Партизаны Крыма

«ПО ДАННЫМ НАДЕЖНОГО ИСТОЧНИКА...»

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ В КРЫМУ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
История боевых действий в Восточном Крыму весной и летом 1942 года неразрывно связана с боевыми эпизодами личного состава разведывательных структур армии и флота и подразделений органов госбезопасности, действовавших во взаимодействии для решения единой задачи: проникнуть в планы немецкого командования по подготовке прорыва на Таманский полуостров и дезинформировать противника относительно возможного нашего июньского десанта в Крым через Керченский пролив.

В задачу автора входит обобщение имеющихся сведений о взаимодействии упомянутых спецслужб в информировании командования войск названного выше участка Северо-Кавказского фронта (далее — СКФ) о намерениях противника. Вместе с тем представляет интерес выбор средств и методов добывания такой информации.

В основу исследования положены материалы из архивов бывшей советской военной разведки, фондов Центрального архива Министерства обороны России (далее — ЦАМО РФ) по разведоперациям общевой-сковых армий СКОР, воспоминания бывших сотрудников спецслужб, сведения из Государственного архива в АР Крым (далее — ГААРК) и Керченского историко-культурного заповедника (далее — КИКЗ). Для полноты обзора использованы материалы из «Военно-исторического журнала» (далее — ВИЖ), из сборников по истории боевых действий в Крыму и других литературных и мемуарных источников.

В интересах нашей страны разведку вели два мощных органа: Народный комиссариат внутренних дел (НКВД) и Главное разведывательное управление (ГРУ) Народного комиссариата обороны. ГРУ и НКВД действовали в тесном контакте, особенно в начале войны 1941–1945 годов [1, с. 434]. Так, например, весной 1942 года чекисты выяснили, что предполагается скорое наступление немцев на Майкоп [2, с. 31]. Но на высшем уровне руководства разведки конкурировали между собой [3, с. 434]. По поступавшей к Сталину информации, такое положение было позитивным, ибо одни источники перекрывались другими.

Но ГРУ и НКВД решали задачи, не совпадающие по объектам заинтересованности. Отметим, что сложившаяся точка зрения, будто каждый разведчик — чекист, неточна. Это относится к сотрудникам органов госбезопасности, в том числе к разведчикам, внедрявшимся в спецслужбы противника, в его политические и государственные органы.

Коротко отметим этапы преобразований в органах военной разведки.

Разведуправление РККА (Рабоче-крестьянской Красной Армии) было образовано в 1934 году. В июне 1940-го оно стало именоваться 5-м Управлением РККА. За год до начала войны оно было введено в структуру Генштаба (ГШ) Красной Армии. В феврале 1942 года (по сентябрь 1947 г.) ему был придан статус Главного управления — ГРУ ГШ Красной Армии [4, с. 41]. При разведотделах (РО) штабов приграничных округов, которые с началом боевых действий преобразовались во фронтовые разведотделы, находились оперативные пункты РУ ГШ. Подробно о них будет сказано далее.

Разведотдел фронта, как и РО Армии, состоял из 1-го отделения — общевойсковой разведки, 2-го отделения — информационного и 3-го отделения — агентурной разведки, — которое занималось подбором и подготовкой негласных помощников — маршрутников, осведомителей, вербовщиков, резидентов и связников [5, с. 165].

В вопросе о разведывательном обеспечении боевых действий в Крыму в годы Великой Отечественной войны мы делаем акцент на организации и проведении именно агентурных операций в интересах добывания информации о противнике для своего командования и дезинформации спецслужб немцев о замыслах советского военного руководства в сражениях за наш полуостров в 1942 году.

В настоящей статье автор попытался проследить эффективность наших разведывательных усилий осенью 1941 года, в летние месяцы 1942 года при защите Крымского полуострова, в том числе его восточной части.

Решение командования войск Крыма о проведении противодесантной обороны путем маневрирования наличными силами (а именно это положение закладывалось в основу оборонительного замысла) опиралось на данные разведки штаба Черноморского флота (ЧФ).

Источники сообщали, что в порту Констанца (Румыния) готовится десант — сосредоточено 150 десант-ных катеров; через Дарданеллы в Черное море проследовал итальянский флот якобы для высадки десанта в Одессе и Севастополе; из портов Болгарии и Румынии вышли 37 транспортов. Авиация установила на аэродромах Бухареста скопление двухсот шестимоторных транспортных самолетов, пригодных для переброски парашютистов; обнаружено 10 морских транспортов, направляющихся в Крым [6, с. 7–10].

Спустя десятилетия выяснилось, что аналитики разведки штаба ЧФ переоценили тогда возможности немцев овладеть Крымом с моря: у них не имелось на юге ни судов достаточного тоннажа, ни кораблей прикрытия и поддержки с моря [7, с. 12].

В конце августа 1941 года в войсках Крыма обстановку и намерение противника не знали. Авиаразведка была скована «мессершмидтами». До 20 сентября 1941 года у командования не было ясности, какое направление для немцев является главным: Перекопское или Евпаторийское, Чонгарское либо Керченское.

Разведсводка, датированная 23 сентября 1941 года, у командования 51-й Армии тревоги не вызывала. Вот вывод из ее текста: «Противник, продолжая прикрываться на Крымском направлении, проявляет главные усилия на Мелитопольском направлении» [8, с. 58]. Через 6 часов 11-я немецкая армия обрушила на Перекопские позиции нашей 156-й стрелковой дивизии (СД) всю свою мощь и двинулась на Крым. Распыление наших наличных сил обошлось дорого.

На взгляд автора, сложившееся положение во многом объясняется слабостью нашей войсковой и глубинной разведки. Разведотдел (РО) штаба новой 51-й Армии во главе с полковником Шиловым, надо полагать, был сформирован тогда, когда для развертывания зафронтовой агентурной сети у 3-го отделения уже не было достаточного времени — неожиданный бросок немецких войск через Перекопский перешеек сделал невозможным завершить курс подготовки негласных помощников (а для их обучения, судя по известным документам об одиночных разведчиках, действовавших в Крыму, необходимо от 1,5 до 2-х месяцев). Были ли они направлены в тыл немецких войск по заданию руководства РО штаба 51-й Армии осенью 1941 года, мы не знаем. Известно, что достаточно успешно в этот период (осень 1941 г.) действовал оперативный состав разведывательного пункта Одесского военного округа (ОдВо), прикомандированный к РО 51-й Армии с началом отхода наших войск с Ишуньских позиций. О работе этого оперативного пункта (ОП) будет изложено далее.

Изученные документы и публикации свидетельствуют, что добывающая служба глубинной разведки квалифицированно была поставлена у моряков ЧФ. Так, разведка ЧФ (руководитель — полковник Нам-галадзе) получила сведения о том, что 26 ноября 1941 года немцы намерены перейти в решительное наступление под Севастополем. Эта информация дала возможность завершить подготовку инженерного обеспечения боевых действий Севастопольского оборонительного района (СОР). Немцы начали штурм 17 декабря 1941 года [9, с. 130].

В январе 1942 года образован Крымский фронт (КФ). Начальником РО фронта стал полковой комиссар Капалкин. Начальником 1-го отделения назначен майор Тоноян. В 3-м отделении начальником был подполковник Смирнов. В ходе подготовки наступления с начала весны 1942 года разведотделы КФ и трех общевойсковых армий — 44, 51 и 47-й — планировали и осуществляли агентурно-оперативные мероприятия с целью получения разведывательной информации через подготовленных людей из числа местного населения.

Наличие достоверной развединформации о замыслах противника создавало благоприятные условия для действия наших войск в Крыму. Например, фронтовая разведка весной 1942 года установила точный день начала перехода немцев к активным действиям против войск КФ. Однако ни представитель Ставки, ни командующий фронтом не приняли надлежащих мер, чтобы отразить удар. 8 мая немцы прорвали наши позиции и стали быстро развивать успех [10, с. 162]. Керчь пала 17–18 мая 1942 года.

С 18 мая наши войска перешли к обороне Таманского побережья. Береговой рубеж по проливу в полосе действий немецких войск, занимавших Керченский район (город и его пригород), обороняли дивизии 47-й Армии СКФ: 77-я СД, 103-я Краснознаменная отдельная стрелковая бригада, 32-я гвардейская СД и воины Керченской военно-морской базы (КВМБ). Боевые действия на этом рубеже в мае—августе 1942 года отличались широким использованием возможностей спецслужб СКФ и 47-й Армии — разведки и органов госбезопасности.

Перед бывшим в то время начальником развед-отдела образованного к 20 мая 1942 года Северо-Кавказского фронта полковником Николаем Михайловичем Трусовым (в начале 1943 г. он стал генерал-майором) [11, с. 281] встала задача обеспечить командование достоверной информацией о намерениях немцев. Успех сдерживания их наступления на Кавказ с Крымского плацдарма во многом зависел от определения и упреждения нашим командованием реального начала десантной операции противника через пролив. В то же время спецслужбы фронта за-планировали мероприятия по дезинформации немцев относительно развития нашего контрнаступления в направлении Керченского полуострова, т. е. о возможном десанте войск СКФ с побережья Тамани.

Эта ситуация сложилась в связи с подготовкой Манштейном решительного штурма Севастополя: знание намерений противостоящей стороны давало возможность немцам высвободить войска из района Керчи для усиления группировки под Севастополем, а наша стратегия была направлена на сковывание сил немцев на Керченском полуострове, чтобы облегчить положение севастопольцев, ибо сил и средств для реального десанта в Крым летом 1942 года не было.

Идея о дезинформации немецкого командования относительно планов боевых действий на Юге, и в частности на Таманском полуострове, летом 1942 года прошла утверждение в Ставке ВГК. Руководящие документы о наступлении наших войск с переправой через пролив свидетельствовали о проведении операции во второй половине июня 1942 года. Проследим хронологию разрабатываемых боевых приказов на наступление и проводившихся демонстративных действий командования 47-й Армии и взаимодействующих с ней военно-морских сил, подчиненных СКФ. (Архивных документов, содержащих комплексные планы по дезинформации противника в битве за Кавказ и Крым, в руки автора не попадали; возможно, что в ЦАМО РФ таких документов нет и не было, так как они могли разрабатываться в органах фронтовой контрразведки, т. е. по линии НКВД.)

Выполнение основных разведывательно-демонстрационных мероприятий в связи с замыслом вышестоящего руководства было возложено на начальника РО штаба 47-й Армии подполковника Ивана Михайловича Вахрамеева. Его сменил полковник Васильев, с 12 июля 1942 года ставший начальником штаба армии и передавший дела подполковнику Баранову [12, с. 50].

Разведотдел 15 мая 1942 года с 9.00 со штабом армии дислоцировался в городе Тамань, в последующем — в Темрюке. В составе РО было 1-е отделение (войсковая разведка, начальник — старший лейтенант Жваков или Жмаков, после него — Размакшин), 2-е отделение (информационное, начальник — старший лейтенант Комиссаров), 3-е отделение (глубинная или агентурная разведка, начальник — капитан Злобин).

Армейская разведка, в том числе РО Штарма-47, тесно взаимодействовала с разведподразделением НКВД Крымской АССР. Такой контакт и обмен информацией отмечался еще в боях по удержанию Ак-Монайских позиций и Керченского полуострова весной 1942 года (воспоминания бывшего сотрудника Керченского горотдела НКВД старшего лейтенанта госбезопасности Ивана Александровича Полякова подтверждают это) [13].

Поэтому вполне закономерные факты совместной заброски 4-м отделом НКВД Крыма и РО штаба 47-й Армии глубинных разведчиков, в том числе с целью дезинформации противника. Так, из Темрюка в район Мамы-Русской, по одним данным, в конце мая 1942 года, по другим — 14 июня 1942 года была высажена разведгруппа, отправкой которой занимался работник НКВД капитан Громов. В нее входил негласный сотрудник органов госбезопасности Яков Иванович Кацыка, 1894 г. р., уроженец Аджимушкая, заместитель директора совхоза Крымгосрыбтреста. Вероятно, целью его заброски на занятую и тщательно контролируемую противником территорию была и дезинформация в отношении планов нашего командования о мнимом переносе военных действий на Керченский полуостров [14, с. 14]. Не исключено, что при Кацыке имелся документ для гарнизона подземелий Аджимушкая с текстом, якобы свидетельствующим о «координации действий в случае начала наступления войск СКФ в июне 1942 г.». Расчет прост: в случае ареста Кацыки немцы из такого «документа» получают важные сведения о подготовке нашего десанта. Есть много обстоятельств, которые говорят о том, что Кацыку арестовали бы неминуемо. Многие местные жители его знали как красного партизана времен Гражданской войны, работника Ленинского сельсовета, профсоюзного лидера, активиста проведения коллективизаций, как бессменного председателя рабочкома в совхозе. В 1941 году он служил в 20-м истребительном батальоне, в его составе в ноябре 1941 года вошел в число участников Караларского партизанского отряда. Таким образом, любой оказавшийся предателем местный житель мог указать на него как на советского активиста и поставить Кацыку-разведчика на грань провала. 17 июня 1942 года его раскрыл напарник по разведгруппе. Можно предположить, что Кацыкой пожертвовали ради внедрения легенды о подготовке нашими войсками десанта в июне-июле 1942 года. Для такого вывода есть основания, а именно объяснительная часть документа из Крымского партархива от 5 февраля 1986 года № 9-Б-99 относительно целей заброски Я. И. Кацыки в тыл противника по заданию органов НКВД (известно, что этот документ в ЦГАК поступил из УКГБ по Крыму после настойчивого обращения в инстанции сына разведчика): «…установить связь с оставшимися в Аджимушкайских и Булганакских каменоломнях частями Красной Армии, собрать сведения о дислокации войск противника, их вооружении, расположении складов, а также о наличии авиации в районе Керчи, о характере оборонительных работ на побережье, минных полях, проволочных заграждениях» [15, с. 74]. Зачем органам НКВД понадобились эти сведения, если в тот период в распоряжении командования СКФ, 47-й Армии и трех ее дивизий (не исключается и РО Керченской военно-морской базы — КВМБ) имелись радиоосведомительская резидентура «Тоня», группа «Николаенко» — Е. К. Танасиенко [16, с. 62], маршрутные группы разведчиков и др.? Участие сотрудника госбезопасности Громова в мероприятии по отправке Кацыки на задание можно объяснить только тем, что именно работники органов НКВД и военной контрразведки СКФ и 47-й Армии совместно с командованием должны были разрабатывать детали упомянутой дезинформации и внедрять легендированный документ (если он создавался) через агентуру.

Еще одна деталь. Мы знаем, что была Директива Ставки от 19 июня 1942 года, на основании которой 28 июня командующий СКФ поставил 47-й Армии задачу переправиться на северное побережье Керченского полуострова, овладев рубежом — мысом Тархан, горой Высокой, высота 140,0; 119,0; Горком, а КВМБ предписывалось обеспечить высадку южнее Керчи 142-го батальона морской пехоты (район мыса Опук) [17, с. 58]. Приказ отдан в общих чертах, без указания дат и сроков. Этому шагу командования по активизации действий предшествовала целая серия мероприятий, безусловно приковавших внимание противника и как бы раскрывавших намерения войск СКФ начать переправу.

С конца мая 1942 года на побережье, занятое противником, регулярно забрасывались или намеревались высадиться группы разведчиков из дивизий 47-й Армии. Руководил их подбором и подготовкой и. о. начальника, комиссар РО штаба армии, батальонный комиссар И. Ф. Стеценко. Почти все группы задачу разведки не выполнили и возвратились на свой берег. Так, 29 мая катера КВМБ во главе с капитан-лейтенантом Шермановым не высадили группу, так как среди бойцов оказался один, у которого жена якобы находилась в Керчи; 30 мая старший группы не стал высаживаться из-за незнания своих людей (берег ему якобы тоже был незнаком); 3 июня высадка группы состоялась, но после обстрела вернулась назад; 6 июня группа офицера Иголкина оказалась не готовой для перехода в каменоломни, и он приказал вернуться назад. Все эти выходы в море с указанием причин срыва операции зафиксированы в журнале боевых действий КВМБ [18, с. 32].

