Загрузите GEDCOM-файл на ВГД   [х]
Всероссийское Генеалогическое Древо
На сайте ВГД собираются люди, увлеченные генеалогией, историей, геральдикой и т.д. Здесь вы найдете собеседников, экспертов, умелых помощников в поисках предков и родственников. Вам подскажут где искать документы о павших в боях и пропавших без вести, в какой архив обратиться при исследовании родословной своей семьи, помогут определить по старой фотографии принадлежность к воинским частям, ведомствам и чину. ВГД - поиск людей в прошлом, настоящем и будущем!
Вниз ⇊

Толбузины Монастыревы

Происхождение от князей Смоленских. Анализ Источников

← Назад    Вперед →Страницы: ← Назад 1 2 3 4 5 ... 15 16 17 18 19 * 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 Вперед →
Модераторы: N_Volga, Радомир
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
§ 2.4. Фоминско-Березуйское княжество между Вильно, Москвой и Тверью
Между основным массивом земель Московского княжества и его эксклавом — Ржевской землей на юго-восток от последней в XIV в. располагалось Фоминско-Березуйское княжество, правители которого принадлежали со ржевскими князьями к одной династии (Фоминских князей) и так же, как они, в итоге потеряли свои первоначальные владения и перешли на службу в Москву{572}. При этом, по общепринятому убеждению (как выяснилось, в связи с наличием литовско-тверской границы, оказавшимся ложным), Москва могла и не иметь территориальной связи с Ржевой, если не держала в подчинении князей Фоминско-Березуйского княжества{573}. Соседнее же Великое княжество Литовское теряло контакт с Великим княжеством Тверским — своим союзником, если не владело Ржевой или не распространяло власть на тех же фоминско-Березуйских князей.
Возможно, отзвуком нереализованного стремления ВКЛ к более плотному территориальному контакту с Тверью явился захват Москвой в конце 60-х гг. XIV в. наряду с Ржевской землей, Фоминском и Березуеском таких городков, как Липица и Тесов, располагавшихся на Вазузе и ее притоке Касне к югу от массива Фоминско-Березуйского княжества{574}.[88]
О московских успехах в противостоянии с ВКЛ узнаем из известного послания Ольгерда константинопольскому патриарху Филофею 1371 г. Великий князь литовский, отводя от себя обвинение в нападении на подведомственные митрополиту Алексею земли, перечислил города, которые «против своего крестного целования» взял у него московский неприятель: «Ржеву, Сишку, Гудин, Осечен, Горышено, Рясну, Луки Великия, Кличень, Вселук, Волго, Козлово, Липицу, Тесов, Хлепен, Фомин городок, Березуеск, Калугу, Мценеск»{575}. Большинство перечисленных населенных пунктов локализовано, решена проблема времени их захвата Москвой{576}. Однако некоторые вопросы все же остались без ответов.
В перечне московских захватов можно выделить по территориальному признаку три блока городов: 1. ржевские; 2. смоленские, 3. верхнеокские (новосильские?). От Сишки до Волго названы, безусловно, ржевские городки — центры волостей. Даже в Луках Великих следует видеть не знаменитый новгородский город на р. Ловать, а погост Лукомо на Волге, между Осеченном и Горышином{577}. Также несомненны локализации Калуги и Мценска — в верхнем течении Оки. Причем упоминание в послании 1371 г. московского нападения на новосильского князя Ивана (произошло, вероятно, в 1370 г., во время московского похода на Брянск){578} дает определенную возможность причислить оба города к территории Новосильского княжества{579}, хотя некоторые, настолько же косвенные, данные могут свидетельствовать в пользу иной точки зрения{580}.
Наконец, выделение второго блока городов, условно названного смоленским, необходимо обосновать. Фомин городок и Березуеск — центры небольших княжеств, отделившихся вместе с Ржевой от Смоленска. Ржева, вероятно, первоначально входила в состав Торопецкого княжества, а в начале 30-х гг. XIV в. взяла на себя роль столицы ослабленного и уменьшившегося под воздействием ВКЛ княжества{581}. Хлепен (Хлепень) — город, расположенный на р. Вазузе, выше по течению от Березуеска, традиционно относят к Фоминско-Березуйскому княжеству (см. ниже).
Из блока городов, причисленных к смоленским, осталось три пункта. Территориальная принадлежность двух из них (Липиц и Тесова) неясна, а третий (Козлово) все-таки можно связать со Смоленском. Козлово — это, вероятно, Козлов — город в Вяземском княжестве, центр владений князей Козловских (происходивших, кстати, от Фоминских князей){582}. Он располагался южнее Тесова, на р. Жижале, притоке Угры{583}. Хлепень севернее Липицы и Тесова, а Козлов — южнее в конце XV в. принадлежали Вяземскому княжеству, так же как и некоторые другие пункты, находившиеся в том же районе (Негомир, Сочовки, Бывалицы). Следовательно, есть основание отнести все рассматриваемые городки к числу смоленских. Ими уже до зимы 1369 г. владел Ольгерд, так как в указанное время «Москвичи и Волочане воевали Смоленьскую волость»{584} и, видимо, вернули влияние на часть Смоленского княжества[89]. ВКЛ было оттеснено от р. Вазузы и на то время утратило общую границу с Тверью. От расположенного поблизости верховья Днепра к левому притоку Вазузы р. Лоцмени шел волок{585}.[90]
Таким образом, пресекался еще один водный путь (первый — по Волге) для литовских контактов со своим союзником.
Выше было сказано, что принадлежность Москве Фоминско-Бе-резуйского княжества могла обеспечить ей территориальную связь с Ржевской землей. Однако, по всей видимости, это не соответствовало действительности. К юго-востоку от Фоминско-Березуйского княжества, с правой стороны притока Вазузы р. Гжать и по обеим сторонам притока последней р. Яузы размещались волости, с начала XV в. принадлежавшие князьям Крошинским: Тешиновичи (Тешиново), Сукромна (Сукрома), Ольховец, Надславль, Лела, Отъездец (Отъезд){586}. Только еще восточнее, за полосой неосвоенных земель, начинались московские владения (можайские и волоцкие земли). На севере волости Крошинских граничили с тверскими землями, причем именно этому району была характерна чересполосица владений.
В литовско-тверском договоре 1427 г. упоминался рубеж между ВКЛ (Смоленском) и Великим княжеством Тверским и оговаривались условия владения пограничными территориями. («А который места порубежный потягли будуть к Литве или к Смоленьску, а подать будуть давали к Тфери, ино имъ и ныненя тягнути по давному, а подать давати по давномоу. А которы места порубежный потягли будуть ко Тфери, а подать боудутъ давали к [Литве или к Смоленску], ино им и нынеча тягнути по давному, а подать давати по давному»{587}.) Под смоленскими следует понимать вяземские волости, принадлежавшие князьям Крошинским. «Места порубежный», которые относились к Литве, тоже совместного владения, формировали пограничную зону с Тверью западнее (с волостью Осугой?).
Таким образом, для ВКЛ в XV в. существовало две контактных зоны с территорией Великого княжества Тверского — со стороны владений ВКЛ и со стороны названых отдельно смоленских (вяземских) земель (см. карту). Очевидно, территория Фоминско-Березуйского княжества, будь она подчинена власти ВКЛ, могла считаться смоленской.
Однако литовская принадлежность ряда земель на севере от Вяземского княжества в контакте с Великим княжеством Тверским вызывает сомнения. В московско-литовские договоры 1449 и 1494 гг. включена статья с подробным перечислением владений пограничных князей, принадлежащих московскому государю: «А Федора Блудова а Олексанъдрова Борысова, сына Хлепенъского, и кн(я)зя Романова Фоминског(о), и их братьи, и братаничов отчыны земли и воды — все мое, великого князя Васильево. Такежъ Юрева доля Ромеикович(а) и кн(я)жа Федорова места Святославичъ — вся за мною, за великимъ княземъ, за Васильемъ»{588}. Формулировка грамоты позволяет сделать вывод о том, что земли указанных лиц принадлежали непосредственно великому князю московскому. Здесь не идет речи об их службе или союзных отношениях с Москвой. И действительно, Федор Блудов был казнен в 1440 г.[91], Александр Борисович Поле (если видеть его в сыне хлепеньского князя), вероятно, к середине XV в. давно умер (упоминался в 1390 и 1401 гг.){589}. Князь Роман Фоминский был отождествлен А.А. Зиминым с князем Романом Ивановичем Козловским, представителем Фоминской династии{590}. В связи с этим можно предположить, что Роман Фоминский где-то в начале XV в. вынужден был оставить свои владения и перейти на службу к великому князю литовскому. От последнего и был получен в Вяземском княжестве Козлов, давший новое имя роду[92]. Владения остальных родственников, перечисленных в грамотах 1449 и 1494 гг. князей, также перешли к Москве. Сами же князья Фоминского рода в конце XIV в. служили Москве{591}. Частично или полностью утратив владения на границе с ВКЛ, они продолжали нести службу по обороне западных пределов Великого княжества Московского{592}.
Перечни в грамотах 1449 и 1494 гг. естественным образом распадаются на две части. В первой преобладают Фоминские князья. Возможно, и Федор Блудов относился к их числу. Среди Фоминских князей имя Федор было очень популярно, так что князь Константин Березуйских всех троих сыновей назвал Федорами{593}.
Во второй группе названы Юрий Ромейкович (Романович) и князь Федор Святославич. Вероятно, первый из них тоже носил княжеский титул. Видимо, не следует связывать его с Фоминскими князьями, как это делает А.А. Горский, т.к. у князя Романа Козловского не известен сын Юрий{594}. В князе Федоре Святославиче Ржевском и Вяземском (Вяземском и Дорогобужском?) середины XIV в. также трудно увидеть упомянутого в грамотах середины и конца XV в. князя. Но сделать иное предположение не удается. Один из перечисленных князей владел какой-то долей земельного надела, второй — какими-то явно пограничными местами. Возможно, эти земли располагались рядом с Фоминско-Березуйским княжеством, являлись частью смоленской территории.
Таким образом, в полосе литовско-тверского пограничья на протяжении по крайней мере нескольких десятилетий второй половины XV в. (до 1485 г.) встречались вкрапления московских владений. Возможно, не все Фоминско-Березуйское княжество стало московским достоянием, существует вероятность его раздела между Москвой и Вильно. Поэтому важно подробно разобрать его первоначальный состав.
К территории Фоминско-Березуйского княжества[93] традиционно относят ряд городков на р. Вазузе (Фомин Городок, Березуеск, Хлепень){595}, а также некоторые волости, тянувшие к этим городкам (например, Негомирь и Рогачев){596}.
Фомин Городок отождествлен с селом Фоминским, расположенным при впадении р. Осуги в Вазузу{597}. На северо-западной окраине современной деревни Фомино, на месте бывшего кладбища найдено городище, существовавшее с раннего железного века до нового времени{598}.[94] В Фоминской волости в начале XVII в. числились деревни Яковлева, Сигова, Носонова, Подоловая и пустошь Терехова{599}. Село Насоново известно по материалам межевания конца XVIII в.{600} Становится очевидным, что территория Фоминской волости заходила и на правый берег р. Вазузы.
В XVI в. были известны два пункта — Старый и Молодой Березуй. Из них именно последний являлся старым удельным центром{601},[95] что подтверждается и археологическими данными{602}.[96] К Старому Березаю в начале XVII в. относились сельца Опалеево и Поротвино, деревня Лукина с пустошами{603}. Из них Протвино (Иваново) легко находится южнее погоста Ст. Березуй на карте А.И. Менде{604}.
Хлепень существует до сих пор, на окраине деревни на мысу правого берега р. Вазузы сохранилось городище{605}.[97] Накануне первой московско-литовской пограничной войны конца XV в. этот город с волостями принадлежал старшему вяземскому князю Михаилу Дмитриевичу{606}. Включение в состав Фоминско-Березуйского княжества Хлепеня, а, следовательно, и всех его волостей основано на упоминании в договорах 1449 и 1494 гг. князя Александра Борисова, сына Хлепеньского, в одном блоке с князьями Фоминского рода. Это с большой степенью вероятности может быть Александр Борисович Полев (Поле), внук Федора Фоминского{607}. Дополнительным аргументом в пользу связи Хлепеня с территорией княжества является второе название Старого Березуя (находился между Фоминым Городком и Березуеском) — Полево{608}.
Становление Хлепеня в качестве значительного административного центра с волостями могло произойти уже под властью ВКЛ. Но его известные волости (Ждать (Джать) и Понизовье{609}, их было, вероятно, больше) можно с некоторой осторожностью отнести к Фоминско-Березуйскому княжеству. Из числа хлепеньских, несмотря на убеждение Н.Д. Квашнина-Самарина, нужно исключить волости Рогачев и Негомирь[98]. Последняя, как и волость Сочовки (обе на р. Вазузе, выше по течению от Хлепеня), принадлежала князю Василию Бывалицкому{610}. Рогачевом же (на р. Осуге) владел сын пана Ивана (Яна) Ходкевича{611}.[99]
Мнение о принадлежности указанных волостей Хлепеню сложилось на основании текста духовной грамоты Ивана III, в которой он передавал сыну Дмитрию «город Хлепен, и с Рогачевым, и с Негомиремъ, с волостьми, и с путми, и з селы, и со всеми пошлинами»{612}. Однако такая формулировка завещания свидетельствует о присоединении к числу хлепеньских еще двух волостей. Так же и к Можайску был добавлен ряд волостей, ранее входивших в состав ВКЛ (Турье, Ореховна, Дмитровец и др.){613}. Характерно, что в духовной Ивана III Хлепень четко отделен от Тверской земли и Зубцова{614}. Впоследствии Хлепень с новоприобретенными волостями стал частью Зубцовского уезда, поглотившего всю территорию Фоминско-Березуйского княжества.
Из известных хлепеньских волостей (Ждать и Понизовье) приблизительно определяется место только одной. Волость Джать (Ждать){615} — это позднейший Гжацкий стан Зубцовского уезда на правобережье р. Гжати при впадении ее в Вазузу{616}. Где был центр этой волости — неизвестно. Но его не следует отождествлять с находящимся значительно южнее Гжатском (Гагарином), хотя очевидно заимствование названий волости и позднейшего города у реки Гжать. У последней был правый приток — Ржать. Вдоль нее, судя по карте Ю.В. Готье, и располагалась волость{617}.[100] Вариативность названия позволяет предположить его происхождение еще и от имени притока Гжати. Но впоследствии утвердилась форма «Гжацкий», что склоняет к первой версии.
