Русский СЕВЕР-вглубь веков - Генеалогический форум ВГД

На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем!

«Документальное повествование «На ленских пашнях в 17 веке» состоит из трёх частей.

В первой части описываются события с тридцатых годов 17 века до образования Илимского воеводства в 1650 году.

Вторая часть охватывает события со времени образования Илимского воеводства до передачи («отписания»)
шести ленских волостей Илимского уезда в состав Якутского уезда в 1680 году.

В третьей части рассказывается о жизни ленских крестьян с 1680 года по 1710 год.

В первой части описывается возникновение на берегах Лены хлебной пашни в 1640 году и в последующих годах.
Поимённо перечислены первые землепашцы, история устройства их.
Рассказано также об устройстве в пашню русских вольных и ссыльных людей.

Описано возникновение заимок, положивших начало ленским деревням, их географическое расположение, перечислены имена первых поселенцев, дальнейшее увеличение количества пашенных крестьян.

Подробно рассказано о деятельности Сибирского приказа и воевод по созданию и расширению пашни, увеличению количества пашенных крестьян.

Описаны взаимоотношения пашенных крестьян с Сибирским приказом, воеводами и приказчиками, между самими крестьянами, между крестьянами и работниками на бытовом уровне.

Она может быть полезна для составления родословных потомками многих упомянутых фамилий в этой и последующих книгах.

Книга предназначена историкам, студентам исторических факультетов, а также всем интересующимся историей Сибири».

В первом томе этой книги прослеживается путь, который проделали наши предки черкасы (самоназвание казаков), сосланные царём на Лену в первой половине семнадцатого века. Нас, в первую очередь, интересует Стёпка Костентинов сын Красноштан.
Так он был записан тогда в документах.

На Лену прибыл Степан вместе с женою Марьицею и малолетней дочерью Олёнкой.
Вначале семья Степана была определена на жительство на то место, где возникла потом деревня Кривая Лука.

Но через несколько лет они перебрались к устью речки Улькана.
Вот оттуда-то и «вышли» все ленские Красноштановы.
Вскоре один из потомков Степана поселился в деревне Казимировой,
которая находилась по Лене ниже Улькана на 11 километров.

Прибыли с этой партией и первые основатели деревни Краснояровой братья Лучка и Дёмка Петровы.

О появлении на Лене Нетёсовых и Арбатских материал будет в следующем томе этой книги.

В дальнейшем жители, носившие вышеназванные фамилии из деревни Казимировой,
сёл Красноярова и Улькана, неоднократно роднились между собою.
Вот почему невозможно рассматривать их историю отдельно друг от друга.
http://www.lenvest.ru/2012/11/03/poleznoe.htm

КРЕСТЬЯНЕ С ЦАРСКОЙ ФАМИЛИЕЙ
http://www.talci.ru/doc/izd/Krestiane_s_carskoi_familiei.pdf
Среди многочисленных женских линий, переплетающихся с моим ро-
дом, родом Лыхиных, есть фамилия, при произношении которой у каждого
возникают совсем не крестьянские ассоциации. И тем не менее Романовы,
о которых я хочу сегодня рассказать, — это старинный ленский крестьян-
ский род, не имеющий никакого отношения к царской династии, кроме об-
щей фамилии.
Фамилия Романов распространена на Руси достаточно широко. Об-
разовалась она от христианского личного имени Роман, означающего на
латыни «римский, римлянин» (romanus),
а на древнегреческом — «крепкий,сильный».

ИЛИМСКАЯ ПАШНЯ ТОМ 1
Опубликовано 17.10.2015 / автор Юра
http://novaya-sloboda.ru/archives/3296
В.Н. Шерстобоев

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ КРЕСТЬЯН НА АРГУНЬ

«Откроем еще одну страницу прошлого илимского крестьянства, затерянную среди многих томов русской летописи. В 1723 году в Илимском остроге и в острогах и слободах воеводства появилось необычайное лицо — иркутский сын боярский Алексей Главинский, который «по указу его императорского величества и по инструкцыи» производил отбор крестьян «для преселения в Дауры на Аргунь к серебряным заводам» (арх. № 164, св. 17, лл. 197— 199). Он отобрал 100 пашенных крестьян и хлебных обротчиков, которые должны были вместе с семьями, т. е. в числе около 1000 человек, ехать через Иркутск на место назначения. Отбор охватил почти все волости Илимского воеводства; число назначенных к переселению дворов составляло:

Братский острог ……………………………………….23

Яндинский острог …………………………………….11

Верхне-Илимская слобода ……………………….1

Ново-Удинская слобода ……………………………5

Илгинский о с т р о г …………………………………12

Тутурская слобода …………………………………..4

Орленская слобода …………………………………5

Усть-Кутский острог ………………………………….5

Криволуцкая слобода . . . , ………………………..9

Киренский о с т р о г …………………………………7

Чечуйский острог ….. ……………………………. 9

Нижне-Илимская слобода …………………….. 9

Таким образом, пашенные крестьяне и хлебные обротчики Илимского воеводства, столь недавно освоившие северно-таежные пространства Ангаро-Илимо-Ленского края, используются 28 Илимская пашня, т. 1 433 Петром I для земледельческой колонизации Приаргунья. Землепашцы с берегов Илима, Лены и Ангары несли на новые места свои хозяйственные навыки, свои агрономические знания, приобретенные тяжелым трудом. Видимо, из Илимского воеводства направлялись частично люди в Дауры для развития земледелия и в более раннее время, как о том можно судить по челобитью Афанасия Сенотрусова в Сибирский приказ. Он в 1703 году просил поверстать его в службу и, в частности, ссылался на заслуги своего отца, умершего в Нерчинске в 1702 году. Отец был послан из Илимска «и велено ему в Нерчинску учинить хлебной пахоте опыт, и завесть пашню. Приехав учинил опыт и хлеб сеял и за помощью божиею по тому опыту хлеб в Нерчинску уродился. И на то смотря, тутошные жители учали пашни разводить и хлеб сеять». На обороте помета: «Поверстать»1. Способ отбора людей на Аргунь отчасти раскрывается из-за явления хлебного обротчика М. Попова от 2 сентября 1723 года: «В нынешнем, государь, 723-м году августа в… день по указу вашего величества и по выбору Нижно-Илимских выборных пашенных крестьян записан я, раб твой, иркутскому сыну боярскому в записку для поселения на Аргунь на пашню. А оные выборные десятцкие Семен Белобородов, Василей Лыткин выбрали меня, раба твоего, в неволю. И я, раб твой, нищ и убог и одинак и поднятися мне, рабу твоему, для оного поселения в Дауры на пашню нечем. А по указу в Илимское воеводство велено для того поселения в Дауры на пашню выбирать людей добрых и прожиточных и семьянитых, а одинаких не выбирать» (арх. № 164, л. 215). Следовательно, отбор осуществлялся представителями крестьянства, десятскими или специально выбранными для этой цели лицами. Приведенный документ вместе с тем раскрывает один из известных нам протестов против отправки с места, ставшего второй родиной, в дальние даурские края. На заявлении имеется помета илимского земского комиссара, как назывались тогда вое воды,— «Послать указ, велеть справиться». Конца дела нет, но его можно восстановить, прочитав в другом документе (арх. № 213, лл. 122— 123) имена крестьян, действительно отправленных на серебряные рудники. Челобитчика среди них нет. Еще один протест против переселения становится известным из письма, отправленного «наборщиком» А. Главинским в Илимск 19 августа 1723 года: «Благородный господин, илимский земский камисар Петр Иванович, по указу его императорского величества выбрал я в Чечуйску — остроге пашенных крестьян и хлебных обротчиков на Аргунь. А ныне оные крестьяне и хлебные обротчики против посланного моего иркутцкого служилого Прокопья Байбалова (м. б. Байкалова?) учинились ослушны и не пошли, а именно — Июда Солодов, Сидор Черных. Того ради прошу, дабы [по] указам его императорского величества повелено было крестьян выслать в Иркутск (в подлиннике обычное— «выркуцк») с нарошным посылыциком». На письме рукой Соловарова написано: «О высеки (высылке?) послать указ», т. е. послать указ приказчику Чечуйского острога о высылке ослушных крестьян. Такой указ о высылке «под опасением немалого штрафа» имеется в делах Чечуйского острога (арх. № 164, л. 207). Двое крестьян из Яндинской волости жаловались в Иркутск, что «яндинские пашенные крестьяне выбрали к тому набору пашенных же крестьян Никифора Анцыферова, Василья Суслова и оные выборщики Никифор с товарыщем, наровя себе и детям своим и внучатам и братьям и племянником и родственником своим, прожиточным и семьенистым.., наровя и другим соседям своим, пашенным крестьянем семьянистым и прожиточным… от оного на бору свободили. А их (т. е. челобитчиков) напаткою своею выбрали, недостаточных и увечных». Они просили выбрать других. Иркутск предложил Главинскому расследовать это заявление и выбрать «добрых и пожиточных и семьянистых» (Россыпь, № 54, св. 6, лл. 154— 155). Вероятно, протестов было больше, но они до нас не дошли. Есть, правда, один случай, когда крестьянин поехал добровольно; но, в общем, вряд ли кому хотелось сдвигаться с освоенного места, бросать хозяйство и менять привычную жизнь на неизвестные перспективы. Зажиточная часть деревни, пользуясь своим влиянием, в ряде случаев добивалась выбора переселенцев из бедноты. Несомненно, что на местах отбор людей для переселения на Аргунь шел по указке богатых крестьян и был использован в личных целях приказчиками и крестьянской администрацией. Об этом говорит дело об отправке в Дауры усольского соловара Степана Карпова. Усть-Кутский приказчик Яков Косыгин вместе с «наборщиком» наметили отправить на Аргунь содовара (арх. № 164, лл. 156 и 161). Из последующих дел выясняется, что на приказчика был послан «пищиком» донос в Илимск (лл. 166— 168). За содовара, увеличивавшего добычу соли и исправлявшего ошибки его предшественника, вступился воевода Содоваров. Приказчик должен был подчиниться, и вместо Карпова на Аргунь был послан из Усолья пашенный крестьянин С. Р. Головин (л. 189). Можно отметить еще случай, когда сын крестьянина, оставшийся по болезни дома, просил не отсылать его на Аргунь, к отцу. Это был Семен Большая Шапка, пашенный крестьянин из дер. Болыпе-Окинской. Но, хотя со времени отъезда на Аргунь прошло 3 года, воевода дал Семену подорожную и выслал его в Иркутск (Россыпь, № 66, св. 7).