Трудно поверить, что эти и другие неудачные вылазки — результат низкой квалификации разведчиков и неспособности Стеценко решать оперативные задачи. Видимо, это были демонстративные действия войск по решению задачи вышестоящего командования, имитирующие повышенный интерес к обороне побережья Керченского полуострова, т. е. непосредственную подготовку к десанту. Из архивного документа — донесения о боевых действиях 47-й Армии — известно, что в течение 13 и 14 июня 1942 года (именно в рассматриваемый период) нашими войсками проводилась демонстрация подготовки к проведению десанта на Керченский полуостров: зажигались костры, передвигался личный состав и техника [19, с. 70–73].

Гибли люди и суда, допускались жертвы: ведь операция проводилась на полном серьезе, об иной, секретной цели выхода в море никто из личного состава не должен был догадываться [20, с. 65]. То, что противник мог наблюдать и фиксировать (в том числе при допросе захваченных наших участников войсковых групп либо одиночных разведчиков), должно было укреплять его уверенность в наших намерениях осуществить крупный десант. О практике заброски людей через пролив на немецкую сторону с расчетом на их нестойкость при задержании противником и выдачу «известных» сведений о подготовке десанта повествуется в воспоминаниях одного из офицеров РО штаба 47-й Армии [21, с. 1–16].

Такое же убедительное для противника сосредоточение плавсредств предполагалась осуществить нашим командованием. Имелись ли в наличие суда, пригодные для переброски войск с Таманского побережья на Керченский полуостров и сосредоточение которых в заливах, гаванях и бухтах и на пристанях Кавказского берега могла наблюдать немецкая авиаразведка? Документы ГААРК свидетельствуют, что по состоянию на 27 мая 1942 года только в подчинении Крымской базы Управления военизированной флотилии (УВФ) НКРП, эвакуированной на Кубань, на ходу было 37 малых судов (а всего — 57), из них поднятых к этому времени со дна — 47, в том числе отремонтированных — 28; гребных средств — 310 единиц. Значительное число плавсредств находилось на Темрюкской базе УВФ [22, с. 198]. Таким образом, немцы вполне могли сопоставить скопление плавсредств на Кавказском побережье в конце мая — начале июня 1942 года с другими признаками активизации войск СКФ, чтобы сделать вывод о «намечаемом» десанте. Известно, что именно в эти дни авиация противника совершила «звездный» налет на все гавани и места стоянки малых судов, одновременно разбомбив их. Немцы поверили в легенду, созданную нашим командованием. По разведсводке РО Штарма-47 за 2 июня 1942 года известно, что в Керчь в эти дни прибыло до трех полков румынской пехоты; ранее, 29 мая 1942 года, сюда были переброшены два полка румынской мотопехоты. К 6 июня 1942 года противник огородил берега в районе Керчи колючей проволокой, заминировал береговую полосу, забаррикадировал приморские улицы.

В сводке за 20 июня 1942 года РО КВМБ констатируется, что «в результате ложных демонстраций нашего десанта в период с 15 по 18.06.1942 г. противник перебросил некоторые части на Керченский полуостров и усилил оборону» [23, с. 58, 62, 64, 70, 73]. Тем самым ослабилось давление на Севастополь.

Объединяются ли упомянутые выше мероприятия советского командования в некий единый дезинформационный комплекс? Ответ получается положительным.

Об этом свидетельствует хронология цепи событий: в конце мая — начале июня 1942 года осуществляется посылка разведгрупп; 13 и 14 июня проводится демонстрационная активизация наших войск; 14–16 июня делается высадка негласного сотрудника органов НКВД; 15–18 июня выполняется отправка разведотрядов для захвата «языка» и обнаружения заготовленных переправочных средств противника.

Как свидетельство верности обобщения приведем выдержку одной из сводок, ежедневно поступавших в штаб СКФ от начальника РО Штарм-47. В них, как правило, содержался вывод об обстановке и возможных действиях противника. «…Вывод из итогов разведсводок с 13 по 16.06.1942 г.: демонстрационные действия наших войск заставили противника усилить обороноспособность частей, обороняющих восточное побережье Керченского полуострова, подтянуть ближайшие резервы» [24, с. 81].

Таким образом, одной из особенностей разведывательного обеспечения боевых действий в Крыму летом 1942 года является участие разведслужбы в мероприятиях по дезинформации противника. Но эта операция имела смысл лишь в период третьего штурма Севастополя.

Отметим тактическую обстановку ко 2 сентября 1942 года, со времени оставления дивизиями Крымфронта восточной оконечности Керченского полуострова 19 мая 1942 года до момента, когда немецкие части десантировались через пролив на Кавказское побережье.

После выхода к проливу противник для обороны Керченского полуострова оставил: на северном побережье — 19-ю пд (р), на восточном — 46-ю пд (без 72-го и 97-го пп), 10-ю пд (р) без 33-го пп; на южном — 8-ю пд (р). Остальные части перебросил под Севастополь, сосредоточив здесь до 14 дивизий.

2 июня 1942 года немцы начали третье наступление на СОР, закончившееся 30 июня выходом на мыс Херсонес.

С прорывом обороны Юго-Западного и Южного фронтов летом 1942 года и выходом на Дон и Кубань противник предпринял десантную операцию с Керченского полуострова на Таманский с целью взаимодействия с войсками, наступающими на Краснодар. 2 сентября 1942 года части 46-й пд высадились в районах мыса Ахиллион, Кучугуры, Синей Балки, а затем — на косу Чушка и Тузла. Вслед за 46-й пд переправились части 3-й гсд (р). В дальнейшем на Северный Кавказ через пролив были переброшены части 10, 18, 19 пд и 8-й кд (р) и 50-я пд немцев [25, с. 5].

В архивных документах РО штаба 47-й Армии и СКФ наряду с материалами о групповой разведке привлекают внимание сведения о работе одиночных негласных помощников на занятой противником территории.

Агентурная разведка была самым острым оружием в добывании информации о замыслах и реальных действиях врага в Крыму и на побережье Северного Кавказа летом 1942 года. Наше командование в первую очередь интересовали намерения немцев по совершению десантной операции для прорыва с Крымского плацдарма на Северный Кавказ и далее — в Закавказье. Вот выдержка из плана разведки РО штаба СКФ на конец июня — начало июля 1942 года:

«Объекты и задачи:

1. Определить район сосредоточения 46-й пд (нем.), 10-й и 16-й пд (р), отряда Корнэ (р), расположение их штабов. Особое внимание — м. Хрони, Еникале, Керчь, Камыш-Бурун, Сараймин, Тобечик, Феодосия, Влади-славовка.

2. Следить за движением войск противника по железным и грунтовым дорогам — Владиславовка — Керчь, Феодосия — Ленинское — Керчь, Дальние Камыши — Марфовка. Определить состав обнаруженных колонн, род войск, глубину, интенсивность движения, количество артиллерии и танков, районы сосредоточения.

3. Следить за наличием переправочных средств в портах Керченского полуострова и пунктах возможных переправ — Еникале, Керчь, Камыш-Бурун, Феодосия.

4. Определить районы оборонительных работ противника на побережье Керченского полуострова до рубежа восточнее Владиславовка, Феодосия; фланги и глубину обороны, наличие противотанковых и противопехотных препятствий, боевой состав частей, занимающих оборону.

Состав и методы разведки:

…Глубокая разведка

1. Выбросить две группы парашютистов с рациями в районе Султановка и Ленинское.

2. Восстановить связь с агентурными рациями № 21 и № 22 в Керчи (в одном случае речь, видимо, идет об известной по архивным материалам КИКЗ радиоточке «Николаенко», оставленной в Керчи раз-ведотделом штаба фронта в мае 1942 г. — Л. В.).

3. Перевести на радиосвязь агентурные точки в Джанкое и Владиславовке.

4. Организовать два постоянных наблюдательных пункта за дорогами Симферополь — Карасубазар и Карасубазар — Керчь…

…9. Организовать агентурную радиоточку в Мариуполе…

…11. Забросить 3–5 агентов-маршрутников (с голубями) на северное побережье Керченского полуострова.

Спецразведка — Приступить к разработке итальянских шифров».

Подписали: начальник 1-го отделения РО штаба СКФ майор Тоноян; начальник РО бригадный комиссар Капалкин; военком РО — ст. батальонный комиссар Цицурин [26, с. 35].

Теперь посмотрим, как реализовались этот и подобные планы фронта в подчиненных армиях, а именно в 47-й.

Ответственным за организацию разведки на восточной оконечности Керченского полуострова с 18 мая по 10 августа 1942 года был командующий 47-й Армией СКФ. В задачу фронта в этот период входило — оборонять восточное побережье Азовского моря и Таманского полуострова и не допустить форсирования противником Керченского пролива. Когда 47-я Армия была переброшена на прикрытие Новороссийска, оборону приняла Азовская военная флотилия. Разведку она проводила силами и средствами КВМБ [27, с. 55].

23 мая 1942 года Штарм-47 в приказании на разведку определил задачи. Для КВМБ они формулировались так:

«…а) Установить путем захвата пленных — какими частями противник занимает восточное побережье Керченского полуострова от мыса Варзовка до Маяк-Казаульский и далее — южное побережье до Феодосии…

б) Обратить внимание на скопление войск и плавсредств в Камыш-Бурун, Эльтиген, Феодосия [28].

в) Установить тщательное наблюдение за местом возможной высадки десантов противника на побережье Таманского полуострова от Тамань до Красноселовка».

Темрюкской ВМБ предписывалось решать эту задачу на рубеже от Голубицкой до мыса Литвин.

Приказание подписал начальник штаба 47-й Армии генерал-майор Хрящев и начальник РО подполковник Вахрамеев [29, с. 1–2].

Представляют интерес планы оперативно-разведывательных мероприятий РО Штарма-47 и способы их реализации. Так, с 26 мая по 5 июня 1942 года предусматривалось:

«1. Установить дислокацию штабов и войск 10-й и 19-й пд (рум.), 22-й тд и штабов 7-го и 42-го ак.

2. Установить, какие части противника переброшены и продолжают перебрасываться на запад в направлении Симферополя.

3. Установить истинный состав оставшихся дивизий в районах Керчь и сев.-вост. Тархун, Багерово, Султановка и далее на запад до Семь Колодезей.

4. Установить, производит ли противник по восточному побережью Керченского полуострова оборонительные работы и их характер.

5. Установить характер грузов по дорогам от Владиславовка на Керчь и обратно».

Для решения этих задач планировались следу-ющие мероприятия:

«а) выброска маршрутных групп (2–3) по 2–3 человека;

б) выброска второй очереди маршрутных групп для перепроверки (исполняли начальник 1-го отделения РО, начальник ОП № 1);

в) выброска разведгрупп (2–3) по 2–3 человека из числа бойцов с приданным проводником (исполнял начальник 1-го отделения РО);

г) переброска отдельных осведомителей на «живой связи» для освещения действий противника в Керчи, Марфовке, Семь Колодезей, Владиславовке.

д) на Таманском полуострове — подготовка запасной сети осведомителей (исполняли начальник 3-го отделения РО и начальник ОП № 1)».

В приказаниях НШ 47-й Армии командирам подчиненных соединений предписывалось: «Разведгруппы подобрать из наиболее дисциплинированных, смелых, физически крепких разведчиков, могущих плавать в полном снаряжении от 50 до 100 метров» [30, с. 81–115].

Нетрудно представить, что в демонстрационный поиск на верную смерть также посылались лучшие бойцы.

Дезинформируя противника, командование продолжало разведку занятой врагом территории всеми доступными средствами и методами. Наиболее действенным и надежным средством продолжала оставаться агентура. Поэтому автор снова делает акцент на роли агентурно-оперативных мероприятий в планах военного командования Северо-Кавказского фронта и его составных частей в боях за Крым и Керченский полуостров летом 1942 года.

В плане мероприятий РО штаба 47-й Армии на июнь 1942 года числилось [31, с. 40]:

«- создать радиофицированную резидентуру в Керчи с задачей освещения частей противника, дислоцируемых в районах м. Хрони, Керчь, Еникале, и установления инженерных парков;

- создать радиофицированную резидентуру в Султановке с задачей освещения частей противника в районе Султановка, Сараймин, Марфовка;

- поставить перед существующей радиорезидентурой в Керчи (имеется в виду группа «Тоня». — Л. В.) задачи освещения частей противника в Керчи, Камыш-Бурун, по освещению системы ПВО, установлению инженерных парков и их оснащенности переправочными средствами;

- для освещения частей противника, дислоцирующихся в Ленинск, Ак-Монай, Феодосия и Влади-славовка: подготовить и перебросить 5 маршрутных агентов;

- для освещения движения войск и грузов противника по железной и грунтовой дороге Владиславовка — Семь Колодезей — Керчь, Дальние Камыши — Марфовка организовать отдельные осведомительные точки на живой связи в пунктах Ленинское, Марфовка, Дальние Камыши, Керчь; для перепроверки подготовить маршрутных агентов;

- для установления количества и типов самолетов на аэродромах Керчь, Багерово, Марфовка, Харджи-Бие, Семь Колодезей, подобрать 2–3-х маршрутных агентов».
Во второй половине июня — середине июля 1942 года агентурно-оперативные мероприятия РО штаба 47-й Армии планируются совместно с разведотделом НКВД Крымской АССР. Так, в плане на период с 19 июня по 15 июля 1942 года предусматривалось: переброска 19 июня с участием плавсредств КВМБ боевой разведгруппы (ответственные — работник НКВД Романцов и НО-3 капитан Злобин); переброска с 20 июня морским путем (КВМБ и ТВМБ) агентуры со спецзадачами (даты — 22, 30 июня; 3, 9, 10, 12, 15 июля 1942 г.). Сведения о выполнении этих мероприятий в архивах также не обнаружены [32, с. 82]. Но известно, что именно в этот период в Керчь забрасывались негласные сотрудники органов НКВД — Барков и Клюге. И, видимо, «ходки» в тыл совершались ими неоднократно. Андрей Дмитриевич Барков уже в ноябре-декабре 1941 года в тылу врага выполнял разведзадание Керченского горотдела НКВД. После отхода наших войск вторично, в 1942 году, Барков вновь был оставлен в Керчи, но схвачен немцами 27 августа 1942 года. Вера Семеновна Клюге, 1919 г. р., летом и осенью 1942-го была направлена в Керчь с заданием — собирать сведения о дислокации войск противника, о движении эшелонов; заниматься выявлением действующих патриотов и тех, кто служит оккупантам. Она была партизанской разведчицей, но находилась на связи у сотрудников органов НКВД. Возможно, что ее неоднократная переброска и «ходки» связника к ней выполнялись через пролив с участием военной разведки [33, с. 2–3].

В июне-июле 1942 года задачи перед разведотделами СКФ усложняются. После 6 июня 1942 года в приказаниях НШ 47-й Армии подчиненным штабам стрелковых дивизий, ТВМБ и КВМБ отмечается, что противник приступил к систематической выброске на нашу территорию диверсионно-разведывательных групп и агентуры с целью дезорганизации работы тыла и подготовки посадочных площадок для авиации [34]. Отсюда следовала задача — наблюдение за местами возможной высадки авиадесанта противника на Таманском полуострове. 77-й СД и 32-й гв. СД предписывалось взаимодействие с КВМБ, а 103-й ОСБр — с ТВМБ.

В июле 1942 года перед РО Штарм-47 командование СКФ поставило задачу по выявлению признаков подготовки противника к ведению бактериологической войны (первичные сведения получило РУ ГШ РККА и ориентировало фронтовые разведотделы).