Указание посольских книг на множественное число хлепеньских волостей, а также отсутствие упоминаний при московско-литовских пограничных конфликтах Фомина Городка и Березуеска говорит об их вероятном административном подчинении Хлепеню. Договор 1449 г. заставляет думать, что значительная часть территорий, принадлежащих двум городкам на р. Вазузе, оставалась в распоряжении московского государя. В случае принадлежности ВКЛ такие укрепленные центры, как Фомин Городок и Березуеск, несомненно, должны были бы участвовать в обороне его границ. Об этом вполне определенно писал и М.К. Любавский{618}.
Из-за неправильного прочтения договора 1449 г. сложилось ложное убеждение о владении Хлепенем Москвой во второй половине XV в.[101] Высказывалось даже предположение о захвате его Казимиром после 1485 г.{619} Но в грамотах собственно о городе ничего не сказано и при этом упомянут даже не хлепеньский князь, а его сын уже без прозвища Хлепенский. Город Хлепень, несомненно, принадлежал ВКЛ. Таким образом, территория Фоминско-Березуиского княжества к середине XV в. была разделена между Москвой и Вильно. Первой достались Фомин Городок и Березуеск с некоторыми другими пограничными территориями, а второй — Хлепень с волостями.
К списку фоминских С.Б. Веселовский добавил населенный пункт Крюково (между Осугой и Вазузой), связав его название с именем жившего в конце XIV в. князя Михаила Федоровича Крюка, сына князя Федора Фоминского{620}. Деревня Крюкова существовала также в окрестностях погоста Ст. Березуй, на правом берегу р. Вазузы{621} (см. карту). Внимательный просмотр населенных пунктов в районе рек Вазузы и Осуги и сопоставление их названий с прозвищами князей Фоминского рода может дать дополнительные результаты в деле определения территории Фоминско-Березуиского княжества.
Так же, как через князя Александра Борисовича Поле удалось связать город Хлепень с территорией Фоминско-Березуиского княжества, так и посредством изучения потомков этого князя можно выдвинуть (правда, более осторожно) предположение о принадлежности к составу княжества земель по р. Шешме.
В 1525-1526 гг. келарь Иосифо-Волоколамского монастыря приобрел у Ивана Васильева сына Полева и его детей Ивана и Михаила деревни Протасово и Головково в волости Шашме (Шешемской) Зубцовского уезда{622}. К 1539 г. вокруг р. Шешмы сложился комплекс владений Иосифо-Волоколамского монастыря, где обе указанные деревни «тянули» к селу Фаустова Гора{623}. Местоположение села определяется точно благодаря материалам Генерального межевания конца XVIII в. -у самого устья р. Вазузы, напротив города Зубцова{624}. К сожалению, из 12 принадлежавших ему деревень локализуется только Головково — у правого берега нижнего течения р. Шешмы{625},[102] (см. карту). Очевидно, и д. Игумнова, расположенная ниже по течению Шешмы от Головкова, имела отношение к монастырским владениям{626}.
Проданные Полевыми деревни, несомненно, являлись вотчинами, но каким образом они им достались? Возможно, как князь Михаил Федорович Крюк с сыном Иваном (из рода Фоминских) купили у новгородского посадника Юрия Онцифорова село Медну на тверском рубеже{627}, так и Полевы в свое время приобрели какие-то земли рядом со своим княжеством — в Великом княжестве Тверском. Но непосредственное соседство делает вероятным и предположение об их изначальной принадлежности к фоминской территории. Может быть, и все течение р. Шешмы (Шешемская волость) когда-то входило в состав Фоминско-Березуйского княжества? Не является ли данный случай примером того, что, перейдя на московскую службу и потеряв суверенные княжеские права, князья Фоминского рода сохранили за собой владения в родном княжестве?
По территории Шешемской волости и непосредственно через с. Фаустова Гора проходила Волоцкая дорога (см. карту). Тем самым принадлежность волости к Фоминско-Березуйскому княжеству создавала возможность контроля движения по одному из важнейших торговых путей Восточной Европы. Очевидно, из своего географического положения небольшое по размерам княжество могло извлекать выгоду, если бы участок дороги ему принадлежал.
По мнению исследователей, Фоминско-Березуйское княжество занимало бассейн нижнего течения р. Вазузы и ее притока Осуги{628}. После анализа скудных известий складывается впечатление, что его основная территория располагалась на левой стороне р. Вазузы вдоль двух притоков, носивших одно и то же название — Березуйка. У второй Березуйки, впадавшей в Вазузу выше по течению от Хлепеня, был левый приток — ручей Полевский. Не связан ли он с А.Б. Полевым? Может, именно от владений вдоль этого ручья он и получил свое прозвище? Или наоборот?
К территории княжества на юго-востоке относилось и правобережье нижнего течения р. Гжать (правый приток Вазузы), где лежала хлепенская волость Джать (Ржать). Юго-западные пределы с левой стороны р. Вазузы образовывали тесное соседство хлепеньских земель с Него-мирем и Рогачевом.
Центр волости Негомир справедливо связывается с селом Немгорь, находившимся чуть южнее Хлепеня, также у берега р. Вазузы{629}. Поселение было хорошо укреплено, обладало сторожевой башней{630}.
У центра волости Рогачев (очевидно — село с таким же названием у правого берега р. Осуга) не известно оборонительных сооружений. От него, возможно, осталось только селище[103], хоть Н.Д. Квашнин-Самарин представил погост Рогачев как небольшой городок{631}.
На западе междуречье Вазузы и Осуги от Фомина Городка до Хлепеня в основном занимали Фоминская и Хлепеньская волости, но частично правобережье Осуги они уступали волости Рогачев (судя по ситуации середины XVII в.). Нет никаких данных о том, распространялась ли территория княжества за левый берег Осуги. Зубцовские станы (Лоцкий, Борисоглебский, Гостижский и Отрубский), заполнявшие пространство до Ржевского уезда, в прошлом могли быть разделены между Тверским и Литовским великими княжествами. В связи с тем, что Ржевское и Фоминско-Березуйское княжества составляли в начале XIV в. единое целое, вероятно, первоначально разделявшего их пространства не существовало. Тогда некоторые будущие зубцовские станы необходимо отнести к фоминской территории (Ржевский уезд сформировался ранее Зубцовского и был устойчивее к изменениям).
Однако, как уже было отмечено, в литовско-тверских договорных грамотах 1427 и 1449 гг. выделено две пограничных зоны соседних государств — смоленская и, собственно, литовская{632}. Если первая — это место контакта волостей литовских князей Крошинских с тверскими землями Нового Городка (Хорвача) и Холма, то где искать вторую? Здесь, безусловно, уместно вспомнить передачу в состав ВКЛ ржевской волости Осуги, что произошло в правление литовского великого князя Кейстута (1381-1382). В XIV в. и позже волость Осуга была, вероятно, очень обширной и включала в свой состав значительную часть течения р. Осуги и земель вокруг нее.
Уступка из всего комплекса ржевских волостей ВКЛ одной лишь Осуги завершила длительный московко-литовский конфликт из-за Ржевской земли.
Контроль над верховьем р. Волги и водным путем по ней, выход через систему волоков к истоку Западной Двина, удобные сухопутные дороги из Москвы в Новгород, Тверь и Смоленск придавали Ржевской земле исключительно важное стратегическое значение{633}. Кроме того, по мысли В.А. Кучкина, обладание Ржевой давало военный и экономический контроль над юго-восточными границами Новгорода, северными границами Смоленска и южными границами Твери{634}.
Таким образом, борьба за Ржеву имела принципиальный характер. Уступать не желала ни одна из сторон. Но в короткий период правления в ВКЛ Кейстута (1381-1382) был достигнут интересный компромисс. Москва добилась господства в Ржевской земле, но от последней в состав ВКЛ была передана одна волость — Осуга. Может возникнуть сомнение в выгоде для литовской стороны такого соглашения. Однако наблюдение за местоположением волости (вдоль течения р. Осуги, левого притока Вазузы) позволяет понять сущность компромисса. Ржевская земля теперь надежно отделялась от московских земель, становилась эксклавом, а ВКЛ приобретало прямую связь с Тверью. Литовские власти могли контролировать грузопотоки и перемещения людей по дороге из Москвы в Ржеву и далее и беспрепятственно поддерживать контакты со своим тверским союзником (см. карту). В дальнейшем присоединение Смоленска и Вязьмы, подчинение части Фоминско-Березуйского княжества еще более укрепило положение ВКЛ в регионе, примыкавшем к верховью Волги, хотя последнее по-прежнему оставалось подконтрольно Москве.
Итак, территория по сторонам р. Осуги и была связующим звеном между Ржевской землей и Фоминско-Березуйским княжеством. Тверские земли переходили в районе Опок и Зубцова на правую сторону Волги, где перемежались с владениями ВКЛ.
Действительно, северная граница Фоминско-Березуйского княжества, видимо, не достигала Волги. Она могла захватить только устье р. Вазузы, да и то если принять во внимание принадлежность княжеству хотя бы части Шешемской волости.
На северо-востоке фоминско-березуйские соседствовали с тверскими землями, а именно волости Шешма (будь она тверская), Олешня и Синяя. Шешма, возможно, заслонила бы почти полностью территорию княжества, оставив лишь часть пространства для волости Синей. Но В.А. Кучкин вклинил волость Олешню между реками Шешмой и Вазузой, ближе к последней{635} и, таким образом, оттеснил Шешемскую волость от пределов Фоминско-Березуйского княжества и значительно урезал его территорию. Впрочем, проблема локализации тверской волости Олешни не представляется на сегодняшний день решенной (см. ниже).
Юго-восточные пределы Фоминско-Березуйского княжества за хлепеньской волостью Джать простирается значительное пустое пространство, где, вероятно, следует искать нелокализованные волости города Хлепеня или Крошинских князей. Здесь начинался участок литовско-тверской границы с чересполосицей владений обоих государств.
Итак, в начале XV в. условная линия восточной границы ВКЛ переходила от неопределенного состояния ржевского участка к чересполосице «литовского» фрагмента литовско-тверского рубежа, затем разрезала фоминско-березуйские земли и вновь попадала на чересполосный «смоленский» фрагмент литовско-тверского рубежа. После контакта с тверской территорией граница шла на юг, где вновь встречалась с полосой неразграниченных земель можайско-вяземского участка.
В связи с убеждением в разделе Фоминско-Березуйского княжества между Москвой и Вильней возникает проблема распределения его территории. Вероятно, будет правильно отнести к числу московских собственно фоминские и березуйские земли, а к числу литовских — город Хлепень с его волостями (правда, из последних известны не все). Таким образом, граница ВКЛ проходила мимо фоминско-березуйского эксклава Великого княжества Московского, пересекая р. Осугу, опираясь какое-то расстояние на р. Вазузу, а затем следуя по направлению к западу, к тверским землям. Пустынный заболоченный характер местности между фоминско-Березуйскими землями и владениями князей Крошинских позволяет обозначить зону «глухого» пограничья, но там могли располагаться и нелокализованные хлепеньские или вяземские волости.
Своеобразное состояние литовско-тверского участка восточной границы ВКЛ сохранялось с начала XV в. довольно долгое время. Но после присоединения к Москве Твери (1485) литовско-тверская граница превратилась в часть литовско-московской. В ходе начавшейся войны этот участок стал ареной боевых действий. Нападение велось московской стороной с двух направлений — из Твери, которой владел сын Ивана III князь Иван Иванович Молодой, и из Можайска, где сидел князь Андрей Васильевич Угличский, брат московского государя.
Прежде чем получить прямой доступ к городу Хлепеню и его волостям, были разорены и заняты вотчины князей Крошинских, располагавшиеся восточнее р. Гжать, правого притока Вазузы. К началу войны усилиями местной московской администрации (непосредственно — служилыми людьми удельных князей) была преодолена широкая пограничная полоса, которая и со стороны Вяземского княжества оберегала покой литовско-московской границы. За этими землями московские силы практически не встретили сопротивления. Крошинские князья оказались способны только на жалобы великому князю литовскому{636}.
Со стороны Твери не было препятствий для воздействия на хлепеньские земли. Здесь смыкались и даже располагались чересполосно тверские (теперь московские) и литовские земли, были проложены удобные для подвода войск дороги. Это был один из немногих непосредственных выходов к территории ВКЛ. Представляется, что власти ВКЛ особо не беспокоились о возможности нападения со стороны Москвы, ведь до 1485 г. их соседом была союзная Тверь. Южнее начиналась пограничная полоса, создававшая естественный заслон от возможных нападений со стороны Москвы. Один лишь городок Хлепень не мог послужить надежным стражем литовской границы. Других крепостей в районе р. Вазузы и ее притоков не было.
Итак, московско-литовское противостояние на Верхней Оке, характеризовавшееся стремлением обеих сторон к созданию более прочных связей со своим союзником (Литва — Тверь) или отдаленным владением (Москва — Ржева), привело к интересному феномену, в центре которого были земли Фоминско-Березуйского княжества. Сложилась устойчивая московско-литовско-тверская пограничная зона, существовавшая со второй половины XIV до конца XV в. Имели место и взаимные уступки (Ржева — Москве, а ее волость Осуга — ВКЛ), и, вероятно, прямой раздел территории мелкого и слабого государственного образования — Фоминско-Березуйского княжества. Граница на небольшом пространстве включала участки чересполосных владений (смоленско-тверской и литовско-тверской), зоны прямого контакта территорий государств (вероятно, по линии раздела Фоминско-Березуйского княжества) и «глухие» рубежи с полосами неосвоенных земель (между вяземскими и можайскими волостями). Различные формы границы на долгое время обеспечили политическое равновесие в стратегически важном регионе, через который проходила Волоцкая дорога, «Серегерский путь» (из Москвы в Новгород){637} и в котором осуществлялся контроль за водными путями по Волге, Вазузе и т.д.
С исчезновением в регионе одного из политических субъектов — Великого княжества Тверского- граница потеряла стабильность. В короткое время пограничная зона была поглощена московским государством, слилась с тверскими и можайскими землями и была интегрирована в новые административно-территориальные единицы Великого княжества Московского. Реконструкция первоначального состава как древнего Фоминско-Березуйского княжества, так и соседних с ним территориальных образований дается с большим трудом и может считаться делом до конца невыполнимым.

