Бородай, Бородаевский

Родителями Петра Александровича были: Александр Аркадиевич и Мария Николаевна Бородаевские.

Бородаевский Александр Аркадиевич, родился 1 марта 1847 года, из дворян Харьковской губернии. Женат на дочери умершего священника Николая Ангелова девице Марии Николаевне, дети: Мария 16.06.1882 г., Петр 4.11.1883 г.р., Владимир 7.07.1885 г.р., Григорий 14.11.1886 г., Михаил 10.12.1888 г. Дочь Ольга 22.12.1890 и сын Павел 10.01.1898 г.
Получил образование во 2-м военном Константиновском артиллерийском училище.
С 1891 по 1900 годы был командиром Клястицкого 18-го драгунского Его Королевского Высочества великого герцога Гессенского полка, квартировал в г. Млаве Плотцкой губ.
С 25 апреля 1900 года - генерал-майор для особых поручений при командующем войсками Варшавского ВО.
1901 г. – Генерал-майор, военное министерство, Варшавский ВО.
1903 г. – Генерал-майор, помощник командующего войск Варшавского округа.

Может кто-нибудь из предков форумчан служил вместе с Александром Аркадиевичем Бородаевским или его детьми, которые по образованию и службе были тоже воинского звания?

Тимченко Николай история, биографии.
Россия
Раньше из бокового окна его комнаты открывался прекрасный вид на Босфор. Когда заходило солнце, мачты кораблей становились похожими на силуэты минаретов, а над Голубой мечетью кружились пронизанные светом прожекторов белые птицы. Чуть дальше была сказочной красоты бухта Золотой Рог, которая, по древнему преданию, наполнена водами из слез… Но потом напротив выстроили высокое современное здание со сверкающими темными стеклами, и тогда это окно навсегда завесили плотными синими шторами. Здесь, в Стамбуле, среди лавров, кипарисов и роз живет последний русский корнет — Николай Георгиевич ТИМЧЕНКО. Когда я с ним встретилась, ему было уже 103 года, но он наизусть читал поэмы Пушкина, шутил и все прекрасно помнил.

Автор: Ильмира СТЕПАНОВА
Сайт: Аргументы И Факты
Статья: Последний корнет

Русский снег
— Я РОДИЛСЯ в Харькове. Отец, Георгий Дмитриевич, владел имением в Харьковской губернии. Мы там проводили лето, а зимой перебирались в Петербург. Родители умерли рано: мне было только десять лет, и моим попечителем стал дальний родственник по материнской линии Николай Иванович Разумов — директор Горного департамента Министерства торговли и промышленности. Жили мы на Бассейновой. Моим крестным был сам отец Иоанн Кронштадтский. Когда мне было шесть лет, он пришел к нам домой и подарил фотографию, на которой написал: «Моему крестнику». А пришел он для того, чтобы освятить икону Серафима Саровского. С этой иконой связана интересная история. Сносили наше старое, обветшавшее имение и нашли там портрет Серафима Саровского с собственноручной его надписью — благословением роду Тимченко. Серафим Саровский тогда еще не был канонизирован, но мама поставила портрет среди образов. И вот как-то она сидела в комнате и вдруг услышала голос: «Зажги лампадку Серафиму». А на следующий день стало известно, что Серафим Саровский объявлен святым. Это произошло в 1903 году. Где сейчас эта икона, я, увы, не знаю.
В 17 лет закончил реальное училище, неплохо владел французским, латинским, немецким. Затем поступил в Императорское училище правоведения. Там были прекрасные преподаватели — например, учителем танцев у нас работал балетмейстер Мариинского театра господин Кшесинский. Кстати, форма у нас была сине-серая, похожая на оперение чижа, поэтому студентов-правоведов называли чижиками-пыжиками. Так что знаменитая песенка «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил!» — про нас, правоведов.
Завершить образование не удалось: началась Первая мировая война, и в 1916 году весь наш класс добровольно отправился на военную службу. Я служил корнетом 12-го Ахтырского гусарского полка — это старинный, очень известный полк. У нас даже своя песня была:
Мы гусары не из фольги,
Всяк из нас стальной булат.
Берегите имя Ольги
И российский наш штандарт.
Ольга — сестра государя. Она патронировала наш полк.

