Взлет на холмы Автор: Чернов С. З.
https://runivers.ru/lib/reader/144579/ РАННЕМОСКОВСКОЕ ОБЩЕСТВО И ВНУТРЕННЯЯ КОЛОНИЗАЦИЯ
После 1238 г. начинается совершенно другая эпоха в истории Северо-Восточной Руси. Материальная культура беднеет, упрощается, истончается, исчезают целые ремесленные традиции, вместе с курганным обрядом из поля зрения археологов (а отчасти и из быта самого населения) уходят - хотя этот процесс растянулся на столетие - многочисленные женские украшения, которые так характерны для Древней Руси. Парадоксально, но именно посреди этого разорения пробиваются первые ростки раннемосковской культуры.
Развитие Московских и сопредельных земель после монгольского нашествия протекало в сложных и не вполне еще уясненных наукой условиях. Формирование самобытных традиций хозяйственной жизни и обустройства земель, начавшееся в Московском крае во второй половины XIII в., проявилось вначале в изменении облика сельских территорий и лишь позднее, в опосредованном виде, - в городах.
Внутренняя колонизация признается всеми исследователями одним из ключевых явлений, определивших характерные черты общества и культуры Московской Руси. Однако механизмы процессов, которые были ею приведены в действие остаются во многом скрыты от нашего понимания.
Значительные возможности в этом плане открывают комплексные исследования исторических территорий. Сегодня они охватили северо-восток Московского княжества (волости Радонеж, Бели, Воря), Переяславское пограничье (волость Кинела), Волок Ламский, и древний домен московских князей в ближнем Подмосковье.
Установлено, что в результате нашествия и последовавшего за ним экономического спада было утрачено не менее половины поселений. Поселения, пришедшие им на смену, археологи долгое время просто не могли обнаружить.
С помощью корректируемых аэрофотосъемкой сплошных археологических разведок, результаты которых поверялись актами XV–XVI вв., писцовыми и межевыми книгами XVI–XVII в., картами Генерального межевания и устной микротопонимической традицией, удалось выявить практически всю сеть поселений, существовавших в период ее расцвета в XV–XVI вв.
Оказалось, что в XIII–XIV веках началось освоение водоразделов на тех участках, которые были удобны для распашки - чаще всего это южные склоны. Сами поселения вначале группировались вдоль небольших речек у подножья моренных возвышенностей, а затем начинали проникать на водораздел, удаляясь на 200–500 метров от рек и ручьев и поднимаясь на высоту до 40 м над уровнем открытых источников воды.
Система земледелия, получившая распространение в XIV–XV вв., позволяла использовать дерново-подзолистые почвы Клинско-Дмитровской гряды, более плодородные, чем почвы, сформировавшиеся на опесчаненных суглинках Приклязьминской равнины. Вместо речных террас, характерных для равнины, пришлось осваивать пологие склоны, а вместо плоских водоразделов - волнистую местность, расчлененную оврагами. Этим и следует объяснять появление поселений “на пологих холмах” (1).
Клинско-Дмитровская гряда, пересекающая Северное Подмосковье от Переяславля до Волоколамска, осваивалась чрезвычайно активно. В.О. Ключевский предполагал, что западные районы Волго-Окского междуречья осуществлялся отток населения из Суздальского Ополья. Это способствовало росту доходов и могущества переяславских, московских и тверских князей.
Экономическая основа внутренней колонизации состояла в новой технологии хозяйствования, которая вела к быстрому экономическому и демографическому подъему сельских территорий. Процесс этот охватил не только славянские страны, но всю Средневековую Европу. На Руси потенциал развития, накопленный в домонгольский период, был столь велик, что на протяжении XIII в., несмотря на последствия Батыева нашествия, эта пружина продолжала разжиматься, запустив процесс внутренней колонизации.
На землях бывшей Каролингской империи эта эпоха, известная в археологической литературе как “взлет на холмы”, охватила период с 1050 по 1250 г. и проявилась в беспрецедентном экономическом подъеме и демографическом взрыве. В Западной и Центральной Европе это совпало с установлением прямых торговых связей с Востоком и вывозом сукна, приносившим огромные прибыли. На Руси же он совпал с эпохой изоляции. Волжский и Днепровский пути, на которых выросло богатство Киевской Руси, утратили значение трансконтинентальной коммуникации. Нашествие монголов разорвало нити, связывавшие Русь с Болгарией, Кавказом, Византией и другими странами, образовывавшими восточнохристианскую цивилизацию.
