| Annasvetlova Начинающий
Сообщений: 36
На сайте с 2020 г.
Рейтинг: 74 | Наверх ##
30 января 2021 14:56 Психология генеалогии: причастность и одиночество
Я психолог, и в первую очередь психолог-практик. Хоть я психолог и дипломированный, и кандидат психологических наук, но моя научная карьера в прошлом, и в этой статье не будет ни схем, ни таблиц, ни ссылок на источники. Я напишу ее просто как молодой генеалог, который хочет разобраться в собственных эмоциях в процессе исследования рода.
Что я чувствую, когда открываю новое имя, новую фамилию, новую точку на карте?
Я становлюсь сильнее. Механизм трудно объяснить, но это так.
Софья. Так звали мою прапрабабушку, и я узнала об этом недавно. Имя Софья мне теперь - не чужое. Я его присваиваю, оно становится мне своим, близким, обрастает теплыми ассоциативными связями. Ее мужа репрессировали, а ее показания и показания их семилетнего сына обратили в обвинительном заключении против него же. И я чувствую, что, узнав эту историю и познакомившись с делом в архиве ФСБ, я узнала чуть больше о любви, предательстве, боли, бессилии и страхе.
Мы даже не задумываемся, насколько весь мир для нас разделен надвое в системе координат «свой – чужой». И чем больше я занимаюсь историей рода, тем больше кусочков мира я присваиваю себе. Чужого уже не остается. Все открытое теперь – своё.
Люди. Со многими вне генеалогии я не общалась, из-за разницы в возрасте и общих интересах. С этими людьми мы разделены странами, километрами, и ценой на телефонные разговоры. А они оказываются не только ценными информаторами, но и СВОИМИ. Своими, хоть их мейлы без знаков препинания тяжело читать. Своими, хоть никогда не виделись. Своими, хоть повествуют неструктурированно, забывают, а порой вредничают и не хотят рассказывать.
Места. Ранее безразличные мне точки на карте, откуда происходят мои предки, - хоть это и богом забытые медвежьи углы, - вдруг начинают манить и шептать «Приезжай, дорогая. Приезжай и посмотри сама, какой тут климат. Посмотри на реку, в котором Софья наверно, хотела утопиться, оставшись одна с тремя маленькими детьми и став из добропорядочной середнячки женой врага народа. На кладбище сходи, поищи могилку». И вот я уже планирую к следующему отпуску вместо Таиланда или Турции какую-нибудь Каменку Самарского уезда Самарской губернии или вообще Шоржу в Армении на берегу Севана.
Фамилии. Как говорится, беременные думают о детях, голодные о булках, вшивые о бане. А я в любом тексте неосознанно выискиваю глазами те 15 фамилий, которые разрабатываю. Они везде: в книгах, в соцсетях, в научных статьях. Стоит мне заглянуть в телефон, как случайно встретившийся Прохоров, Григорьев, Кучеров или Бондаренков, заставляет заглянуть в его профиль в соцсети, узнать место рождения, разочароваться, а порой и написать вопрос «Не из тех ли вы случайно Бондаренковых, здравствуйте!»
Но самое главное в моей ПРИЧАСТНОСТИ – я чувствую, что я присваиваю себе все то, что мои предки знали, умели и могли. Узнав о трагедиях рода, когда умирали дети, а потом рождались новые, и родители как-то справлялись и выдерживали, я понимаю, что человек может все вынести все. И я смогу, и мои проблемы … ну так себе проблемы и я справлюсь с ними. Мои предки в Шорже, после высылки из Самарской и Тамбовской губернии, за 20 лет смогли основать крепкие хозяйства с 20 головами скота и 15 десятинами земли. И теперь я знаю – вот откуда мое трудолюбие и усердие. Другой мой предок построил самый красивый дом на селе на берегу озера, и видел красоту из окон каждый день. Я мысленно пожимаю тебе руку, Петр Никитьевич, когда смотрю на Волгу с 15 этажа лучшего дома нашего города. Я тебя понимаю.
Я начинаю разделять: ВОТ ЭТО ВО МНЕ - МОЕ. А ВОТ ЭТО – ДЕДОВО. А вот это – прабабушкино. И разделять это в себе оказывается очень полезным!
Фобия утраты детей, например. У многих есть, но мало кто из нас в этом признается. А ей есть откуда взяться генетически. Хоть убейте меня, но я верю в генетическую память, хоть ее наличие пока научно не доказано и качественно не обосновано.
В каждом нашем роду умирало много детей. Моя прабабушка родила 14, в живых осталось 8, каждый второй. И каждый, кто читает эти строки, может рассказать свою такую же историю.
Мне очень важно и ценно учиться разделять то, что я ощущаю как Ася из 21 века из Волгограда и то, что я ощущаю как правнучка Евдокии, праправнучка Парфена, как внучка ленинградского блокадника-сироты. Разделять у меня уже получается. Я умею вовремя сказать «Это не мое, дедушка, это твое». И не идти есть на ночь из страха остаться голодной.
Как много сил высвобождается, когда получается не тащить в заплечном рюкзаке НЕОСОЗНАВАЕМЫМИ все страхи, боли и утраты рода!
И страха перед смертью больше нет. Смерть становится еще одним историческим событием. А вот что я успею перед смертью сделать, какой я останусь в памяти моих потомков, успею ли я издать книгу, что останется после меня? Эти вопросы стали выходить на передний план.
Все вышенаписанное – теплая история про причастность, которую я ощущаю, занимаясь генеалогией.
Но как ни странно, у этого есть оборотная сторона. И она противоположна причастности – одиночество.
Чем ближе и причастнее я к миру мертвых предков, тем дальше я по интересам отхожу от живых. Первые пару лет, отработав всех родственников как источник информации, и обсудив с ними события и людей, которые еще ЖИВЫ В ПАМЯТИ, которых они помнят, эти первые пару лет мы ощущаем близость, мы еще с ними рядом и вместе. Но очень скоро я начинаю ощущать, что я дошла до тех рубежей, где я одна - воин в поле. Я уже знаю о бабушках, дедах и прадедах моих информаторов больше, чем они сами. И пытаюсь рассказать, но очень быстро наталкиваюсь с удивлением на то, что им не так интересно, как мне. Если честно, вообще не интересно.
Очень быстро приходится принять смену статуса. Что из интересующегося новичка, который почтительно задает вопросы аксакалам рода, я сама в свои 33 или 34 стала всезнающим старцем по вопросам истории семьи. Примечательно, кстати, что я забываю собственный возраст. Зачем, если есть год рождения?! Но в памяти прочно сидят десятки годов рождения предков конца 19ого - начала 20 века)))
И в этом одиночестве в собственной семье, в этом изменившемся статусе Ведуньи, которая все ведает о предках – я одна. Нетипично, и исторически непривычно, что одна из молодых в роду владеет информацией больше стариков. Может, через интерес к истории рода мы присваиваем новый статус в семье и взрослость? Так или иначе, в погоне за собственной взрослостью я получала и получала новые знания, пока не стала превосходить по ним свою бабушку и деда. Неуютное ощущение.
Когда в семье нет больше наставников и единомышленников, случайно нашедшийся шестиюродный брат по одной из веток вдруг может стать ближе по духу, чем все близкие кровные родственники, особенно если он тоже занимается генеалогией и рад встрече.
Вот она – оборотная сторона причастности, - одиночество.
Стоит еще написать о том, как сильно нами в изучении рода руководит потребность в признании от ныне живущих предков и от потомков. И стоило бы написать о том, как мы избываем свое чувство вины перед ушедшими близкими, изучая их ветки, но это уже совсем другая история…
|