Отобранные на поселение к серебряным заводам крестьяне должны были собственными средствами выехать в Нерчинск на Аргунь в том же 1723 году. В россыпи дел Илимского воеводства имеются два черновика письма воеводы Соловарова от 12 сентября 1723 года, посланные Тутурскому приказчику Ивану Буторину, освещающие путь движения группы крестьян на Аргунь. В первом дается указание о 4 семьях пашенных крестьян Тутурской слободы, что им необходимо «сеяный хлеб снять и всякие свои пашенные заводы распродать», для чего приказчику предложено оставить по одному человеку из семьи, а остальных, с женами и детьми, выслать нынешним летним (?) временем. Одиноких же не высылать до зимнего времени, и взять с них поручные. Второе письмо, являющееся, надо полагать, как, и первое, ответом на запрос приказчика, относится к 20 семьям пашенных крестьян Нижне-Киренской, Криволуцкой и Усть-Кутской слобод, которые «доехали де до Тутуры, а иные до Качику и кони их все пристали, а подняться до Иркутска не на чем». Соловаров предлагает приказчику: этих крестьян из Тутурска не высылать и на прежние жилища не отпускать, а «ехать им по первому зимнему пути неотложно». На основании этих писем можно догадываться, что все трудное дело переселения за 2000 верст легло на плечи самих переселяемых. Из других дел видно, что за ними шли неотступно все старые платежи и недоимки. На место ушедших крестьян, в их пашню, как тогда выражались, стали садиться другие крестьяне, хлебные обротчики, крестьянские неверстанные дети и другие представители илимского населения. Совершалось это обычным путем: желающий занять место подавал челобитную приказчику, который пересылал ее в Илимск, там приказная изба (в 1726 г.— земская изба) давала справку, что земля свободна, земский комиссар писал «приговор», приказчику посылалась наказная память или указ. Уже в конце 1723 года началась подача таких челобитных. Если этот порядок нарушался, то владение землей признавалось незаконным. Государство строго следило, чтобы из его рук не выпало регулирование крестьянской экономики. Вот один из таких случаев нарушения установленного порядка: 13 сентября 1723 года хлебный обротчик Киренского острога О. П. Рыбаков в челобитье заявляет, что пашенный крестьянин Чечуйского острога Иван Ларионов сын Решетников «волею пошел в Дауры… Двор и гумно своим умышлением продал и отдал на безценок. И та купчая писана не площадью (т. е. не площадным писцом, откупавшим письмо) и у записи в Чечюйску в судной избе не была. И с той купчей в твою императорского величества в казну пошлин не плачено». Челобитчик просит отдать землю и двор ему. Далее следует справка земской избы и приговор воеводы — землю отдать челобитчику, а купцам отказать. Какова была дальнейшая судьба илимских крестьян, волей Петра I переброшенных в Даурскую землю, сказать трудно. Но, видно, тяжко пришлось им в первые же годы прихода на новые места, ибо вскоре Иркутская канцелярия начинает рассылать по городам Сибири списки крестьян, бежавших с аргунской пашни. Через 10 лет после отправки илимских крестьян к серебряным заводам, 18 августа 1733 года илимская воеводская канцелярия по предписанию из Иркутска рассылает по волостям указ о сыске беглых крестьян с нерчинских заводов и прилагает «реэстр» беглых заводских крестьян: «Помянутые де беглецы, не хотя серебряных заводов у работы быть и от хлебного недороду многое число людей бежало, а на них де, беглецах, имеетца на прошлые годы подушные и данные от берхамта заимные деньги». Для поимки, беглецов в Усть-Кутский острог были направлены два рекрута. В «реэстре» названо 30 крестьян, из них некоторые бежали с семьями. Всего бежало 55— 60 человек, не считая женщин. Среди них находятся Сава Суворов «з детьми», Игнатья Широколобова дети — Иван «з братьями», Иван Шелопугин, Алек сей Муратов с братьями и другие крестьяне, которых легко отыскать в списках 1723 года. Бежали и дети Ивана Решетникова, того единственного добровольца, о котором упоминалось ранее. Кроме илимских крестьян там же среди беглецов названы 33 человека из Томска, 6 человек из Енисейска и 7 «старопоселенных» (Россыпь, № 130, св. 14). Сохранилось письмо из Илимска в Усть-Кутский острог, по меченное 10 мая 1736 года, в котором сообщается, что из Иркутска велено сыскать беглых с Нерчинских заводов мастерских детей, подьячих и крестьян; к этому добавляется: «чтоб вы, приказчики, вышеобъявленных нерчинских крестьян всяк своего ведомства сыскивали, а сыскав, присылали в илимскую канцелярию». Списка, приложенного к этому письму, не сохранилось. Невольно возникает вопрос, не дожили ли до настоящего времени потомки первых переселенцев из Илимского воеводства в тех местах, куда они были некогда переведены? По наведенным справкам оказалось, что в с. Дурой Быркинского района половина крестьян носит фамилию Былковых. Хлебный обротчик Иван Былков и пашенный крестьянин Леонтей Данилов Былков были отправлены из Братского острога. В Борзинском районе в ряде сел распространена фамилия Тюкавкиных. Егор Тюкавкин переселился из Ново-Удинской слободы. В с. Ново-Цурухайтуй на р. Аргуни есть коренные жители Поляковы. Пашенный крестьянин Петр Поляков уехал в 1723 году из Илимского острога. За Байкалом хорошо известен партизан Погадаев, по его имени на зван один из крупных совхозов, в Нерчинске эта фамилия встречается до сих пор. Пашенный крестьянин Василий Погадаев переселился в Дауры из Яндинского острога. В Нижне-Илимском районе до сих пор живут Погадаевы и есть деревня Погадаева. Значит, с большой долей вероятности можно допустить, что переселенные свыше 200 лет тому назад на пашню к сереброплавильным заводам пашенные крестьяне Илимского воеводства не затерялись бесследно и что потомки некоторой части их продолжают благополучно здравствовать и доныне».

«Можно отметить, что среди бежавших в Даурскую землю пашенных крестьян в 1655— 1656 годах нет ни одного из тех, кто был в списке черкасов 1644 года. Из общего числа 22 крестьян, бежавших в Дауры, только три человека было ссыльных крестьян и черкас. Бежали, конечно, холостые. Из семьи Поповых бежал Лучка, а брат его Демьянка остался».

«Я доволен судьбой, что такая земля моей родиной стала…»
Презентация второго издания «Илимской пашни» В.Шерстобоева
« Если ты сын России, то не лишним будет для тебя знать дела твоих земляков в Сибири, если ты природный сибиряк, то тебе надо знать еще больше, потому что ты родился на той земле, где предки твои, первые русские люди, покорили, очистили, прирастили Сибирь к России… Если ты бурят, тунгус, якут или камчадал, то знаешь ли ты, что ты прежде был» - этими словами иркутского краеведа Х1Х в. Петра Ивановича Пежемского мы хотели бы начать наш сегодняшний разговор.
История родной земли, судьба предков не может не заинтересовать любого мыслящего человека, поводом вновь обратиться к этой теме послужило появление в фонде нашей библиотеки книги Шерстобоева «Илимская пашня».
Это поистине уникальное произведение, впервые изданное много лет назад, уже давно стало библиографической редкостью. К сожалению, выросло целое поколение читателей, не имеющих возможности познакомиться с книгой. А между тем без ссылки на этот научный труд не обходится ни один современный исследователь истории Восточной Сибири, монография есть даже в библиотеке Конгресса США. И вот спустя полстолетия книга, наконец-то, переиздана в Иркутске в 2001 году.
В чем же заключается уникальность «Илимской пашни»? Это одно из самых значительных научных исследований по истории освоения Восточной Сибири с момента прихода русских в начале 17 в. и до начала 19-го.