Весьма интересно сопоставить расселенческую структуру на периферии и в центре Московского княжества (2). На средней Воре (в 50 км от Москвы) из 21 поселения общей площадью 10,8 га после Батыева нашествия 1238 г. перестало существовать 11 поселений или 63 процента площади домонгольских поселений. На протяжении второй половины XIII века было восстановлено 9 поселений и возникло 8 новых селений. В итоге общая селитебная площадь к концу века достигла 9,5 га или 88 % от площади поселений 1238 г.
Новые селища имеют отчетливые признаки селений на пологих холмах. Разрыв преемственности в развитии сельскохозяйственной инфраструктуры фиксируется отчетливо. В ряде случаев утрачивалось не только поселение, но и его угодья.
На верхней и средней Пехорке, в 20 км от Москвы, в первой трети XIII в. располагалось 13 поселений общей площадью 7,3 га. После 1238 г. перестало существовать лишь 3 поселения. На протяжении второй половины XIII в. восстановлено было 10 поселений и возникло 8 новых. Общая селитебная площадь к концу века достигла величины 8,3 га и составила 114% от площади поселений к 1238 г.
Характерны и результаты раскопок Института археологии РАН на Красной площади (1987–1994). Первые сооружения появляются в районе Исторического проезда около 1220-х гг., но сплошная застройка с наземными жилыми постройками и срубами-клетями, предназначенными для хранения имущества, складывается в середине XIII в. (дендрохронологические даты сруба 1 - 1248, 1251 гг.), то есть за 30 лет до того как Москва выделилась из состава Владимирского княжения и обратилась в удел кн. Даниила Александровича.
На окраинах Московского княжества демографический и экономический кризис XIII в. был глубже, а “культурный вызов” ощущался острее. Соответственно и “ответ” древнерусской культуры проявился здесь ярче - в более резком и глубоком изменении форм адаптации и в возникновении новых культурный и хозяйственных традиций, что в полной мере проявилось в XIV в. в феномене Радонежа.
РАДОНЕЖСКИЙ ЛАНДШАФТ В ЭПОХУ ПРЕПОДОБНОГО СЕРГИЯДревнейшее ядро Радонежской волости складывается несколько позднее, в последней четверти XIII - начале XIV в. складывается и древнейшее ядро Радонежской волости. В духовных грамотах вел. кн. Ивана Калиты она упоминается как “Радонежьское” с одноименным “селом”, служившим, по всей видимости, ее центром. После раздела удела кн. Ульяны, в первой половине 1370-х годов, Радонежская волость вошла в удел кн. Владимира Андреевича Серпуховского, а в 1410–1426 гг. стала основой самостоятельного княжества. Все это способствовало сохранению и распространению здесь “черных” земель и волостной организации, известной по документам 1456 года.
На примере Радонежа хорошо видны особенности этапа внутренней колонизации, относящегося к 1330–1370-м годам. В этот период население осваивает моренную возвышенность, именовавшуюся еще в 1330-е годы “великим лесом”. Здесь возникают княжеские (волостные) села Киясовское, Клементьевское, Княже и относящиеся к ним деревни. “Житие Сергия Радонежского” донесло до нас ценное свидетельство о том, как в 1330-е годы протекало заселение “веси Радонежъ”. Великий князь, повествует агиограф, “наместника постави в ней Терентиа Ртища, и лготу людем многу дарова, и ослабу обещася тако же велику дати. Ея же ради лготы събрашася мнози” (3). Здесь ясно видна роль княжеской власти в развитии волостной общины на этом этапе колонизации.
В нашем распоряжении есть материал о поселениях, образовавших волость “Радонежьское” - тех самых селений, которые застал Варфоломей - будущий Сергий Радонежский, переселившийся с семьей из Ростова около 1337 г. (4)
Первое знакомство с этой группой памятников произошло в июле 1981 г, когда в полутора километрах к востоку от церкви села Радонеж (тогда село Городок), на берегу ручья Оржавец, при его впадении в Воздвиженский ручей, было обнаружено селище Лешково-2. Стало очевидным, что обнаружен памятник, относится к наиболее раннему пласту средневековых славянских древностей Радонежа. В 1984 г. были обнаружены синхронные селища: Голыгино-2 и Лешково-4, на которых была исследована наземная постройка. Первое из них располагалось в 2 км к юго-западу от Лешково-2, на междуречье р. Вори и р. Пажи, а второе - в 2 км к северо-востоку, близ вершины моренной возвышенности. Таким образом, были очерчены пределы распространения памятников данного хронологического этапа в окрестностях Радонежа.