http://www.e-reading.by/chapte...-1494.html
---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
Лайк (1)
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
связь витебских-полоцких князей - со Смоленской ветвью Ростиславичей

1165—1167: витебским князем становится Давыд Ростиславич Смоленский (оно завоёвано Смоленским княжеством).

затем опять князья Полоцкие братья Васильковичи -

Брячислав Василькович и Всеслав Василькович (женат на дочери Романа Ростиславича Смоленского и Киевского, находился в союзе со смоленскими князьями, передав Давыду Ростиславичу Витебское княжество в 1164 году)

затем Василько Брячиславич и его сын Брячислав Василькович - отец Александры - жены Александра Невского

Поэтому понятно правление в Витебске-Полоцке князя Константина Ростиславича-Борисовича (сына Ростислава-Бориса Мстиславича-Федоровича - внука Мстислава-Федора Давыдовича) - к тому же женатого на дочери А. Невского и Александры Брячиславовны.
и затем его сына Михаила Константиновича в Витебске.


---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
1.Ростислав Мстиславич Смоленский

2. Давыд-Глеб Ростиславич

3. Мстислав-Федор Давыдович

4. Ростислав-Борис Мстиславич

5. Константин Ростиславич-Борисович

6. Михаил Константинович Витебский и его брат Юрий Константинович Фоминский, Березуйский, Ржевский??
---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
severinn

Сообщений: 7235
На сайте с 2005 г.
Рейтинг: 2416
Василько Святославич внук Мономаш , князь Витебский в 1118-1132, вероятно, сын Святослава Владимировича, ум. 1113, тоже, вероятно, князя Витебского
severinn

Сообщений: 7235
На сайте с 2005 г.
Рейтинг: 2416

alexander gupalov написал:
[q]
Юрий Константинович Фоминский, Березуйский, Ржевский??
[/q]

князь Ржевский (унаследовал от другой линии смоленскх князей - Мстислава Удатлого) и Фоминский и Березуйский (унаследовал от отца)

чья дочь мать Александра Невского ? Мстислава Удатлого ? князя Ржевского ?
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
да вы правы!!!