В этот и последующий период РО Штарм-47 сосредоточивает внимание на получении данных об усилении авиационных сил противника на Керченском побережье: в Керчи, Багерово и других пунктах. Так, в отчете о боевых действиях КВМБ с 20 мая по 6 сентября 1942 года зафиксирована ежедневная информация о посадке транспортных и других немецких самолетов на Керченском, Аджимушкайском и Багеровском аэродромах в количестве от 8 до 44 каждый раз. Всего в этот период (к 20 августа 1942 г.) зафиксировано одновременно от 350 до 450 самолетов противника [35, с. 43]. Разведоперации по захвату «языка» в июле 1942 года проводились с одновременным уничтожением заготовленных немцами средств десантирования. Так, по заданию командования 47-й Армии разведотряд КВМБ в составе двух ТК должен был высадить группу разведчиков из 26 человек в районе Генуэзского мола. Их сопровождал СКА-016.

В эту же ночь с такой задачей была проведена операция в районе Эльтигена с участием 25 разведчиков.

Разведывательное обеспечение войсковых операций конечной целью ставило предоставление командованию исчерпывающих данных о противнике. Способы их отработки достаточно разнообразны. Например, агентурная информация перепроверялась авиаразведкой. Так, в середине июня 1942 года начштаба 47-й Армии дал приказание НШ ВВС армии: «По агентурным данным подтверждается подготовка десанта в районе Маяк-Еникале. Плавсредства находятся в специально вырытых тоннелях на берегу. На аэродроме Багерово в капонирах сосредоточено до 400 самолетов. В Казенном саду в Керчи большое скопление автомашин. Требуется авиаразведкой уточнить все эти данные» [36, с. 75].

В связи с резким обострением обстановки в июле 1942 года командование армии в соответствии с директивой СКФ организует и в ночь с 9 на 10 июля 1942 года проводит операцию по заброске четырех разведотрядов от дивизий и КВМБ, в задачу которых входило захват «языков» и установка наличия плавсредств противника в районе Керчь — Еникале. В итоге отряды были рассеяны огнем врага, понесли потери. Задача перепроверки сведений об оснащении войск противника десантными плавсредствами и их уничтожение при обнаружении и на этот раз оказалась невыполненной.

В этот же период, например, КВМБ захватом контрольных пленных предписывалось установить нумерацию частей на восточном побережье Керченского полуострова от Опасного до мыса Такыль, а также характер оборонительных работ [37, с. 35].

Работа разведывательных маршрутных групп в интересующих командование районах перепроверялась выброской второй очереди маршрутников. Это являлось характерным для разведмероприятий в начале июня 1942 года.

После сопоставления всех видов разведки штабу 47-й Армии была представлена итоговая сводка № 5 за период с 20 по 30 июня 1942 года. В разделе IV «Возможность высадки десанта» говорилось: «По агентурным данным противник готовит десант для высадки на Таманский полуостров, с этой целью в районах Маяк, Жуковка, Опасное, Еникале сосредоточены и тщательно замаскированы плавсредства. За последнее время противник по железной дороге подвозит плавсредства в Керчь и Феодосию. 20.06.1942 г. в Керчь прибыло 2 эшелона с понтонным имуществом. На плавсредствах, находящихся на побережье Керченского полуострова, кроме привезенных за последние 15 дней по железной дороге, противник может одновременно поднять до 8500 человек. Кроме этого могут быть использованы плавсредства, находящиеся в Мариупольском порту, где имеются понтоны грузоподъемностью до 50 тонн и лодки на 25–30 чел. каждая. В Мариуполе находится до 1500 чел. морской пехоты, якобы предназначенной для отправки на Керченский полуостров» [38, с. 29].

Все сводки РО армий на первом месте содержали информацию от негласных зафронтовых источников. Уже упоминавшаяся радиофицированная разведгруппа «Тоня», действовавшая в Керчи, давала разнообразную информацию, охватывая обширную территорию от Еникале до Багерово. Это иллюстрируют радиограммы, почти полностью приведенные в статьях В. Абрамова и А. Рябикина [39].

Из архивных сводок РО 47-й Армии следует, что в середине июля 1942 года глубинная разведка стала получать информацию от новых источников, дополняющих «Тоню». Впервые эти сведения отражены в итоговых сводках за 13–17 июля 1942 года. Так, 17 июля к 8.00 разведотдел Штарм-47 докладывал: «По агентурным данным: основные силы противника из Крыма не выводились. Из Симферополя на Керчь отмечается большое движение пехоты и артиллерии. Немцы якобы готовят наступление через Керченский пролив. В направлении Керчи по ж/д дороге отправлено 1000 лодок марки 12М. От Карасубазар в направлении Керчь последовала немецкая дивизия в ночь на 15.07 Из Симферополя на Карасубазар проследовали мотомехчасти, кавалерия, обозы… 14–15.07 от Салынь на Феодосию проследовало 280 автомашин и 900 подвод… Вывод: противник перебрасывает части и плавсредства на Керченский полуостров и подготавливает десантную операцию». Именно этих сведений в радиограммах «Тони» нет. У фронтового разведотдела появились новые источники на узлах железных и шоссейных дорог в районе Джанкоя, Судака, Салыня; во второй половине июля 1942 года они сообщали о следовании на Керчь железнодорожных эшелонов с орудиями, разобранными самолетами, сотен подвод, десятков грузовых машин [40, с. 29, 55–57, 62]. Но подчеркнем еще раз: в конце мая — начале августа 1942 года здесь, на восточном побережье Керчен-ского полуострова, контролируемого силами и средствами разведорганов 47-й Армии СКФ, единственным и надежным источником долгое время оставалась резидентура «Тоня», возглавляемая разведчицей Евгенией Антоновной Дудник. О ней много написано в 70–80-е годы. Но почти нет публикаций о ее наставниках в военной разведке. Автор попытался заполнить этот пробел.

Наиболее квалифицированные специалисты по агентурной (глубокой) разведке в этот период находились в оперативном пункте № 1, прикомандированном еще в конце 1941 года к РО штаба 51-й Армии, а затем переподчиненным начальнику РО 47-й Армии, оборонявшей Таманский полуостров. Личный состав ОП № 1 прибыл в Крым вместе со штабом Приморской армии из-под Одессы после оставления города нашими войсками. Вместо передислокации в Ростов-на-Дону в распоряжение штаба Южного фронта ОП № 1 командованием ГРУ был оставлен в подчинении РО 51-й Армии для решения задач в Крыму, угроза потери которого к этому времени воспринималась руководством вполне реально.

О личном составе ОП № 1 автор располагает информацией по воспоминаниям одного из офицеров этого подразделения — Степана Федоровича Багнюка [41]. Использовались также учетные карточки на некоторых его сослуживцев по ОП № 1, хранящиеся в 11-м отделе ЦАМО РФ (г. Подольск).

Это были кадровые разведчики. С. Ф. Багнюк начал служить в августе 1938 года. Был курсантом Тамбовского пехотного училища. После выпуска в январе 1940 года включен в состав отряда дальних разведчиков под командованием полковника Мамсурова [42], действовавших в полосе 9-й Армии на финском фронте. По окончании боевых действий С. Ф. Багнюк служил командиром взвода пешей разведки 417-го сп 156-й СД в Одесском военном округе. В декабре 1940 года был направлен в распоряжение ГРУ РККА и прошел подготовку как разведчик-агентурист. Перед войной прибыл в Кагульский оперпункт РО штаба ОдВо. Проводил агентурные мероприятия против Румынии, союзницы гитлеровской Германии. С началом войны в июне 1941 года как помощник начальника ОП работал по подбору и подготовке негласных сотрудников из местных жителей для оставления их в тылу в случае отхода наших войск. В августе 1941 года Кагульский ОП слился с Измаильским ОП. С переброской Приморской армии в Крым весь личный состав оперпункта (около 30 чел.) действовал по своему прямому назначению. Начальником ОП в это время был капитан Андрей Гаврилович Кваша.

В 1933 году он окончил два курса Харьковского института физкультуры. Здесь в 1941 году экстерном сдал экзамены за курс военного училища связи. Тогда же прошел подготовку на курсах усовершенствования начсостава подразделений разведки. Военная служба его началась в 1939 году, был командиром роты связи, адъютантом командира корпуса. В феврале 1941 года назначен помощником начальника 35 оперпункта (Измаильского ОП) ОдВо.

Начальником радиостанции был лейтенант Алексей Андреевич Гаврилюк, призванный в РККА в 1933 году. Прослужив два года радиотелеграфистом в радиоразведывательном дивизионе, окончил курсы младших лейтенантов, с 1939 года стал начальником радиостанции ОП штаба ОдВо.

Помощником начальника ОП — шифровальщиком работал лейтенант Щеголев. Замполитом был политрук Семен Гильдман. Среди сотрудников было несколько человек, аттестованных на офицерское звание, которые ранее проявили себя как опытные разведчики-закордонники. Заместителем начальника ОП был старший лейтенант Иван Смирнов.

В Керчи ОП с октября 1941 года располагался в большом многоэтажном доме на Набережной улице. Всех жильцов отселили. Личный состав обмундировали в пограничную форму. В персонал входили люди из Керченской таможни — пограничники лейтенант Чайка и мл. лейтенант Осыпа.

Офицеры-оперативники главной задачей ставили создание в тылу оккупантов сети надежных источников информации из числа местных жителей. Эти операции офицеры ОП проводили заблаговременно, но в короткий срок, так как обстановка на фронте в октябре 1941 года резко изменилась не в нашу пользу. Например, С. Ф. Багнюк, используя свой особый мандат о полномочиях, подписанный ранее командующим Приморской армии генералом Чибисовым, в Керченском военкомате по учетно-послужным карточкам радистов отбирал подходящих людей, проводил беседы со многими из них. Всего к ноябрю 1941 года в районе Керчи Багнюком было подготовлено и проинструктировано не менее 10 местных жителей. Большая часть из них имела документы о непригодности к призыву на военную службу. Были и женщины. Так, радисткой оставлена керчанка Дудник Евгения Антоновна — «Тоня». Но сразу радиостанцией обеспечена не была по причине отсутствия агентурных раций в оперативном пункте.

Поэтому ей надлежало выполнять задание оперпункта — собирать данные о войсках оккупантов и их передвижении в Керчи. Связь — по паролю через связника. Других негласных сотрудников разведки она не знала и выйти на связь с ОП самостоятельно не могла.

После овладения нашими войсками Керченским полуостровом в начале января 1942 года начальник РО 51-й Армии подполковник Шилов приказал личному составу ОП переправиться в Керчь и с отходом немецких войск в глубь полуострова отправлять туда своих людей. ОП располагался в деревне Киет в районе Семь Колодезей. КП 51-й Армии располагался в селе Семисотка. Разведотдел Крымфронта в это время находился в катакомбах возле поселения Ленин-ское. Отсюда офицеры ОП проводили разведоперации в направлении Джанкоя и Перекопа, от Сольпрома, с Арабатской стрелки отправляли людей на шлюпках в глубь территории, занятой противником.

Во время отхода наших войск к Керчи и Еникале офицеры ОП участвовали в действиях заградотряда, состоящего из батальона парашютистов-десантников и пограничников, обеспечивали оборону переправы.

В мае 1942 года, когда наши войска уже оставили Керчь, в Темрюке закончилась подготовка разведчицы «Тони» и ее напарника «Сергея». Руководителем по специальности радистки был Гаврилюк, по шифрработе Женю готовил офицер Щеголев.

Лейтенант Гаврилюк 15 мая 1942 года получил тяжелое ранение в живот и выбыл из строя. Ранее, 12 мая, был ранен капитан Кваша, и начальником оперпункта № 1 при разведотделе штаба 47-й Армии стал капитан Смирнов.

В связи с болезнью начальника РО Штарм-47 подполковника И. М. Вахрамеева в мае-июне 1942 года указания офицерам ОП № 1 давал комиссар раз-ведотдела — И. Ф. Стеценко. Последний в систему органов разведки пришел с должности комиссара полка только в январе 1942 года. Член партии с 1932 года, служил в РККА с 1930-го, окончил полковую школу, трехмесячные КУКС. Иван Фомич Стеценко проявил «склонность и желание к агентурной работе, лично провел неоднократные операции по заброске агентуры на лодках через Сиваш и Керченский пролив» [43, с. 34].

В 1942 году перед руководимым им РО и ОП № 1 стояли особо сложные задачи — проведение глубинной разведки через пролив. И здесь, видимо, сказалось отсутствие опыта оперативной работы. В первую очередь это отразилось на условиях использования резидентуры «Тоня».

В своих воспоминаниях [44, с. 16, 65] Стеценко отмечает, что оставление этой разведгруппы проходило скоротечно, без серьезной подготовки. Существенны два момента: первое — планы заброски в июне-июле 1942 года агентурных групп на Керчен-ском направлении, за которое отвечал РО 47-й Армии, не выполнялись. Иван Фомич указывает: «Необходимо отметить, что оставленные нами два человека с рацией были единственными разведчиками, которые тогда в очень тяжелой обстановке передавали нам очень ценную развединформацию». И отсюда следует второе.

К концу месяца регулярного радиообмена из Керчи на Тамань «Тоня» выходила на связь 38 раз, утром, днем и вечером, по расписанию. За эти сеансы «Тоня» передала 27 радиограмм. Это очень интенсивная работа радиопередатчика, подверженная угрозе пеленгации радиоконтрразведкой противника [45]. Тем не менее руководство РО штаба 47-й Армии 22 июня 1942 года дает письменное предписание начальнику ОП № 1 капитану Смирнову: «Во исполнение общих задач разведки 47-й Армии перед Керченской радиоосведомительной точкой поставить следующие задачи…» и перечисляет вопросы: о группировке противника в Керчи, инженерных сооружениях, оборонительных возможностях на побережье. Далее предписание гласило: «Указать, чтобы для выполнения задач использовали все возможности, — родственников, знакомых, другие связи. Срок выполнения — 30.06.1942 г.». Радиограмма пошла 25 июня 1942 года. У «Тони» оставалось только пять дней на их выполнение.

В течение следующего месяца «Тоня» выходила на связь 30 раз и передала 29 радиограмм.

Нами установлено, что группа «Тоня» перед отходом советских войск в Керчи оставалась не одна [46]. Так, три радиограммы поступило от разведчика «Маильяна» — Сергея Аркадьевича Аванесова, после чего связь прервалась и дальнейшая его судьба неизвестна. С отходом наших войск в мае 1942 года в Керчи разведотделом фронта оставлен Ефим Кириллович Танасиенко (он же Михаил Иванович Николаенко) (КИКЗ, архив. — Оп. 3. — Д. 424).

15 июля 1942 года под псевдонимом «Игнат» в Керчь направлен Витольд (Виктор) Иосифович Малькевич, 1922 г. р. Военная разведчица «Тамара», Нина Ильинична Чаплыгина, 1922 г. р., в середине июня 1942 года морским путем заброшена с Тамани в Мариуполь. После трех сеансов радиосвязи она была арестована немцами.

Характерно, что радистам удавалось провести всего по три сеанса связи.

Каким же образом в течение почти 70-ти сеансов «Тоня» могла оставаться вне контроля оккупантов?

Женя Дудник была надежным источником для военной разведки. Она мастерски владела способами передачи радиоинформации: несмотря на помехи, выход в эфир происходил быстротечно, в считанные минуты. При минимальном расходе сухих батарей она ухитрилась передать несколько тысяч цифровых групп. Поэтому радиоконтрразведка столь продолжительное время не могла зафиксировать передатчик радиоточки.

Связь с «Тоней» прервалась 7 августа 1942 года неожиданно, в ходе радиосеанса, при котором она уведомляла о готовности принять самолет для установления связи командования с «партизанами» Керчи.

