МиусДавно тут  Москва Сообщений: 640 На сайте с 2005 г. Рейтинг: 276 | Наверх ##
13 июля 2006 22:23Вот обещанный рассказ ПЕРЕПЛЕТЧИК ДАРАГАН
Дараган был единственным переплетчиком в Таганроге.
В те годы эта трудная и полезная профессия едва ли способствовала процветанию переплетчика, пусть даже и единственного. Дело осложнялось непреклонной гордыней Дарагана и удивительным обилием детей в его семье. Их было шесть или семь. Сам Дараган не сразу мог ответить на вопрос, сколько их. Полуприкрыв глаза, он рассеянно перечислял, загибая корявые, в навсегда присохшем клейстере пальцы;
- Анка, Вася, Ванюшка... Иногда у него оказывалось шесть загнутых пальцев, иногда семь. Однажды он загнул все десять пальцев и беспомощно остановился, так и не закончив инвентаризации.
Свою жену, худую, даже тощую, Марфу Филипповну, тихую и неприметную женщину, Дараган называл по имени-отчеству и оказывал ей всяческое почтение как на людях, так и наедине. Однако в нем не было заискивания или опаски: он вовсе не чувствовал себя неудачником. Напротив, как ни странно, бедняга переплетчик, высокий, с поповской шевелюрой, слегка покосившийся на правую сторону, человек, с острым носом и бородкой мочалкой, всегда одетый в рваный пиджак с чересчур длинными рукавами, глядел на мир заносчиво и даже с каким-то торжеством. Переплетное дело свое ставил высоко, не в пример другим ремеслам.
- Это вам не сапоги точать, - говорил он, слегка гундося.-Без переплета и книг бы не бывало, все науки остановились бы.
Редких заказчиков он встречал свысока. Но когда за ним присылали из купеческих домов, чтобы переплести "Всемирную иллюстрацию" за год или приложения к "Ниве", например многочисленные сочинения Шеллера-Михайлова, Дараган входил обязательно с парадного, а не с черного хода, и презрительно бросал горничной:
- Доложи, переплетных дел майстер пришел.
Слово "майстер" он произносил бог весть почему на немецкий манер. В ожидании барина сам садился, без приглашения. Если он приходил навеселе, то на вопрос хозяина, сколько будет стоить, горько усмехался:
- За мою работу, если по-настоящему платить, у вас, господин Канаки, и денег в банке не хватит. Посчитаемся.
А явившись трезвым, заламывал несуразные цены и приводил в трепет старого грека, владельца кафе, или, например, постоянного своего заказчика, нотариуса Пимонова. Выйдя в переднюю к Дврагану, нотариус старался говорить потише, чтобы не привлечь внимания своей супруги Марии Николаевны, признанной таганрогской красавицы, похожей, по словам ее поклонников, на прославленную призовую европейскую знаменитость танцовщицу Клео де Мерод. Пимонов вновь и вновь покупал ей красивые издания, совершенно не считаясь с их содержанием. Например, "Курс палеонтологии" в трех томах или историю Византии в одном томе. Этим средством нотариус пытался развлечь и отвлечь Марию Николаевну. Она была книголюб, причем, в отличие от гоголевского Осипа, читала не ради интереса к самому процессу чтения, а ради того, чтобы потом поразить знакомых мужчин своими неожиданными познаниями из геологии или обстоятельств гибели Помпеи.
Собственно, склонность Марии Николаевны к чтению скорее была во вред, чем на пользу супругу, но нотариус этого не подозревал. Видя красавицу жену за книгой, он от души радовался, что хотя бы в этот час она ни с кем не кокетничает. Словом, Пимонов был одним из выгоднейших клиентов Дарагана, и переплетчику не стоило бы заламывать здесь цен, вынуждая хозяина вполголоса торговаться, - вполголоса потому, что Мария Николаевна терпеть не могла скаредности мужа.
- Вот за эти книжонки-три рубля?!-шепотом ужасался нотариус.
- Да-с, - солидно подтверждал столь же непреклонный, сколь и трезвый переплетчик.-Какие же это книжонки? Извольте видеть, кажная побольше Библии!
- Придешь завтра, - шипел нотариус, зная по опыту, что назавтра Дараган в подпитии будет великодушнее. Но у Дарагана существовало правило: коли пришел рядиться трезвым, пьяным сюда не возвращайся.