торопецкая ветвь угасла, после чего Ржевское княжество перешло под управление Фоминских князей

Мстислав Удатный - княжил в Ржеве

Ростислава Мстиславна его дочь - мать Невского, после того, как мужские потомки Торопецкой линии умерли, наверно по ее линии Константин Ростиславич оказался самым близким.
---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
из труда Грязнова А.Л.,
*слегка отредактированно мной)

Судя по расположению Ерги и остальных вотчин Монастыревых, первоначально они составляли единый комплекс, а, следовательно, были унаследованы Дмитрием, Иваном и Василием Александровичами Монастыревыми от своего отца Александра Монастыря, т.е. задолго до 1380 г.

Дмитрий Александрович Монастырев был одним из четырех великокняжеских бояр, принимавших участие заключении договора с Ольгердом в 1372 г.
В 1378 г. он погиб в сражении на Воже. Браки его дочерей, скорее всего, были заключены еще при его жизни и свидетельствуют о том, что он принадлежал к верхушке московского боярства.
Кроме первого зятя Ивана Андреевича Хромого в их числе фигурируют Александр Белеут, Иван Чепечка, Семен Мелик и Иван Толбуга.

Источниками подтверждается брак Ивана Андреевича Хромого на Аграфене Монастыревой
Сама она упоминается среди боярынь при Василии I, а в родословной говорится о передаче в приданое за ней волости Ерга. Действительно, роду Хромых принадлежала вся эта волость следующие два столетия. Сам Иван Андреевич на рубеже XIV–XV вв. обменялся частью своих белозерских угодий с двоюродным братом своей жены Федором Ивановичем Монастыревым.

Вотчины Монастыревых шли по правому берегу Шексны – на юге гранича с Череповской волостью и владениями Лихоревых, а на севере доходили до Озацкой и Карголомской волостей. На западе соседями Монастыревых были белозерские князья старшей ветви (потомки Юрия Васильевича Согорского – Андомские и Вадбольские). Обширная и непрерывная полоса владений Монастыревых свидетельствует о ее образовании еще до выделения отдельных ветвей Монастыревых, т.е. относится ко времени жизни Александра Монастыря. Поскольку других вотчин подобного масштаба на Белоозере ни в XIV, ни в XV вв. не было, получается, что именно Александр Монастырь был первым владельцем этой вотчины.

Если бы он унаследовал ее от отца (при условии, что кроме Александра были и другие наследники мужского пола), то вотчина была бы разделена между Александром и его братьями, а значит, по соседству с вотчинами Монастыревых находились бы не менее крупные владения других землевладельцев. Поскольку, как уже отмечалось выше, таких вотчин не только вблизи, но и на всей остальной территории Белозерья не было, то очевидным становится вывод о том, что именно Александр Монастырь стал не только основателем фамилии Монастыревых, но и положил начало обширному землевладению этого рода.

Таким образом, родословная достоверно фиксирует имя первого обладателя земельных богатств рода Монастыревых – им был Александр Монастырь. Остается определить, когда он мог приобрести столь обширную вотчину.

По родословной покупка вотчины произошла еще тогда, когда Александр Монастырь «был невелик», видимо был юношей или ребенком. Продавцами вотчины выступают князья Федор и Роман.

Как выяснено выше, вотчина Монастыревых появилась гораздо раньше 1380 года, поскольку еще до 1378 г. уже внучка Александра Монастыря получила в приданое часть родовой вотчины.
Еще А.И Копанев отметил, что имена Федор и Роман были у сыновей белозерского князя Михаила Глебовича.
Однако он не стал отождествлять их с белозерскими князьями упоминаемыми в родословной Монастыревых.

Тем не менее, родословная Монастыревых отразила специфическую ситуацию, сложившуюся в Белозерском княжестве на рубеже XIII-XIV вв. – то время, когда жили два названных князя.
Федор и Роман были детьми белозерского князя Михаила Глебовича.
Сам Михаил был единственным сыном первого белозерского князя Глеба Васильковича и Феодоры Сартаковны. В летописях о нем имеется не очень много сведений. В общих чертах жизненный путь князя отмечен следующими событиями: родился в 1263 г., по договоренности своего отца с ярославским князем Федором Ростиславичем в 1277 г. женился на дочери последнего, после смерти отца в 1278 г. на некоторое время потерял Белозерское княжество, но в 1285 г. в результате компромисса между ростовскими князьями вернулся на отцовский стол.

Умер Михаил Глебович в 1293 г. во время возвращения из Орды. Похоронен в Ростове. По родословным у него было два сына Федор и Роман.Необходимо подчеркнуть два важных момента: Михаил умер сравнительно молодым – ему было всего 30 лет, а его старшему сыну в 1293 г. могло быть не более 15. Хотя ни летописи, ни другие источники не сообщают дат рождения сыновей Михаила Глебовича можно допустить, что Федор родился в период между 1277 г., когда женился Михаил Глебович, и 1292 г., поскольку в 1293/94 г.
Михаил умер, а к этому времени должен был еще родиться его младший сын Роман. Исходя из даты женитьбы Федора (в 1302 г. он женился на дочери хана Ильбасара, сына Тохты), эти хронологические рамки можно несколько сузить. Вероятно, к 1302 г. Федор уже достиг совершеннолетия, а, следовательно, родился не позднее 1288 г. Даже если относить время рождения Федора Михайловича к десятилетию между 1278 и 1288 гг. становиться очевидным, что в 1293 г. оба наследника белозерского стола (и Федор и Роман Михайловичи) были очень молоды. Если старший из них теоретически уже мог быть совер-шеннолетним (14-15 лет), то младший еще точно был ребенком. Тем не менее, летописи не сообщают ничего, что могло бы навести на мысль о потере юными княжичами отцовского стола (как это произошло в схожей ситуации с их отцом Михаилом Глебовичем). Уместным будет предположить, что юные князья некоторое время оставались под опекой своей матери – дочери ярославского князя Федора Ростилавича, и, следовательно, под патронатом самого Федора Ярославского (вплоть до его смерти в 1299 г.), а родственными связями белозерских князей с Федором Ярославским можно объяснить, то, что они даже в период своего несовершеннолетия не потеряли княжество.

Вероятно, именно к этому времени, а точнее к рубежу XIII и XIV вв. относится известие родословной Монастыревых о покупке вотчины у белозерских князей. Это предположение может быть подтверждено хронологическими расчетами.

Александр Монастырь был не только современником Федора и Романа белозерских, но и, вероятно, их ровесником, поскольку во время приобретения вотчины, он, как и князья «был невелик».
Следующее поколение белозерских князей и Монастыревых так же было ровесниками. Белозерский князь Федор Романович участвовал в походе на Тверь в 1375 г. и Куликовской битве.
Старший сын Александра Монастыря Дмитрий Александрович погиб в битве на Воже (1378 г.).
И Федор Романович и Дмитрий Александрович к моменту гибели уже имели взрослых детей: у Федора Романовича был сын Иван, так же погибший в Куликовской битве, а у Дмитрия Александровича было пятеро дочерей уже выданных замуж.
Кроме того, внуки Федора Михайловича Юрий, Афанасий, Семен и Иван Васильевичи были современниками внуков Александра Монастыря Федора и Григория Ивановичей и Василия и Дмитрия Васильевичей.

Родословная Монастыревых достоверно отражает ситуацию во время формирования вотчины – когда продавцами выступили белозерские князья Федор и Роман Михайловичи (видимо находившихся под опекой матери-дочери Федора Ростиславича).

ВОЗМОЖНЫЕ РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ МОНАСТЫРЕВЫХ И БЕЛОЗЕРСКИХ КНЯЗЕЙ
Феодора Сартаковна - м.б. родственницей Анны-Анастасии Ярославской- жены Федора Ростиславича (по линии Чингизидов) - если Сартак, родственник Менгу-Темира, а не одноименец.
Михаил Глебович женат на дочери Федора Ростиславича князя Ярославского, Юрий - отец Александра Монастыря женат на дочери Ярославского князя, у которого жена Анастасия. ( то есть возможно они женаты на кровных сестрах).
Если верно предположение Грязнова о возрасте и статусе опеки Федора и Романа Белозерских под крылом Федора Ростиславича перед его смертью, то очень вероятно, что вторая жена Федора Анастасия

Что интересно, так это то, что Федор Ростиславич женился на Марии-Феодосии Васильевне Ярославской, которая была внучкой его двоюродного брата Всеволода Константиновича, чья мать Агафья Мстиславовна была сестрой отца Феодора. Глеб Василькович кн. Белозерский - был двоюродным дядей Марии-Феодосии.

---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
http://rus-istoria.ru/componen...tislavicha

К вопросу о биографии ярославского святого Федора Ростиславича

Л. Е. Морозова[1]

Традиционно считается, что основные биографические сведения о святом содержит его житие. Поэтому при реконструкции жизненного пути святого ярославского князя Федора Ростиславича Черного исто­рики используют текст его жития, помещенный в «Степенной книге»1.

Однако Б. М. Клоссу удалось обнаружить, что житие князя Федо­ра имело несколько более ранних редакций, существенно отлича­ющихся друг от друга2. Поэтому возник вопрос: в какой из них данные о князе достоверны, а в какой — искажены? Для его решения необходи­мо привлечь дополнительные источники, в первую очередь летописные, и провести сравнительный анализ содержащейся в них информации. Это позволит наиболее полно реконструировать биографию Федора Ростиславича и правильно осветить вопрос о его деятельности. Ведь интерес к этому князю связан не только с тем, что он был провозгла­шен первым ярославским святым, но и с тем, что он стал родоначаль­ником династии ярославских князей, от которой произошли такие видные фамилии, как: Троекуровы, Шастуновы, Гагины, Курбские, Пенковы, Засекины, Сонцовы, Шаховские, Морткины, Львовы, Хворостинины, Сицкие, Прозоровские, Щетинины, Дуловы.3 Многие их представители оставили заметный след в русской истории.

Главными летописными источниками, содержащими сведения о Федоре Ростиславиче, являются наиболее ранние — Лавреньевская, Суздальская и Троицкая летописи, а также более поздние — Ермолин­ская, Симеоновская, Никаноровская и Софийская летописи. Именно их сведения и будут использоваться для проверки достоверности све­дений из разных редакций жития ярославского святого.

Прежде всего обратимся к истории возникновения самостоятель­ного Ярославского княжества. Это даст возможность понять, почему оно оказалось под властью Федора Ростиславича, происходившего из династии смоленских князей. Хотя сам город был основан великим князем Ярославом Мудрым в самом начале XI в. или даже раньше, сто­лицей княжества он стал только в начале XIII в. Связано это было сра­зу с несколькими обстоятельствами.