Автор «Илимской пашни», профессор, доктор экономических наук Вадим Николаевич Шерстобоев посвятил 20 лет главной книге своей жизни.
Он убежден, что «истинными завоевателями Сибири были не казаки и воеводы, а пашенные крестьяне». Шерстобоев писал: «…сельскохозяйственное освоение является стержнем экономического развития Сибири. Оно закрепило победу казаков, заставило местные народы сложить оружие, воспринять земледельческую культуру русского крестьянства и навсегда сделало Сибирские пространства неотъемлемой частью России» .
История завоевания Сибири изучена хорошо, но никогда до этого история заселения и освоения Восточной Сибири не рассматривалась с точки зрения земледелия.
Еще одной особенностью «Илимской пашни» является то, что ее автор основывается на документах из архива илимской воеводской приказной избы. Богатый материал воссоздает подробную картину хозяйственного быта старинных сибирских селений.
Русские землепроходцы, вышедшие в 30-х гг 17 столетия к просторам Средне-Сибирского плоскогорья, удивительно точно оценили значение Ангаро – Илимо –Ленского междуречья. Шерстобоев пишет: «Обосновавшись здесь, русские быстро унизали все речные пути Ангаро - Илимо – Ленского края цепочками деревень, разместив на стыках водных и волоковых дорог опорные остроги и в необычайно короткий срок, примерно 18-20 лет, создали здесь, за 5000 верст от Родины, край с прочным земледелием» .
Первоначально остроги рубились как крепости, а после окончания военных действий превратились в центры управления прилегающими землями – волостями. Старейшими являются Илимский и Братский остроги. С 1649 г. Илимск стал центром самостоятельного воеводства, а спустя некоторое время к нему была отнесена Братская волость, до этого находившаяся в ведении Енисейска.
И на сто последующих лет Илимское воеводство оставалось наиболее населенной частью всей Вост. Сибири. Отсюда шло снабжение хлебом на восток вплоть до Камчатки, ангарские и илимские землепашцы дали переселенцев «за Байкал море» и на Дальний Восток для создания там местного земледелия.
Даже сегодня северные районы нашей области называют зоной экстремального земледелия. Можно представить какие трудности пришлось преодолеть первым русским поселенцам на земле Приангарья.
Илимское воеводство занимало часть среднесибирского плоскогорья и представляло собой необжитый горнотаежный край с большим количеством сибирских рек. Поэтому здесь нельзя было встретить крупные пахотные площади, а границы полей всегда очерчены извилистыми линиями естественных рубежей: берегами рек и речушек, впадающих в реки – исполины Ангару и Лену, а также горными склонами, зачастую покрытыми таежными дебрями. Единственными местами, где было возможно ведение таежного земледелия, были приречные долины. По рекам и их притокам располагались пашни и почти все сенокосы. Испокон веков люди селились по берегам рек и понятно, почему отношение к ним было трепетное, бережное. Река давала жизнь всему селению, была истоком, началом всех начал.
Трудно было земледельцу привыкнуть к новым условиям, отличным от среднерусской природы. Суровый климат заставлял быть готовым к любым неожиданным осложнениям: то ли быстрый сход снега с полей, то ли июльская засуха или ранние заморозки.
В целом, климат и природа края позволяли создать здесь надежное земледелие, но требовали от крестьянина точного учета местных условий, знания всех капризов погоды. Земледелец должен был правильно выбрать участок под пашню, что в тайге сделать было не так то просто. Но лес скрывает почву лишь от несведущего взгляда. И, наоборот, для опытного и разбирающегося в своих делах земледельца травы и лесной покров многое рассказывают о качестве почв, на которых они растут. Так для распашки новых полей крестьянин выбирал участки, на которых росли лиственницы или старые березы, реже – сосны.
Весной крестьянину нужно было уловить весьма короткий период после оттаивания земли, пока почва не высохла, сеять быстро и заделывать семена глубоко. А осенью он должен был пользоваться каждым часом ясной погоды и в сжатый срок завершать полевые работы. И еще великое множество премудростей, составляющих опыт поколений. Русский крестьянин был зачинателем земледелия в горно-таежном крае, но накопленные предками знания могут быть полезны до сих пор.
Впервые научные исследования края были предприняты лишь в 30-х годах 18 века. А ведь для любого русского человека даже в 19 веке Сибирь оставалась неизвестной непознанной страной. Это подтверждают и документы прошлого. Вот как илимская воеводская канцелярия XVIII века описывает произрастающие в их местности растения: «на полях и в лесах разные травы родятся, на которых бывают цветы красные, рудожелтые, алые, желтые, белые, синие. А какие оные травы прозванием, того знать в Ылимску некому….»
И помогали русскому пашенному крестьянину освоить новые земли, противостоять непредсказуемым силам природы крестьянский опыт, мужицкая сметка и интуиция и, конечно, безграничное трудолюбие и святая вера, а еще неистовое желание превратить неласковый край в родные места для своих потомков.
Что знаем мы о первых насельниках на братской земле? Память о них хранят названия сибирских речек и деревень, их имена и прозвища нашли отзвук в фамилиях сегодняшних жителей Братского района.
Основали первые братские остроги на Ангаре служилые казаки. Земля братская тогда была ареной частых военных столкновений, поэтому в течение десятков лет в Среднем Приангарье не было постоянного населения.
Сибирь не знала крепостничества, большие площади «ничьей» земли привлекли свободолюбивых, недовольных крепостническими порядками России и просто искателей лучшей доли, сюда же отправляли в ссылку. Ссыльные крестьяне, стрельцы и даже бояре, а также добровольно осевшие на землю гулящие, промышленные, служилые люди становились здесь, в Сибири, пашенными крестьянами.
Звание пашенного крестьянина звучало с достоинством, возвышало его над другими группами крестьянства и сословий. Пашенным называли крестьянина, который имел землю, двор и семью. Они были ядром населения приангарского края, опорой экономики Илимского воеводства и русской государственности. В условиях вековой борьбы старожилов с суровой тайгой и с произволом сибирской администрации и бременем повинностей жизнь восточносибирских пашенных крестьян представляла собой настоящий трудовой подвиг. С большой силой проявились в нем главные черты русского народа - «его бесстрашие и сметливость, упорство и любовь к труду, умение работать в необычайной обстановке и устанавливать правильные и мирные связи с подчиненными народами, сохраняя свою национальную самобытность» , как писал Вадим Шерстобоев.

Первым русским поселенцем стал сын енисейского посадского Распутка Стефанов Потапов.
В Братский острог он прибыл в 1648 году с отрядом Максима Перфильева.
При себе имел ссуду в 20 рублей. На эти деньги он повыше Братского острога завел пашню и уже на следующий год доставил в Енисейск ячмень и коноплю. «И тот де ячмень и конопля перед енисейским ячменем зерном лучче»,- утверждал он.
Заботы Распуты были оценены. Он становится приказчиком Нижнего братского острога, перенесенного в 1654 году на левый берег устья Оки, поближе к плодородным землям. В обязанности приказчика входило прибор на пашню крестьян и определение земельного надела. В документах того времени он именуется уже не Распуткой Потаповым, а сыном боярским Распутой Стефановым. Сохранилась грамота от 1662 года, к которой Распута приложил свою печать (о закреплении земель на Анамырь - реке за крестьянином Василием Кроминым (совр. Крамынин)). Согласно ряду источников, в 1654 году Распутой было «прибрано» из числа ссыльных 70 человек для обработки государевой пашни. В составленных Распутой «именных книгах» крестьян Братского острога за 1664 год среди разных фамилий – фамилии пращуров современных братчан. Павел Карпов, Василий Романов жили тогда на Филипповом острове, Степан Филиппов, Лев Муратов в Наратае Нижнем, Алексей и Антон Чупины, Степан Огородников, Семен Жидовкин в Наратае Верхнем; Остюшка Рыбка в Кежме. В исчезнувшей вскоре деревне Распопино (от слова распоп, т.е. поп – разстрига) жили Андрей Распопин, Наум Черемиссин, Василий Хлыстов. Позднее их дети расселялись по другим деревням. Так Максим Муратов в 1702 жил в д. Красный Яр; в Громах в том же году значился Илья Филиппов; братья Павел, Петр, Андрей Огородниковы в 1695 году хозяйствовали в Кежме. В основном население края представлено выходцами из северных земель России – Вологодской, Устюжской, Архангельской и других. Об этом свидетельствуют правильный северно-русский говор и традиционная для тех мест застройка деревень. Историк – краевед, специалист архивного отдела из г. Братска Лилия Викторовна Андреева в своей работе «Первые насельники при Братском остроге» приводит интересные сведения о родоначальниках местных фамилий. В челобитных 1696 года упоминаются Бояркин Петр, Горностаев Василий, Дорофеев Борис, Петр Карнаухов, казак Родька Терпуг, Василий Суворов, боярский сын Семен Карпов, Романов Петр, Чупины Алексей и Антон, Лютиков Алексей, Рыбкины Григорий и Василий, Вотяк Иван, Жидовкин Потап, Василий и Иван Ильины. Василий и Иван Ильины были лоцманами на одном из ангарских порогов – Долгом. Жили они в деревне Ильиных (позднее с. Ильинское или Дубынино). Название селение получило от имени основателя – Ильи Дубынина.
Дубынины были не единственными лоцманами на Ангаре. У Шаманского (Ершовского) порога поселились русские люди, фамилия которых произошла от названия порога, вблизи которого некогда жил тунгусский идольский жрец.
Эти новые сведения о первых насельниках Братского острога, обнаруженные специалистами Братского городского объединенного музея совсем недавно, прекрасно дополняют историка Шерстобоева. В своей книге он писал:
«Расселяясь по обширным пространствам северного Прибайкалья, пашенный крестьянин сам или по указанию воеводы подыскивал угожее место, получал согласие воеводы и передвигался сюда с семьей, скотом, парой сошников, топором и косой. Где- нибудь на берегу реки или речки ставился двор, поднимался залог, подчищалась тайга, отгораживалась поскотина. Крестьянин ставил двор, делал соху, бороны, заводил лодку и сети, стремясь в первый же год посеять хлеб, коноплю, завести огороды…. Так возникала деревня в составе одного – двух дворов, которая по имени посельщика получала и свое название. Если окрестные угодья позволяли поселиться другим крестьянам, то к возникшему двору приселялись новые дворы. Создавались двух – трехдворные деревни, существовавшие так десятилетиями».
В 1 томе своего труда ученый приводит таблицу «Селения Илимского воеводства», в которой отражены: первоначальное и современное название селений, их происхождение и год первого упоминания в документах, количество дворов в1723 году, в том числе пашенных крестьян. Например: селение Бурнина было основано Сергеем Бурниным, впервые упоминается в 1723г. (как и большинство сел Братской волости), оно состояло из двух дворов пашенных крестьян. Своего исторического названия не изменило вплоть до затопления. Селение Тангуевска было основано на реке Тангуй и в 1723 г. включало 3 крестьянских двора. В этом году почти все старинные села Братского района, ныне затопленные, отметили бы юбилей – 280 лет с момента первого упоминания в документах. Сегодня названия этих сел знают краеведы да уроженцы тех мест. До сих пор старожилы района хранят в душе светлые воспоминания и грусть о родине предков.
За непродолжительное время выше и ниже Братского острога появилась густая цепочка сел. В дневнике путешествующего по Сибири в 1675 году Николая Спафария на небольшом отрезке (80 км) от Братска до р. Кежма – Волоковая отмечено 13 деревень или заимок, большинство их совпадало с существующими в 50- е годы ХХ века селами. Это деревня Красная (Красный яр), Спасский монастырь, Васькина (Романово), Филиппово, заимка казака Исака Павлова (Исаково), деревня сына боярского Терентия Распутина (Распутино), Кириллово, Наратай, Кежма, Огородниково (Б. Мамырь), Кромилово, Софроново. В 1723 году в Братско - острожной волости было 33 деревни и 1272 человека русского населения (963 из них крестьяне) .
Так триста лет назад «горсть северно-русского крестьянства, перенесенная волей судеб на Илим, показала изумительный образец уменья в тяжелых условиях горно-таежного края быстро и навсегда утвердить русскую государственность, - восхищался В.Н.Шерстобоев, - За какие-нибудь 60 – 80 лет закладываются почти все селения, существующие и теперь (т.е. до 1960-х гг), создается устойчивое земледелие, открываются водноволоковые дороги, вниз по Лене направляются наполненные илимским хлебом барки и дощаники, ведется собственное солеварение и курится вино. В неведомом до сих пор крае налаживается согласованный ход хозяйства Илимского воеводства».
После этих слов чувство гордости наполняет сердце за тех, кому суждено было стать первопроходцами, заселить и засеять эти земли. Особое чувство испытывают люди – носители фамилий первых русских жителей Приангарья. «Илимская пашня» – книга не только о нашей земле, но и о нас с вами, о наших далеких и близких предках. Потому что так же, как и они, мы любим этот край и стремимся сохранить его красоту и богатства. В этом примером для нас может служить жизнь ученого и исследователя Вадима Николаевича Шерстобоева. Он отчаянно отстаивал сохранение пахотных, исторически неповторимо освоенных, земель от затопления, доказывал возможность строительства ГЭС выше устья реки Илим, призывал бережно относиться к людям, истории края, но его доводы никого не интересовали. И великое затопление Ангарской и Илимской пашни состоялось в 1961 г.
Вадим Николаевич Шерстобоев умер в 1963 году всеми забытый, как и его огромная научная работа «Илимская пашня», оказавшаяся никому не нужной. Но люди живут, пока их помнят, а книги – пока их читают, и это случится, если «Илимская пашня» найдет своего сегодняшнего читателя.