На остальной части позднейшей Радонежской волости они не выявлены, поэтому перечисленные выше селища могут быть интерпретированы как селения великокняжеской волости “Радонежьское”. В 1985 г., выше Лешкова-2 по течению ручья Оржавец было обнаружено селище Лешково-9, а в 1994 г. - третье поселение на Оржавце - Лешково-8. Стало ясно, что ручей Оржавец является местом концентрации ранних радонежских поселений.
Почему же население сосредотачивалось не на Воре и даже не на Паже, а в полутора - двух километрах от нее? Ответ был найден благодаря палео-ландшафтным исследованиям. Оказалось, что этот район был привлекателен для древнего населения по целому ряду причин. Ручей Оржавец берет начало на южном склоне моренной возвышенности (отметки 195–220 над уровнем Балтийского моря), упоминаемой в летописи как “гора над Радонежем”. В его верховьях до наших дней сохранились выходы грунтовых вод, образующие ряд источников, которые, несомненно, использовались в древности.
Ботаническое обследование Е.Г. Ершовой позволило предположить, что на моренной возвышенности в XIV в. произрастали широколиственно-еловые леса на богатых почвах. Ландшафты моренной равнины, которые непосредственно прилегали к долине р. Пажи, были покрыты еловыми лесами, произраставшими на более бедных почвах. Таким образом наиболее вероятным объяснением концентрации ранних радонежских селищ близ ручья Оржавец можно считать удобство для земледелия почв моренной возвышенности, и особенно ее южного склона, который отличался ранним сроком готовности пашен к полевым работам (5). Другими факторами, привлекавшими сюда население, являлись: близость Переславской дороги, наличие источника воды и ландшафтное разнообразие местности, что могло создавать дополнительные хозяйственные возможности.
Серия находок, которая характеризует материальную культуру группы селищ на ручье Оржавец, позволяет сделать заключение о том, что первые радонежцы, начавшие в последней четверти XIII в. осваивать берега ручья Оржавец, принесли с собой древнерусские вещи и “курганную” керамическую традицию, которая в городах успела к тому времени уже трансформироваться, породив “серую” керамику.
Две находки, которые принадлежат к кругу древнерусских вещей, сложившихся под влиянием финно-угорских традиций, бросают свет на этнографические черты населения, положившего начало Радонежской волости. Это часть створки шумящего браслета-обруча с припаянными по его краям колечками которым первоначально были привешены шумящие украшения (браслеты, близкие лешковскому, найдены в вятических Серенске и Слободке) (6), и часть бронзовой шумящей подвески - примитивная и типологически поздняя реплика широко распространенных на древнерусских памятниках Волго-Окского междуречья шумящих подвесок.
Вскоре после появления первого поселения (Лешково-9) материальная культура населения Радонежской волости испытала на себе воздействие типично раннемосковских культурных и технологических импульсов (красноглиняной грубой керамики), а набор украшений из цветных металлов пополнился типичными образцами медного литья XIV в. (криноконечный крест-тельник).
АЛЛОДВажно не упустить еще одну особенность расселения второй половины XIII–XIV вв.: ее рассредоточенный характер, постоянное возникновение все новых и новых малодворных деревень, группирующихся вокруг сел. Мы наблюдаем это и на Клинской гряде, где господствовало хлебопашество, и в Мещере, где жили бортники. Следовательно, за этой особенностью стоит не только хозяйственная необходимость, но и новые формы общественного устройства, которые удается реконструировать благодаря грамотам XV века.
На месте ранней Кинельской группы поселений акты Троицкого монастыря 1460–1480-е годов фиксируют волостную организацию. Волость наделяла “волостных людей” пустошами, на которых ставился крестьянский двор. Один такой двор, поставленный Шилом в начале XV в., был найден археологами. В 50 м от него обнаружились следы поселения, которое дало серию курганных и серых сосудов рубежа XIII–XIV в. Итак Шило получил участок, освоенный за сто лет до того, и остававшийся в ведении волости, которая функционировала как система распределения участков. В грамоте Дмитрия Донского чернецу Савве на монастырек у Медвежья озера (1381–1382 гг.) упоминается пять деревень великокняжеских бортников. Как показали сплошные разведки этого микрорайона, структура расселения, частью которой являются эти деревни (село Пехра и примыкавшие к ней малодворные селения) сложилась во второй половине XIII в. - первой половине XIV века. Есть основания предполагать, что волость как новая форма крестьянского землевладения и княжеская административно-податная единица возникла во второй половине XIII в., причем складывавшаяся рассредоточенная система расселения обусловливалась наделением «волостных людей» земельным участком-аллодом, который мог в ряде случаев передаваться по наследству.