- Как угодно, - говорил Дараган, поднимаясь, - а только завтра мне приходить не с руки. Прощения просим.
Он снисходительно кивал головой и поворачивался к двери.
- Что там?-слышался в это мгновение из соседней комнаты протяжный и ленивый женский голос. Пимонов бледнел и совал книги в руки Дарагану:
- Бери, ради бога, бери и иди!
- Так что три рублика не забудьте, барин, - снижая голос сказал перед уходом Дараган, но Пимонов только махнул в отчаянии руками.
- Пожалуйте задаток, - шептал Дараган, отлично осведомленный о причинах томления заказчика, и протягивал шершавую руку.
Пимонов, приплясывая от нетерпения, совал ему рубль. Дараган шел домой, даже не заглядываясь на вывески монополек. Да он и не был пьяницей. Пил он от гордыни: когда уж очень на душе станет несладко от нужды и унижений и когда уж очень потянет разбавить эту горечь и вдруг почувствовать себя сильным и независимым, не хуже какого-нибудь присяжного поверенного или доктора.
Откуда только у этого верзилы-переплетчика были манеры маркиза Позы?! Придя домой и в тысячный раз стукнувшись башкой о низкую притолоку, Дараган свалил книги на верстак и величественным жестом молча бросил на стол рублевую бумажку. Марфа Филипповна сидела, пригорюнившись, в углу на табурете. В ее больших глазах застыло отчаяние. И вдруг - рубль! Это было состояние; нет, больше того: это было спасение - она уже готова была послать старшенького просить милостыню, она была не в силах больше смотреть на изголодавшихся детишек.
- Петя, - сказала она мужу. - Петруша... - То-то же, что Петруша, - бодрясь, солидно ответил Дараган, но, взглянув на жену и на серьезных и молчаливых погодков, отвернулся.
- Чего же ты... молчала? - хрипло спросил он. - Я бы к Евгению Осиповичу сходил! Евгений Осипович, местный врач, лечил и взрослых и детей. Нет, не с него писал Чехов своего Ионыча: Семен Осипович Возницын был не стяжатель. Не то, чтобы он, подобно известному в городе доктору Иванову, отказывался от гонорара, но "выколачивать" деньги с бедняков он не любил. Случалось, что сам давал немного денег пациентам на лекарство или на молоко ребенку, немного, но все-таки давал. Семью Дарагана лечил издавна. Собственно, сам Дараган избегал его медицинских советов. А болезненной Марфе Филипповне и ее детям Возницын не раз прописывал лекарства и сам же их оплачивал. Случалось, что в особо крайних случаях Дараган шел к доктору и одалживал у него то рубль, то даже трешницу. Больше трешницы доктор не давал, это Дараган хорошо усвоил и больше не просил. В общем задолжал переплетчик Евгению Осиповичу не менее чем с полсотни - сумма для переплетчика огромная, да, пожалуй, не малая и для Возницына. Марфа Филипповна потому и не решалась идти к доктору за новым займом. Но неожиданно в этот день, в обед, пришел сам Евгений Осипович и повел какой-то странный разговор.
Для того чтобы понять это посещение, Дарагану надо было знать, что доктор как-то невзначай сделался вчера членом партии кадетов, или, как кадеты себя пышно именовали, "конституционно-демократов". Сманил доктора его же пациент, бывший прокурор Михаил Петрович Араканцев.
- Нельзя, нельзя, доктор, - гудел Араканцев как из бочки, когда они накануне встретились в коммерческом клубе, у стойки буфета.-Вся интеллигенция уже объединилась на платформе конституционно-демократических требований, один вы в стороне.
Евгений Осипович чуть не поперхнулся рюмкой водки. "Объединились", "на платформе" - это были какие-то новые, слегка пугающие слова, особенно странные в устах грозного прокурора. С другой стороны, если уж и сам прокурор, не стесняясь важного и надменного буфетчика Федотыча, громко произносит поджигательские слова, то и в самом деле: надо ли оставаться в стороне? В студенческие годы Евгений Осипович считал себя революционером, ходил на сходки и голосовал за трехдневные забастовки протеста. Сейчас он поостыл, но раз уж его зовет в партию с таким завлекающим названием умереннейший и влиятельнейший Михаил Петрович... Наверно, это очень стоящая партия! Да в конце концов, Евгений Осипович всегда лелеял в душе идеи парламентаризма! Последние пятнадцать-двадцать лет он, правда, перестал думать об установлении в стране конституционных порядков, то были годы, заполненные работой в больнице и растущей частной практикой. Но жажда свободы слова и печати, в каких-то, конечно, разумных пределах, всегда оставалась жива в его душе!