Сибирь своих кремлей не сохранила:
С веками деревянные пожгла,
Останки башен втуне погноила,
А каменных почти не завела.
Да и не надо!
Для народа,
В Сибирь не грабить шедшего, а жить,
Уж если недруг был, то лишь Природа…
Умели с инородцами дружить
Казак и беглый каторжник, насельник
И рудознатец, русский и любой.
Не оттого ль в сибирских семьях
Жизнь бытием была, а не борьбой
Друг с другом:
Всех Сибирь хранила,
Всех единила властью холодов,
Простор меж всеми поровну делила –
Роднила созиданьем городов.
Не потому ль и те, что обживали
Простор, еще враждебный для дорог,
Бурятов «брацким людом» звали,
Бурятский Братским нарекли острог?…

Этим стихотворением Анатолия Преловского
мы бы хотели завершить нашу встречу.

Центральная районная библиотека г. Вихоревка, 2003

Переписная (дозорная) книга Илимского острога 1676 (184) г.
http://sharipov.narod.ru/docum/Ilimsk1676_dozor.htm

Память 1590 г. приказщику дворцовых волостей Оштинского стана Обонежской пятины В. Нечаеву
об отделе 5-го снопа властям Александровского Свирского монастыря.
http://www.vostlit.info/Texts/...20/104.htm

Лета 7098-го июня в 28 день. Память Оштинского стана дворцовых волостей и погостов прикащику Вешняку Нечаеву. По государеве цареве и великого князя Федора Ивановичя всеа Русии грамоте боярин и воеводы князь [Василей] Федорович Шуйской с товарыщи да дияки Ондрей Арцыбашев да Семейка Емельянов по отдельным книгам Григорья Стромилова, да подьячего Томила Сергеева дали Александрова монастыря Сверскаго игумену Деонисью з братьею в Пиркинском погосте из дворцовых ис пустых земель на пашню земли на двесте чети, а в которой деревни на кольке чети по отделным книгам дано им тое пустые земли на пашню, и тому дана им грамота с отдельных книг, и Вешняку в те пустые земли, которые у игуменя у Деонисья з братьею в грамоте написаны, не вступатца и вперед в дворце не ведати ничем. А которой хлеб в нынешнем 98-м году на тех пустых землях, которые игумену Деонисью з братьею отделены, крестьяне сеяли безоброчно, и боярин и воеводы князь Василей Федорович Шуйской с товарищи да дияки Ондрей да Семейка приговорили ис того хлеба взять у крестьян игумену Деонисью з братьею пятой сноп. И как хлеб поспеет и Вешняку на тех пустых землях ис того хлеба у крестьян вычести пятой сноп и отдати игумену Деонисью з братьею. А на которых пустых землях хто имены крестьян сколько какого хлеба сеяли, и тому роспись. /л. 41/

В Пиркинском погосте в волосте в Кондуше в деревне в Назарьевской на пустой трети выти с получетью, что отделена Олександрова монастыря игумену з братьею, сеяно ярового хлеба в дву полях две чети с осминою ячмени, 4 чети овса, а сеяли тот хлеб [468] великого князя крестьяне Елесейко Панкратов да Савка Иванов да Микитка Омельянов безоброчно. В деревне в Симанкове Титова на пустой на монастырской трети выти, сеяно в дву полях четыре чети овса, а сеяли тот хлеб великого князя крестьянин Иванко Носов безоброчно. В деревне в Гришинской Демидова на пустой трети выти без пол-пол-полтрети выти, в дву полях сеяно полосмины ячмени, полторы осмины овса. А сеял тот хлеб великого князя крестьянин Иванко Григорьев безоброчно. В деревне в Гришинской ж на пустой на четь выти сеяно осмина ячмени да осмина овса. А сеяли тот хлеб великого князя крестьяне Сенка Юрьев да Куземка Федоров безоброчно. В деревне в Наумове на пустой чети выти, сеял бобыль Омельянко Савин безоброчно три осмины ржы, да в яровом поле четверик ячмени, полторы осмины овса. В деревне в Микифоровской, а Селиваново то ж, на пустой чети выти без пол-пол-полчети выти сеяно в дву полях четь овса. А сеял тот хлеб великого князя крестьянин Володимерко Володимеров безоброчно. /л. 42/ В деревне в Костюеве, что вопче с архангельским попом с Автономом на пустой полчети выти сеяно четь ячмени, да четь овса. А сеял тот хлеб поп Автоном безоброчно. В деревне в Курьянове на пустой чети выти сеяно в дву полях полосмины ячмени, да четь овса. А сеял тот хлеб староста Заветной безоброчно. В деревне в Рютееве, а Микулинская то ж, на пустой полчети выти сеяно осмина овса. А сеял тот овес великого князя крестьянин Терех Кузмин безоброчно. Да в том же в Пиркинском погосте в деревне в Мешковичах на пустой полвыти бес пол-полтрети выти сеяно во всех трех полях четь ячмени да три чети с осминою овса. А сеяли тот хлеб великого князя крестьяне Микула Терентиев с товарищи безоброчно. В пустоши в Чемкиничах на пустых полторы вытех и на пол-полтрети выти сеяно в дву полях осмина [469] ячмени да две чети с осминою овса. А сеяли тот хлеб великого князя крестьяне Матвейко да Якушко Ивановы дети безоброчно. Пустошь Климково, а Пантелеево то ж, впусте выть и пол-полтрети выти, сеяно в поле ярового хлеба три осмины ячмени. А сеял тот хлеб Иванко Сысоев безоброчно.

И всего в Рожественском погосте в Пиркинском сеяно на пустых вытех, которые пустые выти отделены Александровскому игумену Деонисью з братьею по смете 3 осмины ржы, 7 чети с осминою и с четвериком ячмени, 18 чети с осминою овса. /л. 43/

Лета 7098 году майя в 26 день, боярину и воеводам князю Василию Шуйскому с товарыщи, да дьяком Ондрею Арцыбашеву, да Семейки Емельянову, подал отписку подьячего Томилов человек Сергеева Малашко Григорьев, а в отписке пишет. /л. 44/

Ленские фамилии 17 столетия в Забайкалье
http://novaya-sloboda.ru/archives/3615
Опубликовано 19.04.2016 / автор luzgina
При ближайшем прочтении книги Г.Красноштанова «На ленских пашнях в 17 веке»(книга 3) обнаружились упоминания о некоторых ленских жителях, пашенных крестьянах, могущих быть предками забайкальцев.
(Криволуцкая или Верхняя Киренская волость):
деревня Окуловская — Алешка Семенов (сын Окуловых)…А братей у нево: Левка Семенов, Терешка Семенов,Петрушка Семенов, Селиверстко Семенов (Ссылка на записную книгу 1688г. — РГАДА, Ф. 1177, Оп.4, Ед.хр.1448 Л.9) Это сын Сеньки Григорьева. В окладной книге 1682г. он записан с прозвищем — «Сенка Григорьев сын Кривой. А в ужинной книге 1684г. он записан с фамилией: «У Сенки Григорьева сына Окуловых…»

деревня Лаврушина — «Федька Трофимов (Петухов)…Братей и племянников у него нет, а детей у него сын Федька…» (Л.8, там же) Федька Трофимов Петухов — внук монастырского (Киренского монастыря) половника Гришки Игнатьева Петуха, пахавшего на левом берегу р.Киренги, на заимке, которая именовалась выселок Петровский, позже называлась Станицей. У Гришки жену называли Федосьицей, упоминаются сыновья Ефремко и Трофим. У Ефремки жена тожеФедосьица (Петрова). Память о Гришке до сих пор сохранилась в названии — «Петуховское плёсо».