Очевидно (версия автора статьи), с июля 1942 года Женя Дудник и ее напарник были втянуты немцами в радиоигру с нашими разведорганами для выявления замыслов советского командования и дезинформации его относительно планов по подготовке десанта на Тамань. Может быть, «Тоня» давала понять нашему радиоцентру о своей работе под контролем. Но, вероятно, радисты не приняли или не поняли этого сигнала. Разведотдел 47-й Армии или ЧГВ ЗКФ продолжал использовать открывшуюся вдруг возможность посылки людей и техники партизанам, а к 7 августа 1942 года намеревался направить самолет на занятую противником территорию, где его могли ждать каратели. Дудник не выдержала такого испытания и разбила рацию, чтобы пресечь радиоигру.

ОП был выведен из-под контроля РО штаба 47-й Армии в августе 1942 года и в дальнейшем действовал в составе разведки Закавказского фронта. К декабрю 1942 года от этих органов в Керчи действовали две осведомительно-радиофицированные точки, в Джанкое — пять [47].

Радиоигры с нашей разведкой немцы практиковали широко. Захватив в начале весны 1944 года военных разведчиц на территории Ленинского района Крыма, спецслужбы оккупантов провели радиоигру «Тамара», отправив три исходящих радиограммы и получив столько же входящих из нашего разведцентра. Радиоигра «Анна» позволила противнику дать три радиограммы, но мероприятие сорвалось: партизаны освободили из тюрьмы наших патриотов, посвященных в планы спецслужбы немцев по проведению радиоигры [48, с. 71].

В связи со спешной, массовой подготовкой и заброской разведгрупп учет их оказался поставленным настолько плохо, что в военкоматах долгие годы таких патриотов-военнообязанных считали дезертирами или пропавшими без вести [49, с. 3]. С мая 1943 года массированная заброска разведгрупп, оснащенных связью, в тыл противника значительно расширила фронт партизанской борьбы, ибо такие группы «обрастали» местными патриотами, преобразовываясь в партизанские отряды.

Со временем военное командование стало иметь возможность перепроверять разведданные своих источников через партизанскую разведку. И лишь после того, как параллельные инстанции подтверждали точность сведения, на военные объекты гитлеровцев обрушивались бомбовые удары. Так, группа Н. Эльяша дала целеуказание нашей авиации относительно аэродрома в поселке Сарабуз. Эти данные продублировали материал радиограммы из группы военных разведчиков «Верный» (Ф. Т. Илюхина). Известно, что они так же, как и группа М. Я. Снесова, следили за передвижением войск и за гарнизонами противника в Крыму, за отступлением из-под Никополя, за переправами через Днепр в районе Херсона.

На базе упомянутого Бахчисарайского партизанского отряда в июне 1943 года действовала радиофицированная группа Ф. Ф. Волончука, заброшенная для разведки района Симферополя, Севастополя и Ялты [50, с. 289]

Здесь требуется внести необходимое уточнение в историю вопроса.

Из редакционной статьи в томе № 6 Крымской Книги Памяти можно понять, что обнаружившие в июне 1942 года тщательно замаскированное местоположение восьмисотмиллиметровой пушки дивизиона «Дора» под Севастополем разведчик Н. Кожухарь и радист М. Дмитриев являлись партизанами Бахчисарайского отряда. Но из книги М. Македонского «Пламя над Крымом» видно, что эти люди относились к военной разведке [51, с. 91].

Другой партизанский командир — Ф. И. Федоренко — в своих воспоминаниях пишет, что в январе 1942-го основы для обмена информацией — радиосвязи с Большой землей — ЦШПДК все еще не имел. Во II районе (руководитель — И. И. Генов) командование все же получило доступ к радиостанции находившихся здесь армейских разведчиков. Командующий Мокроусов устремился во II район с расчетом иметь связь с фронтом. 20 февраля 1942 года Генов по этому радио информирует штаб Крымфронта о скоплении артиллерии и живой силы румын в районе горы Средней. Советская авиация нанесла бомбовый удар. Ф. И. Федоренко приводит такую удручающую информацию: еще до оккупации Крыма были выделены и оставлены в тылу врага десятки коммунистов, но оказалось, что Центральный штаб не может связаться с ними: не известны ни ЯК, ни пароли, ни клички. Разведработа была провалена [52, с. 41].

Начальником разведки и службы безопасности ЦШПДК был И. Н. Казаков, а после него — с весны 1942 года И. Х. Давыдкин. Но были ли они виноваты?

Из доклада С. М. Буденного в «верха» от 13 июня 1942 года следует, что «партизанский отряд Крыма в разведке проявил себя активно, хорошо», но действиями партизан и их снабжением занимался только начальник РО фронта бригадный комиссар Капалкин. Последний не смог решить вопрос обеспечения устойчивой связи для получения оперативной информации через командиров отрядов. Как видим, опять все упиралось в радиосвязь.

В сентябре 1942 года отряд Федоренко все еще не имел радиосвязи с Большой Землей, и для сообщения о положении партизан была использована действующая в отряде рация спецгруппы НКВД под командованием Киселева, имевшего прямую связь с Москвой [53, с. 104].

В Судакском районе в начале 1942 года успешно действовал отряд партизан из десантников-военнослужащих. В документах и воспоминаниях отмечается, что именно этот отряд вел большую разведывательную работу, что подкреплялось наличием устойчивой радиосвязи со штабом ЧФ и Кавказского фронта [54, с. 451]. Эта возможность объясняется тем, что в составе десанта 5 января 1942 года были два отряда разведчиков и контрразведчиков Черноморского флота с рациями.

Очевиден факт невозможности использования движения сопротивления в разведывательных целях без соответствующего технического оснащения зафронтовой стороны.

В самом деле, захватить рацию у противника не составило бы труда для любого партизанского отряда. Но установить двустороннюю связь таким путем было невозможно. Во-первых, необходимо было с армей-ским корреспондентом обусловить позывные, рабочие и запасные частоты, расписание сеансов. А главное — оба корреспондента должны были располагать документами скрытой связи (СУВ): кодами, шифрами, обусловленными сигналами работы под контролем противника (на случай захвата радистов вражеской контрразведкой), записью почерка радиста в эфире. Все это могло быть подготовлено лишь при централизованном планировании, но никак не стихийно: документы СУВ оберегались как государственная тайна.

Поэтому для командования Северо-Кавказского направления реальным и приемлемым представлялось создание из военнослужащих-партизан специального разведывательного соединения в Крыму, оснащенного средствами радиосвязи. Вариант, предлагаемый В. С. Булатовым и его штабом (обеспечение партизанских групп армейскими средствами связи), для С. М. Буденного оказался неприемлемым.

Позднее Крымский ШПД стал иметь свою радиосеть. Но разведсводки для армии и флота если и поступали от командиров отрядов, то несвоевременно, ибо материал поступал сначала в ЦШПД Крыма (В. С. Булатову) и только потом попадал в Военный Совет фронта или армии, при этом терялось 2–3 дня. Отсутствие радиосвязи в отрядах тормозило работу.

К ноябрю 1943 года положение изменилось коренным образом. Но все же задержка информации составляла не менее двух дней. Например, шифровки, отправленные Булатовым, как начальником КШПД, о событиях 7 января 1944 года, поступили в войска только 9 января. В январе ежедневно Булатовым отправлялись шифровки начальнику ЦШПД генерал-лейтенанту Пономаренко, командующему Отдельной Приморской Армией генералу армии И. Е. Петрову, командующему ЧФ вице-адмиралу Владимирскому и командующему 51-й Армией генерал-лейтенанту Я. Г. Крейзеру [55, с. 7].

В 1944 году разведка стала чрезвычайно важным направлением в деятельности партизан и подпольщиков: она строилась на основе конкретных заданий, получаемых от командования 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской Армии. Обеспечивалась прямая двусторонняя связь.

В тылу противника в это время действовали уже девять радиостанций, в том числе две в Симферополе. Накануне нашего наступления командование получило 4629 радиограмм с разведданными о вражеской обороне в Крыму. Некоторые подпольные группы были непосредственно связаны со штабами Красной Армии (Крымский драматический театр — группа «Сокол», 10 человек).

В немецком документе от 11 июня 1944 года указывалось: «Партизанские районы являлись базами для подразделений разведки спецгрупп Красной Армии в качестве мест пребывания и отправки, со своей сетью связи» [56, с. 275].

Рации были не единственным способом связи. И это понятно. В 1942–1944 годах применялся также воздушный способ заброски военных разведчиков и связников в зоны действий партизанских отрядов Крыма. В этот период на территории Белогорского (Карасубазарского) района, где действовали партизаны II района, находились основные посадочные площадки для приема самолетов с Большой Земли.

Но разведотделы трех армий Крымфронта проводили операции по заброске разведчиков с использованием только необорудованных «пятачков» в глухой местности. Об этих операциях имеется запись рассказа бывшего летчика самолета ПО-2 — Степана Степановича Нетруненко. Он с января 1942 года служил в 764-м легкобомбардировочном полку ночных полетов на ПО-2. Полк действовал в интересах 44-й Армии Крымфронта. Такой же полк — 763-й — был придан 51-й Армии. Базировался 764-й ЛБНАП в районе деревни Харджи-Бие (от дер. Марфовка под Керчью — в 7 км на юго-запад). ПО-2 (биплан, бывший У-2, или «кукурузник») собрался из дерева и перкали, был очень надежен в управлении. Летчики — это асы из числа инструкторов 25-й Невинномысской (на Кубани) авиашколы по переучиванию пилотов ГВФ. Из полка были отобраны лучшие проверенные летчики для участия в обеспечении разведывательных операций. Для заброски разведчиков и чекистов командование использовало и другой тип самолета — С-2 — с посадкой на оккупированной территории в ночное время без подсветки. Как вспоминает С. С. Нетруненко, людей доставляли через линию фронта в нужную точку (бывали среди них и молодые женщины), а потом в обусловленный день и час сюда же прилетал уже знакомый с данным местом летчик и забирал разведчиков после выполнения задания. (Известно, что Малькевич — «Игнат» трижды воздушным путем доставлялся под Керчь и возвращался в разведцентр).

Кроме риска удариться при посадке или напороться на препятствие при коротком разбеге в момент взлета летчики рисковали попасть в «западню» при заходе на ложные сигнальные огни на земле: немецкие контр-разведывательные органы, выбив показания из за-хваченного нашего разведчика, нередко имитиро-вали посадочную площадку на каком-нибудь забо-лоченном лугу, зажигая обусловленные костры. Неопытный летчик мог бы среагировать на ложный сигнал и «влететь» в болото [57].

Главной задачей разведки считалось получение данных, представляющих интерес для действующей армии (подчеркнуто мною. — Л. В.). «Неоценимую пользу принесла нам систематическая информация Крымских партизан», — отмечал командующий артиллерией 2-й гвардейской армии генерал И. С. Стрельбицкий [58, с. 123]. По подсчетам Абвера, более 80% разведданных, полученных советским командованием с весны 1943 по весну 1944 года, поступило от партизан.

И здесь необходимо подчеркнуть следующее.

Партизанское движение в конце 1941 года и в первой половине 1942-го развивалось по трем основным линиям:

- действия созданных райкомами при участии органов НКВД накануне и в первые дни оккупации небольших партизанских отрядов с присоединением к ним групп под командованием колхозных активистов, секретарей сельсоветов, интеллигенции;

- деятельность воинов Красной Армии, попавших в окружение, согласовывавших свою работу с местными организациями сопротивления;

- деятельность разведывательно-диверсионных и боевых групп, засылаемых с Большой Земли.

Отчеты и информация поступали в этот период в местные подпольные парторганы и в учреждения, которые направляли патриотов во вражеский тыл [59, с. 21]. На этом этапе просматривается их разобщенность.

Военные советы фронтов были заинтересованы прежде всего в помощи отрядов, находившихся в зоне их интересов и деятельности. Органы же НКВД ориентировали подчиненные им отряды на проведение разведки сил и намерений противника. Партизанские отряды, которыми руководили партийные органы, как правило, не имели двусторонней связи с советским тылом. Поэтому сосредоточивали внимание на политических задачах.

До середины 1942 года наблюдались параллелизм и дублирование в руководстве партизанскими отрядами, который решал свою задачу: парторганы, органы НКВД, политуправления фронтов и политотделы армий. Так, партизанские отряды 1-го и 2-го районов в Крыму получали оперативные задания от командования Крымского фронта (затем — СКФ); отряды 3-го и 4-го районов оперативно подчинялись Приморской армии. Так не могло продолжаться.

К июню 1942 года при армиях были организованы оперативные группы (ОГ) ШПД. Они подчинялись ЦШПД, а в оперативном отношении — Военному совету соответствующих фронтов. ОГ подготавливали и перебрасывали в тыл противника партизанские формирования и диверсионные группы с целью содействия войскам на данном участке фронта; совместно с партийными и советскими органами, армейскими политотделами организовывали новые партизанские отряды в прифронтовой полосе; обеспечивали их оружием, снаряжением и обмундированием; готовили и направляли в тыл своих разведчиков и связников; передавали в военные советы полученную развединформацию с последующим уведомлением соответствующего штаба партизанского движения; собирали документы германского командования.

Украинский штаб партизанского движения на 25 августа 1942 года имел радиосвязь только с 36 отрядами (из 778). В остальных случаях действовали связники-курьеры. Сведения зачастую теряли оперативную ценность [60, с. 81–88]. Как видно, это было характерным для всей страны.

К весне 1943 года в Саратовской школе радистов было подготовлено около 800 операторов для работы в партизанских отрядах.

То есть реальные условия для эффективного использования партизанского движения в разведывательных целях сложились лишь к концу 1942 года.

В Крыму же этот процесс затянулся в силу определенной линии на обретение необоснованной (на взгляд автора) полной самостоятельности Штаба партизанского движения во главе с В. С. Булатовым. Даже в августе 1943 года при постановке задач партизанским формированиям нелегальный обком (В. С. Булатов) и подпольный Крымский обком (Ямпольский) на первое место выдвигали усиление политической работы среди населения, затем — диверсионной деятельности, и на послед-нем месте —разведывательных мероприятий.

Когда же речь заходит о действиях отрядов и групп, руководимых кадровыми военными, можно уловить разницу в расстановке акцентов относительно задач разведывательной работы.

Так, о направленности действий упомянутой выше группы майора Ш. Б. Чернянского на основании архивных материалов, хранимых в Крыму и Москве, можно понять, что заброска негласных помощников на территорию Северного Крыма осуществлялась им в первую очередь с целью сбора разведданных, а уж затем — агитационно-пропагандистской и, наконец, диверсионной работы [61, с. 103].

Активизация глубокой разведки начиная с осени 1943 года на территории Северо-Западного Крыма и в его восточной части (Керченский полуостров) была связана напрямую с подготовкой массированного наступления наших войск с целью уничтожения немецко-румынской группировки войск в Крыму и освобождения полуострова.

Именно в этот период разведотдел Северо-Кавказского фронта проводил активные мероприятия по за-броске разведгрупп и созданию резидентур, оснащенных средствами радиосвязи, на основных узлах железных и шоссейных дорог, в местах группировки войск противника, оборонявшего Керченский полуостров. К этому времени система агентурной разведки армии и флота была восстановлена (напомним, что до весны 1943 г. проведение агентурных операций за линией фронта в звене армия—фронт осуществлялись по линии органов НКГБ и военной контрразведки).

Усилиями разведки СКФ в сентябре 1943 года были получены данные о появлении в Крыму семи дивизий противника (4 — немецких и 3 — румынских), переброшенных с Тамани; о прибытии на аэродромы Крыма значительного количества бомбардировочной авиации; о переброске войск в Восточный Крым морем, по дорогам и железнодорожным транспортом; о насыщенности побережья окопами, ДЗОТами и другими инженерными средствами. Здесь было сосредоточено до 85 тыс. сухопутных войск при 60–70 танках и 50 минометных батареях [62].