Во-первых, к этому времени возросло могущество великого кня­жества Владимирского и его правителей, которые начали вести борьбу за подчинение себе Волжского торгового пути. Для русских купцов он стал приобретать важнейшее значение, поскольку торговать с Визан­тией, клонящейся к упадку, было уже невыгодно и больший интерес представляли страны Востока. Из них можно было привозить пряно­сти, шелка, драгоценности, изделия из золота и серебра. В новых усло­виях стоявший на Волге Ярославль приобретал важное значение, по­скольку эта река являлась главным водным торговым путем со странами Востока. В ее городах собирались с купцов торговые пошли­ны, приносящие их правителям большие доходы.

Во-вторых, князь Константин, старший сын великого князя Вла­димирского Всеволода Большое Гнездо, получивший в начале XIII в. ярославские земли в удел, решил окончательно закрепить их за одним из своих сыновей. По его замыслу старший княжич Василий, ро­дившийся 7 декабря 1209 г., должен был получить Ростов, сред­ний — Всеволод, родившийся 18 июня 1210 г., вероятно, семимесяч­ным, — Ярославль. Последнему — Владимиру, родившемуся в 1214 г., предназначался Углич4.

Заботясь о будущем сыновей, Константин Всеволодович поспе­шил объявить их дееспособными людьми в совсем еще юном возрасте. Для этого в 1212 г. в Ростове был организован обряд «посажения на коня» для Василька и Всеволода (последнему в это время было только 2 года)5. Он означал, что княжичи официально провозглашались взрос­лыми людьми. Затем Константин занялся обустройством княжеских резиденций для сыновей. В Ростове начался ремонт главного Успен­ского собора в 1213 г. В Ярославле в 1215 г. был построен княжеский двор и заложен свой каменный Успенский собор. Он являлся непре­менным атрибутом столицы самостоятельного княжества. В менее важных городах строили храмы в честь главных христианских празд­ников или каких-либо святых. Например, в Угличе главным стал Спасо-Преображенский собор. Это означало, что город занимал под­чиненное положение по отношению и к Ростову, и к Ярославлю. Меж­ду собой же эти города, по замыслу князя Константина, считались рав­ными.

Второй каменной постройкой Ярославля стал собор в Спасо-Преображенском монастыре, основанном князем неподалеку от рези­денции6. Все строительство велось согласно традициям, заложенным еще Владимиром I Крестителем. Можно вспомнить, что первым он построил Десятинный Успенский собор в Киеве. Вторым был Спасо-Преображенский собор в Василеве. Позднее около Киева, в Берестове, загородной княжеской резиденции, был основан Спасский мона­стырь, считающийся великокняжеским7. С этого времени, как можно заметить, основная часть княжеских монастырей основывалась в честь Спасо-Преображения.

Хотя Константин Всеволодович был старшим сыном Всеволода Юрьевича, великокняжеский престол он смог получить только в 1216 г. после нескольких сражений со средним братом Юрием. Переезжая во Владимир, он оставил совсем юных сыновей на самостоятельном кня­жении. Официально осенью 1217 г. Василий получил Ростов, Всево­лод — Ярославль, хотя ему в это время было только 7 лет. Так образова­лось самостоятельное Ярославское княжество8. Приблизительно через полгода Константин Всеволодович умер, через три года скончалась его жена. Их сыновья оказались на попечении дяди, Юрия Всеволодови­ча, нового великого князя Владимирского, который не решился со­гнать племянников с завещанных отцом престолов.

Хотя Всеволод был совсем юным правителем, Ярославль под его началом стал быстро расти и развиваться. Об этом говорят сведения о пожаре в городе в 1221 г. — в нем сгорело 17 церквей9.

Из летописей известно, что Всеволод начал принимать участие в военных походах, организованных великим князем, с 15 лет. В 1224 г., 6 августа, после возвращения князя в городе было устроено праздне­ство. К нему приурочили освящение Спасского собора в одноименном монастыре. Он был заложен еще Константином Всеволодовичем, но достраивать его пришлось Всеволоду, ставшему к этому времени со­всем взрослым и самостоятельным10.

Следует отметить, что Юрий Всеволодович отнюдь не спешил женить племянников, хотя в то время брачный возраст начинался с 16 лет, как правило. Возможно, он хотел, чтобы их владения стали вы­морочными и перешли к его сыновьям. В 1224 г. он даже отправил Ва­силька на юг, чтобы тот принял участие в битве с монголо-татарами на р. Калке. Но ростовский князь несколько запоздал и уже в Чернигове узнал о полном разгроме русских князей. Так ему удалось сохранить свою жизнь и вернуться домой без потерь. После этого в 1227 г. Юрий Всеволодович попытался избавиться от Всеволода и 15 сентября по­слал его на княжение в Переяславль-Южный. В летописи даже поме­чено, что князь поехал «на свой стол», хотя его наследственным владе­нием был Ярославль11. Переяславль-Южный считался общим владением всех потомков Всеволода Ярославича, поэтому князья в нем менялись достаточно часто.

Но и этот коварный замысел Юрия Всеволодовича не осуществил­ся. На юге Всеволод пробыл, видимо, недолго. В январе 1229 г. он уже принимал участие вместе со старшим братом и дядей в сражениях с мордовцами12.

Не слишком доброе отношение великого князя к племянникам привело к тому, что летом 1229 г. они объединились с другим дядей, Ярославом, и выступили против Юрия Всеволодовича. Тот не решился начать с ними открытую вооруженную борьбу и поспешил уладить конфликт мирным путем. Все князья были приглашены в Суздаль, там обсудили назревшие проблемы и вместе отметили праздник Рождества Богородицы в суздальском соборе13.

В летописях нет данных о том, когда женился Всеволод Констан­тинович. В Троицкой летописи под 1279 г. лишь зафиксирована кончи­на его жены и указано ее имя — Марина14. Исследователи полагают, что она была дочерью курского князя Олега Святославича15. Об этом князе известно, что в 1226 г. он враждовал с Михаилом Всеволодови­чем Черниговским — шурином Юрия Всеволодовича Владимирского. Великий князь вместе с племянниками пришел на помощь родствен­нику, и это привело к замирению конфликтующих князей. Успех, судя по всему, был закреплен свадьбой Василька и Марии, дочери Михаила Черниговского. По данным Лаврентьевской летописи, она состоялась 12 февраля 1227 г. В Троицкой летописи это событие помечено 1228 г.16

Можно предположить, что вскоре после свадьбы старшего брата женился и Всеволод, поскольку вступать в брак раньше старшего брата ему не полагалось. Отсутствие даты его свадьбы в Лаврентьевской ле­тописи, в основе которой, как полагают исследователи, лежит Ростов­ский летописец Марии Михайловны17, может быть связано с тем, что она состоялась в Переяславле-Южном, где в это время находился Все­волод.

Таким образом, вполне вероятно, что Всеволод Константинович женился в 1228 г. В этом браке родился один сын Василий, но дата его появления на свет не зафиксирована в летописях. О нем известно из данных об уцелевших князьях после битвы с ордами Батыя на р. Сити в 1238 г. Сам Всеволод Константинович, как и его старший брат Василько и великий князь Юрий Константинович, в этом сражении по­гиб18.

Можно предположить, что Василию Всеволодовичу пришлось стать самостоятельным ярославским князем в совсем юном возрасте, поскольку его старшему двоюродному брату Борису, а возможно, и второму сыну Василько Глебу, близнецу Бориса, было в 1238 г. только 7 лет. По данным Лаврентьевской летописи, Борис родился 24 июля 1231 г. в праздник святых Бориса и Глеба и поэтому получил это имя. Даты рождения Глеба в летописях нет, но его имя намекает на то, что он родился одновременно с Борисом19.

Опекунами маленьких мальчиков стали их матери: ростовская княгиня Марья Михайловна и ярославская — Марина Ольговна. Впол­не вероятно, что этим женщинам пришлось потратить много сил для отстаивания самостоятельных княжений сыновей, ведь претендентом на Ростовское княжество мог быть младший сын Константина Всево­лодовича Владимир, правивший в Угличе, а на Ярославль могли по­кушаться многочисленные достаточно взрослые сыновья Ярослава Всеволодовича, ставшего великим князем Владимирским. Именно в это время, очевидно по указанию Марии Михайловны, и начал состав­ляться Ростовский летописец, который должен был играть роль доку­ментального свидетельства прав ее сыновей, Бориса и Глеба, на отцо­вы владения. В нем были записаны сведения и об их ближайших родственниках, в частности и о Василии Всеволодовиче20.

Поскольку после Батыева нашествия князьям приходилось полу­чать ярлыки на свои земли в ханской ставке, то все поездки в Орду четко фиксировались в этой летописи: и Ярослава с сыновьями, и его братьев, и всех племянников, т.е. внуков Константина Всеволодовича.

Под 1244 г. отмечено следующее: «Князь Володимер Костянтинович, Борис Василькович, Василий Всеволодович, и с своими мужи, поехаша в Татары к Батыеви про свою отчину; Батый же почтив я че­стью достойною, и отпустив я, расудив им, кождо в свою отчину, и приехаша с честью на свою землю»21. Таким образом, Василий Всево­лодович смог закрепить за собой Ярославское княжество. В летописи этот факт был четко зафиксирован.

В летописных источниках нет данных о том, когда женился Васи­лий Всеволодович и на ком. Можно лишь предположить, что это про­изошло после 1248 г., когда сочетался браком его старший двоюродный брат Борис Ростовский.

Некоторая неясность есть и в летописных данных о смерти князя Василия. В Лаврентьевской и Суздальской летописях она помечена 1249 г. «на память святого Феодора»22. Поскольку святых Феодоров в православном календаре много, то необходимо уточнение. Его можно сделать исходя из предыдущего текста этой же годовой статьи: «Toe же зимы Володимер князь Костянтинович преставися в Володимери, на память святаго первомученика Стефана»23. Этот праздник отмечается 27 декабря. Значит, праздник святого Федора, во время которого умер Василий, был позднее — либо 26 января, либо 8 февраля. В Симеоновской летописи указано 8 февраля — «на память Федора Стратилата»24.

Следует отметить, что и Владимир Константинович, и Василий Всеволодович умерли во Владимире, но хоронить их отвезли в их кня­жества. Можно предположить, что они прибыли в столицу, чтобы вме­сте с великим князем и родственниками отметить Рождество.

