, имя, отчество, возраст, сословная принадлежность, место жительства).
В 1781-1783 проходила 4 ревизия. В отличие от всех предыдущих она распространилась на всю территорию России, охватив и те окраинные районы, где до этого проводились лишь свои местные исчисления. Она указывала этническую принадлежность не только «некрещеных иноверцев», но и «новокрещеных», т.е. принявших православие в 30-50-х годах XVIII в. Не выделялись давно принявшие христианство этнические общности: белорусов, поляков (кроме живших в Риге), латышей, эстонцев, ижорцев, карел, финнов, коми, коми-пермяков и др.
23 июня 1794 г. был издан именной указ о проведении следующей, 5, ревизии, которая должна быть завершена к началу 1796. Формуляры документов остались такими же, как и во время Четвертой ревизии. По ее итогам в России уже насчитывалось 28300 тыс. человек.
Последующие ревизии – 6, 7, 8, 9 и 10 начали проводиться соответственно в 1811, 1815, 1833, 1850, 1857 гг..
В формуляр сказки 7 ревизии для некоторых категорий населения вносятся сведения о специальности; сведения о женском поле выделены и составили правую часть сказки.
Ревизии не охватывали полностью все население, большинство из них не покрывало всей территории страны, и были растянуты во времени (хотя сроки их проведения постепенно уменьшались). На протяжении почти полутора столетий ревизии фактически являлись единственной достаточно широкой формой учета населения страны, лишь в некоторых районах помимо них проводились местные исчисления.
Ревизские сказки позволяют установить следующие сведения: сословную принадлежность лица, подающего сказку; возраст, фамилию (если была), имя, отчество и место рождения; место постоянного жительства; наличие детей мужского и женского пола (кроме 1-2 и 6 ревизий) с указанием времени и места их рождения; родственников и «работных людей» с указанием фамилий, имен, возраста и сословной принадлежности; размеры податей, уплачиваемых казне; имущественное положение подающего сказку (не всегда); в ряде случаев по 1-5 ревизиям - национальность; по 1 ревизии - физические недостатки («увечен», «слеп»). Установить можно именно возраст на момент переписи, а не год рождения, поэтому подсчитанный год рождения по разным ревизиям как правило различается.
Категории населения, перечисленные в ревизских сказках тех времен: мещане, церковнослужители, солдаты, цеховые, из купечества, крестьяне. Последняя категория включала в себя следующие группы: вольные хлебопашцы, однодворцы, бобыли, черносошные, дворовые, экономические, удельные и т. д. В «переписные листы» вносилось гражданское состояние каждого из переписываемых абонентов на настоящую и прошлую ревизию. Например, воинская служба имела следующие варианты: сдан в рекруты, сдан в ратники, в ополчении, отдан в арестантские роты. Важной считалась информация по перемещениям населения, где были такие варианты, как: переселен, самостоятельно переселились, переведен, пришли неизвестно откуда, в неизвестной отлучке, в бегах, вольноотпущенные.
Однако даже последние ревизии были очень далеки от всеобщей переписи, так как не включали в себя огромную группу, освобожденную от учета. От учета были освобождены:
1) дворяне,
2) гос. служащие,
3) домашние учителя,
4) нижние воинские чины (донские, черноморские и иные казаки),
5) почетные граждане,
6) лица, принадлежащие к почтовому и театральному ведомствам,
7) все лица получившие ученые, медицинские, академические степени,
8) мастера казенных заводов и т.д. Не все ревизские сказки сохранились. Не все сохранившиеся описаны (то есть попали в описи), то есть, даже если они и есть, вам скажут, что их нет. Сохранившиеся не всегда даются исследователям – для этого они должны быть прошиты, пронумерованы и в хорошем состоянии. А вообще-то они хранятся в федеральных архивах - фонды ландратских книг и ревизских сказок, Коллегии экономии (РГАДА); Сената, Департамента разных податей и сборов министерства финансов (РГИА) - и в региональных архивах - фонды наместнических правлений, казенных палат, мещанских старост, уездных временных ревизских комиссий Всероссийских народных переписей, личные фонды. Ориентировочно первые три ревизии, вне зависимости от территориальной принадлежности лучше искать в Российском государственном архиве древних актов, а последующие семь, в областных и краевых архивах, соответствующих территории, на которой проживали ваши предки.

Источник:
Сайт Архивы России.


http://cdtnkfyf.ucoz.ru/forum/35-50-1

Усть-Ку́тский остро́г (в старом написании Усть-Ку́цкой) —
укреплённый населённый пункт в устье реки Куты при слиянии с рекой Леной.
Центр Усть-Кутской волости.
Основан в 1631 году.

Имел удачное расположение на пересечении транспортных путей. Важный узел в освоении севера Сибири и Дальнего Востока. Место проведения крупных ярмарок (торговля пушниной, солью).

Основа хозяйственной деятельности — сбор торговых пошлин, ясака, других податей; обслуживание путей сообщения. Добыча соли. Также землепашество.

В настоящее время место, где стоял острог, находится в городе Усть-Куте. Постройки не сохранились.


1. Географическое расположение

Острог основан при слиянии рек Лены и Куты, последняя из которых имеет в устье небольшую дельту из двух проток, омывающих остров Домашний. Предположительно, располагался он у места впадения в Лену левой протоки, на высоком берегу, напротив нижнего конца острова. (В месте, где сейчас находится здание детской библиотеки микрорайона Старого Усть-Кута.)

2. История

В 1628 (по другой версии — в 1629) году казак Василий Бугор, отправленный по приказу Енисейского воеводы с отрядом в 10 человек, вышел к устью Куты и построил здесь зимовьё. Единой версии о том, где оно располагалось, нет.

По результатам экспедиции Бугра енисейский воевода отправил в Приленье отряд в 30 человек под предводительством атамана Ивана Галкина, одной из задач которого была постройка в устье Куты острога. Весной 1631 года отряд вышел к устью и поставил здесь второе зимовьё. Эта дата считается датой основания острога.

Однако ограждение и основные постройки острога появились лишь весной 1632 года, когда на помощь Галкину в устье Куты пришёл Пётр Бекетов со вторым отрядом.

Острог был отдан в подчинение Илимску. К середине XVII века около Усть-Кутского острога по рекам Лене и Куте образовалась цепочка небольших населённых пунктов. Все вместе они составили волость с центром в Усть-Куте[1].