- А как же насчет желательного строя? - озабоченно спросил Евгений Осипович.
-- Ограниченная монархия, дорогой мой, - вот идеал,- спокойно ответил прокурор, отправляя в рот еще одну, кажется, уже пятую рюмку. - Король царствует, но не управляет.
Евгений Осипович испуганно огляделся, однако слова прокурора не привлекли ни внимания, ни интереса окружающих. То ли еще в те дни говорилось публично!
- Что же, это меня устраивает, - твердо сказал доктор. - Где я могу записаться?
- Приходите на заседание старейшин,- предложил Михаил Петрович.-У меня на квартире. Сегодня в восемь вечера.
Тут же, выпив шестую или седьмую, прокурор неожиданно запел студенческую песню "Гаудеамус иги-тур", азартно дирижируя невидимым хором.
Вечером Евгений Осипович сидел в большом мрачном кабинете Араканцева среди влиятельнейших людей города и слушал с восторгом речь таганрогского златоуста, присяжного поверенного Александра Сергеевича Золотарева.
- Мечта святых борцов за свободу - декабристов- свершилась! - горячо говорил мягким тенором оратор. - Падающее знамя из рук Пестеля подхватили мы, партия конституционно-демократическая. И будем держать его высоко, клянемся в этом!
В конце своей великолепной речи Золотарев коснулся прихода в боевой стан русской интеллигенции нового соратника - нашего друга и целителя Евгения Осиповича. Приветствуем в его лице представителя русских медиков!
Все зааплодировали. Евгений Осипович был растроган и кланялся, прижимая руки к манишке.
После речи таганрогского златоуста присутствующие обменялись мнениями относительно предстоящих выборов в Первую Государственную думу.
Податной инспектор Семен Семенович Карнаухов, один из основателей местного отделения партии, внес неожиданное предложение:
- Надо, чтобы на выборах за нами пошли ремесленники, приказчики и даже рабочие!
- Дорогой Семен Семенович, - перебил его Золотарев, - рабочие вообще не в счет, их будет допущено к голосованию... весьма немного. Выборный закон изволите знать?
- А хоть бы и немного, - не сдался Карнаухов. - Все равно.
- А что вы рекомендуете? - несколько нетерпеливо спросил Золотарев. Он терпеть не мог, когда вносили предложения помимо него.
- Надо включить в число выборщиков от нашей партии какого-нибудь пролетария.
- А кто к нам из пролетариев пойдет? - усмехнулся хлебный экспортер Безчинский.
И тут Евгения Осиповича точно осенило.
- Дараган пойдет! - воскликнул он, сам удивляясь в душе собственной смелости. - Я его уговорю!
Все знали переплетчика Дарагана. Это был беднейший из таганрогских ремесленников, но зато в списках мещанской управы он числился "владельцем рукомесла с собственным оборудованием" и поэтому, пожалуй, мог претендовать на избирательный ценз. Кандидатура сразу же показалась подходящей. Но справится ли с задачей этот невзрачный лекаришко?
- Мозет быть, луцсе поруцить господину Золотареву?.. - нерешительно предложил стареющий красавец, оптовый торговец гастрономическими товарами Ахиллес Аргиропуло.
Доктор Возницын покраснел от обиды: сами пригласили и сами не доверяют!
- Еще у древних греков был обычай, - запальчиво сказал Возницын,-тот, кто на аэропаге внес предложение, тот его осуществляет!
Ахиллес Аргиропуло сверкнул глазами-маслинами и с одышкой произнес: - Я сам древний грек! Не было такого обычая!
- Был!
- Не было, эмаста!
Поднялся шум.
- Довольно! - перекрыл все голоса звучный, ораторский голос Золотарева. - Нас интересует не столько древняя история Эллады, сколько наша, российская, новейшая история. Я предлагаю поручить повести переговоры с Дараганом именно доктору Возницыну. Переплетчик Дараган - его пациент, это тоже немаловажно. А я судебных процессов Дарагана не вел, ему за переплеты платят и без суда!
