Varshanin написал:
[q]
Заранее спасибо![/q]
К сожалению, ни чем порадовать не смогу.... Может быть, что-нибудь подчерпнете для себя из вышеприведенных отрывков. Надеюсь, никто не будет против, если я приведу отрывки из дневника курсанта Московской школы танковых техников, куда после "учебки" в 1-ом полку 1-ой Московской пролетарской стрелковой дивизии (с ноября 1931-го года), а также поле автокурсов при указанной дивизии (до апреля 1932-го года) он был переведен. Приводятся отрывки, касающиеся 1-ой МПСД, а также пути следования к месту призыва. Дневник начал вестись с ноября 1932 года.
12.11.1932 года.
Сегодня исполнилось ровно 12 м-цев с того «трагического» дня, когда я в предрассветном тумане выходил из рязанского вокзала в толпе разношерстных юнцов призыва 1909-го года в объятья московского уличного бурливого движения. Было также прохладно, как и сегодня с утра. Свинцовые тучи громоздились бесконечной пеленой, свисая бесформенными клочьями над городом, придавая какой-то серый отпечаток московским улицам, а нам и без того придавлено-гнетущее впечатление, плюс еще иззябших от сырого воздуха в летних одеяниях, состоящих из плащей и скудных обмусоленных временем кацавеек. Итак, я последний выхожу вслед за своими коллегами из вокзальных стен на смоченный тротуар пользуясь маленькой заминкой, наскоро набросал несколько слов в открытку о своем прибытии в край, где из своей жизни вычеркну 2 года лучшего времени. Открытка лихорадочно опущена в ящик. Она наполнена рывками моей мысли, души, которую я хотел отдать в тот уголок и в те сердца, с кем неразрывно протекла моя эпоха всей жизни. Произошло все так странно и немного грустно, да и, пожалуй, тяжело. В день моего отъезда я был безразличен ко всему, что происходило со мной. Перед глазами проносится картина ушедших дней в бездне времен так незаметно, и только смутная полоса остается от всего пройденного пустого пути. Помню: светило яркое солнце 8 ноября 1931 года. Это был последний день перед отъездом. Я и мой брат возвращаемся из города, совершаем последнюю прощальную прогулку делясь мыслями и планами будущего.
Потом в последовательности все завертелось в неудержимый вихрь, и я, томясь окруженный стенами и слоняющимися призраками Призывного пункта, только утром под глухие звуки духового оркестра и всхлипывание многих провожающих вышли на станцию. Потом торжественные речи, скотные вагоны, украшенные ярко-красными полотнищами, крикливые шаблонные лозунги. Все это пронеслось, но в памяти надолго останутся те минуты пережитого, которые нет, да и нет и вспыхнут грустными воспоминаниями. Путь от Сталинграда до Москвы мы провели в хорошем настроении благодаря веселой компании нашего вагона, состав которого был в 25 человек, прекрасных каламбуристов-чудаков, любителей посмеяться и в дым превратить уныние. Надо заметить, нас провожали с почтением, даже заводское управление позаботилось снабдить нас продуктами, папиросами и проч. вплоть до зубной щетки и перьев. Обстановка вагона вполне комфортабельна. Посередине железная печь для отопления, так как было прохладно, с боков 2-х этажные нары для изысканных пассажиров, у которых в головах расположены в порядке корзины и проч. свертки. Не забыты музыкальные инструменты (шефы подарили в дорогу 3 балалайки). Песни, пляска диких танцев через раскрасневшуюся печь, а вагон нашего эшелона (был весь целый состав) аккомпанировали своими колесами нашу буйную пьяную молодость. А по вечерам (мы ехали 3-е суток) при освещении 2 стеариновых свечей под звуки переливов балалаечных струн выполняли «гвозди» нашей программы, выраженные в художественном исполнении нашего хорошего приятеля по оружию Бориса Н-ского, который был мастер на все руки, просто незаменимый парень и большой руки любитель потрепаться к тому же. Но главное мне нравилось, да и вообще всем было приятно, когда он проводя по струнам балалайки пальцами извлекал дрожащие переливами звуки и под этот немного грустный мотив, вторил баритоном «А вдали мелькали огоньки», в это время я особенно подпадал под какое-то гнетущее впечатление, как будто бы действительно что-то хорошее в образе огоньков уходило от меня куда-то в даль. После он нам признавался, что под эту песенку однажды выпил в компании две четверти водки и три ведра пива и идя домой вечером был трезв, но когда подошел к крыльцу обнаружил отсутствие на себе верхней одежды за исключением нижнего белья, которое отчетливо обрисовывалось в темноте июльской ночи. Впрочем, это у него был один из случаев, когда он не был в партии, а сейчас от этого он отошел и с отхода поезда из Сталинграда повел наступление на заключение соцсоревнования между вагонами на хорошее поведение и отсутствие пьянки во время пути, и надо отдать справедливость договор был выполнен за исключением одного нашего соседнего вагона, в котором один приятель по неосторожности выбросил в окно пустую поллитровку, но был уличен и подвергнут судом показательного характера. Был вынесен выговор с предупреждением; если еще обнаружат в этом роде нарушение, то отправят обратно домой как невыдержанного звание красноармейца. Не помню на какой станции, кажется недалеко от гор. Рязани, тот провинившийся товарищ в силу каких-то причин или угрызения совести, или тоски, бесследно исчез, оставив на память рваненькую корзину, в которой покоилась в мешочке рассыпанная махорка и пара дырявых лаптей. Таких путевых приключений было, конечно, мало, мне кажется вообще настроение было у всех приподнятое, ибо обстановка в движении менялась и больше приходилось созерцать на новые и новые места как на экране, не вдумываться на будущее чем оно кончится.