Характерно, что в тексте данной годовой статьи нет данных ни о матери Василия, ни о жене, ни о дочери. Но указано, что в последний путь Владимира и Василия провожали ростовские князья Борис и Глеб, их мать Мария Михайловна и ростовский епископ Кирилл25. Случай­но ли это? Возможно, Мария Михайловна умышленно представила в своей летописи и Владимира Константиновича, и Василия Всеволодо­вича бессемейными и бездетными людьми, чтобы ее сыновья смогли получить их владения.

На это предположение наталкивает сообщение следующей годо­вой статьи о том, что Борис Ростовский снова поехал в Орду к Сартаку, хотя в 1246 г. он уже там был и имел ярлык на Ростовское княжество26. Возможно, во время новой поездки ростовский князь хотел выпросить у хана ярлык еще и на княжества дяди и двоюродного брата. Но Сартак лишь подтвердил его права на прежние владения27.

Таким образом, из летописей становится известно, что в самом на­чале 1249 г. (при сентябрьском летоисчислении) скончался последний ярославский князь Василий Всеволодович. На престоле этого княже­ства остались только женщины: вдова Всеволода Константиновича Марина Ольговна, вдова Василия Всеволодовича и ее маленькая дочь. В источниках нет точных данных о том, как им удалось сохранить за собой Ярославское княжество. Можно лишь предположить, что они попросили у хана прислать им в город своего наместника. Им, вероят­но, стал некий Зосима (Изосима), принявший магометанскую веру.

Об этом человеке известно, что в 1262 г. ярославцы настолько воз­мутились его деятельностью, что подняли восстание и убили его28. Случившееся, очевидно, напугало княгинь, поэтому они решили сроч­но выдать замуж уже подросшую дочь Василия Всеволодовича. По их замыслу супруг княжны должен был стать новым ярославским князем и закрепить за общим потомством родовые земли.

Следует отметить, что в истории Руси это был, пожалуй, един­ственный случай, когда целое княжество стало приданым невесты, и это позволило ее мужу возвыситься и получить новый титул.

Характерно, что ни в Лаврентьевской, ни в Суздальской, ни в Тро­ицкой, т.е. в наиболее древнейших летописях, нет данных об обстоя­тельствах замужества дочери ярославского князя Василия Всеволодо­вича. Узнать о них можно только из Ермолинской летописи, которую исследователи относят ко второй половине XV в. В ней под 1277 г. по­мещены следующие данные о женихе ярославской княжны: «Федор Ярославски Ростиславич Мьстиславичь, правнук Давида Смоленскаго. Сице же глаголют о нем, яко братья его, Глеб и Михайло, изобидеша, даша ему един Можаеск; седящу же ему в нем, а в то время Ярославли бе княгини Васильева Всеволодича со дчерью; сей же женися у нея, и того ради достася ему Ярославль»29.

Эти данные появились в Ермолинской летописи, видимо, после того, как в 1463 г. в Ярославле были открыты мощи Федора Ростиславича и его сыновей. Поскольку вскоре эти князья были провозглаше­ны святыми, книжники стали собирать о них сведения и выяснили обстоятельства получения Федором Ярославского княжества. В более ранних Лаврентьевской и Суздальской летописях этих пояснений не было, поскольку они, вероятно, были хорошо известны современни­кам. К тому же в Лаврентьевской летописи в этой части текста много пропусков: годовая статья 1263 г. без конца, за ней идет без начала ста­тья 1283 г., нет данных с 1286 по 1293 г., без начала статья 1294 г.30 В Суздальской летописи вообще все записи очень краткие. Воспол­нить некоторые пробелы позволяет Троицкая летопись, подлинный текст которой утрачен и был восстановлен М. Д. Приселковым с опре­деленной степенью вероятности31.

Несмотря на все пробелы и утраты в летописных текстах, попыта­емся только на их основе реконструировать биографию Федора Ростиславича, которого ярославские князья считали не только родона­чальником, но и одним из наиболее ярких представителей в своем роду.

Прежде всего следует хотя бы приблизительно определить год рож­дения Федора Ростиславича. Об его отце, смоленском князе Ростисла­ве Мстиславиче, известно, что в 1238 г. он попытался стать великим князем Киевским. Это было незадолго до нападения на южную столи­цу Батыя, поэтому власть в городе была очень неустойчивой. В итоге на Киев напал Даниил Романович Галицкий и взял Ростислава Мстиславича в плен, там князь и погиб32.

Значит, Федор должен был появиться на свет до 1238 г., поскольку ни он сам, ни братья, ни мать в плену не были. Если предположить, что он родился в 1237 г. (среди братьев он был младшим), то в год предпо­лагаемой женитьбы на ярославской княжне ему могло быть приблизи­тельно 26 лет. Для жениха это был вполне подходящий возраст, по­скольку ему предстояло не только стать отцом наследников, но и самостоятельно править Ярославским княжеством. В это время его невесте могло быть лет 13‒14, если она родилась в год смерти отца, т.е. в 1249 г.

Хотя год свадьбы Федора и ярославской княжны — 1263 выбран только на основе предположений о том, что после смерти Василия Всеволодовича княжеством управлял Изосима, его можно уточнить по другим летописным сведениям. Это данные о браке дочери Федора Ростиславича и ярославской княжны с князем Михаилом Глебовичем. Он был заключен в 1278 г.33 Характерно, что жениху, появившемуся на свет в 1263 г., было только 15 лет, значит, и невесте не могло быть на­много больше или существенно меньше. Получается, что княжна мог­ла появиться на свет в 1264‒1265 гг., т.е. вскоре после свадьбы родите­лей. Ее ранний брак был, видимо, необходим для того, чтобы продолжить династию ярославских князей, поскольку у Федора Ростиславича еще не было сыновей в это время.

Можно предположить, что вопрос о свадьбе Михаила Глебовича с ярославской княжной был решен во время совместного похода Глеба Васильковича с Федором Ростиславичем на осетинский город Дедяков. Он был организован в 1277 г. ордынским ханом Менгу-Темиром и оказался очень успешным. Победителям досталась богатая добыча. За это хан одарил и похвалил русских князей34.

Хотя Глеб Василькович с Михаилом в это время правили в Ростове, свадьба с дочерью Федора Ростиславича была сыграна в Ярославле: «Того же лета (1278) князь Глеб Василькович, внук Константинов, оже­ни сына своего Михаила Федоровною Ростиславичя, князя ярославьскаго, и венчан бысть в церкви святей Богородици в Ярославле епи­скопом Игнатьем, месяца июля в 31, на память святыа мученици Улиты, на Госпожино заговеино; ту сущу и самому князю Глебу с сыновцем своим Костянтином, и князю Давыду Костянтиновичю галичьскому, и Давыду Явидовичю, и множество бояр, и мужей, и наро­да, и бысть радость велика в Ярославле»35. Это известие, в подробном виде помещенное только в Троицкой летописи, свидетельствует о том, что молодым предстояло жить в Ярославле. В это время Федор Ростиславич, вероятно, уже думал о получении смоленского княжения, по­скольку его старший брат Глеб умер и на престоле был средний Михаил36.

После свадебных торжеств, как сообщает Троицкая летопись, Ми­хаил Глебович вместе с тестем Федором Ростиславичем вновь отправи­лись в Орду, чтобы принять участие в очередном военном походе хана. Во время их отсутствия Глеб Василькович скончался в Ростове. Несмо­тря на то, что он был с почетом похоронен в местном Успенском со­боре, в следующем году его прах был выброшен и перезахоронен в Спасском монастыре. Сделано это было, видимо, по указанию нового ростовского князя Дмитрия Борисовича, полагавшего, что дядя не имел права захватывать ростовский престол после смерти его отца Бо­риса Васильковича. Более того, Дмитрий даже отнял некоторые родо­вые волости у двоюродного брата Михаила Глебовича, как бы наказы­вая его за самоуправство отца37.

Федор Ростиславич, конечно, мог бы помочь зятю, но его уже в это время интересовали смоленские дела, поскольку в 1279 г. умер и сред­ний брат Михаил. В следующем 1280 г. он «сел на княжение в своей отчине в Смоленске»38.

В Ярославле, очевидно, остались править Михаил Глебович с же­ной и вдова Василия Всеволодовича. К этому времени вдова Всеволода Константиновича Марина Ольговна уже умерла (в 1279 г.).

Однако из Суздальской летописи выясняется, что Михаил Глебо­вич с супругой в это время, скорее всего, были только опекунами юно­го сына Федора Ростиславича Александра, который и являлся ярос­лавским князем. В 1288 г. знаменитый князь — крамольник Андрей Александрович, все время боровшийся со старшим братом великим князем Владимирским Дмитрием, вывел его из Ярославля в Углич, а сам сел на его место39.

Следует отметить, что сведения об Александре Федоровиче есть только в Суздальской летописи. В ней под 1294 г. сообщено, что этот князь умер40. При этом никаких пояснений о том, где он жил и где был похоронен, нет. На год раньше в Орде скончался его прежний опекун Михаил Глебович. Там он находился вместе с другими князьями по случаю прихода к власти нового хана Тохтамыша41.

Чем же был занят в это время Федор Ростиславич? Прибыв в Смо­ленск в 1280 г., он, конечно, должен был заниматься своими новыми владениями. Однако уже в следующем году ему пришлось принять участие в междоусобице, возникшей между великим князем Влади­мирским Дмитрием Александровичем и его братом Андреем Алексан­дровичем. В Троицкой летописи сообщено, что князь Андрей пришел к Мурому с ордынскими отрядами «и посла по князя Федора Ростиславичя» вместе с другими князьями42. Со смоленским князем он мог сдружиться во время походов, организованных ханом Менгу-Темиром в 1277 г.

Целью похода князей стал Переславль-Залесский, где находилась резиденция Дмитрия Александровича. В страхе великий князь был вы­нужден покинуть свой город с небольшой дружиной. В итоге татары занялись грабежом Владимиро-Суздальской земли. После этого с бо­гатой добычей они вернулись в Орду. Андрей Александрович отпра­вился на княжение в Новгород Великий, а Федор Ростиславич решил взять Переславль. После осады 19 декабря 1281 г. ему удалось это сде­лать. В итоге на праздник Рождества Христова, как указано в Троицкой летописи, в церквях вместо пения были плач и рыдание, каждый опла­кивал погибших или попавших в плен родственников43.