Все засмеялись. И только Ахиллес Аргиропуло с надменным видом закручивал кверху свои изящные мушкетерские седеющие усы.
Совещание старейшин продолжалось. Встревоженный взятой на себя миссией, доктор Возницын ушел, не дожидаясь конца. Был уже десятый час вечера, по -таганрогским понятиям наступила уже ночь. Поэтому Евгений Осипович подавил в себе желание тотчас отправиться к Дарагану. Спотыкаясь в темноте и ежась от холода, доктор брел к себе домой, обдумывая предстоящую кампанию. Нет, лицом в грязь он не ударит!
Он плохо спал в эту ночь. Дважды жена сердито спрашивала спросонья, не кусают ли его клопы, и оба раза он отмолчался. Под утро он забылся, и ему приснилось, что пьяный Дараган пытается его переплести в какой-то рваный переплет.
К переплетчику он пошел в полдень. Дараган и вся его семья обедали в кухоньке за некрашенным столом. Обед их заключался в двух таранках, сухих, как мумия Рамзеса, и в краюхе хлеба. Правда, у Марфы Филипповны хранилась сдача с рубля, но она твердо решила растянуть эти деньги на несколько дней. Воспоминание о том, как она чуть не послала детей с протянутой рукой, заставляло Марфу Филипповну то и дело вздрагивать.
Доктор появился неожиданно, это испугало боязливую Марфу Филипповну, еще больше испугало ее крайнее смущение на лице врача. Не очень густая его бороденка была завернута набок, так что похоже стало, что это бакенбарда, только одна, при вопиющем отсутствии парной. Дараган, торопившийся к Пимонову переплести книги и поскорее получить остальные два рубля, совсем не обрадовался появлению доктора. Что, доктор решил требовать свой долг? Черт его знает, с этими барами всего жди!..
Евгений Осипович робко сказал после паузы:
- Мне бы с вами, Петр Кузьмич, поговорить... наедине. "Так и есть! - тяжело вздохнул Дараган. - За деньгами, черт, пришел".
Однако Дараган вежливо повел доктора в зал, где стоял приставленный к стене, как для расстрела, шкаф. Стульев не было, недавно последний Марфа Филипповна продала старьевщику.
- Манифест семнадцатого октября помните?- спросил неверным голосом доктор, прислонившись к притолоке, и переплетчик подумал: "Издалека начинает!".
- Помню, помню, - заверил его Дараган, хотя, по совести говоря, он что-то не уразумел царские посулы.
- Ну и что же? - продолжал доктор окрепшим голосом, - не думаете же вы остаться в стороне от политической жизни?
- Как же можно,-заверил его переплетчик.- Ни-ни!
- В таком случае,-воскликнул Евгений Осипович с молодым воодушевлением,-вы, безусловно, согласитесь вступить в нашу партию, чтобы грудью бороться за народную свободу!
"Уж не выпил ли?" - опасливо подумал переплетчик и покосился на раскрасневшееся простодушное лицо врача. Но эту мысль пришлось оставить. Никаких следов опьянения у его собеседника не было.
- Это же... в какую партию? - осторожно спросил переплетчик.
- Да в кадетскую! - радостно закричал доктор. - Все лучшие люди в ней состоят: присяжный поверенный Золотарев, Константин Эпаминондович Канаки, Николай Николаевич Пимонов...
Дараган вспомнил, что ему уже пора идти к Пимонову, и заторопился.
- Согласен! - сказал он и от усердия выпятил по-солдатски грудь, желая показать, что он тоже будет грудью отстаивать свободу. - А что я должен делать?
- Придете завтра на митинг в театр "Аполло"! - радостно сказал доктор.-Там вы скажете несколько слов... Ну, о том, что все ремесленники Таганрога сочувствуют партии, возглавляемой Милюковым и Родичевым... В семь часов вечера!
И, точно опасаясь, что Дараган раздумает, доктор убежал. А переплетчик вернулся на кухоньку и сказал жене:
- Теперь я - кум королю. Важные господа в свою компанию принимают!
Он рассказал о приглашении, полученном от доктора. Дараган и не знал, что на квартире Золоторева еще раз собирался кадетский комитет. После того, как доктор доложил об удаче своей миссии, взял слово сам Золотарев.