В 1639—1649 годах в Усть-Кутском остроге в чине сына боярского жил Ерофей Хабаров. (По другим данным, чин сына боярского Хабаров получил только в 1655 году.) Он завёл на Лене первые пашни, завёз лошадей, организовал ямскую гоньбу, а в нескольких километрах выше по течению Куты основал солеварни, положившие начало Усольской деревне и Усть-Кутскому солеваренному заводу. В 1655 году за заслуги перед государством Усть-Кутская волость была пожалована Хабарову в управление.

В XVII веке одним из опорных пунктов освоения севера Сибири и Дальнего Востока был Илимский острог, откуда отправлялись многие казачьи отряды и экспедиции. Наиболее удобный путь к новым землям пролегал по Лене, выход к которой давал Ленский волок. Его конечной точкой был Усть-Кутский острог, через который в числе других прошли экспедиции Дмитрия и Харитона Лаптевых, Владимира Атласова и Степана Крашенинникова, Григория Шелихова, Геннадия Невельского. На усть-кутском плотбище готовились суда-дощаники для Северной экспедиции Витуса Беринга.

Упоминания об остроге относятся к XVII и XVIII векам. С ростом села Усть-Кут укрепления утратили своё значение и исчезли. Когда это произошло и при каких обстоятельствах, неизвестно. Из воспоминаний Александра Радищева, который в 1796 году проезжал через Усть-Кут из илимской ссылки, следует, что острога в это время уже не было[2]. По воспоминаниям старожилов Усть-Кута, последнее строение времён острога — казачья изба, топившаяся «по-чёрному», — было снесено в конце XIX века.


3. Описание

На первой карте Сибири, составленной Семёном Ремезовым, острог был изображён в виде четырёхугольника с одной большой угловой башней, постройками внутри и вне стен, без церкви[1].

Об острогах см. также: Острог (укрепление)
Острог был постоянным поселением. По описанию 1699 года, внутри острога были церковь, «государев двор» и другие постройки. За околицей находились около десятка построек[1]. С восточной стороны располагалось казацкое кладбище, а на берегу реки — плотбище.


4. Население

По архивным сведениям, в 1654 году при остроге проживало 11 крестьянских семейств, которые пахали 22 десятины земли на казну. К 1685 году общая численность крестьянских хозяйств достигает 22 и остаётся на этом уровне до конца XVII века.

В 1699 году 10 дворов (вне укреплений) составляли судовые плотники, готовившие дощаники и баржи для сообщения с Якутском. Пятеро из них пахали пашню. Отдельными дворами жили также поп и два кабака[1].


5. Функции

Усть-Кутский острог не имел большого военного значения, и в первую очередь играл роль транспортного и торгового центров. Выполнял в основном следующее:

Обслуживание путей сообщения — Ленского волока, ямского тракта по реке Лене, позже — Илимского тракта;
Содействие в освоении Севера и Дальнего Востока;
Сбор ясака с местного населения — эвенков;
Административный центр волости, сбор налогов, исполнение государственных повинностей;
Сбор торговых пошлин. Место проведения крупных ярмарок. Торговля пушниной из Якутии, солью с Усть-Кутского сользавода;
Позже — место ссылки осуждённых и отбытия каторги.
Население Усть-Кутской волости занималось преимущественно в крестьянском хозяйстве, было занято на солеваренном заводе, и несло государственные повинности по поддержанию путей сообщения.


6. Ярмарки

Первые упоминания о ярмарках в остроге относятся к 1655 году в связи с ограблением торговых людей. Проводились они вплоть до начала XX века, когда острога уже не существовало, а на его месте выросло село Усть-Кут.

Ярмарки устраивались дважды в год — в мае после ледохода и в ноябре после ледостава. Весенние ярмарки совпадали с началом полевых работ, за что по своему характеру были названы «деловыми». В ноябре же проходили «праздничные» ярмарки, сопровождавшиеся народными гуляниями.

Основными товарами, притягивавшими на устье Куты купцов с юга, были пушнина и соль. Пушнина в больших количествах — до 400 подвод на одну ноябрьскую ярмарку — доставлялась по Лене из Якутии. Соль добывалась на солеварнях недалеко от острога. Продавали же купцы продукты питания и мелкие товары, необходимые в быту. Работал питейный дом.


6.1. Пошлины

Существовало большое количество пошлин, делившихся на две категории — «въезжие», т. е. за въезд в острог, и «выездные» — соответственно, за выезд.

Сбором пошлин занимались целовальники. Известно, что некоторое время между 1639 и 1649 годами целовальником в Усть-Куте был Ерофей Хабаров.


6.1.1. Въезжие пошлины

Явчая пошлина — за появление в остроге — 1 алтын с человека.
Указные пошлины.
Пошлина с провозимого товара — 1/10 часть.
Пошлина за торговое место — 24 копейки в неделю.
Весчее — за взвешивание товара — 1 деньга с пуда.
«Рублёвые» за продажу скота — взимались с каждой головы.
«Роговые» за продажу крупного рогатого скота — 1 алтын с каждой головы.
«Пошёрстные» за провоз лошадей — 1 алтын с каждой головы.
За провоз соболей — 1 соболь с каждого десятка.
Амбарные деньги — плата за хранение товара в амбарах.
Пошлина за провоз денег — уплачивалась даже в случае отсутствия товара.

6.1.2. Отъезжие пошлины

Отъезжее за отпуск из острога — 4 деньги с человека плюс 4 деньги с 1 рубля денег и товаров.
Отъезжее за право проезда на Ангару (по Ленскому волоку) и дальше.
Посаженная пошлина (для судовладельцев) — 1 гривна с одной сажени.

osokina-galina написал:

[q]

Усть-Кутская приказная изба

[/q]