Воевал на Австрийском фронте, в Карпатах. Был ранен в ногу, к тому же от взрыва лопнула барабанная перепонка — с тех пор перестал слышать на одно ухо. Потом сложными путями попал в Ялту к маминому брату, Александру Павловичу Кустерскому. У него жили две девочки-сироты. Одна из них, Ольга, стала моей женой — в 1918 году мы с ней обвенчались в Харькове. Когда к Харькову подходили большевики, я бежал. Но в какой-то деревне меня поймали, проверили паспорт, а там написано: «Потомственный дворянин». Этого было достаточно, чтобы приговорить к расстрелу.
Вечером привели на опушку леса. Сказали: «Повернись и иди медленно». Быстро идти все равно было бы трудно: снег был очень глубоким… Я сделал несколько шагов. Было очень тихо, только снег скрипел. Потом резко взвели ружья. Я перекрестился, посмотрел на небо, но выстрела почему-то не последовало. Я продолжал шагать по снежным сугробам — так и ушел. Они не выстрелили. До сих пор точно не знаю почему. Может, потому, что совсем рядом были белогвардейцы, и красные боялись стрельбой обнаружить свое местонахождение. А может, потому, что многих тогда насильно брали в Красную армию, некоторые солдаты были против большевиков… Затем я попал в Добровольческую армию. Дрался в армии Врангеля. В 1920 году мы отступили в Феодосию, где нас посадили на грузовой пароход, и мы покинули Россию. Жена с ребенком осталась в Ялте — к тому времени у нас уже родилась дочь Татьяна. Мне даже не удалось им позвонить…

Русский Константинополь
В ТРЮМЕ нас набилось человек триста — тесно, душно. Плыли без еды и практически без питья — воду давали по капельке. Но страшнее всего была неизвестность: совершенно не знали, что ждет впереди… Оказались в Константинополе. Тогда это был небольшой город — примерно 400 тысяч человек. Русские беженцы селились в основном в европейской части, на западном берегу Босфора. Размещались как придется, невзирая на чины и звания. Условия были очень тяжелыми. Жили в гостиницах, на подворьях, в госпиталях, на фабриках… Русские беженцы продавали цветы, чистили обувь, княгини служили прислугами и поварихами. Лишь немногие, имевшие средства знаменитости — как, например, Александр Вертинский — могли снять номер в роскошном отеле «Пера-Палас». И все равно эти бездомные русские умудрялись открывать рестораны (наиболее известные — «Киевский уголок», кабаре-ресторан «Эрмитаж», где поваром был бывший губернатор, «Черная роза» Вертинского, где барменом служил бывший сенатор), кабаре, кондитерские («Москва», «Петроград»), аптеки, книжные магазины, дома мод, ставили спектакли, впервые показали туркам классический балет, первыми устроили пляжи на Мраморном море и на Босфоре. Появились практикующие русские доктора, адвокаты, ремесленники, а офицер русской армии Петр Бородаевский проводил знаменитые тараканьи бега.
Но я был далек от богемной жизни русских беженцев: для того чтобы обосноваться, как-то удержаться в чужой стране, приходилось много работать. Мы с приятелем жили на Троицком подворье, у нас была одна узкая кровать на двоих, спали по очереди: он работал днем официантом, а я ночью — шофером. Позже благодаря тому, что знал языки, удалось найти работу в электрическом обществе. Одновременно учился, получил диплом инженера-электрика.

Гостиница «Россия»
ВТОРОЙ раз я женился только в 82 года. Моя вторая жена Лейла родом из Ялты. Мать у нее украинка, отец — турецкого происхождения. Очень милая, приветливая и заботливая. Она помогала разыскивать мою дочь Татьяну — я нашел ее в 1973 году в Уфе. Мы встретились в первый и в последний раз в 1974 году в Москве. Когда летел из Турции в СССР, очень волновался. Мы с Лейлой остановились в гостинице «Россия». У меня был записан московский телефон — договорились с Таней, что я позвоню по этому номеру, когда приеду. Взял трубку ее муж и сразу спросил: «Батько, это ты?!» Кажется, я заплакал… Потом услышал голос дочери. Мы стали договариваться о встрече, и я сказал, что живу в гостинице «Россия». А она отвечает: «Я тоже сейчас в «России», только в другом корпусе». Оказывается, мы оба разговаривали из одной гостиницы, но находились в разных ее концах: я на севере, она на юге… Те несколько дней, когда был рядом с дочерью, наверное, самые счастливые в моей жизни. Татьяны теперь уже нет, она умерла, но у меня растет внук. И он тоже носит фамилию Тимченко.

…За много лет жизни в Турции он давно ко всему привык, полюбил здешних людей и эту страну. Одно только так и осталось чуждым: когда ежедневно в пять утра в соседней мечети в мегафон громко и протяжно начинает петь муэдзин.