ТАТАРСКОЕ ЧИСЛОПервые признаки внутренней колонизации относятся к предмонгольскому времени. Следовательно, их истоки лежали во внутреннем развитии древнерусского общества. Тем не менее, необходимо задаться вопросом: оказало ли влияние на интересующие нас процессы монгольское владычество?
Нашествия 1237–1239 гг. и разорения последующих лет подорвали структуру расселения и расшатали общинные связи, существовавшие со времени славянского заселения края и оформившиеся в ходе окняжения середины - второй половины XII в. в систему погостов-округов. Лаврентьевская летопись так описывает последствия разорения 1238 г.: “и несть места, ни вси, ни селъ, тацехъ редко, идеже не воеваша на Суждальской земли, и взяша городовъ 14, опрочь слободъ и погостовъ” (7).
Можно предполагать, что разорение вело не только к физическому уничтожению населения, но и к “снятию” существующей традиции, регламентировавшей расселение, что создавало условия для формирования нового типа общинных связей.
Судя по археологическим данным, начальное развитие волостной общины пришлось на эпоху максимального усиления ордынского ига, когда в 1256–1257 гг. татары “изочтоша всю землю Суждалскую и Рязанскую и Моуромскую, и поставиша десятникы, сотникы, тысущникы, темникы” (8). В этот период была введена система, по которой сбор ордынского “выхода”, осуществлявшийся численниками и контролировавшийся баскаками, основывался на описаниях, проводившихся примерно через 20 лет (второе “число” 1275 г.).
Вероятно, при такой системе новые поселения, не вошедшие в описание, получали определенные льготы в выплате податей, что могло вести к их численному росту и закреплению в качестве единицы расселения. (В XVII веке огромное число брошенных в смуту малодворных селений не было восстановлено потому, что пашня “наездом” облагалась меньшими податями).
В условиях общего усиления княжеской власти в области поземельных отношений эти обстоятельства могли способствовать закреплению специфической формы землевладения и землепользования - волостной общины.
“СЛУЖЕБНАЯ СИСТЕМА”Русское общество второй половины XIII - первой половины XIV века существенно отличалось от классического феодального общества сеньориального типа, которое документировано письменными источниками (и прежде всего актовым материалом) второй половины XIV - середины XV вв.
Детальное изучение феодального землевладения регионов, по которым сохранились комплексы актов монастырей и митрополии (Радонеж, Волок Ламский, Переяславль, Московские городские станы), показало что старовотчинные земли, фиксируемые актами XV в., складываются не ранее середины XIV в. (9) В более ранний период господствующей формой материального обеспечения боярства являлась передача в кормление волостей, которые реконструируются археологически как компактные расселенческие комплексы, складывавшиеся на протяжении второй половины XIII – первой половины XIV в. Эти выводы хорошо согласуются с выдвинутым Б.М. Флорей тезисом о значительной роли “служебной организации” в Польше, Чехии (XII–XIII вв.) и на Руси (XIII - первая половина XIV в.) (10)
Во второй половине XIII и XIV в., когда обширные водораздельные пространства стали доступными для освоения, земли стало больше, чем земледельцев. Это создало экономическую конъюнктуру, выгодную для последних. Представители княжеской власти (кормленщики), желающие привлечь на целинные земли крестьян, должны были обещать им выгодные условия (“льготу”). Это не могло не изменить социальный климат, понижая заинтересованность в труде холопов и увеличивая перспективы труда свободных.
В
о Франции и Германии великое освоение водоразделов (“взлет на холмы”), произошедшее несколько ранее (1050–1250 гг.), привело к значительному ослаблению сеньориальной зависимости крестьян, сложившйеся в IX–X вв. (11) В Чехии и Польше освоение водоразделов пришлось на XIII в., когда общество, основанное на “служебной системе”, уже испытывало влияние отношений, типичных для сеньориального феодализма.