С целью борьбы с партизанами и советскими разведчиками немецкое командование к августу 1943 года эвакуировало большинство местных жителей из Керчи, Феодосии, сел Керченского полуострова и побережья в северные районы Крыма.

В этих условиях появление среди оставшегося населения любого нового человека сразу же привлекало внимание немецко-румынских контрразведывательных органов. Поэтому тактика руководителей разведорганов СКФ сводилась к подбору, подготовке и заброске в нужный район разведчиков из числа местных граждан. Предпочтение отдавалось женской агентуре. 2 октября 1943 года РО СКФ в районе села Кашик Ленинского района была высажена группа Алиме Абденановой (1924 г. р.), крымской татарки, ранее проживавшей в этом районе, имевшей близких родственников в деревне Кашик. В подчинении резидента Абденановой (псевдоним — «София», «Аня») была радистка — «Стася», «Гордая». Обучение обе проходили в течение месяца. Резидентура включала 14 человек из местных жителей татарской национальности. От нее поступило в РО СКФ более 80 радиограмм о численности и дислокации вражеских войск на Керченском полуострове, их передвижении по железным и шоссейным дорогам [63, с. 8–20]. Судя по донесениям немецких спецслужб об арестах советских разведчиков в предшествующий период (1942–1943 гг.), наши армейские и фронтовые РО практиковали массовую заброску именно девушек-разведчиц в районы Восточного Крыма. Способ преодоления линии фронта — самолетом с парашютным прыжком. Это однообразие в тактике советских военных разведорганов помогало немецко-румынским спецслужбам [64].

В этом отношении, вероятно, более гибкой была тактика специальных разведподразделений, действовавших в интересах 4-го Украинского фронта.

Например, уже упоминавшаяся оперативная группа УШПД при ВС 51-й Армии в ноябре 1943 года перебросила в Крым ядро разведгруппы в составе: командир С. А. Гусев, комиссар В. П. Зоркин, начальник штаба И. В. Шибаев. Способ заброски — парусной лодкой через Каркинитский залив на территорию Ак-Шеихского района (прежнее название Раздольненского района. — Л. В.). Группа пополнилась за счет местных патриотов. Один из ее опорных пунктов был создан на Садырском (Славянском) молокозаводе. Руководил этой небольшой группой Александр Ким. Кроме того, в нее входили брат Александра — Антон, из соседнего села Бакал — Григорий Руденко, работники завода А. П. Маслова и В. И. Озерова. Подобные группы были созданы и в других населенных пунктах. Антон Ким был командиром диверсионной группы. Он дважды переправлялся на лодке через залив, отвозил разведданные начальнику спецгруппы майору Ш. М. Чернявскому, получал инструктаж, оружие, боеприпасы и обратным рейсом доставлял их в Ак-Шеихский район.

О результатах боевой деятельности разведчиков и их помощников, объединенных под руководством майора Чернявского (по другим данным — Чернянского), каких-либо обобщенных данных в нашем распоряжении не имеется. Известно, что этими отрядами было уничтожено от 640 до 1426 оккупантов [65, с. 104]. Другие сведения достаточно противоречивы и куцы.

В отличие от тактики широкого охвата граждан путем вовлечения их в движение сопротивления (что было характерным для первых двух лет борьбы), спецгруппы НКВД в 1943–1944 годах разведывательную работу и внедрение в фашистские спецорганы осуществляли малыми силами, с привлечением вновь создаваемых формирований из проверенных представителей местного населения. Объясняется это следующим: наличием в прежнем подполье немецкой агентуры и случайно вовлеченных в борьбу людей; многие из подпольщиков оставались под контролем спецслужб оккупантов как «приманка».

Подводя итог, мы можем констатировать, что основными и наиболее характерными особенностями разведывательного обеспечения боевых действий в Крыму, в том числе на Керченском полуострове, в период оборонительных операций здесь в 1941–1942 годах и освобождения юга нашей страны в 1943–1944-м являются:

- участие в разведоперациях армий и фронтов (Кавказского, Крымского, Северо-Кавказского) квалифицированных сотрудников специальных оперативных пунктов (ОП), в совершенстве владевших способами агентурной разведки и глубокого проникновения в секреты и планы командования оккупационных группировок в Крыму;

- непосредственная отработка разведотделами СКФ, 47-й Армии и др. совместно с аппаратами органов госбезопасности конкретных элементов дезинформационных планов и мероприятий в интересах снижения активности немецко-румынских войск на территории Восточного и Западного Крыма и облегчения таким путем положения защитников Севастополя весной и летом 1942 года;

- привлечение оперативных возможностей органов госбезопасности в разведывательных целях по планам военного командования в звене армия—фронт;

- трудности, подстерегавшие руководителей спецслужб наших войск при реализации планов агентурного проникновения в немецко-румынские группировки на полуострове, и смертельный риск при выполнении этих планов негласными сотрудниками разведслужб армии и органов НКВД, что являлось следствием высокого профессионализма контрразведывательных подразделений противника по всему Крыму;


- использование партизанских баз и отдельных групп коммунистического подполья в определенные периоды для действий разведывательных резидентур и формирований особого назначения на основе тактики «отсечения» новых источников информации, приобретавшихся разведслужбами в 1943–1944 годах, от «старого» подполья, что обеспечивало их живучесть и позволяло избегать проникновения внутрь организованных групп агентуры противника
Ответственными организаторами указанных меро-приятий назначены начальник 3-го отделения РО 47-й Армии капитан Злобин и начальник ОП № 1 капитан Кваша. Эти мероприятия соответствовали ранее упомянутому плану РО штаба СКФ. Сведений о выполнении всех этих планов в архиве не обнаружены.
http://www.sevastopol.ws/Pages/?aid=90

Партизанские ангелы



В истории партизанского движения в Крыму исключительное место занимают действия летчиков Черноморского флота, 5-й воздушной армии, транспортной авиации, которые сбрасывали грузы, совершали посадки в Крымский лес для эвакуации раненых, доставки продуктов, боеприпасов…
Военная ситуация в Крыму сложилась таким образом, что осенью 1941 года частям Приморской армии удалось зацепиться за небольшой участок земли в Юго-Западном Крыму и потому от находящихся в горах партизан их отделял десяток километров. Вполне естественно возникло стремление направить в Севастополь людей, которые бы доложили о крымских партизанах, указали бы возможное место посадки самолета, который бы доставил рацию и радиста. Несколько попыток таких групп завершались неудачно, но в конце марта 1942 года четверо партизанских разведчиков, следуя через мыс Айя, вышли в расположение наших войск. Их доставили к командующему Приморской армией Петрову. Партизаны 3-го района, расположенные в примыкающих к Севастополю лесах, просили прислать радиста с рацией, продукты, были готовы выполнять задания командования по разведке.
Генерал Петров сразу же оценил ту потенциальную помощь, которую может оказать фронту партизанская разведка. Просьбе партизан была дана «зеленая улица».
Теперь наступил черед авиации. Летчик-истребитель Филипп Герасимов получил приказ вылететь на разведку и в заданном квадрате обнаружить и сфотографировать поляну, на которой может находиться партизанский отряд, сбросить вымпел.
Выполнив приказ, Ф.Ф. Герасимов и подумать не мог, что на этом его партизанская эпопея не закончилась, а только начинается. Его вновь вызвали к командиру полка и поставили задачу: на самолете У-2 совершить на обнаруженную им поляну посадку и доставить туда радиста с рацией.
Утром 10 апреля 1942 года он вылетел на задание. Без проблем нашел партизанскую поляну и уверенно пошел на посадку. Далее началось что-то невероятное. У-2 на какое-то мгновение почему-то перестал снижаться, потом вдруг «вспух» и стал парить почти до середины поляны. Такое могло произойти от порыва встречного ветра, но летчик хорошо видел, что дым от костра стоял столбом и верхушки деревьев не качались. Озадаченный летчик прибавил газу и ушел на второй заход. Ничего не изменилось. Только с четвертой попытки, резко изменив угол наклона, он наконец почувствовал, что колеса коснулись земли. На самом краю площадки самолет ткнулся обо что-то колесами и завалился на нос. Винт сломался.
Причина происшедшего крылась в специфике полетов в Крымских горах. Поляну прогрело солнце, и самолет подпирали невидимые восходящие теплые потоки воздуха.
Летчик с интересом смотрел на обступивших его, предельно исхудавших людей. Сразу же заметил, что их оружие находится почему-то в руках, а не как обычно у военнослужащих на плече. Он наивно поинтересовался, почему это так. Ответ его ошеломил: «Ремни мы съели. Варили, резали, как лапшу, и ели».
Герасимов достал из фезюляжа самолета бумажный мешок с сухарями, свертки с концентратами, плитками шоколада «Золотой якорь», упаковки с махоркой и спичками.
Вечером появились гидросамолеты, которые сбросили партизанам четыре парашюта с продовольствием.
Деревянный винт после удара о землю пришел в полную негодность, но кто-то из партизан вспомнил, что километрах в семидесяти от лагеря видел два самолета У-2, у которых пропеллеры стоят на месте. Тут же отправили экспедицию.
Несколько суток летчик жил среди партизан. Наконец группа вернулась. Люди выбились из сил, один партизан умер в пути.
Установили винт, но завести двигатель не удалось, так как у его помощника не хватило сил провернуть лопасть — голод. Поменялись ролями: моторист сел в кабину, а летчик крутанул винт. Мотор завелся.
Герасимов начал разбег, но все происходило также непонятно, как и при посадке, но уже с точностью до наоборот.
Причина была все в тех же воздушных потоках. Стартовал летчик рано утром, а в это время холодный воздух как бы стекал с гор. Это течение и прижимало самолет к земле. Изношенный мотор не смог вытянуть дополнительной нагрузки, да и площадка была коротковата для таких условий. Самолет рухнул на деревья.
Все партизанские мемуаристы: И.З. Вергасов, М.А. Македонский, А.А. Сермуль, В.И. Черный, описывая эпопею с прилетом летчика и доставкой радиста, отмечают, что в результате аварийной посадки рация пострадала. Только В.Б. Емельяненко вносит ясность: «Северский с Герасимовым подошли к радисту. Дмитриев с надетыми наушниками стоял на коленях возле рации, отстукивая позывные, вслушиваясь в шорохи. Севастополь молчал» [73, с. 54].
Через несколько дней в расположение отряда пришли четыре моряка-разведчика из Севастополя. Они принесли с собой более современную рацию «Север», и благодаря ей регулярная связь, наконец, была установлена. Вместе с разведчиками Ф.Ф. Герасимов должен был вернуться в Севастополь.
На обратном пути он приметил более удобную для посадок самолета площадку, как ее потом назвали, «Светлую поляну», которая вскоре и стала партизанским аэродромом.
Возвращение летчика буквально с того света произвело на командование огромное впечатление, и он был представлен к званию Героя Советского Союза. Как сообщалось в Указе от 14.06.42 г., «За установление связи с крымскими партизанами и доставку им радиста с рацией».


Для поддержания постоянной связи с партизанами возникла острая необходимость в маленьких самолетах, которые могли бы успешно приземляться в Крымских горах, и тогда командование Приморской армии добивается откомандирования из Краснодара нескольких самолетов С-2. Фактически это тот уже У-2, но пассажирский вариант, вот почему он и назывался С-2 «Санитарный». С него нельзя было производить сброс продуктов, но можно было вывозить раненых. Одного в сидячем положении, другого в лежачем.
24 апреля 1942 из Краснодара в Севастополь прибыли летчики В.З. Битюцкий, Ф.П. Мордовец, А.М. Романов, которые стали осуществлять регулярные полеты в лес из осажденного Севастополя.

А.А. Сермуль вспоминет о последнем прилете Федора Мордовца.
«В самые последние дни Севастополя он на У-2 прилетел к нам, своего технаря привез и девушку. Не хватало ему бензина до Большой земли. Несколько дней жил у нас, пока ему не сбросили канистру бензина, тогда он полетел на Кавказ, но бензину ему и здесь до посадки не хватило, из-за встречного ветра и перегрузки (3 человека) бензин кончился уже над Керченским проливом. Сел на воду. Трое суток плавали, держась за пустую канистру, пока их случайно не подобрал наш катер. Самолет полузатонувший рядом, попробовали взять на буксир, но он развалился и затонул» [92, с. 32].
На другом уголке Крымского полуострова связь с партизанскими отрядами Зуйских лесов установило командование Крымского фронта.