- Заслуга, оказанная партии Евгением Осиповичем, гораздо важнее, чем кажется на первый взгляд, - начал он в своей обычной сладкозвучной манере. - В свете предстоящих выборов в первый российский парламент весьма важно по образцу английскому привлечь наивозможно больше симпатий избирателей. А между тем, еще не преодолен нами предрассудок, будто бы конституционно-демократическая партия - это партия лишь имущего класса. Неверно! Пусть во главе идет цвет русской интеллигенции, пусть просвещенные и свободолюбивые владельцы торговых и иных предприятий...
- И образованные помещики! - восторженно произнес худой господин в пенсне, крупный землевладелец Платонов.
- И помещики! - подхватил Золотарев. - Помещики, которые готовы в интересах народа предоставить свои имения к выкупу крестьянам по справедливой оценке, как сказано в программе нашей партии. Так вот, господа: нам надо рассеять предубеждение, посеянное бесчестной агитацией эсдеков. Нам надо показать, что мы - партия широких слоев общества. И в этом смысле появление в наших рядах простого мастерового, этого Дарагана, будет крайне уместным! Завтра же он должен выступить в "Аполло" с речью.
- Да, он, наверно, к вечеру налижется, - презрительно сказал Платонов.
- Придется присмотреть за ним, - не сдавался Золотарев. - Вот, Евгений Осипович... как врач и окажет пациенту, так сказать, моральную поддержку. Тем более, что Дараган - его креатура.
- Я готов, - приосанился доктор Возницын. Его чрезвычайно поднимало в собственных глазах полученное поручение.
Дальше были решены некоторые деликатные вопросы, связанные с предстоящим явлением народу Дарагана: выдача ему полета рублей единовременного пособия из "партийной кассы" (деньги дал не то Канаки, не то Пимонов, не то сам Золотарев) и покупка переплетчику нового костюма, а также обуви. Впрочем, хитроумный Золотарев решительно воспрепятствовал переодеванию переплетчика. Он сказал:
- Костюм мы ему купим, но выпустить его надо в его обычном затрапезном виде. Пусть публика видит, что к нам идут, так сказать, страждущие и обремененные, говоря евангельским языком.
Все согласились на том, что Дарагана надо выпустить в привычном для всех обличий, то есть в рваном пиджаке, в таких же брючках мочального цвета и в сапогах, просящих кашу. Когда он выйдет на трибуну, пусть держит в руках старую, мятую, "благородную" шляпу, подаренную ему года три назад негоциантом Маврокордато. Главное, пусть он скажет речь. Ну, например, об аграрной реформе, предлагаемой программой кадетов.
- Текст речи я напишу, - сказал Золотарев.
- Почему именно об аграрной? - с сомнением спросил Ахиллес Аргиропуло.
- Потому что земельная реформа, по заветам нашей партии, больше всего затронет население России и всколыхнет народную благодарность! - как всегда красноречиво, воскликнул Золотарев. Остальные не спорили: наступил уже вечер, пора было идти в Коммерческий клуб. Все поднялись.
"Если я дам ему эти пятьдесят рублей,-тревожно размышлял доктор Возницын, торопясь по еле освещенным улицам Таганрога на окраину, где жил Дараган, - у него может начаться запой. Если не дам, не получится эффекта, и он откажется выступать на собрании. Как же быть?"
Чуть не провалившись в темноте на каком-то дырявом мостике, перекинутом через канаву, доктор чертыхнулся и вдруг решил: "Деньги я дам не ему, а его жене!" С облегченной душой Евгений Осипович постучался в двери покосившейся хибарки. Впустила его Марфа Филипповна. В комнате чадила керосиновая лампа. Меньшие дети спали на огромной деревянной кровати, накрытые рваным одеялом. Старший, Ваня, большеглазый мальчик, похожий на мать, придвинув книжку к лампе, стоявшей, на столе, учил уроки: в прошлом году он окончил городское четырехклассное училище, теперь мать почему-то надеялась, что его бесплатно примут в гимназию. Отца семейства дома не было.
- А где Петр Кузьмич?-тревожно спросил доктор, поздоровавшись и присаживаясь на трехногую табуретку. Марфа Филипповна только всхлипнула и вытерла глаза уголком косынки.