Читаю эти строки... Сердце кровью обливается, когда понимаешь всю глубину трагедии миллионов жителей Российской империи, попавших в кровавый водоворот Великой Смуты.

Мой дед, мобилизованный в 18 лет, был на другой стороне. Но, будучи на ней, служа писарем в особом отряде, он возненавидел красных всей душой. Иногда, он шопотом говорил - Большевики, худшие бандиты и разбойники, из всех возможных...

Горько, грустно... за людей....

Спасибо Вам за то, что выкладываете такой интересный материал.

BorodaevskiyVI

Вы с Андреем молодцы!

с уважением,
Сергей

Ранее я написал, что:

[q]

Портрет Бородаевского Петра Александровича.Выполнен рукой его дочери-Бородаевской Ирины Петровны(умерла в эмиграции в Чили)

[/q]

ВАСИЛЬЕВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ - театральный художник и историк моды был очень дружен с Ириной Петровной Бородаевской. И в своей статье рассказывает о ней.

ОБОЖАЛА ДЕТЕЙ, СОБАК, ЛОШАДЕЙ
и пейзажи, наполненные светом
и цветом

Этим летом в день Святой Троицы в Сантьяго скончалась одна из старейших художниц первой русской эмиграции Ирина Петровна Бородаевская. Она родилась 5 декабря 1912 года в семье полковника Генерального Штаба императорской Армии, выходца из старинной дворянской фамилии Петра Петровича (здесь следует читать Александровича) Бородаевского, в Петербурге – неподалеку от Невского проспекта. Ее мать была из семьи известного на всю Россию ювелира и серебряных дел мастера Сазикова.

После большевистского переворота вместе с матерью Ирина бежала на Юг России к отцу, офицеру Добровольческой Армии, и в 1920 году эвакуировалась на корабле «Рион» в Константинополь, оттуда – в Софию, а затем в Югославию, где король радушно принял русских эмигрантов. В 1923-1930 годы Ирина Петровна училась в русской гимназии в городе Великая Кикинда, а затем уехала в Бельгию. Там она поступила в Королевскую академию художеств в Генте, а затем – в Королевскую академию в Антверпене, где когда-то учился Ван Гог. Профессор И. Опсомер, бельгийский импрессионист, привил Ирине Петровне любовь к сочной и импрессионистической масляной живописи, верность которой она сохранила навсегда.

Вернувшись после учебы в Югославию, Бородаевская устроилась художником по рекламе в государственное туристическое агентство «Путник» и много писала. После войны бежала в Австрию, где работала в русской газете вместе с Ириной Иловайской, в будущем главным редактором парижской «Русской мысли». Затем ей еще раз пришлось эмигрировать. На этот раз в Венесуэлу, где опять занималась рекламным оформлением. Здесь Ирина Петровна вышла замуж за русского эмигранта литовских корней Эйсмонта и родила дочь Марину. Все это ей не помешало, однако, продолжать свое творчество. В Венесуэле Бородаевская часто выставлялась и писала этюды с другой художницей русской эмиграции, беженкой из Польшы, Верой Федоровной Спичаковой (1909 – 1987).

В 1981 году, оставив мужа, Ирина Петровна переехала к дочери в Сантьяго, в район Лас Кондес. Там она много писала лошадей, которых обожала почти так же, как и собак, детей, пейзажи, наполненные светом и цветом. В Сантьяго Ирина Петровна была дружна с родственницей замечательного художника М. В. Нестерова – русской беженкой из Югославии Еленой Шретер.

Наконец, в 1990-е годы Бородаевская, будучи глубоко православным человеком, увлеклась иконописью и создала серию икон для русской церкви в Сантьяго.

Это была высокая и стройная красивая женщина, с сильным волевым характером, любившая путешествовать, как и все Стрельцы. Водила машину до старости, любила жизнь и очень интересовалась Россией, в которой впервые побывала в 1996 году после 75-летнего перерыва.

Ирина Петровна жила у меня в Москве, дважды писала мои портреты, когда я бывал Сантьяго, и сохранила нашу долгую дружескую переписку. 90-летие она отмечала в просторном саду своего особняка в кругу семьи, внуков и многочисленных друзей, среди которых был и посол РФ в этой южноамериканской стране. По воле Бородаевской, полотно «Пушкин и Его музы» будет передано в Пушкинский дом в ее родном Петербурге – в честь 300-летия города.

17 июня 2003 года в русской церкви в Сантьяго отслужили панихиду, и Ирина Петровна Бородаевская была похоронена на русском кладбище в столице Чили. Царство ей небесное!

Александр ВАСИЛЬЕВ
Москва – Париж