В своем доношеннн усть-кутская
приказная изба сообщила и о том,
что "из оных разбойников иноземцев
Усть-Кутскую приказную избу для спросу
о их разбоях и похвальных н поносительных и угрозных речей н убийства
взять языка к ответу ннкоими меры невозможно", потому что этих иноземцев
имеется "немалое число".
Страх, который напал на усть-кутскую приказную избу, был слишком
очевиден. В своем донесении усть-кутский пнсарь настолько основательно
расписал бунтовские разбойничьи деяния иноземцев, что илимская
администрация, несмотря на малочисленность .местного городского
гарнизона, решила отправить подкрепление - 5 казаков с сыном боярским.
Сыну боярскому Березовскому приказали узнать подробно на месте, отчего
именно в Таюрекую деревню вступили иноземцы и почему учинили разбой. Если
же на месте будет усмотрено, что тунгусский шуленга Теврюгнн "имеет
случай к бунту, как то и в Брацком остроге ныне учинилось", то сначала
точно разведать, сколько у него налицо бунтовщиков, а затем собрать раз-
ночннцов и крестьян Усть-кутского района для подготовки действий против
бунтовщиков. Сначала приказано было увещевать бунтовщиков, поймать
шуленгу, сообщить в Илнмск, где находятся бунтовщики, какое имеют оружие
и где лежит запасное оружие и "давно ль к бунту умысел начался".
Посланный в Таюр-скую деревню сын боярский Андрей Березовский сразу же
ответил и Илимск, что "без собрания оружных людей ехать на них ино-верцов
в малолюдстве немалая опасность", но на месте все-таки собралось у него
74 конных и вооруженных людей.

В Таюрской отряд Березовского стал,
согласно наказу, искать шуленгу Теврю-гпна, "токмо оного в сыску не
явилось", как после писал Березовский в своем репорте.
Сысканные же тунгусы, в том числе тунгус Каркалей Кутокин. имевший
свои кочевья по реке Таюре выше деревни верстах в трех, сказали, что на
Таюру приходили тунгусы с Нюн, Ханды и Киренги для выбору нового шуленги
в числе 16 человек. Что касается ссоры, то причиной ссоры был сам М.
Якушев, бпвшпн тунгусских баб: "стегал березиной-сучьями баб его
(Каркалееву) да Ивашка Буркова жену-ж".
Камни бросал в разночинцев тунгус Иван
Бурков, а Медведева побили тунгусы за то. что он научал других бить
тунгусских баб. "А миня, Каркалея. шулннга бил палкой п с тех сердцов я
Ивана Медведева, что за него мння били, бросил необделанным томаром 1 по
голове", рассказывал Каркалей на допросе.

Сам Якушев показал в своих расспросных речах, что тунгусов явилось
человек до семидесяти, вытоптали мимоходом оленями хлеб п частью
потравили, несмотря на неоднократные требования Якушева "штоб оной хлеб и
впредь не топтали и не тра-
1 Т. wap- разновидность ет|"лм.
или. и оные на то невзнрали, и после того оппть теми-ж мерами инплп". Л
когда Якутов нахал б поле "и шла тунгуска Карка-епха с олеими по хлебу, и
за то я ее ударил прутом двою, и она ыдернула нож и на меня замахнулась и
закрычала, на кои ее-рык из юрт набежали иноземцы, и по оному полю за
мною даже-
0 деревни нашей иные из них гнались с каменьями и палками еловек до 20-
ти, и по прибеге моем и по запоре Ивана Медве-ева в дом и бросали в дом
каменьями и палками н окна выломали, t в то время у Ивана Медведева
голову проломили и ушли обратно",
t затем шуленга их, разночинцев, велел по русскому обычаю драть-1атожьем,
несмотря на протесты, что опп не ого команды и его •уду не подлежат.
Шуленга мотивировал свою расправу резонно
1 просто: "не бей нашпх баб".
Ссору с тунгусами л расправу вплели остальные таюрскпе кители, но,
боясь той же участи, из домов не вышлп.
Разузнав эти обстоятельства, Березовский донес о них в Илпм-:кую
канцелярию, та приказала Якушева сыскать и за ложное )бъявленпе, "чтоб
впредь чинить не дерзал", бить батогами второй раз, а собранных конных
вооруженных крестьян распустить ю домам (30 июля 1767 г.).
Так кончилась история с "тунгусским бунтом" на Лене.
События на Оке имели, как мы видели, большое психологи-*еское влияние
среди населения обширного ангаро-ленского* края. Их отзвуки докатплпсь до
Илпмска, до Усть-Кута и Кежмы, г. е. вплоть до тогдашней енисейской
провинции.