Первый раз я видел колхозные поля они меня очень интересовали, я их, конечно, увидел, они мелькали перед глазами в неприглядной красе, несмотря на ноябрь месяц, когда осень холодными щупальцами сковала воздух и землю, даже видны в ложбинах клочки снега (очевидно падал снег), который смешался с грязью, поля были не убраны. Какая-то преступная рука, ехидно оскалясь, выдерживала на скошенных полях под открытым дождливым небом множество намолоченного хлеба, сложенного, главное, в копнах, затем подсолнуха, надетого шляпками на колышках для сушки или гниения – на пользу беспросветного вреда и мести.
Были еще такие примеры любопытного характера. Недалеко от Ряжска в пути поезд, то есть наш состав, остановился, в это время в поле работали много крестьянок за уборкой свеклы. Многие призывники из нашей братвы выскочили из вагонов пошутить с девчатами, как говорится позубоскальничать, каково было удивление, когда эти труженицы, увидав нас, подобрав подолы, пустились наутек размахивая разноцветными юбками, а, отбежав на расстояние остановились, с любопытством пожирая нас глазами. Ребята, видя беспричинное паническое бегство «прекрасного пола», сами вошли в раж улюлюкая и пригибаясь делая вид, что гонятся за ними. Произошла монетарная инсценировка живой стенгазеты, отображенной путешествие в страну дикарей, на самом же деле мы подъезжали к культурному центру – Москве.
Итак, я в Москве, в том фантастическом городе – столице, о котором не думал мечтать, в том смысле, что не было возможности его посетить, не имея на то причин. В данном случае есть причины и одна из причин не малого пребывания, в котором я получил звание красноармеец, в будущем, фланирующем в форме серой шинели, стянутой жестким ремнем по улицам обновленной столицы Советского Союза. А сейчас пока нас толпа, обреченная на волю вот этого подошедшего высокого стройного командира со скромным знаком различия – квадратиком на красных петлицах, который пришел сюда ради нас, чтобы проводить этот «гурт» в назначенное место, специальное помещение, где нас будут воспитывать выдраивать в духе. Произведен расчет, перекличка по фамилии (чемоданы отправлены на «специальном экипаже») Выстроились по четыре… команда: смирно! Шагом марш – и колонна потекла, пересекая трамвайную линию, останавливая трамваи. Это я тоже за запечатлел в своей памяти, как осколки дней, выщербленные этими минутами. Рейс подходил к концу, когда мы увидали из ряда домов улицы, громадные корпуса серого оттенка, занимающие большое пространство, с небольшой, по сравнению с воротами, полосатой будкой часового. Нас любезно пропустили в широкое пространство двора, и любовное щекотание взорами толпившихся красноармейцев пронизали наши настроенные усталые ряды скомканных фигур «новичков». У меня начинается новая жизнь в странной обстановке. После целого ряда осмотров и освидетельствования, банной чистки, где получаем новое обмундирование, неуклюже сидящее, но быстро свыкаемся, побыв в нем несколько минут, отправляемся обратно во «дворец и крепость», как я выразился, когда увидел эти каменные громады. Что было приятно, это утомление голода хорошей пищей и прекрасный сон в карантине на чистой койке первого вступительного дня в пролетарской казарме 1-го стрелкового полка (Чернышевской казармы). Рядом со мной расположились на койках не разлучные друзья по походу, одновагонники и родные по производству опыленные одними мнениями, словами и мыслями. Мы выделяемся из всего состава карантина своей организованностью и пренебрежением ко всем и ко всему окружающему.