Во второй половине марта летчиков 764-го полка лейтенанта Морозова, младшего лейтенанта Молчанова и сержанта Зеленкова вызвали в штаб полка и вручили предписание отбыть в Керчь в распоряжение штаба ВВС Крымского фронта. Там стало известно, что они и еще три экипажа соседнего 763-го полка получат санитарные самолеты С-2 и будут заниматься эвакуацией из Крымских гор раненых партизан. Как старший по званию лейтенант Морозов был назначен командиром группы. Со всех летчиков взяли подписку о неразглашении военной тайны.
25 февраля 1942 года был произведен первый сброс продуктов с самолетов ТБ-3. Всего 36 грузовых парашютов.
Первый блин в какой-то степени вышел комом. Мешки с мукой разбивались о землю, оставив вокруг себя облако белой пыли. Уже к следующему разу те, кто готовил партизанские посылки, внесли коррективы и стали насыпать неполный мешок, а уже его вкладывали в «суперупаковку» — во второй мешок, который и оставался целым после удара о землю. Второй сброс состоялся почти через месяц, 24 марта 1942 года. Партизанам удалось собрать 28 грузовых парашютов [73, с. 65].
С момента установления связи с командованием Крымского фронта партизаны с нетерпением ждали прилета самолетов с посадкой в лесу.
Несколько ночей подряд из-за плохой погоды откладывался вылет лейтенанта Морозова. Затем было два возврата по той причине, что горы оказались закрытыми облаками. В эти дни 763-й полк внезапно перебазировался в другое место и вместе с ним улетели прикомандированные летчики. Остались всего три экипажа и шесть санитарных самолетов С-2 [73, с. 168].
А раненых все эти ночи приносили и уносили, приносили и уносили. Люди выбились из сил. Наконец, 6 апреля 1942 г. лейтенант Морозов вылетел. Самолет взял курс на юг и минут через двадцать вышел к мысу Чауда. Под крылом был Феодосийский залив. Далее на мыс Меганом. К счастью летчиков, на мысе был оборудован маяк, который обслуживал корабли противника. Он возвышался на высоте 363 метра и был прекрасно виден с моря. Затем доворот и курс на партизанский аэродром.
Ближе к полуночи партизаны услышали рокот мотора, знакомое с довоенных лет тарахтение «кукурузника». Искренне ужаснулись тому, как летчик в такой темноте сможет посадить самолет на столь маленькую площадку.
К общему разочарованию, летчик категорически отказался взять с собой кого бы то ни было, так как этот полет ознакомительный и прилетел он не на санитарном самолете, а на боевом У-2. Осмотрев площадку, Морозов твердо заверил, что вторым рейсом обязательно заберет раненых.
Вернувшись на аэродром в селе Хаджи-бие, что на Керченском полуострове, лейтенант Морозов подробно рассказал товарищам об условиях полета. Превышение площадки над уровнем море оказалось 850 метров, взлет и посадка возможны были лишь в одном направлении — на взгорок в сторону моря.
Вот как описал дальнейшее в своих дневниках Н.Д. Луговой: «Во второй половине ночи Морозов, как обещал, прилетел вновь, и мы усадили во вторую кабину Ларина» [78, с. 120].
В работу включилась вся группа Морозова, которая работала на партизан в течение месяца, вплоть до катастрофы Крымского фронта.
Летчик Молчанов так потом описывал этот день: «Сутра (10 мая 1942) со стороны линии фронта показались подводы, потом потянулись обозы. Морозов с Щербиной куда-то ушли… Как вдруг показалась группа немецких мотоциклистов. Направились мы к своему самолету, а он от автоматной очереди на глазах вспыхнул» [73, с. 168].
Всю ночь летчики двигались в сторону Керчи, чудом преодолели пролив. Об Алексее Морозове больше не известно ничего.
В мае 1942 не стало Крымского фронта. Не стало как боевой единицы и 764-го ночного легкого бомбардировочного полка. Оставшийся личный состав маялся в запасном полку. Заставляли учить уставы, гоняли строевой подготовкой… Как вдруг Ивана Молчанова вызвали в штаб. Вручили предписание ехать в Краснодар.
В большой комнате — длинный стол с разложенной картой, с дальнего конца навстречу направился очень знакомый на лицо военный. Молчанов уставился на маршала, весь подобрался.
— Узнаешь? — спросил тот, подмигнув, и протянул летчику руку.
— Так точно, узнал: вы — Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный!
— У партизан садился?
— Так точно, садился.
— Вот такое тебе, сынок, будет от меня задание: установи связь с партизанами и первым рейсом вывези оттуда больного Городовикова.
— Оку Ивановича? — удивился Молчанов, знавший по снимкам сподвижника Буденного.
— Нет. Его племяша. Он славный кавалерист.
— Я готов — Молчанов поднялся. — Только пусть дадут мне самолет.
— Будет тебе самолет» [73].
Исправных самолетов С-2 в наличии не было. Где-то отыскали два сильно изношенных С-1 (первая модификация санитарного У-2). Моторы были очень слабые. Самолет с трудом набирал высоту. Молчанов вылетел на одном из них. У мыса Чауда в кабине запахло бензином. Пришлось возвращаться. В Славянской техники обнаружили трещину в трубке бензопровода. Не загорелся в воздухе чудом.
Вызвали к командующему. Вновь полетел в Краснодар, получил нахлобучку за невыполнение задания и, не отдохнув, вновь взял курс на Крым. На высоте 1500 м вышел на мыс Меганом. Видимость хорошая. Стал приближаться к хребту, как вдруг самолет стремительно потянуло вниз. Высота уже около 1000 метров, что много ниже горного хребта. Пришлось возвращаться к морю и там вновь набирать высоту. Попробовал приблизиться в районе Ускута. Повторилась прежняя картина — самолет словно магнитом тянуло вниз. Сделал третью попытку и снова неудача. Короткая июньская ночь заканчивалась, и Молчанов, закусив губу, возвратился в станицу Славянскую.
Снова был вызов в Краснодар и еще более угрожающий тон командующего. Молчанов решил сменить самолет. Долго летел над морем, а мыса Меганом все нет. Сделал до ворот влево, а картушка компаса ни с места. Летчик развернул самолет на 180 градусов и полетел назад. Наконец, показалась земля, какой-то населенный пункт. Оказалось, что это Майкоп.
В следующую ночь полетел вновь, но в полете почувствовал себя очень плохо. Молчанов понял, что если и долетит, то при посадке наверняка разобьется, и повернул назад. Услышав, что летчик жалуется, что «у него огоньки перед глазами», врач приказал идти спать, а всю ответственность взял на себя. Пока Молчанов отсыпался, пришло известие, что из Краснодара пригнали капитально отремонтированный С-2.
В ночь на 15 июня вновь полетел к партизанам. Мотор на этом самолете пел совсем другую песню. Самолет удачно перевалил через горы, на Орта-Сырте Молчанов увидел сигнальные костры, хорошо посадил самолет. Летчика узнали и радостно стали качать. Ожидавших отправки раненых было много, и партизаны уже хотели приступить к погрузке, но Молчанов твердо сказал, что имеет приказ вывезти в первую очередь только Городовикова, а без него он не полетит. Но Городовикова на площадке не оказалось, и пока посылали за ним, ждать пришлось около часа.
В Славянской Молчанов позвонил в штаб воздушной армии и доложил о выполнении задания. В Краснодаре самолет встречал инженер-полковник Руденко. Он усадил обоих в легковой «ЗИС-101», в пути шепнул летчику: «Тебе вместе с Городовиковым будут ордена вручать… А то ведь над тобой, брат, уже трибунал висел». Вечером И.И. Молчанова повезли в оперетту. Как вспоминал потом И.И. Молчанов: «Ябудто в другой мир попал».
На следующий день из капитального ремонта пригнали второй С-2, и в паре с В.П. Калмыковым в ту же ночь он вновь вылетел к партизанам. В первый же совместный рейс они вывезли четырех человек. Так начался «второй тур» полетов в Крым. В группе Молчанова было четыре самолета: два стареньких С-1, на которых можно было летать только в Краснодар по вызову начальства, и два С-2, на которых они летали посменно к партизанам. В одну ночь Молчанов и Калмыков, в другую Я.М. Фадеев и С.В. Свинов.
Площадку на Орта-Сырте без навыков найти очень трудно. В светлую ночь — это пятнышко в лесу между двумя горными речушками. Заметить его можно и без помощи партизан, а в темную ночь — только по кострам и то градусов под шестьдесят впереди.
Летчик Иван Нижник, который после госпиталя был зачислен в 8-й отдельный авиаполк ГВФ и тоже начал летать к партизанам, впоследствии рассказывал: «Это была каторжная работа, которая не шла ни в какое сравнение с полетами к белорусским партизанам».



Как вспоминал Яков Фадеев: «Каждая посадка — это смертельный риск. Ничего не видно. Костры дают только направление. Прицелился на них и пошел вниз, как в преисподнюю. Нисколько не лучше и взлет. Площадка имеет уклон, дашь газ, а изношенный моторишко в сто лошадиных сил на той высоте еле тянет. Бежишь-бежишь на тот уклон, а впереди гора «Подкова» с отметкой 1025 метров. Начнешь подрывать машину, а она без скоростенки кряхтит, качается, того и гляди ветром завалит. Оторвешься с двумя пассажирами, и из-под шлема ручьи текут» [73, с. 146].




В начавшейся эвакуации раненых и обессиленных партизан важнейшую роль была призвана сыграть авиация. Малая эффективность С-2 заставляла думать о применении большегрузных самолетов, и потому решили использовать четырехмоторные ТБ-3. 21 июля командир эскадрильи майор Жмуров совершил благополучную посадку на Орта-Сыртё. Прилет большого самолета вызвал переполох в соседних деревнях, где находились войска противника. Началась стрельба трассирующими пулями, в небо взлетали ракеты. Дальнее боевое охранение ответило огнем. В сущности, все это не представляло для аэродрома реальной опасности, но произвело неизгладимое впечатление налетчика. Ему показалось, что он находится в центре боя. Аэродром был обозначен полыхающими кострами, что, по мнению Ф.А. Жмурова, привлекало внимание противника, и он приказал костры затушить. Взревели двигатели, самолет пошел на взлет. Не имея ориентиров при рулежке, он сбился с направления, ударился о бугор, где недавно горел костер, свалился в овраг и загорелся.
Разведуправление фронта, который вел бои уже далеко на востоке, в силу специфики своей работы полностью потеряло к крымским партизанам какой-либо интерес.



Около двух месяцев группа Молчанова находилась на полевом аэродроме под Славянской. Полк, к которому она была прикреплена, улетел, а они оставались на прежнем месте. Не стало столовой, не было телефонной связи с Краснодаром. Было только горючее и остатки завезенных для партизан грузов. Питались тем, чем угощали хозяева. Даже денежного содержания никто давно не получал. О партизанских летчиках попросту забыли. Но они продолжали летать в Крым. После одного из полетов стало плохо Сергею Свинову, но, поскольку медицинской службы уже не было, помочь ничем не смогли, и Сергей умер. Похоронили его на заросшем бурьяном кладбище в Славянской без военных почестей.
Трудно найти слова, чтобы оценить то, что происходило дальше. Прекрасно понимая, что они брошены, летчики, уже не думая о себе, продолжали летать в Крым, доставляли продовольствие и вывозили оттуда людей. Через Славянскую стали отходить какие-то части, и тогда Я.М. Фадеев слетал на разведку. Результат был ошеломляющий — в соседней станице уже были немецкие мотоциклисты
Посадили техников в кабины и полетели на Новороссийск, но там противник бомбил аэродром. Полетели дальше на восток. В Сочи присоседились к 8-му отдельному полку ГВФ. Летчиков переодели, выдали денежное довольствие, пересадили на другие самолеты. Тогда же они подвели итог своей работы: вылетая из Славянской, они совершили сорок семь посадок на Орта-Сырте, вывезли на Большую землю девяносто четыре человека.