Отзвуки этого движения сохранились и в фольклоре почти до
наших дней, видоизмененные, правда, как и вообще все факты, переданные
нам в фольклорной редакции.
В записи неизвестного автора "Описания Братской волости" (по А. И.
Михайловской - семидесятых годов прошлого столетия) сохранилась легенда о
' Кровавой протоке"; события, описанные в этой легенде, приурочены к
времени перенесения братского острога с правого на левый берег. В легенду
о Кровавой протоке вплетена деталь, судя но всему, несомненно относящаяся
к событиям 1767 г. Легенда рассказывает:
"Буряты с речки Вихоревой хотели воспрепятствовать переселению русских
на новое место из старого острога. Они подошли к острогу и верстах в двух
стали поджидать остальных бурят, кочевавших в окрестностях. В острог они
послали мальчика разузнать о количестве оружия, людей, о расположении
острога. Русские подпоили мальчика п, выведав от него о намерениях, бурят
напасть на петров день, послали за помощью в Илпмск. 30 июня буряты
окружили острог и начали осаду".
Ожидание бурятами остальных участников восстания неподалеку от Братска
очень похоже на рассказы участников движения 1767 г. об остановке бурят и
китайцев на реке Каде для ожидания остальных "заговорщиков". Этот момент
легенды, бесспорно, навеян живыми словами очевидцев событий и совре.чен-
238
нпков "бунта* 1767 г. Дата восстания, приведенная в легенде. - 30 июня, -
как и указание на "петров день" также ведут нас к источнику фольклорной
традиции - реальным событиям 1767 г. П. наконец, как ;>то н было н
действительности. вооруженную помощь Братскому острогу оказывает Илимск.
снарядивший if 1767 г. первый карательный отряд и следственную экспедицию
иод начальством сержанта Зарубина.
Следует, поэтому, дополнить изложение A. II. Михайловской, которая в
свое время в работе о Братском остроге после слов относительно этой
легенды "30 июня" вставила ' неизвестного года". Правильнее. будет
сказать: "30 июня 1767 года".
Другой вариант легенды о восстании бурят, в изложении М. П.
Овчинникова, звучит так: "Переселившись на левый берег Оки.
приблизительно в 1630-х годах, помимо построенного острога у русских
появились земледельцы, жившие пне острога, и таким, образом образовалась
Братско-Острожная слобода. Буряты не-тревожили уже русских. Они приходили
в слободу для покупка предметов, необходимых в житейском обихоДе, как то:
топоров, ножей, водки, ситцев, 1 табаку и проч., потому что железные-
предметы у них не выделывались, а получались из Монголии.
Надоело, по всей вероятности, бурятам платить ясак и переносить
различные несправедливости, проявляемые частенько русскими казаками -
сборщиками этого ясака, может быть двойного. И вот буряты пожелали
освободиться от господства русских.
О настроении бурят русские узнали случайно, и вот каким образом:
помимо тех пленных, взятых при сражении на правом '¦ерегу Оки в старом
остроге, обращенных в работники, они не могли справляться с необходимыми
работами, а потому охотно принимали к себе в услужение приходящих бурят с
предложением своих услуг. Один раз пришел в острог мальчик и нанялся в
работники к русскому казаку. Раз этот мальчик, играя в бабки или мячиком
с русскими ребятами, был избит ими. Бурятский мальчик от боли и злобы
сказал: "Погодите, вот скоро придут наши буряты и вас всех перебьют,
будет вам куражиться иад нами". Этим словам сначала никто не придал
никакого значения, но об них случайно узнал дьяк или подьячий,
управлявший острогом. Он призвал к себе мальчика, угостил обедом,
обласкал, дал игрушек и напоил водкой. Будучи пьян, мальчик рассказывал,
что действительно буряты хотят напасть на острог в русский праздник,
который бывает в средине лета. т. е. петров день, причем рассказал о том,
что буряты для этой цели заготовили очень много мечей, кинжалов и луков,
которые упрятали в лесу. Дьяк послал казаков в лес для того, чтобы
отыскали эти склады. Долго ходили казаки в лесу и наконец действительно
нашли склад оружия, которое было перевезено в острог. Дьяк, убедившись в
том. что маль-
1 Очевидно. М. 11. Овчинников подразумевал какие-либо бумажные
ткани, получавшиеся через русских.
2Л0-
-чик действительно сказал ему правду, гтослал к илимскому вое-иоде за
помощью. Воевода исполнил просьбу дьяка.
Около складов был поставлен секретный караул. Буряты пришли на место,
где хранилось оружие, увидели, что русские обнаружили их замыслы, и ушли,
не сделав никакого зла русским". 1
Эта легенда обнаруживает не только своеобразную фольклорную логику и
приемы обработки сюжета, но и несомненную близость к первым устным
сведениям о бурятском восстании в Братске, которые передавались из уст в
уста в нюне - июле 1767 г.. уже облеченные легендарным налетом,
таинственностью и фантастикой.
Центральными мотивами нового фольклорного сюжета, зарегистрированного
Овчинниковым, являются, с одной стороны, мальчик-предатель, а с другой
стороны, - потаенный лесной арсенал повстанцев. Оба чти звена легенды
исторически оправданы. Под легендарным образом мальчика нетрудно угадать
"обласканного" илимским начальством новокрещенного Константинова, который
изъявил готовность рассказать властям о потаенном месте хранения оружия.
Что касается превращения взрослого в мальчика, то отого требовала логика
творимой легенды, выраставшей на канве исторического предания уже в то
время, когда подлинная острота рассказа о новокрещенном ренегате,
предавшем остальных "иноверцев", уже исчезла и была непонятной и ничем в
быту неоправданной, когда началась уже стилизация легенды. Неопытное и
неразумное дитя, естественно. <¦ точки зрения отдаленных потомков жителей
Братского острога могло заместить взрослого - эта версия вдобавок куда
поэтичнее и ближе к стилю, легенды как таковой, чем историческая быль 1767 г.

Еще раз о ГАЛКИНЕ
и об Усть-Кутском остроге

УСТЬ-КУТСКАЯ ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ГАЗЕТА
Диалог ТВ N 5 ( 27.01.2012 )

2011 год для нашего города прошел под знаком празднования 380-летия,
важнейшим событием которого по праву считается открытие памятника
землепроходцу Ивану Алексеевичу Галкину, основателю Усть-Кута.

Между тем, оценивая вклад атамана Ивана Галкина в истории, доктор исторических наук,
профессор, академик РАЕН, главный научный сотрудник ЯГУ П.Л. Казарян
в статье «380 лет судоходству на великой реке…» пишет,
что «обстоятельства поездки Галкина в 1631 г. на Лену и сбора
ясака с якольских (якутских) племен Средней Лены в подробностях до конца еще не выяснены».

Но при этом, отметив открытие Галкиным в 1630 году пути на Лену,
ставшего знаменитым Ленским волоком, делает общий вывод о том,
что «этот поход, третий русский сплав по Лене,
не оставил особого следа в истории региона».

С содержанием статьи можно ознакомиться в Интернете (http://ostrog.ucoz.ru/publ/k/kazarjan_p_l/ot_eniseja_do_leny/135-1-0-240).

Такой вывод ученого заставляет задуматься.

Не вдаваясь в подробности, скажем, что первым на Лену с южной стороны,
из Енисейска, в 1629 году прошел отряд во главе с десятником Василием Бугром.

Им были построены зимовья на устье Игирмы, с ангарской стороны маршрута - на устье Куты, с ленской стороны, и на самой Лене - в устье Киренги. Двое его товарищей – служилые Терентий Корешок и Федор Михайлов, оставленные для сбора ясака в устье Куты,
стали, по выражению академика Л.С. Берга, первыми оседлыми русскими на Лене.

Вторым был атаман Иван Галкин с отрядом служилых в 30 человек.
Поскольку документов о том, как на Лену попал Бугор, пока еще никто не опубликовал,
о путях на Лену, известных русским до похода Галкина, мы знаем только из отписки
атамана енисейскому воеводе.

В ноябре 1630 года Галкин сообщал: «А по Идирме, государь, водяного ходу до усть Чюхтармы реки три дни,
а по Чюхторме идти до волоку день водяным же путем, а волок на реку на Ялыку, а сухово волоку с Чюхтормы на речку Ялыку днем переходят рано, а по Ялыку до Куты плыти день <…> а до другого волоку идти по Идирме реке вверхь до устья Дидилмы два дни, а с усть Дидилмы сухово волоку идти на реку на Куту, на усть Кутоя два дни». Он хотел было идти «<…> всеми судами вверхь по Идирме-реке со всеми запасы <…>», но « <…> Идирма, государь, река мелкая, болшими судами итьти по ней не мошно, а малых судов не было <…>.