Можно предположить, что именно этот эпизод из биографии Фе­дора Ростиславича упоминал Иван Грозный в послании к А. Курбско­му, принадлежавшему к роду ярославских князей. Но при этом царь перепутал Переславль со Смоленском, а праздник Рождества Христо­ва с Пасхой, поскольку писал, очевидно, по памяти44. Это было вполне возможным, так как царь вряд ли использовал какие-либо источники для своих писем и в пылу полемики мог кое-что забыть. К тому же в летописях нет данных о том, что Федор Ростиславич когда-либо на Пасху устраивал в Смоленске кровавое побоище.

В следующем 1282 г. междоусобица двух князей Александровичей продолжилась, поэтому Федор Ростиславич, видимо, снова принял в ней участие. Только в 1283 г. после поездки Дмитрия Александровича в Орду князья на время помирились. В это время Федор Ростиславич, очевидно, вернулся в Смоленск, где также было неспокойно. В 1285 г. на город напал Роман Брянский, но ему удалось только сжечь приго­роды. Основную битву, разгоревшуюся у городских стен, он проиграл. Хотя в Троицкой летописи не указано, что в этом сражении принимал участие именно Федор Ростиславич, но трудно предположить, что го­рожане в одиночку вышли бы на поле против дружины князя Романа и победили его. Сами они, вероятнее всего, сели бы в осаду45.

Нападение брянского князя должно было заставить Федора Ростиславича более тщательно заняться обороной Смоленска. В это время он вряд ли мог принимать участие в продолжающихся усобицах во Владимиро-Суздальском княжестве, хотя в них оказались втянуты­ми даже ростовские князья, братья Дмитрий и Константин Борисови­чи. Младший Константин захватил Ростов, заставив старшего Дми­трия переехать в Углич, где после смерти Романа Владимировича в 1283 г. князя не было46. Их ссорой, судя по всему, воспользовался Ан­дрей Александрович. Как уже отмечалось, в 1288 г. он сел на княжение в Ярославле, а Александру Федоровичу помог захватить Углич. В ответ Дмитрий Борисович с помощью татар вернул себе Ростов, а лишенно­му удела Константину пришлось ехать в Орду. Характерно, что все эти сведения есть только в Суздальской летописи47.

Хотя Федор Ростиславич уже достаточно давно правил в Смолен­ске, вряд ли ему была безразлична ситуация, сложившаяся в Ярослав­ле, где должен был править его сын Александр. Поэтому в 1293 г. вме­сте с остальными князьями он отправился в Орду. Там его зять Михаил Глебович внезапно скончался. Андрею Александровичу, ростовским князьям и Федору Ростиславичу удалось настроить ордынского царе­вича Дуденя (Дюденя) против великого князя Дмитрия Александрови­ча и вместе с его войском все отправились во Владимиро-Суздальское княжество. В страхе великий князь был вынужден бежать в Псков к своему зятю Довмонту. Ордынцы же захватили Владимир, Переславль, Москву, Волок, всего — 14 городов. Федор Ростиславич вернул себе и сыну Ярославль, а в Углич отправился сын Константина Борисовича Александр48.

В Троицкой летописи сообщаются подробности похода Андрея Александровича и Федора Ростиславича с ордынским войском. Имен­но они ограбили Суздаль, Владимир, Юрьев, обманом взяли Москву, долго осаждали Переславль, вынудив его жителей бежать в леса, и даже хотели идти на Тверь, но туда вовремя вернулся князь Михаил Ярославич. Воспользовавшись бегством великого князя, Федор Ростиславич сел на княжение в Переславле, оставив в Ярославле сына Александра. Андрей Александрович отправился в столь любимый им Новгород, ко­торый он ни разу не грабил с татарами49.

Однако в следующем году Дмитрий Александрович решил вернуть себе великое княжение и отправился из Пскова к Переславлю. По до­роге на него напал Андрей Александрович, но смог захватить только казну и имущество. Об этом он, видимо, сообщил Федору Ростиславичу в Переславль. Тот, боясь поражения, покинул город, но предвари­тельно сжег его. Об этих событиях достаточно подробно сообщено в Лаврентьевской (с некоторыми утратами текста) и Троицкой летопи­сях50.

Можно предположить, что из сожженного Переславля Федор Ро­стиславич вновь отправился в Смоленск, поскольку в Ярославле кня­жил его сын Александр. Но в следующем году он умер, как и великий князь Владимирский Дмитрий Александрович, и ростовский князь Дмитрий Борисович. Во Владимиро-Суздальской земле предстояли большие перемены, заставившие смоленского князя вновь отправить­ся в Ярославль и ждать возвращения из Орды нового великого князя Андрея Александровича. По сообщению Суздальской летописи, тот прибыл в 1296 г. и сразу же попытался со своими союзниками, в том числе и Федором Ростиславичем, вновь взять Переславль51. В Лаврен­тьевской летописи эти события отнесены к 1297 г.52 В Троицкой лето­писи они датированы этим же годом, но при этом указаны некоторые подробности: Андрей Александрович прибыл из Орды не один, а с та­тарским войском Неврюя; в борьбе за Переславль союзниками его ста­ли не только Федор Ростиславич Черный, но и Константин Ростов­ский, противниками — Даниил Московский и Михаил Тверской. Им удалось отстоять родовые владения переславского князя Ивана, сына Дмитрия Александровича, который в это время находился в Орде53.

Несмотря на подробности, даты Троицкой летописи, видимо, не все верны. Например, в ней смерть Дмитрия Александровича отнесена к 1295 г., хотя официально считается, что тот скончался в 1294 г.

В Троицкой летописи нет данных о том, что в 1297 г., восполь­зовавшись отсутствием Федора Ростиславича, Александр Глебович, его племянник, захватил Смоленск. Эти сведения есть только в Суз­дальской летописи54. Коварство младшего родственника заставило князя Федора собрать большое войско и попытаться вернуть свою от­чину. Но поход оказался неудачным. В Суздальской и Троицкой лето­писях этот поход датирован 1298 г., в Лаврентьевской — 1299 г., что представляется неверным, поскольку в ряде источников указано, что в этом году Федор Ростиславич скончался55.

В Суздальской летописи смерть князя Федора отнесена к 1299 г., правда, запись об этом очень краткая: «Того же лета преставися князь Федор Ярославьскый». В Лаврентьевской она датирована 1300 г. и по­мечено, что князь умер в Ярославле, «в черньцех и скиме»; в Троиц­кой — запись аналогична56. Только в Ермолинской летописи указано, что Федор Ростиславич Черный был внуком Мстислава Давидовича Смоленского, что его похоронили в Спасском монастыре Ярославля 9 (в некоторых списках 19) сентября 1299 г., «в чернецех и скиме», и что от его мощей совершаются бесчисленные чудеса и исцеления57.

Думается, что все уточнения в Ермолинской летописи появились после открытия мощей князя в 1463 г. Точная дата смерти могла быть в монастырских книгах либо была выбита на надгробной плите. Поэто­му она стала известна книжникам.

В летописях не отмечено, кто стал править в Ярославле после све­дений о смерти Федора Ростиславича, но из сведений Суздальской ле­тописи о смерти в 1321 г. князя Давыда Ярославского можно сделать вывод о том, что именно этот сын Федора унаследовал Ярославское княжество58.

Таким образом, несколько достаточно ранних летописей — Лав­рентьевская, Суздальская, Троицкая и Ермолинская — позволяют вос­становить биографию Федора Ростиславича Черного (происхождение этого прозвища неизвестно) — самого прославленного князя из дина­стии ярославских князей, провозглашенного Православной Церковью святым.

В 1237 г., предположительно, князь Федор родился.

В 1238 г. его отец, смоленский князь Ростислав Мстиславич, был пленен Даниилом Галицким в Киеве и через некоторое время умер в тюрьме. Мать с детьми остались в Смоленске. Там на престол сначала взошел старший княжич Глеб, а после его смерти в 1278 г. — Михаил. Федору братья выделили в качестве княжения только Можайск.

В 1249 г., предположительно, появилась на свет ярославская княж­на, будущая жена Федора. Она была дочерью ярославского князя Ва­силия Всеволодовича и воспитывалась на попечении бабки Марины Ольговны, курской княжны, и матери.

В 1250 г. умер ярославский князь Василий Всеволодович, и управ­лять княжеством стал ордынский наместник Изосима.

В 1262 г. ярославцы подняли восстание против Изосимы и убили его. После этого возник проект брака дочери Василия Всеволодовича и можайского князя.

В 1263 г., предположительно, состоялась свадьба в Ярославле Фе­дора Ростиславича и ярославской княжны.

В 1264 г., предположительно, появился первенец Федора — дочь.

В 1277 г. Федор принял участие вместе с другими князьями в по­ходе Менгу-Темира на Дедяков.

В 1278 г. состоялась свадьба дочери Федора с белозерским князем Михаилом Глебовичем. В этом же году Федор Ростиславич принял участие в новом походе хана.

В 1279 г. умерли вдова Всеволода Константиновича Мария Ольговна и смоленский князь, брат Федора, Михаил Ростиславич.

В 1279 г., предположительно, родился сын Федора Ростиславича Александр.

В 1280 г. состоялось вокняжение Федора в Смоленске.

В 1281 г. князь Федор участвовал в междоусобице против великого князя Дмитрия Александровича на стороне его брата Андрея Александ­ровича.

В 1282 г. участие в новом междоусобии.

В 1283 г. Федор Ростиславич становится смоленским князем и воз­вращается в Смоленск.

В 1285 г. защита Смоленска от Романа Брянского.

В 1288 г. в ходе нового междоусобия сын Федора Александр был вынужден отдать Ярославль Андрею Александровичу и переехать в Углич. В этом же году, предположительно, родился второй сын Федо­ра — Давыд.

В 1293 г. произошла поездка всех князей в Орду, в том числе и Фе­дора. Там умер его зять Михаил Глебович. Участие Федора в походе на русские города в составе Дюденевой рати. Возвращение Александра Федоровича в Ярославль, захват Федором Ростиславичем Переславля.

В 1294 г. Федор покинул Переславль и сжег его. В этом же году умер его старший сын Александр.

В 1295 г. Федор Ростиславич вернулся в Ярославль.

В 1296 г. князь Федор принял участие в новом междоусобии.

В 1297 г. Смоленск был захвачен Александром Глебовичем.

В 1298 г. Федор Ростиславич попытался вернуть Смоленск, но не смог.

В 1299 г. — смерть Федора Ростиславича в Ярославле.

Согласно этим данным, Федор Ростиславич был женат один раз, имел старшую дочь и двух сыновей, Александра и Давыда. Первый из княжичей правил в Ярославле и Угличе и умер раньше отца. Второй — стал наследником ярославского княжения и умер 1321 г.59 В летописях не указано, как звали жену и дочь Федора Ростиславича.