В деревне Плехановской (выше по Киренге от заимки Петуха) — пахал (новопоселенный) «…Петрушка (Федоров сын) Кыргыз…» В окладной книге 1682г. он записан с отчеством — «…Петрушка Федоров сын Киргиз..» (РГАДА, Ф.1177, Оп.4 Ед.хр.1284, Л- 12-12 об.)
Есть еще один Петухов: в Бирюльской волости (к югу от Лены) — в именной книге 1686г.он записан «…Дейко Кузьмин Петух…А детей у него два сына…»
В окладной книге 1706г. записан «… Василей Деев сын Петухов…» (Ф.494, Оп.1, Ч.I, Ед.хр.78,Л.111).
Г.Красноштанов предполагает, что две ветви Петуховых не являются родственниками.
В Чечуйской волости:
На Чечуйском лугу — «…у Фетьки Елисеева Попова (Чупрова)…»- из ужинной книги 1692г. — Ф.1177, Оп.4, Ед.хр.1603, Л.3). Фетька -сын чечуйского попа Елисея Федотова Чупрова усть-цылемца. Фетька впервые упомянут в 1691г.
деревня Гребени — «…у Алешки Манойлова сына (или Измайлова) Зимы…» (Там же, Л.4)
Из Шипицыных упоминаются — Матюшка( в одном из документов — Шипнягов) — служилый человек, в 1684-1685г.г. пахал в деревне Омолойской Орленгской волости. Его брат — Илюшка Данилов Шипицын упоминается в 1684г. детей нет. Есть упоминание о служилом человеке — Игнашке Шипицыне.
«…А которые, государи, илимские служилые люди, опроче верхоленских конных казаков три человека: десятник Еремка Коркин, Васка Мишарин, Матюшка Шипицын,….А Матюшка Шипицын послан на вашу великих государей службу в даурские остроги….» (Ф.214, Ст.1072,л.68-70)
В Усть-Киренской волости:
Деревня Закаменная — (новопашенный в 1678г.) «…Ивашко Иванов сын Чупров…» (Ф.1177, Оп.3, Ч.1,ед.хр.2260 Л.30)
Среди потомков посадского на Илимском волоке Ивашки Буторы упоминаются: в Криволуцкой волости, в деревне Ворониной (в 1682г.), после 1864г — в дер.Заборской Федотка Иванов Грибановых, записанный по фамилии Буторин. У него было другое прозвище — Байкал (Байкаловский). В 1697г он умер. Его вдова — Маланьица Миронова.
У другого, Мишки Иванова Буторина, илимского посадского человека, было прозвище — Митгаль. О том, что они братья, сообщается в судном деле Буториных с Андрюшкой Мокрецовым (Ф.1177, Оп.3, Ч.4, ед.хр. 2435, Л.2-3). По фамилии «Грибанов» известен Иевко Карпов сын — дядя Ивашки Буторы. Очевидно, что это настоящая фамилия Буторы.

Редчайший документ 175-летней давности

В Усть-Кутском историческом музее состоялась
мультимедийная презентация рукописи Ильи Затопляева

цитата : "....о самом авторе - Илье Затопляеве, который в 1838 году был
учителем арифметики, геометрии и чистописания Киренского училища.
Во время написания рукописи преподавал рисование, чистописание и черчение.
Имел дворянский чин губернского секретаря, немало поездил, хорошо знал территорию,
особенно северную часть Вилюйского региона (нынешнего Ленского улуса).
По предположению Юрия Ивановича, который много времени работал в Иркутском областном архиве,
- отцом Ильи Ивановича был Иван Александрович Затопляев - дворянский заседатель Киренского уездного суда.

Тогда становится ясным, как у простого учителя могли оказаться отчётные данные Киренского округа.
- В книге есть хронологические неточности.
Но это не научное исследование, а рукопись обыкновенного учителя, - объясняет Юрий Иванович.

- Например, нет документального подтверждения, что Максим Перфильев открыл слюду на Витиме в 1640 году.
Но воспоминания могут быть и правильными.
В рукописи Затопляев говорит о первопроходцах, не упоминая при этом ни Ивана Галкина, ни Василия Бугра,
наших известных предков. Но такова память народная.
В этом и заключается наша задача - историков, краеведов -
эту память восстанавливать по крохам, по крупицам, по правдивым документам.

Более детально Юрий Иванович остановился на некоторых исторических фотографиях, рассказал о том, что на них изображено.
Например, о Киренском училище, открытом в 1814 году, откуда в год выпускалось всего десять воспитанников.
Этому он не удивился, так как серьёзно занимался исследованием состояния образования в конце 19 - начале 20 века.
Заметил, что среднее количество выпускников из всех школ и училища по Киренскому уезду в год составляло 18 человек.

Посмотрев карту-схему Киренского округа - административно-территориальной единицы Иркутской губернии,
узнал, что территория называлась уездом, в котором было шесть волостей,
14 сёл и слобод. Юрий Иванович объяснил, чем они отличались между собой.

- В слободе и вокруг неё жили преимущественно не крестьяне.
В Орлингской слободе, например, были поселенцы, ссыльные.
Там проживали потомки илимских служивых.
В каждом из населённых пунктов были церкви.

Присутствующие на встрече узнали немало интересных фактов об усть-кутском солеваренном заводе.
Например, о том, что в частном владении он был всего года три: с 1728 - до июня 1731 года у промышленника Ивана Шангина.
Его отец был лично знаком с Петром I.
В 1704 году за заслуги последний царь всея Руси лично вручил ему 100 рублей премии.
Был издан специальный указ о награждении. В чём заключалась эта заслуга, неизвестно.
В 1731 году Шангин умер, а наследники отказались принимать солеваренный завод.
Казна его за небольшие деньги выкупила. И он стал казённым "

P.S.
Краеведами отмечалось, что Юрием Ивановичем проделана поистине титаническая работа,
которую по достоинству могут оценить разве что историки ещё через много-много лет.

Сам Юрий Иванович несколько раз повторил, что старая рукопись должна стать толчком для новых исследований.
Например, о пребывании на нашей территории поляков, о чём пишет в своей летописи автор.
И в целом, по словам Юрия Ивановича, слишком много тем, которыми следовало бы заняться.

"Мы не будем жить вечно, а так хотя бы останутся воспоминания, которые могут прочитать наши дети, внуки и правнуки".
http://lv.ust-kut.org/?2017/6/09062017.htm

Подробности резонансного дела
публикует ИА IrkutskMedia
http://irkutskmedia.ru/news/570899/

Жизнь этому уголовному делу дали сразу несколько совпадений. Как известно, довольно продолжительное время Сибирь воспринималась не только как обширная территория и кладовая природных ресурсов, но и как место "ссылки по суду".

Сейчас инцидент, произошедший в 1897 году на Усть-Кутском солеваренном заводе (месте работ ссыльно-каторжных поселенцев), пожалуй, отнесли бы к разряду производственных аварий. В 19 веке взрыв на государственном объекте – соляной варнице – расценили не иначе как саботаж со стороны отбывавших там наказание каторжников. И не миновать бы бедолагам солидной прибавки к уже имеющимся срокам, если бы в обстоятельствах дела не разобрался Иркутский окружной суд. Но обо всем по порядку. ИА IrkutskMedia представляет подробности резонансного дела, продолжая цикл публикаций, посвященных 80-летию Иркутского областного суда.

Прежде всего, несколько слов нужно сказать
об Усть-Кутском казенном солеваренном заводе, где волею судеб оказались герои нашей истории.

Соляные ключи в тех местах были открыты еще в 1639 году известным русским первопроходцем и исследователем Ерофеем Хабаровым, он же и основал первую варницу на территории современной Иркутской области, что было весьма кстати, ведь соль на восток России доставлялась из южных районов Приуралья и была очень дорогой. Создание солеваренного завода сняло проблему обеспечения региона солью: соли из вытекающего из ключей рассола вываривалось до 52 тысяч пудов ежегодно. Она продавалась не только на местах, но и отправлялась вниз по реке Лене в города Киренск, Олекминск и Якутск.

В музее соли Усть-Боровского солеваренного завода Пермского края сохранилось описание процесса соледобычи в 19 веке.

"Соляной раствор нужно было выкачать из-под земли – первоначально бурение скважин производилось вручную, впоследствии для добычи рассола стали применять насосы. По рассолоотводу жидкость поступала в ларь, связанный с варницей подземными трубами, по которым рассол выпускался непосредственно на чрены – специальные котлы или противни большого размера, предназначенные для варки", – говорилось в описании.

В то время каторгу на варницах в Усть-Куте отбывали участники польского восстания 1863 года. К каторжным работам на казенном солеваренном заводе в Усть-Куте были приговорены и фигуранты нашего уголовного дела о взрыве на соляной варнице. Уроженец Минской губернии, бывший крестьянин Иван Лавникович за подделку серебряной монеты и покушение на побег из тюрьмы был осужден Екатеринодарским судом к наказанию плетьми, лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы в Сибирь на 4 года. Отбывая наказание в селении Жемчуговское Орлинской волости Киренского округа Иркутской губернии, ссыльнопоселенец отлучился в Иркутск – город торговый, богатый и полный соблазнов, где и совершил кражу без взлома на сумму менее 300 рублей.

Приговором Иркутского городского полицейского управления, утвержденным Иркутским губернатором 27 февраля, определено: ссыльнопоселенца Орлинской волости Ивана Осипова Лавниковича, 55 лет, неграмотного, в Сибири под судом не бывшего и на месте причисления не пробывшего 10 лет, признать виновным в преступлениях, предусмотренных 61 и 441 ст. Устава о наказ. налаг. мировыми судьями, наказать розгами 50-ю ударами. Если по свидетельству врача он окажется способным перенести это наказание, в противном случае – по соразмерности сил, и отдать в работу на завод на 11 месяцев. Приговор Лавниковичу объявлен 7 марта 1897 года и телесное наказание приведено в исполнение того же числа.