Сейчас на картах нет названия Дидилма.
Теперь это либо ручеек Еловый, впадающий в р. Игирму ниже нынешнего поселка Новая Игирма, примерно в 7-8 км, либо речка Черная, также левый приток Игирмы рядом с поселком.
Поднимаясь по любому из этих притоков, попадаешь из ангарского бассейна в ленский на р. Куту.

А в названии Дидилма (Дидылма) слышится сочетание нескольких эвенкийских слов,
которое можно перевести как «перевал по черной воде».
Так что, скорее всего, Дидилма - это та речка, которую сейчас называют Черной.

Одарив подарками тунгуса, атаман узнает еще один, пока неведомый, маршрут на Лену.
Тунгус «<…>сказал волок на реку на Купуй с устья Идирмы итти вверх по Илиму водяным путем до подволочья два дни<…> И я, государь, с тем тунгусом посылал служивых людей дву человек, Ивашка Чюрочку да Якуньку Васильева, волоку отведывать.

И они, государь, ходили с тем тунгусом, волок отведали и, пришед, сказали про тот волок,
что де лехко человек тот волок днем перейдет. А с ношами тот волок итти два дни на реку на Купуй.
А по Купую плыть на низ до Куты день водою. А Купуй - река водяна».

И мы узнаем имена служилых, кто первыми прошел по сухопутной части будущего Ленского (Илимского) волока. В сообщении Ивана Галкина есть некоторая путаница в названиях рек.
Имея в виду устье одной и той же реки, которую сейчас называют Купа и которая впадает в Куту,
он называет Купу то «Кутой», то «Купой».

Вполне извинительная ошибка при необычайности для русского слуха эвенкийских названий и внешней схожести слов. Когда р. Купу стали называть именно так, наверное, теперь сказать точно нельзя. Отметим лишь, что и через четверь века, в 1657 году,
Петр Бекетов, сообщая якутскому воеводе о своем движении с казной в Москву, написал:
«от Якутского острогу до усть Куты реки дошли в четыре недели два дни, августа в 17 числе.

А по Куте и по Купую до часовни (эта часовня была на устье р. Муки, то есть в нижнем конце сухого пути Ленского волока – Ю.Ч.) шли шесть дней, потому что Кута и Купуй реки до броду сухи и мелки».
Найдя удобный путь, Галкин посылает « <…> через тот волок на реку на Лену служивых людей шесть человек, десятника Илейку Ермолина, Ивашка Романова,
Исачка Васильева, Ярофейка Спиридонова, Марка Любовсково, Гришку Ярославца. А за ними, государь, посылал осмнатцать человек запасы их несть за волок<…>
И они, государь, запасы их перенесли за волок на реку на Купуй. И нашли, государь, на реке на Купуе под волоком тунгусов дву человек. И купили они, служивые люди, у тех тунгусов лотки берестяные. И те, государь, шесть человек поплыли на низ по Купую и Куте два дни до Лены реки».

Вперед идут давно проверенные люди.
Это потом М.В. Ломоносов скажет пророческие слова о будущем прирастании могущества России Сибирью.

А тогда и «государьских служилых», и промышленных (охотников),
и торговых людей манила в неизведанные края пушнина,
в первую очередь, соболь: им и казна, и люди богатели.

А век был жестокий, и перед походом на Лену атаман с отрядом практически тех же служилых,
кто был отправлен с ним на Лену, в зиму 1629-1630 года из Енисейского острога
жестоко подчинил инородцев на енисейских притоках, реках Кан и Усолка,
взял добычу и «ясырь» (пленных женщин и детей).

Было тогда ранено из отряда атамана десять человек,
в том числе трое из будущего передового ленского отряда.
Их вытащили на нартах в Енисейск и вернулись из трехмесячного похода без потерь.

А здесь, на Лене, на первых порах обошлось без крови.
Вверх и вниз от устья Куты жили береговые тунгусы,
ввиду своей немногочисленности и разрозненности подчинившиеся без сопротивления русскому царю.

В нём они также искали защиту от ежегодных набегов воинственных племен тунгусов-охотников
с верховьев Нижней Тунгуски и верховьев Куты,
грабивших становища и уводивших в плен женщин и детей.

Найденный Галкиным путь не был меньшим по продолжительности.
Решающим стал другой фактор: по Илиму можно было поднять несколько больше груза к новому волоку,
чем по Игирме к любому из двух известных. На том месте, откуда двинулся на Лену отряд Галкина,
и был впоследствии построен Илимский острог, ставший на долгие годы центром воеводства.

Ленский или Илимский волок до устья р. Муки,
потом водой по Купе и Куте в Лену – вот та дорога,
которая соединила Русь с Восточной Сибирью,
Якутией и Колымой, позволила выйти к морям Северного и Тихого океанов.

И честь открытия этого пути принадлежит Ивану Галкину.

Посмотрим на строительную деятельность Ивана Галкина.