325-й полк улетел под Сталинград, но четыре самолета в последнюю минуту удалось выпросить у члена Военного совета фронта Кагановича, и они задержались в Адлере. Один из самолетов был более поздней модификации, на нем когда-то летал один из первых Героев Советского Союза И. В. Доронин, о чем свидетельствовали записи в формуляре. Теперь командиром экипажа стал лейтенант Маляров.
27 сентября 1942 года к партизанам прилетал У-2 с штурманом Фетисовым на борту. Полковник Лобов и батальонный комиссар Луговой встретили гостя холодно:
— Какова цель прилета?
— Посмотреть площадку.
— Смотрели ее не раз, а что толку? Кормите обещаниями, а столько раненых скопилось. Катаетесь зря, только место в самолете занимаете.
Понять Лугового и Лобова было можно. Прилет Фетисова — это значит недовезли 80 килограммов продуктов! К тому же до этого площадку уже осматривали специально прилетавшие летчики большегрузных самолетов.
Фетисов спокойно выслушал и объяснил, что капитан Помазков решил посадить ТБ-ЗФРН. На этом корабле высотные моторы и легче будет взлететь с горной площадки. Я тоже буду в составе экипажа и должен сам убедиться в возможности благополучной посадки и взлета.
После осмотра площадки Фетисов заверил: в случае нормальной погоды ждите нас 29-го в 21.30.
Как нарочно, накануне полета плохо почувствовал себя Помазков, и прошел слух, что придется снова ограничиться сбросом грузов. Тогда Фетисов отозвал Малярова и шепнул ему: «Николай, если Гришу действительно отстранят от полетов, то все равно садись: я тебя точно выведу на посадочную площадку и уверен, что все будет хорошо».
Малярова не надо было агитировать, он тоже был настроен на посадку.
Провожать экипаж приехал секретарь Крымского обкома партии Булатов. Последним подъехал Помазков. Выглядел он действительно нездоровым.
К первому приему тяжелого самолета в лесу готовились. Луговой даже продумал сценарий встречи: кто качает летчика (для изголодавшихся людей задача не из простых), кто дарит маузер с монограммой, кто цветы, благодарственное письмо командованию с просьбой наградить пилотов…
Когда стрелки часов показали 21.25, Луговой вслух произнес: через пять минут будут. Но его оптимизм окружавшие не разделяли. Вскоре послышался слабый гул, и в небе мигнули навигационные огни. Котельников со своей аэродромной командой зажег костры. Экипаж сбросил гондолы с грузом, и на земле возникло тоскливое предчувствие, что и сегодня посадки не будет. Маляров повел самолет на север, оставляя за собой линию горевших на площадке костров. За его спиной появился капитан Помазков и тронул Малярова за плечо. Тот уступил ему место. Сделав разворот, самолет пошел на новый заход, уже ориентируясь на огненную дорожку костров. Все, казалось, шло хорошо. ТБ-3 уже катился под небольшой уклон, покачиваясь на неровностях, и перед самой остановкой вдруг содрогнулся и замер, накренившись на правое крыло. Выключены все моторы, и наступила тишина.
Заранее написанный сценарий полетел кувырком. Штурман взял с собой группу партизан, и они начали выгрузку продовольствия, а Помазков прилег рядом с Лобовым. Оба задымили, разговорились. Вскоре возник человек в комбинезоне — борттехник Сугробов и что-то шепнул Помазкову на ухо. Тот сразу же встал и направился к самолету.
— Камнем покрышку пробило! — указал он на дыру с кулак в покрышке, которая и сама была огромной — целых два метра. Помазков сунул руку в отверстие, и она ушла туда по локоть.
— Запасная покрышка в Адлере есть? — поинтересовался Помазков, но Сугробов отрицательно покачал головой.
— Машину здесь на пару суток оставить можно? — обратился он к Лобову.
— Ни в коем случае! Уже завтра здесь будут каратели!
Оставалось два выхода: либо сжечь самолет, либо попытаться взлететь. Летчик повернулся к Сугробову:
— Как думаешь, Егорыч, на ободе оторвемся?
— Посадки на одном колесе бывали, а вот про взлет слышать не приходилось…
Помазков обернулся к Малярову:
— Может удастся при разбеге поставить машину на одно колесо элеронами?
— А левое крыло подзагрузить! — добавил Фетисов.
— Сколько человек сможем загрузить в левом крыле?
— Человек двадцать.
Но тут взбунтовался Лобов:
— Вы, товарищи летчики, можете, конечно рисковать, но людей я дать не могу. — Он швырнул окурок и зашагал взад-вперед.
— Товарищ полковник, — официально обратился Помазков. — Мы тоже люди и зря гробиться не хотим. В случае чего прервем полет.
Лобов сдался, но разрешил грузить только тех, кто сам даст согласие. Лететь согласилось 23 человека. Помазков с Маляровым заняли прежние места.
— Николай, — сказал Помазков, — будем взлетать дуэтом: ты жми на педали и поднимай хвост, а я буду ставить самолет на левое колесо и играть газами.
Когда промелькнули последние костры и корабль погрузился во мрак ночи, единственным ориентром оказалась висевшая над горой крупная звезда. Прерывать полет уже было поздно, и Помазков включил форсаж всем четырем моторам. Они неистово взревели, из патрубков посыпались искры, летчиков начало заметно вдавливать в сиденья, и тогда они взяли штурвалы на себя — корабль взмыл и на некоторое время вроде бы завис, покачиваясь с крыла на крыло. В это время Фетисов выпустил ракету, и летчики увидели за бортом черный провал — они летят!
Маляров почувствовал, как у него по спине побежала струйка холодного пота, а Помазков освободил руку от перчатки и перекрестился.
Еще более драматично этот взлет выглядел с земли: «Мы перестали дышать, — записал потом в дневнике Луговой, — а он катился, катился прямо на сопку и в ее тени вскоре стал не виден. Я в ожидании взрыва оцепенел. Вдруг небо раскололось словно от грома, смотрю, осыпанный искрами самолет пошел вверх. Когда он делал круг, от него отвалилась изжеванная покрышка» [78, с 330].
Успешная посадка и взлет крупного самолета открывали блестящие переспективы, теперь все дело было за наличием самолетов, и вот тут проявил себя бывший начальник разведки Зуйского отряда Харченко, который, эвакуировавшись в Сочи, лоббировал интересы партизан. Однажды на аэродроме Адлер он увидел самолет Ли-2, который обслуживал Военный совет фронта. Харченко бросился по высокому начальству и добился разрешения на несколькр вылетов Ли-2 к партизанам.
16 октября 1942 года командиры кораблей A.M. Быстрицкий, Ф.Ф. Ильченко, П.М. Русаков получили задание от начальника Аэрофлота генерал-полковника Астахова оказать помощь крымским партизанам.
Из-за отсутствия радиосвязи с самолетами партизаны не могли заблаговременно предупреждать летчиков об опасности. Бывало так, что площадка была захвачена противником или они создали «ложный аэродром». Поэтому была придумана сложная система костров, а чтоб противник с соседних гор не заметил их и не сделал точно такие же на соседней поляне, то разжигали лишние костры. В конечном итоге случайно нашли оптимальное решение. Командовавший аэродромной командой Николай Котельников как-то взял с собой кисет с толовым порошком, чтобы можно было быстрее разжечь костры. Когда Котельников начал подсыпать порошок в костры, то пламя вдруг начало приобретать темно-красный бурячный цвет. Летчики начали издалека отличать стартовые костры от прочих, уверенно заходили на посадку и хвалили Котельникова за находчивость. Работа аэродромных команд была связана со значительным риском, так как, разжигая ночью костер, они неизбежно привлекали к себе внимание и обозначали свое местонахождение. Однажды на аэродромную команду напали каратели и четырех человек сожгли на костре.
Авиационная группа Аэрофлота совешила 24 самолетовылета (10 с посадкой). Было вывезено 217 человек. Петр Русаков — 27 человек; Алексей Быстрицкий — 20 чел., Федор Ильченко — 17 чел. Несколько рейсов выполнил присоединившийся к группе Герой Советского Союза Павел Кашуба. Свое высокое звание он получил за то, что вывез из окружения под Вязьмой раненого командующего фронтом генерала Еременко.
Казалось, что еще пара ночей, и дело будет сделано, но сначала вмешалась погода, потом 29, 30, 31 октября партизаны вели тяжелые бои и не могли обеспечить безопасность самолетов. Наконец, закончился прочес, но поступила команда отправить Ли-2 в Москву: им предстояло забрать из Ирана летный состав будущей французской эскадрильи «Нормандия».
Доставив французов в Москву, летчики надеялись вновь вернуться в Крым, но поступил приказ лететь в Англию для получения переданных СССР транспортных самолетов. Спустя годы это посещение туманного Альбиона дорого обойдется Алексею Быстрицкому, но мы вернемся опять к крымским партизанам.
Для снабжения партизан теперь использовались 2-й транспортный полк 1-й авиационной транспортной дивизии (самолеты Ли-2) и 9-й отдельный авиаполк (самолеты По-2 и Р-5). С октября 1943 по февраль 1944 г. за 140 самолето-вылетов они доставили партизанам 252 т. грузов. [58, с. 224]
Полеты проходили в исключительно сложных условиях. В конце марта немецкие зенитчики сбили Ли-2 Героя Советского Союза капитана Кашубы, летевшего на выброску фронтовой диверсионной группы в район станции Ислам-Терек (Кировское). Кашубе удалось посадить самолет и спасти диверсантов и экипаж. Помня, где базируются партизаны, он повел группу в Старокрымские леса. Уже там по находящейся у диверсантов рации запросил срочной помощи. Булатов приказал Ямпольскому немедленно отправить в район г. Лысой у Старого Крыма (где находилась группа Кашубы) разведчиков, хорошо знающих Старокрымские леса.
18 ноября на северных склонах г. Черной разбился флотский бомбардировщик ДБ-Зф. В живых остался только штурман самолета.
То, что происходило на партизанском аэродроме, по своему накалу и драматизму не подлежит описанию. Можно говорить о том, что там проходила граница между жизнью и смертью. Успеют вывезти раненого или обессиленного партизана — будет жить! Не прилетит из-за погодных условий или иной причины самолет, или не будет в нем места, и тогда через несколько дней человек неминуемо умрет.
Видел партизанский аэродром и человеческую подлость, когда вне всякой очереди, размахивая пистолетом или липовым мандатом, кто-либо из высокопоставленных партизан, отталкивая раненых, усаживался в летную кабину, но видел аэродром и образцы подлинного благородства и проявления самых высоких чувств.
Лейтенант Федоренко вопреки общим настроениям об эвакуации командного состава принял для себя нелегкое решение оставаться в лесу и на следующую зиму. Тогда он и думать не мог, что их будет еще две. Понимал, на что себя обрекает: не было продуктов, не было теплой одежды, не хватало боеприпасов, но зато у него появилось то, что дорогого стоит: годичный опыт партизанской войны, знание местности, понимание тактики врага, сознание своей роли в этой борьбе. В лесу он оставался единственным командиром отряда, который уже провел целый год в этой нелегкой ипостаси и обрекал себя на новые муки. Все остальные командиры либо уже убыли в Сочи, либо на его глазах усаживались в этот последний улетающий на Большую землю самолет.
От невеселых мыслей о своем будущем Федора отвлек крик немолодого партизана, который высунулся из люка самолета и звал какую-то Надю. Это был уже бывший командир Старокрымского партизанского отряда, а до войны управляющий лесхозом Г.Е. Водопьянов. Он умолял посадить в самолет и его дочь — стоявшую тут же неподалеку девчушку. Но командовавший посадкой какой-то командир, тоже из числа улетающих, был неумолим — самолетами эвакуируется только командный состав, все остальные — на подпольную работу.
Ф.И. Федоренко смотрел на девочку, на ее исхудавшее лицо, на котором выделялись огромные глаза, и, повинуясь какому-то наитию, вдруг поднял ее и отнес к самолету. Перечить ему — остающемуся здесь командиру отряда — не посмел никто!
В первый послевоенный год майор Федоренко приехал в Крым повидать старых друзей. Его — партизанского комбрига, человека, который провоевал в лесу с ноября 1941 по апрель 1944 года, везде встречали как дорогого гостя. Каким-то образом он попал на встречу со студентами мединститута, и вот там к нему буквально на шею бросилась незнакомая студентка. И только вглядевшись в ее глаза, Федоренко понял, что это та самая девчушка с партизанского аэродрома.
Через несколько дней Федор Федоренко и Надя Водопьянова сыграли свадьбу.
А вот воспоминания А.С. Ваднева: «В самолет налезло человек сорок. Летчик Алиев, по национальности азербайджанец, высокий симпатичный человек, влез в самолет и стал проверять каждого раненого. Если ранение в руку, то брал за шиворот и выкидывал из самолета. Он быстро навел порядок и оставил только 14 тяжелораненых. Завели мотор, но самолет ни с места. Тогда Алиев попросил поднять хвост. Это помогло, самолет сорвался с места. У меня было ощущение, что мы неминуемо врежемся в скалу. Сидевший рядом Оссовский спокойно сказал: «Значит, умрем в самолете» [22, с. 80].
Экипаж Кашубы вывозил очередную партию партизан. На беду, кто-то из них обнаружил в фюзеляже аварийный бортпакет экипажа. Шесть партизан не удержались и тайком поели сухарей. В Сочи они все скончались [73, с. 302].
Комиссар эскадрильи Иван Сергеевич Шуин увидел на лесном аэродроме пацана с автоматом. Никого не спрашивая, летчик сгреб мальчишку и запихнул под гаргрот — довеском. Так «сын отряда» стал «сыном полка». Вскоре он закончил краткосрочные курсы бортрадистов и потом прилетал в Крым к партизанам уже в качестве полноправного члена экипажа. Степан Парчинский был самым юным бойцом в Аэрофлоте периода Великой Отечественной войны [73, с. 227].
Полеты в Крым да еще с ночной посадкой были чрезвычайно опасны.
Самолет ТБ-3 нисходящими потоками «присосало» к склону горы Чучель. При столкновении погиб штурман. Оставшихся в живых членов экипажа пришлось эвакуировать другими самолетами.
Самолет Мордовцева попутным ветром выкатило за площадку. Самолет Калмыкова завис на дереве. Фадеев однажды взлетел с перегрузом, и как результат не выдержала стойка, самолет чудом добрался до аэродрома.
Однажды Фадеев приземлился на аэродроме на плато Орта-Сырт, имея приказ увезти с собой ГЛ. Северского, но оказалось, что он находится на другой поляне. Чтобы сэкономить время, Фадеев решил полететь туда, а не ждать. Над Голубиной балкой попал в облачность и врезался в дерево. Очнулся через пять часов — самолет без крыльев застрял между стволами.
Другой раз при посадке Фадеев повредил винт самолета. Долго потом его ремонтировал, починил и решил лететь домой, но не через море, так как самолет уж очень был ненадежен, а над сушей. С ним полетел помогавший ему в починке бывший борттехник ТБ-3 Михаил Мац, который по аналогичной причине застрял в отряде, и бывший председатель Симферопольскорго горисполкома Филиппов. Взлетели хорошо, в районе Старого Крыма попали под огонь зениток и были сбиты. Через шесть суток усталые, голодные вернулись в лагерь. В следующую же ночь за ним прилетел Калмыков и забрал Фадеева и Маца с собой.
Примечательно, что уже через неделю Фадеев, сбежав из госпиталя, сам прилетал в лес и вывез Филиппова.
24 июня 1943 года на Большой Баксанский аэродром прилетели два Ли-2. На них в Крым прибыл отряд М.А. Македонского, предназначенный для действий в заповеднике. Обратным рейсом самолеты вывозили истощенных партизан I и II секторов. В самолет загрузили сорок три партизана. После небольшого пробега один двигатель заклинило, и самолет загорелся. Пассажиры и экипаж едва успели выпрыгнуть из машины.
В ходе полетов в заповедник и во время возвращения шесть самолетов У-2 были потеряны в результате аварий. Два ТБ-3 и один СБ разбились во время сброски в лес продовольствия [83].
По-разному сложилась судьба «партизанских ангелов». Вот уж где невольно вспоминаешь известную русскую пословицу: от тюрьмы и сумы не зарекайся.
10 июля 1943 г. «за недисциплинированность и пьянство» Филипп Герасимов попал в штрафной взвод морской пехоты сроком на три месяца. По словам Герасимова, он был наказан за избиение подчиненного ему авиатехника, по вине которого он «чуть не угробился». Воевал на Малой земле. В штрафной роте совершенно неожиданно встретились первые партизанские летчики: Филипп Герасимов и Федор Мордовец. Узнав о том, что они оба летали к партизанам, удивились такому совпадению, подружились. Через несколько дней Герасимов отправил раненого в бою друга на Большую землю. А там случилось так, что в госпитале Федор Мордовец попал в руки к вывезенному им из леса партизанскому врачу Полине Михайленко, которая сразу же окружила своего спасителя максимальной заботой.
13 октября того же года Филипп Герасимов был восстановлен в офицерском звании и назначен рядовым летчиком в 25-й истребительный авиационный полк ВВС Черноморского флота. Друзья вместе проходили летную службу. Один по-прежнему истребителем, а Мордовец переучился на штурмовика. Они летали с одних аэродромов, пока Федор Мордовец не погиб в бою.
С окончанием войны неприятности Ф.Ф. Герасимова не закончились. 4 апреля 1946 года военным трибуналом ВВС Балтийского флота он был осужден по статье «оскорбление подчиненным начальника» на 5 лет лишения свободы. Был лишен воинского звания, а Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 ноября 1948 года был лишен звания Героя Советского Союза и всех наград. Наказание отбывал в Воркуте.
Побывал в штрафной роте и командир ТБ-3 капитан Жмуров. Оказавшись дома в отпуске, он поддался на уговоры выступить перед рабочими завода. Его рассказ о крымских партизанах был расценен как пораженческий. Ф.А. Жмурова арестовали. Из Читы он угодил в штрафбат, откуда вернулся в часть в 1943 году в солдатской шинели с палочкой в руках, но с орденом Красной Звезды.
Ф.Ф. Ильченко после того, как отказал мотор, сел на вынужденную, машину разбил. За это он был осужден условно.
А.М. Быстрицкого арестовали уже после войны. Пребывание в Англии было достаточным основанием для обвинения его в том, что он был завербован английской разведкой. Из лагеря он вышел только после смерти И.В. Сталина.
Н.П. Маляров «за нетребовательность к подчиненным» получил десять лет с отбыванием срока в своей части…
Разбирая переписку крымских партизан по вопросам получения ими наград, я наткнулся на письмо:
«Председателю штаба партизанского движения т. Пономаренко.
Разрешите обратиться к вам по касающемуся нас вопросу. По приказу маршала Буденного С.М. и командующего 5-й ВА генерал-лейтенанта Горюнова с июня 1942 г. была создана группа по связи с крымскими партизанами на самолетах С-2.
В составе летчиков cm. л-т Фадеева Я.М., ст. л-т Калмыкова В.П., л-т Молчанова И.И., мл. л-т Свинова С.В.
Что мы сделали? Во-первых, наши полеты назывались полеты в глубокий тыл противника с посадкой у крымских партизан. Мы везли продукты, одежду, боеприпасы, а обратно раненых, как командиров, так и бойцов. Наши полеты длились по 8–9 часов ночью на 600 км по территории, занятой противником, так как летали к партизанам из Сочи. Вот наша конкретная работа.
Летчик Фадеев сделал 20 полетов с посадкой. Вывез 48 раненых.
Летчик Калмыков сделал 26 полетов с посадкой. Вывез 55 раненых.
Летчик Молчанов сделал 25 полетов с посадкой. Вывез 50 раненых.
Летчик Свинов сделал 7 полетов с посадкой. Вывез 20 раненых партизан.
Всего мы вывезли 173 раненых командиров и бойцов, в числе которых полковники Городовиков, Мокроусов, Попов. Председатель Симферопольского горсовета Филиппов, майоры Фурих, Северский и ряд других. Также было сброшено партизанам продуктов и боеприпасов более 8 тонн.
Веемы, как летчики, так и техники, командованием партизан и командованием 8-го О.А.П. были представлены по заслугам к правительственным наградам. Каков же получился конец? Нас всех вышеуказанных одним приказом перебросили в марте 1943 на Центральный фронт. Наши наградные документы оказались похеренными. Это слова полковника Лобова, потом секретаря Булатова и майора Северского.
В результате чего наша работа оказалась незамеченной. Тов. Пономаренко! Что заставило нас написать вам это письмо? Вы прекрасно понимаете, как нам приходилось летать на одномоторных самолетах поперек Черного моря по 8–9 часов, и все время над территорией противника.
Потом мы встретили летчиков, которые летают в Крым по нашей дорожке. Сделали по 2–3 полета и уже получили медали «За оборону Севастополя» и медаль партизана. А мы остались незамеченными, и, как говорят, выброшены за борт.
Мы, конечно, не просим у вас милостыни, а нам просто показалось обидно, и мы написали это письмишко. За что просим нас извинить. Одновременно просим вас написать нам ответ — в чем мы не правы?
Адрес: полевая почта 74 559 «Р» Фадееву, Калмыкову, Молчанову. 20.09.43» [24, с. 43].
Справедливость восторжествовала. Просматривая приказы о награждении крымских партизан медалью «Партизану Отечественной войны», в приказе начальника Белорусского штаба партизанского движения № 435 от 25.07.46 г. среди имен бойцов и командиров прочитал знакомые фамилии: Я.М. Фадеев, В.П. Калмыков, И.И. Молчанов.
http://www.e-reading-lib.org/c...retno.html

СЕРДЦЕМ ВСПОМНИМ СВОИМ
ч.1 http://www.youtube.com/watch?v=h--14DZ0MC0
ч.2. http://www.youtube.com/watch?v=qsj7wOouJRs




ПАРТИЗАНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ. ПАМЯТНИКИ http://www.youtube.com/watch?v=oaE2SXm-Tls

http://www.youtube.com/watch?v=4q8UPzNcsAo

-Младший лейтенант Герасимов
командир звена 6-го гвардейского истребительного авиационного полка военно-воздушных сил (ВВС) Черноморского флота, гвардии лейтенант.
\-----------------------------------------------------------------

Первые Летчики на партизанских аэродромах
http://readr.ru/ilya-vergasov-v-gorah-tavrii.html?page=79#