- Загулял?! - с ужасом вскрикнул доктор, поняв, что весь план готов рухнуть.
Марфа Филипповна тяжело молчала. Молчал и Ваня, крепко сжав губы.
- Вот что, - надумал доктор после долгой паузы. - Пусть Ваня побежит отыщет отца и притащит домой. А вы, Марфа Филипповна...-доктор полез в карман за бумажником и вынул пять красных бумажек, - вот возьмите и спрячьте. Мужу не давайте, ни-ни! Пусть вам будет на расходы, ну, там на одежонку... Кстати, что касается мужа, то скажите ему, пусть сходит в магазин Адабашева, к старшему приказчику и получит костюм-тройку. Башмаки ему дадут тоже, ну и этого... бельишко, что ли. Но только, как бы это сказать?
Доктор хотел объяснить, что Дараган за все эти благодеяния обязан прийти в кинотеатр "Аполло" на митинг кадетской партии и там выступить на тему об аграрной реформе, но посмотрел на жену будущего партийного деятеля и замолчал. Марфа Филипповна как завороженная глядела на деньги и не смела взять их в руки. Никогда, никогда она не держала таких денег! И не кроется ли здесь какое-нибудь страшное преступление, которое должны взять на душу она или ее несчастный муж? С одной стороны, это не похоже на милого и доброго доктора, но, с другой стороны, уж очень необычно: полсотни, а еще там, в большом и доселе недоступном магазине, вдруг ни за что ни про что дадут костюм и белье в придачу? Что-то здесь не чисто!
Оторвавшись от книги и слегка повернув фитиль в лампе так, что теперь свет падал на лицо доктора, Ваня тоже с недоверием и страхом глядел на него.
- Да возьмите же! - с досадой повторил доктор, протягивая кредитные билеты Марфе Филипповне.- Что я вас, на убийство нанимаю, что ли! Просто нам требуется от вашего мужа небольшая услуга. Даже не услуга, - запутался доктор, - а как бы сказать? Ну, приобщение к обществу, что ли. Сидите вы здесь сиднем, а там бурлит жизнь!
Доктор даже сделался красноречивым. Почувствовав это, он заговорил смелее:
- Хочется, чтобы и Петр Кузьмич на людей посмотрел и себя показал. Ну, выступил бы на митинге, потребовал бы выкупа земли по справедливой оценке, как этого желает наша программа!
- Нам земля без надобности,-тихо сказала Марфа Филипповна, по-прежнему не беря денег.
- Нам бы вот клея переплетного купить да коленкора на обложку.
- Вот-вот! - обрадовался доктор и стал совать бумажки в руки женщине. - И клея купите, и коленкора, и вот старшему сынишке...
Доктор критически оглядел хилого мальчика, нищенски одетого и, конечно, голодного.
- Купите штаны и... Это я уже как врач говорю! Ему надо лучше питаться! Сливочного масла и яичек!
- Не надо мне масла,-сердито буркнул мальчик и поглядел на доктора исподлобья, как волчонок.
- Что ты, Ванюша! - испугалась мать. - Что ты! Так отвечать нашему благодетелю?! Да я век буду благодарна!-уже заплакала она.-Век за вас божьей матери молиться буду!
Она уже взяла деньги.
- Так вы пошлите мальчика! - напутствовал доктор на прощание. - И когда ваш муж придет в себя, пусть меня повидает. Да срочно! Я ему все объясню. Ну, прощайте! Мальчика сейчас же пошлите!
- Да я сама пойду, я скорее его найду, - кланялась доктору в ноги Марфа Филипповна.-Не извольте беспокоиться! Доктор ушел, солидно покашливая и стараясь не глядеть на Ваню, который ему очень не понравился своей несговорчивостью.
В театре "Аполло", обычно вмещающем человек двести, на этот раз набилось вдвое больше. Уже митинг открыл бородатый и внушительный Араканцев, а в двери еще ломились таганрогские обыватели, привлеченные необычным зрелищем: как было сказано в афишах, выпущенных Таганрогским городским комитетом кадетов, "сегодня выступят гг. присяжный поверенный А. С. Золотарев, М. П. Араканцев и другие ораторы партии".