8 мая 1631 года енисейский воевода князь Семен Шаховский получает от Ивана Галкина сообщение из зимовья на устье Игирмы «<…> как де он с служилыми людьми на усть Идирмы реки в старое зимовье пришел и зимовье укрепил, зделав городком, и башню для караула поставил <…>». «Старое зимовье» - это то, что на устье Игирмы поставил Василий Бугор. Позже, после возвращения в Енисейск, атаман в челобитной от 29 марта 1632 года описывает свою службу на Лене: «<…> и пришет на усть Идирмы реки, по твоему государеву указу, поставя зимовье, учали твой государев ясак збирать с Ылима реки да с Идирмы реки и с Куты реки, и по иным сторонним рекам, которые впали в Лену реку».
Некоторые исследователи считают, что Ивану Галкину, как и другим первым землепроходцам, было свойственно приписывать себе заслуги. Да количество противников, убитых и раненых непокорных инородцев приписывали. Могли приписывать и подарки тунгусам, чтобы те шли под государеву руку. Это проверить было невозможно. Не вызывает сомнения и тот факт, что, преувеличивая свои заслуги, землепроходцы нередко стремились приуменьшить заслуги других.
Но вот зимовья! В 1632 году приписывать себе хоть строительство нового зимовья, хоть укрепление старого было бессмысленно. Во-первых, в Енисейск еще в 1630 году вернулся Бугор, и там знали о построенном им на устье Игирмы зимовье. Во-вторых, Галкину было очевидно, что ему на смену кто-то будет прислан, так как он сам отправлен был всего лишь на годовую службу и должен был вернуться в Енисейск. В-третьих, никто пока не опроверг документально ни укрепления старого зимовья, ни строительства еще одного.
А что если, учитывая численность своего отряда, в три раза большего, чем у Бугра, и предусматривая вероятность зимовки на устье Игирмы, Галкин, прибыв туда в конце лета 1630 года, и старое зимовье сделал острожным, и построил еще одно новое зимовье? Но это предположения, уйдем от них и заодно перейдем на Ленскую сторону волока.
И вот здесь начинаются проблемы. Построил ли что-то Галкин, а если построил, то что именно?
На смену Галкину в июле 1631 года в идирминское зимовье прибыл сотник Петр Бекетов с отрядом. Он принял у Ивана казну, сейчас бы мы сказали «принял дела». Историк, руководитель первой научной экспедиции на Лену в 40-е годы XVIII века, академик Г.Ф. Миллер в «Истории Сибири» опубликовал сообщение Бекетова об этом. Даты в нем нет, но Г.Ф. Миллер считал, что Бекетов писал не ранее 25 декабря 1631 года. Сотник докладывал в Енисейск: «И яз служилыми людми под волок пришел июля в 16 день и принял государевы казны у атамана Ивана Галкина на сеи стороне волоку в зимовье на усть Идирмы реки <…> а про острог мне он Иван, сказал, что поставил острог на Лене реке на усть Куты реки в угожем месте, и на усть Куты поставлено острог у него зимовье по промышленному, одна изба с сенцы, десяти человеком одва можно жити в тоем зимовье, а острожкова заводу около тово зимовья нет никаково».
Бекетов перешел волок в августе и видел то, что построил Галкин. Потом сотник отправился с устья Куты вверх по Лене, а Галкин вниз, побывал на Алдане. Собрав ясак, оба отряда вернулись на волок. Зимой 1631-1632 года атаман возвращается в Енисейск, а Бекетов и приданная ему часть отряда Галкина остаётся на Лене.
В той же челобитной от 29 марта 1632 года Иван Галкин вопреки Бекетову пишет: «И поставили тут на Лене острог середи многих землиц на усть Куты реки в угожем месте. И соль, государь, под тем острогом, самосадка, с версту от того острогу, или мало больше. И в остроге оставили служивых людей. А иные мы, холопы твои, плавали вниз по Лене реки приводить под твою государьскую, высокую руку новые земли <...>».
К сожалению, дан только один ориентир местоположения построенного. И тогда, и сейчас употребляют предлог «под», если нечто расположено ниже по течению от объекта, стоящего на берегу, и «над», если речь идет о том, что расположено выше по течению. Значит, в версте или чуть больше (а верста - это примерно 1090 м) вниз по течению был природный выход соли. В то же время это «на усть Куты». Если существующие ныне представления об остроге на месте нахождения зимовья и там, где еще недавно была сгоревшая районная библиотека, то выход соли-самосадки был где-то на территории нынешнего Западного грузового района. Может быть, в проектной, строительной документации района, его причала имеются какие-то сведения о перекрытии соляного выхода.
Наступает лето 1632 года. Петр Бекетов продвигается в земли якутов, строит в октябре Якутский острог и отписывает об этом в Енисейск. При этом подчеркивает, что «<…> преж того на Лене реке и в Якутцкой земле государева острогу не бывало нигде».

Так что же? Кому верить?

Здесь уместно отметить, как, не подкрепляя документами, исследователи, переписывая друг у друга, вводят читателей в заблуждение.
Современник Г.Ф. Миллера, другой историк И.Э. Фишер, участник той же экспедиции, еще в 1774 году писал в «Сибирской истории», что Петр Бекетов в 1631 году, когда был вверху на Лене, построил Тутурский острог. Его повторяли неисчислимое количество раз, но никто не привел ни единого документа об этом. Между тем, в 1638 году сам сотник, отчитываясь о своей службе, подзабыв, правда, год, писал, что он в 1630 году ходил вверх по Лене и там его осадили «<…> брацкие люди, не похотя <…> ясаку платить. <…> И с служилыми людьми в своей Брацкой землице на степу … сидел я в осаде». В конечном итоге оказалось, что никто и никогда такой острог не строил, и это убедительно доказал в одной из своих работ исследователь Архива древних актов Г.Б. Красноштанов. Вот так рождаются мифы, растиражированные в истины.
Продолжается это и сейчас. В 2009 году в Новосибирске вышла «Историческая энциклопедия Сибири» в трех томах. Читаем статью на стр. 249 первого тома о Бугре Василии Ермолаевиче. «<…> прошел по волоку до р. Кут, спустился до Лены и далее - до Чаи, где перезимовал. Во время похода им поставлены острожки в устьях Идирмы и Кута».
Вот так, оказывается, 10 человек Бугра поставили целых два острожка. Но на устье Идирмы (Игирмы) никогда острожка вообще не бывало, а о строительстве Бугром острожка на устье «Кута» и говорить не приходится.
О Галкине на стр. 367 того же тома читаем: <…> В 1630 году с 30 казаками из Енисейска послан на р. Лену для сбора ясака. По пути, в устье р. Идирмы, укрепил и расширил построенный ранее Бугром Илимский острог (1630). Одним из первых дал подробное описание пути на Лену через реки Илим, Кута и Кулей. В результате его похода (1630-31) в Москву доставлено 2,6 тыс. соболей».
Правда здесь перемешана с вымыслом. Теперь уже Бугор ни много ни мало – строитель, да еще в 1630 году, Илимского острога, который на самом деле строился значительно позже многими людьми. А наш атаман, сам того не зная, этот острог укрепил и расширил. И на Лену попал через какую-то мифическую реку «Кулей», название которой так ловко рифмуется со словом «соболей».

Но вернёмся к документам.