.....Но вот однажды утром над лесом появился самолет-истребитель.
Сначала никто не обратил на него внимания, но - странно! - летчик упорно кружил над одним местом, то взмывая ввысь, то падал к самым верхушкам сосен. Следя за смельчаком, мы разглядели на крыльях красные звезды. Самолет - наш!
Мгновенно зажглись костры. Часовые на постах, дежурные санземлянок, партизаны, отправляющиеся на боевые операции и возвращающиеся с них, - все сигналили огнем:
"Мы - здесь... Мы - здесь!"
А самолет покачивал крыльями, посылая нам привет от Советской Армии, от советского народа.
Над поляной Верхний Аппалах машина долго кружилась. Вдруг, набрав высоту, начала быстро снижаться.
Мы с горы наблюдали тройную петлю, проделанную машиной над Аппалахом. Потом, сделав прощальный круг над лесом и еще раз покачав крыльями, летчик взял курс на Севастополь.
- Ну, Захар Федосеевич, что ты думаешь насчет истребителя? - спросил я комиссара.
- Думаю, что связные, посланные третьим районом, перешли линию и благополучно добрались в Севастополь. Надо ждать самолетов.
Партизаны оживленно обсуждали появление истребителя, строили различные предположения, но всем было ясно одно: севастопольцы нас ищут.Лес зашумел в ожидании новых событий.
И события не заставили себя долго ждать. В одиннадцать часов дня, находясь в штабе Северского, мы услышали шум. Все выскочили из землянок. Кто-то кричал:
- Товарищи! Над нами "У-2". Наш!
Через несколько минут, почти касаясь верхушек деревьев, над нами промчался самолет с красными звездами на крыльях и фюзеляже.
Все бросились на поляну к Симферопольскому отряду, куда, как нам показалось, летел самолет. Да не только мы. Со всех концов леса партизаны бежали встречать вестника из Севастополя.
Посадочная площадка с подъемом по северному склону хребта была совершенно не приспособлена для приема самолетов. Неоткуда было сделать заход. В центре площадки - котлован с ровной, но очень маленькой полянкой.
Летчик все-таки сделал заход... Самолет - ниже, ниже... Вот колеса коснулись земли - самолет бежит по котловану, но - площадка мала. Машина, пробежав ее, клюнула носом. Раздался треск... и наступила тишина. На мгновение все замерли, потом бросились со всех сторон к машине...
Над полуразбитым самолетом стоял юноша в форме морского летчика, широко улыбаясь, сияя синими глазами.
В аккуратно пригнанной форме каким нарядным показался он нам! При виде этого молодого летчика в форме советского офицера всех нас охватило чувство огромной радости: это же наш летчик, из нашего Севастополя, с нашей Большой земли! Все тянулись к летчику, всем хотелось пожать ему руку, поговорить с ним, прикоснуться к его одежде.
Из второй кабины показалась голова, а затем появилась и фигура еще одного гостя в форме сержанта. Но страшно взволнованное, виноватое лицо его говорило о каком-то несчастье. Оказалось, что во время посадки радист, желая сохранить рацию, взял ее на руки и - разбил о борт фюзеляжа.
Опять терпели мы неудачу со связью. Но в эту минуту никто из нас не мог думать о рации. Все были охвачены общим порывом радости.
На поляне собралось несколько сот партизан. Вот они, эти люди, перенесшие тяжелую зиму 1941 - 1942 годов. Одежда немецкая, румынская, гражданская, наша армейская, пилотки, папахи, шлемы, сапоги, ботинки всевозможных фасонов, постолы. Такое же разнообразное вооружение.
Конечно, за месяцы, проведенные в лесу, каждый много думал о судьбе Родины, Севастополя, армии, людей, о своей судьбе и каждый по-своему переживал трудности этих дней. Но я не ошибусь, если скажу, что вера большая вера - всегда была с нами, иначе мы не могли бы быть теми, кем были в этих нечеловеческих условиях.
Сержант достал из самолета пачку газет и брошюр. Все бросились к газетам: "Правда", "Известия", "Маяк коммуны", "Красный Крым".
- Ребята, а ведь и правда, газета "Правда". Смотрите, вот она! - я размахивал над головой газетой месячной давности.
Это была наша родная газета, и, конечно, в данном случае свежесть ее определялась не датой выпуска. Партизаны расхватывали газеты, тут же читали. Некоторые просто держали их в руках, у многих в глазах стояли слезы. Только поздно вечером партизаны разошлись по своим местам.
Северский пригласил летчика и радиста к себе в штаб. Крепко пожимая нам руки, летчик отрекомендовался:
-Младший лейтенант Герасимов. Из его рассказа мы узнали, что после того, как в начале марта 1942 года в районе Чайного домика нам были сброшены продукты и была установлена радиосвязь, в Севастополе долго ждали наших сигналов, и... напрасно. Молчали мы по известной причине - умер наш радист.
Нас ждали в эфире до первых чисел апреля. Потом послали самолеты на поиски, но погода была нелетной, горная цепь покрылась молочно-белой пеленой.
- Несколько дней назад в Севастополь прибыли ваши связные - Кобрин и другие, - рассказывал Герасимов. - Во время бомбежки станции Альма я, прикрывая наших бомбардировщиков, делал большие круги, попал в район леса и заметил несколько костров. Подумал: а не партизаны ли их жгут? Место совпадало с данными Кобрина.
Прилетев на базу, я доложил командованию свои наблюдения. Через два дня получил приказ лететь и искать вас. Летал дважды, кружил над лесом, но... никаких признаков партизан. Эх, думаю, - неудача! Наверное, ушли партизаны в новые районы. Решил пофигурять над лесом... Обратят же внимание, черт возьми, на красные звезды! Так и вышло. Смотрю, зажегся один костер... второй... третий... Сердце забилось от радости. Хотел сесть, но не нашел поляны для посадки. На всякий случай присмотрелся тогда к одной площадке, на которой горело несколько костров. Та самая, куда я сегодня так неудачно сел.
- Как же вы рискнули днем лететь в тыл к немцам на "У-2"? Ведь любая пуля - ваша, - спросил Никаноров.
Летчик помолчал. Мы закурили привезенные им московские папиросы с длинными мундштуками.
- Дело было так, - затягиваясь нашим партизанским самосадом и задыхаясь от его крепости, продолжал летчик. - Обрадованный успехом, прилетел я в Севастополь и прямо с самолета побежал к командиру части. Доложил обо всем виденном. Командир приказал отдыхать. В землянке меня окружили товарищи-летчики. Я рассказал им, что лес-то партизанский - сотни костров!
- Так уж сотни, - улыбнулся комиссар.
- Не знаю, но мне показалось, что весь лес был в партизанских огнях. После моего рассказа подходит ко мне Виктор, мой однокашник, и говорит: "А если днем, на фанерке - др... др... др... - и в лесок? Как ты думаешь, разрешат?" Я промолчал, а сам снова к командиру. Ему и выложил все: "Разрешите полететь на "У-2" с радистом к партизанам". Командир усмехнулся и показал мне двенадцать таких же рапортов. Но к вечеру все же вызвали меня в штабную землянку и сказали:
- Лети, тебе предоставлена такая честь.
- Вот, собственно, и все. Дали радиста, и мы полетели, но, видите, неудачно - рацию поломали, а Севастополь ждет, - закончил летчик свой рассказ.
Было ему всего девятнадцать лет.
Хотя практически в жизни нашей ничего не изменилось, так как связи с Севастополем по-прежнему не было, все же прибытие летчика придало людям силы.
Герасимов досадовал на свою неудачную посадку. Радист часами бесцельно вертел в руках миниатюрную рацию.
Оба они, разумеется, были готовы рискнуть сделать еще рейс в Севастополь и обратно, но машина капотировала, разлетелся винт самолета... Были и другие поломки, но главное - винт. Где его взять?
Кто-то вспомнил, что в районе Чайного домика, еще в период декабрьских боев, не совсем удачно приземлился прижатый вражескими истребителями "У-2". Эта "Уточка" неоднократно попадалась партизанам на глаза, и, кажется, винт у нее был цел. Я начал выяснять. Действительно винт машины, как утверждали все, был в полном порядке. Посоветовались с Северским.
- Другого выхода, товарищи, нет. Надо посылать людей.
Надо посылать! Но как это трудно!
Мы с Амелиновым пошли в отряды снаряжать людей. Было решено посылать только добровольцев. Все понимали, что пройти за минимальное время сто двадцать километров, да еще с грузом, - значит отдать последние силы, слечь в санземлянку или просто умереть при выполнении задания. А ведь на пути можно еще встретить и противника. И все-таки желающих оказалось много. Мы отобрали по два человека от отряда. Всего набралось десять человек, из них восемь коммунистов, в том числе сорокапятилетняя учительница из Симферополя Анна Михайловна Василькова.
Кто должен возглавить эту группу? Мы долго размышляли. И тут пришел в штаб Поздняков, тот самый комиссар, с которым я когда-то еще осенью был в истребительном батальоне. Поздняков последнее время очень болел, не участвовал в походах, больше находился в санземлянке. Правда он и в таком состоянии старался приносить пользу отряду. Подбадривал партизан, рассказывал им интересные случаи из своей богатой жизни партийного работника, часто своим тихим, приятным, грустноватым голосом пел старые революционные песни.
- Давайте мне группу, я пойду с ней за винтом, - сказал он, явившись в штаб.
- Ты же слаб, пропадешь и дело погубишь, - не соглашался комиссар. Я знал Позднякова, знал, что он так просто не будет напрашиваться. Наверно, много раз взвесил, передумал, прежде чем решился на такой шаг.
- А дойдешь? Может, это не твое дело, - спросил я.
- Дойду, обязательно дойду. А дело - мое. Каждый человек, а тем более коммунист должен в борьбе найти свое место. Этот поход - мое дело. Посылайте, товарищи. Не согласиться с ним было нельзя. Мы назначили Позднякова старшим группы.
Потянулись дни ожидания. Партизаны, уверенные, что самолет обязательно взлетит, уже писали домой письма. Бумаги у нас не было, писали кто на чем мог: собрали все блокноты, записные книжки, календари, обрывки газет. Устанавливали очередь на карандаши. Ведь это были первые письма родным за долгие, долгие месяцы! В отрядах проходили партийные собрания, лучшие партизаны вступали в ряды коммунистов, политработники подготавливали документацию, писали политдонесения. Лес, жаждущий связи с севастопольским гарнизоном, с частями Советской Армии, всерьез готовился к этому. Раненые и больные в санземлянках с новой надеждой ждали эвакуации, мечтая о том, как их будут лечить в госпиталях там, на Большой советской земле. Вот почему с таким нетерпением ждали люди возвращения группы Позднякова, ушедшей за винтом; вот почему так тщательно охраняли самолет, чтобы в случае нападения фашистов отвлечь их в другом направлении.
На пятые сутки партизаны вернулись с винтом. Вернулись не все. Не было с ними Позднякова.
Мы не ошиблись. Это был тяжелый переход. Это была еще одна славная страница в летописи героизма севастопольских партизан.
О том, как они почти без инструментов отвернули заржавленные гайки, говорили их израненные руки.
- Товарищи, спасите Позднякова, он остался в пути! - были первые слова учительницы Анны Михаиловны Васильковой, возглавлявшей теперь группу. По следам пришедших сейчас же были посланы партизаны. Участники перехода рассказали, что они шли без остановки дни и ночи: Поздняков торопил людей, не давал им отдыха, сам проявлял редкую выносливость. Все видели, что одна тень осталась от человека.
Когда Позднякову стало плохо и партизаны, не желавшие бросить своего командира, взяли его на руки, он приказал:
- Несите винт... Я доползу. Ни одной минуты задержки. Вперед, и только вперед!
И вот они пришли с винтом. Они не жалели себя, как не пожалел себя коммунист Поздняков, мертвое тело которого принесли партизаны. Многие товарищи прославили свое имя героическими боевыми делами, и слава о них гремела в крымских лесах. Позднякова мало кто знал. Он не совершал громких подвигов, был тих, молчалив, физически крайне слаб. Но когда потребовалось, он напряг все свои силы и не остановился перед выбором: жизнь или смерть. Пошел на смерть во имя жизни. Винт был доставлен.
Летчик и партизаны возились с самолетом. Пригоняли винт, клеили обрывки плоскостей. Площадка для взлета расчищалась, но машину все равно поднять было трудно. Никакими силами мы не могли раздвинуть горы, сжимавшие с обеих сторон узкую, неровную Аппалахскую поляну.
Наконец, самолет к полету готов. Уложены письма и донесения. Летчик с взволнованным лицом оглядывается назад, понимая всю значительность наступающей минуты. Вот он попрощался со всеми и дал команду:
- От винта! Винт задрожал... Мертвая точка... Обратный полуоборот - круг первый, второй, третий, и в лесу раздалось чихание заведенного мотора. Летчик вывел машину на дорожку, если можно так назвать площадку, расчищенную партизанами.
Мы услышали ровные ритмичные обороты. Самолет тронулся с места, пошел все быстрее, быстрее, поднялся хвост машины... Уже на самом краю поляны оторвались от земли колеса. Вот самолет набирает высоту. Но его тянет вправо - ущелье засасывает. Мотор не в силах преодолеть эту тягу. Самолет забирает правее, правее, и... машина рухнула в лесистую шапку горы. Раздался треск.
Партизаны прибежали к разбитой машине. На этот раз самолет навсегда закончил свою воздушную жизнь. Герасимов, растрепанный, в крови, возился у мотора, стараясь предотвратить пожар.
Итак, с полетом все было покончено. Летчик виновато смотрел на разбитую машину и молча покусывал губы. Никто не утешал пилота, но он знал, что все делят с ним его горе.
Никаноров подбирал разлетевшиеся при падении машины партизанские письма.
- Ничего, товарищи, скоро мы их отправим по назначению. Все равно на днях связь будет. Весна за нас, - ободрял комиссар летчика и окружающих его партизан.
- Правильно, Василий Иванович! Связь будет, и установлю ее я, даю вам свое комсомольское слово, - решительно заявил летчик.
- Каким образом? - спросило сразу несколько голосов.
- Каким образом, спрашиваете? - Герасимов минуту помолчал. - Я думаю, в вашей среде найдутся желающие перейти со мной линию фронта под Балаклавой. Я хорошо знаю район. Сотни раз летал над ним. Я хочу лично установить связь. Я начал - я должен и кончить.
Не знаю, как другие, но я ему поверил. Раз этот парень говорит, он сделает.
В ту же ночь Герасимов с тремя партизанами покинули лагерь.........
........
Однажды ранним утром мы опять увидели желанную вестницу Севастополя "уточку", делавшую круги над лесом.
Самолет кружился над Тарьерской поляной, заранее приготовленной нами, но почему-то долго не шел на посадку, как будто ожидая сбегавшихся к заветной поляне партизан. Я, едва переводя дыхание, очень быстро добежал до поляны из района шахт, где ночевал в Красноармейском отряде.
Самолет, снижаясь, действительно пошел на посадку. На этот раз машина уверенно остановилась в конце поляны, у опушки леса.
Летчик в легком синем комбинезоне выскочил из кабины и стал снимать шлем. Его тотчас окружили.
Обнимая и целуя пилота, партизаны передавали его из рук в руки.
На этот раз в лес прилетел уже не Герасимов, знакомый нам, а младший лейтенант Битюцкий, - но все равно наш севастополец.....

Через три часа после прилета Битюцкого штаб Северского установил радиосвязь сначала с Севастополем, а потом с Керчью. С тех пор ежедневная радиосвязь с Большой землей не прерывалась. ....

.....Начался митинг. В круг вышел комиссар Никаноров, рядом с ним севастопольский летчик Битюцкий, который теперь чуть ли не каждый день садится на наш партизанский аэродром.......
....
В последнее время отдыхавшие и больные партизаны привыкли собираться у костра Евпаторийского отряда, где ночевали, а иногда и дневали летчики, прилетавшие из Севастополя. Из летчиков особым почетом у партизан пользовались Битюцкий и Мордовец. Если Герасимов открыл в лес летную дорогу, то Битюцкий и Мордовец проторили ее. Для нас они были не просто летчиками, а представителями севастопольского гарнизона. Возвращаясь с успешной операции, партизаны в тесном кругу рассказывали о своих успехах севастопольцам, как бы отчитывались перед самим городом.
В последний прилет Битюцкого у костра героем был дед Кравец
Читать полностью: http://readr.ru/ilya-vergasov-...z1d9tPJ1bC
__________________________________________________________________________