Его напарник по работе на варнице солеваром стал тоже не по призванию. Призванием Николая Вертоградова было бродяжничество, за что 30-летний мужчина и был "препровожден в распоряжение Тюменского приказа о ссыльных для водворения в Восточную Сибирь". Во время сибирской ссылки Вертоградов вновь переступил черту закона. В приговоре Минусинского окружного полицейского управления, утвержденном Енисейским губернатором, указано, что "ссыльнопоселенца деревни Якуримской Устькутской волости Киренского округа Иркутской губернии Николая Григорьева Вертоградова, 30 лет, признавая виновным в неотбытии места причисления, в бродяжестве и в вооруженной краже со взломом у купца Ковригина разных товаров, по совокупности преступлений наказать плетьми 40 ударами и отдать в работы на завод".

Словом, герои нашей истории, конечно, не были ангелами во плоти, однако и злодеями-террористами, как их представили позже перед Иркутским окружным судом, они тоже не являлись. Трудились как весь работный люд, оказавшийся на солеваренном заводе: к моменту взрыва на варнице Лавникович отработал солеваром больше семи месяцев, Вертоградов – около четырех. В день взрыва 21 октября 1897 года Иван Лавникович и Николай Вертоградов работали на Надеждинской варнице кочегарами, как раз была их смена.

Когда прогремел взрыв, многие из заводчан даже не поняли, что собственно произошло. Кузнец Герасим Савин (судимый за нанесение смертельных ран на 1 год 11 месяцев ко временным заводским работам), услышав сильный стук, подумал, что "от мороза трескается земля": "Потом был еще один стук и взрыв такой силы, что встряс все помещение кузницы. Через стеклянные двери ее мы с товарищем моим Николаем увидели несколько разбитых стекол с левой стороны варницы, оттуда валил дым и пар". Чернорабочий Клеоник Лисин (отбывавший наказание за грабеж) пилил дрова во дворе завода саженей в стах от варницы: взрыв первоначально принял за гром. Из дверей варницы выходили гарь и дым, на значительное расстояние выбрасывались кирпичи и всякий сор.

Резонансное дело

Резонансное дело. Фото: Пресс-служба Иркутского областного суда

В тот же день управитель завода, горный инженер Александр Симонов уведомил о происшествии участкового земского заседателя, который, в свою очередь, поручил разобраться в обстоятельствах дела волостному старшине Назарову. Результатом его расследования стало письмо следующего содержания:

"Господину мировому судье второго участка Киренского округа в Усть-Кутском солеваренном заводе в Надеждинской варнице произошел взрыв, вследствие чего в правой топке разрушена передняя стенка, две ходораздельных стенки, между первым, вторым и третьим жаровыми ходами повреждена, а местами разрушена стенка, разделяющая топки, обрушен весь свод правой топки и выброшены наверх колесники. По свидетельству управителя завода, взрыв последовал от брошенного в топку динамитного заряда, также некоторого количества пороха…"

В акте, приложенном к письму, волостной старшина подробно описал повреждения варницы, при этом отметил, что "подозрений ни на кого управитель не имеет, о чем и подписан настоящий акт". Варница разрушена, процесс выварки соли встал на неопределенное время – по крайней мере до окончания ремонтных работ, что означает немалые убытки для казны, а виновные до сих пор не обнаружены… И завертелся маховик государственной машины. Спустя шесть дней, 28 октября 1897 года, мировой судья второго участка Киренского округа Иркутского окружного суда Андрей Гарбинский, "рассмотрев дознание о взрыве на варнице Усть-Кутского солеваренного завода и принимая во внимание, что деяние совершено в пределах участка и заключает в себе признаки преступления, подсудного общим судебным установлениям, на осн. 200, 289 и 2 п. 297 ст. уст. угол. суд., постановил: приступить к производству предварительного следствия по признакам преступления, предусмотренного 1616 ст. улож. о наказ.".

Стоит отметить, что следствие велось мировым судьей самым тщательным образом. Прежде всего, он произвел осмотр места происшествия в присутствии руководства завода и понятых. Из протокола осмотра места происшествия: "…Надеждинская варница находится посреди других построек Усть-Кутского солеваренного завода в некотором от них расстоянии, состоит она из главного корпуса длиной в 10 саженей, шириной в 7 2/3, высотой в 8 аршинов, прикрыта деревянной двускатной крышей".

В течение нескольких дней шел допрос свидетелей, которые указывали на вероятность взрыва на варнице от заряда динамита и возможность добыть взрывчатое вещество у рабочих с приисков: управитель завода, горный инженер Александр Симонов, 43 лет, православный, образование высшее, под судом не был: "21 октября с.г. утром сторож при конторе Иван Асташев сообщил мне, что прибегал кочегар с Надеждинской варницы Лавникович из ссыльнокаторжных, просил, чтобы я немедленно пришел на варницу. Накануне в этой варнице во время очистки чрена (котла) от пригоревших кусков соли Вертоградова от упавшей на раскаленную часть варницы кочки весом в несколько фунтов обрызгало горячим рассолом, при этом было нечто похожее на взрыв. Вертоградов остался невредим и благополучно вышел из чрена после его очистки. Предполагая, что произошло то же, я пошел на варницу. Там увидел произошедшие от взрыва разрушения: чрен, в котором варят соль, поднят от 1 до 2 вершков по всей своей длине с правой стороны от входной двери; правая топка разрушена вся; свод топки и передняя ее часть вокруг чугунной плиты разбиты и кирпичи раскиданы; 1,2 и 3 жаровые ходы и стенка к сушильным ларям разрушены, и в эти ходы выкинуты кирпичи, колосники правой топки; плинтус у пола и обшивка чрена сзади оторваны, а справа подняты на ту же высоту, что и сам чрен; две рамы с левой стороны и одна у трубы выкинуты из окон. Лари и находившаяся в них соль с обеих сторон покрыты пылью и сажей, равно как и стенки с правой стороны. В правой топке от сотрясения разрушился, но не упал свод и стенки прилегающей к ней топки".

Мещанин из Якутска, печник Дмитрий Бровкин, 38 лет, православный, малограмотный, не судимый, сторонам чужой: "Работал в бане у дома управителя завода, здание варницы оттуда не видно. Взрыв услышал и почувствовал по содроганиям земли, хотя баня находится на расстоянии 16-ти саженей от варницы. После происшествия управитель поручил мне исправить повреждения в печах от взрыва – кроме разбросанных дров и мусора я ничего не заметил. Работу свою я еще не окончил, когда мировой судья производил осмотр, видели, наверное, свежую работу мою – необгорелые кирпичи и глину влажную по сводам. Насколько мне известно, у золотоискателей, занимающихся на приисках бурлением камней, мерзлой почвы, весьма легко достать динамит. Когда я увидел повреждения на варнице, я стал думать, что весьма возможно, что взрыв был произведен при помощи динамита, а не пороха, которого бы для подобного взрыва потребовалось бы немалое количество".

Крестьянин Тобольской губернии Кондратий Васильев, 40 лет, православный, неграмотный, чернорабочий, под судом не был, сторонам чужой, по делу показываю: "Две недели назад мы с Лисиным пилили дрова. Потом я услышал взрыв. Из варницы клубился дым, гарь, летели камни на значительное расстояние. Недалеко от варницы в 5 саженях находились дрова, и я подумал, что стоящих рядом с ними людей могло бы убить. Из рабочих видел только Вертоградова – он выскочил весь в саже, не через дверь, а в окно, по направлению к управителю завода со словами "Слава Богу, спасся". Другой рабочий Лавникович до взрыва шел в контору, а когда возвращался в варницу, как раз произошел взрыв. На приисках бурильщикам легко достать динамит и украсть его".

Ссыльнопоселенец Григорий Сорочинский, 26 лет, солевар, судим Варшавским судом и сослан в Сибирь: "С мая служу солеваром в Усть-Кутском заводе, работал на Надеждинской варнице. 20 октября я пришел отбывать свою очередь, кроме меня на варнице работал татарин, ссыльнокаторжный Кайбагаров. В эту ночь ничего особенного не происходило – из чрена была незначительная течь. ...течь подобного рода бывает чуть ли не каждый день и никакой опасности собой не представляет… …присыпается обыкновенно солью и отнюдь не останавливает варки. Иногда течь разом проникает через чрен и капает на раскаленные кирпичи свода печи, иногда слышно шипенье и стук, напоминающий несильный выстрел. Кроме того, в чрене образуются кочки соли, твердые как камень, которые приходится отбивать железным ломом, при этом раздается звук, также похожий на выстрел. Я лично не слышал взрыва, узнал о нем лишь по рассказам. …полагаю, что взрыв не мог произойти ни от течи, ни от кочки, описанной выше мною. … взрывчатое вещество должно было находиться или на колосниках, или между дровами. Посторонних предметов, когда я по приказу управителя завода расчищал сор после взрыва, кроме сора и кирпичей, я не заметил".

Опрос свидетелей по второму кругу, впрочем, добавил новые краски и штрихи к картине происшествия: в дополнение к версии о взрыве в варнице от динамита, основанной опять же на свидетельских предположениях, появились первые и единственные подозреваемые – кочегары Иван Лавникович и Николай Вертоградов.

Сторож завода Иван Филимонов Осташев, 83 года, приговорен за убийство к 11 годам каторжных работ: "Надеждинская варница до взрыва не работала около недели, ее исправляли. Когда она была пущена в ход, управитель завода и я стали гораздо чаще прежнего посещать варницу, с целью проверить правильность варки соли, определить ее производительность и уменьшить кражи. Частые посещения варницы вообще не нравятся рабочим нашего завода, это заметно было, между прочим, в обращении Вертоградова и Лавниковича, в особенности сего последнего – на мои вопросы я получал неохотные ответы, приходилось иногда лично проверять количество рассола, так как толкового ответа мне добиться было трудно".