Наметанным глазом прокурора председательствующий Араканцев заметил, что в зал проникли нежелательные элементы: рабочие и студенты. Они прерывали официальных ораторов насмешливыми возгласами. В первых рядах сидели заправилы кадетской партии.
Место, оставленное для Дарагана, пустовало...
...Вчера жена нашла его довольно быстро: дальше ближайшего кабака или пивной он уйти не мог.
В отличие от других жен Марфа Филипповна никогда не приходила за своим мужем. Поэтому появление ее в дверях винного погреба Дараган воспринял как событие необычайное, даже как сигнал о случившемся несчастье. Сквозь туман и колокольный звон, заполнившие его голову после выпитого стакана водки, переплетчик пытался прочесть в чертах лица жены суть поразившего их нового бедствия. Однако глубокие черные глаза ("цыганские", как их называли соседки) Марфы Филипповны сияли. Она, стоя около дверей, делала ему какие-то знаки: иди, мол, сюда. Но в этих знаках переплетчик не почувствовал ни злобы, ни горя.
Качаясь на длиных худых ногах и шмыгая по грязному полу рваными полуботинками, Дараган подошел к двери, провожаемый насмешливым гулом подвыпивших посетителей:
- Петя, ты оставайся, мы тебя не выдадим!
Едва Дараган дошел до двери, как его подхватила под руку Марфа Филипповна и потащила прочь. На улице было темно, но она хорошо разбирала дорогу и крепко держала ослабевшего мужа.
- Петруша, - говорила она, - нам счастье привалило!
И она, захлебываясь и сама перебивая себя, рассказала Дарагану и о полета рублях, и о новом костюме, который он может заказать себе или купить завтра в магазине Адабашева. Эти странные известия вдруг испугали Дарагана.
- А что я должен сделать? - спросил он хриплым голосом.-Может быть, они меня убивать посылают! А, Марфа Филипповна?
- Нет, нет! - горячо воскликнула жена переплетчика.-Мыслимое ли дело, чтобы наш доктор на убийство тебя досылал. Пойдешь до него, он тебе все расскажет. Просто добрые господа помочь нам хотят, видя наше мучение. Дай им царица небесная, чего их душа желает!
Назавтра утром, проспавшись, Дараган первым делом сбегал в магазин Адабашева и здесь выбрал дорогой костюм. Старший приказчик уже все знал и беспрепятственно выдал странному покупателю покупку. Впрочем, Дараган, потоптавшись, продал костюм тому же приказчику со скидкой в десять рублей. То же он проделал и с другими покупками: бельем и ботинками. Потом побежал в гимназию и внес 70 рублей за право учения старшего сына. У переплетчика оставалось еще копеек десять. Он купил колбасы и хлеба и, усевшись на крылечке, поел. Потом встал, стряхнул крошки и пошел к доктору. От доктора он вышел в некоей унылости.
"Убийство не убийство,-думал он,-а стребовали они с меня немало. Шутка ли, выйти на сцену и вот эту штуковину выпалить!"
"Штуковина" заключалась в записке, которую дал ему доктор. Это был текст речи, составленный для Дарагана Золотаревым. Целый день Дараган, удалившись на выгон, где паренек пас коров, зубрил короткую речь.
- Как представитель трудового народа,-шептал он, хватаясь за голову, - я должен вам сказать... Особенно трудно давалась ему та часть речи, где он ратовал за выкуп земли у помещиков по справедливой оценке.
- Земля должна быть передана землепашцам, - страдальчески морщась, бормотал он, то и дело заглядывая в бумажку, - но, памятуя священное право собственности, здесь должен быть применен принцип уплаты выкупной стоимости по справедливой оценке...
"Видно, сдерут шкуру с мужичков, - невольно подумал переплетчик, - как с папаши содрали!"
Паренек, заложив палец в рот, жалостливо глядел на Дарагана и наконец воскликнул:
- Дядя Дараган, чи у тебя шо болить?
Петр Кузьмич в сердцах плюнул и, засунув бумажку с речью в карман, зашагал прочь. Время было осеннее, темнело рано. Над выгоном опустился туман, и пастух со своими коровами как бы расплылся и повис в воздухе.
Пора было идти в "Аполло"! С тяжелым сердцем и все время повторяя в уме написанные Золотаревым слова, Дараган приблизился к мигающему огнями фасаду новой садовой Ротонды.