После открытия мощей Федора в 1463 г. и объявления его святым, по мнению Б. М. Клосса, был написан краткий вид проложной редак­ции жития князя. В этом тексте описаны лишь пострижение и смерть Федора без каких-либо деталей и подробностей. Характерно, что все эти события точно датированы: 18 сентября 6807 г. и 19 сентября этого же года60. В летописях же подробных дат нет. Все это говорит о том, что создатель проложной редакции не пользовался ранними летописями, точную дату смерти узнал из монастырских поминальных книг или даты на надгробной плите и достаточно схематично и стандартно опи­сал постриг князя и его кончину.

В начале 70-х гг. ХУ в., по мнению Б. М. Клосса, создается более пространный текст проложной редакции. Ее автор указывает, что Федор Ростиславич был великим князем, сыном великого князя Ростислава, десятым от Владимира Крестителя. При этом он якобы женился на дочери Всеволода Константиновича, и было это до нашест­вия Батыя61.

На самом деле Федор Ростиславич находился в девятом колене от Владимира I, великим князем никогда не был и женился не на дочке, а на внучке Всеволода Константиновича. Это было через много лет по­сле Батыева нашествия 1238 г. Все эти ошибки опять же указывают на то, что и у автора пространной проложной редакции не было летопис­ных текстов, и что историю он знал плохо.

Следующей Б. М. Клосс считает редакцию Андрея Юрьева и дати­рует ее 80-ми гг. ХV в. В ней также содержатся фактические ошибки. Так, женой Федора Ростиславича названа не внучка, а сестра Всеволо­да Константиновича62.

Третьей редакцией, по мнению Клосса, была Антониева, появив­шаяся на рубеже ХV и ХУ1 вв. По сравнению с предшествующими тек­стами жития в ней нет никаких новых данных о Федоре Ростиславиче. Нет их и в редакции Великих Четьих Миней63.

Лишь в тексте жития, помещенном в Степенной книге, биография Федора Ростиславича включает много дополнительных деталей. Дати­руется эта редакция 1563 г., но само житие, по мнению Клосса, могло быть создано немного раньше.

Анализ текста данной редакции показывает, что ее автор, несо­мненно, пользовался летописями. Это, вероятнее всего, были либо Ермолинская конца ХV в., либо Воскресенская первой половины XVI в. летописи, сообщавшие об обстоятельствах женитьбы Федора на ярославской княжне. Там же содержались данные о ссоре князя с бра­тьями, которые выделили ему только Можайск.

Автор новой редакции правильно подсчитал, что Федор Ростиславич находился в девятом колене от Владимира I, назвал имена его предков, смоленских князей, и братьев, Глеба и Михаила. Описывая обстоятельства его женитьбы, он правильно отметил, что его жена яв­лялась дочерью Василия Всеволодовича, и даже сообщил ее имя — Ксения. Характерно, что этого имени нет ни в одной летописи, поэто­му напрашивается предположение, что автор жития взял его достаточно произвольно, возможно, из той же Воскресенской летопи­си, указывающей, что Ксенией звали жену великого князя Владимир­ского Ярослава Ярославича. Кроме того, автор жития почему-то на­звал зятя Федора Михаила Глебовича его сыном Михаилом, якобы захватившим ярославский престол во время поездки отца в Орду. Это заставило Федора Ростиславича вернуться к хану и там жениться на его дочери (к этому времени его жена, ярославская княжна, якобы уже умерла)64.

На наш взгляд, все эти придуманные факты нужны были автору жития, чтобы придать своему повествованию занимательный характер и при этом существенно возвысить своего героя, сумевшего породнить­ся со своим сюзереном. В летописях есть данные о женитьбах русских князей на ханских дочерях. Первым из них был тесть Федора Ростиславича Глеб Василькович. Имея незначительный удел на Белоозере, он, видимо, захотел получить от хана прибавку и для этого несколько раз ездил не только в Золотую Орду, но и в столицу всех монгольских владе­ний Кара-Корум. Там в 1257 г. он смог жениться на дочери одного из ханов. По случаю его приезда с молодой женой в Ростове было устроено большое празднество65. Породнились с ордынцами и два других род­ственника Федора Ростиславича — его внук Федор Михайлович, сын старшей дочери, и ростовский князь Константин Борисович, троюрод­ный брат его жены. Данные об этом содержатся в Суздальской летопи­си66. Если бы и Федор Ростиславич вступил в такой брак, то сведения об этом, непременно, были бы зафиксированы в летописях. Ведь связи с Ордой в то время были очень важны для русских князей и существенно возвышали их среди остальных родственников.

Исследователи Степенной редакции «Жития Федора Ростислави­ча» почему-то поверили в данные о женитьбе князя на ханской дочери. Они заметили недостоверность только в перечне городов, которые хан якобы отдал в подчинение зятю. Чернигов в то время не находился под властью ордынцев, Казань еще не существовала, кумане — не явля­лись городом, а были племенем, Гормир и Баламаты — совершенно не­известные науке города67.

Действительно, если бы Федору Ростиславичу подчинялись все эти огромные территории, включавшие Херсонес, Волжскую Булгарию, Туру и т.д., то зачем ему были бы нужны Ярославль и Смоленск, за которые он постоянно сражался, согласно летописным известиям.

Большое сомнение вызывает и описание в житии особых почестей, которые хан якобы оказывал Федору Ростиславичу: сажал на свой трон, надевал на него свои одежды и царский венец, заставлял служить ему всех русских князей и бояр, подарил ему половину своей столицы и построил для него дворец68. После такого невероятного возвышения в Орде князю не имело смысла возвращаться не только в Ярославль, но и в Смоленск.

Все эти детали и подробности, называемые Н. М. Карамзиным баснословием, нужны были автору жития, чтобы представить ярослав­ского князя необычайно значимой для своего времени личностью. Ведь он был провозглашен святым.

Но на самом деле, как повествуют летописи, он был лишь союзни­ком князя Андрея Александровича, многократно с помощью татарских войск пытавшегося отнять великое княжение у старшего брата Дмит­рия. Самому Федору ордынцы, видимо, не особо помогали, поэтому он лишился родового Смоленского княжества и ничего не смог при­бавить к Ярославскому, хотя нацеливался и на Углич, и на Переславль. К тому же у жителей некоторых городов он пользовался дурной сла­вой, поскольку занимался грабежами и поджогами. Недаром даже Иван Грозный запомнил его именно с этой стороны.

Естественно, что такие летописные сведения не могли устроить ав­тора жития ярославского святого. Поэтому при включении его текста в Степенную книгу он существенно дополнил и изменил по своему усмотрению все данные о князе Федоре Ростиславиче.

Следует отметить, что в ХVII в. появились новые редакции жития с дополнительными деталями. В них, к примеру, первую жену Федора, ярославскую княжну, называли то Февронией, то Марией69. Это опять же говорит о том, что реальное имя ярославской княжны до нас не до­шло.

Таким образом, реконструкция биографии ярославского и смолен­ского князя Федора Ростиславича на основе летописных данных по­казывает, что князь был женат всего один раз на дочери ярославского князя Василия Всеволодовича. От нее у него было трое детей. Старшая дочь вышла замуж за белозерского князя Михаила Глебовича, и от ее сыновей Федора и Романа пошла данная ветвь Рюриковичей. Первый сын Федора Александр какое-то время правил в Ярославле, возможно, под опекой матери и сестры. Во время пребывания отца в Смоленске он был переведен Андреем Александровичем в Углич. Но через неко­торое время Федор Ростиславич вновь вернул его в Ярославль, где тот вскоре скончался. Второму сыну Давыду отец, возможно, хотел оста­вить Смоленск, поэтому и назвал его в честь своего прадеда Давыда Ростиславича. Но племянник Александр Глебович не позволил ему это сделать. В итоге после смерти отца младший княжич получил только Ярославль. Но ему удалось закрепить это княжество за своим потом­ством до второй половины ХV в. После этого ярославские князья пол­ностью потеряли родовые владения и влились в ряды служилых князей при дворе московских государей.

Получается, что династия ярославских князей непрерывно шла от владимиро-суздальских правителей, хотя в какой-то момент только по женской линии. Способность ярославских княгинь отстоять свое кня­жество говорит об их определенном опыте в делах, касающихся внеш­ней и внутренней политики. Мастерски лавируя между ханами и рус­скими князьями, они смогли превратить Ярославское княжество в приданое своей дочери. После этого нашли ей достойного жениха и таким образом закрепили родовые владения за ее детьми. В условиях жесточайшей междоусобной борьбы между князьями, ведущейся си­лой оружия, это, конечно, было сделать очень сложно. Но Марина Ольговна с невесткой и внучкой сумели достичь своей цели.

В конце ХV в. ярославские князья вместе с местным духовенством добились того, что родоначальник их рода Федор Ростиславич с сыно­вьями были провозглашены святыми. Характерно, что книжники, со­ставлявшие их житие, почти полностью проигнорировали реальные сведения о данных князьях (например, Александра они назвали Кон­стантином, видимо, чтобы не путать с другим святым — Александром Невским) и включили в него легенду о женитьбе князя на ханской до­чери. Вполне вероятно, что это баснословие было создано по заказу потомков Федора Ростиславича, чтобы приписать себе царское проис­хождение хотя бы по женской линии (на Руси ордынские ханы называ­лись царями).
---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
alexander gupalov

Сообщений: 1860
На сайте с 2006 г.
Рейтинг: 226
На мой взгляд Морозова не права, утверждая, что у Феодора Ростиславича была только одна жена - Феодосия.

В Ростовском синодике написано -

Благоверным княгиням князя Феодора Ярославского Феодосии и Анне; Александру и сыновом Александровым Дмитрию вечная память.

Соответственно, составитель жития не придумал второй брак Феодора Ростиславича на Анастасии (в схиме Анне). Другое дело - ее татарское происхождение конечно.
---
Ильин.Боровитинов.Сумин.Дубасов.Жеребцов.Панютин.Похвиснев.Маслов.Небольсин.Сафонов.Гупало.Сивенко.Назаренко.Гузий.Веревкин.Гринев.Коломнин.Толбузин.Шафигулин.Меленный.Бескровный. Разом до перемоги.
← Назад    Вперед →Страницы: ← Назад 1 2 3 4 5 ... 15 16 17 18 19 * 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 Вперед →
Модераторы: N_Volga, Радомир
Вверх ⇈