Пока Петр Бекетов в Якутском остроге по Лене и другим рекам собирал ясак, в 1632 году из Енисейска на смену ему пошел большой отряд Парфена Ходырева, зазимовавший на волоке. А с бекетовским ясаком в Енисейск в начале осени прибыли отправленные сотником люди. В начале лета следующего 1633 года с Лены в Енисейск доставили ясак Ходырева.
Новый енисейский воевода Ждан Кондырев в середине июня 1633 года направляет атамана Ивана Галкина на смену Парфену Ходыреву с заданием «< …> ехати из Енисеиского острогу «< …> на Лену в новои острог, что поставлен на усть Куты реки < …> и из острогу ходить и служивых людеи посылать с толмачи вверх и вниз по Лене, и по Киренге, и по иным сторонним рекам, которые впали в Лену реку, опричь Олокны реки» (т.е. Олёкмы).
Что это означает? Может быть, Кондырев, несмотря на прибытие к тому времени с Лены в Енисейск множества людей, все же не имел информации об отсутствии острога на устье Куты, или, наоборот, имел такую информацию и потому назвал острог построенным?
Пока документального ответа на этот вопрос нет.
В той же «Исторической энциклопедии Сибири» в статье об Усть-Куте (т.3, стр.383) сказано: «Первое зимовье в устье р. Куты на р. Лене поставлено енис. (енисейским – прим. автора) атаманом И. Галкиным в 1631 году. Впоследствии зимовье обнесено частоколом, в нач. 1640-х г.г. поставлен острожек <…>». Так ли это, могут подтвердить только документы.
Особенностью нижнего конца волока было то, что здесь, в районе устья Куты, поселился Е.П. Хабаров. А это был, в нынешнем понимании, предприниматель. Он с 1639 года завел пашни там, где сейчас располагается санаторий. Здесь же у него были сенные покосы, расчищено место под расширение пашни. Здесь же он устроил соляную варницу. На него работали как привезенные еще в 1633 году на Лену, так и вновь нанятые люди. Он же занимался торговлей и хлебом, солью и пушниной, и прочими товарами. Сам Хабаров не жил постоянно в этом месте, имел своих приказчиков.
В капитальном труде «Ерофей Павлович Хабаров» и в других своих работах Г.Б. Красноштанов приводит сотни документов, относящихся к XVII веку. Их изучение показывает, что и в 30-е, и в 40-е годы XVIII века, и позже, говоря об устье Куты, писали «на усть Куты», а с началом варки соли Е.П. Хабаровым стали писать еще и «у Соли», «на усть Куты у Соли», «на усть Куты в Усолье». Острог на устье Куты не упоминается.
По указанию первого Якутского воеводы Петра Петровича Головина казачий пятидесятник, приказной человек Семен Родюков провел учет земель. В наказе о проведении этой работы сказано, чтобы земли «<…> сметили с устья Куты до усть Муки реки <…>». Родюков тщательно все досмотрел, измерил, но ни словом не обмолвился об остроге. А это сентябрь 1640 года.
«На устье Куты» - слишком неопределенное понятие. Если был острог, то он и служил бы ориентиром, как это было в отношении тех или иных мест вокруг Илимского, Верхоленского, Якутского острогов.
Особенностью нижнего конца волока являлось также то, что здесь приказчики были приписаны не к одному месту, как в большинстве случаев, а к разным. Так, для ведения соляных дел после отобрания варниц в казну у Е.П. Хабарова приказчик приписывался к Усолью, то есть к возникшему там небольшому поселению, для руководства варницами. С поселением на пашню сначала служилых, а потом и пашенных крестьян в районе устья Куты (будущие деревни Каймоново, Карпово, бывшие пашни Хабарова, деревни Усть-Кут, Балахна, Зыряновка, Якурим, Турука) сюда стали назначаться приказные, ведавшие крестьянами и хлебными делами, и приписывали их «на усть Куты». С поселением привезенных на Лену плотников на устье Муки и на устье Куты приказчики стали ведать ими, а с возникновением таможни на устье Муки появились таможенные целовальники.
Очевидно, за прошедшие после 1631 годы вокруг галкинского зимовья росло количество построек, и жилых, и иного назначения. Через устье Куты шло движение и на Лену, и в обратном направлении, накапливались грузы, прибывали торговые люди, были построены амбары. В 1652 году на Амур шел отряд Дмитрия Зиновьева. Чтобы не везти из Илимского острога через волок, воевода решил обеспечить молотой ржаной мукой и солью из государевых «<…> анбаров на усть Куты реки в Усолье». Дороги тогда еще через волок не было, была вьючная тропа до устья Муки, дальше только на плотах или дощаниках до Лены. Мосты через ручьи, гати, через грязи и болота строили в 1655 году.
Так был ли острог в понимании живущих в то время?

Не всякое укрепление являлось острогом.
В документах встречаются и «засека»,
которую строили на скорую руку во время боев, и «крепь»,
в которой укрывался отряд во время похода и совершал оттуда вылазки на инородцев,
и туда доставлял ясак и ясырь.

А вот острог всегда рассматривался как долговременное укрепление.
Это могло быть и зимовье с прилегающей территорией с амбарами,
обнесенное забором, и имеющее сверху как бы второй этаж - «нагородню».

Но это могло быть и укрепление более мощное со стенами
из стоящих вертикально и заостренных сверху бревен, с башней одной или несколькими.
Внутри такого укрепления могли находиться церковь, служебные постройки, амбары и т.д.
В остроге не жили, это сооружение служило защитным целям.
Поэтому площадь острогов была сравнительно небольшой.