В Северо-Восточной Руси начало внутренней колонизации пришлось на период 1250–1350-х годов, когда феодальное землевладение сеньориального типа еще не сформировалось на большей части территории, а общество, основанное на “служебной системе” и достаточно сильной княжеской власти, переживало свой расцвет (12). Это привело к тому, что “служебная система” получила мощный стимул для своего развития. Ведь в рамках именно этого общества была выработана система освоения земель, которая почти без изменений просуществовала 300 лет и определила облик ландшафта, сохраняющегося до наших дней.
Понимание характера общества, существовавшего на русском Северо-Востоке от времени Александра Невского до Симеона Гордого, могло бы значительно продвинуть вперед изучение политических процессов и феноменов культуры той эпохи. Именно это общество и соответствовавшее ему конфедеративное устройство Русских земель (Великое Владимирское княжение, Новгород, отчасти Смоленск и Чернигов) стало фундаментом первого этапа объединительных успехов Москвы при Иване Калите и Симеоне Гордом.
В рамках этого общества протекал процесс сложения базовых элементов материальной культуры и некоторых весьма важных в плане понимания московской культуры традиций. Так, например археологическое изучение малых монастырей Московского княжества позволило предположить, что так называемая монастырская колонизация, которая является ярчайшей церковной и культурной традицией Московской земли, зародилась не без влияния обычаев православного населения раннемосковских волостей (13). Судя по всему, общество, в недрах которого сложилась раннемосковская культура, обладало большими адаптационными возможностями, которые позволили в эпоху митрополита Феогноста воспринять культурные традиции, идущие из Палеологовской Византии.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Подробнее: Чернов С.З. Археологические данные о внутренней колонизации Московского княжества XIII–XV вв. и происхождение волостной общины // Советская археология. 1991. № 1.
2. Подробнее см.: Чернов С.З. Сельское расселение в Московском княжестве второй половины XIII в: “традиционные” и “новационные” модели выхода из кризиса (по материалам археологических исследования 1990-х годов волостей Пехорка и Воря) // Русь в XIII веке. Древности темного времени
3. Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия Чудотворца... (Сообщил архим. Леонид) // Памятники древней письменности и искусства. Т. 58. СПб., 1885. С. 34, 35.
4. Подробнее: Чернов С.З. Селища на ручье Оржавец у деревни Лешково и особенности материальной культуры Радонежской волости в последней четверти XIII - первой половине XIV в. // Археологические памятники Москвы и Подмосковья. В печати.
5. Низовцев В.А. Потенциальные агропроизводственные ресурсы земель Радонежа по данным карты восстановленных ландшафтов // Аграрные технологии в России IX–XX вв. XXV сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Тезисы докладов и сообщений. Арзамас, 10–13 сентября 1996 г. - М., 1996. С. 23-27.
6. Никольская Т.Н. Земля вятичей. К истории населения бассейна верхней и средней Оки в IX–XIII вв. М. 1981.
7. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. 1926-1928. Т. 1. Стлб. 464.
8. Рогожский летописец // ПСРЛ. 1922. Т. XV. Вып. 1.Стлб. 32.
9. Чернов С.З. Волок ламский в XIV - первой половине XVI в. структуры землевладения и формирование военно-служилой корпорации (Акты Московской Руси: Микрорегиональные исследования. Т. 1) / Ред. В.Л.Янин, В.Д.Назаров. М., 1998.
10. Флоря Б.Н. “Служебная организация” у восточных славян // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987; Его же. “Служебная организация” и ее роль в развитии феодального общества у восточных и западных славян // Отечественная история. 1992, № 2. С. 56-74.
11. Блок М. Феодальное общество. М., 2003. С. 271
12. В Западной Европе подобная модель развития имела место во Фризии, на балтийском побережье германских земель, в Скандинавии и Ирландии.
13. Чернов С.З. Сельские монастыри XIV–XV вв. на Северо-Востоке Московского княжества по археологическим данным // Российская археология. 1996, №2.
по новому раскрывает свои главные тезисы. "... когда водораздельные пространства стали доступными для освоения, земли стало больше, чем земледельцев", - идеально, точнее не скажешь! В одной строчке отражено изменение фундаментального плана, о котором мы, по-видимому, имеем еще довольно смутное представление. А ведь без него не было бы начала истории Русского государства ...