Первая песня, взорванная нашими глотками 25 человек плеская заполнила, разливаясь по высоким сводам карантина. Невзирая на отбой (нас хотя и призывали к порядку), но видимо сила нашего взрыва настолько была потрясаема для всех, что в одно мгновение нас окружила плотным кольцом масса в нижнем белье, на босу ногу, присоединяя свои голоса, вливаясь в общую стихию. На следующий день нам было известно, что начальник карантина получил в виде выговора от командования за нарушение внутреннего распорядка в карантине, о чем он нам объяснил с соответствующей нотацией. Как правило, в карантине выдерживают новичков 2 недели с целью поверхностного ознакомления жизни казарм и еще мне кажется с медицинской точки зрения, но нам пришлось там побыть, кажется, дней около 4-х, ввиду нового прибытия в нашем роде. Еще одна мысль нас особенно угнетала – это дальнейшая судьба пребывания в армии, ведь попасть в строевые части – значит просуществовать 2 года в полу отравленном состоянии. Я был недалеко от этого, ибо моя квалификации не подходила к стрелковой части, или наоборот (стрелковая часть не подходила к квалификации). В этот момент я готов был пожертвовать ради всего, только не в строй. Для некоторых из нашей братии улыбалась богатая перспектива быть избегнутым от приближающей катастрофы, то есть они имели специальность шофера, а это чувствовалось дефицитом в части исходя из того, что фамилии шоферов из карантина списывали в особый список и частенько их вызывай для исповеди. Я проклинал себя в эти минуты почему не занимался изучением автомобиля, хотя о машине имел понятие и записался в список шоферов, несмотря на скромное представление ограниченное знанием существования 4 колес, надутых воздухом или сплошной резины, а в остальном не в зуб ногой.
16 ноября утром после завтрака выстроили весь состав нашего карантина на дворе перед зданием штаба, в 2 шеренги с домашними вещами, вычитывая по списку, размещая на разные группы, которые передавались тут же стоящим начальством своим подчиненным, которые вытянувшись отдавая честь уводили вверенных им людишек безмолвных, согнутых под тяжестью годового запаса съедобных печений (большинство корзин были наполнены запасом еды). Я очень огорчен был, не догадался вовремя записаться музыкантом или барабанщиком, так как на эту специальность были большие требования (хотя я не умел играть, но мог бы научиться). В итоге судьба моя была решена, меня предназначили в 3-ю учебную роту в качестве курсанта, выходящим через год младшим командиром, в том числе со мной попал коллега по заводу и по одному цеху Ф.П. С ним у меня неразрывная цепь связи началась с отъезда из Сталинграда, а крепкое сотрудничество со дня нашего существования в 3-ей учебной роте.
Новая жизнь «3-го этажа»
24 февраля 1933 г.
Завтра опять занятия и занятия, и без конца потекут эти однообразные дни и часы в сутолоке ребусов и головоломных вопросов. День Красной армии 23-го февраля и сегодня пошли тускло, за исключением 3-х часов, проведенных в клубе на концерте, а остальное время я исключительно посвящал на наполнение своего желудка. Прямо начиная с утра начались мои заботы. Делается немного странно почему в последнее время я увеличил свой аппетит, не предчувствую ли я голод в будущем? Во время парада на лыжах на Москве реке видел бывших коллег по службе первые дни в стрелковом полку, они остались те же, какие были тогда, в дни моего «утробного развития» в рядах бойцов 3-ей уч. роты 1-ой стр. полка МПСД!
Вот, например, Божко, смеющий хитроватой улыбкой парняга крутенький украинец с 2-мя треугольничками на красных петличках густо усеянный рябинками на лице, ого! уже командирчик целого отделения! Мало нового изменилось в полку, правда вот хлеб стали давать порцией…
Наша школа демонстрировала лыжные способности наших курсантов в присутствии членов правительства. Получилось не особенно красиво. Ехали неровными рядами и невероятно спешили. Никого я не видел, когда проезжал мимо. Стояли какие-то людишки, приветствовали моич (неразборчиво) красной славной непобедимой (как будто бы) армии. Музыка бубнила, мы кричали «древнее» Ура, и эта волна переливалась в другие части, следуемые впереди и сзади нас. Все так не привлекательно и старо, эти традиции ожившей театральной бутафории. Это нам стоило дорого. На это затратили дня 3 на репетицию для сегодняшнего торжества.
Появляются признаки эпидемии сыпного тифа, вчера один друг Кавылин (хотя он раньше слег) отправился в лазарет, за ним еще 7 человек по той же причине. Это серьезная болезнь я думаю будет иметь угрожающий характер ввиду общего материального (вернее питания) условия граждан, находящихся за нашими школьными стенами. Как зараза сыпной тиф распространяется быстро, переходя через стены наших казарм, так как курсанты часто бывают среди жителей. Наша пища обильна, а большинство испытывают сильный недостаток даже в хлебе, не говоря о другом.