Супруга управителя завода Анна Симонова, 34 года: "Спустя несколько дней после взрыва на варнице в контору к мужу пришел Вертоградов, но его там не застал. На мой вопрос, чего ему нужно, сказал, что поскольку я самое приближенное лицо к управителю он хочет рассказать мне всю правду касательно взрыва на варнице. Вертоградов стал говорить, что работая с Лавниковичем на варнице, терпел его, но больше не в силах. На этом основании просил, чтобы его освободили от работы в обществе Лавниковича, который будто бы им командует, на него озлоблен и мстит ему за какие-то сплетни между каторжниками из-за воровства соли. …в то время когда Вертоградов говорил мне все это, он был немного выпившим. На мой вопрос, где Лавникович мог приобрести взрывчатое вещество, Вертоградов ответил, что подобного рода вещество весьма легко достать у приискателей".

Ссыльнопоселенец временно заводский Ольдберг Петрухин, 49 лет, судимый: "После взрыва я зашел в контору к управителю, там я застал жену его Симонову и Вертоградова, который говорил, что взрыв на варнице произошел вероятно от подкинутого между дров пороха, что сделал это вероятно Лавникович с целью убить его – Вертоградова".

Последним гвоздем, вбитым в основание обвинения каторжных рабочих Лавниковича и Вертоградова, стали новые показания управителя завода, инженера Симонова, прямо обозначившего виновников инцидента на варнице: "Лавникович шел извещать меня, когда еще взрыва не последовало, а других каких-либо побуждающих к этому обстоятельств не было. В варнице, кроме оставшегося Вертоградова, никого не было, ранее никто не заходил… Вертоградов по взрыву убежал в задний конец варницы, боясь выйти в дверь, и выпрыгнул через выбитое окно к трубе, имея поврежденным лишь лицо, закиданное горячей золой. Все эти данные указывают как будто на уговор Вертоградов с Лавниковичем. Последний пошел за мною вызвать меня на варницу, на которой произошел уже взрыв, а Вертоградов остался для производства взрыва, который запоздал, так как взрыв последовал по возвращении Лавниковича от меня. Чем вызваны такие действия рабочих – вредным делом выварки соли, что объясняют обстоятельства моего посещения варницы совместно со смотрителем завода Аксеновым. Течи в варнице в ночь до взрыва не было, и о ней мне никто не заявлял, несмотря на мои распоряжения немедленно требовать меня на варницу при самой малой течи".

Что побудило инженера Симонова изменить первоначальные показания, да еще прибегнуть к помощи жены и свидетеля-ссыльнопоселенца, представить себе несложно. Разрушение варницы повлекла за собой убытки для государственной казны. Кто понесет за это ответственность? Если взрыв произошел по причине технологической неисправности, виновным за недосмотр, скорее всего, будет он, горный инженер, назначенный управителем завода, что подразумевает под собой как минимум отставку и пятно на профессиональной репутации. Гораздо проще, как говорится, "перевести стрелки" на кого-либо из рабочих-каторжников, отбывавших на заводе срок, тем более, что и кандидаты налицо – Лавникович и Вертоградов, дежурившие в то злополучное утро кочегарами. Конечно, все это лишь наши умозаключения, не подкрепленные доказательствами, но логика, согласитесь, в них есть. Допрос обвиняемых, однако, не привел к положительному результату – кочегары наотрез отрицали свою вину.

Резонансное дело

Резонансное дело. Фото: Пресс-служба Иркутского областного суда

Из протокола допроса обвиняемого Ивана Лавниковича 1 декабря 1897 года: "Виновным себя не признаю. Не уточню, какого числа, месяца и года, я, Иван Лавникович, был наряжен кочегаром в Надеждинскую варницу Усть-Кутского солеваренного завода. Около шести часов мы сменили работавших там Кайбагарова и Сорочинского. Когда мы принимали варницу, в чрене имелась течь, от которой, пожалуй, впоследствии и произошел взрыв. По поручению Вертоградова, о течи, которая стала усиливаться к полудню, я побежал доложить управителю в контору. Говорил, что было на варнице хуже вчерашнего. Накануне из чрена тоже имелась течь, которую исправляли, засыпая мелким "тарьем" – обгорелой солью. Доложив о течи, я немедленно отправился обратно к варнице и, не доходя до нее, услышал сильный стук. Мне показалось, что кто-то выстрелил. И, лишь заметив дым и кого-то выскакивающего из варницы, я догадался, что в варнице произошел взрыв. Когда я уходил, в варнице оставил Вертоградова – он осматривал место, из которого происходила течь в чрене, – из него довольно сильно тек рассол. Когда я подошел к варнице после взрыва, в ней было темно от пыли и копоти. Я направился было осмотреть варницу, к которой подошел и управитель завода. В это время подошел Вертоградов, он появился из-за правой стороны варницы от входа, как будто вскочил из варницы в правое окно. Со времени принятия мною и Вертоградовым варницы в день взрыва может быть на варницу кто-нибудь заходил, но я не знаю, кто именно, может быть, кто-нибудь из рабочих, везущих дрова для варницы. Я состою седьмой месяц в заводе и видел течи, при которых случались взрывы, но такой как последний, о котором идет речь, мне слышать не приходилось".

Солидарен с коллегой и Николай Вертоградов: "В тот день в пять утра мы с Лавниковичем приняли варницу от Сорочинского и Кайбагарова, которые провели ночь на варнице, исполняя свою очередь быть кочегарами. При приеме нами варницы в чрене имелась незначительная течь, которая постепенно стала увеличиваться. Часов около восьми-девяти я зашел в самый чрен, чтобы как-нибудь отыскать место, из которого происходила течь, желая засыпать ее "тарьем". Лавниковичу я поручил смотреть через печь под чрен и говорить мне, хорошо ли я засыпаю течь, уменьшается ли она. Заметив, что течь не уничтожается, я поручил Лавниковичу отправиться к управителю завода и доложить обо всем. Я же остался на варнице, вышел из чрена и подошел к правой печи. В это время произошел сильный взрыв, из печи полетели осколки кирпичей, дым и пар. С головы моей сорвало шапку, а меня всего обдало сажей, пеплом с паром, обожгло лицо, грудь и правую руку. Я бессознательно пустился бежать по проходу между чреном и ларями для соли, заметив, что окна вылетели, выскочил в окно. В этот день на варнице с самого утра кроме Лавниковича никого не было, никто к нам не приходил. Никакого взрывчатого вещества мы в печь варницы не подкладывали, да это и не правдоподобно, так как нам тогда пришлось бы рисковать жизнью".

Голос разума, равно как и голоса обвиняемых, утонули в ворохе бумаг – показаниях свидетелей, актах, протоколах. Официальные власти, в том числе мировой судья, им не только не верили, но и предполагали, что обвиняемые могут скрыться. Из постановления мирового судьи Гарбинского, вынесенного 1 декабря: "Соображая силу представляющих против них улик и силу угрожающей им ответственности при обвинении по 1616 ст. ул. о нак. (лишение всех прав и каторжные работы), приняв во внимание их прежние судимости, возможность скрыться с завода, где они отбывают наказание, – крайне плохо характеризуемого, расположенного среди леса у берега реки, не окруженного оградою, полное отсутствие имущественного обеспечения, постановил: руководствуясь 413, 419, 420 и 421 ст. уст. угол. суд. для пресечения обвиняемым Лавниковичу и Вертоградову способов уклоняться от суда и следствия заключить их на основании 6 п. 416 ст. уст. угол. суд. в Киренский тюремный замок".

Прошло девять месяцев. За это время уголовное дело побывало у товарища прокурора Иркутского окружного суда, который его вернул мировому судье, указав на отсутствие в деле экспертизы о причине взрыва на варнице: "Рассмотрев дело о взрыве варницы в Усть-Кутском солеваренном заводе, я усмотрел, что, по мнению управителя завода, горного инженера Симонова взрыв печи произошел от подброшенного динамитного заряда; по объяснению же обвиняемых причину взрыва следует искать в неисправности чрена (котла) и просачивании рассола на раскаленный слой печи. Принятие того или иного мнения значительно влияет на направление дела; выбор же между ними может быть сделан только после выслушивания специалиста по действию взрывчатых веществ; горный инженер Симонов не может быть признан экспертом, так как он является потерпевшим от преступления лицом и опрошен в качестве свидетеля (691 ст. уст. угол. суд.). На основании 512 ст. уст. угол. суд., возвращая при этом дело о взрыве на варнице Усть-Кутского солеваренного завода, предлагаю дополнить произведение следствия следующим: просить Иркутское горное управление указать эксперта-специалиста по взрывчатым веществам; допросить через подлежащего судью указанное лицо с соблюдением 325 ст. уст. угол. суд., предъявить ему протокол осмотра и показания свидетелей о причинах взрыва, возникшего на варнице; дополнить следствие всем тем, что по ходу его окажется нужным. Арестанты перечислены за Вами".

Иркутским горным управлением в качестве экспертов были предложены два специалиста в области горного дела и взрывчатых веществ: окружной инженер Ленского горного округа Роман Левицкий и чиновник особых поручений, горный инженер Николай Огильви. Последний и был допрошен в качестве эксперта по нашему делу в феврале 1898 года: "Осмотрев лично 8 февраля Надеждинскую варницу, на которой произошел взрыв, я не смог на основании этого осмотра прийти к никакому заключению, так как варница эта была в это время уже исправлена; на основании же протоколов осмотра и протоколов допроса свидетелей я прихожу к выводу, что повреждения, причиненные варнице, могли произойти только от взрывчатого вещества и скорее от подброшенного в правую топку динамитного патрона".