Устье Куты, под которым понималось и собственно то место, где все началось в 1631 году, и место солевых варниц, и близлежащие пашни, не было местом, имеющим оборонительное значение, это был некий, в первую очередь, транспортно-грузовой узел.
В 1646 году новый якутский воевода В.Н. Пушкин перечислял все ясачные зимовья и все острожки по Лене, в которые из Якутска посылаются служилые люди, и куда требовались дощаники (суда). И вот что было названо выше Якутска: «<…> да вверх по Олекме в зимовье ж да на Чичюйской волок в зимовье же да под Ленской на усть Куты и в Верхоленской Братцкой острожек всего в дватцать мест надобно дватцать дощаников со всеми судовыми снастьми».
С некоторой натяжкой это можно считать первым неявным упоминанием Усть-Кутского острога в документе. С натяжкой потому, что все-таки не сказано в «<…> острожки», а древние в таких бумагах были точны. Не сказано же, что под Ленский волок в острожек, а опять «на усть Куты». Такое впечатление, что зимовьем уже назвать нельзя, но еще нельзя назвать и острожком.
Спокойная обстановка вскоре стала меняться. Летом 1652 года с Лены на Амур побежали служилые, в том числе и служилые ленские плотники, которые строили дощаники на устье Муки и на устье Куты. Это были десятки человек. Существует множество документов о побеге, в том числе и сообщение Илимского воеводы. В них указаны места службы бежавших, но в отношении служилых интересующего нас района по-прежнему не указывается острог, а пишется, что бежали «с усть Муки» или «с усть Куты».
Применительно к тому же году академик Г.Ф. Миллер употребил в «Истории Сибири» термин «Усть-Кутский острог», сказав, что в том году приказчиком соляных варниц этого острога был Никифор Черниговский. Но документа, подтверждающего и службу Черниговского и существование тогда острога, не приведено. Хотя до этого сообщения Г.Ф. Миллер всегда употреблял термин «зимовье на устье Куты».
Документальное упоминание острожка обнаруживаем в документе, описывающем побег летом 1655 года в Даурию от 200 до 300 человек красноярских и верхоленских служилых, крестьян, промышленных во главе с Мишкой и Якушкой Сорокиными. Позже Илимский воевода С.О. Оничков писал в Сибирский приказ, что эти «воры и изменники» «< …> и к Усть-Кутцкому острожку приступали, и по острогу стреляли, и в острожке торговых и всяких людей грабили, и иных побивали и досмерти».
Но и после этого года в переписке илимских и якутских воевод употребляется термин «усть Куты». Предлагая наказать Петра Бекетова за самовольный уход из Даурии, назначенный туда воеводой Афанасий Пашков в мае 1657 года пишет в Сибирский приказ и перечисляет места, где ушедшие могут объявиться и их можно перехватить «в <…> государевых сибирских городех на Лене и в Якутском, и в Ылимском, и в Енисейском, и в Брацком острогах». Усть-Кутский острог не назван!
Острожек достраивается. « <…> да мы ж построили в Усть-Кутцом острожке башню. А перед тою башнею построили от реки обруб, а на обрубе мост с перилами»,- пишут ленские плотники в челобитной о своих работах в 1681-1682 годах. Обруб – это сооружение из бревен на берегу, к которому приставали суда в большую воду. А так как на обруб с суши надо было взойти и ходить вдоль причала, то был построен мост. Стоит обратить внимание на эти слова «а перед тою башнею». Вероятно, башня была проходная, надвратная, и выход был на Куту.
После этого в документах острожек упоминается постоянно.
Илимский воевода Ф.М. Павлов записывал сборы от винной продажи за 1687 год в Усть-Кутском острожке. Назван острожек и в разгонной (ямщицкой) книге Илимского воеводства за 1689 год.
В 1699 году илимский воевода Ф.Р. Качанов, объехавший все воеводство, записал размеры острога, назвал церковь в нем «Нерукотворного образа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» и указал место острога: «А против того острожку на усть Куты реки – остров». Есть и расстояние от деревни Карпово – 7 верст, а периметр острога всего 61 сажень, то есть немногим более 129 метров.
Располагал сведениями об остроге и составитель чертежей Сибири в 1698-1701 годах С.У. Ремизов, поместивший на нескольких из них изображение именно острога на устье Куты.
Приведем еще один документ прошлого. Он от 1 сентября 1701 года: «<…> Отпущен из Верхоленского острогу ис таможни вниз по великой реке Лене мимо Тутурскую и Орленскую волостей, и Усть-Кутцкой, и Киренской, и Чечюйскиой острошки в Якутский город промышленный человек <…>».
Подведем итоги. Иван Галкин в 1630 году на устье Игирмы, то есть на первоначальном верхнем конце Илимского волока, укрепил то зимовье, которое ранее построил там Бугор, и, возможно, поставил там еще одно зимовье.
В 1631 году Иван Галкин построил на устье Куты зимовье, которое постепенно превратилось в острог.
Существует несколько критериев определения возраста поселения. Возраст считают либо со времени первого упоминания названия в документах, либо со времени сведений о первом заселении при условии постоянного непрерывного проживания там людей в последующие годы. Названия деревням давали подьячие значительно позже. Примеров тому на Ленских берегах множество. Например, на устье р. Туруки первым пашенным в 1645 г. стал пинежанин Синьков Мишка Костентинов, а название д. Турука записано в переписи 1723 года, хотя после Синькова там землепашество не прекращалось. Там, где сейчас ул. Балахна (а тогда писалось «на усть Куты»!), еще в 1643 году пахал Исачко Максимов по прозвищу Зырян. Там же тогда пахал Андрюшка Кирилов. И позже оттуда никогда не уходили люди. Но казак, проводивший в 1719 году перепись, деревню никак еще не назвал, а в переписи 1723 года появилось название Балахонская.
В нашем случае 1631 год – это дата строительства зимовья Иваном Галкиным, и с этого времени место никогда не пустовало. И летом, и зимой на устье Куты обязательно жили люди: служилые, направлявшиеся на сбор ясака по Лене и вверх, и в Якутию, промышленные и торговые люди, шедшие через волок за соболем. Кстати, уже в 1632 году к этому месту прибились первые промышленные, а в 1633 году на устье Куты со своими людьми по пути в Якутский острог побывал тогда еще торговый человек, будущий знаменитый землепроходец Е.П. Хабаров, примкнувший к отряду Галкина во второй его поход на Лену. Приказные люди стали приписываться к службе «на усть Куты» для ведения дел, связанных с перемещением людей и грузов, для учета «государьского» хлеба у крестьян, для предотвращения незаконного винокурения и разбора мелких споров, для ведения дел по строительству дощаников и соляных дел.
О зимовье Бугра на устье Куты известно только, что осенью 1631 года жившие там двое служилых из отряда Бугра по разрешению Ивана Галкина, получив от атамана запасы, покинули зимовье и отправились собирать ясак с «цынгогарских людей» на реке Камту. (П.Л. Казарян в другой своей работе указывает, что это река Кытыма в 150 км выше устья Куты).
Поэтому мы вправе назвать именно зимовье Галкина на устье Куты первым постоянным русским поселением на Лене, а его самого - основателем нашего, самого первого из ныне существующих городов на Лене и во всей Иркутской области. И именно через это поселение шло обеспечение и заселение Якутии. И на судах именно усть-кутских плотников: Нечаевых, Косыгиных, Гиляшевых (Гелишевых), Жернаковых, Лузениных, Бутаковых - шло освоение Лены.
Значит, скажем еще раз, памятник Ивану Алексеевичу Галкину, вне всякого сомнения, его потомками поставлен заслуженно. Он олицетворяет собою всех тех, кто осваивал эту великую реку Лену.