На широкой площадке перед монументальными дверями толпился народ. Все старались протиснуться внутрь, но распорядители в сюртуках и с красными бантами кричали: "Мест нет!" - и размахивали руками. Дарагана распорядители пропустили тотчас, имея, очевидно, распоряжение свыше. Дараган впервые в жизни почувствовал, что ему все вокруг завидуют, и от полноты чувств прослезился.
Один из распорядителей, почтительно придерживая Дарагана за руку, проводил до предназначенного для него места в зрительном зале...
...Араканцев воспрянул духом, увидев в зале костлявую фигуру переплетчика. "Молодец, пришел трезвый... и в своем затрапезном, не облачился во все новое!" - подумал и Золотарев.
- Слово предоставляется Петру Кузьмичу Дарагану! - отчетливо провозгласил председатель. Чуть дергаясь левым плечом - застарелый тик - Михаил Петрович Араканцев поднялся.
- Позвольте вас познакомить с оратором. Петр Кузьмич - человек из народа. Живет он не богато, все знают...
- Не всем же богатеть, как вам,-вдруг раздался из глубины зала чей-то недовольный бас. На него зашикали, и Араканцев продолжал, следя за тем, как поднимается красный от волнения Дараган по шаткой лесенке на сцену, точно на эшафот: - Наша передовая партия привлекает к себе не только представителей... гм... интеллигенции, но и рабочих!
- Чепуха! - спокойно, но громко произнес из третьего ряда молодой человек с бородкой.
- Господ эсдеков просят вести себя прилично!- злобно крикнул Араканцев и обратился к Дарагану, уже стоявшему рядом:
- Ваше слово, уважаемый Петр Кузьмич!
Дараган стоял перед переполненным залом. Он никогда еще не выступал публично и сейчас чувствовал себя так же, как однажды, года два назад, напившись денатурата: и тошно, и страшно, и сердце колотится, как подстреленная птица. Он старался припомнить заученные слова речи и безмолвно шевелил губами. В зале уже раздавался смешок. Дараган дрожащей рукой полез в карман и вытащил измятую, замусоленную бумажку.
- Граждане, - стал читать он, задыхаясь и не узнавая знакомые слова, - земля должна быть передана этим... как их... земле... земле."
- Землевладельцам, - иронически подсказал молодой человек с бородкой.
- Так точно, землевладельцам, - вдруг гаркнул по-солдатски Дараган. - По справедливой оценке! - Он уже кричал, нервно комкая бумажку. - Потому священное право собственности... Запамятовал, ваши благородия!
В зале стоял хохот. Араканцев звонил в колокольчик, но безуспешно. Шум и крики нарастали. Дараган оглядывал зал, как затравленный. "Что я Марфе Филипповне скажу?-с ужасом думал он.- Что оскандалился? Очень уж она огорчится..."
Эта мысль вдруг вывела переплетчика из растерянности и испуга. Он выпрямился и уставился в чернобородого Араканцева, который теперь всем своим видом говорил; уходи, мол! убирайся!
Все зло, скопившееся в Дарагане на тех, кто унижал и обездоливал, его, вдруг сосредоточилось в нем против этого самоуверенного и надменного человека. Дарагану страстно захотелось сказать ему что-нибудь пообиднее.
- Штанами подкупили?! - страдальческим голосом закричал он и сделал шаг к столу председателя. Араканцев испуганно съежился. - Господа хорошие! Да я эти самые штаны... Ночами работать буду, кусок хлеба не доем, в деньги проклятые верну вам.
Кто-то уже пытался увести со сцены Дарагана, кто-то восторженно кричал из зала "браво!", но большая часть присутствовавших стихла, понимая, что этот смешной, нескладный человек стал вдруг чем-то выше и чище важных и самоуверенных господ в первых рядах. Араканцев беспрерывно звонил в колокольчик. А переплетчик, заглушая звон, кричал в лицо председателю:
- Обманщики! Народ обманываете! По справедливой оценке землицу сулите? Стало быть, подороже? А у кого деньги? - Мы предлагаем в рассрочку! - перебил вскипевший Золотарев.
- Понимать надо, милейший!
- Понимаем, - парировал Дараган, - отцы наши уже хлебнули вашей рассрочки!
Выхоленный пристав Облакевич, придерживая "селедку", поднимался по лесенке на сцену.
|