И снова бумаги перевесили здравый смысл, делу был дан последующий ход, готовилось обвинительное заключение. Между тем Лавникович и Вертоградов, находясь в тюрьме, не теряли надежды на справедливый суд. Из арестантского прошения содержащихся под стражей в Киренском тюремном замке Вертоградова и Лавниковича мировому судье второго участка Киренского округа: "Дело по обвинению нас по 1616 ст. улож. о наказ. с 1 декабря 1897 года находится в производстве, по сие время не имеем никаких сведений о положении его, вследствие чего мы вынуждены просить почтить нас уведомлением, почему такое долгое время наше дело не принимает надлежащий ход. 9 февраля 1898 года за себя и Ивана Лавниковича расписался Николай Вертоградов".

Через полтора месяца после этого обращения, 26 марта 1898 года, товарищем прокурора Иркутского окружного суда Евгением Семеновым был составлен следующий обвинительный акт: "21 октября 1897 года в Усть-Кутском солеваренном заводе Киренского округа в Надеждинской варнице, где работали ссыльнокаторжный Иван Лавникович и временно заводской рабочий Николай Вертоградов, в одной из печей под чреном произошел взрыв, которым разрушило своды печи, повредило чрен и выбило стекла в окнах варницы. Управитель завода горный инженер Симонов, осмотрев повреждения, пришел к выводу, что взрыв произошел от намеренно подложенного в топку печи динамитного патрона. К тому заключению пришел инженер Огильви, осматривавший варницу 8 февраля 1898 года. Управитель завода подозрение в совершении взрыва высказал на рабочих завода Лавниковича и Вертоградова, которые одни были перед взрывом на варнице. Основывая свои подозрения на том, что Лавникович пришел к нему заявить о взрыве еще до взрыва, Вертоградов же остался невредим, динамит они могли легко достать у проходящих через село Усть-Кутское приисковых рабочих, причиной, побудившей их взорвать варницу, было недовольство тяжелой работой и желание избавиться от нее. Предположение инженера Симонова подтвердили свидетели Иван Асташев, Герасим Савин, Дмитрий Бровкин, Клеоник Лисин, Кондратий Васильев, Григорий Сорочинский, Гавриил Аксенов, Иловой Кайбагаров, Николай Разсушин, Анна Симонова. Привлеченные в качестве обвиняемых Иван Лавникович и Николай Григорьев Вертоградов виновными себя не признали и показали, что взрыв произошел от просачивания из чрена соляного раствора на раскаленный свод печи. Из копий статейных списков видно, что Лавникович и Вертоградов по приговорам судебных мест лишены всех прав состояния и отбывают работы на Усть-Кутском заводе. На основании изложенного ссыльнокаторжный Иван Лавникович и временно заводской рабочий Николай Вертоградов обвиняются в том, что 21 октября 1897 года в Усть-Кутском солеваренном заводе умышленно с целью повреждения соляной варницы подложили в одну из печей динамитный патрон, от которого произошел взрыв, разрушивший печь и повредивший солеваренный бак и варницу, то есть в преступлении, предусмотренном 1616 ст. Улож. Вследствие этого ссыльнокаторжный Иван Осипов Лавникович и временно заводской рабочий Николай Григорьев Вертоградов подлежат суду Иркутского окружного суда".

Уголовное дело вместе с обвинительным актом 30 апреля было заслушано на распорядительном заседании Иркутского окружного суда по уголовному отделению по докладу члена суда Всеволода Попова. Руководствуясь 547 статьей Устава уголовного судопроизводства, суд определил: "Дать настоящему делу дальнейшее направление в установленном в законе порядке, собрав справки о судимости обвиняемых в Иркутский окружной суд".

31 августа 1898 года в Усть-Куте состоялось выездное заседание Иркутского окружного суда, которым была поставлена точка в уголовном деле о взрыве на Надеждинской варнице Усть-Кутского солеваренного завода. Судебное заседание продолжалось всего два часа, но этого времени членам суда хватило, чтобы понять, что представшие перед лицом Фемиды Иван Лавникович и Николай Вертоградов не виновны. Хронология судебного заседания, детально отраженная в протоколе, представляет собой наглядный образец судебного разбирательства по уголовному делу в Российской империи конца 19 столетия, имеющего определенные отличия от современных процессуальных норм. В помещение, где проходило судебное заседание, подсудимых ввели под охраной конвойной стражи. Как указано в протоколе, защитника у подсудимых не было. Дело по соглашению всех присутствующих решено было слушать в отсутствие не явившихся свидетелей со стороны обвинения.

Председательствующий, член Иркутского окружного суда Григорий Вельсовский, в прошлом выпускник юридического факультета Харьковского университета, юрист высокой квалификации с большим практическим опытом зачитал обвинительный акт и вкратце изложил сущность обвинения. На его вопрос подсудимым "Признают ли они себя виновными?" Лавникович и Вертоградов ответили отрицательно.

Судебное следствие, начатое с допроса свидетелей, преподнесло очередные сюрпризы. Первым был вызван инженер Симонов, речь которого основывалась на прежних его показаниях об отсутствии течи на варнице ранее, приходе Лавниковича в контору, предположениях о взрыве из-за заряда динамита. Однако управитель завода уже не спешил так рьяно обвинять подсудимых в совершении вменяемого им преступления, оговорившись, что "поскольку работали на варнице они – подозрение пало на них, но ранее за ними дурного не замечалось".

Подсудимые на это показали, что "взрыв", по их мнению, "произошел от течи рассола, динамита им было никак не достать, ведь отлучка с завода им не разрешается, о существовании динамита они не имеют понятия". Далее были зачитаны приведенные выше показания эксперта – отсутствовавшего на суде инженера Огильви.

Допрошенный сторож Асташев придерживался взятой ранее линии поведения, сообщив о приход Лавниковича в контору завода за некоторое время до взрыва. Лавникович и Вертоградов в свою очередь настаивали на том, что "заметили течь рассола на раскаленную поверхность варницы еще накануне во время своей работы, произведя насколько возможно исправления бака, сдали дежурство на ночь другим кочегарам. Утром 21 октября, заступив на дежурство, узнали у своих предшественников, что течь шла всю ночь и продолжает усиливаться, поэтому Вертоградов полез в бак для его заделки, а Лавникович согласно распоряжению управителя завода о сообщении ему о всякой неисправности в варнице, подбросив дров, пошел в контору. Ввиду скорого окончания срока работ: у Лавниковича – через два месяца, у Вертоградова – через полтора, умышленно произвести взрыв у них никакой цели, а равно желания не было".

Затем по одному были допрошены явившиеся в суд свидетели: Герасим Савин, который до и во время взрыва работал на кузнице, видел Лавниковича, шедшего от варницы по направлению к конторе завода, взрыв принял за треск замерзшей земли; Григорий Сорочинский, работавший на варнице кочегаром в ночь накануне взрыва и показавший, что из бака всю ночь шла течь; Никита Пестриков, бывший ранее солеваром на заводе, подтвердил, что взрывы случались и раньше, но не такой силы; фельдшер Николай Разсушин, пояснивший, что после взрыва Вертоградов пришел к нему для оказания медицинской помощи – у него было обожжено лицо, и он (Разсушин) дал ему мазь.

Неожиданно для всех присутствующих в зале судебного заседания и, прежде всего, для подсудимых Лавниковича и Вертоградова прокурор отказался от допроса свидетелей со стороны обвинения Клеоника Лисина, Кондрата Васильева, Гаврилы Аксенова, Иловоя Кайбагарова и от прочтения ранее данных ими показаний.

Как следует из материалов дела, "ввиду сказанного заявления суд, находя, что показания свидетелей, от которых отказались стороны, новых данных для раскрытия этого дела не представят, постановил: дальнейших допросов свидетелей не производить. На вопрос председательствующего стороны пополнить судебное следствие более не пожелали".

На этом председательствующий, член Иркутского окружного суда Вельсовский объявил судебное следствие оконченным и приступил к заключительным прениям, предоставив слово товарищу прокурора. Евгений Семенов, словно решив в этот день преподносить суду одни сюрпризы и удивлять собравшуюся в зале публику, поддержал обвинение только в отношении Лавниковича, полагая назначить ему наказание по 1616 ст. Уложения о наказаниях, от обвинения же подсудимого Вертоградова отказался. В своем последнем слове подсудимый Иван Лавникович, обращаясь к суду, в очередной раз подчеркнул, что у него не было причин совершать взрыв на варнице, ведь время его работы на заводе подходило к концу; Николай Вертоградов, отчаявшись, просил суд об оправдании. Председательствующий по делу объявил прения сторон прекращенными. Суд приступил к постановке вопроса о виновности подсудимых и их наказании. Проект вопросов был прочитан вслух, стороны против него не возражали.

Ивана Лавниковича и Николая Вертоградова освободили из-под стражи в зале суда. Оправдательный приговор в окончательной форме был объявлен 2 сентября 1898 года. Правда взяла верх над кривдой, и не важно, что прошло девять месяцев после взрыва, часть из которых кочегары Усть-Кутского солеваренного завода Лавникович и Вертоградов провели в заточении в Киренском тюремном замке, важно другое: на примере отдельного уголовного дела мы доказали, что основная цель судебной реформы – дать народу (вне зависимости от чинов, звания и сословия) правый и равный для всех суд – даже в отдаленной части Российской империи, в Сибири, была достигнута.

1764 году, ноября 20 дня, бывшаго роздьякона Ивана Гаврилова сын ево Фома,
пришед в Ускутцкую приказную избу, сею скаскою объявил: < . . . >
В том и подписуюсь.
К сей скаске прозьбой Фомы Иванова
сына Гаврилова
Прокопей Нечаев руку приложил.”
[Ф. 494. оп. 1, ч. II, ед. хр. 2740, л. 286.].